Текст книги "Молот ведьм"

Чекан разговаривал с возвратившимися патрульными и оперативниками: кажется, они кого-то нашли, с кем-то поговорили и даже решали сейчас вопрос о задержании для выяснения…

– Семен, – позвала Алина. – Можно тебя на минутку?

Они отошли в сторону и встали рядом с его машиной.

– Давай так. Я просто перечислю тебе факты, а ты сам решишь, что с ними делать дальше. Потому что есть сходства, а есть и различия. Во-первых, прошлый раз жертву сжигали живой. Сейчас жгли мертвое тело. Скорее всего, что ее удавили каким-то проводом. Во-вторых, тело первой жертвы было изувечено гораздо сильнее. В этот раз ограничились пальцами на левой ноге. Но если ты хочешь мое субъективное мнение, то да, это серия. Это тот же злодей. И вот еще что: я считаю, он делает это не ради удовольствия. Или во всяком случае, думает так.

– Почему?

– Потому что в этом случае он изувечил бы и вторую, так же, как первую. И сжег бы живьем.

Было тихо. Голоса полицейских доносились будто сквозь вату. Где-то рядом падали в талую лужицу капли воды с ветки сумрачной ели.

– Мне кажется, он нам хочет что-то сказать.

– Знать бы, что, – заметил Чекан.

– Он будет стараться нам объяснить, – негромко сказала Алина. – Снова и снова. До тех пор, пока мы не поймем.

Глава 3

22 марта 20… года.

До дома, где живут ее мать и дочь, я еду на общественном транспорте. На самом деле, я не очень люблю машину, вернее сказать, совсем не люблю: вождение меня утомляет, уличное движение нервирует. Так что автомобиль я использую только для дела, а обычно езжу на метро. Людей я не замечаю, давно выработав в себе навык публичного одиночества, и могу спокойно почитать в дороге. Или подумать.

Путь оказался не близкий: на подземке всего две остановки, но потом я трясусь минут двадцать в маршрутном такси, водитель которого яростно дергает рулем влево и вправо, и то что-то злобно кричит в окно, то громко говорит по телефону на незнакомом гортанном наречии. Я еду и думаю, что если бы древние ящеры не вымерли, а эволюционировали, то говорили бы так же.

Я доезжаю почти до конца широкого и пустого проспекта. В этом районе все широкое и пустое: улицы, тротуары, газоны и пространства между домами, похожими на гигантское домино. Вдалеке чернеет лес, один из заказников северных окраин, до которого пока не добрались строительные компании.

Нужный мне дом возвышается посреди пустыря как исполинская цитадель с тремя стенами высотой в двадцать два этажа. Внутри небольшого двора детская площадка с одинокой горкой и крыша подземной парковки. Четвертой стены у цитадели нет: на ее месте помойка, чуть дальше школа, а за ней стройплощадка с еще одним недостроенным каменным монстром. Я сажусь на лавочку у подъезда и смотрю на часы. Почти полдень.

Интересно, тело уже увезли? Наверное, нет: первые полицейские прибыли на место в лучшем случае часов пять назад, и сейчас вокруг трупа собрался настоящий консилиум из экспертов и следователей. За это время я успел приехать домой, переодеться и сделать звонок матери Оксаны, найдя номер в записной книжке телефона перед тем, как отправить его в озеро вслед за монетой. Я представился заказчиком, сказал, что номер дала мне Оксана на случай, если сама она не сможет ответить. Голос в трубке был немного тревожным, и я думаю, что мысли о том, куда же пропала ее дочь, не дали говорившей со мной женщине подумать над слабыми сторонами моей легенды, поэтому мне удалось договориться о том, что я скоро заеду. Я уверен, что ей еще ничего не сообщили. Хоть я и оставил им паспорт, никто не будет беспокоить родственников раньше, чем тело подготовят к опознанию. А случится это не скоро. Риск связанный с появлением в этом доме, я оцениваю, как минимальный. Конечно, рано или поздно меня найдут. С каждым новым эпизодом машина полицейского сыска будет увеличивать обороты, пока, наконец, не сработает, как надо. Но это будет уж точно не сегодня, если только я не допустил где-то ошибку.

Я сижу и прокручиваю в памяти события последних суток. Подержанный телефон, с которого я звонил, был куплен на рынке «Аврора». Наверняка краденый, но это и к лучшему. Сим-карту я приобрел рядом с метро у полусонного распространителя, которому назвал первые пришедшие в голову имя и цифры в качестве номера паспорта. Свой телефон я оставил у себя в квартире. Если вдруг дойдет до проверки, скажу, что провел дома все выходные. Когда я звонил Оксане, представившись потенциальным клиентом, она была в Москве: сказала, что уехала на три дня и приедет только в ночь на воскресенье. «Наверное, «Сапсаном» поедете?», – спросил я ее. «Нет, какой-то транзитный».

До Москвы я доехал за двенадцать часов, с пересадками на электричках. «На собаках», – так это называлось во времена моей студенческой юности. На вокзале нашел нужный поезд и стал ждать. Как она выглядит, я уже знал: посмотрел фотографии со страницы в Социальной сети, этом удивительном сервисе, позволяющем рассказать почти все о себе миллионам незнакомых людей – и узнать все, что нужно, о любом из этих миллионов. Я увидел, в какой вагон она вошла, потом подошел к проводнику другого и попросился сесть без билета. Сказал, что нужно срочно доехать до Бологое, а билетов уже не достать. Моя интеллигентная внешность и тысяча рублей сделали свое дело: проводник впустил меня в вагон перед самым отправлением, воровато озираясь и наказав, если что, прятаться у него в каморке. В любом фирменном поезде «Москва – Петербург» такой номер бы уже не прошел, но в этом старом составе, идущем не первые сутки, еще действовали старые обычаи. Я проехал половину пути до Петербурга в купе, провонявшем вареными яйцами, курой и преющими телами семьи из трех человек. Всю дорогу они пребывали в летаргическом сне, лежа на своих полках, только изредка ворочаясь и кряхтя. В Бологое я вышел из купе и, не покидая поезда, прошел в нужный вагон. Если полиции удастся разговорить проводника, в чем лично я сомневаюсь, он признается только в том, что за мелкую взятку позволил проехать человеку без билета от Москвы до Бологое.

Проводник в вагоне Оксаны остаток пути не выходил из своего купе, а когда открыл двери по прибытии, то был такой сонный, что вряд ли заметил и тем более запомнил меня. Да и что мог он запомнить? Шляпу, пальто и портфель?

Конечно, оставались еще камеры на вокзалах и на шоссе, но этого риска было не избежать. Впрочем, он был не больше, чем риск какой-нибудь нелепой случайности, которая окажется сильнее моей осторожности и эффективней методичности следователей.

Мои размышления прерывает звонкий собачий лай. Вокруг горки на детской площадке три девочки лет десяти играют с маленьким пёсиком: тот заливисто лает, гоняясь за красным мячом, а они бегают следом, и их смех эхом звенит во дворе. Я смотрю на них и улыбаюсь. Собаки и дети – лучшее, что есть в этом мире. Вы замечали, что в наших воспоминаниях детства всегда светит солнце? Там настоящие снежные зимы, пушистые новогодние елки, теплые дожди жарким летом, но самое главное – солнце. Я готов спорить, что когда эти девочки будут вспоминать, как в детстве бегали и играли с веселым псом на площадке, то там тоже будет светить солнце, и не будет унылого серого неба и туч, грозящих дождем.

Красный мячик подпрыгивает, катится и останавливается у моего ботинка. Девочки подбегают и замирают в растерянности в нескольких шагах от меня. Все правильно, думаю я, вас верно воспитали родители. Не нужно близко подходить к чужакам, особенно к мужчинам. Да и к женщинам тоже не следует. Даже маленький пес не бежит за игрушкой, а сидит рядом с ними, часто дыша и высунув розовый мокрый язык.

Не разговаривай с незнакомцами – все маленькие девочки в большом городе твердо знают это правило. А вот взрослые девочки его забывают.

Я нагибаюсь, беру обмусоленный мяч, размахиваюсь и бросаю его на площадку. Пес мчится за ним с веселым лаем. Девочки смеются, кричат: «Чапик! Чапик!» и уносятся следом. Я вздыхаю и поднимаюсь со скамейки. У меня сегодня есть еще дело.

В ответ на нажатые кнопки из домофона доносится слабый женский голос: «Кто там?» Я уже его слышал сегодня, когда звонил с еще одного подержанного телефона с сим-картой на фальшивое имя.

– Я от Оксаны, – говорю я в динамик. – Мы разговаривали с Вами сегодня.

Щелкает замок, и я вхожу.

В подъезде я натягиваю перчатки, надвигаю пониже шляпу и поправляю очки: контактные линзы я снял, когда приехал домой. Потом достаю из кармана красный шарф и наматываю поверх воротника пальто – маскировка простая, но неизменно эффективная. На десятый этаж я поднимаюсь на лифте. Дом новый, а лифт уже будто пережил апокалипсис. Он скрипит, скрежещет, и вздрагивает так, что воображение рисует изможденных, покрытых потом невольников на крыше кабины, с натугой проворачивающих лебедку с заржавленной цепью и понуждаемых к действию ударами гальванического тока при нажатии кнопки нужного этажа. Наконец лифт вздрагивает последний раз, останавливается, двери расползаются в стороны, и я поспешно выхожу, чувствуя себя так, словно избежал верной гибели.

Двери квартир выходят в общий коридор, отделенный от лифта и лестницы. На звонок мне открывает пожилая полная женщина в домашнем платье в мелкий цветочек. Она кивает и неуверенно смотрит тревожным и почему-то испуганным взглядом.

– Добрый день, – говорю я.

– Здравствуйте, – отвечает она, секунду-другую думает, а потом отступает на шаг. – Проходите.

Я вижу короткую прихожую с линолеумом под древесину, блеклыми дешевыми обоями, доставшимися от застройщика, и вешалкой, явно переехавшей сюда из старой квартиры.

– Нет, спасибо, я минутку, – отказываюсь я, и тут из комнаты в коридор выбегает девочка лет шести с игрушечным розовым зайцем в руках. У нее светлые волосы и большие голубые глаза. На мгновение я встречаюсь с ней взглядом.

– Наташенька, поздоровайся с дядей, – говорит женщина.

– Здрасти, – шепелявит Наташа, улыбается беззубым ртом и убегает обратно в комнату. Женщина провожает ее глазами, а я быстро опускаю руку в карман.

Когда она оборачивается, я протягиваю ей конверт.

– Вот, хотел передать. Это деньги за заказ, мы должны были встретиться сегодня с Оксаной, но у нее почему-то телефон не отвечает. Мне нужно уехать из города, так что решил отдать деньги Вам. Чтобы не откладывать.

Она берет конверт, держит его, словно взвешивая в руке, а потом смотрит мне прямо в лицо. Становится не по себе.

– Что ж, пойду, всего доброго, – поспешно бормочу я, пятясь назад, а потом иду к лифту, стараясь не оборачиваться.

– А Вы не знаете, что с Оксаной?

Обернуться все же приходится. Женщина так и стоит в дверях с конвертом в руке.

– Я очень переживаю, – говорит она. – Оксана звонила с вокзала в Москве, говорила, что ночью приедет, а все нет… И телефон у нее выключен. Вы не знаете?..

– Уверен, что с ней все в порядке, – выдавливаю я и почти выскакиваю в двери, ведущие к лестнице.

Обратно я спускаюсь пешком. Желтоватые стены лестницы грязные, все в черных неразборчивых каракулях граффити. На ступенях банки из-под пива и слабоалкогольной отравы. Между шестым и пятым этажом валяется использованный презерватив. Я думаю о девочках во дворе, о том, что с ними будет через несколько лет и об их будущих кавалерах. А еще о другой девочке и ее больших голубых глазах, которые так похожи на глаза ее матери. Если бы она посмотрела на меня снова, я бы не отвел взгляд.

Глава 4

Утром в понедельник Алина безжалостно вытащила из вазы и ведер еще не увядшие розы, собрала их в огромную охапку и вынесла из квартиры. Жирные багровые лепестки раскрытых бутонов назойливо лезли в лицо, забивая ноздри сладковатым липким ароматом, шипы злобно цеплялись за пальто. Алина ждала лифт и изо всех сил прижимала к себе цветочный сноп так, что трещали стебли.

– Доброе утро! Ой, какие цветы красивые! Вы их выбрасывать несете?

Из-за ярко-алой одуряюще пахнущей массы она не сразу заметила свою соседку из квартиры напротив, приветливую девушку лет двадцати пяти, светловолосую, милую. Она жила вместе с подружкой, похожей на большеглазую мышку: сейчас многие снимают жилье на двоих. Алина пыталась вспомнить их имена, но не смогла.

– Доброе утро, – отозвалась Алина. – Да, запах от них невыносимый. И подвяли уже, кажется.

– Ну что Вы, – девушка изобразила жалостливую гримаску. – Они еще могут долго стоять, если их подрезать, а в воду добавить…

– Ну так забирайте.

На лице соседки отразилось мгновенное колебание, но потом она рассмеялась и покачала головой.

– Нет, я на работу еду, на двое суток, и подруга тоже на сутках, некому будет ухаживать. Да и это же Вам подарили. А так, конечно, жалко. Очень красивые цветы.

Ворох роз поверх мусорного бака превратил помойку в подобие арт-инсталляции. Красные цветы припорашивал мелкий снег, и Алине казалось, что розы с ненавистью смотрят ей вслед.

На работу Алина поехала на отцовском BMW, так и оставшегося у нее после осенних событий. Она всегда ездила за рулем, когда твердо решала обойтись вечером без визита в «Дрейк».

Днем она нашла немного свободного времени, закрылась в кабинете, села за стол и положила перед собой телефон.

Конечно, за эти четыре месяца Алина пробовала найти Гронского. Не так, чтобы очень настойчиво, но все же пыталась.

Его квартира была закрыта и, судя по всему, пустовала. Алина приезжала сюда в конце ноября, примерно через неделю после того, как в последний раз попрощалась со своим странным напарником – казалось, что попрощалась навсегда. Во дворе у подъезда все еще стоял его «Рэнглер», одинокий, печальный, покинутый, постепенно покрывающийся характерной серой пылью, как и любая машина, на которой больше никто не ездит. Алина слегка погладила автомобиль по крылу, и на перчатке остались белесые пятна. Она вошла в подъезд, поднялась на третий этаж, немного постояла у запертой двери, а потом нажала на кнопку звонка, просто, без всякой надежды. Дребезжащая трель была приглушенной, и звучала так, что сразу становилось ясно: никто не откроет. Алина позвонила еще раз и прислушалась. За дверью квартиры была только вязкая, плотная тишина.

Телефон Гронского был выключен, на электронные письма он не отвечал, страницу в Социальной сети удалил.

В январе, на пике обострившихся переживаний, тревожных снов и все более продолжительных посиделок в «Дрейке», Алина приехала к дому Гронского еще раз. Автомобиля у подъезда уже не было. Алина не стала подниматься к квартире, просто походила вокруг, посмотрела на темные окна, на террасу, занесенную снегом, на темнеющие под белым покровом стол и старые стулья, а потом, уже поздно вечером, решилась и позвонила Кардиналу. Бывший опекун и наставник Гронского говорил с ней холодно, но вежливо, терпеливо, и сказал, что понятия не имеет, где сейчас находится его воспитанник.

– Дорогая Алина Сергеевна, я, конечно, предпринял определенные меры, чтобы его найти, но они не увенчались успехом, а тратить на эти поиски слишком значительные силы и средства я счел неразумным, – сообщил Кардинал. Голос его был немного усталым. – Я не знаю, где сейчас Родион и что с ним, но, если Вам повезет больше, передайте, что он может перестать играть в глупые прятки. Он мне больше неинтересен: ни как подопечный, ни как друг, ни как человек, который выставил меня идиотом, нарушив данное слово. Пусть живет спокойно, потому что для решения вопроса, на помощь в котором я когда-то рассчитывал, нашлись другие способы. И кстати, его машину мои люди поставили на надежную стоянку, мало ли что. Если объявится, пусть забирает.

Было очевидно, что это конец. Даже Кардинал, пусть и не используя все свои ресурсы, искал и не нашел Гронского, а значит, ей можно было даже не пытаться отыскать человека, специально обученного исчезать без следа в больших городах – если, конечно, он еще оставался в городе. И Алина смирилась, но, как оказалось, только на время.

«ВЕДЬМА». Надпись на фанерной доске была как предупреждающий знак. Алина почувствовала, что перед ней открывается дверь, ведущая в другой мир, который, как ей казалось, был навсегда для нее потерян, но, чтобы войти в него, ей требовался напарник – тот, кто однажды уже провел ее туда.

Она думала об этом, когда в воскресенье проводила исследование обгоревшего искалеченного тела, доставленного в Бюро во второй половине дня; когда писала отчет о вскрытии, отвечала на составленные с ее же помощью вопросы следствия, назначала дополнительные экспертизы; когда поехала на такси прямо домой, не заезжая в паб.

И сегодня она снова набрала номер Кардинала.

– Алина Сергеевна, разве я не сказал Вам все в прошлую нашу беседу? Я действительно не имею никаких версий насчет того, где находится Родион. Да и с чего Вы взяли, что он вообще в Петербурге? Может, уехал куда-нибудь.

– Ну, а если предположить, что он остался в городе, где его можно искать?

Кардинал молчал.

– Послушайте, – почти взмолилась Алина, – Вы же его учили, знаете, как он думает, как действует… Если предположить чисто гипотетически?

– Ну, только если гипотетически, – Кардинал на секунду задумался. – Кроме Вас и меня друзей и знакомых у него нет, во всяком случае, таких, у которых он мог бы остановиться. В заброшенных домах, на чердаках и подвалах Родион точно не будет скрываться, во всяком случае, так долго – это не функционально, да и не безопасно со всех точек зрения. Скорее всего, он просто нашел способ снять квартиру, без лишних формальностей, агентов и договоров. Это не сложно, хотя всегда остаются риски того, что придется срочно искать другое жилье, если у хозяев изменятся планы. В идеале подошел бы дом или квартира без владельцев – живых, во всяком случае – и без жильцов, не приобретенные в собственность и не взятые в аренду, место, про которое никто не знает и куда гарантированно никто не придет: ни наследники, ни бывшие квартиранты, ни их знакомые. Петербург – это очень большой город, Алина Сергеевна, и, если знать, куда свернуть, тут можно найти, что угодно. И Родион, видимо, знает, куда надо сворачивать, лучше, чем Вы и я.

Алине оставалось только извиниться за беспокойство и попрощаться.

Она убрала телефон и открыла нижний ящик стола – тот, в котором обычно скапливаются ненужные бумаги, сломанные ручки и рассыпавшиеся скрепки. Приподняла пустые папки и посмотрела на оскаленную морду зверя из темной стали – навершие рукояти большого изогнутого ножа. Оружие ночного потрошителя, старое, недоброе, тяжелое, все еще лежало в ее столе, завернутое в прозрачную пленку. Она прикоснулась пальцами к рукоятке, взялась за нее и с усилием вытащила кинжал наружу. Грозное лезвие тускло блеснуло в электрическом свете, как будто оскалился сквозь сон дремлющий хищник. Одно из немногих материальных свидетельств ее приключений: этот нож, телефонный номер Кардинала, едва заметные следы когда-то глубоких царапин на щеке, скрытые под тональным кремом. И несколько мест в городе: бывший бар «Винчестер», на месте которого сейчас открылась кондитерская; двор, где она впервые встретила Гронского; паб «Френсис Дрейк»; закрытый и обнесенный забором медицинский центр «Данко»; затянутые зеленой строительной сеткой руины сгоревшего дома в трущобах Коломны; дом Кристины на Кирочной…

Алина откинулась на спинку кресла. Сердце заколотилось от внезапной догадки.

Место, про которое никто не знает и куда гарантированно не придут ни наследники, ни бывшие квартиранты. Квартира без живых владельцев.

Впервые за четыре месяца Алина ушла с работы вовремя. Вечерний город встретил ее мокрым сумраком, тревожной лихорадкой огней, нервными пробками, тенями на тротуарах. Она с трудом нашла свободное место шагах в тридцати от нужного дома, припарковалась и вышла под ветер и дождь.

Огромный дом в центре похож был на дремлющий замок. Гигантские двустворчатые входные двери, позеленевший лик мёртвого ангела над входом, широкая пологая лестница с тусклой лампочкой на лохматом от пыли шнуре, замурованный камин, лабиринт гулких коридоров, распухшие от старости двери квартир с гирляндами грязных звонков, оскверненные граффити стены, чудом уцелевшие витражи в мутных окнах – ничего не изменилось с той памятной ночи четыре месяца назад, но Алине показалось, что дом как будто бы странно опустел. Не слышно было ни шагов, ни звуков из-за дверей, застыли в молчании лифты; только светящиеся желтым и красным окна, которые она видела, идя через длинную галерею высоко над двором, свидетельствовали о таинственной жизни.

Алина перешла в другую часть дома, поднялась на последний этаж, а потом еще чуть выше, по короткому лестничному маршу, который заканчивался маленькой площадкой с единственной деревянной дверью. Звонка на ней не было. Алина подошла к двери и прислушалась. Пустая тишина, как и во всем доме. Ни шороха, ни скрипа. Она осторожно взялась за ручку и подергала: дверь чуть подалась вперед и назад, но была закрыта; язычок замка тихо лязгнул в пазах. Алина подумала, подняла руку и постучала. Негромкий стук отозвался звонким эхом; где-то внизу хлопнула дверь и послышались шаги. Алина вздрогнула, отступила назад и замерла. Потом спустилась ниже, открыла сумочку, достала ручку, маленький ежедневник, вырвала оттуда лист и, пристроившись на потрескавшемся подоконнике, стала писать, щурясь в тусклом ночном свете. Нацарапав несколько слов, она снова подошла к двери и плотно засунула сложенный вчетверо листок в щель у замка.

В глубине дома с лязгом и грохотом заработал механизм лифта. Снова хлопнула дверь, зазвучали шаги. Алина посмотрела на торчащую из двери записку, кивнула, и стала спускаться к выходу.

Следующий день прошел в ожидании. Алина увеличила громкость сигнала на телефоне до максимума и каждый раз едва не подскакивала, когда аппарат надрывался мелодичным ревом. Как это обычно бывает в таких случаях, позвонили все: беспокойные следователи задавали вопросы о сроках готовности результатов исследований, настырные оперативники просили предварительных выводов, ассистентка Лера предупредила, что заболела, папа поинтересовался, как у нее дела, и в своей обычной неторопливой манере пытался что-то рассказать о своих, с кафедры Академии просили срочно посмотреть и согласовать новое расписание семинаров, а полузабытая знакомая по спортклубу интересовалась, нельзя ли помочь ее племяннице с поступлением в Медицинскую Академию. «Как сговорились», – думала Алина. Во второй половине дня позвонил Чекан: Алина чуть не уронила в умывальник совсем уж не вовремя заголосивший телефон, схватив его мокрыми руками, и на предложение встретиться вечером и «где-нибудь посидеть» ответила так, что самой стало стыдно.

В среду звонков было уже не так много, но громогласный сигнал по-прежнему заставлял Алину выхватывать телефон со скоростью, которой могли бы позавидовать бывалые стрелки Дикого Запада. За весь день она практически ни разу ни присела, а когда сгустились ночные сумерки и крупный дождь злорадно застучал в окна, как будто издевательски приглашая выйти на улицу, напряженное ожидание сменилось усталостью и раздражением. Может быть, она что-то не так написала в своей короткой записке, которую оставила в дверях? «Привет! Нужна твоя помощь. Позвони мне, пожалуйста, это важно. Алина».

Ну конечно! Она не написала номер! Вот дура!

Вообще-то, Алина специально не стала напоминать номер своего телефона на случай, если записка попадет в посторонние руки, но ведь Гронский мог потерять ее контакт: выбросить вместе с сим-картой, оставить в старом аппарате, да мало ли, что еще могло случиться! О том, что она ошиблась в выводах о месте нахождения своего бывшего напарника, Алина думать не хотела. И уж тем более о том, что он просто не счел нужным ей позвонить.

Она решительно собралась, надела пальто и вышла из Бюро. Мокрый холодный ветер зло резанул по лицу, но Алина его не замечала: она думала о том, что ей нужно срочно еще раз съездить туда, где осталось ее короткое послание – по крайней мере проверить, на месте ли записка. А еще потому, что она не могла больше ждать.

Большой старый дом встретил ее надменной тишиной. Алина стремительно прошла по лестницам и коридорам, миновала галерею, в разбитые окна которой с низким порывистым воем дул ветер, и почти бегом поднялась к скрытой сумраком двери.

Краешек сложенного листа бумаги белел в щели у замка.

Алина подошла ближе и присмотрелась. Да, ничего не изменилось: записка все так же плотно всунута ровно на том же месте, где была два дня назад. Алина вытянула листок из щели: никаких следов того, что бумагу разворачивали, а потом сложили обратно – ни лишних складок, ни заломов. Написанные от руки слова неразборчиво темнели во мраке.

Алина немного постояла в безмолвной темноте, держа в руке листок и думая, стоит ли дописывать номер своего телефона. Потом посмотрела на дверь и несколько раз сильно, отчетливо постучала костяшками пальцев по деревянному полотну. Стук гулко отозвался в пустынных пространствах закрытой квартиры. Алина скомкала записку, сжала кулак и ударила снова, еще и еще. Эхо как грохот больших барабанов покатилось по лестнице вниз. Дверь затряслась, протестующе лязгнув замком. Алина опустила загудевший от боли кулак и врезала ногой так, что дрогнули старые стены и стекла в расшатанных рамах.

– Никого нет дома.

Алина резко развернулась. У подножия лестницы, в синеватом ночном свете, стояла старуха, ветхая и древняя, как здешние оконные переплеты. Казалось, что с нее даже осыпалась чешуйками краска, оставляя пятна, похожие на следы разложения. Жидкие седые космы сухими водорослями свисали с желтого, как сыр, черепа. Старуха уставилась на Алину тусклыми бельмами глаз и повторила:

– Никого нет дома.

Голос был дребезжащим и мертвым, как если бы его записали на жестяной пластинке и проигрывали на патефоне с медной иглой.

– Спасибо, – ответила Алина и почти не услышала собственных слов за гулкими ударами сердца. – Я так и поняла. Уже ухожу.

Она осторожно спустилась на несколько ступеней и остановилась: проходить мимо старухи почему-то очень не хотелось. Та стояла неподвижно и не сводила с Алины мертвенно-голубого взгляда. Пахло лекарствами и застарелой мочой.

Алина ступила еще несколько шагов, быстро, как школьница, проскользнула мимо старухи и торопливо, почти бегом, стала спускаться ниже.

– Никого нет дома! – проскрежетала ей вслед жестяная пластинка. – Никого нет дома!

Алина выскочила из дома, с облегчением вдохнув влажный воздух. Она подошла к своей машине, постояла минуту, переводя дыхание, потом села за руль, вынула телефон и набрала номер.

– Семен, привет! Можешь завтра найти для меня немного времени?

Глава 5

25 февраля 20… г.

Обычно рядом с очередной записью в дневнике ставят и соответствующую ей дату. Но месяц назад я еще не вел дневник, а если уж взялся сейчас рассказывать все по порядку, то нужно написать и о предшествующих событиях, правдиво и без прикрас. Это очень важно: я не хочу, чтобы в моей истории оставалось место умалчиванию и не буду кривить душой перед теми, кто, возможно, когда-нибудь прочитает эти строки.

Итак, 25 февраля. Первый акт инквизиции. Первый настоящий бой в войне, на которую я был призван.

Про обстоятельства самого призвания я расскажу чуть позже. Мне еще нужно привыкнуть к Вам, как к собеседнику, пусть даже Вы и существуете пока в весьма гипотетическом будущем. Знаете, при начале знакомства ведь не каждый готов сразу выворачивать душу наизнанку, доверие – это процесс. Но расскажу обязательно.

За три недели до этого у меня были только второпях записанный на клочке бумаги номер телефона, имя – скорее всего, вымышленное, и твердая уверенность, нет, больше – знание, что носительница этого имени является ведьмой. Кроме того, мне был известен род ее занятий. Удивительно, но она и работала – если это можно назвать работой – то ли ведуньей, то ли знахаркой, то ли, как принято сейчас это называть, специалистом по белой магии и биоэнергетике. Воистину, такое возможно только в нынешнее безумное время: открыто признаться в колдовстве и не получить вилами в бок или не отправиться на костер. Огромное достижение просвещенного техническим прогрессом человечества.

А еще у меня были вопросы, много, много вопросов. Попробуйте как-нибудь на досуге спланировать похищение и казнь человека, да так, чтобы потом не попасться в руки тех самых властей – и вы увидите, как список требующих разрешения затруднений будет расти с быстротой скороспелых романов нынешних беллетристов.

В частности, нужно было решить проблему со связью. Я хотел сначала позвонить и удостовериться в справедливости имеющихся у меня сведений – в том, что номер телефона действительно принадлежит ведунье, называющей себя «госпожой Стефанией». В таком тонком деле, как свершение правосудия в отношении ведьм, нужно быть уверенным во всем до конца, чтобы не пострадали невинные. Разумеется, звонить с собственного телефона было немыслимо. При нынешнем уровне развития систем коммуникации личный мобильный телефон является универсальным приспособлением для слежения и прослушивания в гораздо большей степени, чем средством общения или передачи информации. Поэтому я отправился на «Аврору»: огромный рынок на юго-востоке города, место, куда стекается большинство краденых мобильников, которые там можно купить открыто и не опасаясь последствий. Я приобрел сразу шесть, самых простых: цены на подержанные аппараты были умеренные, а широкий выбор позволял совершить покупки в разных концах рынка без риска запомниться продавцу в качестве оптового клиента. С телефонным номером, который ни в коем случае нельзя было бы связать со мной, тоже не возникло трудностей: я без проблем купил несколько новых сим-карт у распространителя рядом с разными станциями метро, называя каждый раз придуманные на ходу имена и паспортные данные. «Забыл дома документы», – объяснял я. Продавцы только кивали, брали деньги и выдавали товар. Думаю, что я мог бы и не утруждать себя вымыслом: в конце дня эти юные ребята, подрабатывающие на продаже сим-карт, просто сочинили бы все сами, вписав требуемую информацию в договор, который никто не будет проверять. Да и как проверить поступающие каждый день сотни договоров от десятков распространителей? Главное, чтобы исправно сдавали выручку.

Я вернулся домой, чувствуя себя новобранцем, с блеском выполнившим первое, пусть даже и самое легкое задание.

Тут я подумал вот о чем. У меня не было уверенности, что номер телефона ведьмы, которым я располагал, использовался в рабочих целях. Что, если он предназначался только для своих, посвященных в дела ведьмовского ковена, и мой звонок вызвал бы настороженность и обоснованные подозрения? Это нужно было проверить.