Текст книги "Две жизни"

Из теософии, Агни-Йоги и записей Б. Абрамова известно, что проявление ясновидения и прочих высших способностей обусловлено раскрытием высших энергетических центров (чакр), находящихся в невидимых тонких телах человека и проецирующихся на крупнейшие нервные сплетения и центры физического тела. «Эволюция человечества вообще и физического тела в частности приводит к возможности раскрытия центров, что дает ясновидение, яснослышание и все остальные ясночувства», – говорится в записях Б. Абрамова (Грани Агни Йоги, т. 10, 432).

Очень важная идея, высказанная на страницах романа – что энергией пробуждающихся сил сверхсознания надо уметь управлять; развитие высших психических способностей должно идти правильным путем. Если в человеке нет должного уровня культуры и знаний того, как развивать и применять открывающиеся в нем силы, он может оказаться не йогом-ясновидящим, а медиумом или, как это называется в Агни-Йоге, психиком. Человека же совсем не подготовленного, лишенного культуры мысли и нужных духовно-психических качеств, открывающиеся в нем силы сверхсознания могут и вовсе превратить в душевнобольного, или, как это выразил Иллофиллион, в юродивого: «Я уже объяснял тебе, что в каждом человеке есть творческие силы сверхсознания. В одних людях они дремлют, в других оживают. И оживают в каждом по-разному, в зависимости от его общего уровня чистоты и культуры – от юродивого до мудреца».

Устами этого же Учителя говорится о том, что является важнейшим условием правильного раскрытия в человеке этих загадочных и мощных сил сверхсознания: «А я уже говорил тебе, что жизнь твоя принесет тебе не боль безумия, а огромное счастье знания, если ты захочешь трудиться и воспитывать в себе полное самообладание».

Почему так важно самообладание при пробуждении в человеке высших психических способностей? Ответ на этот вопрос мы находим в книгах Агни-Йоги и в записях Бориса Абрамова. В учении Агни-Йоги говорится: «Самообладание есть очень сложное качество. Оно состоит из мужества, терпения и сострадания. Но мужество не должно переходить в гнев, сострадание не должно граничить с истерией, и терпение не должно быть ипокритством. Так сложно самообладание, но оно неизбежно нужно при вступлении в Миры Высшие. Следует очень заботливо развивать это синтетическое качество» (Мир Огненный, часть 1, 634). И еще: «Урусвати знает сущность самообладания. Вдумайтесь в это понятие. Оно означает гармоническое сотрудничество психических центров. Вы знаете, насколько вредоносен беспорядок, тем более он губителен, когда происходит в области психической. Пора человеку твердо осознать существование мощи психической энергии, заложенной в нем», – говорится в одной из книг Агни-Йоги (Надземное, 880).

Воздействие искусства на духовную жизнь человека

Еще одна интереснейшая тема, поднятая в романе Антаровой – это значение искусства на духовное развитие людей. Без сомнения, эта тема была особенно близка Конкордии Евгеньевне – выдающейся оперной певице. В «Двух жизнях» читатель не раз встретит вдохновенное и эмоциональное описание того воздействия, которое оказывает на духовно-нравственное состояние человека музыка. Музыка и искусство в целом – это не просто развлечение, это кратчайший и доступный всем без исключения путь духовной эволюции. Данная истина, известная из учения Агни-Йоги, нашла отражение во многих эпизодах романа (в том числе и в последующих его томах). Более того – автор «Двух жизней», кем бы он ни был, если предполагать, что текст романа и в самом деле был продиктован К. Антаровой свыше – затрагивает столь интересную проблему, как связь музыки с измененными состояниями сознания, или так называемыми экстатическими состояниями. «Я сегодня не только понял, что такое женщины и искусство, я впервые понял, что такое жизнь. Мне казалось, что ваша музыка заставила мой дух отделиться от тела…» – признается капитан своим друзьям после восхитительного музыкального вечера.

Способность музыки, равно как и других видов искусства, «поднимать» дух человека над земной суетой и открывать ему духовные горизонты мироздания давно была оценена духовными Учителями Востока. В одной из книг Агни-Йоги говорится: «…жизненность искусства, которое хранит божественный огонь, дает человечеству насыщение тем огнем, который возжигает дух и насыщает все миры. Потому чудесные факелы красоты творчества так ценны для человечества. Мы видели, как творения искусства преображали человека, и никакое книжничество мира не может творить подобное» (Иерархия, 366).

Отметим еще один интересный эпизод романа, тоже связанный с музыкой. Князь после концерта Анны и Ананды в его доме признается Учителю Иллариону: «Но я могу поклясться, что вечером во время музыки я видел вас светящимся, как гигантский столб огня. И искра вашего огня задела меня, доктор Иллофиллион. Вот она-то и потрясла меня так, что я будто вырвался из тисков тоски и страха, освободился от тяжести».

Здесь затронуты два совершенно реальных явления духовно-психической сферы. Первое – во время вдохновения (или даже экстатического состояния), рожденного звуками музыки, дух низводит в тонкое тело духовно развитого человека мощный поток психической энергии; благодаря этому его тонкое тело в данный момент может предстать взгляду другого человека, обладающего хотя бы зачатками ясновидения, в виде огненного столба. А второе – психическая энергия, сконцентрированная в ауре одного просветленного человека, способна вызывать резонансные явления в окружающих его людях, многократно ускоряя таким образом их духовную эволюцию. Искры духовного пламени, присутствующие в ауре одного человека, возжигают подобное же пламя в ауре всех тех, кто достаточно чист в духовно-нравственном отношении, чтобы суметь воспринять этот творческий огонь и удержать его в своем сознании. Этот закон выражен в знаменитом евангельском изречении: «Спасись сам – и вокруг тебя спасутся тысячи».

Магия и колдовство

Есть в романе «Две жизни» и интересующая любителей мистики тема магии и колдовства. Сотрудникам Белого Братства противостоит представитель темных сил, колдун Браццано, верящий в непобедимость черной магии и сам считающий себя выдающимся магом. Тема магии – особая не только в мистической литературе, но и в обществе в целом. Даже в современном мире миллионы людей верят в реальность и действенность магии, как белой, так и черной. Многие боятся сглаза и порчи; книги с магическими заговорами продаются миллионными тиражами по всему миру, в том числе и у нас в стране. Разубедить людей в том, что магия существует, невозможно, и не потому, что многие люди суеверны, а потому, что наука наших дней может объяснить далеко не все таинственные явления, связанные с человеческой психикой, нетрадиционным целительством и различными духовными практиками. В романе К. Антаровой дается вполне рациональное объяснение тем психическим феноменам, которые издавна относятся к сфере магии.

Браццано, ученик какого-то колдуна, уверовавший в свои магические способности, в самом деле обладает способностью подчинять своей воле обычных людей, превращая их почти в зомби. Однако сотрудники Белого Братства говорят Левушке, что ничего необычного в этом нет, что это тот же гипноз, но примененный с преступными целями.

«Человечество ужасается всему так называемому сверхъестественному, забывая, что ничто поверх сущего не может быть сверхъестественным» (Сердце, 113).

«Рассказы о колдунах, насылающих смертные болезни, не вымысел, но только тут нет никакого колдовства, а только упражнение воли. Самый слабый гипнотизер может заставить испытать эффект утопления. Он же может приказать умереть в определенный срок.

Такие случаи установлены» (Община, 168).

Помимо силы внушения, Браццано использует и другой прием черной магии – наслоение негативной психической энергии на предметах, посредством которых хочет расправиться со своими врагами. Эти предметы – от бумаги и предметов одежды до ножа и драгоценностей – он сам или через своих союзников подбрасывает людям, которым хочет навредить или поработить их психологически.

Заговоренные предметы – классическое проявление магии и колдовства. Есть ли это только фантазия, неизменный атрибут сказок? Покровители Левушки высказывают иное мнение по этому поводу. «…бывает иногда вредна любая подаренная и носимая на себе чужая вещь, – очень серьезно сказал мне Ананда. – Надетая на человека злой рукой, вещь может лишить не только разума, но и жизни».

И если Учители не боятся подобных вещей, в силу присущего им огромного потенциала психической энергии и знаний, то для обычных людей данные вещи могут весьма опасны.

Но и в подобных явлениях покровители Левушки не видят ничего сверхъестественного и, более того, они легко справляются с этими колдовскими кознями, убирая наслоения негативной энергии с драгоценностей с помощью особого препарата, или просто сжигая заговоренные, или терафированные, предметы.

В Агни-Йоге подобные явления находят вполне рациональное объяснение: излучаясь сознанием человека, психическая энергия – энергия его мыслей и чувств – обладает способностью наслаиваться на окружающих предметах. Эта энергия бывает позитивной, а бывает и негативной, разрушительной – все зависит от сознания человека, который ее излучает. И колдуны, и белые маги с древнейших времен умели использовать эти качества психической энергии в своей деятельности: одни использовали ее во зло, другие – во благо. Соответственно, черные маги могут создавать вредоносные «заговоренные» предметы, белые маги – такие же предметы, но обладающие защитными свойствами.

Так что же такое магия, по мнению хранителей эзотерических знаний? Ответ на этот вопрос ясен: это не просто суеверие, а реальные, очень древние познания о практическом использовании силы мысли, или психической энергии, способной оказывать мощное воздействие, как негативное (в черной магии), так и позитивное (в белой магии и других духовных практиках) на людей и природу.

В целом же авторы Живой Этики относятся к любым формам магии отрицательно, утверждая, что практика подлинного духовного совершенствования много сильнее даже белой магии.

В заключение отметим, что в первом томе романа К. Антаровой читатель встретит множество и других интересных и важных моментов, отражающих скрытые, но могущественные законы жизни, объясненные в эзотерических учениях. Хитросплетения кармы и судьбы, прошлых перевоплощений и кармических связей между людьми, отношение к жизни и смерти, любви, дружбе и многое-многое другое – обо всем этом просто невозможно упомянуть в этих комментариях. Несомненно одно: роман «Две жизни» является настоящим кладезем подлинной мудрости Востока, изложенной в увлекательной, простой и доступной всем форме. И как таковой, он был, есть и вечно будет источником неиссякаемого вдохновения для многих и многих поколений читателей.

А. Миланова

Часть 2

Глава 1
Бегство капитана Т. и Наль в Лондон и их свадьба

Наль спешно покинула сад возле дома ее дяди Али Мохаммеда, и в сопровождении двух слуг, одним из которых был ее двоюродный дядя в одежде слуги, а также кузена Али Махмуда и капитана Т., спряталась в доме капитана, где никогда еще не бывала и даже представить себе не могла, что такое когда-нибудь произойдет. Она выросла в непростой обстановке; с одной стороны, ее подавляли гаремные традиции, а с другой, она имела возможность приобщаться к европейскому образованию и жизни цивилизованного и культурного общества, которые открыл ей Али Мохаммед, боровшийся против затворничества женщин повсюду, где только мог.

У Наль всегда были европейская одежда и обувь, к которым ее, как бы играя, приучал дядя Али, вызывая тем самым негодование ее старой тетки и синклита из муллы и его фанатиков-правоверных. Поэтому в доме капитана девушка без труда переоделась в костюм, приготовленный для нее дядей. Смеясь, она закутала молодого Али Махмуда в свой розовый свадебный халат и драгоценные покрывала. Она не плакала при расставании с братом, только обняла его, хотя в глазах обоих блестели слезы.

– Мужайся, Наль. Все случилось не так, как я предполагал, но… будь счастлива, вспоминай иногда меня и верь: если дядя Али сказал – так оно и должно быть. Если он тебя отдал в жены капитану Т. – значит, таков твой путь. А счастье зависит от тебя. Не бойся ничего. Иди по жизни радостно и старайся до конца понять, зачем дядя создает тебе другую жизнь. Одно только помни: нам с тобою дан единый завет – верность до конца. Будь верна капитану так же, как ты верна дяде Али. И ты везде победишь.

Голос молодого Али дрожал, лицо было вдохновенно и прекрасно. Оно сейчас жило. Ничто в нем не напоминало маски того полумертвого существа, которое с отчаянием смотрело, как Наль подает капитану цветок.

– Время. Прощай, сестра. Я всегда буду тебе верным другом, и нет между нами ни расстояния, ни разлуки.

Взяв пару крошечных туфелек Наль в руки, завернувшись в ее покрывало, Али выскользнул из дома и пропал во тьме.

Насколько просто было для Наль переодеться в европейскую одежду, настолько же трудно было ей побороть привычку носить паранджу и оставаться среди мужчин с открытым лицом. Когда капитан Т. постучал к ней и спросил, можно ли войти, ей было страшно ответить согласием. Увидев ее в простом синем английском костюме и с распущенными до пола косами, перевитыми жемчугом, он пришел в ужас.

Поняв, как нелепо она выглядит и как ее выдают ее косы, Наль не дала изумленному капитану опомниться и отхватила ножницами свои косы до пояса. Она уложила их вокруг головы и надвинула глубоко на лоб шляпу.

Закутав ее еще в легкий шелковый плащ сверху, капитан сказал:

– Унося отсюда дивный образ Али, мы пред ним – муж и жена, Наль. Мы оба повинуемся ему, и оба будем до конца дней верны ему. Мы уходим без него, но он с нами. Если вы идете без страха, мы победим и выполним поставленную нам задачу.

– Я не испытываю страха, капитан Т. Я его не знала никогда. Я ваша жена перед дядей и Богом. И верность моя Богу – это верность дяде и вам, – спокойно ответила Наль.

Слуги вынесли их небольшие чемоданы и уложили в коляску. Лошади сразу пошли быстрой рысью, и Наль стала привыкать к темноте.

– Я ни разу не была ночью на улице, даже за воротами сада, – шепнула Наль сидевшему рядом с ней капитану, которого еле узнавала в непривычной штатской одежде.

– Перейдем на английский язык, Наль. Теперь вы – жена лорда Т. Старайтесь держаться высокомерно до глупости, как вы читали в английских книгах. Вот вам густой вуаль, – и капитан помог Наль обвязать вокруг шляпы и спустить на лицо довольно плотный синий вуаль.

– Как это приятно, – засмеялась Наль. – Разыгрывая из себя гордую даму, я избавлюсь от назойливых разговоров.

– Не забудьте опираться на мою руку и до самого отхода поезда изображайте из себя великую даму-икону, для которой на свете существует три рода рабов разных социальных ступеней: я – муж и первый раб – удостаиваюсь разговора. Ваш дядя – нечто вроде секретаря – второй раб, к которому снисходят до признания его человеком. А слуга – третий раб, кому только кивают или указывают жестами. Так живут всю жизнь знатные дамы. Так постарайтесь прожить одну-две недели, пока не выберемся на свежий воздух и не кончится наиболее скучная часть нашей жизни.

Наль не успела ответить, экипаж подкатил к освещенному вокзалу. Лорд Т. вышел первым, подал руку своей закутанной супруге и послал секретаря взять заранее заказанные билеты. Через несколько минут подошел поезд, секретарь и слуга устроили своих господ в разных купе и прошли в другой вагон, где ехали сами.

Когда поезд тронулся, лорд лично пришел посмотреть, как чувствует себя его супруга, любезно пожелал ей доброй ночи и сказал, что утром придет ее проведать. Все было так чуждо Наль, так незнакомо и неудобно. Личико у нее было такое растерянное, что лорд-муж спросил, уже выходя в коридор, не нуждается ли его супруга в секретаре. Обрадовавшись возможности побыть с дядей, Наль просила прислать его немедленно. Лорд послал за ним проводника и оставался в коридоре, перекидываясь со своей супругой малозначительными фразами до тех пор, пока не явился секретарь.

– Графиня желает написать несколько писем, у нее бессонница, – сказал лорд секретарю, который низко поклонился и вошел в купе графини. Поцеловав руку жене, лорд, закрывая двери, шепнул мнимому секретарю: – Оставайтесь до шести часов. Я займу ваше место утром, а вы отдохнете у меня в купе. Дайте Наль спать, сами дежурьте.

Вернувшись к себе, капитан Т. лег на диван и, приказав себе – как это делал уже много лет – проснуться в шесть часов, мгновенно заснул.

Наль спать не могла. Все ее поражало. Дяде пришлось объяснять ей все устройство вагона. Он рассказал ей также про весь их путь до Петербурга и описал, как выглядит гостиница в Москве.

– Не знаю, будем ли мы останавливаться там. Думаю, что нам надо мчаться во весь дух, чтобы как можно скорее быть в Лондоне, – говорил дядя-слуга.

– А как туда доедем?

– Сядем на пароход на Неве. Теперь установлено прямое водное сообщение. Через семь дней будем в Лондоне.

– Как? Семь дней будем ехать морем? – с удивлением сказала Наль.

– Да, морем. Я, к сожалению, плохо переношу поездки по морю. Придется капитану Т. самому караулить на пароходе свою знатную жену, – смеялся дядя. – Но мы с тобой выходим из ролей барыни и слуги. Чтобы тебе свыкнуться со своей ролью, важная дама, приступай к ночному туалету. В чемодане ты найдешь легкое платье. Я посижу у окна, ты переоденься и ложись спать.

– Нет, дядя, спать немыслимо. Я могу лечь, если ты желаешь. Но ведь от мыслей лопнет голова, если я хоть половины их не додумаю до конца.

Когда через час дядя окликнул племянницу, ответа он не получил. Старик улыбнулся и принялся за чтение. На его безмятежно спокойном лице старого философа не было заметно ни малейшего волнения. Ничто, казалось, не нарушало его равновесия. Он был таким же спокойным и трудоспособным сейчас, как и в привычной мирной обстановке своего окруженного виноградником дома, где он оставил многочисленную семью. Книга и делаемые им при шатком свете свечи заметки помогли ему не замечать мелькавших мимо станций. Он с удивлением поприветствовал капитана, тихо вошедшего в купе.

– Говорила, что спать не сможет, – лукаво улыбаясь, шепотом сказал лорду Т. секретарь. – А вот и непривычная тряска, и стук колес – все молодости нипочем.

Секретарь отправился в купе своего господина, а последний устроился на соседнем с Наль диване.

Наль все спала, по-детски подложив ручку под щеку. Капитан заботливо закрыл щелку в занавеске окна, через которую к волнистой головке уже подбирался солнечный луч, и снова сел на свое место. Он впервые видел Наль с закрытыми глазами. Черные длинные ресницы бросали тень на розовые щеки, прелестные губы улыбались. Эта почти детская жизнь принадлежала ему. Еще вчера он считал невозможным не только быть соединенным брачными узами с Наль, но даже пройти жизнь вблизи от нее. А сегодня он едет с нею, получив ее из рук Али. Едет, чтобы жить и трудиться, свободно любя ее перед всем миром.

«Счастлив ли человек, если несет ответственность за две жизни?» – думал капитан.

Отдавая ему Наль в жены, Али сказал, что капитан теперь ответственен за две жизни, ибо Наль дитя, а он не только муж, но и первый друг-воспитатель.

«О, да, – продолжал свои мысли капитан, – выше той любви, в которой человек согласен нести ответственность за жизнь любимого, и быть не может. Али доверил мне часть самого себя. Я должен продолжать его дело и помочь Наль раскрыть в себе все силы жизни».

– Дядя, знаешь, даже лень глаза открыть. А я хвалилась, что половину мыслей додумаю, – проснувшись, сказала вдруг Наль. – И знаешь, очень странный мне снился сон. Я все время видела во сне капитана Т., и мне казалось, что это он сидит рядом, а не ты. И что я его жена, и что нас венчают по-европейски. Правда, смешно?

– Не очень, Наль.

Наль вскочила с дивана в полной растерянности.

– Как же это случилось, что вы здесь, а я сплю? – огорченно сказала девушка.

– Мне не хотелось будить вас, а дяде надо было отдохнуть. Не смущайтесь. Надо привыкнуть играть роль моей жены. Не забывайте, что мы беглецы, и от нашего самообладания зависит, насколько талантливо мы сыграем свои роли, чтобы тем самым спасти наши жизни. И не только наши, но и всех тех, кто помогает нам в целом ряде мест одновременно в эти минуты. Трудно вам, Наль, путешествовать в первый раз в жизни, и особенно без женской помощи. Будем вместе стараться вести себя так, чтобы нас принимали за знатных и влюбленных супругов. Сейчас постарайтесь причесаться. В парикмахеры я не гожусь, хотя гример я хороший. Но критиковать вашу прическу – берусь.

– Если вы будете тихо сидеть у окна, капитан Т., я постараюсь причесаться так, как видела на модной картинке у дяди Али. Только не смотрите на меня, пока я не скажу.

– Не смотреть на ваши парикмахерские таланты до сигнала я берусь. Но на модную картинку – не согласен. Вы лучше выньте из волос все украшения и положите косы вокруг головы, как вчера.

– Как? Все, все украшения вынуть? Разве европейские женщины не носят украшений? Это очень скучно.

– Носят, Наль. Но в волосах они их носят только на балах и званых обедах, очень изысканно и умеренно. Такие предметы туалета, как шляпы и меха, используются в соответствии с условностями моды. Иная шляпа надевается только утром, другая – после обеда, а есть шляпы, которые носят только в пути.

– Как же это все постичь, чтобы не сделать бестактности и не осрамить дядю Али или вас, капитан Т.? – с уморительной детской серьезностью спросила Наль.

– Я думаю, Наль, что вам, постигшей такие большие духовные задачи и не менее трудные математические истины, не трудно будет понять внешние условные правила цивилизации того нового народа, среди которого мы будем жить. Для начала снимите весь жемчуг с кос и ваши драгоценности с шеи и ушей. Они чрезмерно ценны для поезда. Вы, наверное, найдете, среди уложенных вам в дорогу вещей, какие-нибудь маленькие, скромные серьги. А волосы в дороге не украшаются ничем.

– Как странно. У нас именно в дорогу и надевается все самое драгоценное, – ответила Наль.

Довольно долго капитан сидел, отвернувшись к окну, думая, как трудно будет Наль привыкать к новой жизни, на каждом шагу натыкаясь на затруднения.

– Ну вот, я готова, – услышал он за спиной.

Наль стояла перед ним в белой блузке и синей юбке. Волосы ее были гладко причесаны на пробор и уложены вокруг головы. Казалось, этой прелестной головке было тяжело выносить тяжесть заплетенных в косы волос, а непривычка к шпилькам заставляла Наль все время пробовать рукой, на месте ли ее косы. Сквозь тончайший батист просвечивало розовое тело рук и груди. Выражение огромных глаз было радостным, доверчивым. В них не было ни одного облачка сомнений или сожалений о покинутом доме и родных. Ни малейшей тревоги о неизвестном будущем – ничего сейчас не было на лице Наль, кроме желания получить одобрение капитана своему внешнему виду.

Уверив ее, что все в ней не оставляет желать лучшего, капитан проводил свою жену в умывальную комнату и остался ждать ее в коридоре.

Мысли о Левушке – до сих пор его единственном близком спутнике жизни и путешествий – пробежали облаком в сердце капитана. Левушка, возвратившийся с пира. Левушка, распечатавший письмо. Левушка, впервые пускающийся в жизнь без него…

«И здесь мой ответ за две жизни», – снова подумалось капитану.

Проводив Наль из умывальной комнаты обратно в ее купе, лорд приказал проводнику позвать из своего отделения секретаря. Секретарь, человек опытный и немало путешествовавший в жизни, устроил все дела по части завтраков и обедов на весь путь. Наль не знала никакого беспокойства насчет этой стороны дела, все подавалось супругам в их купе.

Первый день путешествия приходил к концу. Наль освоилась со своим новым бытом, и все окружающее перестало ее удивлять. Она больше не поражалась свободе обращения не закрытых паранджой женщин с мужчинами, но выходить из купе до полной тишины и темноты ночи она отказывалась. Без всяких приключений, сменяясь на дежурстве при ней, доехали наши путники до Москвы. Наль ни слова не спросила о том, как они минуют Москву, а очутившись в новом поезде на Петербург, чувствовала себя свободно.

Часто замечал капитан напряженные мысли на ее лице, но не мешал ей решать свои вопросы одной.

В переполненном петербургском поезде им пришлось ехать всем в одном купе, чему Наль, уже успевшая несколько привыкнуть к тому, что ее лицо открыто, очень радовалась.

Она, казалось, не замечала встревоженного вида дяди в Москве, когда тот шепотом что-то говорил капитану. Она была ровна и спокойна и в Петербурге, где их встретили двое незнакомых людей и очень торопили на пароход. Пораженная великим городом, она с сожалением сказала:

– Проехать мимо всех этих красот, не заглянув даже ни в один дом! Какая жалость, капитан Т.!

– Не зная хорошо языка народа, посмотреть бегло на его дома и галереи – это тоже жалость, Наль. Будет время, и вы еще увидите много народов и всех красот, ими созданных, познакомитесь с их жизнью и сможете, если захотите, вплести свой труд и красоту в их жизнь. Не спешите узнать все сразу. Сейчас помните только, что вы – знатная дама, моя жена. Жизнь на пароходе, с его табльдотом, вам будет труднее поезда.

Наши пассажиры вошли на пароход со вторым гудком. И только когда пароход отчалил, Наль заметила, как разошлись суровые морщины на лице капитана и как легко вздохнул ее дядя.

– Если бы здесь был дядя Али, – прошептала Наль капитану, – он рассказывал бы мне обо всем и видел бы во мне усердного слугу-помощника своим заботам. А ему я только племянница, а не жена.

– Упрек ваш мне тяжел, Наль. Особенно тяжел потому, что и я, как Али, вижу в вас друга и помощника. Но пока мы не встретимся с Флорентийцем и не будем обвенчаны, я ничего не могу вам сказать. Даже того, куда и зачем мы едем.

– Если вы не говорите мне ничего только потому, что вы связаны словом, данным дяде Али, – я совершенно спокойна. Я думала, что вы уже не любите своей маленькой жены, которая ничего не знает, даже не понимает, как ей вести себя на пароходе.

– Простите, граф, что я прерываю вашу беседу с женой, – подошел к капитану Т. капитан парохода, обращаясь к нему на английском языке и считая в порядке вещей, чтобы русский граф знал его язык. – Ваши места оказались врозь с вашей очаровательной женой, – кидая восхищенный взгляд на Наль и кланяясь ей, продолжал капитан парохода. – Но так как вы едете от места и до места, я могу предоставить вам самую лучшую каюту, в которую не явились пассажиры. Если вам угодно, я велю отыскать вашего секретаря и укажу ему каюту.

– Я чрезвычайно тронут вашей любезностью. Если вас не затруднит устроить нас вместе, а мое место передать моему секретарю, мы будем вам очень благодарны.

– Помилуйте, я сам предложил вам. Я буду очень счастлив служить вашей супруге и вам чем только могу в течение всего нашего пути, – ответил, снова галантно кланяясь Наль, капитан парохода.

– Как же мы с вами поедем вместе в одной комнате, капитан Т.? – подавляя волнение, сказала Наль.

– Ничего, друг, не беспокойтесь. Вы еще не знаете, как будете выносить качку, ваш дядя ее переносит плохо. Если окажется, что вы плохо переносите качку, то будет лучше, если братом милосердия при вас буду я, чем кто-либо чужой.

– Мне очень страшно здесь. Это гораздо хуже, чем поезд. И почему все так смотрят на меня? – тихо спрашивала Наль, стараясь скрыть смущение.

– Нельзя, немыслимо быть такой прекрасной, Наль. И я даже не могу сердиться на этих людей, которые – от матросов до капитана и от юношей до стариков – как ошалелые смотрят на вас. Если бы я был на их месте и имел бы право только исподтишка смотреть на вас, а не откровенно вами любоваться, как я это делаю сейчас, я бы вел себя точно так же. А потому не могу на них сердиться.

Наль вспыхнула, улыбнулась мужу и сказала:

– Услышать это от вас сейчас – большая поддержка для меня. Мне так много пришлось передумать за эти дни. У нас не такие обычаи, как у вас. У нас все иначе между мужем и женой. Я думала, что вы уже недовольны, что уехали со мной.

– Когда мы очутимся в каюте, а не здесь на ветру, вы мне все расскажете, что надумали, Наль. А пока укройтесь, пожалуйста, плащом, да, кстати, опустите и вуаль, чтобы непривычный ветер не испортил вам кожи.

– Или непривычная ревность не испортила сердца вашему мужу, – низко кланяясь графине, сказал подошедший секретарь. – Ваши каюты готовы, лорд, и даже украшены цветами, по приказанию капитана. Кроме того, ваши друзья из К. успели прислать графине два сундука с бельем и платьем, которые тоже уже стоят в каюте.

Капитан парохода, человек лет сорока, хороших манер и, очевидно, доброго характера, сам шел уже навстречу обратившей на себя всеобщее внимание чете и проводил их до каюты.

– Вот так красавец-мужчина, – сказала своей подруге разряженная дама.

– Всю жизнь прожил – подобной живой красавицы-женщины и представить себе не мог, – говорил приятелю ловелас с моноклем в глазу и тросточкой в руках.

– Ну вот, придумали, – возразила дама. – Муж – это да! Это мужчина! И где только мог вырасти такой красавец. А жена – смазливенькая, каких много.

– Это возмутительно, что вы говорите. Рост, пропорциональность, крошечные ручки и ножки, свежесть кожи – ну а уж глаза – это само небо, – продолжал франт.

Тем временем, как только пароход вышел в открытое море, Наль почувствовала себя плохо.

– Немедленно ложитесь в постель, – сказал граф, на руках внося Наль в каюту. Он позвонил горничной. – Вам сейчас помогут лечь. Примите эти пилюли. Не волнуйтесь. До больших неприятностей дело не дойдет. Но вряд ли вам придется своей красотой побеждать сердца попутчиков за табльдотом. Думаю, самое большее, вы доконаете капитана, сидя в кресле на палубе в тихие дни.

– Не смейтесь надо мной, капитан Т. Мне так горько, что вы больше ни разу не взглянули на меня за это время.

– Напротив, Наль, я все ловил себя на том, что только и делал, что смотрел и думал о вас. А, видит Бог, было еще много, о чем думать.

– Неужели вы уйдете на этот ужасный табльдот и оставите меня одну?

– Нет, конечно. Я сейчас поищу в вашем сундуке, там, наверное, найдется какой-либо очаровательный халат. Вы снимете свое платье и будете лежать, изображая загадочную принцессу, скрываемую в каюте Синей Бороды. Но прежде всего я велю принести апельсинов, а вот вам в помощь идет девушка.

– О, только девушку не надо. Апельсин я очень хочу, ванну и постель – тоже. Но раздеваться и одеваться я дала себе слово всегда сама. Я вижу, как это плохо – быть приученной иметь семь нянек.