Электронная библиотека » Константин Образцов » » онлайн чтение - страница 8

Текст книги "Молот ведьм"


  • Текст добавлен: 14 января 2016, 13:20


Автор книги: Константин Образцов


Жанр: Ужасы и Мистика


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Женщина поднялась по ступеням, покрытым красным ковром, и вошла в респектабельный полумрак лобби-бара: приглушенный свет, темное дерево, красно-коричневая кожа кресел. В этот час здесь было немноголюдно: за одним столиком негромко разговаривали по-французски два молодых бизнесмена, изредка поглядывая на часы, а за другим, в дальнем углу, в одиночестве сидел невысокий лысый мужчина в очках с золоченой оправой и читал газету. Серый легкий костюм, светлые туфли и здоровый загар свидетельствовали о том, что в мире еще есть места, где светит яркое и теплое солнце. На мизинце правой руки у мужчины красовался массивный золотой перстень с крупным красным камнем, что разрушало образ скромного коммерсанта и наводило на мысли об отошедшем от дел сутенере. Женщина подошла к его столику и села в кресло. Мужчина оторвал взгляд от газеты, посмотрел на часы, а затем на свою гостью.

– Доброе утро, Диана, – сказал он. – Вы, как всегда, пунктуальны.

Он говорил очень четко и правильно, как часто разговаривают иностранцы, свободно владеющие русским, или русские, прожившие большую часть жизни вдали от родной страны.

– Здравствуйте, Артур, – ответила Диана. – Как долетели?

– Спасибо, прекрасно, – он свернул газету и встал. – Поднимемся ко мне?

Диана кивнула и тоже поднялась. Артур был ниже ее примерно на полголовы. Она пропустила его вперед, и пошла следом к лифту.

Они в молчании поднялись на четвертый этаж, прошли по крадущему звуки шагов ковру коридора. Артур достал карту-ключ. Сухо щелкнул электронный замок.

Номер был декорирован и обставлен в классическом петербургском стиле, каким его обыкновенно представляют зарубежные гости: теплый желтый и золотой цвета, резная мебель под старину, тяжелые шторы, на стенах гравюры, латунные ручки на окнах – дом-музей в старой дворянской усадьбе. Кич боролся здесь с вкусом и стилем, и можно сказать, что последним удалось свести схватку к ничьей.

– Садитесь, – сказал Артур. – Выпьете?

Диана покачала головой.

– Я за рулем.

– Ну, а я, пожалуй, налью себе немного бренди.

Диана положила на письменный стол рядом с ноутбуком шлем, стянула перчатки, села в кресло, вытянув длинные ноги, и наблюдала, как Артур, явно чувствующий себя здесь свободней, чем в лобби, достает бутылку, бокал, и наполняет его больше, чем наполовину. Сама Диана не стала бы пить крепкий алкоголь, даже если бы не была за рулем, стрелки часов не показывали бы одиннадцать утра, а собутыльник был бы хоть немного приятен. Она пила только вино: немного, редко и по совершенно особым случаям.

Артур уселся напротив и некоторое время молчал, делая небольшие глотки из бокала и глядя Диане в глаза. Она подождала немного и посмотрела в ответ. Он вздрогнул, едва не пролив бренди на светло-голубую рубашку, отвел взгляд, засуетился, отставил стакан и сказал:

– Итак, к делу. У нас есть для Вас новый заказ.

Диана кивнула.

– У меня условия те же. С Вашей стороны что-то изменилось?

– Да, – ответил Артур, чуть замявшись. – Немного изменились пожелания…к материалу.

– Я слушаю.

Артур покраснел лысиной, повертел перстень на пальце, снова взял бокал и сделал хороший глоток.

– В общем, нужно, чтобы материал был более свежий. Как сказать…свежее, чем раньше.

– Говорите прямо, – резко сказала Диана. – Ни к чему эти намеки.

– Девочка десяти лет, – быстро произнес Артур. – Разумеется, девственница, а то в прошлый раз вышло некоторое недоразумение с этим вопросом.

– Так. Что еще?

– Вот желательный сценарий, – Артур взял с журнального столика лист бумаги и протянул Диане.

Она развернула листок, прочла, сложила вчетверо и убрала в нагрудный карман кожаной куртки.

– Это все?

– В общем, да. Сможете сделать?

Вопрос прозвучал почти заискивающе.

– Сделать можно что угодно, – ответила Диана. – Но, разумеется, это будет дороже.

– На сколько?

Она молча взяла со столика чистый листок, ручку и быстро что-то написала.

– Вот настолько.

– О, – сказал Артур.

Диана пожала плечами.

– Это сложнее и опаснее. Если все предыдущие заказы исполнялись практически без осложнений на нашей стороне, то тут последствий не избежать. А все риски несу я.

– Ну что ж, – развел руками Артур. – Не буду спорить. Но у нас, как всегда, ограничены сроки. Клиент разместил заказ не только в нашей организации.

– Месяц – сказала Диана. – И половина суммы в качестве предоплаты.

– Хорошо. Я смогу передать Вам деньги завтра.

– Значит, до завтра, – Диана встала.

– Есть еще кое-что, – остановил ее Артур. – Один момент.

Он подошел к письменному столу и раскрыл ноутбук.

– Это последнее видео. Посмотрите, пожалуйста.

Диана подошла к столу и Артур щелкнул клавишей. В тишине номера раздался громкий отчаянный визг живого существа.

– О, черт! – вскрикнул он и застучал по клавиатуре. – Не выключил звук.

Некоторое время они молча смотрели на экран ноутбука. Артур покосился на Диану. Лицо женщины оставалось бесстрастным. От нее пахло кожей и чем-то сладковато-звериным. Глаза жутких масок на серьгах глядели прямо на Артура. Он передернул плечами.

– И что? – спросила она.

– Сейчас…вот тут…я найду, – пробормотал Артур, поспешно наклоняясь к компьютеру и щурясь через очки. – Так…вот. Посмотрите на руку мужчины, видите? Не хватает фаланги на указательном пальце правой руки. Разумеется, как Вы и сказали, все риски на Вашей стороне, да и видеоматериалы находятся в абсолютно конфиденциальном доступе, но в случае неблагоприятных обстоятельств…Насколько я понимаю, это особая примета.

Диана помолчала, глядя на экран, потом медленно кивнула и произнесла:

– Да. Спасибо, я это улажу. До завтра, Артур.

Она взяла шлем, перчатки и пошла к двери.

– До завтра! – сказал Артур ей вслед.

Дверь закрылась.

Он еще некоторое время постоял, потирая лоб, у письменного стола, потом долил себе бренди и устало опустился в кресло. Рука, держащая стакан, слегка дрожала.

Артур никогда не переживал из-за бизнеса и не испытывал беспокойства или морально-этических затруднений из-за специфики своей деятельности: он был успешным предпринимателем, а значит, добился главного в жизни согласно нынешней шкале человеческих ценностей – хоть мотивационным оратором подрабатывай, или бизнес-тренером, и давай советы о том, как правильно жить. И сейчас волнение, заставлявшее его потеть, заикаться, мямлить, трястись, и раздражавшее его самого было вызвано вовсе не деталями короткой деловой беседы.

Дело было в том, что он до смерти боялся Диану. И боялся тем сильнее, чем более не понимал причин для того безотчетного ужаса, который она ему внушала.

Глава 9

Николай смотрел в окно и пытался вспомнить, какое сейчас время года. Не получалось. Сквозь пыльные стекла виднелось лишь небо, а оно всегда было серым. За год с небольшим цвет его менялся лишь несколько раз, становясь немощно-голубым, как будто кто-то пожалел синевы для старой истершейся ткани, или сама она выцвела от постоянных дождей и туманов. Большую часть времени широкий прямоугольник окна был словно заклеен полупрозрачной бумагой, меняющей свои оттенки в зависимости от времени суток: светло-серый, пепельный, свинцовый, а сейчас его цвет стал темно-чугунным с багровыми отсветами городского зарева. Наступала ночь, а с ней пришли беспокойство и страх.

За дверью палаты стихли шаги врачей и сестер. Большой каменный дом погрузился в тревожную тишину, от которой звенело в ушах. Безмолвие предвещало недоброе. Николай повернул голову на подушке: в сумраке неподвижно застыли темные силуэты соседей по палате. Человек на дальней койке сидел по-турецки, согнув обе руки и подняв их ладонями вверх. Оттопыренные указательные пальцы уставились в потолок. Он сидел так уже больше часа, недвижимый, как статуя древнего бога, выбравшего своим вместилищем тело душевнобольного. Тот, что был ближе, лежал на боку, лицом к Николаю. Его тело было изогнуто, плечо и голова не касались постели, будто опираясь на невидимую подушку. Глаза приоткрыты, меж несомкнутых век тускло блестели белки закатившихся глаз.

Николай осторожно пошевелился, разминая затекшие плечи, и тут тишина колыхнулась еле слышимым звуком. Он замер. Да, так и есть: вдали, в коридоре, слышна была легкая поступь. Сердце разом зашлось болезненным, отчаянным стуком. Он хотел задержать дыхание, вжаться в койку, раствориться в несвежем белье, исчезнуть, как тень, но тело жило своей жизнью: тряслось от накатывающих волн страха, исходило испариной, грудная клетка дрожала от быстрых, лихорадочных вздохов.

Шаги приближались, шуршали, как лапы большой ночной крысы. Вот они остановились у двери. Через секунду едва слышно скрипнули петли, и белая дверь медленно отворилась. Николай зажмурился, он не хотел смотреть, не хотел видеть, но не выдержал и все-таки взглянул.

На пороге стояла медсестра. Синевато-белая дежурная лампа в коридоре освещала ее, как холодное нездешнее солнце.

– Ай-ай-ай, – тихо сказала Карина, чуть качнув головой. – Кто-то провинился сегодня.

Николай открыл рот, чтобы крикнуть, но из сдавленного ужасом горла вырвался только сиплый писк.

– Тихо, не надо шуметь, – Карина строго погрозила пальцем. – Будет только хуже.

Он замер. Карина стояла в дверях, не сводя с него глаз – черных провалов на белой маске лица.

– А я ведь хотела сегодня дать тебе отдохнуть, – сообщила она. – Сделать выходной. Но ты сам все испортил: надо же, нажаловался на меня полиции, подумайте только. Как глупо. Ты ведь понимаешь, что им нет до этого дела. Это только между нами с тобой. Наше, личное.

Она опустила руку в карман и достала оттуда какой-то маленький темный предмет.

– Нет, – прошептал Николай. – Нет, нет, нет, нет…

– Да, – спокойно отозвалась медсестра. – Да.

Сухо чиркнуло колесико зажигалки. Вспыхнул яркий язычок пламени. Карина осторожно поднесла его к фитилю короткой черной свечи – огонек, затрещав, осветил красноватым, мерцающим светом углы. Вверх быстро взметнулась струйка густого дыма. Резкие тени легли на лице медсестры, заострив прямой нос, очертив опущенные уголки тонкого рта. Она держала свечу прямо перед собой, глядя на пламя, и губы ее шевелились, шелестя неразборчивым шепотом. По стенам и потолку вытянулись, извиваясь, длинные черные тени. Карина продолжала свой тихий речитатив, закрыв глаза и чуть покачивая в такт головой. Через минуту она кивнула, как будто закончив беседу, и резко задула свечу.

– Интересной ночи тебе, Николай, – сказала она. – Вспоминай меня. Всегда вспоминай.

Медсестра повернулась и вышла за дверь. Шаги растворились в ночной тишине. Перед глазами у Николая плавали яркие пятна, по форме точь-в-точь, как пламя свечи.

Несколько минут все было тихо.

Неподвижно сидевший больной шевельнулся и вытянул руки вперед. Оттопыренные указательные пальцы уставились на Николая. Другой, на соседней койке, изогнулся сильнее, подняв голову над подушкой почти на полметра, и открыл веки над бельмами невидящих глаз. Тени проступили на стенах потеками аспидной краски – длинные, изогнутые, наливавшиеся оживающей тьмой. Николай часто и глубоко задышал, дернул руками в ременных петлях. Глухо звякнули пряжки. Что-то мелькнуло, метнувшись через палату, и притаилось у дальней стены. В углах захихикали на разные голоса. Из серо-багрового неба глядели в окно искаженные, неподвижные лица. Николай рванулся так, что ремни затрещали, а койка подпрыгнула, загремев и едва не опрокинувшись на бок, но тут тени со стен рванулись к нему, как огромные черные змеи…

Душераздирающий вопль разорвал тишину, разнесся по этажам, эхом прокатился по лестницам, и через секунду повторился снова, перейдя в пронзительный вой. Карина услышала его через два коридора, на посту дежурной сестры. Она закрыла книжку, которую читала в уютном свете настольной лампы, и прислушалась. Несколько секунд было тихо, а потом крики раздались снова: на этот раз короткие, отчаянные, ревущие, следующие один за одним, как стаккато ужаса и безумия. Карина немного послушала, потом кивнула без тени улыбки, как человек, убедившийся в том, что нужное дело идет своим чередом, и снова раскрыла книгу. Ночные вопли больного со специального отделения стали делом привычным, и дежурные сестры с других этажей уже не обращали на них внимания. Однако Карина не хотела, чтобы шум беспокоил других пациентов. Она посмотрела на часы: четверть второго ночи. Пятнадцать минут, не больше, и она это прекратит. Как раз успеет дочитать главу. А завтра будет еще одна ночь. Потом еще. И еще. Без конца.

Глава 10

22 октября 1728 года.


Штормовой ветер гнал с залива воду, холод и мглу. Вместе с запахом густой древней соли он нес в Офицерскую слободу зловоние дремучих лесов и гниющих болот Коломны. Малые и большие речки в мглистой низине, на которой стоял город, волновались, как будто делая тяжкие вздохи, и вздымали мутные воды; сама Нева, с трудом преодолевая напор встречного ветра, все медленней двигалась в сторону моря, раздувалась, поднимаясь из берегов, словно всплывающий из бездны Левиафан. В непроглядной тьме колыхались исполинские силуэты пришвартованных кораблей, скрипели высокие мачты, борта ударялись друг о друга с глухим, скрежещущим звуком.

Через три года после смерти государя Петра Алексеевича город почти опустел. Вначале потянулись отсюда купцы: закрывали лавки и склады, уезжали вместе с товаром и домашним скарбом, а иные в спешке даже оставляли нераспроданное добро, которое становилось добычей воров и мародеров. Потом отправились обратно в Москву дворянские семьи. А после того, как в начале года туда же отбыл, чтобы венчаться на царство, и юный император вместе со всем двором и вельможами, из Петербурга ушли чиновники, строители, побросавшие недострой, да и простые горожане, которые бежали из города на болотах, испуганно приговаривая что-то о проклятом месте. Теперь только ветер гулял по темному Санкт-Петербургу, как лихой человек: проносился по длинной просеке пустой Першпективной дороги, заставлял дрожать деревянные мосты на Фонтанной речке и Мойке, стучался в закрытые ставнями окна и двери, прохаживался по-хозяйски в каменных залах недостроенных дворцов, что гигантскими привидениями высились в дождливом тумане. Огни Адмиралтейства упрямо горели в ночи, но казалось, что за светом в негаснущих окнах уж не осталось живых, а только призраки несут свою скорбную вахту. Последними уходили из города гвардейские полки, Семеновский и Преображенский. Офицерская слобода оказалась покинутой, гарнизонные солдаты и командиры селились в далеких казармах батальона городовых дел на другом берегу Невы или в домах Колтановского полка на Городском острове. Окна светились лишь в нескольких мазанках и в одном из деревянных домов на самом краю слободы.

Здесь еще оставались гвардейцы.

Первые капли тяжелого злого дождя застучали по гонтовой кровле. Оконные рамы дрогнули под особо сильным порывом ветра, как будто кто-то толкнул их снаружи. Бывший командир роты Преображенского лейб-гвардии полка, а ныне капитан Невского гарнизонного солдатского полка Павел Облецкий строго глянул в окно, будто и правда ожидал увидеть там нежеланного и незваного гостя. Но нет – только тьма и крупные капли воды, дрожащие в свете свечей. Капитан опустил взгляд, затянулся из тлеющей трубки и снова взялся за лежащий перед ним на столе пистолет.

В Санкт-Петербурге он остался по собственной воле. Когда гвардейцы получили приказ о переводе в Москву, написал рапорт лично командиру полка, генералу-фельдмаршалу князю Долгорукову, с просьбой о дозволении остаться в городе и служить в гарнизоне в любом чине и звании, а также оставить с ним тех из его роты, кто изъявит желание.

– С огнем играешь, – увещевал его командир батальона подполковник Матюшкин. – Смотри, разжалуют в каптернамусы, или вовсе в рядовые. Полк наш на особом счету, первыми присягнули нынешнему государю, а он сейчас в Москве. Как бы рапорт твой тебе боком не вышел, сочтут за неблагонадежного. Да и зачем тебе этот Петербург сдался? Чем Москва не хороша?

Облецкий только качал головой.

– Нет, Михаил Афанасьевич, не для того я за государя Петра Алексеевича кровь проливал, чтобы смотреть потом, как дело рук его и замыслов прахом пойдет. Что будет с городом, коли все уйдут?

– А один ты что сделаешь? Из болота доставать будешь, когда опять половодьем смоет? Не твоя это печаль, город – пусть о нем генерал-губернатор Миних думает, а если что не так пойдет, ты уж точно ничего не изменишь.

– Изменю, – упрямился Облецкий. – Преображенец – и один в поле воин, а я думаю, что воины здесь еще понадобятся. Да и не люблю я Москву, шумная она. Мне здешние болота милей.

Рапорт капитана вернулся с одобрением: может, из уважения к заслугам героя Персидской кампании, а может, потому что предки Облецкого служили еще при царе Иоанне Васильевиче, но ему разрешили служить в Санкт-Петербурге без понижения в чине, капитаном Невского гарнизонного солдатского полка. Вместе с Облецким были туда же переведены изъявившие такое желание поручик Александр Промыслов и десяток солдат. Позже оказалось, что и из Семеновского полка в городе тоже остались несколько человек: капрал гренадерской роты Михаил Шуст и с ним пять рядовых. Гарнизонный полковник Колтановский таким пополнением не был ни опечален, ни обрадован, и просто оставил бывших гвардейцев в покое, не занимая их службой. Да и службы в городе скоро не стало.

Капитан аккуратно насыпал из рожка порох на полку кремневого замка, затворил ее и отложил пистолет в сторону. Прислушался: западный ветер все также яростно завывал за окном, редкий стук капель по крыше превратился в плотный шум дождевого потока. Облецкий вздохнул и взялся за второй пистолет. Вой ветра внезапно сорвался на визг, словно кто-то сплел с голосом урагана злобный, неистовый вопль, и в тот же миг окна и двери дрогнули разом, да так, что запрыгало пламя свечей и в углу закачалась лампада перед иконой. Капитан вздрогнул и перекрестился на образ, с которого Спаситель взирал ярым оком сквозь пыльную копоть.

– Господи, спаси и сохрани, – пробормотал Облецкий. А потом добавил, словно бы про себя: – Похоже, чует скорую погибель, нечисть…

Санкт-Петербург стал городом-тенью. Оставшиеся жители оказались предоставлены сами себе и брошены на произвол судьбы среди роскошных руин и покосившихся домов. Дела канцелярий находились в полном упадке: жалобы и прошения никем не читались и не рассматривались, накапливаясь целыми горами, а если и рассматривались, то никто не давал по ним ходу делам. Чиновники канцелярий то пропадали куда-то, то вновь появлялись, то были так загружены, что пробиться к ним не было решительно никакой возможности. Градоначальника Миниха никто не видел неделями, а если кто и утверждал, что тот издал такой-то указ или провел такую-то ассамблею, то подтвердить своих слов не мог. Корабли приходили и уходили, как призраки, или оставались у причалов, покинутые сошедшей на берег и сгинувшей командой. На заповедном Аптекарском острове, называемом Вороньей Глушью, угнездилось сообщество иноземных знахарей, отправлявших странные культы и молившихся неведомым богам; оттуда, каждый месяц на новолуние, летели в Москву ко двору молчаливые, скорые гонцы. Ни лавки, ни мастерские почти не работали; только множились ломбарды, где ростовщики с чужеземными лицами брали в залог немногие ценные вещи, что еще оставались у горожан. Гарнизон и ландмилицейские солдаты бездействовали, и на оставленных ими улицах хозяйничали разбойники. В Касимовской части, в Татарской и Синявиной слободе расплодились кабаки и питейные избы, лихорадочным огнем светились окошки борделей, из которых не вылезали оставшиеся в городе на жаловании иностранные маргиналы, моряки, и куда наведывались приходящие из окрестных лесов бородатые лопари. Пьяные песни, визгливый хохот и крики звучали ночи напролет, из открытых дверей вместе со смрадным паром вываливались голландцы и немцы в распахнутых камзолах, и грудастые девки, размалеванные, словно куклы; шныряли туда и сюда вороватые темные личности в надвинутых на глаза картузах.

Капитан наблюдал за всем этим с горечью и отчаянием. Со своими солдатами он и поручик Промыслов взялись было патрулировать улицы, и даже схватили однажды шайку ночных татей, но ни судить, ни казнить их было некому. Гвардейцы намяли злодеям бока, отняли ножи с кистенями и отпустили, а уже через ночь снова видели их у «веселых» домов в Адмиралтейской части. Петербург умирал, и все чаще Облецкий вспоминал о словах своего командира, понимая, что и впрямь не вытащит в одиночку столицу из засасывающей ее трясины медленной гибели. Город теснее окружали болота и дебри, и все дул и дул западный ветер, неся в город гнилые туманы.

Еще раньше до слуха капитана доходили рассказы испуганных жителей о ведьме на Козьем болоте. То придет в Офицерскую слободу за помощью и защитой заплаканная женщина с дитём на руках, вдова при живом муже, на которого ведьма наслала такую порчу, что он теперь ночами и днями не выходит из кабаков и притонов. То старый крестьянин, бегущий с многодетным семейством и скудным домашним добром на телеге, запряженной тощей кобылой, скажет, боязливо оглядываясь, что ведьма сжила их с насиженных мест колдовством и угрозами. То неожиданно выяснится, что прожженные пройдохи и видавшие виды кабатчики, содержавшие бордели и питейные избы, украдкой относят долю своих барышей куда-то в леса на западной части Коломны, а если вдруг позабудут, так им мигом напомнят: придут из леса угрюмые ижоряне с топорами за поясом, загорится с одного угла – а то и со всех четырех – изба, а особо упрямых неплательщиков загадочной подати порой находили на обочине лесной просеки: посиневших, висящих в петле высоко над землей.

В сентябре к Облецкому в дом постучались. Трое насмерть перепуганных крестьян из Калинкиной деревни, что в устье Фонтанной реки, мяли шапки в руках и нескладно рассказывали о приключившемся.

Двух мужиков постарше звали Максим и Федор, тот, что помладше, назвался Василием. Они отправились накануне в Петербург, на трех подводах, чтобы продать в городе немного рыбы и кое-что из скудного урожая своих огородов. С ними был и четвертый, Петр, самый молодой, родич Максима. Крестьяне хотели добраться до города засветло, но в пути были застигнуты непогодой: лошади еле переступали ногами по мокрой земле, нагнув головы под ветром и частым дождем, колеса вязли в болотистой жиже. К вечеру им удалось кое-как добраться до села из десятка дворов в Коломне, между речками Геникеевкой и Кривушей, рядом с Козьим болотом, где они решили остановиться на ночлег. Деревню эту мужики знали – ну как, знали, проезжали мимо всякий раз, как ехали в Петербург, но ни разу не останавливались. Да и останавливаться тут не очень-то и хотелось: дома были низкие, темные, с небольшими окнами у самой земли, крыши поросли мхом, изгороди из длинных редких жердей покосились, на убогих грядках если и росло что, то мужикам неизвестное, а так казалось, что просто сорняки. Скотина не мычала и не блеяла, даже собак не было слышно и видно, а редкие люди, которых они замечали всего пару раз, выглядели неприветливо. Но сейчас выбирать не приходилось: в черном небе клубилось ненастье, дождь лил, как при потопе, двигаться дальше не было никакой возможности. Крестьяне попросились на постой в крайней избе, у самого берега заболоченной речки Кривуши. Высокий мослатый мужик молча впустил их в широкие, покосившиеся ворота пустого сарая о четырех столбах, в который они завели лошадей и уместились сами, а подводы оставили на дворе. Нашли по углам дырявое корыто и немного сопревшего сена, кое-как накормили и напоили лошадей, сами перекусили при свете лучины, и улеглись спать, расстелив армяки на сыром земляном полу. Холодно было, мокро, но все лучше, чем в лесу. Помолились, да и уснули. А среди ночи вдруг их растолкал Петр – сам одет, глаза перепуганные, и зашептал, что им нужно тотчас собраться и ехать отсюда, пока целы. Мужики спросонья не сразу поняли, о чем речь, а он торопил, подгонял, и увидев, что они не спешат его слушать, открыл ворота сарая и стал выводить лошадей. Пока остальные, кряхтя, собирались, вставали и запрягали телеги, он рассказал им, в чем было дело.

Петр ночью проснулся по нужде. Встал тихонько и вышел во двор. Только пристроился было у задней ограды, как видит – их хозяин выходит из дома с фонарем в руке, да прямиком за калитку. Петру стало любопытно. Он прокрался следом и увидел, что из остальных домов тоже выходят люди – мужики, бабы, всего дюжины две человек, может, больше, и все с фонарями и факелами. Собрались вместе на утоптанной поляне перед деревней и отправились в лес. Петр за ними. Страшно было в дремучем лесу в непогоду, но более того интересно, куда же люди идут в такой час и в такое ненастье. Он шел за цепочкой огней по тропинке через болото, и совсем скоро увидел, что все собираются рядом с маленькой, словно вросшей в землю избушкой. Дверь открылась и из избы вышла старуха; люди склонились перед нею в пояс. Старуха пошла по тропе вглубь болота, люди за ней, а следом и Петр. Саженях в тридцати от избы стоял большой сруб с островерхой крышей, куда за старухой по одному стали входить остальные. В узких окошках зажегся огонь. Петр подождал, пока дверь затворится, и подобрался к одному из окон. Внутри он увидел что-то наподобие церкви или часовни: высокий престол на солее, рядом с ним аналой, на нем – раскрытая черная книга. Только если и было это место церковью, то уж никак не Христовой: на стенах непонятные знаки, круги на полу, и еще сказал Петр, что веяло оттуда страхом и смертью. Потом рассказ у него вышел путаным; мужики тоже путались, пересказывая капитану сбивчивые речи, но по всему выходило, что их товарищ стал свидетелем странного и страшного обряда, во время которого творились такие мерзости, которых Петр толком и описать не мог, а крестьяне повторять не хотели даже то, что поняли с его слов. Когда же один из участников богомерзкого действа подал старухе младенца, а та подняла его на ножку над каменной чашей и вынула нож, Петр опрометью кинулся назад. Детский крик прозвучал и оборвался в ночи. Не чуя ног добежал Петр до сарая, думая только о том, как убраться из страшной деревни. Остаток ночи мужики, погоняя измученных лошадей, добирались до города, то и дело озираясь, нет ли за ними погони, пока на рассвете не прибыли в Петербург.

– А где же Петр, почему он сам не пришел с вами? – спросил их Облецкий.

Мужики замялись и переглянулись.

– Пропал Петр, – наконец ответил Максим. – Не знаем, как. Вроде все время ехал со мной на подводе, а как въехали в Кузнечную слободу, глядь – и нету его. Что ж делать теперь, господин капитан?

Крестьян капитан отпустил и Петра искать не стал, потому как чувствовал, что это дело бесполезное. Но в тот же день подал рапорт полковнику Колтановскому, в котором подробно изложил обстоятельства дела и просил дать ему роту солдат для экспедиции к Козьему болоту с целью безотлагательного розыска и наказания ведьмы согласно первому артикулу воинского устава, который предписывал сжигать чернокнижников «ежели оный своим чародейством вред кому учинил или действительно обязательство с дьяволом имеет». Ответ пришел через три дня за собственноручной резолюцией полковника, в которой предписывалось «капитану Облецкому россказни пьяных мужиков не слушать и ахинее не верить, а наипаче смотреть за собой и собственную службу разуметь, как должно». Капитан скрипнул зубами, но от дела не отступился: написал прошение самому генерал-губернатору Бурхарду Кристофу Миниху и послал его вместе с тем самым рапортом, что вернул полковник. Ответа Облецкий ждал долго, да так и не дождался: целый месяц прошел, а ни письма, ни нарочного, никакой вести не пришло от градоначальника. Назначить аудиенцию тоже не удалось. А тем временем все так же кутили пороки на улицах и в слободах, гуляли холодные призраки, бесчинствовали разбойники, и торжествующий ветер накрывал город погребальным покровом дождей…

Стук в дверь раздался, когда капитан только снарядил второй пистолет и положил его рядом с первым.

– Кто там?

– Поручик Промыслов, господин капитан!

Облецкий отодвинул засов и молодой офицер, щурясь на свет после ночной темноты, шагнул через порог. Он снял треуголку, и вода, натекшая за отвороты, потоком хлынула на пол.

– Прошу прощения, господин капитан, дождь там льет, как в Ноевы времена…

– Ничего страшного. Плащ снимай и садись, Шура, погрейся у печки. Какие новости у нас?

Промыслов снял вымокший плащ и сел на табурет у печи. Он был совсем еще молод, года четыре как из полковой школы, так что и усы ему приходилось брить, а не отращивать, ибо то, что пробивалось над верхней губой, могло служить только поводом к насмешкам, а не к приданию мужественности. Во времена государя Петра Алексеевича офицерами так быстро не становились: сам Облецкий год учился солдатскому делу в нижних чинах, прежде чем получил свое первое звание, невзирая ни на дворянство, ни на древность рода. Нынче времена изменились. Вот Александр – необстрелянный юноша, а уже старший чин. Впрочем, ему это во вред не пошло: воинскому делу парень продолжал учиться с жадностью, устав соблюдал, а более всего нравилась капитану его горячность и страсть к справедливости – без них ты не воин, не офицер, а просто канцелярист в военном мундире.

– Владыка архимандрит прислал священноинока, отца Иону, – сообщил поручик. – Он сейчас у меня, дожидается, когда позовете.

Это была хорошая новость. Значит, настоятель Невского монастыря отец Петр дал свое благословение на то, что им предстояло совершить, а в таком деле благословение пастыря куда важнее, чем разрешение от светских властей.

– Тогда уже можем выступать, – сказал капитан, – чего ждать понапрасну. Что солдаты?

– Шестеро наших, Преображенских, согласились идти, – ответил поручик. – И еще капрал Шуст из Семеновского и с ним три гренадера. Все собраны и готовы.

– Итого нас будет тринадцать вместе со священником, – подытожил Облецкий. – Справимся с Божьей помощью. Ступай, собери всех за слободой, а отца Иону пришли ко мне.

Поручик поднялся, поправил мокрый плащ, с которого в тепле натопленного дома начал подниматься пар, помялся немного и сказал:

– Может, утром пойдем, Павел Андреич? Глядишь, непогода успокоится, да и утром – оно светлее, и сподручнее… И не страшно.

– Нет, Шура, сейчас идем, – спокойно ответил капитан. – Ночью ее надо брать, когда деревенские спят. Бог даст, удастся без шума обойтись, потому как, думаю я, люди ее просто так с нами не отпустят.

Поручик подумал, вздохнул и вышел за дверь, в дождливый ветреный сумрак.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 | Следующая
  • 3.4 Оценок: 11

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации