Текст книги "Robbie Williams: Откровение"

После чего Роб и Айда делают то, что удается им крайне редко и по особым случаям. Они отправляются провести вечер вместе без детей и охраны. На ранчо к северу от города. По дороге домой им сваливается очень плохая новость: Дэвиду неожиданно стало намного хуже, счет уже идет на дни.

Роб разрывается: и остаться хочет здесь, где спокойно и дети его, и там быть. Он покупает билет на ночной рейс и на следующий день уже сидит у кровати Дэвида. Три дня спустя Дэвид умер.

* * *

На следующей неделе Роб снова отправляется в студию с Джонни Макдейдом. Они думают, что делать с той песней, которую написали пару месяцев назад – ту, с жестким речитативом в куплетах и припевом «Я люблю свою жизнь» – Роб не может представить, как споет эту фразу. Роб знает, что чтобы эта песня зажила настоящей жизнью, ей нужен другой куплет, но дальше он ничего придумать не может. «В этом припеве, – делится он, – меня что-то пугало, пугало, что я не смогу ему соответствовать. Мы слишком уж боялись браться за нее – вдруг она свой потенциал не раскроет». Последний раз такая ситуация, когда у Роба написалась песня, в которой он точно почувствовал большой хит, но которую все никак не мог закончить, сложилась с Rock DJ. Довести ее до ума заняло бог знает сколько времени.

Но с благословения Роба Джонни с другом-соавтором Гери Гоу набросал новые музыкальные фразы для куплета, и они все втроем встречаются в студии. Внезапно проявляется сильный мелодический куплет. И внезапно Роб видит, как наполнить эту песню смыслом. Он придумал способ одновременно и петь, и не петь эти доверительные стихи. Это будет песня-послание его детям, в ней он выразит все надежды на них, а припев – где слова, которые ему самому себе петь очень некомфортно – как бы поют ему его повзрослевшие дети. Все объясняется в куплете:

 
Tether your soul to me
I will never let go completely
One day your hands will be
Strong enough to hold me
I might not be there for all your battles
But you’ll win them eventually
I’ll pray that I’m giving you all that matters
So one day you’ll say to me:
‘I love my life…’
 

 
(Привяжи свою душу ко мне.
Никогда тебя не отпущу совсем.
И однажды твои руки станут такими сильными,
Что смогут поддержать меня.
Я, может, и не поддержу тебя во всех твоих битвах,
Но в конце концов ты выйдешь из них победителем.
Молюсь, чтоб дать тебе все важное,
Чтоб однажды ты сказал мне:
«Люблю свою жизнь…»)
 

И наконец все тут обретает смысл. Такое он спеть – может. Забавно, говорит Джонни, что на этом этапе они с Гари Гоу думают: а может, спеть «люблю свою жизнь» – это уже чересчур? Боятся, что неправильно поймут.

Но Роб на этот раз абсолютно уверен. Он сказал, «вот именно это я хочу чтоб мои дети сказали мне, я хочу, чтоб они получили этот дар – я хочу, чтоб они это сказали без страха, и я сам скажу это не боясь».

Через пару дней после написания этой песни я приезжаю к Робу в Лос-Анджелес, и он ведет меня через заднюю дверь, на двор, где он обычно сидит курит, и открывает компьютер. Обычно когда он кому-то хочет поставить новую песню – он спрашивает, даже если вопрос немой. Но на этот раз – нет.

Он просто анонсирует как факт. «Тут вон хит получился», – говорит он.

И включает.

«Как странно, – размышляет он, – что она появилась самой последней».

* * *

В следующие месяцы из-за песни David’s Song многие интервьюеры будут спрашивать его про Дэвида Энтховена. И Роб будет очень просто объяснять.

«Он много раз спасал меня. Он был настоящим мудрецом. Лучшие советы давал. Духовный отец мой. И еще – друг дражайший. Я обожал его компанию, просто быть с ним рядом – я тогда чувствовал себя спокойным, защищенным. Он сам был когда-то наркоманом – и героиновым, и много каким еще – но излечился, очистился, причем вытащил себя по книге – он все понял, проникся и жил с тех пор в соответствии с правилами. И вот поэтому он несколько раз спасал мне жизнь. Потому что моя наркомания уже меня привела на край могилы практически, а он меня вытащил и поставил на нормальный путь. Он занимался моей карьерой и следил за моим здоровьем с большой любовью. Без него в моей жизни навсегда останется огромная пустота. Сам Дэвид был очень храбрым, мужественным. И если он чего и хотел от меня и от людей, с которыми я работаю, так это – храбрости. Всегда идти вперед с добром и смехом, вообще смеяться сколько можешь. Вообще чему я от него научился до того, как он покинул эту планету – это вот тому, что мы все должны быть храбрыми, добрыми, бесконечно смеяться и дело делать».

Потеря близкого человека еще и тем страшна, что невозможно предвидеть, какую форму она примет в будущем. Она может стать настолько гигантской, что ты и сам не заметишь, как оказался полностью в плену, но при этом скорбь может и миллионом разных других путей находить к тебе путь. В местах и моментах, о которых бы ты никогда не подумал. Два месяца спустя Роб давал первый концерт после смерти Дэвида, и там произошла краткая паническая ситуация – пропал лэптоп Роба. Но тут кто-то понял, куда и почему он запропастился. Дело в том, что обычно, когда Роб выходил на сцену, компьютер он оставлял в гримерке. И они все поняли, почему: Дэвид его забирал.

И вот такие напоминания, от крошечных до крупных, – они будут постоянно возникать тут и там.

«Когда это происходит и ты пытаешься с этим справиться, то каждый раз когда задумываешься об этом или заговариваешь, возникает странная тишина, – говорит он. – Ответа нет, и слов соответствующих не найти».

* * *

Через тринадцать дней после смерти с Дэвидом прощаются в церкви Святого Луки в Челси. Церковь заполнили скорбящие – он был щедрым, добрым. После прочувствованной речи Тима Кларка, которая завершается словами «Я уверен, что его доброта, смех и чувство ответственности не пропадут, а теперь обнимемся покрепче», Роб запевает прощальную песню. На нем розовый костюм – как он объяснит, «совершенно подходящий для этого парня и его негасимой энергии». Песня, которую он поет с тихой болью под аккомпанемент отрешенной гитары Гая, – это “Moon River”.

«Думаю, если б я спел до выступления Тима, то у меня получилось бы хорошо, – скажет он позже. – Но вот увидеть такую глыбу, как Тим, расстроенным – это меня выбило из колеи. Я с трудом допел. Глаза опустил, ни на кого не смотрел. Я чувствовал, что слова мои вот-вот закончатся – сил не хватало их выговаривать».

Но – выговорил, и из-за хрупкости слова эти получились еще более нежными и болезненными. Некоторое время кто-то прислал Робу запись, которую тот никогда не слышал – оригинальное демо “Moon River” Генри Манчини. «В мире столько дерьма происходит, а эта прекрасная запись напомнила мне, что вообще-то люди – прекрасные создания, способные на многое. Я запись переслал Дэвиду, он мне ответил по мейлу: «Я весь в слезах, парень, эх как ты меня пробил-то».

После службы люди общаются на лужайке и тропинках. Даже здесь, в такой ситуации, кто-то хочет завладеть вниманием Роба, так что он настораживается, когда к нему подходит и здоровается некий небольшого роста старичок. Старичок объясняет, что с Дэвидом учился в школе – тут Роб слегка смягчается – а зовут его Майк Д’Або и он написал песни “Handbags and Gladrags“ и “Build Me Up Buttercup”. Он рассказывает, что в детстве Дэвид был эдаким другом-храбрецом, который подбивал на всякое, на что он сам бы не отважился, даже если поначалу это всякое означало кидаться камешками в уток.

Д’Або удаляется. Подходит другой человек, говорит: «Он очень любил тебя».

«Знаю, – голос Роба дрогнул. – А я как его любил…»

«Ты обогатил его жизнь».

«А он мою спас».

Глава 3

Сентябрь 2016 года

Он вернулся в Лондон и готов к очередной круговерти. Газета The Sun возьмет у него интервью, публикация которого откроет и его новую кампанию по продвижению, и его новую стадию публичной жизни. Вчера он, лежа на кровати в сьюте отеля, то ли случайно, то ли чтоб подбодрить себя, пересмотрел показания Хью Гранта и Стива Кугана по запросу Левсона.

В ожидании журналиста Роб вспоминает свое самое первое интервью «Сану» – он еще тогда был членом группы Take That. Им всем посоветовали в ответах «быть уклончивыми». «Мы шли на это интервью чуть ли не в штаны наложив. Сейчас мне 42 года, и я уже в штаны наложил – вдруг скажу что-то не так, как надо? Хотя как надо там сделать, в любом случае не получится».

От The Sun пришла Джеки Свифт. Она – личность энергичная, взволнованная, дружелюбная. Они начинают беседовать, и более всего ей, по-видимому, комфортно, когда они делятся историями о тревогах. Не очень понятно – это у нее такая тактика, желание отличиться или просто она сама такая. Роб вежливо перечисляет весь свой широкий спектр тревог и страхов, и говорит: «А вот сейчас я нервничаю? Не в этот конкретный момент. Но сейчас без четверти час только. Еще не вечер».

И затем в первый раз – их будет много в следующие месяцы – он произносит строчку, которую придумал с Дэвидом Хокни: «Мой уровень самооценки или мой уровень реальной уверенности всегда был хронически низок, но в карьере мне все же удавалось продвигаться далеко. Я вот сейчас оглядываюсь и думаю: нет, не был я уверенным, но был я, сука, чертовски отважным! За это я себя могу по спинке похлопать».

Свифт спрашивает его, можно ли Айду назвать такой же сильной женщиной, как и те, которые его вырастили, и Роб разражается хохотом. «Да она не сильная женщина, – объясняет он. – Наверное, поэтому она меня так привлекает. Она неуверенная, невротичная, и ее невроз моему очень соответствует. То есть она невероятно сильна, она сама не подозревает, насколько. Она суперсильная, суперумная и супервеселая. На самом деле меня привлекает не только ее удивительная личность, но и ее неврозы, ее личные проблемы и слабости. И вот наши слабости соединяются и становятся силой. В мои моменты слабости она всегда поддерживает меня, а я – ее, соответственно. И я очень рад, что могу такое для нее делать. Но чаще она для меня».

Затем Свифт спрашивает, дружит ли Роб с Take That, а это явно способ выйти на вопрос о Take That вообще, но ответ гораздо интереснее – он вообще о Робе и дружбе. «Я вроде одинокого волка, – сообщает он. – Это вроде как звучит привлекательно, но на самом деле нет: я – волк-агорафоб. Да и это не правильно – я кролик-агорафоб. Так есть у меня друзья настоящие? Да в общем нет. Я сам по себе, никому не друг, жене только».

Журналистка настолько дружелюбна и не имеет никаких скандальных вопросов и повестки дня, что, когда она уходит, Роб начинает размышлять, на чем она сфокусирует свою статью. Он подозревает, что вытащит что-то из его слов о Лиаме Галлахере.

В результате в газете выходит вот что:

«Я не принимаю кокс, но думаю об экстази».

В преддверии выхода нового альбома Робби Уильямс рассказывает о том, как боролся с депрессией и наркозависимостью.

Это взялось из ответа Роба на вопрос, нужно ли ему думать о том, чтобы оставаться трезвым каждый божий день. Он объяснил, что на самом деле нет, не приходится, а потом перечислил, возможно, напрасно, те соблазны, с которыми может теоретически встретиться. Спрессованная в заголовке, цитата Роба в статье выглядит так: «Выпить мне не хочется, кокс нюхать мне не хочется, я очень рад, что не нюхаю кокс, но я-таки думаю об экстази», – признает он.

Как и вся остальная статья, по стандартам и ценностям издания, в котором она опубликована, здесь есть попытка по-честному рассказать о мире Роба, передать его мнение. Но часто определенный язык и нюансы, и даже прямые высказывания, в процессе теряются, и здесь именно это и произошло. Есть определенные ожидания: как и что должны говорить люди в популярной прессе – с мелодраматичной прямотой, без сложностей, а их слова чтоб согласовывались с теми речами и архетипами, которые установились задолго до того, как интервьюируемый рот откроет, а его мысли перекраиваются под формат броского заголовка. Этот метод настолько обыден и стар, что мне вот самому интересно: те, кто «пасут» эти истории, сами-то видят, какие изменения и искажения, пусть мелкие и незначительные, им приходится делать ради формата? Но вот, просто чтоб сравнить, вернемся в реальный мир, где сидящий на софе в отеле Soho Роб старается, чтоб его интервью прошло хорошо, поэтому он, наверное, слишком откровенен, говорит дословно вот что: «Я не хочу выпивать, потому что мне не хочется пить совсем. Я не хочу употреблять кокаин, потому что очень рад тому, что не употребляю его. Я думаю об экстази, но думаю тут же и о том, что потом два дня ты хочешь себя убить. На самом деле нет ничего такого, что мне хотелось бы употребить или сделать. Это сегодня, когда я с вами разговариваю. И так же было вчера. Что произойдет в будущем – я не знаю. Я не знаю, есть ли место, где… вот помните, вы в детстве встаете на банку кока-колы и она вдруг мнется? Вот кто знает, когда я сомнусь? Сегодня, в четверть второго или который там час, мне хватает простой воды».

* * *

Скандал с прослушкой телефонов, который и вызвал расследование Левесона, проник уже очень далеко. Учитывая, что в те годы, когда эта история бурно развивалась, Роб был самой главной британской знаменитостью, странно было бы, если б его никак это не задело. Но, похоже, действительно задело. Полиция сообщила ему, что нашла связанные с ним номера. Полицейские пришли к нему в тогдашнюю квартиру в Бухте Челси. (По иронии судьбы, в том же жилом комплексе проживала Ребекка Брукс, и именно в мусорку подземного гаража ее муж выбросил свой компьютер.) Полицейские вместе с Робом ознакомились с распечатками телефонных разговоров, но по тому тону, каким они общались с ним, он не понял, в чем именно смысл их деятельности и что они ищут. Он также совершенно уверился в том, что прослушка подобралась к нему гораздо ближе, чем полиция ему доказала. Одно слава богу в этой ситуации – все эти годы Роб не имел личного мобильного телефона. Знакомые советовали ему тоже подать в суд, принять участие в процессе, но он не очень верил в то, что это все даст какой-нибудь хороший результат.

Тем не менее, сегодня он видит, как изменились таблоиды: «У них уже нет этого их подлого инструмента. И не очень-то много статей на тему – кто с кем спит. Далеко не каждый день теперь человеку портят жизнь из-за того, что он что-то сказал другу по личному телефону. Пейзаж таблоидный теперь совсем не тот».

Для него уж точно не тот, хотя он понимает, что время прошло, а караван идет дальше.

«Их энергия уже не так сильно на меня направлена, как раньше», – считает он.

* * *

Через два дня Робу с его музыкантами играть большой сольный концерт в кемденском Roadhouse – это выступление на фестивале iTunes. Хотя он давно уже не давал таких концертов, но он не из тех, кто будет репетировать, когда в репетициях нет острой необходимости. На концерте не будет сложной техники и шоу-балета, а песни все эти он и так уже пел тысячи раз. (По договоренностям об эксклюзиве разрешено спеть только две новые песни с грядущего альбома, те, которые исполнялись в последних турах: Motherfucker и Sensational.) К тому же ему телесуфлер поставят. Так что чего репетировать-то? Но при этом, больше, мне кажется, чтоб выразить солидарность в самом начале новой кампании, а не потому, что нужда его заставляет, но днем едет в студию в Уимблдоне, где репетирует его группа. Но там он дольше часа не задерживается – на машине туда и обратно он дольше ехал, чем там пел.

На пути обратно в центр города он вдруг заговаривает о том, что уже сильно соскучился по детям. Дело в том, что Тедди, Чарли и Айда поживут без него до следующего месяца, когда их лондонское жилье доремонтируется. Он рассказывает про то, как они дома в Лос-Анджелесе отметили четвертый день рождения Тедди. Наняли актрису для роли Ариэль из диснеевской «Русалочки». «Тедди в нее прям влюбилась сразу, схватила ее за руку и везде с ней ходила. Это было очень здорово! – вспоминает он. – Ну вот буквально как если б мне в четыре года на день рождения явился Фонз – ну чудо просто».

Просто подумай, говорит он, что все-таки было что-то подобное и в моем детстве. Когда он был совсем маленьким и они жили у паба, его сестра позвонила снизу в комнаты наверху и сделала вид, что она – Дейзи из сериала «Придурки из Хаззарда». А затем – что это звонит Сэнди из мюзикла «Бриолин». «Я прям задрожал весь: ох, я ж разговариваю с самой Сэнди из “Бриолина”!»

Сейчас в Калифорнии уже утро, и по FaceTime он связывается со своим лос-анджелесским домом и разговаривает с Тедди, которая завтракает. «Ты чего кушала, всякую фигню, не кашку для принцессы?» Попрощавшись, он включает мне на ютьюбе речь Эйзенхауэра, где тот предупреждает об угрозах военно-промышленного комплекса. Потом он сообщает мне, что сейчас его любимая передача по телевидению – это «Нарко», сериал, хотя он редко их смотрит. «Айда меня теперь называет Пабло, я ее – Тата». Затем он пытается вспомнить забавную американскую рок-звезду, но – тщетно.

* * *

Похоже, что даже ради единственного концерта биологические часы Роба перестраиваются – чтоб вечером на сцене он был как огурчик. Из-за этого сегодня он проспал обеденное время. В половину третьего начальник его охраны Гери Маршалл заходит в спальню, чтобы его разбудить. Гери предлагает Робу два варианта: выехать из отеля в четыре часа, чтобы успеть провести получасовую репетицию, или же уехать в половину пятого, но по прибытии сразу заняться гримом и укладкой, то есть без репетиции.

Вернувшись, Гери докладывает: Роб и маску для сна с глаз не снял, и ничего не ответил. Это по идее означает, что им выбран вариант номер два.

Из спальни Роб выходит в 4.15, с туманным взором: «Да-а-а-а… ну и соня я…» Оказывается, он так разоспался потому, что с пяти утра до десяти утра он смотрел выпуски шоу «Политически некорректно» и Говарда Стерна, а также старые интервью Мэрилина Мэнсона. Сегодня утром на поезде из Стока приехал его отец Пит – всего три дня назад его попросили спеть в концерте, и теперь он уже несколько часов ожидает в номере охраны, сообщающемся с сьютом Роба. Когда сын наконец-то появляется, Пит спрашивает, как тот себя чувствует.

«Хм… – размышляет Роб. – Пытаюсь быть уверенным». Подумав, добавляет: «Пытаюсь убедить себя в том, что я – личность уверенная, которая прекрасно делает свою работу».

В последние годы ему выступать живьем на сцене стало легче – по сравнению с упадком 2006 года. Но это не значит, что мучившие его сомнения полностью исчезли. Он, скорее, изобрел особую стратегию, чтоб с ними справляться. И процесс идет. В машине Роб говорит о том, что беспокоило его днем.

«Я проснулся, – рассказывает он, – и просто обделался. Пришлось поговорить с самим собою и вообще вести себя как крутой. А потом и мозги подстроятся под это состояние крутого. Потом спускаешься по лестнице, заходишь в лифт, зная, что надо ехать и делать первейшую вещь из самых первых, и она будет дико крута. А если не будет – то ты внутри разрушен».

Тут он смеется, понимая, насколько это и мелодраматично, и по сути верно.

* * *

Так он любит объяснять проблему – а в хороший вечер и решение – с тем, что может произойти, когда он выйдет на публику.

«Я просто надеюсь, что когда я заступаю на сцену, – объясняет он, – появляется Робби Уильямс. Потому что иногда я уже вышел – а его все нет, то есть мне одному надо отдуваться. Робби Уильямс – это вроде как доспехи, в которых я неуязвим. А когда он не появляется, я все делаю сам – и это жутковато».

На концерте в Швейцарии в прошлом году он все ждал Робби Уильямса, а тот все не являлся. Роб его нигде найти не мог. «Ну и я такой: ох, тут же так одиноко, как же Робби Уильямс-то это выносит?» Семь песен он старался изо всех сил, один, сам по себе, и тут наконец-то Робби Уильямс присоединился к нему. «И я подумал: слава тебе, господи, он здесь. Вам, может, покажется все это полной шизофренией, и, возможно, это она и есть, но вот так вот оно происходит». По его словам, такое было и на концерте в Небворте, который транслировали по телевидению. «По-моему, в видеозаписи концерта в Небворте есть момент – это где-то на шестой песне – где я прям говорю «Я вернулся!» Бог его знает, что уж там люди подумали, о чем он, но смысл такой: «Вижу, что боги развлечений пришли».

Это ему напоминает одну байку про Дина Мартина, которую рассказывал ему отец. Полная версия существует в пересказе Орсона Уэллса. Дело было в 1969 году, тогда Уэллс готовился появиться в «Шоу Дина Мартина». Перед тем как выйти на сцену, Дин Мартин предложил ему выпить чего-нибудь, вроде того, что Мартин уже держал в руке. Уэллс отказался, сказал, что ему и так нормально. Хозяин шоу удивленно воскликнул: «Ты что же, собираешься идти туда один?»

В этом есть логика, или недостаток логики, в чем тоже есть смысл, понятный Робу.

«Короче говоря, – заключает он, – мой виски – это Робби Уильямс».

* * *

Звонит из Лос-Анджелеса Айда.

«Слушай, – отвечает ей Роб, – давай перезвоню попозже, я сейчас за кулисами и занимаюсь волнением».

Но он успевает сказать пару слов Тедди и Чарли.

«Тед, я сегодня для много-много людей песни буду петь, чего ты хочешь, чтоб я спел?»

Она просит, разумеется, “Let It Go”. И тут же дает один совет – толковый, между прочим: «Не пой с кашей во рту».

«Окей, постараюсь!»

* * *

Перед тем как Роб появится на сцене, в вечернем «X Factor» показывают рекламу его нового альбома. Роб получает от старого друга Дэвида Перри из Стока мейл: «Токо что видел твою рекламу на шоу, это про что вообще?»

«Это про сто пятьдесят тысяч долларов», – отвечает ему Роб.

Тема продолжается в гримерке. Отец его в связи с этим вспоминает байку – что ответил Дон Маклин, когда его спросили, в чем смысле его песни American Pie. «Смысл этой песни, – якобы ответил он. – Заключается в том, что я теперь до конца жизни могу работать когда хочу».

Роб хохочет: «Это надо запомнить!»

И запомнит.

* * *

Робу сообщили, что за кулисами в гостевой зоне находится Юрген Клопп, менеджер «Ливерпуля». Можно с уверенностью сказать, что если б речь шла про любого знаменитого музыканта или актера, Роб стал бы придумывать отговорки и причины, почему он сейчас, перед таким вот концертом, совсем не в состоянии ни с кем разговаривать. Но тут – футбольный кумир, а это совсем другое дело. Если в мире поп-музыки все – символ давления, то футбол – это умиротворение. Поэтому он выходит из гримерки поприветствовать Клоппа.

«Невероятно рад встретить вас здесь, хочу поздравить вас в связи с ливерпульскими событиями…» – обращается он к Клоппу. А вскоре уже рассказывает Клоппу, что Манэ и Коутинью в его команде мечты в онлайн-игре, в которую он бесконечно режется зимой.

Менеджер «Ливерпуля» горячо поддерживает беседу – как будто он и понимает ее важность, и хочет предложить нечто.

«А Лаллану не купил?» – скептически спрашивает Клопп.

На концерте Клопп сидит на балконе – напротив группы прям – а после концерта Роб скажет, что частенько замечал блестящие зубы Клоппа.

* * *

И еще некоторые мысли о выступлении: какие сложности и как он их преодолел или обошел.

«Меня всегда охватывает сценический страх, – говорит он. – Всегда есть уровень страха. И если я его сделал приемлемым, а не охватывающим меня целиком – я победил. Энергия, которую я использовал, чтобы быть шоуменом, вот: «Блин, это же крутейшее надувательство всех времен и народов, через пару секунд люди это поймут…» Я все шоу проживаю с мыслями «сейчас поймут, сейчас они все поймут, давай, двигайся, делай что-нибудь!» Я никогда не был особо уверен в своем певческом голосе, так что придумал такую персону, которая «смотрите, как я это делаю, не слушайте, что я пою! Не слушайте это, смотрите, как я делаю… это!» И для меня это сработало. То есть от нужды я начал развлекать, пришлось, потому что не мое же пение люди пришли слушать. Ну, как мне казалось.

Мое выступление – это спектакль, блеф и персонаж. И все это работает только при участии публики. В начале концерта я выхожу на подмостки – являюсь как император и делаю вид, что народ счастлив меня видеть. И народ, то есть публика, они включаются в игру: да, да, мы так счастливы тебя видеть! А я: “спасибо большое, что играете вашу роль!” А если аудитория отреагировала в стиле “чо за мудак” – ну все, я в говне, шоу не получится. Так что в нашем вечернем развлечении участие публики – блистательно. Я вообще на самом деле не такой храбрый, не такой уверенный и не такой высокомерный. Я просто играю такого персонажа, а мне подыгрывают».

Комик Стивен Райт говорит: «Знакомо ли вам такое чувство: раскачиваешься на стуле туда-сюда, он вот-вот опрокинется, а вы с этим ничего поделать не можете? Вот именно так я себя все время чувствую». Вот именно так я себя на сцене чувствую всегда. Но теперь я могу это канализировать куда-то. Раньше все не под контролем, страшно аж жуть – столько ж народу на меня смотрит. Теперь я это канализирую, и таким образом это работает на меня».

* * *

Несколько месяцев назад в форуме на сайте один из фанов Роба, Upfront, предложил ему снова носить тигровое нижнее белье из клипа “Rock DJ”. Идея Робу понравилась. «Благодарю моих фэнов, – говорит он, – за то, что сказали, что мне стоило бы носить то знаменитое нижнее белье, чтоб я прям почувствовал себя иконой». Он заказал несколько пар таких трусов и начал надевать их на концерты. Поначалу для того, чтобы «перед работой отнестись к себе иронично и с юмором», и, я думаю, именно для такого настроя он и сегодня вечером их надел, хотя скоро начнет их надевать просто так, всегда, как обычные трусы. Что именно это говорит обо всем, включая зыбкие границы между Робби Уильямсом-поп-звездой и мужчиной по имени Роб, с которым он делит одно тело, сказать очень сложно.

Сегодня вечером, учитывая, что он не выступал на такой публике уже некоторое время, он в это тело входит не очень долго. Этот Робби Уильямс не только появился в самом начале концерта, но он еще выступает так, как будто старается наверстать упущенное время. “Rock DJ” сегодня исполняется вторым номером, и он решает поделиться новостью о том, что надел трусы из клипа – расстегивает брюки своего белого в бабочках костюма, дабы выпустить тигра. Завтра пресса только об этом и будет писать.

Кажется, никто особо не приметил – хотя, возможно, он сам это представил как изощренный артистизм – что молнию на ширинке заклинило и он никак не может натянуть штаны.

* * *

На следующее утро Роб, похоже, получил от реакции на все это заряд энергии. «Это на самом деле очень позитивно, – утверждает он. – Лучше и быть не могло. Концерт им всем понравился. Никто не заметил, что я в ботоксе с филлерами. The Guardian поставил четыре из пяти – это для меня как шесть из пяти…» Помолчав: «Я не прочитал статью, на самом деле». Он имеет в виду, что нашел публикацию в гугле, увидал заголовок и во сколько звездочек оценен концерт и сумел удержаться от того, чтобы прочитать весь текст.

«Думаю, ничего там особенного и не было», – уверяет его Майкл.

«Ну, ты ж не знаешь, из-за чего я могу расстроиться, – возражает Роб. – Я-то уж точно что-нибудь найду».

Вот парочка наиболее возможных поводов для расстройства из в общем положительной рецензии газеты The Guardian, озаглавленной «Идеальное сочетание эго, самоуничижения и хитов»: песню “Sensational” назвали удачной, при том что ее сильная сторона – или наоборот – «нормальный рок». А “Rock DJ” оценена как «его худшая песня», которая «все еще громкая и невнятная». А вот этот кусочек, думаю, ему бы понравился: «На самом деле больше нет никого, в поп-музыке во всяком случае точно, кто так удачно сочетает мощные понты с глубочайшей уязвимостью».

* * *

В марте 2008 года я по мейлу сообщаю Робу, что я в Лос-Анджелесе. Предлагаю встретиться в следующую пятницу днем.

Вот что он ответил, полный текст: «В любое время… Я свободен в следующую пятницу и последующие дни… недели… годы».

* * *

Вот как он предпочитает объяснять:

«В 2006 году я ушел на покой, не сказав никому об этом. Я не работал три года – сидел на диване, ел картофельные чипсы и шоколад, разжирел, отпустил бороду, стал похожим на серийного убийцу. Чипсы я ел Kettle – которые в огромных пакетах, по пятницам Krispy Kreme, и от этого всего жирел и жирел, а борода все росла и росла. Я видел, что Пол Маккартни, после того как ушел из The Beatles, отрастил бороду, и с ней выглядел круто, так что я тоже отрастил, но выглядеть стал как серийный убийца».

Когда он только начал набирать вес, он даже не обратил на это внимания. Однажды он надел штаны от спортивного костюма – они обычно болтались в талии, а теперь – нет. Ему не понравилось, что кто-то затянул у них завязки, и сразу понял, кто преступник. И он такой: “зая, в следующий раз, когда захочешь надеть мои штаны от спортивного костюма, пожалуйста, не затягивай завязки. И Айда такая: ага, не вопрос. И я только пару месяцев спустя понял, что она их вообще никогда не надевала…»

Он точно не знает, сколько весил максимально. «Два-тридцать, два-сорок фунтов, наверное, – предполагает он. – Но я же был как бы на пенсии, и такая у меня была вечеринка по случаю ухода. А на вечеринке очень много тортов». Наконец он нашел способ не раздражаться по поводу слишком тесной одежды. На отдыхе в Марокко он накупил кашемировых кафтанов: «Я подумал: это ж как Злая Ведьма из мюзикла и Оби-Ван Кеноби, здорово, куплю побольше».

Ну и потом каждый день их носил.

* * *

Насколько набирать вес и отращивать бороду было способом «распопсовить» себя, перестать быть звездой? И сделать себя непригодным для исполнения этих обязанностей?

«Ну, мы-то с Айдой питались совершенно одинаково, но у нее просто метаболизм гораздо быстрее. Так что ей ничего, а я разжирел. В отношениях такое часто бывает – когда не надо заниматься охотой и собирательством – тормоза отказывают. Я помню, тогда как-то смотрел телепередачу про самого толстого мужчину в мире, в Южной Америке, и там приводились графики и картинки – сколько шоколада он съедает, и у меня мысль: так, ну у меня-то все не настолько запущено, так что у меня все нормально. Но мы, конечно, налегали на еду».

Я помню, что видел тебя тогда – ты казался довольно расслабленным и, так сказать, в себе. Ты сам себе вроде очень нравился.

«Возможно, потому что работа на горизонте не маячила. Я не обязан был идти куда-то и делать что-то, от чего мне физически плохо. И я нашел реально отличного друга».

И кемпинг в саду?

«Да, это было лето кемпинга в саду».

А зачем такое?

«Ну началось все с того, что мы отказались от всякого гламура и отправились в пустыню поглядеть на Joshua Tree, юкку древовидную. Поехали в кемпере – фургончике с койками и кухней, а я еще шефа захватил. И вот там под звездами – как на другой планете. Потом мы в другое место поехали, поблизости. Там обнаружился кемпинг, но его владельцы какие-то не очень приятные. Какие-то прям властные чересчур. А мы просто хотели тихо отдохнуть и расслабиться. После этого мы поехали в парк для кемперов в Малибу, но там оказалось грязно и сервис ужасный. А мне очень хотелось и дальше жить в кемпинге, но не в таких. Так что мы просто взяли да поставили палатку на задах сада».