Текст книги "В поисках истины. Ученый и его школа"

Таким образом, 1970-е гг. в научной деятельности А.Г. Кузьмина – время, когда было завершено фундаментальное исследование древнерусского летописания. На следующем этапе главной в научных изысканиях становится тема «Откуда есть пошла Земля Русская», тема образования Древнерусского государства и как важнейшая ее составляющая, введение христианства на Руси.

По первой из названных проблем в 1986 г. были опубликованы две обширные статьи, предваряющие публикацию романа

В. Иванова «Русь изначальная», вышедшего в двух книгах. В них на основе анализа огромного корпуса разнохарактерных источников – данных этнографии, археологии, топонимики и др. – автор воссоздает сложную историю межплеменных отношений в ареале, где во второй половине 1-го тысячелетия н. э. складывалась этническая общность восточных славян. Показано, что процесс этот включал сложные элементы межэтнических отношений, чему в решающей степени способствовало господство у славян территориальной общины, что обусловило возможность поглощения восточными славянами других этнических объединений, которые составной частью входили в общий конгломерат, каждая из составных частей которого сохраняла в значительной степени свои этнические особенности. В данном исследовании по существу находит свое завершение и проблема этнической природы варягов на Руси. Позднее А.Г. Кузьминым была подготовлена и опубликована в 2003 г. обобщающая монография «Начало Руси», в которой с наибольшей полнотой аргументации представлена фундаментальная концепция ученого в области проблем образования Древнерусского государства и народа.

Вопрос о принятии христианства рассмотрен в качестве важнейшей составной части этой проблемы. Об этом повествует фундаментальная монография «Падение Перуна», выход который был приурочен к дате «Тысячелетие христианства на Руси». Исследование содержит два принципиально важных вывода: устанавливается, когда и откуда христианство стало проникать на Русь. Опровергается мнение тех, кто полагал о приоритете здесь Византии. На первый план выдвигается Кирилло-Мефодиевская традиция. Но не только она, на особенности русского православия оказали влияние и ирландская церковь, и арианство. Обоснование этого положения содержится в исследовании А.Г. Кузьмина «Западные традиции в русском христианстве», опубликованном в сборнике «Введение христианства на Руси» (1987).

Второй важнейшей составной частью этой большой темы в исследованиях А.Г. Кузьмина стала проблема своеобразия христианства на Руси. Одна из его главных черт, доказывает Аполлон Григорьевич, состояла в том, что оно включало элементы язычества, на смену которому оно на Руси и пришло, что эти элементы были чрезвычайно живучи и присутствуют в российском православии и поныне.

В начале 1980-х гг. в серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга А.Г. Кузьмина о В.Н. Татищеве. Адресованная широкому кругу читателей она не только знакомила их с жизнью основоположника исторической науки и выдающегося администратора, но и вводила читателя в мир древнерусского летописания. Ведь именно летописный материал был главным источником для его знаменитой «Истории Российской». Работа о Татищеве, таким образом, по праву вписывается в тему «История Древней Руси».

Следует отметить, что в 1980-е гг. активно проявляется и научно-просветительская деятельность А.Г. Кузьмина. Он – профессор исторического факультета МПГУ, председатель общества русской культуры «Отечество», член редколлегии одного из массовых журналов, автор сборника статей «К какому храму ищем мы дорогу?».

1990-е гг. – время, когда, быть может, главной темой его научной деятельности становятся вопросы методологии истории. Нет, и в предшествующее время им придавалось первостепенное значение. Но тогда возможности излагать собственные взгляды в области методологии были ограничены: вначале еще сохранялся диктат официальной концепции. Но по мере того как он ослабевает, как из рога изобилия появляются другие концепции, при этом многое заимствуется у Запада. У нас на щит поднимается теория пассионарности Л.Н. Гумилева, реанимирующая внесоциальные подходы к исследованию исторических процессов. Это и доказывал, опираясь на совокупность источников, А.Г. Кузьмин, утверждая, что она не исторична и основана на принципиально неверных посылках и просто вымышленных «фактах». Обоснованию этого посвящается серия статей, опубликованных в журнале «Молодая гвардия» в 1990-е гг. Эта критика имела глубоко принципиальное значение, ведь в «смутное время» 90-х гг. речь шла о сохранении истории как науки.

Последний период научной деятельности А.Г. Кузьмина – начало первого десятилетия XXI в. (он умер 9 мая 2004 г.). Поражаешься мужеству тяжело больного человека, осознающего близость своего конца. Он знал и торопился подвести итоги своих научных изысканий. За короткий период выходят в свет шесть (!) научных и учебных изданий (два из них уже после смерти ученого).

Здесь прежде всего следует назвать учебник для вузов в двух книгах: «История России с древнейших времен до 1618 г.». Главное отличие этого учебника – проблемный подход, когда при изложении темы на первый план выводятся спорные дискуссионные вопросы, от решения которых во многом зависит понимание исторического процесса в целом. Учебник дополняют хрестоматия, содержащая важнейший документальный материал по теме «Славяне и Русь» и учебное пособие «Источниковедение истории России с древнейших времен до монгольских завоеваний». Таким был заключительный этап научной и педагогической деятельности А.Г. Кузьмина.

Другой, неразделимой с первой, была публицистическая деятельность Аполлона Григорьевича. Неразделимой потому, что она была одушевлена той же высокой целью: служить России. Подобно тому, как в каждом его научном труде четко определена гражданская позиция автора, его публицистика нередко была продолжением его научных изысканий. Публицистическая деятельность А.Г. Кузьмина, горячего патриота России, явилась откликом на те потрясения, которые Россия пережила, которые в полной мере затронули большинство населения страны. Она активизировалась и по мере роста авторитета А.Г. Кузьмина как ученого и публициста. В течение почти 10 лет он являлся членом редколлегии многотиражного журнала «Наш современник».

Ныне мы с полным правом говорим о создании научной школы, связанной с именем А.Г. Кузьмина. Когда мы говорим о научной школе, то прежде всего подразумеваем ее создателя, большого ученого, работающего над важной научной проблемой и вносящего здесь нечто принципиально новое. Подразумеваем его учеников-последователей. Это, как правило, его единомышленники, признающие научный авторитет своего руководителя. Еще один непременный аспект – единство методологических установок, приемов и методов научного исследования, определенная гражданская позиция. От создателя научной школы требуются и сугубо человеческие качества, активная расположенность к своим последователям.

Рассмотрим эту проблему, положив в основу научную и преподавательскую деятельность А.Г. Кузьмина.

Являясь глубоким, всесторонне эрудированным и ярким ученым и преподавателем, он всегда привлекал огромное внимание студенческой аудитории. Вести исследование под научным руководством ученого было престижно и чрезвычайно ответственно.

Аполлон Григорьевич пришел на исторический факультет МПГУ в 1978 г. уже известным ученым, авторов солидных монографий, доктором наук. Именно ему традиционно поручалось прочтение первой вводной лекции поступившим студентам. В ней А.Г. Кузьмин излагал понятие самого предмета «история», его методологическую составляющую, пути и методы освоения науки истории и четко формулировал задачи, стоящие перед первокурсником по овладению дисциплиной. Затем следовал его программный лекционный курс по истории России с древнейших времен до 1617 г.

Видный ученый выступал активным сторонником привлечения к научной деятельности студентов начиная с 1-го курса обучения. Этому способствовала система научных докладов по актуальным проблемам исторической науки, подразумевавшая их обсуждение и оппонирование сокурсниками, а также обширная специализация в рамках выпускающих кафедр студентов 3–5-х курсов.

При таком подходе, начиная работу на спецсеминаре, студент сразу был сориентирован на разработку научно-значимой проблематики, что позволяло подготовить дипломную работу, являющуюся серьезным заделом будущей кандидатской диссертации.

А.Г. Кузьмин был в числе тех преподавателей, вокруг которых после лекции толпились студенты, продолжая с ним полемику. Но говорили не только о темах, которые рассматривались на лекциях. И здесь следует особо отметить еще одну черту Аполлона Григорьевича как человека, как наставника юношества.

Активно выступая в печати как публицист, где он всегда писал на злобу дня, он и здесь с полемическим задором, поражая широтой своих знаний, в том числе и проблем внутренней и внешней политики, продолжал диалог со студентами уже по иным проблемам, приобщая к размышлению и в этой сфере. Активная гражданская позиция была одной из самых ярких сторон его личности. И все это переносилось в аудиторию, увеличивая в студенческой среде привлекательность наставника. Способствовало этому и то, что он, как отмечалось выше, поистине артистически играл на гитаре, исполнял русские романсы, был страстным пропагандистом глубоко национальной поэзии Н. Рубцова.

В итоге уже на первых курсах вокруг А.Г. Кузьмина складывалась группа единомышленников-энтузиастов, которая «жила» научными проблемами ученого, разделяла его гражданскую позицию. Под его руководством писались первые курсовые работы. Такими были самые первые шаги развития «школы А.Г. Кузьмина».

Следующий этап – работа на его спецкурсах и спецсеминарах. Их тематика всегда отражала научные изыскания самого Аполлона Григорьевича в данное время. Но курсовые работы благодаря эрудиции наставника могли охватывать более широкий круг исторических проблем, включая историю философской мысли, современность. Так закладывались основы практической работы над научной проблемой. По результатам осуществлялся отбор тех, кто оказывался способным заниматься научной деятельностью. Круг желающих работать под руководством профессора А.Г. Кузьмина всегда был широк, избранных сравнительно узок и продолжал еще более сужаться в последующие годы обучения. Дипломные работы становились итогом многолетнего труда и у многих по существу представляли исследования диссертационного уровня. Их авторы и рекомендовались для поступления в аспирантуру, где им предстояло работать под руководством А.Г. Кузьмина. Таким в общих чертах был путь в науку почти каждого, кто становился его аспирантом.

Но такова была лишь внешняя сторона. И здесь следует остановиться на индивидуальной работе, которая планомерно, из года проводилась с каждым из учеников. В ее основе лежала суровая требовательность. Желающий быть аспирантом А.Г. Кузьмина, работавший, казалось бы, над узкой проблемой, обязательно должен быть человеком широко эрудированным и не только в области истории. На факультете стало правилом рекомендовать для поступления в аспирантуру лишь тех, кто имел диплом с отличием.

В МПГУ под научным руководством А.Г. Кузьмина защищено 20 диссертаций на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Также им подготовлено 4 доктора исторических наук. И это только за период с 1986 г. Несколько таких диссертаций были защищены уже после ухода Аполлона Григорьевича из жизни.

Если говорить о тематике, то 8 из них (примерно одна треть) посвящены проблемам Древней Руси в русле тех вопросов, над которыми в это время работал А.Г. Кузьмин. Показательна здесь диссертация самого близкого по духу ученика В.И. Вышегородцева «Иоакимовская летопись как историко-культурное явление» (1986), к несчастью, трагически ушедшего из жизни в расцвете творческих сил в 2000 г. Тематика больше половины диссертаций была в рамках проблем, рассматриваемых в курсе лекций, читаемых А.Г. Кузьминым студентам. Среди них кандидатская диссертации В.И. Волкова «Об организации власти в земских освободительных движениях Смутного времени» (1983), кандидатские диссертации Г.А. Артамонова «“Земля” и “Власть” в Киевской Руси» (1996), В.В. Фомина «Варяги средневековой письменной традиции» (1997), А.С. Королева «Система междукняжеских отношений на Руси в 40–70-е годы Х века» (1998), С.М. Сергеева «Идеология творческого традиционализма в русской общественной мысли XIX в.» (2002).

Тематикой 5 диссертационных исследований стали вопросы государственного строительства, общественно-философские сюжеты. Здесь показательны диссертации: С.А. Перевезенцева (кандидатская и докторская) «Исторические судьбы России в трудах русских мыслителей XVI–XVII вв.» (1999), доцента кафедры истории России Е.А. Колесниковой, предметом исследования которой стали «Местные органы власти в России после Смуты» (1995). В диссертации В.В. Маландина (научный руководитель В.И. Вышегородцев) рассматривались вопросы взаимоотношения церкви и государства в годы патриаршества Филарета (1996). В диссертации доцента кафедры истории России И.А. Воронина рассмотрена проблема социального утопизма применительно к учениям ранних славянофилов (2002).

Таким образом, в целом тематика диссертационных исследований при всем разнообразии находилась в русле научных интересов самого А.Г. Кузьмина. Но их также объединяют и общие методологические принципы, диалектический подход при разработке темы. Ощущается «рука мастера», научного руководителя: общим являются и научная значимость темы, и четкая постановка проблемы, самый обстоятельный анализ источников, безупречная логика в изложении. Это особенно наглядно при рассмотрении диссертационных работ, посвященных проблемам Древней Руси. Здесь наряду с летописным и актовым материалами широко использовались данные смежных наук – лингвистики, топонимики, археологии, этнографии и др., что позволило четко аргументировать выводы исследования. Таково названное выше диссертационное исследование директора Учебно-научного центра актуальных проблем исторической науки и образования МПГУ, доцента кафедры истории России Г.А. Артамонова «“Земля” и “Власть” в Киевской Руси». Здесь автор на широкой источниковой основе, сопоставляя точки зрения, убедительно формулирует вывод, что у восточных славян на этапе создания государственности именно «Земля» в противостоянии родовому единству правящей княжеской династии стала определяющей силой конкретных форм, в которых осуществлялся этот процесс. И одним из следствий этого явилось то, что политического единства в Киевской Руси фактически никогда не было. Что дробление относительно единого государства было вызвано не столько развитием феодального способа производства, сколько особенностями политических процессов, характер которых определялся условиями «приспособления» княжеской власти и традиционных институтов самоуправления восточных славян. В итоге на уровне, казалось бы, частной проблемы диссертант, продолжив исследования своего научного руководителя, нашел новые аргументы в обосновании неизбежности периода политической раздробленности на Руси.

Диссертационное исследование доцента кафедры истории России В.В. Маландина (первого кандидата наук, подготовленного уже учеником А.Г. Кузьмина – В.И. Вышегородцевым) касалось иной эпохи. Но и здесь прослеживается тот же процесс взаимодействия, но уже власти духовной и светской в конкретно-исторических обстоятельствах на фоне укрепления государственности. Выбор этой темы также не был случаен: именно в эти годы Аполлон Григорьевич активно занимается проблемами российского православия, церкви, взаимоотношений светской и духовной власти. Об этом свидетельствуют его статьи о путях проникновения христианства на Русь, о Владимире Святом, митрополите Илларионе, о Флорентийской унии, о Подвижниках Печерских. Темы, завершенные его фундаментальными монографическими исследованиями: «Падение Перуна» и «Крещение Руси».

Для В.В. Маландина, как и для других учеников А.Г. Кузьмина, характерна научная значимость темы и в итоге выход на большую научную проблему, умение раскрыть новые грани общественных процессов. Многие из учеников А.Г. Кузьмина в настоящее время успешно работают над докторскими диссертациями, а некоторые уже защитили их, внедряя идеи, подходы и традиции своего учителя вне исторического факультета. Здесь следует назвать диссертацию Е.С. Галкиной, посвященную истории «Русского каганата», и диссертацию В.В. Фомина (исследование стало продолжением уже на новом уровне проблематики его кандидатской диссертации).

Сегодня научное наследие А.Г. Кузьмина стало предметом специального изучения в МПГУ, в котором почти три десятилетия он работал. Его имя присвоено Учебно-научному центру актуальных проблем исторической науки и образования.

Уже стали традиционными чтения «Чтения памяти А.Г. Кузьмина», которые начиная с 2007 г. ежегодно проходят в МПГУ на базе УНЦ АПИНО им. А.Г. Кузьмина. О резонансе, полученном чтениями в научной среде, свидетельствует участие в них ведущих российских и зарубежных ученых, представляющих академические учреждения (ИРИ РАН) и ведущие вузы, а также профессоров, доцентов, аспирантов и студентов из Швеции, с Украины и многих городов России: Москвы, Санкт-Петербурга, Новгорода, Липецка, Ижевска и Тулы.

Сегодня ученики и последователи А.Г. Кузьмина работают в русле научных интересов своего наставника, расширяя тематику его поисков, овладевая методами научного исследования, присущими ему. В МПГУ работают 7 подготовленных А.Г. Кузьминым докторов и кандидатов наук, в том числе 6 – на историческом факультете.

Глава 2
Проблемы источниковедения в трудах А.Г. Кузьмина

А.С. Королев

Рубеж 1950–1960-х гг., когда происходило формирование А.Г. Кузьмина как ученого, был особым временем в советской исторической науке. Исследователи устали от недавно господствовавшего догматизма. Всех охватила жажда факта, желательно нового факта, получить который можно было только из источника – нового или по-новому прочитанного. Сама жизнь, кажется, подтверждала возможность этого. В 1951 г. в Новгороде была найдена первая берестяная грамота, потом их находки пошли одна за другой (в археологический сезон 1951 г. – 10 грамот, в 1952 г. – уже 73) [1, 57]. На глазах рождалось новое направление в исторической науке. Учитель А.Г. Кузьмина академик М.Н. Тихомиров активно способствовал пробуждению интереса к поиску новой информации о прошлом. Именно по его инициативе, с его участием возникла Группа по изданию Полного собрания русских летописей Института истории АН СССР, в 1960-х гг. вышло репринтное переиздание ПСРЛ, начался значительно ускорившийся выпуск новых томов. А в 1962 г. начинается публикация «Истории Российской» В.Н. Татищева, не издававшейся с XVIII в. Издание готовилось под редакцией А.И. Андреева (не дожившего до выхода первого тома) и все того же М.Н. Тихомирова. В известной степени поиск новых источников привел и к созданию в 1969 г. усилиями В.Т. Пашуто в Институте истории АН СССР сектора «Древнейшие государства на территории СССР», задачей которого было не только изучение наиболее ранних государственных образований Восточной Европы (прежде всего Древнерусского государства), Юго-Восточной Прибалтики, Кавказа, но и систематическая работа над полным сводом зарубежных источников по истории этих регионов. Любопытно, что мнение Археографической комиссии о «желательности приступить к работе по подготовке к изданию памятников византийских, западноевропейских и арабских, имеющих отношение к древнейшей истории Руси» было доложено на заседании сотрудников Отделения общественных наук АН СССР еще в 1929 г. [2, 8], и только в 1960-х гг. дело сдвинулось с мертвой точки.

И М.Н. Тихомиров как исследователь, и те интересы, которыми жил академик в начале 1960-х гг., оказали на А.Г. Кузьмина огромное влияние, во многом определив направление его научных изысканий. Готовя к изданию первый том труда В.Н. Татищева, М.Н. Тихомиров написал вступительную статью, в которой решительно выступил в защиту научной репутации первого русского историка. В середине XX в., разумеется, мало кого, кроме историков, занимавшихся XVIII в., интересовало мнение В.Н. Татищева по поводу описываемых им событий, скажем, XI–XIII вв. Необходимо было прежде всего «дать себе отчет в том, действительно ли В.Н. Татищев пользовался такими источниками, которые до нашего времени не дошли или остаются до сих пор не найденными в архивах и библиотеках» [3, 39]. В своей статье М.Н. Тихомиров решал этот вопрос однозначно в пользу В.Н. Татищева. Он признавал «особую ценность “Истории Российской”, так как некоторые произведения, использованные Татищевым, явно погибли во время пожара в его усадьбе в селе Болдино. Их нельзя отыскать в современных древних хранилищах, в отличие от большинства исторических сочинений, использованных позднее Н.М. Карамзиным, основывавшим свои исследования на государственных архивах и библиотеках. Они погибли для науки безвозвратно…» [3, 41]. А вот «летописный свод, составленный Татищевым, дает довольно близкое понятие об этих источниках, неизвестных в настоящее время. Поэтому две книги труда Татищева, посвященные истории России в IX–XII вв., являются важнейшим первоисточником, без особого основания отбрасываемым в сторону нашими историками» [3, 52–53]. Хотя, конечно, «История Российская» «не может принадлежать к числу источников, которым можно верить без оглядки. Всякое высказывание Татищева подлежит той или иной проверке. Некоторые из этих высказываний должны быть отвергнуты, в особенности те, которые помещены в виде дополнительных рассуждений в тексте или примечаниях в “Истории Российской”» [3, 53].

А.Г. Кузьмин целиком и полностью разделял взгляды учителя на татищевские известия и тоже был полон оптимизма по поводу до сих пор «не найденных в архивах и библиотеках» источников по истории Древней Руси. Отсюда и его публикации с критикой всякого, кто подобных взглядов не разделяет. В 1961 г. в свет вышел первый том сочинения С.Л. Пештича «Русская историография XVIII века», в которой автор писал о недостоверности оригинальных известий Татищева, основанных на его «вымыслах». А.Г. Кузьмин написал статью с критикой построений С.Л. Пештича, однако статья эта содержала и размышления на тему возможности использования в исследовании «нелетописных источников» вообще, поскольку и «любой летописный свод включает в свой состав, помимо летописных записей, актовый материал, сказания, жития, предания и другие источники, достоверность которых требует той или иной проверки» [4, 217]. Общий вывод А.Г. Кузьмина сводился к заключению, что «С.Л. Пештичу не удалось доказать тезис о недобросовестности В.Н. Татищева. Для того, чтобы говорить о достоверности известий В.Н. Татищева, необходимо прежде всего выделить эти известия. Иными словами, необходимо провести сопоставление текста “Истории Российской” со всем огромным фондом летописных и нелетописных материалов, имеющихся в нашем распоряжении» [4, 218]. Обращался он и к авторитету А.А. Шахматова, который вроде бы «в последний период своей деятельности обратился к В.Н. Татищеву» и даже «надеялся из-под слоя домыслов летописцев позднейшего времени и известий самого В.Н. Татищева извлечь древнейшие летописные традиции» [4, 218].

Для самого А.Г. Кузьмина поиск этих неизвестных «летописных традиций» становится главной задачей, поскольку обретение их могло значительно пополнить наши факты из домонгольской русской истории. В дополнение к выявленным М.Н. Тихомировым неизвестным нам летописям, имевшимся у В.Н. Татищева («Раскольничий летописец», «Голицынский манускрипт», «Ростовская летопись», «Иоакимовская летопись») [3, 47–50], А.Г. Кузьмин добавил еще «и другие источники, неизвестные в настоящее время, в частности, летописи “Хрущева” и “Еропкина”, а также “Летопись Волынского” (или “Симонова” летопись), которая, возможно, имеет не меньшее значение, чем летопись “Раскольничья”» [4, 218]. Даже сама находка этих неизвестных нам летописных традиций не казалась, вероятно, ученому неразрешимой задачей. Труд В.Н. Татищева, написанный 200 лет назад и не издававшийся с конца XVIII в. ни разу, казался столь же утерянной и вновь обретенной древностью, а ведь во времена В.Н. Татищева еще можно было купить летопись «у носясчаго на плосчади» [5, 125]. М.Н. Тихомиров задал ученику и конкретное направление поисков, выделив в «Истории Российской» особую группу источников, так называемые «топографии», или, по определению А.Г. Кузьмина, «местные летописи» [4, 218]. Всего академик насчитал их у В.Н. Татищева восемь: «Московская топография», «Новгородская», «Псковская», «Сибирская», «Астраханская», «Нижегородская», «Смоленская» (существование которой Татищев только предполагал) и «Муромская» [3, 41–42]. Еще раз подчеркну, что М.Н. Тихомиров вовсе не считал все «топографии» летописями, видя, например, в «Московской» некие «сказания о Москве», в «Муромской» – сборник муромских сказаний «о Петре и Февронии, о муромском епископе Василии и пр.» (подобные сборники были распространены в XVII–XVIII вв.), а о «Сибирской» Татищев вообще говорил, что «она сочинена Станкевичем».

Углубившись сначала в изучение Симеоновской, и особенно Никоновской, летописей (в последней, как известно, содержится много оригинальных известий по истории Древней Руси, которые могли служить отражением древних летописных традиций), посвятив каждой из них по статье [6; 7], основной темой исследования А.Г. Кузьмин в конце концов избрал рязанское летописание, вероятно, мечтая отыскать неизвестную «топографию» или «летописную традицию». В 1963 г. он защитил кандидатскую диссертацию, а уже через два года (удивительно быстро для того времени) была опубликована его монография «Рязанское летописание».

По сей день книга А.Г. Кузьмина не утратила своего значения как наиболее полный свод сведений по истории Рязанского княжества. Аполлон Григорьевич включил в этот свод и летописные известия, и сведения из родословцев, и даже «припоминания» краеведов XIX в. Все эти источники, как достоверные, так и не вполне, позволили составить максимально полную подборку известий о Рязани и Муроме в древности. Особое место в книге заняли сведения, почерпнутые из «Никоновской летописи» и «Истории Российской» В.Н. Татищева, в которых, по мнению исследователя, отразились особые летописные традиции. Метод исследования А.Г. Кузьмина в этой ранней его работе прост: он видел в любых известиях летописей о Рязани и Муроме, желательно расположенных «компактно», отражение рязанского или муромского летописания, утерянного, но известия из которого отразились в иных летописных традициях. Так, по мнению исследователя, «с наибольшей полнотой известия о Муроме представлены в “Истории” В.Н. Татищева, где имеются не только отдельные сведения, но и рассказы общерусского содержания, в которых акцентируется внимание на Муроме». Эти татищевские тексты А.Г. Кузьмин считал возможным «естественно связывать с Муромской летописью, упоминаемой В.Н. Татищевым», правда, оговаривая, что «следует считаться и с возможностью того, что некоторые известия о Муроме могли быть записаны в Чернигове и позднее в Ростове или Владимире. Из некоторых недошедших сводов общерусского содержания, по-видимому, были заимствованы и многие оригинальные сведения В.Н. Татищева, хотя сами первоначальные записи восходят, возможно, к этим центрам» [8, 181].

А.Г. Кузьмин уверенно выделяет из летописей все «прорязанские» тексты, тексты с «прорязанской окраской», имеющие «прорязанский акцент», составленные «прорязанским автором» и т. д., отмечает появление в общерусских летописных сводах «волн сведений о Рязани». Вот, например, как он пишет о «Никоновской летописи»: «Известия о Рязани заимствованы Никоновской летописью, очевидно, из разных источников, многие из них оказываются сомнительными и просто недостоверными. Однако едва ли случайно, что значительная часть этих сведений выступает в летописи довольно компактными группами, и чем больше таких материалов на том или ином отрезке времени, тем больше среди них достоверных сообщений.

Первая большая группа известий о Рязани в Никоновской летописи относится к 30–50-м годам XII в. Далее в течение около двух десятилетий таких сведений почти нет. По-видимому, сообщения 30–50-х годов составляли особый источник. Очень вероятно, что большая часть этих известий записана в Рязани. Однако в Никоновской летописи они уже не содержат черт современной записи. Очевидно, в летопись они вошли не в первоначальном виде.

Известия, по-видимому, проделали долгий путь в составе общерусских летописных сводов, прежде чем попали к составителю Никоновской летописи (ее древнейшей части). Очень может быть, что первоначально рязанский источник был привлечен в какой-то свод 60-х годов XII в., в силу чего известия о Рязани и прерываются 60-ми годами. Некоторые данные позволяют предполагать, что в 60-е годы составлялся ростово-суздальский свод. С этим сводом и можно с наибольшей вероятностью связывать привлечение рязанских записей» [8, 181–182].

Иногда рассуждения могут прерываться и совершенно неожиданным заключением. Например: «Но очень вероятно и то, что в конце XII – начале XIII в. не было какой-то единой рязанской летописи. С большей вероятностью можно говорить о существовании отдельных летописцев или жизнеописаний, связанных с теми или иными князьями» [8, 182].

В конце концов выяснилось, что «особенность рязанского летописания заключается в том, что оно, по-видимому, не составляло особой традиции. В Рязани в разное время велись летописные записи, но они, вероятно, в большинстве случаев не связывались с предшествующими записями» [8, 282]. Выстроив все собранные им сведения о Рязани в хронологической последовательности, исследователь определил, что сведения эти «в древнейших из дошедших летописных традиций появляются более или менее систематически только с конца XII в. Точность и конкретность отражения событий XIII в. свидетельствуют о значительной непрерывности летописных записей в Рязани в то время. Но и в тот период они, по-видимому, не носили характера регулярных и систематических погодных записей. Можно выделить ряд групп и отдельных рассказов, имеющих, по всей вероятности, различное происхождение». Лишь с конца XIV и в первом десятилетии XV в. «налаживается регулярное ведение записей и, возможно, делаются попытки свести предшествующий летописный материал (с середины XIV в.)» [8, 282].