Текст книги "Молот ведьм"

– А ты сам их видел? – спросил бармен Дэн.

Худощавый небритый мужчина неопределенного возраста, сидевший у дальнего конца стойки слева от Альтеры, укоризненно посмотрел на бармена и слегка махнул рукой с зажатым в ней стаканом виски.

– Какое это имеет значение? Если ты или я не видели, например, ведьм, это не доказывает и не опровергает их существования. Просто мы их не видели, вот и все.

«Еще как видели», – подумала Валерия. Она помнила собеседника бармена: в прошлый раз, когда ей пришлось отводить изрядно перебравшую Алину в уборную, они столкнулись с ним в холле. «Простите, мы с Вами раньше нигде не встречались?» – спросил он тогда. Сейчас лицо мужчины, утверждавшего, что не видел ведьм, тоже казалось ей смутно знакомым, но мало ли: может, он похож на какого-то актера, или давно забытого сокурсника по Академии, или…

– … в общем, отслеживание телефона тоже ничего не дало.

Валерия мотнула головой и повернулась к Алине. Не стоило отвлекаться. Она пришла сюда не затем, чтобы слушать чужие пьяные разговоры.

– Что, прости? – переспросила она.

Глаза Алины чуть помутнели: в начале вечера они были похожи на лесные озера, в которых отражается свежая майская зелень, а сейчас их будто понемногу затягивало болотистой ряской. Третий стакан с виски был пуст наполовину. Это хорошо, подумала Валерия. Алкоголь снижает сопротивляемость к любым видам внушения: рациональная часть сознания угасает, зато подсознание открывается, как текстовый файл, с которым можно делать, что только заблагорассудится – править, дописывать, хоть удалять целые абзацы. Сама Валерия едва пригубила свой яблочный сок с каплей «Джеймессона». Ей нужна была трезвая голова.

– Я говорю, – ответила Алина, – что телефон убитой все-таки отследили. Он включился на следующий день. Все, конечно, этого ждали, но ведь нужно время: пока информацию передали, пока подключили технические службы, пока связались с оператором сотовой связи… В общем, прошел где-то час. Все это время сигнал перемещался по городу, то в одну сторону, то в другую. Посмотрели по карте: получалось, что кто-то катается между станциями метро. Подняли на уши полицейских в метрополитене, потом оказалось, что сигнал поступает с наземных вышек, начали подтягивать патрульных из районных отделов…

– И что? Упустили?

Валерия всю эту историю уже слышала от Жанны на очередном совещании в квартире Примы: тот самый знакомый полицейский рассказал и про то, как они пытались поймать злодея по сигналу мобильного Белладонны, и о том, что было дальше. Ничего нового Алина не сообщила, даже упустила некоторые детали. Но сейчас Валерии нужно было поддерживать разговор и демонстрировать интерес.

– Ну да, я же говорю, что вся эта суета вокруг телефона убитой ничего не дала. Правда, через час с небольшим задержали какого-то парня. Прямо на улице скрутили. Три полных патрульных экипажа и еще четверо оперативников, представляешь? Бедняга от потрясения слова не мог сказать, да еще и помяли его при задержании. Ну, он потом объяснил, что телефон нашел на автобусной остановке рядом с метро; прикарманил, разумеется – и тут такое. До вечера продержали его, проверили на причастность и отпустили. Потом все дружно сидели и гадали, зачем Инквизитор подбросил аппарат на остановку: то ли чтобы отвлечь внимание от себя и уйти подальше, то ли просто издевался – знал, что кто-нибудь обязательно подберет телефон и что полиция среагирует. Отпечатков никаких, конечно. Вот так.

Разумеется, отпечатков Инквизитора на мобильнике погибшей Белладонны не было и быть не могло. У ангелов их просто не существует.

– Ну и ну, – сокрушенно сказала Валерия, покачав головой. – Надо же. Значит, так и нет никаких зацепок?

Алина сделала длинный глоток, прикрыла глаза, замерла на секунду, потом выдохнула и поставила опустевший бокал на стойку.

– Никаких, – голос стал немного осипшим. – Все по-прежнему уверены, что это спятивший бывший спецназовец. Правда, есть еще версия, что Инквизитор – сотрудник полиции, причем действующий. Ведь как-то же он узнал о том, что в поселках выставлены патрули, и на этот раз повез жертву в лес. Хотя, конечно, это не отменяет того факта, что он сумасшедший.

Не сумасшедший, не полицейский, не выходец из спецподразделений. Только Валерия понимала, кто такой Инквизитор на самом деле, и это неудивительно, ибо его послание было адресовано только ей и никому более. Остальные пусть думают, что хотят.

Валерия нашла глазами Дэна, и тот с явным облегчением подошел к ней, оторвавшись от рассказов про ледниковое озеро и кикимор.

– Повторить?

Она качнула головой в сторону пустого стакана Алины. Дэн понимающе кивнул.

– На мой счет запиши, – сказала Валерия.

Алина попыталась было протестовать то ли против повторения, то ли против того, чтобы ее угощали, но вышло неубедительно. Альтера внимательно наблюдала. Выглядела Алина не лучшим образом: золотистые волосы в беспорядке, лицо осунулось, глаза припухли, пальто помятое, а белый воротник блузки под пиджаком – несвежий. Алина как будто потеряла что-то с момента первой встречи со старшими сестрами ковена чуть больше недели назад: Валерия назвала бы это внутренним стержнем, определявшим строгий шарм и особое, чуть надменное чувство достоинства, которые она сразу отметила в женщине-судмедэксперте. Помнится, тогда ей пришло в голову, что с Алиной будет непросто и придется долго и кропотливо работать, чтобы подчинить ее волю или хотя бы ослабить настолько, чтобы можно было манипулировать. И вот, пожалуйста, все оказалось куда как скорее и проще, чем Валерия предполагала. Конечно, в прошлый раз они все втроем как следует потрудились: и Прима со своим непобедимым очарованием, которым она так хорошо умела пользоваться, и сама Альтера, погрузившая Алину в устойчивый транс, и даже Терция, замкнувшая треугольник силы своей темной разрушительной энергетикой. И все равно, такого быстрого эффекта Валерия не ожидала. Всего-то один разговор, потом встреча на презентации, где Виктория павлиньими перьями распушила перед будущей ведьмой то, что сама называла харизмой, пара телефонных звонков, немного работы с ментальными образами при помощи куколки и элементарных заклятий – и вот уже через десять дней вместо уверенной в себе, слегка высокомерной, холодной и самодостаточной женщины у стойки сидела какая-то потерянная пьянчужка с развязавшимся языком. Валерия даже разочаровалась немного. И где, спрашивается, в ней та сила, о которой упомянула старуха и о которой все время талдычила Прима? Может статься, конечно, что у Алины были какие-то нераскрытые дарования, но все равно для вступления в ковен нужны были решимость и сила воли, а как раз последней Валерия не наблюдала. Впрочем, это неважно. Инициация все равно не состоится; не будет ни «поцелуев сатаны», ни кровавых жертв, ничего – только искупительное пламя возмездия и братская, точнее, сестринская могила в подвале старой больницы. Вот о чем сейчас нужно думать, а не гадать, за какие такие таланты проклятая Бабушка приказала принять Алину в круг посвященных. Валерия приведет ее на есбат, пусть даже для этого придется полностью парализовать разум и волю, а потом все сделает так, как задумала.

Алина тем временем подняла свой бокал с новой порцией виски и задумчиво смотрела через него на яркие огоньки, сверкающие в полумраке вдоль зеркальных полок с бутылками. Золотистые искры отражались в зеленых глазах как падающие звезды в болотной воде; мелькали, вспыхивали, гасли, будто случайные мысли. Валерия решила, что пора приступать к основной части беседы. Алина уже достаточно выпила и сейчас сама по себе начинала входить в подобие транса, тем более, что обстановка располагала: бар практически пуст, полумрак, негромкая музыка, которая обволакивала, отделяя от реального мира, и гипнотически мерцающие янтарные блики в бокале – тут и магии никакой не надо, так, слегка подтолкнуть. Виктория, предметно изучавшая теорию коммуникации, рассказывала когда-то подруге: «Ты думаешь, Лера, почему в церкви все устроено именно так, а не иначе? Потому что там работают профессионалы. Им прекрасно известно, что сумрак, мигающие огоньки свечей, монотонные голоса и напевы подавляют в человеке рациональную часть сознания. Отключают критическое восприятие действительности, а там уже говори все, что хочешь – люди всему поверят». Валерия вынула куколку из кармана, подвинулась к Алине поближе, но та вдруг оторвала взгляд от стакана, взглянула Альтере в глаза и сказала:

– А ведь я ее знала.

Валерия даже чуть отшатнулась.

– Кого?

– Эту девушку, Дарину. Жертву.

– Вот как?

– Ну как, знала. Соседка моя была. По лестничной площадке. Квартиру снимала вместе с подружкой, такой, темненькой. Приятная девушка была, вежливая. И улыбалась всегда. Будто пони.

Валерия улыбнулась. В личике Белладонны и в самом деле было что-то от веселой лошадки.

– Вот так встречаешься с человеком изо дня в день, здороваешься, какими-то словами обмениваешься, ничего не значащими, – говорила Алина, – а потом – раз! – и видишь его уже мертвым. Лицо раздутое, почерневшее, рот остатками выкипевшей рвоты залеплен, глаза почти высохли… Вскрываешь грудину ножницами – есть такие большие, для торакотомии – и вспоминаешь, когда виделись в последний раз, о чем говорили… Чертова работа.

– Понимаю, – сочувственно отозвалась Валерия.

Алина тряхнула волосами и поднялась стакан.

– Лера, давай за Дарину. Не чокаясь.

Она запрокинула голову и сделала большой глоток. Валерия чуть прикоснулась губами к своему напитку.

– А ведь мы тоже знали Дарину, – сказала она.

Алина промолчала, то ли погруженная в собственные мысли, то ли просто не расслышала слов Валерии за звучащими из колонок разудалыми кельтскими песнями.

«Я плыву до Бостона, я плыву до Бостона, я плыву до Бостона искать свою деревянную ногу…»

«Надо поторопиться», – подумала Валерия. – А то она так вообще раскиснет скоро».

Никогда и никого раньше подобным образом в ковен не приглашали. Свободное волеизъявление считалось священным по обе стороны древних, воздвигнутых еще до возникновения баррикад: и в подземельях, где ведьмы, собравшись в кружок, приносили кровавые жертвы, и в надмирной сияющей выси, откуда явился сюда, под туманный полог вечно дождливого неба, ангел – истребитель. Впрочем, если у человека нет в душе того, за что можно было бы зацепиться: боли, разочарования, страсти или порока – то никакой алкоголь, внушение или магия не смогли бы его привести на шабаш. А за что можно зацепиться в душе Алины, Валерия спланировала заранее.

– Я говорю, мы ее тоже знали, Дарину, – чуть громче сказала она, и, когда Алина к ней повернулась, добавила – Она была одной из нас.

– Одной из вас? – эхом отозвалась Алина.

– Да. Как Вика, я, Жанна. И другие – те, кого убили, и те, что еще живы. Ты понимаешь, о чем я?

Алина медленно кивнула.

– Думаю, да. И он тоже понимает, кстати. Инквизитор. Принято считать его сумасшедшим – не знаю, может это так, а может, и нет. Но он считает, что борется с настоящими ведьмами, в этом я уверена.

– А что, если мы и есть настоящие?

Валерия в упор посмотрела на Алину. Глаза у той округлились. Она моргнула. Отлично, сейчас две – три секунды транса, в которые впадает человек, услышавший или испытавший нечто, выходящее за рамки обыденного восприятия. Осторожно взять ее за руку – тактильный контакт очень важен! – другой рукой покачать куколку на скакалке, а потом начать говорить, монотонно и не прерываясь. Валерия сделала вдох, и тут Алина произнесла:

– Я согласна.

Альтера чуть не выронила куколку. Правая рука замерла на полпути к запястью Алины. Что за черт?..

– В смысле, согласна? – задала она глупый вопрос, чувствуя, что от неожиданного изумления сама едва не свалилась в краткое подобие транса.

– Ну, согласна присоединиться к вам, как это называется…вступить, или что-то вроде того. Ты же это собиралась мне предложить?

Валерия растерялась. У нее уже была заготовлена целая мотивационная речь, где умело были расставлены основные сигналы, специально подобранные для Алины: про яркую, событийную жизнь, не похожую на ту, которой живут обычные люди; про силу, открывающую новые горизонты и смыслы частного бытия; в конце концов, про этого ее пропавшего мужика, по которую, как поняла Валерия, Алина сохнет и которого никак не может забыть – поможем, отыщем, вернем – и все в таком духе. И вдруг такое. Она посмотрела на куколку, которую все еще держала в руке, и убрала ее обратно в карман.

– Ты думаешь, я не догадалась? – Алина хитро посмотрела на Валерию и пьяно подмигнула. – Я, вообще-то, не дура, если что. И кое-что в жизни видела. Так что сразу все поняла. И про Инквизитора, и про вас троих, когда вы тут нарисовались – ну, про вас не в тот же момент, конечно, но попозже сообразила. Так сказать, сложила два и два. А еще я чувствую. Ну, ты понимаешь, наверное. Инквизитора, например, иногда чувствую: не вижу его, а так, как будто промелькнет такое что-то перед глазами, словно уснула на секунду…Ну и вас вот с Викой тоже почувствовала, что вы не такие…не обычные… В общем, я согласна. Давай, говори мне, что делать.

Слова немного заплетались, как ноги пьяного, но содержание неприятным образом удивляло проницательной точностью, на хмельной бред никак не похожей. Валерии очень захотелось просто встать и уйти: она почувствовала себя как цыганка, попытавшаяся заговорить случайного прохожего и нарвавшаяся на мастера эриксоновского гипноза. Встать, уйти, а потом позвонить Виктории и доложить о случившемся. А может быть, даже не беспокоить госпожу Приму, а сразу вызвать в бар Керу с ножиком. Ситуация была не просто нестандартной, а какой-то тревожной, даже пугающей.

Но Валерия осталась на месте. «В ней сила», – что ж, может быть, старой полумертвой карге и в самом деле виднее, кого нужно звать в потрепанный Инквизитором ковен, как тренер знает, когда нужно выпустить на поле сильного форварда на помощь выдохшейся команде. Что ж, тем лучше: Валерии меньше мороки, если Алина оказалась столь сообразительной и заранее согласной на все.

– Ну, если ты готова, – начала она, – и если уверена в твердости своего решения, то тогда…

– А что такого есть в моей жизни, чтобы я была не готова?! – неожиданно зло выкрикнула Алина и с силой опустила стакан на стойку. Толстое стекло ударилось о полированное дерево. Виски плеснулся, потек маслянистой пленкой по внешней стенке бокала. Худощавый мужчина и бармен замолчали и разом повернули головы. Даже кельтские рокеры в музыкальных колонках будто примолкли, прервав свои хриплые трели.

Валерия почувствовала себя неудобно.

– Тише, тише… – пробормотала она.

– А что тише-то?! – Алину несло. – Сама спросила. Вот я и отвечаю тебе: с чего бы я была не готова? У меня за всю жизнь даже подруг нормальных никогда не было, представляешь? И сейчас нет никого, кроме вас. Мне тридцать лет, между прочим, а у меня ни мужа, ни детей. Я, положим, и сама ни к чему такому не стремилась, но все равно. Одна работа. Полгода назад встретила единственного мужчину, с которым захотела остаться, так и тот сбежал. Говорят, когда любишь, в животе бабочки летают. Моль у меня там сейчас летает…полупьяная…

Алина замолчала и отвернулась, прикрывшись рукой. Белые пальцы зарылись в упавшие на лицо золотистые волосы. В пабе повисла неловкая тишина; мужчина за стойкой и Дэн деликатно не смотрели в их сторону и делали вид, что ничего не произошло, но сами – Валерия была в этом уверена – слушали во все уши.

Она разозлилась. Эта вывернутая наружу в отчаянном крике боль потерянности и одиночества была ей так знакома и понятна, что Валерии показалось, будто не Алина, а она сама внезапно проговорилась, рывком обнажив прилюдно постыдные душевные раны, ранее стеснительно скрытые от посторонних – и вот, пожалуйста, эти самые посторонние навострились и с любопытством слушают, будто комический скетч, горькую женскую исповедь.

– А что это мы замолчали? – строго спросила она. – Темы для разговоров закончились?

Дэн отвернулся и принялся поправлять бутылки на полке. Небритый мужчина уткнулся в экран телефона.

– Ты, – Валерия ткнула пальцем в сторону бармена, – принеси нам воды. Видишь, женщине плохо.

Дэн с удивительной для его габаритов легкостью бесшумно исчез за дверью кухни.

– А ты, – обратилась Альтера к мужчине, – сиди вот так и не смотри в нашу сторону.

Ирландские панки, поймав настроение, перестали орать и понимающе заныли на волынках что-то заунывное. Хоть кому-то не надо объяснять, как надо себя вести.

Она повернулась к Алине. Та по-прежнему прикрывала лицо рукой. Валерия слезла с высокого барного табурета, тихонько прикоснулась рукой к вздрагивающим плечам и негромко сказала:

– Следующий раз мы собираемся на Белтайн, в ночь на первый день мая. Я позвоню тебе и скажу, когда и где встретимся.

Алина молчала. Валерия слегка сжала ее плечо, бросила деньги на стойку, надела пальто и вышла за дверь.

Проспект был похож на подземные катакомбы: влажный сумрак, неясные тени, источенные временем стены, стискивающие узкую расселину дороги и тротуаров, непроницаемо темный свод ненастного неба. Прелая сырость вмиг пропитала ткани одежды, осела на волосах и лице.

В какой-то момент там, в пабе, Валерии стало настолько жалко Алину, что она подумала, не оставить ли все, как есть: никаких приглашений на шабаш, никакой общей судьбы с сестрами ковена – поработать немного с памятью, а остальное сотрет алкоголь. Но сейчас, выйдя наружу, в тоскливые сумерки самого яркого, жизнерадостного времени года, поняла: нет, надо поступить так, как изначально решила. Потому что так будет лучше не только для нее, но и для несчастной Алины: очистительный пламень, в который Валерия намеревалась превратить костры Белтайна, принесет покой каждой из мятущихся душ.

Она достала телефон и набрала номер.

– Я все сделала, Вика. Поговорила. Алина будет присутствовать на мероприятии.

– Молодец, Лера! Вот видишь, можешь ведь, когда захочешь!

«Ты пока даже не представляешь, что я могу, – подумала Валерия. – Но скоро узнаешь. Да, очень скоро».

Глава 29

24 апреля 20… года.

Вероятно, это моя последняя запись.

Я очень устал. Последние две недели совершенно меня измотали. Чувствую себя, как спортсмен, опрометчиво решившийся преодолеть слишком длинную для себя дистанцию, и вот, до финиша еще больше половины пути, а сил уже нет, и в сознании все чаще вспыхивают, а потом уже горят непрерывно тревожным красным сигналом слова «НЕ МОГУ». Не могу добежать до конца, но сойти с дистанции – тоже.

Не могу. Не знаю, что именно так меня подкосило. Наверное, все вместе. Еще после катастрофического фиаско с Белладонной – Дариной я почувствовал, что надорвался, и физически, и морально, как будто вложил в подготовку и реализацию этой акции последние силы, а все оказалось тщетно: ведьма смогла ускользнуть, задохнувшись в собственной рвоте, и это было так несправедливо, нечестно, неправильно, что я едва не рыдал, ввалившись под утро домой – затащил наверх из машины огромный, потяжелевший от влаги сверток с палаткой, мангал, шампуры, инструменты, осел на пол рядом с кроватью и уснул, не сняв оборванной, грязной одежды. Что я сделал не так?! В чем ошибся? Разве я не старался, не работал, не спланировал все безупречно? Ощущение было такое, словно у меня отобрали заслуженную, выстраданную победу. Кто забрал жизнь Белладонны? Обхитривший меня Сатана или Бог, вознамерившийся в Пасхальную ночь вдруг сказать мне, после всех жертв и усилий: это не то, чего Я хочу от тебя? От таких мыслей я чувствовал себя еще более потерянным и уставшим, напуганным и одиноким. Что, если все, что я делаю, и в самом деле не нужно?..

А еще я устал от страха. Из средств массовой информации было известно, что исключительно ради меня из столицы прибыла специальная группа: следователи, набившие руку в поимке маньяков, серийных убийц и отпетых злодеев, таких, каким был и я в их глазах. Каждый день я ожидал звонка в дверь или того, что на улице ко мне подойдут несколько серьезных людей и предложат пройти, куда следует. С трудом удалось побороть в себе почти непреодолимое желание сказаться больным и не ходить на работу – это могло вызвать ненужные подозрения, так что я продолжал ездить в Университет, читать лекции, автоматически произнося заученные за годы, никому не нужные тексты, и постоянно ждал, что посередине занятий в аудиторию войдут те же суровые люди в штатском, похожие, как близнецы, наденут наручники и уведут меня под изумленными взглядами студентов. Рассудок подсказывал, что это лишь вопрос времени; успокаивало только одно: если следствие и в самом придерживается версии о том, что искать следует взбесившегося спецназовца, то время у меня еще есть.

Вот удивятся-то, когда узнают.

День – два, и я начал бояться всего. Страх стал изнурительным, как зубная боль; он то усиливается до паники, то ослабевает, и теперь превратился в полностью иррациональное чувство: я пугаюсь прохожих, собственного подъезда, входной двери, вывески на магазине. Мне страшно, когда я вижу россыпь розовых объявлений на стенах и остановках, когда звонит телефон, когда вытаскиваю газеты с рекламой, забившие почтовый ящик. По ночам в квартире я замираю от звуков: то стукнет, то скрипнет, то будто зафыркает что-то из коридора, на кухне, в темной ванной; то внезапно на периферии зрения, отделяющей видимое от невидимого, мелькнет силуэт, и я оборачиваюсь, уверенный, что кто-то стоит за спиной. На лестнице по ночам постоянно топочут шаги: неизвестно кто ходит вверх-вниз, в час ночи, в два часа, даже под утро. Раньше такого никогда не бывало. Или я просто не обращал внимания? Спать я почти перестал; сижу, дожидаясь утра, чтобы лечь, когда рассветет, благо ночи становятся все короче. Лолита уже не приходит. Лучше бы уж она, чем все это. Чувствую, что скучаю по ней.

Наверное, я действительно сумасшедший.

Но больше всего пугали новости. Никогда ранее я не проводил столько времени в интернете, а сейчас читал с полуночи до утра, с болезненным любопытством: статьи, репортажи, очерки, комментарии и интервью – все, что писали про Инквизитора. Знаете, когда я начинал работу над книгой, то думал, конечно, о том, как ко мне придет популярность – все авторы об этом мечтают, без исключений, кто-то больше, а кто-то меньше, но все. Конечно, на массовый отклик я не рассчитывал – тема не та – но представлял, как читаю рецензии, отвечаю на письма, дискутирую с оппонентами. Обратная связь в творчестве очень важна: люди должны оценить то, что ты сделал, понять, осознать, отторгнуть или принять, но главное – не остаться равнодушными к книге. Как вы знаете, несколько позже мое творчество приобрело чуть более экстравагантные формы. Ведь для чего-то я рисовал слово «ВЕДЬМА», рискуя умножить улики; кому-то я говорил, что сделал работу властей. Дело было не только в желании истребить засевшую в городе заразу; я надеялся, что хоть кто-то поймет: дело в мире, который сейчас стал таким, что стало возможным ее появление. И вот популярность пришла, но в чудовищном, жутком обличии. Меня заметили и оценили – но как! Тысячи обсуждали то, что я сделал, но никто не интересовался, зачем. В статьях и заметках вполне адекватные, уважаемые и состоявшиеся люди бессовестно лгали, ссылаясь на собственные источники информации, и рядили меня то в безумного радикала, то в агента спецслужб; то проклинали – но не за то, что я действительно сделал, а как символ чуждой идеи; то поддерживали – но так, что лучше бы проклинали. Но совершеннейшая вакханалия творилась в комментариях под статьями и обсуждениями. Я насчитал почти сотню людей, утверждавших, что знают меня лично, больше трех сотен тех, кто знают того, кто меня знает; и тысячи авторитетно заявлявших, что располагают совершенно точной информацией о том, кто я такой. Это было еще полбеды; люди строят версии, что ж тут такого, если немного приврут. Но большинство интересовалось не моей личностью, и уж точно не расшифровкой моего отчаянного послания. С плохо скрываемым удовольствием собеседники обсуждали раны на жертвах, смерть от ожогов, разглагольствовали о сексуальном насилии, пользуясь с тем, что на эту тему официальное следствие деликатно не распространялось; и главное – ждали от меня продолжения. В дискуссиях о пытках и казнях, к которым прилагались во множестве фотографии и рисунки, я различал пожелания публики к тому, что неплохо бы сделать еще: «железная дева», «испанский сапог», раскаленная кочерга во влагалище, разрывающие анус шипастые конусы, тиски, зажимающие череп так, чтобы треснули кости и вывалились глаза из глазниц. В антракте между убийствами публика рассуждала о том, как еще можно сжечь живьем человека: надеть автомобильные покрышки на тело, засунуть в железную бочку, подвесить на крюк над костром. Да, нам понравилось, как ты управляешься с молотком и бензином, но давай уже что-нибудь поинтересней! Я чувствовал себя клоуном, кровавым аниматором, развлекающим праздных плебеев, и различал в гуле невидимых голосов подбадривающие, нетерпеливые крики: когда уже следующее убийство, что ты тянешь, скорее!

Хотите еще? Будет вам еще, не сомневайтесь.

Белладонна скончалась, не сказав мне ни слова. Содержимое собственного желудка запечатало ее уста надежной печатью молчания. Но у меня был ее смартфон, а это сейчас почти то же самое, что располагать содержимым чьей-нибудь головы. Иногда в него умещается и вся личность, так что уже непонятно, что первично: владелец гаджета или собственно гаджет, использующий двуногий биологический объект для своевременной подзарядки.

Я понимал, что полиция обязательно будет отслеживать пропавший телефон Белладонны. Сколько времени могло пройти с момента, как я включу его, и до того, как мне скрутят руки подоспевшие полицейские? Я не знал. Ясно было, что дома этого делать ни в коем случае нельзя, а еще – что лучше двигаться, чем стоять на месте. Первое, что пришло в голову – спуститься в метро, но меня пугало изобилие видеокамер, которые, в отличие от уличных или тех, что время от времени попадались на трассах, уж точно работают. Ходить пешком? Я уже слишком стар, чтобы одновременно передвигаться по улицам и копаться в смартфоне, как делает современная молодежь. Такие навыки приобретаются в ходе мутации, которой я не подвергся. Значит, наземный транспорт, желательно, не общественный и не городское такси.

В понедельник я ушел с работы пораньше, чтобы управиться до вечерних пробок. На Московском проспекте поймал какой-то потрепанный драндулет с выходцем из братской республики за рулем. Его познаний русского языка хватило, чтобы понять: нужно ехать по прямой, чуть притормаживая у каждой из станций метро. Я понятия не имел, как работают технические службы, отвечающие за отслеживание сотовых телефонов, но надеялся, что такой маршрут немного запутает полицейских: пусть думают, что я еду в поезде метрополитена. Молясь, чтобы Белладонна не забыла пополнить счет своего мобильника и не имела привычки выходить каждый раз из Социальной сети так, что потом заново нужно вводить пароль, я включил смартфон. С заставки на меня уставился жизнерадостный кот. Удача! В ответ на нажатие сине-белой иконки мне открылась личная страница: слащавая картинка на аватаре, имя с фамилией – Дарина Ткачева. Приятно познакомиться.

Я начал быстро просматривать сообщения. Искомое обнаружилось почти сразу, в диалогах с некоей «Жанной Огненной Лисой», рыжекудрой немолодой особой с худым, неприятным лицом. Насколько явствовало из переписки, означенная Жанна совмещала в себе две ипостаси: была хозяйкой борделей «Фифа», где ударно трудилась Белладонна, и ведьмой того ковена, который, благодаря моим скромным усилиям, уже поредел чуть менее, чем наполовину. Первое было понятно из пересыпанных «смайликами» – этими новаторскими знаками препинания – просьб об отгулах, сообщений по поводу рабочего графика и собеседований для кандидатов, которые Жанна проводила лично; второе – из тревожного обсуждения судьбы Шанель, Стефании и Лилит. Я прочитал почти всю переписку, но не увидел более ничего, что помогло бы выйти на остальных. Мой водитель тем временем довез меня до Сенной площади. «Дальше куда едешь?». Я объяснил: до Невского, а потом назад, тем же маршрутом. У меня уже было достаточно сведений для того, чтобы планировать свои следующие действия: имя, фотография, род деятельности и место работы – целое досье, но я был окрылен успехом и не хотел останавливаться на достигнутом. Увы, дальнейшее изучение виртуальной жизни Дарины Ткачевой, в определенных кругах известной, как Белладонна, ничего нового мне не открыло: какие-то подружки из Питера и родного поволжского города, соседка по съемной квартире, фотографии с вечеринок; только в списке скрытых от постороннего глаза «друзей» я увидел страницу Оксаны, всю сплошь покрытую траурными стенаниями, соболезнованиями и изображениями горящих свечей в черных рамках.

Телефон я оставил на автобусной остановке. Вылез из машины, сел на лавочку, ощущая себя под прицелом – взглядов, уличных камер, пролетающих спутников – достал телефон, аккуратно протер салфеточкой для очков, потом положил на скамейку и быстро спустился в метро. Мне хотелось избавиться от смартфона как можно скорее, а еще я был уверен, что долго он на остановке не пролежит: кто-нибудь непременно стащит, вещь дорогая, и если оперативники успели засечь телефон по сигналу, то время, которое понадобится для погони за новым обладателем гаджета, даст мне немного форы, чтобы подальше уйти.

Дома я включил компьютер и отправился на уже известный мне форум потребителей и поставщиков сексуальных услуг. Мало было знать, что рыжая Жанна является хозяйкой интимных салонов; как вычислить, когда и в каком из них ждать ее появления? Я стал изучать материалы обсуждений, связанные с борделями «Фифа». Кроме прочего, там была тема «Приглашаем к сотрудничеству». Стартовое объявление гласило: «Милые девушки! Мы будем рады увидеть вас в нашем небольшом коллективе! Зарплата высокая, деньги за дополнительные услуги полностью ваши. График индивидуальный, который удобен именно вам! Большой объем работы гарантирован. Иногородних встретим. Возможно проживание. Все интересующие вопросы можно задать по телефону:…»

Право, хоть сам устраивайся на таких условиях, да еще и с гарантированным большим объемом работы. Лишь бы здоровья хватило.

Звонить, разумеется, было нельзя. Я быстро зарегистрировался на форуме, по культурологическому наитию назвавшись Сафо, и отправил личное сообщение, придумывая на ходу обстоятельства и объяснения: я девушка, мне двадцать лет, недавно в городе, мечтаю работать по данной специальности, но позвонить не могу, ибо деньги на телефоне закончились, как и наличные средства вообще, что и является побудительным мотивом попробовать себя в новом деле; нельзя ли записаться на собеседование? Ответ пришел поздно ночью: конечно, можно подъехать завтра вечером, к десяти, в новый салон, где со мной будет общаться лично хозяйка. Я записал адрес: Московский проспект, совсем рядом с тем местом, где я бросил телефон Белладонны.