Текст книги "В поисках истины. Ученый и его школа"

Это противостояние А.Г. Кузьмин прослеживает в московском городском самоуправлении, роль которого повышается в период правления Ивана Калиты. В условиях разделения Москвы на три доли между его сыновьями, как указывалось в завещании князя, боярская должность тысяцкого оказывалась более значимой, чем собственно княжеская, поскольку она олицетворяла в глазах москвичей единство города. Московские тысяцкие с XIII в. являлись крупными политическими фигурами в Московском княжестве, за которыми стояла система народного самоуправления. И хотя эта должность в XIV в. утратила выборный характер, стала наследственной и назначаемой князем, по мнению А.Г. Кузьмина, даже «подчиненный князю тысяцкий стоял ближе к горожанам, нежели княжеская администрация» [10, 76; 15, 159].

Но в правление Ивана Ивановича Красного историк отмечает раскол московского самоуправления, предопределенный как исторической обстановкой, так и субъективными обстоятельствами. Начиная с Даниила Александровича чин тысяцких наследовали Вельяминовы. Однако при Иване Ивановиче эту должность удалось вернуть либо отобрать у Василия Вельяминова Алексею Петровичу Хвосту, с которым князь был близок. Борьба за разных кандидатов стала одной из причин разногласий между сыновьями Ивана Калиты.

После убийства Алексея Хвоста в 1356 г. последним московским тысяцким вновь стал представитель рода Вельяминовых – Василий Васильевич, у которого были достаточно прочные позиции среди бояр и городского населения. Но и Иван Красный, и позднее Дмитрий Донской допускали мысль о причастности Вельяминовых к убийству Хвоста, что могло вызывать враждебность к тысяцкому со стороны князей [10, 72, 75].

По мнению А.Г. Кузьмина, «утрата прав на самоуправление воспринималась как тяжелая плата за создание потенциальных возможностей освобождения, что на данном этапе могла обеспечить только великокняжеская власть». Дмитрий Донской как «государственно мыслящий» правитель был «оптимальной политической фигурой, чтобы стать во главе всех сил, готовых к борьбе за освобождение» и поднять авторитет княжеской власти, ликвидируя городское самоуправление в Москве [14, 256].

Однако еще Н.С. Борисов отмечает, что группировка «старых бояр», в руках которых на протяжении десятилетий находилась должность тысяцкого, стояла за сохранение верноподданических отношений с Ордой. Алексей Петрович Хвост стоял во главе другой придворной боярской коалиции, которая требовала более активной внешней политики и явно отражала определенную часть общественного мнения не только московского, но и общерусского [17, 81].

Таким образом, должность тысяцкого, ассоциировавшаяся во многом исключительно с влиянием рода Вельяминовых и их политической линией, в условиях формирования принципиально иной стратегии в отношении Орды становится не просто оппозиционной, но и не отвечающей государственным и общественным потребностям времени. Результатом этих процессов стала ликвидация должности тысяцкого в 1374 г., в условиях обострения отношений с Тверью, куда и бежал старший сын последнего тысяцкого и главный претендент на упраздненную должность Иван Васильевич Вельяминов, за что был казнен на Кучковом поле в 1379 г. В этих условиях внутреннее перерождение института тысяцких как выборного органа имело принципиальное значение [18].

В том же 1374 г. создается и великорусский союз князей во главе с московским князем на Переяславском съезде, а также Дмитрий Донской отказывается от выплат ордынской дани. Все это объективно способствовало подъему национального самосознания и объединению усилий «Власти» и «Земли» в преддверии открытых столкновений с внешним врагом. По мнению А.Г. Кузьмина, даже ликвидация городского самоуправления в Москве не помешала их сближению.

Трагические последствия реформы Дмитрия Ивановича проявятся в дни Тохтамышева нашествия 1382 г., когда в Москве не окажется управленческой структуры, способной организовать оборону города [9, 58]. Тем не менее пока будет существовать монголо-татарское владычество, «Земля» будет поддерживать централизаторские устремления «Власти».

В 1995 г. А.Г. Кузьмин писал, что единое государство, сложившееся к концу XV в., строилось во многом уже на других основах. Общинное самоуправление все более отодвигается на низший уровень, ограничивается крестьянским миром и городским посадом. Мир решает только собственные вопросы, и в его рамках сохраняются те формы демократии, которые были характерны и для ранней славянской общины [9, 58]. Возможности для сближения «Власти» и «Земли» в послемонгольское время намечались только в редкие периоды (реформы середины XVI – начала XVII в.).

Однако впоследствии в работах историка акцент сместился в сторону рассмотрения не только антагонистических начал во взаимоотношениях «Земли» и «Власти», но и проявлений сотрудничества и тесного их взаимодействия. Ученый корректировал свою точку зрения по мере развития научных исследований и появления в отечественной историографии в 1990-е гг. новых работ по истории местного управления XVI–XVII вв. В них изучалась деятельность «мирских организаций», их роль в решении местных дел и сотрудничество с представителями центральной власти.

Особенно примечательно, что данный подход оформился в сибиреведческой литературе. А.А. Александров и Н.Н. Покровский пересмотрели традиционные взгляды на воеводскую власть в Сибири как на ничем неограниченный, бесконтрольный произвол представителей царской администрации [19]. Е.Н. Швейковская, в свою очередь, на материале Поморья показала конкретные сферы, в рамках которых тесно контактировали и взаимодействовали воеводская и мирская власти в XVII в. [20]. В ряде исследований были изучены вопросы функционирования губных и земских учреждений в первой половине XVII в. в Центре России, показана роль выборных органов как опоры центральной власти в решении задач общегосударственного и местного значения в послесмутный период [21].

В своем итоговом труде «История России с древнейших времен до 1618 г.» А.Г. Кузьмин выделил периоды, для которых были характерны процессы гармонического взаимодействия «Земли» и «Власти». И к таким периодам он отнес Древнюю Русь IX–XI вв., а также весь XV – середину XVI в. [10, Ч. 1, 46, Ч. 2, 177]. Объединение земель Северо-Восточной Руси вокруг Москвы и возвышение власти московского князя, по словам историка, создают новую обстановку в положении «Земли» и структуре «Власти».

Одной из специфических особенностей заново складывающейся системы А.Г. Кузьмин уже отмечает сближение великокняжеской власти с «Землей», ссылаясь на события, в которых наглядно проявилась эта тенденция. Речь идет о «брани о смердах» на Псковщине в 80-е гг. XV в. В конфликте боярства города с крестьянскими общинами округи Москва заняла сторону смердов. Именно к этому времени А.Г. Кузьмин относит начало формирования крестьянского «монархизма» – веры, что высшая справедливость воплощается в личности государя [10, Ч. 2, 177].

На рубеже XV–XVI вв. шел поиск новых форм управления. Еще в статье «Первые попытки ограничения самодержавия в

России» А.Г. Кузьмин ставит вопрос о дуализме в политическом развитии России с конца XV в. Особенностью русской государственности с этого времени определяется сознание необходимости политической централизации (сепаратизм рассматривался как предательство). С другой стороны, автор выделяет силы, которые потенциально могли бы ограничить власть царя, а именно церковь, феодальную аристократию и сословное представительство [22].

Позднее А.Г. Кузьмин, анализируя политические процессы с позиции концепции «Земли» и «Власти», развивает мысль о постоянной борьбе двух традиций в политической организации общества конца XV – первой половины XVI в. – российской и восточно-византийской. Собственно «русское» начало он увязывает с политической линией рано умершего Ивана Ивановича Молодого и затем его юного сына Дмитрия, а восточно-византийская традиция ассоциируется с Софьей Палеолог и ее сыном Василием. В первом случае «Власть» традиционно прислушивается к авторитетному мнению «Земли», уделяет внимание самоуправлению как принципу избрания правящего звена «снизу вверх». Сторонники византийской же традиции изначально ориентированы на структуры, выстраивавшиеся «сверху вниз» [10, 233].

Истоки подобного дуализма А.Г. Кузьмин видит еще в IX в., когда «лестница самоуправления не успела достроиться доверху: высшие ступени заняли русы, варяги, “лучшие люди” из местных племен». Собирание земель под эгидой Москвы сопровождалось заменой высшей собственной или феодальной местной надстройки, но почти не затрагивало низшего звена». Отсюда противоречивость политики «Центра»: желание подавить и подчинить умеряется государственным подходом, предполагавшим опору на местное самоуправление [13, 138].

Политическая линия Ивана III, направленная на союз великокняжеской власти с «Землей», нашла выражение в уставных грамотах, определявших права и обязанности населения и органов власти вновь присоединенных земель [15, 268]. Так, в Белозерской уставной грамоте 1488 г. было зафиксировано обязательное участие старост, сотских и лучших людей в судебных разбирательствах наряду с наместниками. Эти положения закрепил и

Судебник 1497 г. Таким образом, традиции получили общегосударственный характер [10, 177–178]. Иван III вводил нечто вроде законных норм взаимоотношений московских чиновников с выборными от городов и волостей.

Дальнейшее усиление власти великого московского князя в условиях отсутствия монголо-татарского ига приводит к нарушению традиционных форм взаимоотношений «Земли» и «Власти». И если определенная гармония при Иване III еще сохранялась (хотя, по мнению А.Г. Кузьмина, Иван III незадолго до смерти склонялся к восточным византийским представлениям о власти и упустил реальные возможности провести нужные для государства реформы [10, 233]), то в период правления Василия III ситуация усугубляется.

У Василия Ивановича государственный интерес оттеснялся личным властолюбием, что разрушало внутреннюю организацию общества и усиливало тенденцию к подавлению местных органов власти, которая и была продолжена в годы боярского правления [23, 127]. В то же время борьба боярских группировок в центре ослабляла контроль над наместниками «сверху» и по тем же причинам способствовала противодействию «снизу» и феодальных, и земских элементов. В конце 30-х гг. XVI в. боярское правительство пытается упорядочить отношения «Земли» и «Власти» проведением земской реформы. Но удается это осуществить только правительству Алексея Адашева и Сильвестра в 50-е гг. того же столетия.

Реформы середины XVI в. имеют обширную историографию, в которой, как правило, позитивно оценивались преобразования в различных сферах. Они знаменовали собой начало сословно-представительной монархии в России, что означало включенность традиционно существовавших и вновь созданных центральных и местных выборных институтов в общегосударственную систему управления. С точки зрения концепции «Земли» и «Власти» А.Г. Кузьмина реформы «Избранной Рады» занимают особое место. Ученый называет их едва ли не уникальным явлением в российской истории, поскольку они «явно питались определенным образом, понятым государственным интересом». Он определяет два уровня в местном управлении, складывающиеся в результате реформ в 30–50-е гг. XVI в., и рассматривает реформы «Адашева и Сильвестра» как попытку сбалансировать взаимодействие всех уровней управления [9, 58], в результате чего отмечает достигнутый «колоссальный десятилетний взлет». Первый – «земский» уровень – представлен крестьянским миром и посадским самоуправлением. Второй – «губной» – возникшими с конца 30-х гг. XVI в. губными учреждениями и предполагавшими также выборную систему. Однако А.Г. Кузьмин ошибочно связывал эти уровни с разными территориальными единицами – сельской округой и уездом (губой) соответственно, а также несколько преувеличивал сословный, продворянский характер губного управления. Вместе с тем, как показывают последние исследования, земский и губной, а впоследствии и воеводский (третий) уровни местного управления соседствовали в рамках одного и того же территориального образования. Губные органы имели сословно-представительный характер (в их составе на разных должностях были представлены все слои населения – дворяне, посадские люди, уездные крестьяне) и призваны были реализовывать прежде всего общественно-государственные задачи и в интересах всего местного общества, и государства в целом, – «разбойные и татины дела».

В целом реформы, по мнению А.Г. Кузьмина, «способствовали укреплению местного самоуправления и общегосударственной законности (в феодальном его понимании), что позволило пойти на ликвидацию института наместничества и “кормлений”» [24, 14–70].

И тем трагичнее предстают последствия «восстания “Власти” против “Земли” в годы опричнины, когда государство становится чужим для всего его населения. Именно с опричниной Ивана Грозного ученый связывает угасание в стране патриотизма во второй половине XVI и начале XVII в. и порождение социальных противоречий и восстаний в годы Смуты [10, 283].

Смутный период рассматривается им как время, когда «Власть» полностью утратила возможности по управлению государством, и Россию спасла именно «Земля» в лице органов сельского, посадского и городского самоуправления [10, 386]. Распространение «приказных людей» в местном управлении со второй половины XVI в. и даже повсеместное введение воеводского аппарата с 1614 г. не изменили основ государственного управления, заложенных в XVI в. А.Г. Кузьмин отмечает, что, наблюдая этот процесс со стороны, без учета конкретно-исторической обстановки, можно было бы сделать вывод о дальнейшей и весьма значительной централизации местного управления, об ослаблении системы земского и губного самоуправления. Тем не менее в начале XVII в. распространение в стране воеводского управления свидетельствовало скорее об обратном: не об усилении начал государственного централизма в местном управлении, а о реальном их ослаблении [10, 361].

Смутный период начала XVII в. представляет собой особенный этап в эволюции российской государственности с точки зрения приобретения «Землей» исторического опыта самоорганизации общества на новом этапе своего развития. «Земле» предоставлялась возможность сформировать органы управления «снизу вверх» и фактически стать «Властью». На практике, действительно, институты, которые представляли «Землю» и составляли суть данного понятия, являлись государственными учреждениями, т. е. потенциально могли стать составной частью «Власти» и даже становились таковой в годы национально-освободительной борьбы 1610–1612 гг. Речь идет о «Совете всей Земли» – высшем органе власти на всей освобожденной от интервентов территории, возникшем в Первом ополчении в апреле 1611 г.

Однако радикальный, по определению А.Г. Кузьмина, проект «Земли», т. е. Приговор 30 июня 1611 г., не получил должной поддержки и у самой «Земли» из-за внутренних противоречий. Таким образом, связать «Власть» и «Землю» воедино все же не получилось. Тем не менее земское самоуправление и Земский собор продемонстрировали большие потенциальные возможности в самые кризисные годы для российского государства [10, 386] и сыграли конструктивную роль, собрав и укрепив разрушенное государство. По мнению А.Г. Кузьмина, прав был древний киевский летописец, который ставил выше власть, идущую от «Земли», по сравнению с той, которая ложится на землю извне, будь она «своя» или «чужая». В Смутное время «Земля» восстанавливает развалившееся из-за пороков «верхов» государство [8, 20, 34].

Закономерно, что по одной из спорных в историографии проблем существования ограничительной записи царя Михаила Федоровича Романова А.Г. Кузьмин является сторонником признания существенного ограничения власти московского государя Земским собором [10, 385]. Об ограничительной записи есть несколько свидетельств-источников, о которых упоминают современники, но до нас они не дошли, поскольку «монархи всегда стремились к абсолютизму и, естественно, подобные документы уничтожали».

XVII в. А.Г. Кузьмин мало уделял внимания в своих работах. Он обозначил его как противоречивый период и в экономическом, и в политическом отношениях, когда сильны были еще настроения в пользу расширения прав самоуправляющихся общин и корпораций [9, 59]. Опора «Власти» на местные сословно-представительные учреждения являлась необходимым условием эффективного функционирования всего государственного механизма русской монархии. Дуалистичность политического развития, о которой писал А.Г. Кузьмин, сохранялась.

В то же время в современных исследованиях показано, что включенность выборных институтов в общегосударственный механизм управления, сложившийся в первой половине XVI в., неразделенность функций, отсутствие четкой субординации и иерархии – все это создавало основу как для взаимодействия, так и для противоборства «Земли» и «Власти». Трехуровневая система местного управления (земский, губной, приказной (воеводский)) продолжала функционировать, а попытки центральной власти сбалансировать их взаимодействие остаются важнейшими принципами управления. В условиях реально действующих механизмов общественного контроля поддерживать баланс сил «Земли» и «Власти» было проще. В то же время «Власть» постепенно усиливала количественно свое присутствие по городам и уездам, что создавало иллюзию качественного перевеса «Власти» над «Землей».

Однако именно «Земля» в XVII в. претерпевала сложные качественные изменения как в силу внутренних причин, так и под давлением абсолютистских тенденций: нарушались традиционные основополагающие принципы общинного управления в деятельности земских учреждений (не соблюдались ежегодные переизбрания земских должностных лиц, строгая очередность выборов и др.); трансформировался губной институт, все более приобретая черты «приказного» учреждения, когда статус губного старосты сближался с воеводами. Сами выборные учреждения, интегрированные в структуру государственного управления, в процессе саморазвития и под влиянием внешних факторов потенциально были склонны к перерождению и саморазрушению. К концу века «Земля» явно приобретала несколько иную структуру и содержание [25, 126–132]. В этом отношении теория кризиса традиционализма в России во второй половине XVII в., выдвинутая А.Б. Каменским, представляет определенный интерес [26]. Хотя она вроде бы вступает в противоречие с тезисом А.Г. Кузьмина, относящемуся к XIV в., о том, что «в обществе продолжали действовать законы, которые нельзя было обойти: законы традиции» [8, 21]. Но это противоречие разрешимо, если отвергнуть линейный путь развития общества.

«Власть» использовала деструктивные процессы для усиления своего влияния и контроля, вмешательства в деятельность земского и губного управления. Продолжающийся количественный рост «служилой бюрократии» в последние десятилетия XVII в. еще более способствовал и качественным изменениям в отношениях «Земли» и «Власти». А.Г. Кузьмин писал, что все заметнее проявляется отрыв «верхов» от «низов» своей страны. В XVIII в. разрыв станет непереходимым. «Власть пошла в резкий отрыв от Земли, и этот разрыв не был преодолен ни до 1917 года, ни после» [11, 18]. И все же до конца XVII в., пока «Земля» в лице выборных представителей различных социальных категорий и на всех уровнях управления с меньшим или большим успехом, составляла оппозицию «Власти», последняя вынуждена была учитывать государственный интерес и проводить адекватную политику, сохраняя эффективные и практически обоснованные формы и механизмы управления.

В научных и научно-публицистических работах А.Г. Кузьмина отразилась его философия «Власти» в целом и российской «Власти» в частности. Отделяя понятие «Власть» от понятия «Государство», ученый показал паразитарную сущность любой «Власти» независимо от территории и страны, на которую она распространяется. Можно выделить ряд показателей, отношение к которым ярко характеризует ее природу. Это вопрос об этнической самоидентификации «Власти» со своим народом; понимание и отношение к государственным интересам, а также механизм выстраивания системы управления.

Таким образом, этнический аспект в концепции власти А.Г. Кузьмина продолжает занимать особое место, хотя и в ином виде, чем в период формирования Древнерусского государства. Речь идет о космополитизме «Власти» и патриотизме славянской «Земли». Еще в 1976 г. в статье «Куда же идут народы?» А.Г. Кузьмин написал, что «господствующий класс всех стран средневековой Европы стыдился своего родства с собственным народом и искал себе предков где-нибудь “за морем”» [27, 156]. XVII в. отмечен ростом национального самосознания почти во всех странах, в том числе и в России. Однако высшие круги в большинстве своем стремились отмежеваться от своего народа. И в России «верхи» продолжали чувствовать себя чужими «в этой стране», гордились нерусским происхождением, а их взоры были обращены на Запад. Особенно усилились подобные настроения в последние десятилетия XVII в. Показательным А.Г. Кузьмин считает, что в 80-е гг. XVII в., когда составлялся сводный родословец главных княжеских и дворянских родов («Бархатная книга»), «большинство из тех, кто не мог возвести себя к Рюриковичам и Гедиминовичам, писались “выезжими” из татар, половцев, печенегов – откуда угодно, лишь бы подальше от своей страны. Именно на этой волне произойдет “германизация” верхов и полный отрыв их от собственного народа» [9, 59]. Оторвавшиеся от почвы верхи неизбежно космополитичны, а смутное сознание вины перед своим народом может даже и увеличить отчуждение от него. Явно созвучно этому и замечание В.Д. Иванова о том, что «отрывающаяся от общества власть больше всего боится своего народа, а потому стремится опереться на иноплеменников». Засилье иностранцев в России, по мнению А.Г. Кузьмина, оказалось возможным только потому, что само дворянство стало иностранным для своего народа и готово было принять иноземный хомут в XVIII в. Не «выезжим» пробиться наверх было чрезвычайно трудно, а остаться «русским» в верхах практически невозможно [28, 394].

При этом историк не разделяет так называемую «теорию народов господ» и, как часть ее, концепцию «смены господ» в русской истории, сформулированную в немецкой литературе (в частности, Максом Вебером). Суть ее сводится к тому, что над неполноценными славянами всегда стояла чья-то внешняя власть: варяги-германцы, византийцы, татары, снова немцы. Славянам предназначалась роль инертной управляемой массы. А.Г. Кузьмин критикует и саму теорию, и тех, кто не видит беды в иноземном господстве (Л.Н. Гумилев, Д. Балашов, В.И. Кожинов), и даже соединяет теорию «смены господ» с «мистическим свойством покорности и всепрощения славянской души» (В.И. Кожинов) [29, 216]. А.Г. Кузьмин видит в «Земле» силу, которая всегда жила, аккумулировала в себе энергию протеста и была готова к созиданию. В этническом смысле ученый связывал «Землю» со славянством и отмечал, что в XVII в. во всем славянском мире резко поднялось славянское этническое сознание [28, 398].

Государственный интерес – понятие историческое и содержание его определяется внутренними и внешнеполитическими обстоятельствами на разных исторических этапах. Отношение же к нему «Власти» по теории А.Г. Кузьмина во все времена практически одинаковое. Он выделяет два типа правителей: одни хотели облагодетельствовать подданных ради вечной славы в потомстве, другие любой ценой держались за власть, причем совершенно не значит, что первый тип обязательно лучше второго. Класс, отождествлявший себя с государством, постоянно выделял из своей среды действительно государственно мыслящих людей (Татищев, декабристы и др.). Но класс в целом, аппарат власти держались за свои привилегии, будучи готовыми пожертвовать ради них любыми государственными интересами. Добровольно позиции на верху социальной лестницы никто никогда не уступал. При дворе государственный интерес настолько сужается и выхолащивается, что разница между потребностями трона и государства фактически стирается [28, 384, 389].

Обращаясь к механизмам управления, еще раз повторим, что «Власть», по убеждению А.Г. Кузьмина, всегда стремится выстроить управление по иерархическому принципу сверху вниз. Эта закономерность обусловлена тем, что «Власть» «всегда стремится к абсолютизму», природе которого чужды выборность и сословное представительство, а внутрисословное самоуправление, особенно дворянское, становится корыстно-паразитарным. Не встречая общественного противодействия, абсолютизм обязательно превращается в деспотизм. Бесконтрольная «Власть» и не может себя вести иначе, так как единственная цель ее – удержание власти. Оторвавшаяся от народа «Власть» служит только «мнимому» государству, спекулирует на идее «общего блага», занимаясь вымогательством всюду, где только возможно [8, 34]. Контролирующая функция может принадлежать только «Земле», сдерживающей «Власть» в проявлении всего комплекса присущих ей внутренних разрушительных сил. Но всегда есть опасность, как замечает А.Г. Кузьмин, пороки внешней власти возложить на народ, а сами эти пороки оправдывать высшими целями, понимание которых недоступно простым смертным [8, 7].

Выработанные А.Г. Кузьминым методологические подходы сохраняют свою актуальность и при исследовании проблем эволюции государственных и общественных институтов на любом этапе исторического развития.

Примечания

1. Кузьмин А.Г. История России с древнейших времен до 1618 г. —Ч. 1. – М., 2003.

2. Кизеветтер А.А. Местное самоуправление в России IХ – ХIХ столетий. Исторический очерк. – Птг., 1917.

3. Градовский А.Д. История местного самоуправления в России. – СПб., 1899. – Т. 2.

4. Богословский М.М. Земское самоуправление на Русском Севере XVII в. – М., 1912. – Т. 2.

5. Латкин В.Н. Земские соборы древней Руси. – СПб., 1885; Чичерин Б.Н. О народном представительстве. – М., 1866.

6. Витте С.Ю. Избранные труды. – М., 2010.

7. Кузьмин А.Г. К спорам о методологии изучения начального летописания // К какому храму ищем мы дорогу. – М., 1989.

8. Кузьмин А.Г. Предисловие // Откуда есть пошла Русская земля. – М., 1986.

9. Кузьмин А.Г. Самоуправление в России // Мародеры на дорогах истории. – М., 2005.

10. Кузьмин А.Г. История России с древнейших времен до 1618 г. – М., 2003. – Ч. 1.

11. Кузьмин А.Г. Истоки национального характера // Мародеры на дорогах истории. – М., 2005.

12. Кузьмин А.Г. Почему в России не уважают законы // Мародеры на дорогах истории. – М., 2005.

13. Кузьмин А.Г. «Земля» и «Власть» в эпоху образования Единого Русского государства (конец ХV – середина XVI в.) // Научная программа: русский язык, культура, история: Сб. материалов научной конференции.

14. Кузьмин А.Г. Священные камни памяти // К какому храму ищем мы дорогу. – М., 1989.

15. Кузьмин А.Г. Митрополит Алексий // Великие духовные пастыри России. – М., 1999.

16. Кузьмин А.Г. Чем держалось единство России // Мародеры на дорогах истории. – М., 2005.

17. Борисов Н.С. Русская церковь в политической борьбе XIV–XV веков. – М., 1986.

18. Колесникова Е.А. Особенности эволюции государственно-общественных институтов управления в Московском государстве до реформ Петра I // Наука и школа. – 2010. – № 6.

19. Александров А.А., Покровский Н.Н. Власть и общество. Сибирь в XVII веке. – Новосибирск, 1991.

20. Швейковская Е.Н. Государство и крестьяне России. Поморье в XVII веке. – М., 1997.

21. Колесникова Е.А. Институт губных старост после Смуты (1610–1630) // Научные труды МПГУ: социально-исторические науки. – М., 1995. – С. 47–56; Она же. Приказные и выборные местные органы управления в России после Смуты начала XVII века // Дискуссионные вопросы российской истории. – Арзамас, 1995. – С. 53–57; Она же. Местные органы власти после Смуты (1613–1645 гг.): Дис. … канд. ист. наук. – М., 1995.

22. Кузьмин А.Г. Первые попытки ограничения самодержавия в России // Советское государство и право. – 1980. – № 7.

23. Кузьмин А.Г. Адашев и Сильвестр // Великие государственные деятели России. – М., 1996.

24. Кузьмин А.Г. Мародеры на дорогах истории. – М., 2005.

25. Колесникова Е.А. «Мирское» самоуправление и центральная власть на начальном этапе формирования абсолютизма в России // Научные труды МПГУ. Социально-исторические и гуманитарные науки. – М., 2007.

26. Каменский А.Б. От Петра I до Павла I: Реформы в России в XVIII веке. – М, 2001.

27. Кузьмин А.Г. Куда же идут народы? // К какому храму ищем мы дорогу. – М., 1989.

28. Кузьмин А.Г. В темных закоулках света // К какому храму ищем мы дорогу. – М., 1989.

29. Кузьмин А.Г. Писатель и история // К какому храму ищем мы дорогу. – М., 1989.