Текст книги "Robbie Williams: Откровение"

И заходил в дом целый день?

«Заходили попить и попи́сать только. Вокруг моей палатки поставил заборчик, а в ней – генератор тока и нормальную кровать. Ну то есть мы реально жили на улице. Ночи напролет сидели в креслах и смотрели на звезды. К одной палатке прибавилась потом вторая, а там и пять их стало. В палатках друзья жили, а одна – для охраны».

А охрана почему не в доме?

«Потому что мы-то на улице. И мы боялись!»

* * *

В те месяцы, которые стали годами, он редко покидал свое имение, но однажды поехал на машине с другом, который навестил его в обед, в его отель в Голливуде. Именно тогда, когда Роб выглядел настолько не похоже на того всем известного Робби Уильямса, он столкнулся со старыми друзьями. И хотя он был очень рад увидеть их, но трудно представить себе более контрастных личностей по отношению к нему тогдашнему. Это были Ант и Дек.

«Они шли к себе в отель, так что я к ним присоединился, – вспоминает он. – На мне был надет мой оби-ван-кеноби. Они подумали, что я рехнулся нафиг. Парни они блистательные совершенно, но это самые нормальнейшие люди на свете. А тут вдруг появляется их приятель-поп-звезда, разжиревший на 45 фунтов, с бородищей, в кафтане – никто из Ньюкасла не поймет такое, верно ж? Уверен, они решили, что я болен психически. Таким я, может, и был в то время».

* * *

В годы его отсутствия на сцене как-то пошел даже слух, что он умер.

«Да, я сам такое слышал, действительно, – подтверждает он. – Я просто не выходил никуда три недели. Люди подумали, что я помер. А я просто пончики ел».

* * *

Сентябрь 2016 года

Он летит на частном реактивном самолете в Германию, чтоб поговорить о себе. В следующие несколько недель произойдет еще несколько подобных поездок. Иногда он только в самолете интересуется: куда летим?

Интервью эти в основном идут проторенной дорожкой. Обычно первым или вторым вопросом – в чем смысл названия альбома The Heavy Entertainment Show. Обычно в ответе он упоминает бабушкин дом:

«Софа у моей бабушки на улице Ньюфилд, город Сток-он-Трент, в доме с террасой, удобства на улице. Бабушка обо мне очень заботилась и сильно любила, без, знаете, тыканья пальцем. Просто – любила. Кормила меня углеводами сплошными: хрустящая картошка на хлебе с маслом, чай с кучей ложек сахара, а еще – шоколадки, любовь, телевидение, на котором боги. Когда я был маленьким, в Британии вещало всего три телеканала, то есть вся страна смотрела одно и то же. А в углу телевизор, и те, кого он показывал, были богами, и я был счастлив их видеть. Очень вдохновляли. Я хотел быть на них похожим. Хотел тоже появляться на телеэкране и вращаться в среде богов. Но не знал, как мне этого добиться. Мне это представлялось таким же невероятным, как растянуть резиновую ленту от Сток-он-Трента до Венеры. Я не знал, как туда добраться, просто мне туда хотелось – и все. Я ностальгирую по тому времени, из-за наивности. Шоу-бизнес – это как в “Волшебнике страны Оз”: приоткрываешь занавес, и там такой человечек с громкоговорителем. Но до того действительно ж был волшебник, и он реально был богом, и я по тому времени ностальгирую. И вот всех тех людей, которые в то время в Англии выступали в пятницу и субботу вечером, называли light entertainment – легкое развлечение. Но сила этого легкого развлечения для меня оказалась столь огромной, что я бы не сказал “легкое”, я бы сказал “тяжелое”, и из-за этого-то я и стал артистом – просто пытался стать таким, как они. Вот отсюда “Шоу тяжелого развлечения”».

Это стандартное объяснение, но иногда он отклоняется и говорит что-то вроде такого: «“Шоу тяжелого развлечения” – это мир, в котором мы живем, от мирового кризиса до кофейни, где сидишь и смотришь на прохожих. Смотреть на людей – тяжелое развлечение. Вставать и менять подгузник Чарли – тяжелое развлечение. Выходить на сцену и быть каналом для десятков тысяч отдыхающих – тяжелое развлечение. Ты развлекаешь людей вне зависимости от того, любят они тебя или ненавидят. Развлекаешь их ненависть, а если любят – то их любовь».

А иногда получаешь и такое:

«Я выдумал историю про заглавие альбома потому, что интервьюеры об этом спрашивают. Тебе врать не буду. Я чувствую, что был честен и откровенен. Ну просто я подумал: о, какой интересный, броский заголовок!»

Все эти ответы по-своему правдивы. (Воспоминания о детстве в бабушкином доме – это от сердца, это для него очень важно.) Каждый из них – причем третий ответ ничуть не более, чем первые два – честная попытка и развлечь, и удовлетворить сидящего напротив собеседника, кем бы он ни был. Единственная фантазия, которая проходит через весь процесс интервью, заключается в том, что люди находят довод сделать что-то и делают это. В жизни очень редко так бывает, причем и у Роба тоже. Мы обычно что-то делаем и только позже, если времени хватает и резонов, пытаемся понять, почему мы так поступили.

* * *

В автомобиле Роб и его свита молчат. Возможно, его мозг после разговоров о себе длинною в день разматывает и обрабатывает, что он сказал и что не сказал, что ему следовало сказать, а чего говорить не следовало. И все-таки мне интересно, какие завихрения мысли заставили Роба в конце концов сказать такое:

«Вы знаете, что королева не комментирует ничего? Вот мне интересно, сколько раз в жизни ей хотелось, блин, прокомментировать».

* * *

Они все приходят, а он все говорит. Вот некоторые сегодняшние вопросы и ответы, который он предлагает.

Являются ли деньги мотивацией?

«Никогда они мотивацией не являлись. Это нечто, что приходит попутно. Я просто более всего остального хотел всем нравиться. Хотел, чтоб народ меня любил. Но хотел, чтоб миллионы народу меня любили».

Использовали ли вы свой артистический талант в юности?

«Я играл в местных театральных постановках и всяких таких проектах, но вообще там, откуда я родом, за этот самый артистический талант и побить могут. Если ты делал нечто, что могли счесть хвастовством, то точно били. Так что я пытался вписаться в среду как можно лучше. Но я, правда, немного эксцентричен, чтоб прям полностью вписаться. Но я отлично постарался – по башке мне нечасто били. Но использовал ли я свои умения массовика-затейника в детстве? Да почти нет, я старался ни с кем и ни с чем не связываться. Я хотел быть артистом, а для моих земляков это нечто непонятное. Там надо научиться что-то руками делать и работать всю жизнь. Так что я об этом помалкивал, но сам думал, как мне этого добиться и кем я стану».

Сейчас вы счастливее, чем когда-либо?

«Определенно да, определенно, что не самый жалкий, чем когда-либо».

В чем секрет ваших с Айдой отношений?

«Химия, личность, доверие и смех. У нас все это есть, и это просто чудо, потому что я не думал, что такое может произойти со мной, для меня, что я буду достаточно ответственным или способным на любого рода отношения. Потому что я был уверен, что просто все испорчу, как обычно, потому что у меня всегда так, к тому же у меня животные наклонности, которые я совсем не прячу. И я еще – я очень хотел сохранить эти отношения, так что тут парадокс: я хочу любить, отдавать всего себя этому человеку, но также я знаю, что я животное, которое хочет трахать все, что движется. Это разрывает сердце, знаете ли. Но вот он я и вот мы вместе десять лет спустя, и я люблю ее еще сильнее. Она мой лучший друг. Нам к тому же вместе очень весело. Да уж, дико весело».

Согласитесь ли вы с утверждением, что нет ничего лучше, чем ощущать свою худобу?

«Нет, нет. Это чувство на дня три-четыре. Был период, когда я терял вес очень быстро, и смог надеть вещи из шкафа, которые не носил давно. Ну вы понимаете, те шмотки. Однажды ночью, когда Айда уже лежала в постели, я все копался в гардеробе и переоделся раз пятьдесят, наверное, и все ей “посмотри, посмотри!”. А она говорила: “Ну да, котик, хорошо, рада за тебя”. Так что был момент. Но потом получается, что тебе из-за одной проблемы не надо волноваться, а она возвращается – и бац тебе по лбу, и все начинай сначала. И надо все время на велосипед садиться и тренироваться наилучшим образом. Потому что от моей работы, моих зависимостей и от моей натуры тонким не станешь. То есть я должен быть погружен в процесс. Так что работая против Толстого Робби, я работаю против моей натуры. И это жесть».

А траву куришь?

«Нет, не курю траву. Уже какое-то время. Бросил и не собираюсь начинать снова, что для меня интересно, поскольку какая-то перемена. А эта штука – она веселая, но мозги мне трахает конкретно. Мне моя жизнь представляется в виде бутылки с пятном на донышке. Вот вроде все нормально, все чисто в бутылке, но пятно это постоянное есть. И когда я принимаю что-нибудь, что изменяет или усиливает настроение, то бутылка эта… – он издает звук, как будто бутылку встряхнули, – и грязь поднимается со дна, и все сразу мутное».

* * *

На следующее утро у него интервью с немецкой медийной личностью по имени Барбара Шенебергер, у которой свой журнал – Barbara. И на следующей обложке – она же. Тут уже немного другая расстановка сил предполагается – Барбара заставляет Роба ждать полтора часа начала интервью.

Они знакомы, общались когда-то, и она сразу начинает как будто флиртовать. Но не в смысле «ты мне нравишься», а в стиле «я на работе, сейчас включаю флиртующую профессионалку».

Она кладет на кофейный столик записывающее устройство. «Маленькое, но работает, – говорит она и добавляет: – Слышал раньше это предложение?»

«Слушай, – говорит Роб, – это для тележки. Для двух тележек».

Она объясняет, что в следующем номере ее журнала, где она появится на обложке вместе с Робом, главная тема – «лакшери». Роб тут же напрягается – это же не его тема совершенно, его стиль жизни – не как обычно у богатых. Он не имеет привычек богачей и не покупает того, что у них принято потреблять. Оказывается, правда, что именно поэтому ему есть много что интересного сказать.

«Я живу жизнью ненормальной по сравнению с той, в которой рос, – рассказывает он ей. – С деньгами и успехом многое меняется, но мои чувства…» Он обрывает себя, но подразумевает, что кое-что остается прежним. В качестве объяснения он предлагает пример: «Я все время выключаю свет за Айдой. До сих пор. У нас дом в Беверли-Хиллс площадью 32 тысячи квадратных футов, и это невероятно совершенно, мне иногда кажется, что это богатый дядя мне позволил тут пожить. Ночью Айда надевает масочку на глаза, а я встаю, иду по комнатам и выключаю везде свет. Айда еще покупает свечи такие, большие, у которых по три фитиля, зажигает их, и мы в их свете смотрим телевизор… а я все время смотрю то на экран, то на свечи, то на свечи, то на экран… и на Айду. Когда она засыпает, я свечи тушу». Далеко не в первый раз я слышу про эти свечи и про то, как чуть с ума не сошел, узнав, что каждая стоит 250 долларов (хотя они, конечно, реально гигантские, и рассчитаны на месяцы, если не на годы). «Так вот слушай, – продолжает он рассказывать Барбаре, – запах от свечей этих в доме обалденный совершенно, но я когда его слышу, мне кажется, что это запах горящих денег. Вот у меня прям такая мысль: да, пахнет дико приятно, но это запах пропавших денег!»

Он явно разрывается, ему трудно оценить это: то ли он дураком себя выставляет, то ли в высшей степени разумным и здравомыслящим. «Я все еще стараюсь получать удовольствие от такого стиля жизни и быть таким человеком, которого мы можем содержать в финансовом плане… но я нахожу затруднительным вращаться в другом экономическом круге», говорит он и рассказывает, что сопротивляется постоянному давлению насчет покупки новой одежды. «Какой-то одежды я себе накупил и больше мне не надо, и вообще никогда уже не понадобится больше. Одежда у меня есть».

Это наводит Барбару на вопрос о стиральной машине. «Я знаю, где она находится, – отвечает он. – Я видел лестницу, которая к ней ведет. И я знаю, что там – стиральная машина, потому что вещи все время чистые. Но все же, клянусь, мне очень немного нужно, и я научусь с ней управляться, если все закончится».

Она спрашивает про первую дорогую покупку в его жизни. На это у него есть отдельная история. «Когда я был ребенком, пел в Take That, то очень хотел пару джинсов “Версаче”. На дворе 1990 год, и джинсы эти для меня – ну все просто, – рассказывает он. – А я в начале существования группы Take That получал зарплату 150 фунтов в неделю, а у нас в городе Сток-он-Тренте моем родном эти самые джинсы “Версаче” стали продавать с большой скидкой. Как раз попалась пара идеально моего размера, и я ее купил. И чувствовал себя прям крутейшим и моднейшим». Три года спустя он общался с Джанни Версаче и Элтоном Джоном на вилле модельера у итальянского озера Комо. Решил, что модельеру, придумавшему эти джинсы, стоит рассказать, что они значили для того восторженного подростка. «Я подумал, что очень важно сказать Джанни Версаче – “твои джинсы меня вдохновили, я очень желал их иметь, а когда заимел – просто фантастически себя почувствовал”». На какую бы реакцию Роб ни рассчитывал, он ее не получил. «Джанни это и не задело, и вообще никак не тронуло. Он только обронил что-то типа “окей… не желаешь винограду?” или вроде того. Человеком он был очень приятным, вечер я провел прекрасно, ну просто вот не получилось его поразить историей про джинсы, которые были для меня так важны».

По завершении интервью они идут в пустой танцевальный зал, где повесили задник для фотосессии. Роб позирует, Барбара приникает к нему по-всякому.

«Сделай, чтоб я на фото выглядел как отец Джиджи Хадид», – инструктирует он фотографа.

Барбара принимает такую позу, чтобы были видны украшения на ее руке, которую она забросила ему на плечико.

«Все дело в украшениях, в аксессуарах», – поясняет она.

«Все мы – аксессуары», – замечает Роб.

* * *

Иногда он к ним летает, а иногда они к нему. В определенный день в Лондоне он сидит в номере отеля, принимает людей со всего света и отвечает на любые вопросы.

Швед: Когда меня сюда посылали, я прочитал множество интервью с вами, и у меня сложилось впечатление, что большие хиты сегодня не настолько важны, как раньше?

«Зависит от того, что за интервью вы читали и что именно я в них врал. Да нет, важны хиты, еще как. Я не хочу быть “бывшим”, с таким лейблом мое эго не справится. Я хочу хитов. Я хочу собирать стадионы. Попадать в новости. Хочу развлекать… По амбициям я не ощущаю себя на 42 года, амбиции все еще юны, жадны и им все нужно».

Испанец: Вы можете сказать, что вы – более зрелая личность? Скучаете ли вы по какому-то не очень уважительному отношению?

«Неуважительное отношение? Да его навалом. Да, я, конечно, повзрослел, но мы идем от очень маленького процента зрелости. Я лет до 37 как минимум был совершеннейшим ребенком, так что сейчас я, наверное, только что подгузники перестал носить. Может, перестал в штаны какать».

Ирландец: Есть ли у вас иммунитет к критике?

«Нет, никакого иммунитета к критике у меня нет. Слова больно ранят. Я ужасно чувствителен, и я бы очень хотел, чтоб меня не критиковали, но они будут это делать все равно. К тому же я сам не слишком большой, мягко говоря, дипломат, когда дело касается чувств других людей, так что если ты тумаки раздаешь направо и налево, то уж жди, что когда-то тебе отольется. Люди есть люди, человеки, мы не можем быть все время добрыми. Я изо всех сил стараюсь, но часто обнаруживаю, что мне далековато до той личности, которой я хотел бы быть. Так что нет, нет у меня иммунитета. Хотел бы, чтоб был – жизнь была бы проще. Но если б я был невосприимчив, то не волновался бы, а если б не волновался – не мог бы альбомы выпускать».

* * *

Он в редакции французской радиостанции NRJ, только что закончился эфир с ним. После эфира он стоит в коридоре, ловит взгляды прохожих. Кого-то вроде бы узнал. Сперва подумал – это парень из бойз-бэнда Worlds Apart, но потом понимает, кто это. «Это ж он, правильно?» – спрашивает он Майкла, который тоже явно узнал этого человека. Они догоняют, Роб спрашивает: «Ты же Джиобой?»

А Джиобой – это красивый французский мальчик-модель. «Просто Айда на тебя подписана в инстаграме», – сообщает Роб и просит о совместном фото. «Айде понравится!» – объясняет он осторожно, поскольку есть что-то совершенно нереальное в том, что Роб просит кого-то сфотографироваться с ним. Они позирует вместе. «Рад был познакомиться», говорит Роб. Когда Джиобой уходит, он объясняет: «Мы с Айдой поглядели, кто фолловит ее, и там несколько реально симпатичных парней. И мы с ней такие сразу оба: Вот этот!»

К утру Джиобой, что вполне естественно, написал в твиттер о встрече:

Не могу поверить, меня узнал @robbiewilliams! Сказал Джиобой то се… Черт, это я, да!

«Так обрадовалась, когда получила это фото…», – говорит Айда Робу в скайпе.

«А мы такие взбудораженные, – отвечает ей Роб. – Догнали его в коридоре».

Но они оба все-таки признают, что в этой ситуации есть что-то некрасивое и неприятное: «Мы узнаем инстаграмовских фолловеров», – говорит она Робу. Но как-то стыдновато, что они так рады обняться.

* * *

В другой день в Париже Роб проводит серию интервью лицом к лицу с французскими интервьюерами. Вообще французские музыкальные журналисты – это какая-то особая порода. Это обычно мужчина, немолодой, довольно…

С каким-то таким отношением и поведением, как будто он давно решает некий запутанный философский вопрос и смирился с тем фактом, что у этой поп-звезды какие-то свои, совсем другие, мысли. «В уме своем, – говорит потом Роб, – у меня такое: “похоже, от меня ждут интеллектуальных высказываний на любую тему, а этого я не умею”».

Тем не менее на более краткие вопросы он дает ответы:

Скажите пожалуйста, только честно: вы ведь мечтаете быть эстрадным певцом-крунером?

«Я хочу быть крунером, я хочу быть рэпером, звездой рок-н-ролла, скейтбордистом, баскетболистом, когда-то хотел быть автогонщиком, и хочу быть гольфистом, хочу виртуозно резаться в ФИФА, очень хочу не есть углеводы – вот это все. Нет у меня одной мечты – быть крунером. Я хочу быть всем. Нахожу, что это невозможно, но очень стараюсь».

(настойчиво) Не более крунер, чем рэпер?

«Рэпером я хочу быть больше, чем крунером. Но я ближе к крунеру, чем к рэперу».

А каждый новый альбом – это борьба?

«Да, каждый новый альбом – борьба. Ты – на милости мира и соцсетей. Это может быть довольно болезненным: ты вот делал свою фишку, растил ее, лелеял, любил, думал, что и весь мир ее полюбит, а тут тебя колотят и поливают и пинают – прям физически. Да уж, переживания могут быть очень травматичными. Так что надо быть готовым к битве. Особенно когда ты артист моего типа: эстрадный певец и знаменитость. Так что довольно страшно выходить к народу. Потому что мы просто живем в мире, где правят сенсации. И сенсационные истории – они не милые, они дрянные – потому что именно это продается. Им нужно, чтоб ты обосрался, они тебя пугают, чтоб ты обделался, а если ты не обделался, то они напишут, что ты обделался. То есть это пугает».

О чем вы более всего беспокоитесь?

«Полагаю, что главная моя обеспокоенность заключается в том, что это все у меня заберут, а выбора у меня нет, так что придется вернуться в Сток-он-Трент и жить там. Я люблю Сток-он-Трент, но я вроде как живу в стране обетованной – здесь же сказка просто, наслаждаюсь. Есть такая группа <английская> James, у них в одной песне строчка «если б не видал такого я богатства/ мог бы дальше бедным жить». Он разражается смехом, возможно, подхватив от собеседника чувство серьезного неодобрения. «Вы спросили – я дал честный ответ».

Последний вопрос: вам нравится заниматься продвижением своей музыки, или вам это скучно?

«Мне нравится быть поп-звездой – это весело. Я вот утром в самолет сел – а это мой самолет. Никого в салоне не было больше, кроме нас с друзьями. Потом я приземлился, меня загримировали, причесали, одели в красивую одежду, а моя работа – быть поп-звездой. Я прям везунчик.

Сегодня я устал.

Круто! А мог бы в Сток-он-Тренте наркотиками торговать».

Как вы изменились с шестнадцатилетнего возраста?

«Краткий ответ таков: я слегка постарел, потолстел и чувствую себя комфортно в своем теле. Я все еще гиперчувствителен, неуверен, страдаю комплексом неполноценности, я добр, весел и щедр. Также я купил билет в мечту, а мечта воплотилась в реальность».

Как долго у вас была депрессия?

«Мммм… а у вас сколько?»

* * *

Когда мы приземляемся в Лутоне, вернувшись сюда после очередной промо-поездки, Майкл изучает цифры предпродаж грядущего альбома.

«Ты поймал ветер», – говорит он Робу, имея в виду, что все организовывается и движется в верным курсом. Роб кивает. «Я Робби Уильямс, – отвечает он. – И ветер – у меня».

* * *

Он раздал десятки интервью, и еще больше запланировано. А пока он смотрит на Upfront – членский раздел его сайта. Чего сегодня хотят узнать его поклонники?

Роб, откуда у тебя такой драйв?

На этот вопрос ответ он знает: «От стыда и страха за провал».

* * *

В марте 2008 года тайно ушедшая на покой поп-звезда-затворник по имени Робби Уильямс ненадолго прервал свое необъявленное молчание в масс-медиа, появившись в самом неожиданном месте. Он дал интервью на местной радиостанции города Эксетер Gemini FM. Он это сделал только потому, что соведущей была певица Джосс Стоун, а они знакомы. Они расслабленно поболтали, но он ей много чего поведал и, помимо всего прочего, сделал такое странноватое заявление: «Я не буду больше поп-звездой, я буду уфологом профессиональным».

И тут, что называется, открыл сезон, потому что пошли бесконечные публикации на этот счет. Статьи с заголовками вроде «Вместо этого я люблю инопланетян» (обыгрывается строчка из песни “Angles” «…вместо этого я люблю ангелов». – Прим. пер.) намекали на то, что Робби сошел с ума. А он, в общем, находил это все забавным. «Мне нравится играть в этой неразберихе, когда люди думают, что я рехнулся, – говорит он. – Так что я рехнулся». Со стороны публики это тоже было неким притворством, потому что Роб никогда и не скрывал своего интереса к уфологии. Тур 2006 года – тот самый, который просто высосал из него все силы и отправил в изоляцию – носил название Close Encounters, то есть «Близкие контакты» – как фильм Стивена Спилберга про инопланетян на Земле, а сценическое оформление было создано с намеком на то, что на противоположной стороне стадиона вполне может приземлиться «тарелочка». И такого всегда было немало. Так что если интерес к данному предмету и сделал его чокнутым, то таким чокнутым, которым он всегда и был, а доказательства теперь налицо.

«Я в это верил, когда сочинял “Angels”, – отмечает он. – Поэтому я и написал “Angels”. Это песня не о ком-нибудь, а о мыслях, что ушедшие любимые возвращаются и заботятся о тебе».

* * *

Чтобы найти, с чего и когда он начал интересоваться данным вопросом, нужно вернуться назад гораздо дальше.

«Думаю, в детстве я просто принимал как факт, что существует другой мир, в котором приведения и НЛО, а легенды и мифы никакие не выдумки, а реальность, – рассказывает он. – У моей няни были тонны книжек про НЛО, и я их читал. Бабушка по отцу. Столик для спиритического сеанса и все такое прочее. Так что меня все это сильно интересовало с самого начала. А моя мама, кстати, умеет раскладывать карты таро, и к ней реально люди приходили погадать по ладони. У ее комнаты всегда были полки, набитые книгами с фольклором, мифами и сказками. Все тайны мира, эльфы, демоны, колдовство, ведьмы – для девятилетнего страшноватые книжки, но открываешь их и не можешь не поверить во все это». В книги он заглядывал, но с мамой увиденное там не обсуждал. Его это цепляло, но и нервировало. «Я жил в страхе из-за всех этих штучек, – говорит он. – Наверное, поэтому я хочу исследовать НЛО, привидений и все такое, чтобы просто понять, чего я пугаюсь ночами».

Конкретный его интерес к внеземной жизни подогрелся телепередачами и фильмами. «Думаю, тут много факторов повлияло. Например, когда я в первый раз посмотрел «Автостопом по галактике», тот сериал по телевизору, и как там космический корабль прилетел, чтоб взорвать планету. Мне десятилетнему это просто крышу сорвало. Открыло массу возможностей. Помню, один из космических кораблей Империи был длиною в полторы мили. Я подумал, что это просто невероятно».

* * *

«Как-то раз, когда мне было десять лет, – рассказывает он, – я катался на велосипеде BMX на задах футбольного поля “Порт Вейл”. И вдруг меня охватило невероятное чувство, что вот это все – нереально. И мысль эта, пробившая меня до глубины души, меня, блин, испугала. Я помчался домой со всей скоростью. Думаю, я не мог выразить это словами, слишком маленький был, так что просто не стал никому ничего рассказывать».

Он имел и более конкретный опыт встречи с непознанным. Он не выдает их за доказательства, но если спрашивают – рассказывает, и в интервью, и в жизни. Часто он просто быстренько без подробностей пересказывает, что случилось, но в 2008-м, когда он много сидел на форуме сайта теории заговоров AboveTopsecret.com, он стал общаться с администраторами этого портала, написал им по емейлу о том, что видел, и позже разрешил опубликовать. В этом тексте он приводит самые мелкие детали и подробности – и для того, чтобы добавить свою информацию к общей дискуссии, и для того, чтобы подвигнуть других людей делиться теориями, объяснениями и историями. Написано совершенно просто и ясно – не для того, чтобы развлечь или поразить читателя, а для общего дела поиска знаний. (Если это поможет еще лучше оценить тот тон, с которым представлен данный рассказ, то в мейле написано очень неконспирологически: «А я пошел смотреть “Железного человека”».)

Вот что он написал:

«Я смотрел на Сансет-Стрип, лежа в шезлонге примерно в 11.30 вечера, во дворике отеля, где я остановился. Дворик – примерно 50 квадратных футов (возможно, меньше), на его краю – пальмы и кусты, которые закрывают нас от взглядов с улицы (и улицу от наших взглядов). Мы находились там с моим другом, он лежал рядом тоже на шезлонге, мы оба смотрели вверх. Я помню, что некий объект пролетел над нами на высоте примерно 200 или 300 футов… возможно, выше, я не знаю.

Объект точно был черным с желтыми полосками на днище. Сейчас я уже не уверен, был ли он треугольным или квадратным, но точно помню, что он не издавал никакого звука вообще. Мы с другом оба его видели. Не знаю почему, но у меня родилось подозрение, что это один из наших.

В дополнение к этому наблюдению – еще один очень странный случай, свидетелем которого я был одним пятничным вечером примерно 5 месяцев назад. Мы с друзьями слышали песню “Arizona” (об НЛО), которую сами написали. На закате вдруг огромный световой шар выскочил над долиной Сан-Фернандо. В тот момент мы стояли на балконе. Когда песня доиграла, он исчез… мы включили песню снова и он вернулся… и вновь когда песня закончилась… такое повторилось четыре раза.

Во время появления и исчезновения данного светового шара началась гроза, у балкона, на котором мы стояли, ударила молния. Один из друзей сказал, что видит, как он (световой шар) пролетел прямо над нами и скрылся из поля зрения. Я лично этого своими глазами не видел, поэтому поручиться не могу, но он говорил, что уверен, что видел… мы ушли с балкона в помещение после того, как молния чуть промахнулась мимо нас, и стояли в моей студии, как вдруг откуда ни возьмись (все, кто там был, видели это) из-под двери появилась полоса черного света примерно в несколько футов, протянулась по полу примерно футов на 20 (это длина студии) и вылезла в окно напротив.

Затем в облаках появились четыре огромных белых (как прожектор) световых пятна… два напротив дома и два в паре миль за ним… Хотя форма и вид этих световых пятен и напоминает голливудские поисковые огни, но они перемещались по какой-то удивительной траектории. Это происходило примерно полтора часа примерно с 10 вечера и дальше, и потом с 2 часов полтора часа… в Лос-Анджелесе все закрывается в 2 часа ночи, так что я не знаю, имел ли какой-нибудь клуб законное право включать прожекторы в такие ночные часы… возможно, вы это выясните?»

Отель, о котором идет речь, – это Beverly Hills Hotel. Упомянутая песня записывалась в большой комнате на втором этаже его лос-анджелесского дома, дальнее крыло которого много лет служило ему звукозаписывающей студией. Друзья и соратники в студии в то время – Денни Спенсер и Келвин Эндрюс, братья из Стока, с которыми он написал много песен для Rudebox и Reality Killed The Video Star. Братья позже запостят свои подтверждения воспоминаниям Роба о той ночи.

* * *

Еще во время тура 2003 года я дал Робу книжку – и чтоб не было скучно в номерах неделями, и потому, что, как мне показалось, это та редкая книга, что его увлечет. Книга, собственно, «Они: путешествия с экстремистами» Джона Ронсона. Два года спустя он позвонит Джону Ронсону со съемочной площадки клипа Advertising Space в Блэкпуле и спросит, может ли Ронсон устроить им двоим ночевку в этом доме с призраками. Ночевка так и не устроилась, но они продолжали общаться и в феврале 2008 Ронсон предложил вдвоем отправиться на конференцию уфологов в Лафлин, Невада. Они прилетели туда из Лос-Анджелеса частным сверхзвуковым самолетом. На конференции посетили лекции и презентации и побеседовали с разными людьми, включая одну женщину, утверждавшую, что ее сына регулярно похищают инопланетяне, и ученого, который заявлял, что неоднократно удалял из людей импланты из неизвестного металла, который в них зашили инопланетяне. Эта поездка запечатлена в документальном проекте Radio 4 «Робби Уильямс и Джон Ронсон едут на другую сторону».

Роб это делал забавы ради и для того, чтобы, когда появилось время, наконец углубиться во что-то, что его всегда интересовало. Вообще за игривыми заявлениями типа «брошу поп-музыку – буду уфологом» пряталась более серьезная мысль.

Если он действительно не собирался больше быть поп-звездой – а он повторял себе, что именно так и будет – то начал понимать, что ему понадобится какое-то другое занятие. Поначалу он ожидал, что оно само подвернется. «Я надеялся, – говорит он, – что что-нибудь такое явится мне на пути из спальни в кухню». Когда данный метод не принес ожидаемых плодов, он задумался: а чем, помимо музыки, он серьезно интересуется? «Говорят, если ты нашел дело по душе и занимаешься им, то тебе никогда не придется работать, потому что ты просто делаешь то, что любишь», объясняет он. «И я подумал: ну, а у меня-то страсть к чему? В то время ею были “тарелочки”. Я подумал, действительно, если я буду заниматься делом, которое мне интересно, то, возможно, смогу даже ходить на работу и не страдать от этого».