Текст книги "Друзья и незнакомцы"

– Мелоди! – воскликнула Стефани.

– Что? Я просто шучу. Дом красивый, гордость всего квартала. Вы же заказали независимую экспертизу перед покупкой, да?

– Где ты выросла, Элизабет? – спросила Стефани.

– Калифорния. Сакраменто.

– Твои родители там и живут?

Ей не хотелось вдаваться в подробности, поэтому она просто кивнула.

– Должно быть тяжело находиться так далеко от мамы, когда у тебя самой рождается ребенок, – посочувствовала ей Стефани.

Об этом ей хотелось говорить еще меньше.

– Кстати о ребенке, – начала Элизабет. – Прошу прощения за подробности, но мне нужно домой, его покормить. У меня грудь разрывается от молока.

– Все мы через это проходили, – понимающе кивнула Стефани. – Что может быть хуже? Но не уходи. У меня где-то был старый молокоотсос, можешь им воспользоваться.

– Я захватила свой.

Элизабет пожалела об этих словах, как только они сорвались с ее уст.

Она извинилась и вышла в ванную.

Чтобы попасть туда, ей пришлось пройти через кухню. На стене гигантские металлические красные буквы складывались в слово «ЕСТЬ». Вероятно, Стефани нужно было регулярно напоминать, для чего предназначалась эта комната.

Элизабет ущипнула себя за запястье. Банан. Она казалась неприятной даже самой себе.

Но эти женщины были ужасны.

В ванной она поставила желтый молокоотсос на полку, воткнула его в розетку, поместила чашки в прорези бюстгальтера и включила его. Она стояла у раковины, вслушиваясь в хлюпающий звук, который издавал аппарат, откачивающий ее молоко.

Она написала Номи: «Я в аду».

Элизабет ждала ответа, но его не последовало. Несмотря на то, что она знала, что Номи, вероятно, укладывает детей спать, Элизабет представила ее на ужине в ресторане с замечательными новыми друзьями.

По крайней мере, у нее была возможность просидеть здесь двадцать минут в одиночестве.

Жаль, ей не пришло в голову записать эти диалоги на диктофон или взять с собой бумагу с ручкой, чтобы сделать пометки. Может быть, из этого могла сложиться книга. О проблемах с поиском друзей после тридцати или о мамашах из пригорода, которые слишком много пьют.

Это был ее способ провести черту между ними и собой, стать наблюдателем, чтобы ее не волновало, вписывается она в их круг или нет. Она занималась этим всю свою жизнь. Эндрю сказал, что она была такой, потому что была писателем, но он перепутал причину со следствием: Элизабет стала писателем, потому что родилась такой.

Когда она вернулась в гостиную, они пытались друг друга перекричать.

– Винный бар?

– Мы туда все время ходим. А смысл в том, чтобы встряхнуться.

– Выпьем по «Маргарите» в «Ла Паломе»?

– Закрывается в десять.

– Тогда «Ланчард», – предложила Стефани.

Гвен оделась с поспешностью, удивившей Элизабет.

– Мне пора бежать, – сказала Гвен. – Завтра мы улетаем в Гонконг, а у меня еще много дел.

– Гонконг? – удивилась Элизабет.

– Я по работе, – пояснила Гвен. – А муж едет со мной за компанию.

– Чем ты занимаешься?

– Восточноазиатскими исследованиями, преподаю в колледже, но в этом году я взяла творческий отпуск. Я еще фотографирую, этим и планирую заняться в поездке.

– Надолго ты уезжаешь?

– На три месяца.

Элизабет была удручена. Может, по крайней мере, ей удастся проводить Гвен до дома. Проверить свое предположение о том, что они могли бы подружиться.

Когда они переезжали сюда, ей казалось, что женщины в их районе будут сплошь профессорами. Элизабет влюбилась в дом и не беспокоилась об остальном. Если бы они купили дом в четырех кварталах отсюда, то могли бы жить по соседству с Гвен и ее подругой, которая преподавала литературу. Элизабет представила, как спешит по центральной улице на обед со своими новыми соседями, и по-настоящему расстроилась.

– Мне тоже пора, – сказала она. – Надо сменить Эндрю. Пишет мне каждую секунду.

Это было ложью, но женщины понимающе кивнули.

– Лучше всего оставить его с ребенком на подольше, чтобы знал – ему это под силу, – заявила Стефани.

– Она права, – подтвердила Дебби. – Я вот так никогда не делала, и Крейг до сих пор названивает мне каждые десять минут, когда остается дома с детьми. «Деб, где мы храним пластыри?», «Деб, где маленькие ложки?».

– Как говорит моя мама, в мире есть только два типа людей: женщины и дети, – вздохнула Стефани.

Элизабет пообещала им, что разберется с этой несуществующей проблемой.

Женщины накинули пальто и вышли из дома. Гвен удалось ускользнуть незамеченной. Элизабет отчаянно ей позавидовала.

Ночь стояла теплая, наверное, последняя такая до весны.

Они не торопясь зашагали по дороге.

– Спасибо за все, я отлично провела время, – сказала Элизабет почти у дома.

На крыльце зажегся свет. В дверях появился Эндрю.

– Отпусти жену с нами! – закричала Стефани, как будто Элизабет была душой компании, когда в действительности они едва обменялись с ней парой слов за вечер. – Разве ты не можешь подменить ее сегодня?

– Идите, – голос Эндрю прозвучал, пожалуй, слишком радостно. Младенец спал. Фэй уехала, ее машины не было. Он наверняка наслаждался одиночеством и смотрел какие-нибудь видео на телефоне – спорт, порно или прыжки золотистых ретриверов в бассейн.

– Ты уверен? – спросила Элизабет и бросила на него взгляд, который, как она надеялась, ясно давал понять, что он или сейчас ее спасет, или она его прибьет, когда вернется домой.

– Повеселись там, – только и сказал ей муж.

Когда они дошли до угла, Стефани вдруг заговорила передразнивающим тоном:

– Кстати, я не могу задержаться допоздна, девочки, я завтра лечу в Гонконг.

Остальные захихикали.

– Ну мы поняли, Гвен, ты вся такая деловая, – влезла Дебби. – Училась в Йеле. Можно подумать! Я тоже.

Дебби закончила Йель?

– Она одна из тех эгоистичных бездетных дамочек, – заметила Пэм.

– Пэм! – одернула ее Карен.

– Что? Есть что-то неестественное в женщине, которая не хочет иметь детей. Мы все это знаем.

– А ты бы хотела детей от Кристофера? – спросила Дебби.

– Девочки, полегче, наша новая подружка решит, что мы ужасные люди, – проговорила Карен, глядя на Элизабет. – Все дело в том, что Гвен любит повоображать. Ее муж работает с моим в колледже. На разных факультетах, но они оба входят в какой-то там комитет, и мы иногда видимся на этих скучных факультетских мероприятиях. Поэтому-то нам и пришлось ее принять в книжный клуб. Муженек у нее – весьма на любителя.

– Начинает флиртовать спустя пять минут после того, как поздоровался, – пояснила Дебби.

Школьные годы никуда не делись. Только действующие лица изменились. Элизабет удалось стряхнуть с себя этот морок только в колледже, где ей повезло обрести лучшую подругу, человека, который понимал ее как никто другой.

С момента переезда из Бруклина она еще никогда так не скучала по Номи.

Путь к центру города шел через кампус. На автобусной остановке Элизабет заметила небольшую стайку практически голых студенток. Интересно, куда они собрались в таких нарядах в середине недели. Они были слишком сильно накрашены и на шпильках, в которых еле могли идти. Они были похожи на малышей-переростков, неуверенно стоящих на ногах. Иногда ей было так приятно быть старой.

Пэм взяла Элизабет под локоть – жест вымученной доверительности.

– Расскажи нам о своем муже. Он кто – изобретатель? Кажется, мне так про него говорили. Это правильно?

– Да, – отозвалась Элизабет. – Эндрю занимался консалтингом до недавнего времени, но вынашивал собственную идею много лет, и вот сейчас наконец решил посвятить себя ей.

Она постаралась придать голосу больше энтузиазма.

– В чем заключается его идея? – спросила Карен.

– Это гриль на солнечной энергии.

Она ожидала, что дамочки попросят объяснений, как это случалось обычно, когда поднималась тема изобретения Эндрю.

Но Мелоди только воскликнула:

– Так он был на шоу «Шарк Тэнк»!

– Нет, – удивилась Элизабет.

– Да! Я помню гриль на солнечной энергии. У него еще было такое забавное название. «Сан Фан»? «Сан Бан»?

– Это был не он.

– Вот как, – нахмурилась Мелоди.

Они дошли до городской окраины, и, переходя дорогу, Стефани споткнулась, влетев в курьера лет двадцати. Стефани вцепилась в него, чтобы не упасть, а потом прокричала: «Дебби, потрогай его руку, у него мышцы каменные!»

Парнишка был, казалось, напуган не меньше, чем Элизабет.

Добравшись до «Ланчарда» и рассевшись за барной стойкой, члены книжного клуба «Лавровый венок» вели себя настолько грубо и вызывающе, что люди начали на них недовольно оглядываться. Элизабет хотелось крикнуть: «Я не с ними!»

Она оглядела бар. За столиком в углу, в компании других девушек, сидела Сэм.

Радость Элизабет при виде ее могла показаться странной, учитывая степень их близости. Сэм нянчилась с Гилом всего месяц. Но тем не менее, Элизабет уже успела ее полюбить.

Няня выглядела как ее спасение.

В первый день Сэм Элизабет специально поставила сессию у психотерапевта на десять, чтобы вытащить себя из дома. Но идти после этого в офис, который она снимала, чтобы там спокойно писать, ей казалось, было слишком рано. После сеанса она решила зайти в музей при кампусе. Стоя перед картиной, на которой было изображено что-то похожее на забрызганную кровью русалку, она запаниковала. О чем она только думала, оставив своего драгоценного малыша с незнакомкой, которая сама была еще ребенком?

Она чуть не подпрыгнула, когда пожилая седая женщина коснулась ее локтя и прошептала:

– Сколько лет твоему ребенку?

Она что, читала мысли?

– Ты покачиваешься, – пояснила женщина.

Элизабет поняла, что двигает бедрами влево-вправо, влево-вправо.

– Все молодые матери так делают, даже когда у них в руках нет ребенка, – продолжала старушка. – Это как когда сходишь с лодки и не сразу чувствуешь, что стоишь на твердой земле.

Ее слова не звучали осуждающе. Но Элизабет подумала, что она, должно быть, задается вопросом, что же делает мать младенца одна в третьесортном художественном музее в понедельник.

– Хорошего дня, – попрощалась Элизабет и устремилась прямиком домой.

Чем ближе она подходила, тем больше ускоряла шаг. Соски закололо от боли. Сэм не ожидала ее так рано. Она могла положить ребенка в кроватку и уйти учиться в другую комнату, надев наушники, заглушая его плач. А может, она стреляла в подвале. Стремление Элизабет защитить Гила было настолько животным и идущим из глубины подсознания, что к моменту, когда она вошла домой и кинулась в гостиную, уже представляла, как ее руки сжимаются на горле Сэм.

Она нашла их на одеяле на полу. Малыш лежал на спине и тянул ручки к Сэм, которая нежно над ним ворковала.

– Привет, – сказала Сэм, заметив ее.

– Я забыла ноутбук, – соврала Элизабет. – У меня просто голова кругом идет.

Она поднялась в свою комнату, закрыла дверь и следующие три часа проспала.

С того дня ей нечасто удавалось заставить себя поработать. Она уходила из дома после прихода Сэм и шла в центр. Иногда бегала по делам. Иногда читала в кафе. Иногда приходила в свой офис и записывала идеи для книги, а иногда только собиралась это сделать, но в итоге засыпала на полу.

Но с того самого первого дня Элизабет ни разу не беспокоилась о Гиле, когда с ним была Сэм. Она поняла, каким подарком стала для нее эта девушка.

Теперь, в баре, Элизабет тянуло к ней. Ей нужна была компания кого-то знакомого, кого она действительно любила. Она успела подумать, что ее няня в среду вечером вообще-то сидит в баре, когда завтра должна с утра работать. Но не ей было судить Сэм, когда она сама находилась здесь же.

– Привет, – окликнула ее Элизабет, подойдя к ней.

Симпатичная брюнетка рядом с Сэм улыбнулась.

– Привет! Я Изабелла! – после паузы она добавила: – Соседка.

– Точно, – сказала Элизабет, хотя и не помнила, чтобы Сэм когда-то упоминала ее имя.

– Вы, ребята, давно здесь?

– Порядочно, – ответила Сэм.

– Час назад Сэм сидела в пижаме и рисовала портрет своей бабушки. Нам пришлось ее вытащить, – пожаловалась Изабелла.

– Это домашка, – защищаясь, объяснила Сэм. – Часть выпускного проекта. Я не просто так сидела и от нечего делать рисовала бабушку.

– Ее жених уехал в понедельник вечером, так что она все еще хандрит, – объяснила Изабелла.

Жених. Сэм вроде бы так никогда его не называла?

– Ах да, – сказала Элизабет. – Как прошел его визит?

– Отлично, – печально ответила Сэм. – Но слишком быстро.

Соседка Сэм начала:

– Можно тебя спросить? Надеюсь, это не прозвучит грубо, но… мы-то пришли в эту дыру только потому, что наша подруга Шэннон – вундеркинд, которая перепрыгнула через два класса, ей всего девятнадцать, и нас больше никуда не пускают. Зачем кому-то старше двадцати одного добровольно сюда приходить?

Сэм выглядела ошарашенной.

Элизабет засмеялась.

– Понятия не имею, – ответила она.

Сэм встала из-за стола и повернулась к подругам спиной так, чтобы ее слышала только Элизабет.

– Не обижайся на нее, она немного перебрала, – извинилась девушка.

Сэм посмотрела на членов книжного клуба «Лавровый венок», которые громко смеялись и пили в баре белое вино.

– Я никогда не видела, чтобы здесь заказывали что-то кроме пива, – удивленно проговорила она. – Даже не знала, что у них есть вино.

– Вполне возможно, что эти женщины носят в сумочке шардоне, – пошутила Элизабет. – Это мои… приятельницы. По книжному клубу. Соседки. Меня сюда затащили против моей воли.

– Меня тоже, – сказала Сэм.

– Думаю, я сейчас уже пойду домой, – призналась Элизабет. – Я с трудом могу держать глаза открытыми.

– Конечно. Приятно было увидеться.

Элизабет помолчала, а затем спросила:

– Хочешь со мной прогуляться? На улице хорошо.

– Хочу, – ответила Сэм.

– Уверена? Не хочу вытягивать тебя от друзей.

– Я уверена.

Элизабет подошла попрощаться с соседками.

– Это моя няня, – прошептала она им. – Напилась. Думаю, мне нужно отвезти ее домой.

– Разве ты не милашка? – проговорила Стефани. – Возвращайся, когда с ней закончишь, хорошо?

– Конечно, – соврала Элизабет.

Выйдя на улицу, она впервые за эту ночь почувствовала себя собой.

– Должна признаться, – начала она, – я использовала тебя в качестве предлога, чтобы уйти. Я у тебя в долгу.

Сэм улыбнулась.

– С малышом остался Эндрю? – спросила она.

– Ага. Это его первый раз наедине с ним, – сказала Элизабет. – Вообще-то, он был не один. Пришла моя свекровь.

– Здорово, должно быть, когда рядом есть семья, готовая помочь.

– Вроде того, – проговорила Элизабет. – Если честно, они мне не очень-то помогают. Идея переезда сюда заключалась в том, чтобы это мы им помогали, но делали вид, что помощь нужна нам самим. Мой свекор несколько лет назад потерял бизнес, и с тех пор он сам не свой. Джордж отличный человек, но что-то в нем надломилось. Не говоря уже о том, что сейчас они практически без гроша. Он зол на весь мир. Хочет, чтобы мы все изменили свои жизни и восстали против системы.

– Вот как, – растерянно протянула Сэм.

Несмотря на то, что они много болтали за последний месяц, но редко говорили о себе или своих семьях. В основном, обсуждали занятия Сэм, новости, знаменитостей, малыша – словом, безопасные темы.

Сейчас было не лучшее время, чтобы рассказывать о Джордже и его теории Полого Дерева, о том, что Фэй тайком покупала продукты в супермаркете, а не в маленьких лавочках, о том, что недавно Джордж разослал с полдюжины гневных писем во все инстанции, увидев в вечерних новостях парня, три сенбернара которого умерли, поев корма для собак, зараженного сальмонеллой.

– Миллионы банок отозвали, – горячился Джордж. – И это уже десятый раз за последние полгода. И всем плевать. А представь, что бы они сделали, будь это маленький бизнес! Корпоративная жадность снова побеждает.

Корпоративная жадность была его любимым, ко всему подходящим выражением. Он написал Элизабет об этом длинное электронное письмо, сопроводив его ссылкой на историю о застройщиках, которые скупали сельхозугодья в их районе и строили дешевые дома, которые никто не хотел покупать.

Элизабет всегда чувствовала себя виноватой, когда Джордж упоминал корпоративную жадность. Эндрю почти двадцать лет проработал на американские корпорации.

Нет, ничего из этого Сэм она рассказывать не будет.

Элизабет попыталась вспомнить какую-нибудь другую историю о своих родственниках.

– Фэй, моя свекровь, хотела, чтобы Гилберта назвали в честь ее отца Норманом. Она просто звала моего сына Норми в течение месяца после его рождения. Когда я попросила Эндрю с ней поговорить и уговорить перестать, она ответила: «А что такого? Это прозвище». Понимаешь, с чем я имею дело?

– Невестка Клайва хотела назвать дочь Тринкет, – сказала Сэм.

Элизабет скривилась.

– Не может быть. Она так и назвала ее в итоге?

– Нет, они договорились на Софи.

Элизабет вспомнила слова, оброненные соседкой Сэм в баре.

– Подожди-ка, вы с Клайвом помолвлены?

– Вроде того, – подтвердила Сэм. – В смысле, да. Но технически нет.

– Звучит запутанно.

– Я согласилась выйти за него замуж, но иногда сомневаюсь в правильности этого решения. Не в своих чувствах к нему, просто… – она замолчала. – Не могу поверить, что такое сказала. Но ведь это нормально? Все же впадают в легкий мандраж.

Элизабет кивнула. Она уже знала, не вдаваясь в подробности, что Сэм никогда не выйдет замуж за этого парня. Но это решение дастся ей нелегко – она еще долго будет сама с собой бороться. Вопрос только в том, сколько времени еще будет себя мучить, занимаясь самообманом.

– Извини, – проговорила Сэм. – Не хочу тебя этим утомлять.

– Ты не утомляешь, – успокоила ее Элизабет. – Расскажи мне про него. Он делает тебя счастливой?

– Да. Я никогда не была так счастлива, как когда мы вместе. Он лучший мужчина, которого я когда-либо встречала.

Мужчина. Выбор слова удивил Элизабет.

– Сколько лет Клайву? – решила уточнить она.

– Тридцать три.

– А тебе? Двадцать один?

– Знаю, это кажется большой разницей в возрасте. Но наши отношения настолько далеки от этого типичного сценария «скользкий мужик за тридцать и глупая молоденькая девушка», насколько это возможно. Во-первых, это я была инициатором. Когда мы встретились, я думала, что он моложе своих лет, а он думал, что я старше. Это не так, что кто-то из нас искал…

Элизабет вытянула руки, не дав ей договорить.

– Я тебя не осуждаю. Сама встречалась с парнями постарше. Главное, не торопи себя. Ты узнаешь, что правильно, когда это почувствуешь.

– Спасибо, – произнесла Сэм с благодарностью, хотя Элизабет не сказала ничего особенно умного. Было приятно игнорировать собственные проблемы, сосредоточившись на чужих. Особенно когда речь шла о таком юном создании, для которого банальность могла сойти за мудрость.

– Чем он зарабатывает на жизнь? – спросила Элизабет.

– Он проводит пешеходные экскурсии, – ответила Сэм. – Вообще у него свой бизнес. У него есть одна идея с приложением, над которым он сейчас работает.

– Звучит здорово.

– Я правда его люблю, – проговорила Сэм, но голос ее звучал упаднически. – Думаю, все наладится, когда мы где-то осядем. Как ты, например.

Элизабет одновременно позавидовала ей и пожалела за эту наивность, из-за которой Сэм считала брак финальной точкой отношений, итоговым достижением, а не началом чего-то гораздо более трудного и сложного, чем то, что было раньше.

– Один из секретов взрослой жизни заключается в том, что ты никогда не чувствуешь себя остепенившимся, – заметила Элизабет. – Просто появляются новые вызовы. В двадцать думаешь о том, как получить то, что хочешь – мужчину, карьеру. В тридцать думаешь о том, что с этим теперь делать.

Десять лет назад все женщины, которых она знала, мечтали встретить кого-то и выйти замуж. Теперь у Элизабет не осталось подруги, которая бы не думала о разводе. Одна мечтала о переезде в пригород, о жизни в одиночестве, о маленькой собачке. Другая цеплялась за идею выйти замуж еще раз за кого-то, кто будет выглядеть лучше, зарабатывать больше и не будет пукать в постели. Они соглашались, что совместная опека будет непростой задачей, но она в то же время означала, что у матерей появилось бы хоть какое-то время на себя. Эти мысли помогали им выжить в браке точно так же, как мысли о замужестве помогали пройти через годы одиночества.

Девушка, лет шестнадцати на вид, прошла мимо них в слезах. Ее подруга бежала за ней, крича: «Лили! Пожалуйста! Он дебил. У него даже татуировка с ошибкой набита».

Элизабет и Сэм посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Я не чувствую себя на своем месте, – призналась Сэм.

– Мне знакомо это чувство, – выпалила Элизабет прежде, чем успела передумать.

– Раньше все ощущалось по-другому, – продолжала Сэм. – Но вот прошлым летом я жила с Клайвом, работала в Лондоне. Это не типичная история из серии «девушка поехала за границу на лето и вернулась другим человеком» – но, однако, именно это и произошло. Здесь все так по-детски. Я это переросла. А ты? Почему ты чувствуешь, что не принадлежишь этому городу?

Элизабет покачала головой.

– Думаю, мне нужно просто к нему привыкнуть. Там, где мы жили раньше, у меня были друзья. Я ждала выходных с нетерпением. Теперь я с нетерпением жду только новых серий «Дивайдерс» по воскресеньям.

– Обожаю это шоу, – призналась Сэм. – У нас нет кабельного в общежитии, но мама записывает его для меня, и я смотрю по много серий за раз, когда приезжаю домой. Мэдди, моя лучшая подруга со школы, учится на врача в университете на Манхэттене. Это она меня подсадила.

– Ты думаешь уехать в Нью-Йорк после выпуска? – спросила Элизабет.

– Раньше вроде как собиралась. Мы с Мэдди всегда об этом говорили. Но сейчас не знаю. Звучит круто, но меня бы там просто морально раздавило.

– Ты бы быстро привыкла. Нет лучше места, чем Нью-Йорк для молодой художницы.

Сэм кивнула.

– Но там все так дорого. Мне, наверное, пришлось бы жить в картонной коробке.

– Все так поначалу думают, – заметила Элизабет. – Поверь мне, если я смогла там выжить и построить карьеру, ты точно сможешь. Ты в десять раз умнее меня в твоем возрасте, – Она помолчала. – Ненавижу думать о деньгах, а ты? Я предпочитаю делать вид, что их не существует.

– Но как именно тебе удалось там остаться? – спросила Сэм.

– Сначала у меня было четыре соседа по комнате, – сказала Элизабет. – Мы жили в двухкомнатной квартире напротив пожарной станции. Всю мебель нашли на улице. Это было до нашествия клопов. Лучшее время.

– Моя мама тоже думает, что мне нужно ехать в Нью-Йорк, жить с Мэдди и работать в музее, – поделилась Сэм. – Она понятия не имеет, какая конкуренция за эти места. Похоже, она считает, что я приду такая с улицы, и меня сразу же возьмут.

– Я могла бы тебе помочь, – проговорила Элизабет. – У меня есть кое-какие связи в художественной среде.

– Спасибо, это очень мило с твоей стороны. Но я знаю, что это глупо, мне надо еще подумать и о Клайве.

Элизабет кивнула.

– Точно. Значит, ты уедешь в Лондон?

– Ему бы этого хотелось.

– А ты что? Тебе нравится эта идея?

– Отчасти, да.

– И чем ты там планируешь заниматься?

– Моя работа-мечта, которую мне никогда не получить, – это место в галерее Матильды Грей.

– Почему ты думаешь, что тебе ее никогда не получить?

– Потому что я откликнулась на вакансию, и они ответили мне «нет».

Элизабет улыбнулась.

– Как такое возможно? Как они могли не захотеть принять тебя на работу?

– У меня нет гражданства Великобритании и каких-то особых способностей. Они были очень милы. Мне сказали, что наняли бы меня прямо сейчас, если бы не эти обстоятельства. Но если я хочу работать в Лондоне, мне придется делать это нелегально, за наличные, быть няней или что-то вроде этого. Если только мы с Клайвом не поженимся, – последние слова она произнесла почти смущенно. – Но я уверена, что все, что ты говоришь о Нью-Йорке, правда.

Элизабет вздохнула.

– Может, я его и романтизирую. Я скучаю по нему, хотя никогда не думала, что буду.

Ей было столько же лет, сколько Сэм, когда она впервые оказалась на Манхэттене без родителей. Девушка из ее общежития, вроде ее звали Шивон или как-то так, пригласила Элизабет поехать с ней, когда они столкнулись рано утром в воскресенье. Шивон с одногруппниками-художниками планировали за три часа доехать до Метрополитен-музея и обратно на автобусе. Свободных мест было предостаточно. Элизабет приняла приглашение. Они с Шивон отделились от группы и весь день бродили по Верхнему Ист-Сайду. В итоге они очутились в кофейне на Третьей авеню, набитой выцветшими диванами и антикварными стульями. Люди сидели, читали газету, болтали. Девушки наблюдали за ними, находя все это необычным.

– Представь, если бы это было твоей жизнью, – восхитилась Шивон.

Год спустя, выйдя из своей новой квартиры на Восемьдесят шестой улице, Элизабет вдруг поняла, что кофейня находится в трех кварталах от нее. Город успел стать для нее родным.

Она много лет не вспоминала о Шивон. В течение жизни в ней появляются люди, которые остаются в ней навсегда, в которых начинаешь нуждаться, как в воде или воздухе. Другие составляют компанию на время. В моменте сложно предугадать, кто из друзей станет первым типом, а кто – вторым.

Ей бы не хотелось, чтобы Сэм упустила возможность пожить в Нью-Йорке. Хотя, опять же, город изменился. Когда Элизабет только начинала помощником редактора, ее начальство жило в мире дорогих ланчей, брендовой одежды, личных водителей, которые весь день стояли в ожидании снаружи на случай, если редактору куда-то понадобится съездить. Теперь всего этого не было. Статья на пять тысяч слов съежилась до заметки на восемьсот. При этом платили по-прежнему за количество знаков. А стоимость жизни в городе взлетела до небес.

Когда она была на шестом месяце беременности, она пошла на вечер Патти Смит в парке у Бруклинского моста. Солнце садилось прямо за ней, небоскребы заливал закатный розовый свет, на мосту уже включили подсветку.

В конце, когда подошло время вопросов, один юноша поднял руку и спросил, какой совет дала бы Патти молодым художникам, начинающим свою карьеру в Нью-Йорке.

– Переезжайте в Детройт, – ответила она.

Они попрощались у общежития Сэм. Элизабет почувствовала легкость. Она была счастлива, что ей туда идти не надо, что она возвращалась к себе, в свой прекрасный дом, к своей семье. Она помнила, каково это – чувствовать, что не понимаешь, как сводить концы с концами. С этой точки зрения жизнь улучшилась. С этой стороны жизнь стала лучше. Она остепенилась, как выразилась Сэм.

Дома, пройдя в коридор, она подняла голову и увидела трещину в стене. Мелоди была права: трещина и впрямь была огромной. Элизабет никогда раньше не обращала на нее внимания, но теперь заметила, и задавалась вопросом, не была ли она признаком того, что однажды дом рухнет.

Она выключила свет, на цыпочках поднялась наверх и вошла в спальню. Эндрю сидел в постели в темноте, уткнувшись в телефон. Он помахал ей.

Она посмотрела на младенца, спящего в кроватке.

Его лицо напоминало Элизабет калейдоскоп. Поверни его вправо, и будет похож на ее бабушку, влево – на свекра. Когда он улыбался, то становился похожим на Эндрю. Элизабет однажды поймала свое отражение в зеркале и подумала: «Я вижу в этой женщине своего сына». Его лицо казалось ей более знакомым, чем ее собственное.

Она переоделась и легла в постель.

– Как все прошло? – шепотом спросил Эндрю.

– Просто смешно.

На экране телефона высветилось сообщение.

«Спасибо за прогулку и разговор. Увидимся завтра утром!»

Не раздумывая, Элизабет набрала в ответ:

«Не хочешь прийти посмотреть “Дивайдерс” в воскресенье со мной? А перед этим мы поужинаем все вместе?»

«С удовольствием!» – написала Сэм.

– Номи? – поинтересовался Эндрю.

– Нет. Сэм.

– Какой Сэм?

– Сэм, наша няня. Мы случайно столкнулись сегодня вечером. Оказывается, она любит «Дивайдерс». Я спросила, не хочет ли она зайти и посмотреть их вместе в эти выходные.

– Хм, – промычал он. – А это не странно?

– У нее нет кабельного.

Элизабет замолчала, обдумывая его вопрос.

– А тебе это кажется странным?

– Не знаю.

На мгновение наступила тишина, и во взгляде Эндрю она могла прочитать то, о чем он сейчас подумал.

Они еще не пытались заняться сексом с момента рождения ребенка. Врач Элизабет дал ей добро после шести недель с момента родов, но ей казалось, это было слишком рано. Опрос друзей показал, что никто из них не занимался сексом, пока детям не исполнилось от четырех до шести месяцев. Элизабет восприняла это как разрешение даже не думать о сексе, пока Гилу не исполнится хотя бы пять месяцев. И хотя пять ему уже исполнилось, с сексом можно было еще немного повременить.

– Кто-то умер в этом доме, – произнесла она.

Лицо Эндрю осталось безучастным.

– Тебя это разве не пугает?

– Этому дому девяносто лет. Думаю, в таких старых домах кто-то явно уже умирал.

– Да, но здесь это случилось недавно. Хозяйка умерла страшной смертью.

– Что случилось?

– Я не знаю.

Эндрю удивленно улыбнулся и снова уставился в телефон. Она взглянула на экран – что-то связанное со спортом.

По привычке Элизабет залезла проверить группу «Бруклинских мамочек».

Первым, что бросилось в глаза, были щеки малыша крупным планом, покрытые ярко-красными пятнами.

«Это экзема или стригущий лишай???» – спрашивали в посте. Под ним собралось сорок девять комментариев.

Элизабет свернула группу, желая поскорее избавиться от этой картинки.

В ленте «Фейсбука» она увидела несколько фотографий друзей-писателей с книжной презентации в Бруклине накануне вечером. Знакомые улыбающиеся лица. Ее отсутствия никто даже не заметил.

Она зашла в «Инстаграм» своей сестры, надеясь увидеть слова, которые решат ее самую большую проблему: «спонсорский пост».

Но последняя публикация была просто еще одной фотографией Шарлотты, стоящей на доске для серфинга в зеленом бикини, с высоко поднятой головой, кудрявыми мокрыми волосами и мускулистыми руками.

«ЕСЛИ… Если бы я никогда не танцевала до рассвета… Если бы я никогда не испытала поцелуй моей настоящей любви – или боль от его предательства… Если бы я не отвечала на свои страхи – свободой… тогда я бы никогда не познала и изобилие. Блеск жизни. Мои блестящие волосы – это символ того, что я уже испытала и что мне еще предстоит. Не прямая линия, а изящные сплетения. Лосьоны для волос фирмы «Блеск» с SPF 35 – мой новый маст-хэв, ребята. Настоятельно рекомендую. Посылаю любовь и блеск с берегов Басшиба Бич».

Элизабет вздохнула.

«Лосьоны для волос». Такого словосочетания не существовало.

Еще больше ее раздражала привычка Шарлотты брать в кавычки добрую половину написанного. Элизабет пыталась ей объяснить, что таким образом создавалось впечатление, будто она цитирует сама себя.

На что Шарлотта ответила:

– Но я именно себя и цитирую. Когда-нибудь я издам книгу своих цитат.

Неужели компания по производству таблеток для похудения, о которой Элизабет никогда не слышала, действительно предложила ее сестре полмиллиона долларов на продвижение своего продукта? Существовал ли вообще этот рекламный контракт? Не далее как месяц назад Шарлотта сказала, что ее адвокат обговаривает последние детали. Но что, если все это было ложью?