Текст книги "Антропологические матрицы XX века. Л. С. Выготский – П. А. Флоренский: несостоявшийся диалог – приглашение к диалогу"

Лестница отражений (от гносеологии к антропологии)
Алексей Николаевич Паршин

Первый пункт в программе нашей конференции выглядит так: «Естественнонаучное и гуманитарно-методологическое представление о человеке, наука и религия при построении единой картины о человеке. Возможно ли это?»

Я думаю, что это не только возможно, но уже давно возможно. Более того, спрашивая, что наука и религия могут значить для антропологии, думается, что этот вопрос можно расширить. А именно: не только что наука и религия могут сказать о человеке, а что наука и религия могут сказать о мире и о месте человека в нем. С такой точки зрения вопрос об устройстве мира, т. е. космология, является весьма существенным и заслуживает первоначального рассмотрения. Именно об этом я буду говорить, и мы довольно быстро подойдем к самым что ни на есть антропологическим вопросам.

О космологии, об устройстве мира очень много размышлял отец Павел Флоренский. Одна из самых его известных работ «Иконостас» начинается словами Символа веры: «В начале Бог сотворил небо и землю», т. е. мир невидимый и мир видимый. Представление о двух мирах, или о двух сторонах одного и того же тварного мира, проходит через все богословие, и о. Павел предлагал даже математические конструкции, как эти миры устроены и как они соотносятся друг с другом. Наиболее известная конструкция связи этих миров и той границы, которая их разделяет, содержится в работе «Мнимости в геометрии», большая часть которой написана в молодые годы, годы обучения в Московском университете, но изданной в начале двадцатых годов. Можно сказать, что над этим вопросом о. Павел не переставал думать.

Здесь я хотел бы сделать небольшое отступление общего характера. Очень часто противопоставляют о. Павла раннего, т. е. периода «Столпа», периода обучения и преподавания в Московской духовной академии, редактирования «Богословского вестника», и о. Павла позднего, т. е. послереволюционного, работающего в разных советских учреждениях, занимающегося в значительной степени техническими вопросами и диктующего свои философские произведения в узком домашнем кругу. Конечно, есть серьезные основания для противопоставления этих двух периодов его жизни, но тем не менее можно указать много тем, вполне конкретных тем, которые проходят сквозным образом через всю его жизнь, и многое из того, что он излагал в двадцатые годы, было намечено, и намечено достаточно четко, в самых ранних его работах. Об одной из таких работ – «Пределы гносеологии» – мы будем здесь подробно говорить.

Но прежде чем обратиться к этой работе, я хотел бы сказать, как обычно излагаются взгляды Флоренского об этих двух мирах – о мире умопостигаемом и мире чувственном. Границу, которая между ними существует, Флоренский пытался описать в «Мнимостях в геометрии». Он рассматривает плоскость, у которой есть две стороны: одна прямая, другая обратная, одна действительная, другая – мнимая.

Одна сторона – это мир здешний, чувственный, другая – мир мнимый, воображаемый, умопостигаемый. Это представление о. Павел развивает далее в «Иконостасе», рассматривая иконостас в храме как границу между двумя мирами. Подобный подход может вызвать некоторое недоумение, поскольку в такой математической модели оба мира становятся сильно уравненными друг с другом, один является точным зеркальным отражением другого. На первый взгляд это не согласуется с тем, что мы знаем об умопостигаемом мире, как он представлен в виде ангельской небесной иерархии в православном богословии, например в трудах Св. Дионисия Ареопагита. Это представление не является чисто «теоретическим», оно отражено в устройстве храма и пронизывает все православное богослужение. Наличие в умопостигаемом мире иерархического строения должно быть учтено в любой модели, описывающей его устройство. Тем более полное уподобление этих миров друг другу представляется достаточно искусственным. И уже в других работах Флоренского говорится об уровневом строении мира. Так «Храм есть путь горнего восхождения» и его организация направляется «от поверхностных оболочек к средоточному ядру», а само ядро «намечается оболочками: двор, притвор, самый храм, алтарь, престол, антиминс, чаша, Св. Тайны, Христос, Отец. Храм есть лестница Иаковлева, и от видимого она возводит к невидимому» («Иконостас»)¹.

И здесь я предлагаю обратиться к работе раннего Флоренского «Пределы гносеологии»², относящейся к 1908 г., в которой он дает гораздо более сложную, более тонкую картину устройства мира в целом. И вот в этой его картине появляется иерархическое строение мира.

Так о чем же говорит Флоренский? Он начинает с того, что в любой теории познания, какой бы философии она ни принадлежала, акт познания исходно двойственен, в нем есть раздвоение на субъект и объект познания, на того, кто познает, и то, что познается, т. е. на познаваемое и на познающее. Эта первичная двойственность, по словам Флоренского, и составляет предмет гносеологии. Различные виды теории познания – это различные взгляды на то, какие могут быть отношения между субъектом и объектом в акте познания. Преимущественное отношение к одной из этих сторон определяет различные философские направления.

Итак, признав, что акт познания обязан начинаться с раздвоения на две стороны, Флоренский предлагает обозначить эту первичную стадию акта познания через А₁. В ней имеется субъект, который всецело поглощен своим объектом, полностью ушел в него и не помнит себя. Однако затем субъект может в какой-то степени отстраниться от объекта и осознать, что составляет его деятельность. Иными словами, к знанию о выделенном объекте может еще добавиться знание того, что субъект познает этот объект. Таким образом, происходит переход на новую ступень, на которой познаваемым становится то, что раньше входило в познающий субъект. Это – переход на новый уровень, который Флоренский обозначает через A₂ и который отличается от предыдущего A₁. А дальше для Флоренского, как и для любого математика, весьма естественно, что эту операцию можно продолжить, что есть переход еще и на следующий уровень. В результате получается бесконечная иерархия актов познания: A₁, A₂ и т. д., в которой на каждой ступени субъект и объект будут меняться местами. То, что было субъектом, становится объектом на следующей ступени.

Каждый такой акт, по описанию Флоренского, есть рефлексия знания на самого себя. Дальше он приводит, как обычно, этимологические замечания: рефлексия – значит «перегиб», «возвращение», «обращение». Рефлексия на себя – значит возвращение к себе, обращение к себе, оглядение себя, опознание себя. На предыдущей ступени познания субъект целиком уходит в объект, который он изучает, затем он начинает осознавать, что он его изучает, он возвращается к себе и возвышается над тем знанием, которое он имел на предыдущей ступени. Так происходит переход на следующий уровень.

Далее Флоренский замечает, что подобная цепь актов не является раздробленным множеством. На самом деле на них надо смотреть как на единое целое, их нужно рассматривать все вместе. Иными словами, когда происходит какой-то акт познания, то отдельный уровень проявляется в какой-то момент, но им нельзя ограничиваться, всегда возможен переход на следующий уровень, потом – на следующий и т. д. Настоящий, подлинный акт познания не сводится к какому-то одному уровню, а в потенции представляет собой прохождение через всю бесконечную цепочку уровней, которая представляет собой единое целое.

Флоренский замечает, что подобное представление проходит красной нитью через всю философию, и приводит ссылки на работы Фихте и Шеллинга. Особенно на Шеллинга, у которого он и заимствует эти уровни A₁, A₂ и т. д.³ Следующий, очень нетривиальный, шаг Флоренского, принадлежащий, по-видимому, ему самому, состоит в том, что мы можем на эту операцию выделения в акте познания какого-то уровня посмотреть с точки зрения, которая есть в математике, в алгебре, в теории групп. А именно будем считать переход с одного уровня на другой некоторым преобразованием A, которое можно применять любое число раз, т. е. A_n+1= A(A_n). С математической точки зрения применение преобразования n раз означает возведение его в n-ю степень, и результатом является уровень A_n. Таким образом, мы приходим к тому, что повторение этой операции является умножением A·A. Флоренский довольно подробно обсуждает это предположение и приводит аргументы в его пользу.

Преобразования в математике обычно образуют группу⁴ и естественно спросить: будет ли это так в нашем случае? Это приводит к ряду интересных вопросов: если имеются Aⁿ в степени 0 и Aⁿ в отрицательной степени, то должны быть и уровни A_n, где n = 0, -1…. Флоренский предлагает считать, что уровень A₀ – это непознанные объекты, о которых мы ничего не знаем, субъект к ним никак не прикасается. Это знание бессознательное, или «беззнательное», как он пишет.

Теперь – что же такое отрицательные уровни познания, A_-1, A_-2, которые относятся к непознанным объектам? Понять их смысл можно из такого рассуждения. В алгебре есть простое соотношение: A¹ = A³ ·A^-2. По аналогии с положительными уровнями должно быть A₁ = A³ · A_-2. Таким образом, для того, чтобы из уровня A_-2 извлечь некое знание, нам нужно применить акт познания, т. е. операцию A не один раз, а три раза. Иными словами, отрицательные уровни есть такие степени незнания, все меньшего и меньшего, что к ним акты познания нужно применять не один, а все большее и большее число раз. Флоренский описывает это такими словами: «Отрицательные степени потенции суть такие бессознательные или, лучше сказать, подсознательные слои духа, которые погружаются все глубже и глубже в недра объективности. Это вещи более вещные, нежели вещи». Итак, переход с уровня A_-1 на уровень A_-2, углубление в вещь, есть не появление знания, а отход от него.

Тогда возникает вопрос о смысле обратного преобразования A^-1. По отношению к акту познания A = A¹ акт A^-1 выступает, как акт незнания, а точнее, «раззнания». Если A – это акт образования суждения, то A^-1 – это акт уничтожения суждения. Если A – это акт рефлексии, т. е. акт обращения сознания на себя, то A^-1 – это акт инфлексии, т. е. исхода сознания из себя.

Следствием этих рассуждений является то, что когда мы рассматриваем акт познания в целом, то необходимо использовать не только бесконечную цепочку положительных актов (и уровней), но и продолжение этой последовательности в другую, отрицательную сторону. Все переходы с одного уровня, A_n, на другой, A_m, образуют группу преобразований

…, A², A¹ = A, A⁰ = E, A^-1, A^-2…

Каждый член ряда A_n, как положительный, так и отрицательный, есть познаваемый в отношении к последующему и познающий в отношении к предыдущему.

Таким образом, Флоренский представляет себе акт познания как прохождение по бесконечной иерархии, по лестнице, бесконечной как в одну, так и в другую сторону.

Обратимся теперь к более внимательному изучению отдельного акта познания, имеющего место на каком-то уровне. Флоренский пишет, что каждый акт рефлексии, проявляющийся на каком-то уровне, «есть субъект и объект вместе: субъект своею “левой стороною” и объект – своею “правой стороной”». Это высказывание естественно сопоставить с другой его идеей – идеей границы умопостигаемого и чувственного миров, когда они являются двумя разными, левою и правою, сторонами плоскости – то, что было в «Мнимостях» и в «Иконостасе». В «Мнимостях» эта граница как бы зафиксирована неподвижно; в «Иконостасе», как мы указывали выше, имеется представление о разных уровнях или оболочках, разделяющих миры. В разбираемой нами работе мы видим, что эта граница – одна сторона левая, другая правая – находится в каждом акте рефлексии и на каждом уровне познания. Таким образом, мы приходим к выводу, что граница эта подвижна, она может перемещаться. То, что лежало на одном уровне познания в одном мире, на следующем уровне познания может принадлежать другому миру. Флоренский выражает эту мысль так:

Каждый член ряда – потенция – есть субъект и объект. Но объект есть то, что мы называем реальным началом, а субъект – то, что мы называем началом идеальным. Следовательно, каждый акт сознания реален в отношении к последующему и идеален в отношении к предыдущему⁵.

К этому нужно добавить, что акт рефлексии связан с каким-то отражением. Левая и правая сторона являются зеркальными образами друг друга. Это один важный вывод из рассуждений Флоренского, который мы подробно изучим в дальнейшем.

Второй вывод. Как мы должны понимать уровень A₀, непознанный объект, как мы говорили выше? По словам Флоренского, это – «вещь в ходячем смысле этого слова». На этом уровне имеется равновесие двух моментов – идеального и реального. Он является границей двух миров, мира Я и мира Не-Я.

Более точно: когда мы движемся в положительную сторону, то мы погружаемся все дальше в «глубины» философского Я. Чем на более высокий уровень мы поднимаемся, тем более «чистое» Я присутствует. C другой стороны, чем дальше мы спускаемся в глубины «вещи», в отрицательную сторону, тем большая часть «вещи» включается в Я, и исходная граница Я и Не-Я сдвигается.

Далее Флоренский делает естественную с математической точки зрения операцию: переходит к двум пределам A_n, когда n стремится к плюс бесконечности и когда n стремится к минус бесконечности. И далее, пользуясь кантовской терминологией, называет предел в положительном направлении – трансцендентальным субъектом, чистым Я, которое ничего не познает, а предел в отрицательном направлении – трансцендентным объектом, вещью-в-себе, чистым не-Я, абсолютно непознаваемым. К этому дается интересная геометрическая иллюстрация: семейство вложенных друг в друга окружностей, сходящаяся к их общему центру, который и есть трансцендентальный субъект. Вовне эти окружности стремятся к обнимающей их предельной окружности, границе всех уровней, представляющей вещь-в-себе⁶.

Перейдем теперь к обсуждению различных сторон гносеологической схемы Флоренского в связи с другими его работами и другими областями науки, о которых он либо не знал, либо не мог знать, поскольку они появились позднее.

Первое – это важнейшее замечание о подвижности границы между миром умопостигаемым и миром чувственным. Прежде всего надо сказать, что в богословии эти два мира не есть две твердо очерченные области, которые могут только соприкасаться друг с другом и про которые заранее известно, что то, что принадлежит одному миру, не может принадлежать другому. Правильно говорить об антиномичном (или дополнительном) отношении между этими мирами⁷. Тем не менее в том «философском» приближении, которое мы здесь приняли, можно говорить о двух мирах, но не являющихся заранее очерченными, строго определенными.

В такой постановке этот вопрос решался далеко не однозначно. Так, ангелы, явно принадлежащие сверхчувственному и умопостигаемому миру, являются людям, они доступны и чувственному восприятию. В богословии были большие споры о том, телесны они в какой-то степени или нет? Известен спор на эту тему в русском богословии XIX века между Святителями Игнатием Брянчаниновым и Феофаном Затворником. Феофан Затворник считал, что у ангелов нет ничего телесного, а Игнатий Брянчанинов допускал какую-то степень «плотскости». Этому предшествовала и давняя традиция в патристике. Как писал о. Г. Флоровский, согласно преп. Максиму Исповеднику, чувственный мир есть «некое таинственное «уплотнение» (или даже «сгущение») духовного мира»⁸.

Таким образом, этот вопрос является открытым. Можно лишь окончательно утверждать, что представление о двух обособленных мирах является неверным.

Мы обратимся теперь к другой поразительной параллели между гносеологической схемой Флоренского и теорией наблюдения в квантовой теории, которая появилась в двадцатые годы XX века. Когда появилась квантовая теория, в психологии обозначился поворот к объективности, торжествовал позитивизм, наиболее ярко проявившийся в бихевиоризме. Понятие «души» для значительного числа психологов было чем-то атавистичным и реакционным. В то же время квантовая теория в каком-то смысле пришла к необходимости явно учитывать наличие души у человека (человека как наблюдателя в физике!) или хотя бы предполагать наличие у человека сознания. В чем же состоит эта теория наблюдения в квантовой теории?

В квантовой теории, в отличие от предыдущих областей физики, таких, как классическая механика, для того, чтобы описать мир, нужно разделить его на две части. Одна – которая познается и которая описывается физическими законами, и другая – которая познает. Акт познания состоит в наблюдении первой части, которое выражается в измерении разных физических величин. Эта вторая часть всегда находится вне физики и не описывается физическими законами. Как конкретно это проявляется? Вот как описывает эту схему в своей знаменитой книге «Математические основы квантовой механики» Джон (тогда Иоганн) фон Нейман, создавший в двадцатых годах прошлого века теорию наблюдения. Предположим, мы измеряем температуру кипящей воды. Мы берем градусник в руку, погружаем в воду и смотрим, какая там температура. Физика описывает кипение воды. А все остальное – градусник, рука, его держащая, глаза, которые смотрят, то, что происходит в сознании, – это находится вне этого физического процесса. Но дальше мы можем посчитать и так: градусник – это тоже физическая система, добавим его к кипящей воде. Тогда имеются физические законы, которые описывают кипящую воду плюс градусник. Но за этой расширенной системой все равно остается человек, который держит градусник. Затем мы можем руку человека включить в эту систему и описать ее с помощью каких-то законов. Тогда получится, что есть голова человека, его зрение, а есть руки плюс градусник плюс вода, которые образуют то, что познается. Эти разбиения соответствуют тому разложению на познаваемое и познающее, которое было у нас выше в схеме Флоренского.

Далее мы можем включить в физическую систему глаз как физиологический орган, тогда познание начнется с нервных путей в мозгу. Затем можно добавить и эти нервные пути, и центры в мозгу, и т. д. И далее физик, не психолог, не философ, а весьма прагматичный физик фон Нейман пишет: тем не менее всегда за скобками остается сознание наблюдателя, который производит наблюдение, которое никогда нельзя исключить, даже если мы добавим все, что происходит в мозгу человека. Т. е. мозг – это тоже физическая система, которая не исчерпывает весь процесс познания, всегда остается за скобками чистое Я. Всегда мы имеем бесконечную иерархию, пройти которую до конца в физическом смысле невозможно, а в акте познания она проходится от начала и до конца.

Приведенный нами пример относится к ситуации, как будто описываемой классической физикой (на первых стадиях, просто термодинамикой). И в классической физике наблюдающей стороной можно пренебречь, сделать ее вклад сколь угодно малым. Принципиальное отличие квантовой теории состоит в том, что, когда мы наблюдаем квантовые объекты, ролью наблюдателя пренебрегать нельзя. Дело в том, что физические законы квантовой теории дают объективное знание о познаваемом мире в виде вероятностных утверждений. Основной инструмент такого описания – некоторая функция 0, которая говорит о том, что будет, если мы сделаем какое-то измерение. Это «что будет» определяется лишь как вероятность события, которое происходит при наблюдении. Только после наблюдения, можно сказать в результате наблюдения, измеренная физическая величина принимает определенное значение. Вот эта реализация потенциального в актуальное и происходит в акте наблюдения, и ее в принципе нельзя описать теми уравнениями, которые описывают саму физическую систему, ее 0-функцию⁹. Имеющаяся в этой схеме подвижность границы между познаваемым и познающим в точности соответствует тому, что писал Флоренский в «Пределах гносеологии» задолго до появления квантовой теории¹⁰. Это первая важная параллель, связанная с представлением о двух мирах, которая выводит мысли Флоренского из абстрактных философских рассуждений и устанавливает их связь с весьма конкретными чертами в устройстве нашего мира¹¹.

Теперь перейдем ко второму, важному моменту, связанному с более внимательным изучением одного-единственного уровня в иерархии познания. При переходе с одного уровня на другой, ближайший, необходим, как подчеркивает Флоренский, акт рефлексии, т. е. отражение. И здесь мы встречаемся с фундаментальным образом, который проходит через многие философские построения. В философии существует даже такой раздел, как теория отражения. Итак, нас будет интересовать роль зеркала в познании.

Задумавшись над этим вопросом, мы сразу приходим к одному явному несоответствию. Если мы считаем, что человек может как-то представлять в себе окружающую реальность, то обычное представление о восприятии выглядит так. Есть какая-то реальность, вне нас, и есть некое представление этой реальности в мозгу, или в сознании, или в душе (в зависимости от той философской концепции, которой мы придерживаемся). И эта реальность соответствует каким-то образом этому представлению, этому образу. Какие-то ее части и свойства соответствуют частям или свойствам ее образа. Происходит перенос объекта реальности в нас, и в результате этого переноса и появляется этот внутренний образ или представление. В идеале это представление должно быть тождественным с исходным объектом. Например, какой-то зрительный образ, который затем может возникнуть в нашей памяти с мельчайшими подробностями.

Тем не менее отражение – это нечто другое. Отражение никак не может быть переносом чего-то с минимальным искажением в какое-то другое место, например в сознание наблюдателя. При отражении объект переворачивается, отражается, т. е. меняется кардинально: левое становится правым, верхнее нижним, и наоборот. Если описывать отражение математически, то это – другая математическая операция, и свойства ее совсем другие. Произведя отражение (в одном и том же зеркале!) два раза, мы получим снова исходный объект. Сделав один и тот же перенос какого-либо объекта два раза подряд, мы уйдем от исходного объекта еще дальше.

Здесь возникает интересный вопрос: можно ли и как совместить эти два столь разных математических образа? Сделаем это на примере гносеологической схемы Флоренского. Рассмотрим бесконечную прямую с координатой x, и пусть ее целые точки x = … – 2, -1, 0, 1, 2 … обозначают уровни A_n нашей иерархии¹². Теперь, имея модель уровней иерархии, мы хотим восходить по ней, при этом отражаясь на каждом шаге, т. е. переворачиваясь.

Переносы Aⁿ – это преобразования вида х→х + n, где n – целое число. Такое преобразование прямой сдвигает каждую точку на n единиц вправо, если n > 0, и влево, если n < 0. Отражения – преобразования вида x→a-x. Оно оставляет на месте точку х = a/2 и зеркально отображает полупрямые, лежащие слева и справа от этой точки, друг в друга. Имеет место простой, но важный математический факт: два отражения в точках a, b соответственно, если их произвести последовательно, одно за другим, дают перенос на расстояние b-a. В самом деле,

x→a-x→b-(a-x) = x→x+(b-a).

Таким образом, мы можем перемещаться по ступеням иерархии, используя отражения¹³. Итак, в рамках схемы Флоренского мы можем совместить эти два вида преобразований. Поразительно, но именно такое описание процесса познания мы встречаем у Владимира Соловьева в «Философских началах цельного знания»:

Деятельность ума сама по себе бесконечна, ибо, поскольку собственное свойство его состоит в способности рефлектировать на самого себя, его можно сравнить с двумя зеркалами, поставленными друг против друга и производящими бесконечный ряд отражений¹⁴.

Близкий образ появляется во многих философских системах. Например, у Фихте он возникает в связи с разделением единого мира на Я и Не-Я¹⁵. Нам, однако, наиболее интересно, что подобные конструкции входят составной частью в то представление о познании, которое есть в православном богословии, в книге Св. Дионисия Ареопагита «О небесной иерархии», где описывается прохождение Божественного света через уровни небесной иерархии. Здесь явно указывается, что каждый ангел является зеркалом¹⁶. Он принимает свет и отражает его далее, т. е. перенос света вдоль небесной иерархии состоит из последовательных отражений на каждом ее уровне.

Второе важное замечание для сравнения небесной иерархии и схемы Флоренского состоит в том, что, хотя, как известно, чинов (уровней) в небесной иерархии ровно девять и все они описаны, тем не менее у Св. Дионисия Ареопагита указывается, что сколько чинов в небесной иерархии, мы не знаем. Во-первых, мы не знаем, какие они, и, во-вторых, сколько их¹⁷. За этим следует рассуждение Ареопагита о числе ангелов (гл. 14), о котором Флоренский в «Столпе» много писал и размышлял. По его мнению, загадочность этого рассуждения подсказывает, что ангелов невозможно сосчитать, т. е. множество ангелов является, скорее, (актуально) бесконечным. Отсюда уже близко и утверждение о возможно бесконечном числе уровней небесной иерархии.

Как известно, при написании многих книг Отцы Церкви при всем своем критическом отношении к языческой философии использовали многие ее конструкции, и прежде всего неоплатонизма. В частности, филологи считают, что у Св. Дионисия Ареопагита были преобразованы многие представления неоплатоников, в том числе Прокла, об уровнях Бытия. Известная схема неоплатонизма: единое – ум – душа – материя и находящиеся между ними умопостигаемый и чувственный космосы на самом деле содержит внутри себя зеркала. Это четко показано в работе Ю.А. Шичалина¹⁸. А именно: он рассматривает соответствующие тексты Плотина и показывает, что в (конечной – отличительная черта неоплатонизма!) иерархии в качестве зеркала выступают последовательно ум, душа и даже материя. Переходы от одного к другому с необходимостью влекут зеркальное отражение.

Итак, мы видим, что в акте познания, как его описывает Флоренский и как это встречается во многих философских системах, встречается образ зеркала и отражения. Как мы знаем, Флоренский был страстным поклонником Платона, гимном платонизму являются его работы «Общечеловеческие корни идеализма» и «Смысл идеализма».

Я хотел бы обратиться к тому образу познания, который в истории европейской философии является исходным, первичным. Это образ пещеры у Платона, из седьмой книги «Государства». Важная деталь состоит в том, что люди, которые находятся в этой пещере, заключены в оковы, они смотрят на стены, где видят – отражения предметов реального мира, и не могут повернуться лицом к тому свету, который проходит через вход в пещеру. Дальше Платон говорит, что наступают такие моменты, когда люди поворачиваются и обращаются к свету впрямую. Но сейчас мы остановимся на исходной ситуации. Итак, исходное представление о познании состоит в том, что мы познаем, находясь к познаваемому спиной. И познаваемое приходит к нам отраженным от стенки пещеры. При чтении Платона приходит в голову идея, что эта пещера есть не что иное, как человеческий глаз, узкий вход – зрачок, в который попадает свет, а стена, где происходит отражение, – это сетчатка.

Интересно, что подобное сравнение глаза и пещеры приходило в голову вполне здравомыслящим психологам. Например, об этом пишет Ричард Грегори. В своей последней книге¹⁹ он сравнивает пещеру Платона с глазом с точки зрения вопроса об интерпретации мозгом тех образов, которые находятся на сетчатке. Мне же интересно отметить, что между глазом человека и пещерой Платона есть поразительное морфологическое соответствие. Если мы посмотрим на анатомию сетчатки, то увидим, что, когда в глаз входит свет, световые анализаторы своими светочувствительными члениками отнюдь не смотрят на свет, а повернуты к нему, так сказать, «спиной». Они смотрят на непроницаемую для света сосудистую стенку, от которой свет должен отразиться и на них попасть. Как написано в учебниках физиологии, у ночных животных коэффициент этого отражения приближается к 100 %. При этом нервные пути, выходящие из задней стенки анализаторов, идут навстречу свету, и внешний слой, через который проходит свет, – это паутина зрительных нервов, которые потом сплетаются и уходят в глубь мозга. Если мы сравним эту картину с людьми в пещере Платона, то их спины соответствуют нервным путям, а глаза – палочкам и колбочкам, которые повернуты «спиной» к свету. Я думаю, что такие морфологические параллели между философскими или мифологическими образами и анатомией являются не случайными, а отражают нечто фундаментальное в устройстве человека. Сюда же относятся и дальнейшие инверсии в зрительной системе. Для современной физиологии человека эти факты носят довольно случайный характер.

Перейдем теперь еще к одному образу, связанному тоже с восприятием, зрительным восприятием, но который относится не только к зрению, но к познанию вообще. Это представление о т. н. мнимых фокусах. У Канта в «Грезах духовидца» высказана мысль, что идеи – это мнимые фокусы восприятия. Мнимый фокус в оптике появляется, когда имеется зеркало и какой-то предмет в нем отражается, помимо отраженного образа, есть еще мнимый образ, если лучи света, идущие от предмета, продолжить дальше за зеркало. В реальности зеркало отражает, и, значит, за ним «ничего» нет. Построенное таким способом мнимое изображение, не существует в реальности, но есть только в воображении. Мнимое – это и есть воображаемое.

Вот такие мнимые образы Кант и предлагал называть идеями. Идеи – это мнимые фокусы. При этом образ зеркала у Канта практически отсутствует, и дальше эту мысль он (и, похоже, другие философы) не развивал. Однако она встречается у Флоренского. В «Водоразделах мысли», в главе «Продолжение наших чувств», написанной во время революции, в 1917 г., но опубликованной лишь недавно, о. Павел писал:

Сознание есть зеркальное отражение, мнимый фокус задержанного действия. Явно, что если это так, то этот фокус должен быть изображением, хотя бы и мнимым, не чего-либо, а именно того действия, которое задержано. Лучи, своим пересечением образующие картину действия, подвергшегося задержке, суть хотя и мнимые, однако продолжения именно этих, задержанных лучей²⁰.

Здесь переплетаются две замечательные идеи. Идея Канта о мнимых фокусах и идея Бергсона о том, что есть представление, возникающее в сознании человека. У Бергсона это описано в «Материи и памяти» и других его работах. Если мы передвинули руку в какое-то место, то это наше непроизвольное действие, а если мы захотели, но не передвинули, задержали, тогда появляется образ того, что мы хотим сделать. Мы осознаем, что мы хотим сделать, когда мы этого не делаем. Здесь Флоренский соединяет мысль Канта и Бергсона. Оба мыслителя для него были значимы в этом вопросе.