Текст книги "Рауль, или Искатель приключений. Книга 2"

XXVIII. Тайная мысль

Таким образом прошло около двух часов; эти часы показались Раулю очень продолжительными, хотя полицейский и старался всеми силами развлечь его и развеселить постоянным разговором, который поддерживался почти им одним. В конце этого времени тот же самый дежурный, который в первый раз вводил нашего героя в кабинет регента, пришел сказать, что его королевское высочество зовет кавалера де ла Транблэ.

Рауль нашел Филиппа Орлеанского стоящим в его обычной позе, то есть облокотившимся на белый мрамор камина. Сложенные ширмы не могли уже служить никому убежищем, и было очевидно, что регент и Рауль одни находились в кабинете. Филипп устремил на кавалера взгляд, запечатленный истинно царским величием; потом, спустя несколько минут молчания, он сказал:

– Вы должны быть очень удивлены, что еще находитесь в моем дворце, а не за стенами Бастилии…

Регент замолчал, и эта пауза, видимо, требовала ответа. Поэтому Рауль поспешил сказать:

– Я не имею права удивляться… Ваше королевское высочество властны замедлить или ускорить заслуженное мною наказание, от которого я нисколько не уклоняюсь.

Филипп Орлеанский продолжал:

– Вы не защищаетесь и хорошо делаете. Это лучшее средство получить снисхождение, которого иначе вы не были бы достойны.

На это Раулю нечего было отвечать; он только низко поклонился, обдумывая слово» снисхождение «, которое произнес регент, и спрашивая себя, не последует ли за благоприятными предзнаменованиями, исчисленными полицейским, счастливая развязка, которой он, однако, не смел верить…

– Кавалер де ла Транблэ, – продолжал Филипп после некоторого молчания, – два часа тому назад вы сами сделали себя виновным более, чем были на самом деле. Вы виноваты только в том, что употребили во зло наше доверие. Преступления же двоеженства вы не совершали…

– Как, выше высочество! – вскричал Рауль, совершенно забыв этикет. – Вы знаете?..

– Я знаю истину, – перебил регент.

– Но каким образом?

– Маркиз де Тианж, который был вашим сообщником и которого я допросил, все открыл мне. Жанна де Шанбар никогда не была вашей женой.

– Ваше высочество… – пролепетал Рауль.

– Молчите, сударь! – вскричал регент, – и слушайте меня!.. С той минуты, когда вы сделались виновны только против меня одного, с той минуты, когда я уже не должен быть мстителем за дерзкое нарушение закона, я становлюсь единственным властелином вашей участи. Я один могу наказывать и прощать. Я взвесил ваши поступки, обсудил не только вашу вину, но и причины, которые заставили вас их совершить, и нашел много обстоятельств, извиняющих вас…

Регент остановился. Рауль слушал, но не понимал, и ему казалось, что он в эту минуту служит игрушкой странного и невероятного сна. В самом деле, кто бы мог не только поверить, но даже предположить, что Филипп Орлеанский, без всякой видимой причины, вдруг стал защитником того самого человека, который так жестоко оскорбил его? Что бы могло все это значить? Не хотел ли регент поймать виновного на слове? Вот о чем спрашивал себя Рауль, и ответ на все эти вопросы скоро последовал,

– Да, – продолжал регент, – вы составили себе не очень ясное понятие о важности вашего поступка. Вы не подумали, что, желая обмануть меня искусной фантасмагорией, вы оскорбляли в моей особе достоинство короля, которого я представляю. Вы хотели освободиться от соперницы, хотели уничтожить эту женщину, которую еще вчера я называл Антонией Верди, а теперь называю мадам де ла Транблэ… Вы употребили для этой борьбы странное оружие, которое случай дал вам в руки, и думали, что имеете на это право… Правда ли это, кавалер де ла Транблэ?

– Правда, ваше высочество, – отвечал Рауль.

– Вы видите, до чего доходит моя благосклонность к вам, – продолжал Филипп, – и, без сомнения, удивляетесь. Эта благосклонность будет простираться еще далее, если вы захотите… Маркиз де Тианж, который был только вашим сообщником, уже находится в Бастилии, где ему долго придется размышлять о своих преступлениях… Вы же, напротив, можете быть свободны сию минуту.

Регент остановился.

– Свободен и сию же минуту? – живо повторил Рауль.

– Да.

– Позвольте мне спросить ваше высочество, что должен я сделать для этого?!

– Согласиться на некоторые условия, которые я вам предложу.

« Тайная мысль обнаруживается!.. «– подумал Рауль.

– Как! Ваше королевское высочество удостаиваете предлагать мне условия! – вскричал он. – Когда имеете право давать мне приказания!..

– Я хочу предоставить вам выбор между Бастилией и этими условиями…

– Выбор известен заранее, ваше высочество…

– Как знать? – заметил регент.

– Удостойте объясниться, и вы оцените мое повиновение…

– Выслушайте же меня и взвесьте мои слова. Я сейчас велю отдать вам шпагу; вы сядете в мою карету и вернетесь домой. Там вы выдумаете какую-нибудь басню, чтобы оправдаться перед Жанной де Шанбар в том, что вы уехали утром таким странным образом. Вы скажете этой молодой женщине, что я хотел вас видеть, что вы более прежнего пользуетесь моею милостью и что в доказательство этой особенной милости я предоставляю вам вместе с нею помещение в Пале-Рояле…

« Ах! – с ужасом подумал Рауль, – тайная мысль… вот она – эта тайная мысль… «

– Сегодня же, – продолжал регент, – сейчас же вы приедете с Жанной де Шанбар в вашу новую квартиру. Вечером вы оба будете ужинать со мною, а завтра, на рассвете, я назначаю вас дипломатом, и вы отправитесь в Англию с моим поручением…

– Один, ваше высочество? – осведомился Рауль.

– Естественно.

– Но, ваше высочество, – сказал наш герой с притворным простодушием и как бы не угадывая замысла регента, – если я уеду завтра утром на рассвете, что же будет с моей женой?

У Филиппа Орлеанского появилась на губах та неопределенная улыбка, о которой мы уже говорили.

– Кавалер де ла Транблэ, – мягко отвечал он, – вашу жену зовут Антонией Верди, и если вы хотите взять ее с собой, я не буду вам препятствовать…

Рауль потупил голову и погрузился в мрачные и глубокие размышления. Регент оставил его на несколько минут в этом положении.

– Ну, кавалер, – сказал он наконец, – решились ли вы?

– Решился, ваше высочество, – отвечал Рауль, поднимая голову.

– Вы, без сомнения, обдумали неизбежно предстоящую вам перспективу?

– Обдумал, ваше высочество.

– Что же вы выбрали, Бастилию или Англию?

– Англию, ваше высочество.

Филипп сделал радостное движение, но тотчас скрыл его.

– Вы правы, – сказал он потом, – вы, верно, честолюбивый кавалер?

– Как всякий светский человек, ваше высочество.

– Ну, я позабочусь о зашей участи; и так как я не сомневаюсь, что вы искусно исполните ваше дипломатическое поручение, то вы можете пойти далеко.

– Принимаю предсказание вашего высочества с уважением и признательностью…

– Вы сейчас же будете освобождены, кавалер… Я жду от вас только одного.

– Что прикажете, ваше высочество?

– Дайте мне слово дворянина, что ваше согласие не скрывает намерения к побегу и что вы сегодня же возвратитесь в Пале-Рояль с Жанной де Шанбар…

– Клянусь вашему королевскому высочеству, – отвечал Рауль, – клянусь словом дворянина (он сделал ударение на последних словах), что не буду даже покушаться на невозможный побег, который, впрочем, очень далек от моих мыслей… Клянусь, что сегодня же возвращусь в Пале-Рояль и привезу с собой Жанну де Шанбар.

– Хорошо, – сказал регент, два раза позвонив в колокольчик.

Явились дежурный и полицейский.

– Кавалер де да Транблэ свободен, – сказал Филипп Орлеанский, обращаясь к последнему. – Возвратите ему шпагу!

XXIX. Громовой удар

А Слушая циничные предложения регента, Рауль говорил себе, что сейчас надо во что бы то ни стало избавиться от запоров жадной Бастилии, которая так редко выпускала свою добычу. Для этого ему нужно было обмануть Филиппа, спрятаться на несколько дней с Жанной в надежном убежище – а развалины Проклятого Замка представляли ему это убежище – потом оставить Францию навсегда и искать в каком-нибудь гостеприимном уголке земли спокойствия и счастия в любви. Все это могло осуществиться и даже довольно легко: Рауль имел два часа свободы. И эти два часа – неслыханный случай, непонятная милость судьбы! – Филипп Орлеанский сам давал ему. Правда, регент потребовал от него торжественной клятвы, что он не будет искать случаев к побегу и что сегодня же вернется в Пале-Рояль вместе с Жанной. Он взял с него слово дворянина!.. Рауль смело дал клятву; но мы знаем уже, что подобная клятва не связывала нашего героя. Впрочем, если бы он и в самом деле был дворянином и настоящим кавалером де ла Транблэ, мы думаем, что он без угрызения совести нарушил бы такую клятву, и почему нам не сознаться – в настоящем случае мы были бы очень снисходительны к его клятвопреступлению.

Получив свою шпагу из рук полицейского и поблагодарив регента за оказанную милость, Рауль должен был ждать с четверть часа, прежде чем ему сказали, что карета, которая должна была отвезти его домой, готова. Зная, что в Пале-Рояле целый день и ночь стояли готовые экипажи, Рауль удивился этой заминке. Однако он скоро угадал ее настоящую причину. Подозрительные физиономии двух лакеев, которые должны были сопровождать молодого человека, дали ему понять, что регент, делая вид, будто совершенно полагается на его слово, посылал с ним шпионов, которым поручено было наблюдать за ним.

Перед воротами дома, в котором жил Рауль, прохаживались люди, лица которых, не менее подозрительные, ясно обнаруживали, к какому почтенному классу общества принадлежали они. Это, однако, нисколько не обеспокоило нашего героя, который обладал множеством способов избегнуть всех шпионов на свете. Решительными шагами взошел он на большую лестницу, которая вела на первый этаж. Когда он позвонил, в передней послышались чьи-то шаткие шаги. Дверь растворилась, и Жак, с лицом расстроенным, красным и распухшим от слез, явился на пороге. При виде Рауля он вскрикнул от изумления и радости и, совершенно позабыв о расстоянии, разделявшем слугу и господина, бросился к нему на шею, с любовью прижал его к сердцу и вскричал голосом прерывистым и едва внятным:

– Ах, кавалер!.. это вы, мой добрый господин… а я уже думал, что более не увижу вас…

Несмотря на свой обыкновенный скептицизм, Рауль был глубоко тронут этой искренней нежностью, дружески пожал руку своего верного камердинера и сказал ему:

– Благодарю, мой добрый Жак! ты меня любишь, и я плачу тебе тем же!.. Теперь друг мой, не будем терять ни минуты… ни секунды… только быстрота может избавить нас от опасности… Запри хорошенько эту дверь, пока я пойду за мадам…

Он сделал было два шага по комнате, как Жак остановил его, и обильные слезы потекли из глаз верного слуги.

– Что это значит? – спросил Рауль, взволнованный мрачным предчувствием. – Зачем ты меня останавливаешь? О чем ты плачешь? Что здесь случилось? Какое еще несчастье угрожает мне?

– Кавалер… – пролепетал Жак, – кавалер… госпожа…

– Ну?

– Не ищите ее…

– Как не искать!.. отчего?

– Ее нет здесь…

– Ах! Боже мой! – вскричал Рауль. – Но где же она?.. где же она?..

– Она ушла… и никогда… – она сама сказала это – никогда не вернется…

– Жак! Жак! – закричал Рауль в ужасе. – Подумал ли ты о том, что ты говоришь?..

– О! мой кавалер… мой бедный кавалер… увы! я говорю правду… Она ушла… ушла навсегда…

– Но это невозможно! Да. Это невозможно! Не правда ли, невозможно?! Но отвечай мне, Жак! Отвечай же!..

Во взоре Рауля было замешательство. Он сильно потряс руку своего камердинера; Жак отвечал только стоном. Рауль выпустил его руку и упал на стул. Он сидел несколько секунд, судорожно сжимая голову обеими руками. Ему казалось, что мозг его разлетится.

– Нет… надо быть спокойным… хладнокровным… – сказал он вдруг, делая над собою одно из тех ужасных усилий, которые могут убить человека, произведя внезапное воспаление в мозгу. – Не все еще погибло, может быть… но я должен узнать все… чтобы действовать… Ты видишь, я преодолел свое горе, преодолей и ты свое волнение… я буду расспрашивать тебя точным и ясным образом, отвечай же мне быстро и точно.

– Постараюсь… – пролепетал Жак.

– Когда ушла мадам де ла Транблэ?

– С час назад.

– Ее увезли насильно?

– Ах! кавалер, разве в таком случае я был бы жив? Нет, ее не увезли… Она ушла сама…

– Чтобы никогда не возвращаться?

– Она так сказала.

– Но что же случилось в мое отсутствие? Жанна видела кого-нибудь?

– Видела, кавалер.

– Кого? – говори скорей!

– Даму…

– Что еще за дама?

– Не знаю – она была в маске…

– Кто ей отворял?

– Я.

– Что она тебе сказала?

– Что она приехала из Пале-Рояля, что вы в Бастилии и что для вашего спасения она непременно должна сейчас же поговорить с мадам де ла Транблэ…

– И тогда?

– Я доложил хозяйке… Она тотчас выбежала навстречу к этой незнакомке, провела ее в Восточную гостиную и затворила за собою дверь…

– Сколько времени продолжалось это свидание?

– Около четверти часа… Вскоре я услыхал рыдания… потом госпожа закричала:» Но это невозможно!»– а голос незнакомки, голос, который я как будто где-то слыхал, отвечал:» Вот доказательства!»Тогда рыдания послышались опять. Потом наступило молчание… дверь вскоре отворилась, незнакомка в маске прошла мимо меня, сказав на прощанье:» До свидания, Жанна де Шанбар!»и ушла.

– А! дочь сатаны! – прошептал Рауль, который понял, кто была эта таинственная незнакомка. – А! гнусная Венера!.. Проклятая Антония!! в жилах твоих недостанет крови, чтобы заплатить мне за все мучения, которые ты заставила меня выстрадать!! Продолжай, – сказал он Жаку прерывающимся голосом, – продолжай!

– Дверь гостиной осталась отпертой… я слышал, как госпожа стонала, так что сердце разрывалось; я испугался, подумав, недурно ли ей, и так как Онорина ушла на целый день, я взял смелость войти… Ах! кавалер, какое ужасное зрелище представилось мне… Бедная мадам!.. бедная, милая мадам!.. она лежала на ковре, уткнув голову в подушки дивана, и рыдала так, что вздрагивала всем телом.

XXX. Отъезд

Слезы Жака полились опять, волнение душило его, и он не мог говорить. Стоя неподвижно напротив него – с лицом, искаженным страшными мучениями, с помутневшим взором – Рауль походил на статую изумления или отчаяния. Спустя несколько секунд Жак продолжал:

– Я подошел к госпоже и заговорил с ней, сам не зная о чем… у меня мысли перепутались, когда я увидел ее в таком состоянии… Услышав мой голос, она задрожала и встала. Нельзя сказать, чтобы она была бледна… Нет, на лице ее была не бледность… Белый мрамор и воск показались бы румянами в сравнении с ним. Даже губы как будто помертвели. Взгляд ее устремился на меня, но я думаю, что она меня не видела… Мне кажется, она не видала ничего… Я спросил ее почтительно, не больна ли она, но не получил никакого ответа. Тогда я сказал:» Кавалер, наверно, выйдет из Бастилии и, может быть, скорее, чем думают. Невозможно, чтобы он был виновен; притом регент добр; он простит, и кавалер вернется… «

Я еще не успел докончить эту фразу, как барыня вскрикнула, провела обеими руками по лбу и начала говорить словно во сне:» Он вернется… Это правда… Он вернется… Поэтому я должна уйти… «

– Я думал, что она помешалась от горя, и почти испугался… Мне больше хотелось, чтобы печаль ее выразилась в рыданиях. Наконец она вошла в спальню, куда я не посмел идти за ней. Она вдруг стала очень спокойна и шла медленными, но твердыми шагами. Через минуту она вышла в гостиную, где я ждал ее, набросила на плечи шубу, закрыла капюшоном лицо и, остановившись передо мною, сказала мне:» Жак, друг мой, ты добрый и верный слуга… Я думаю, что ты меня любишь… «

« Ах, сударыня, – вскричал я, – я только и люблю на свете, что вас и кавалера… «

« Сохрани же это из любви ко мне, друг мой, – продолжала она, подавая мне маленький перстень. – Я тебе даю эту вещь не потому, чтобы она была ценная, а на память. Она моя, она принадлежала моей матери… иначе я не могла бы располагать ею «.

Я был так глубоко тронут, что с трудом нашелся поблагодарить ее… Потом, когда барыня пошла к двери, я спросил ее:

« Вы уходите?.. «

« Да, друг мой, – отвечала она, – ухожу… «

« Прикажете мне идти за вами?.. «

« Не только не приказываю, но запрещаю… «

« По крайней мере, вы скоро вернетесь?.. «

« Я никогда не вернусь… «

« Никогда?»– повторил я, не веря своим ушам.

« Никогда! никогда!»– ответила она во второй и в третий раз.

Тогда мне пришла в голову страшная мысль.

« Боже мой! Боже мой! – пролепетал я. – Стало быть, мне еще не все известно!.. Неужто кавалер умер и вы тоже хотите умереть… «

Капюшон, опущенный на лицо ее, позволял мне видеть только ее рот и подбородок. Я увидал улыбку на ее бледных губах, но какую улыбку! Ах! если я проживу сто лет, я не забуду ее никогда! Потом она отвечала:

« Успокойся, друг мой, твой господин не умер… Если бы он умер, я могла бы жить… «

« Эти слова, кавалер – слова, которые мне действительно еще слышатся и до сих пор – перевернули мой рассудок и пригвоздили меня к месту… Когда я опомнился, то был в комнате один. Госпожа ушла… ушла, чтобы никогда не возвращаться – она сама так сказала. Я видел, что она говорила правду – она не вернется, кавалер; не вернется никогда!

Жак замолчал. Долго молчал и Рауль после окончания этого печального рассказа.

– Послушай, мой добрый, мой верный Жак, – сказал он наконец, – теперь ты будешь уже не слугой моим, а другом… Еще сию минуту, пока ты рассказывал, я хотел умереть. Но умирать теперь было бы низостью. Мы должны найти мою возлюбленную Жанну и отомстить презренной твари, которая была причиной стольких несчастий…

– Ах, кавалер, – вскричал Жак, – прежде всего надо найти госпожу, а потом будет время отомстить.

– Мы найдем ее, клянусь тебе! Голос, никогда меня не обманывавший, говорит мне это!

– Да услышит вас Бог!

– Поспешим же уйти отсюда. Дом окружен шпионами.

– Как же быть?

– Они, наверно, не знают тайного прохода, который ведет на улицу Шерш-Миди, через комнату Магов. Мы выйдем через этот проход, но на всякий случай переоденемся и вооружимся. Горе тому, кто захочет захватить меня! Клянусь честью, враги не возьмут меня живого!

– И я также, кавалер, – вскричал Жак, – и я также дам себя убить прежде, чем вы будете в плену!..

– Ступай же, друг мой, отопри тайный проход, пока я в последний раз войду в спальню, в это божественное святилище любви и счастия, которое я уже не увижу более…

Жак повиновался.

Оставшись один, Рауль с трепетом переступил через порог тихого убежища, в котором он был так счастлив. Странное дело: самые развращенные души, самые холодные сердца тают от пламени горя, как воск в жаровне!.. Рауль, едва веривший в Бога – Рауль, не молившийся с тех пор, как, прогнанный из замка Ла Транблэ наследниками его приемного отца, он склонялся на едва зарытую могилу маркиза Режинальда, Рауль теперь молился о том, чтобы Господь возвратил ему его возлюбленную… Потом, опустившись на колени перед одиноким ложем, он покрыл поцелуями и слезами изголовье, на котором столько ночей покоилась очаровательная головка Жанны и которое еще сохраняло нежное благоухание ее светло-русых волос.

Когда Рауль приподнялся, он услыхал еще яснее голос своих предчувствий, который говорил душе его: «Ты найдешь ее!..»

Несколько оживленный этой смутной надеждой, Рауль сжег некоторые бумаги, не желая, чтобы они попались в руки полиции, и наполнил золотом небольшой мешок, в котором могло уместиться тысяч двадцать ливров. Потом он отправился с Жаком, ожидавшим его у тайного прохода, в комнату Магов где, как нам известно, находилось множество различных костюмов всех возможных цветов и на какой угодно рост. Там он переоделся и загримировал себе лицо, так что его невозможно было узнать.

XXXI. Два старых воина

Случайности жизни, исполненной приключений, сделали Рауля величайшим мастером в искусстве гримироваться. Никакой актер той эпохи и, без сомнения, также современных театров не сумел бы загримировать себя лучше его.

Рауль решился придать себе и Жаку наружность и физиономию отставных солдат, костюм которых составлял нечто среднее между военным и гражданским платьем. Это переодевание предоставляло еще и ту неоценимую выгоду, что позволяло иметь оружие, не привлекая ничьего внимания.

В несколько минут, с помощью жидкости, заключавшейся в одной из бесчисленных склянок, стоявших в величайшем порядке в шкафу, Рауль придал лицу своему и Жака смуглый цвет, отличающий лица старых вояк, целых сорок лет подвергавшихся бурям и непогодам. И господин и слуга наклеили себе длинные седые усы, загибавшиеся кверху, брови сделали погуще и пощетинистее и навели несколько морщин на щеках. Жесткие и седые парики покрыли их головы. Старинного покроя синие мундиры с белыми отворотами, серые штаны, длинные черные ботфорты, поднимавшиеся выше колен, и надетые набекрень изношенные плоские шляпы с потускневшими кокардами докончили превращение.

– Кавалер, – заявил Жак, глядя на своего хозяина, – встреть я вас на улице, я не узнал бы вас, хотя бы от этого зависело спасение и вашей и моей жизни.

– Так и надо, – сказал Рауль. – Теперь слушай же хорошенько и помни, что я тебе скажу: до нового распоряжения сделай мне удовольствие – отвыкни от привычки называть меня беспрестанно кавалером.

– Как же я должен называть вас, кавалер?

– Называй меня «друг».

– Друг?

– Да. Это коротко и просто, как ты видишь…

– Конечно, кавалер…

– Опять?

– Конечно, друг… Ах! кавалер, по-видимому, это так просто и легко, но мне трудно будет привыкнуть…

– Ты понимаешь, что это необходимо… Теперь я уже не дворянин… мы оба старые солдаты, стало быть, люди равные… если же ты будешь называть меня кавалером, несмотря на мое переодевание, то лучше уж кричать во все горло, кто я таков…

– Я это понимаю, друг, и постараюсь не изменить вашему инкогнито…

– Хорошо; но это еще не все. Ты должен не только разговаривать со мною фамильярно, но и говорить мне «ты»…

– Говорить «ты» вам, кавалер… то есть говорить вам «ты», друг! Я никогда не буду в состоянии!..

– Я говорю тебе, что это необходимо…

– Но, друг…

– Я хочу!

– Хорошо, друг… я вам… я тебе буду говорить «ты»… но, Боже мой! Боже мой!.. как это трудно…

– Привыкнешь. Начни же сейчас, попроси меня, например, застегнуть тебе портупею…

– Друг, – пролепетал Жак, – осмелюсь ли я попросить тебя потрудиться застегнуть мне портупею.

– Не так! Совсем не так!

– Как же надо сказать?

– Надо сказать просто: дружище, застегни мне портупею…

– Но это грубо!

– Тем лучше.

– Ах! Боже мой! как же быть?.. Но я постараюсь…

– Соберись с духом.

– Друг, застегни мне портупею…

– Вот так!

И Рауль, повинуясь просьбе, которой он с таким трудом добился от своего слуги, застегнул портупею Жака, на которой висел длинный палаш, совершенно вышедший из моды. Впрочем, в сильной руке этот палаш мог быть грозным оружием.

– В свою очередь, – сказал он потом, – и ты окажи мне такую же услугу…

Жаку более нравилось повиноваться, чем приказывать. Он поспешно застегнул портупею Рауля, на которой тоже висел палаш не менее длинный и не менее острый.

– Друг, – сказал он потом, – я хочу просить у тебя милости…

– Проси, друг мой, проси.

– Позволь мне, друг, не говорить тебе «ты», когда мы будем одни.

– Тебе этого очень хочется?

– О! больше всего на свете… Из вещей такого рода…

– Ну, я согласен, но с условием… Когда мы будем на улице, в тех местах, где много народу, везде, наконец, где могут нас слышать, ты должен обращаться со мною с большей фамильярностью, с большей смелостью, чем теперь.

– Да, друг, обещаю тебе, – сказал Жак решительным тоном. – Хорошо так, кавалер? – прибавил он потом.

– По крайней мере, гораздо лучше. Теперь поспешим закончить все приготовления; мне хочется поскорее выбраться из этого дома.

– Мне кажется, что мы готовы.

– Еще не совсем.

– Чего же еще недостает?

– Ты увидишь. Отвори последний шкаф направо…

– Этот?

– Да. Что ты видишь там?

– Оружие всякого рода: пистолеты, ружья, карабины…

– Возьми две пары пистолетов самого малого размера и положи их на стол… Теперь посмотри, что лежит на верхней полке.

– Жестяные ящики и деревянные чашки.

– В ящиках порох, в чашках пули… принеси сюда чашку и ящик. Взгляни, нет ли там пороховницы?

– Есть две роговые, оправленные в серебро.

– Наполни их порохом, положи одну себе в карман, а другую подай мне; возьми также дюжину пуль, а я пока заряжу твои и мои пистолеты.

Минуты через три Рауль и Жак спрятали заряженные пистолеты под платье. Таким образом, не берясь за шпагу, они могли располагать жизнями четырех человек. Рауль засунул задний карман кожаный мешок, наполненный золотом, и сказал:

– Вот теперь мы совсем готовы… пойдем.

– Куда?

– Я сам еще не знаю… Прежде всего надо выйти отсюда, а выбравшись на свободу, мы придумаем.

– Друг, еще один вопрос: если нас вздумают арестовать, что надо делать?..

– Стрелять в упор. Следовательно, мы успеем размозжить головы четверым.

– А потом?

– Обнажить шпаги, проложить, если можно, дорогу и убежать.

– А если бежать не удастся?..

– В таком случае надо умереть, защищаясь сколько будет силы. В выборе между Бастилией и смертью нечего колебаться. Все-таки я предпочитаю смерть.

– Понял и буду следовать твоему примеру, друг.

– Пойдем же.

– Иду, друг, иду…

Рауль вышел из комнаты Магов в переднюю и осторожно растворил дверь, которая вела на лестницу. Лестница была пуста. На дворе Рауль и Жак встретили хозяина гостиницы «Царь Соломон» Самуила. Этот старый, маленький, тщедушный и плешивый жид, не заметивший, чтобы в его гостиницу входили два солдата, которые теперь были у него перед глазами, взглянул на Рауля и Жака с глубоким удивлением и уже хотел было обратиться к ним с грубой бранью, но не успел. Рауль остановился перед ним к, не произнеся ни одного слова, сделал масонский знак. Как только старик увидел этот знак, он тотчас сорвал со своего обнаженного черепа бархатную шапочку и, поклонившись низко, как только мог, пропустил господина и слугу. Рауль прошел по двору тяжелой походкой старого солдата. Жак шел за ним, подражая ему как умел.

У ворот Рауль остановился и, крутя правой рукой свой длинный ус неподражаемым жестом, быстро и осторожно осмотрелся по сторонам. Однако физиономия его не потеряла в эту минуту выражения глубокого равнодушия. Осмотр этот совершенно успокоил кавалера. Он не увидал никого, кроме озабоченных делами граждан или мирных прохожих: одни спешили туда, куда призывали их дела, другие прогуливались, как гуляют в Париже – без цели, только затем, чтобы убить время. Улица была свободна. Очевидно, шпионы не подозревали существования тайного прохода, соединявшего оба дома.

Рауль сделал знак Жаку и, взяв его под руку, пошел по улице, напевая веселый куплет, хотя сердце его разрывалось от тоски. Скоро дошли они до набережной, и Рауль прошел Новый мост, не замедляя своей воинственной и твердой походки. Жак рассудил, что может воспользоваться правом, которое давала ему дозволенная фамильярность;

– Друг, – спросил он. – Куда мы идем?

– На улицу Круассан, – отвечал Рауль. – Кажется, там мы не встретим опасности, по крайней мере сегодня… мне нужно подумать с час, со спокойной головой, прежде чем я решусь на что-нибудь…