Электронная библиотека » Курт Воннегут » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 17 октября 2021, 14:56


Автор книги: Курт Воннегут


Жанр: Зарубежная публицистика, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Потому я говорю своей жене всякие гнусности типа:

– Что это за святой, который говорит об экономике как разъездной секретарь Национальной ассоциации производителей?

– Это люди заставляют его говорить об экономике, – отвечает жена. – Сам он не хочет, это не его сфера деятельности.

– Как Махариши умудрился провалиться в Индии, на родине искусства медитации, но достичь такого успеха у представителей среднего класса Скандинавии, Западной Германии, Англии и Америки?

– На то есть, конечно, множество причин.

– Может, потому что он говорит об экономике как разъездной секретарь Национальной ассоциации производителей?

– Думай что хочешь, – говорит жена, и в ее голосе звучит любовь. Она улыбается.

– Если его религия приносит столько добра, почему он не идет прямо в трущобы, где люди страдают по-настоящему?

– Он хочет распространить свое учение как можно быстрее, а потому начал с влиятельных людей.

– Таких как «Битлз»?

– Да, среди прочих.

– Я знаю, почему влиятельным людям Махариши нравится больше, чем Иисус. Если бы «Битлз» и Миа Фэрроу пошли вслед за Иисусом, тот бы велел им отказаться от своих денег.

И моя жена улыбается.

Стойкость

Время действия: настоящее.

Место действия: северная часть штата Нью-Йорк, большая комната, наполненная пульсирующими, извивающимися, дышащими механизмами, которые исполняют функции различных органов человеческого тела – сердца, легких, печени и так далее. Разноцветные трубки и провода поднимаются от механизмов вверх, переплетаются и исчезают в отверстии на потолке. Сбоку – чрезвычайно сложная консоль управления.


ДОКТОРА ЭЛБЕРТА ЛИТТЛА, милого, привлекательного молодого врача общей практики знакомит с содержимым комнаты и сутью проекта его создатель и руководитель ДОКТОР НОРБЕРТ ФРАНКЕНШТЕЙН.

ФРАНКЕНШТЕЙНУ 65 лет, он – бесчувственный гений от медицины. У консоли, с наушниками на голове, сидит и наблюдает за измерительными приборами и мигающими огнями

ДОКТОР ТОМ СВИФТ, увлеченный работой первый помощник ФРАНКЕНШТЕЙНА.


ЛИТТЛ: О господи! О господи!

ФРАНКЕНШТЕЙН: Да, это почки. А вот там – печень. Здесь же – поджелудочная железа.

ЛИТТЛ: Удивительно! Доктор Франкенштейн! После того что увидел, я начинаю сомневаться, действительно ли я занимался медициной. И был ли я в медицинской школе – тоже вопрос. (Показывает на один из механизмов.) А это ее сердце?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Сердце от «Вестингауза». Если вам нужно сердце, они делают их чертовски хорошо. А вот к их почкам я и на пушечный выстрел не подойду.

ЛИТТЛ: Это сердце, наверное, стоит столько, сколько весь город, где я работал.

ФРАНКЕНШТЕЙН: А поджелудочная – весь ваш штат. Это Вермонт?

ЛИТТЛ: Да, Вермонт.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Сколько мы заплатили за поджелудочную железу… Да, на эти деньги запросто можно купить весь Вермонт. Раньше никто не изготавливал поджелудочную, а нам она нужна была в течение десяти дней, а то бы мы потеряли больную. Мы обратились ко всем производителям органов: «Парни! Даешь аккордно-премиальную программу по изготовлению поджелудочной! Нам плевать, сколько это будет стоить, но к следующему вторнику нам нужен продукт».

ЛИТТЛ: И у них все получилось!

ФРАНКЕНШТЕЙН: Больная еще жива. И уверяю вас, это ливер недешевый.

ЛИТТЛ: Но ведь пациент может себе позволить такое, верно?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Да уж, расплачивается не страховкой от «Голубого Креста».

ЛИТТЛ: Сколько операций она вынесла? И за сколько лет?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Первую большую операцию я сделал ей тридцать пять лет назад. А всего с тех пор – семьдесят восемь операций.

ЛИТТЛ: Сколько же ей?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Сто лет.

ЛИТТЛ: Ну и нервы у дамы!

ФРАНКЕНШТЕЙН: Вы как раз на них и смотрите.

ЛИТТЛ: Я имел в виду – какая отвага! Какая стойкость!

ФРАНКЕНШТЕЙН: Мы каждый раз ее вырубаем. Без анестезии не оперируем.

ЛИТТЛ: Да даже и так…


ФРАНКЕНШТЕЙН хлопает СВИФТА по плечу. СВИФТ снимает наушник с одного уха, распределяя внимание между консолью и присутствующими.


ФРАНКЕНШТЕЙН: Доктор Том Свифт. Это – доктор Элберт Литтл. Том – мой помощник.

СВИФТ: Здрассте!

ФРАНКЕНШТЕЙН: У доктора Литтла врачебная практика в Вермонте. Он оказался в наших краях и попросил об экскурсии.

ЛИТТЛ: Что вы слышите в наушниках?

СВИФТ: Все, что происходит в палате пациента. (Предлагает Литтлу послушать.) Прошу вас.

ЛИТТЛ (слушает): Ничего не слышно.

СВИФТ: Даму сейчас причесывают. Там ее косметолог. Она всегда ведет себя тихо, когда ее причесывают. (Забирает наушники.)

ФРАНКЕНШТЕЙН (СВИФТУ): Нам следует поздравить нашего юного гостя.

СВИФТ: С чем?

ЛИТТЛ: Хороший вопрос. С чем?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Мне известно о той славе, что выпала на вашу долю.

ЛИТТЛ: Какой славе? Мне ничего не известно.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Вы ведь тот самый доктор Литтл, которого «Домашний женский журнал» в прошлом месяце назвал «Семейным врачом года», не так ли?

ЛИТТЛ: А, это? Да, правильно. Даже не знаю, как им это пришло в голову. Но что меня поражает гораздо больше, так это то, что человек вашего масштаба знает об этом.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Я каждый месяц читаю «Домашний женский журнал» от корки до корки.

ЛИТТЛ: Неужели?

ФРАНКЕНШТЕЙН: У меня только одна пациентка, миссис Лавджой. А миссис Лавджой читает «Домашний женский журнал». Поэтому и я его читаю. Об этом мы с ней и говорим – о том, что там пишут. Мы и о вас там прочитали в номере за прошлый месяц. И теперь миссис Лавджой повторяет: «Какой это, должно быть, милый молодой человек! Такой понимающий!»

ЛИТТЛ: Вот как?

ФРАНКЕНШТЕЙН: И вот вы здесь, что называется, во плоти. Она же написала вам письмо.

ЛИТТЛ: Да, помню.

ФРАНКЕНШТЕЙН: В год миссис Лавджой пишет тысячу писем. И получает тысячу писем в ответ. Неутомимый корреспондент.

ЛИТТЛ: А как у нее настроение? Радостное?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Если бы это было не так, то в этом была бы наша вина. Ее настроение зависит от того, как работают эти механизмы. Месяц назад ее охватила грусть, а причиной было то, что здесь, на консоли, полетел транзистор. (ФРАНКЕНШТЕЙН протянул руку к консоли и одним движением рычажка переустановил какие-то параметры. Механизмы в комнате скорректировали свою работу.) Вот. Теперь пару минут у нее будет легкая депрессия. (Он снова изменил параметры.) А теперь она будет счастливее, чем прежде. Будет петь как птичка.


ЛИТТЛ с трудом скрывает ужас.


СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА

Палата пациентки, полная цветов, коробок с конфетами и книг. Пациентка – СИЛЬВИЯ ЛАВДЖОЙ, вдова миллиардера. От СИЛЬВИИ осталась только голова, подсоединенная к трубкам и проводам, уходящим в пол, что становится очевидным не сразу. Первый кадр: ГЛОРИЯ, роскошного вида косметолог СИЛЬВИИ, стоит позади нее. СИЛЬВИЯ – красивая, преклонных лет дама, когда-то известная красавица. Она плачет.


СИЛЬВИЯ: Глория…

ГЛОРИЯ: Да, мадам?

СИЛЬВИЯ: Утри эти слезы, пока кто-нибудь не вошел и не увидел.

ГЛОРИЯ (едва не плачет сама): Да, мадам. (Вытирает СИЛЬВИИ слезы «Клинексом», рассматривает салфетку). Ну вот. Вытерла.

СИЛЬВИЯ: Не знаю, что на меня нашло. Внезапно такая печаль накатила…

ГЛОРИЯ: Каждый должен иногда поплакать.

СИЛЬВИЯ: Ну вот, все проходит. Заметно, что я плакала?

ГЛОРИЯ: Нет, нет, что вы!


Она не может совладать с собственными слезами. Отходит к окну, чтобы СИЛЬВИЯ не видела, как она плачет. КАМЕРА ОТЪЕЗЖАЕТ ОТ НЕЕ и показывает жуткую, аккуратно прибранную, с подключенными трубками и проводами, голову. Голова расположена на треножнике. Под головой, там, где у человека располагается грудь, висит черный ящик с мигающими разноцветными огоньками. Оттуда, откуда у человека обычно растут руки, из ящика торчат две механические руки. В пределах достижимости – стол, где лежат ручка, бумага, частично собранный пазл и громоздкая сумка для рукоделия, из которой высовываются спицы и незаконченный свитер. Над головой СИЛЬВИИ, на кронштейне, закреплен микрофон.


СИЛЬВИЯ (вздыхая): Ты, наверное, думаешь: какая глупая женщина! (ГЛОРИЯ качает головой, но молчит, не будучи в силах ответить.) Глория! Ты еще здесь?

ГЛОРИЯ: Да, я здесь.

СИЛЬВИЯ: Что-нибудь не так?

ГЛОРИЯ: Все хорошо.

СИЛЬВИЯ: Ты хорошая подруга, Глория. Я хочу, чтобы ты знала – я это чувствую всем сердцем.

ГЛОРИЯ: Я вас тоже очень люблю.

СИЛЬВИЯ: Если у тебя возникнут какие-нибудь проблемы, я помогу тебе. Ты только скажи.

ГЛОРИЯ: Обязательно скажу.

ГОВАРД ДЕРБИ, клерк, отвечающий в больнице за доставку почты, входит, пританцовывая, с пачкой писем – старый глупый бодрячок.


ДЕРБИ: Как сегодня наша пациентка?

СИЛЬВИЯ: Минуту назад была очень опечалена. Но теперь, увидев вас, я готова петь как птичка.

ДЕРБИ: Сегодня вам пятьдесят три письма. Одно даже из Ленинграда.

СИЛЬВИЯ: В Ленинграде живет одна слепая женщина. Бедняжка!

ДЕРБИ (сделав из пачки писем подобие веера, читает обратные адреса): Западная Виргиния, Гонолулу, Брисбен, Австралия.


СИЛЬВИЯ наугад выбирает конверт.


СИЛЬВИЯ: Уилинг, Западная Виргиния. Итак, кого мы знаем в Уилинге? (Она умело открывает конверт механическими руками, читает.) «Дорогая миссис Лавджой! Вы не знаете меня, но я только что прочитала о вас в «Ридерс дайджест» и теперь сижу и не могу унять слез». «Ридерс дайджест»? Господи! Да той статье уже четырнадцать лет! А она только что прочитала ее?

ДЕРБИ: Старый «Ридерс дайджест» никогда не умрет. У меня у самого дома есть подшивка, а ей уже лет десять. Я всегда его читаю, когда нужно немного взбодриться.

СИЛЬВИЯ (продолжает читать): «Теперь, если со мной что-нибудь случится, я никогда не стану жаловаться. Я думала, что я самая несчастная женщина на свете, после того как мой муж шесть месяцев назад застрелил свою любовницу и застрелился сам, оставив меня с семью детьми и неоплаченным «Бьюиком Роудмастером», у которого проколоты три колеса из четырех и полетела трансмиссия. Прочитав вашу историю, я теперь сижу и благодарю Господа за то, что он мне дал». Милое письмо!

ДЕРБИ: Еще бы!

СИЛЬВИЯ: Там постскриптум: «Поскорее выздоравливайте!» (Она кладет письмо на стол.) А письма из Вермонта нет?

ДЕРБИ: Вермонта?

СИЛЬВИЯ: В прошлом месяце, когда у меня было плохое настроение, я написала, как теперь понимаю, глупое, полное эгоизма и жалости к самой себе письмо молодому врачу, о котором прочитала в «Домашнем женском журнале». Мне стыдно! Я живу в постоянном страхе, меня просто трясет от мысли, что он может написать мне в ответ – если вообще напишет!

ГЛОРИЯ: Да что он сможет вам написать?

СИЛЬВИЯ: Про то, что мир полон реальных страданий, многие люди не знают, что они будут сегодня есть, и существуют сотни тысяч бедняков, которые никогда за всю свою жизнь не посещали врача. А у меня есть все – и нежная забота, и последние чудеса науки и медицины!


СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА

Коридор перед палатой СИЛЬВИИ. На двери табличка: «ВХОДИТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО С УЛЫБКОЙ!» ФРАНКЕНШТЕЙН и ЛИТТЛ готовятся войти.


ЛИТТЛ: Она здесь?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Все, что не внизу, все здесь.

ЛИТТЛ: И все, полагаю, слушаются того, что здесь написано.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Это компонент терапии. Тут мы лечим не один конкретный орган, а всего пациента.

ГЛОРИЯ выходит из палаты и, плотно закрыв дверь, начинает громко плакать.


ФРАНКЕНШТЕЙН (ГЛОРИИ, раздраженно): Плакать? И так громко? В чем дело?

ГЛОРИЯ: Дайте ей умереть, доктор Франкенштейн. Ради бога, дайте ей умереть!

ЛИТТЛ: Это ее медсестра?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Чтобы работать медсестрой, у нее не хватает мозгов. Это паршивый косметолог. За сотню долларов в неделю она занимается лицом и прической нашей пациентки. (ГЛОРИИ) Вы перешли все границы, красота. Вы уволены.

ГЛОРИЯ: Что?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Забирайте свой чек и проваливайте!

ГЛОРИЯ: Но я ее ближайший друг!

ФРАНКЕНШТЕЙН: Ничего себе друг! Вы же только что попросили меня ее вырубить.

ГЛОРИЯ: Во имя милосердия!

ФРАНКЕНШТЕЙН: Вы уверены в существовании рая? Хотите отправить ее туда, где она сразу же получит крылья и арфу?

ГЛОРИЯ: Про рай ничего не знаю. Но ад есть. Он там, в этой палате, и вы – его изобретатель.

ФРАНКЕНШТЕЙН (уязвленный, медлит несколько мгновений перед тем, как ответить): Боже! Какие вещи способны говорить некоторые люди!

ГЛОРИЯ: Пора тем, кто любит, усилить наконец свой голос.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Любит. Любовь…

ГЛОРИЯ: Вы даже не знаете, что это такое.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Любовь. (Обращаясь скорее к самому себе, чем к ней.) Есть у меня жена? Нет. Любовница? Тоже нет. В своей жизни я любил только двух женщин – мать и женщину, которая лежит там, в палате. Я только что окончил медицинскую школу, а моя мать умирала от рака всех органов. «Отлично, умник, – сказал я себе, – ты такой крутой доктор из Гейдельберга. Посмотрим, как ты спасешь от смерти свою мать». Но все мне говорили, что я ничего не смогу для нее сделать, и тогда я ответил: «Пошли к черту. Я сделаю все, что нужно». А они решили, будто я чокнутый, и на время поместили меня в психушку. Когда я вышел оттуда, она уже умерла – как и пророчили те умники. Но они не знали, на какие чудеса способна техника. Я, правда, тоже не знал, но решил выяснить. Отправился в Массачусетский технологический институт, где начал изучать механику, электротехнику и химию – долгих шесть лет! Жил на чердаке, ел черствый хлеб и сыр, который обычно кладут в мышеловку. Когда я закончил МТИ, я сказал себе: «Отлично, парень! Вероятно, ты – единственный на земле человек, достаточно образованный, чтобы заниматься медициной двадцатого века». И я стал работать на клинику Керли в Бостоне. Туда привезли женщину – настоящую красавицу снаружи и полный хаос внутри. Она была точь-в-точь как моя мать. Вдова миллиардера, оставившего ей полмиллиарда долларов. И никаких родственников. А умники опять заявили: «Эта женщина умрет». А я ответил: «Заткнитесь и слушайте! И я объясню вам, что мы будем делать».


Молчание.


ЛИТТЛ: Да, неплохая история.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Это история о любви (ГЛОРИИ). Эта история любви началась задолго до того, как вы родились, крупный специалист по любви. И она все еще продолжается.

ГЛОРИЯ: В прошлом месяце она попросила меня принести ей пистолет. Хотела застрелиться.

ФРАНКЕНШТЕЙН: И вы думаете, мне об этом не известно? (Показывает пальцем на ЛИТТЛА). Примерно тогда же наша пациентка написала мистеру Литтлу письмо, где попросила его: «Привезите мне цианид, доктор, если у вас есть сердце».

ЛИТТЛ (неприятно удивленный): Вы знали про это? Вы… читаете ее почту?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Именно так мы можем выяснить, что́ она действительно чувствует. Порой она пытается нас одурачить – притворяется счастливой. Я ведь говорил вам про сломавшийся транзистор? Это было в прошлом месяце. Мы, может, и не узнали бы про поломку, если бы не читали ее почту и не слушали, что она говорит таким недоумкам, как наш бывший косметолог. (Воодушевившись.) Слушайте! Идите туда, к ней! Можете оставаться там, сколько хотите, и задавать любые вопросы. А потом, когда вернетесь, расскажете правду: она счастливая женщина или же живет в аду?

ЛИТТЛ (раздираемый сомнениями): Я…

ФРАНКЕНШТЕЙН: Идите! А я должен кое-что еще сказать этой юной леди – этой Мисс Убийство-из-жалости года. Я хочу показать ей тело, пару лет пролежавшее в гробу. Пусть посмотрит, как привлекательна смерть. Она ведь смерти хочет для своей подруги!


ЛИТТЛ отчаянно ищет, что сказать; наконец, мимикой дает понять, что хочет быть честным и справедливым до конца, и отправляется в палату.


СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА

Палата. СИЛЬВИЯ одна, лицом отвернувшись от двери.


СИЛЬВИЯ: Кто там?

ЛИТТЛ: Друг. Вы написали мне письмо.

СИЛЬВИЯ: Я многим писала. Могу я на вас посмотреть? (ЛИТТЛ подходит.) (СИЛЬВИЯ смотрит на него с растущей симпатией.) Вы – доктор Литтл, семейный врач из Вермонта.

ЛИТТЛ (вежливо поклонившись): Миссис Лавджой! Как вы себя чувствуете?

СИЛЬВИЯ: Вы принесли мне цианид?

ЛИТТЛ: Нет.

СИЛЬВИЯ: Я бы сегодня все равно не стала принимать яд. Такой чудесный день! Хочется им насладиться. Завтрашним, кстати, тоже. Вы приехали на белоснежном коне?

ЛИТТЛ: В голубом «Олдсмобиле».

СИЛЬВИЯ: А как же ваши пациенты, которые любят вас и кому вы так нужны?

ЛИТТЛ: Другой врач заменяет меня, а я взял отпуск на неделю.

СИЛЬВИЯ: Не ради меня?

ЛИТТЛ: Нет.

СИЛЬВИЯ: У меня ведь все в порядке. Вы же знаете, в каких я умелых руках.

ЛИТТЛ: О, да!

СИЛЬВИЯ: В общем, другой врач мне не нужен.

ЛИТТЛ: Вы совершенно правы.


Пауза.


СИЛЬВИЯ: Хотя мне очень хотелось бы поговорить с кем-нибудь о смерти. Вы ведь часто с ней встречаетесь, полагаю?

ЛИТТЛ: Иногда.

СИЛЬВИЯ: И для тех, кто умирает, – это ведь благо?

ЛИТТЛ: Я слышал, так говорят.

СИЛЬВИЯ: А сами вы так говорите?

ЛИТТЛ: Врач не должен это обсуждать. Это непрофессионально, миссис Лавджой.

СИЛЬВИЯ: Почему же другие люди считают, что смерть есть благо?

ЛИТТЛ: Иногда пациент испытывает боль, его нельзя вылечить ни за какие деньги. А бывает, пациент превращается в овощ, и разум ему уже не вернуть.

СИЛЬВИЯ: Ни за какие деньги?

ЛИТТЛ: Насколько мне известно, сейчас есть возможность использовать искусственное сознание. Можно его выпросить, занять, а то и украсть. Если бы я спросил об этом у доктора Франкенштейна, он, наверное, рассказал бы мне.

Пауза.


СИЛЬВИЯ: Искусственное сознание – реальность.

ЛИТТЛ: Это он вам сказал?

СИЛЬВИЯ: Вчера я спросила у доктора Франкенштейна, что произойдет, если мой мозг начнет сдавать. Он был откровенен. Сказал, что мне не следует забивать этой проблемой свою маленькую хорошенькую головку. «Мы перейдем этот мост, когда настанет время». Так и сказал. (Пауза.) О господи! Сколько же мостов я перешла!


СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА

Комната с искусственными органами – та же самая. СВИФТ у консоли. Входят ФРАНКЕНШТЕЙН и ЛИТТЛ.


ФРАНКЕНШТЕЙН: Ну вот, вы совершили грандиозную экскурсию, и теперь мы вернулись к ее началу.

ЛИТТЛ: И я по-прежнему говорю то, что говорил в начале: «О господи! О господи!»

ФРАНКЕНШТЕЙН: Трудновато будет вернуться к аспиринам и слабительным после того, что вы здесь увидели, верно?

ЛИТТЛ: Да. (После паузы.) Какая из вещей здесь самая дешевая?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Та, что проще всего. Вот этот чертов насос. Он заменяет сердце.

ЛИТТЛ: Сколько он стоит?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Шестьдесят тысяч долларов. Есть дешевле, есть дороже. Дешевые – мусор, дорогие – как бриллианты.

ЛИТТЛ: А сколько их продается в год?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Шестьсот штук, плюс-минус несколько.

ЛИТТЛ: Плюс одна – одна жизнь. Минус одна – одна смерть.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Это в случае, если проблема с сердцем. Вам повезло, если у вас такая недорогая проблема. (СВИФТУ) Послушайте, Том, усыпите нашу пациентку, чтобы доктор Литтл увидел, как у нас заканчивается день.

СВИФТ: Но у нас еще есть двадцать минут.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Да какая разница! Поспит лишние двадцать минут – завтра будет чувствовать себя на миллион долларов, если не полетит еще один транзистор.

ЛИТТЛ: Так почему бы вам не направить на нее телевизионную камеру и не смотреть на то, что с ней происходит, на экране?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Она не хочет.

ЛИТТЛ: Ей предоставляют только то, что хочет она сама?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Так она решила. А какого черта мы должны смотреть на ее лицо? Достаточно снять параметры с приборов, и мы узнаем о ней больше, чем знает она сама. (СВИФТУ) Усыпите ее, Том.

СВИФТ: Это похоже на то, как вы останавливаете машину или выключаете горелку.

ЛИТТЛ: Неужели?

ФРАНКЕНШТЕЙН: У Тома тоже две степени – медицина и технические науки.

ЛИТТЛ: Вы устаете к концу дня, Том?

СВИФТ: Это приятная усталость – словно ты управлял большим реактивным самолетом, который летел из Нью-Йорка в Гонолулу. (Берется за рычаг.) А теперь у миссис Лавджой будет приятная мягкая посадка. (Медленно поворачивает рычаг, и механизмы замедляют работу.) Вот так.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Чудесно.

ЛИТТЛ: Она спит?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Как дитя.

СВИФТ: Все, что нам остается сделать, дождаться сменщика.

ЛИТТЛ: Никто не приносил ей чего-нибудь, с помощью чего она могла бы покончить с собой?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Нет. Да даже если бы и принес, беспокоиться не о чем. Руки сконструированы так, что ей ни за что не удастся направить на себя пистолет или поднести яд к губам – как бы ни старалась. Это придумал Том. Он – гений!

ЛИТТЛ: Поздравляю!


Раздается тревожный звонок. Свет мигает.


ФРАНКЕНШТЕЙН: Кто бы это мог быть? (ЛИТТЛУ) Кто-то вошел в ее комнату. Надо бы проверить. (СВИФТУ) Заприте дверь в палату, Том. Кто бы туда ни попал, мы его поймаем. (СВИФТ нажимает кнопку, которая запирает дверь наверху.) (ЛИТТЛУ) Вы пойдете со мной.


СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА. Палата


СИЛЬВИЯ спит, похрапывая. В палату только что пробралась ГЛОРИЯ. Она с опаской оглядывается, потом достает из сумочки револьвер и, проверив, заряжен ли он, прячет в сумку с рукоделием, лежащую на столе. ГЛОРИЯ едва успевает это сделать, как входят запыхавшиеся ЛИТТЛ и ФРАНКЕНШТЕЙН, открывший палату ключом.


ФРАНКЕНШТЕЙН: Что происходит?

ГЛОРИЯ: Я забыла здесь часы. (Показывает на часы.) Теперь они со мной.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Кажется, я запретил вам появляться в этом здании!

ГЛОРИЯ: Я и не появлюсь.

ФРАНКЕНШТЕЙН (ЛИТТЛУ): Караульте ее здесь. А я пока проверю, как и что. Не исключено, что она успела что-то натворить. (ГЛОРИИ) Не хотите ли предстать перед судом за попытку предумышленного убийства? (В микрофон.) Том! Ты меня слышишь?

СВИФТ (через переговорное устройство): Слышу!

ФРАНКЕНШТЕЙН: Разбуди ее. Я должен проверить, все ли с ней в порядке.

СВИФТ: Ку-ка-ре-ку!!!


Слышно, как механизмы на нижнем этаже начинают набирать скорость. СИЛЬВИЯ открывает глаза, приятно удивленная.


СИЛЬВИЯ (ФРАНКЕНШТЕЙНУ): Доброе утро, Норберт!

ФРАНКЕНШТЕЙН: Как вы себя чувствуете?

СИЛЬВИЯ: Так же, как всегда, когда просыпаюсь: отлично! Словно я на морском берегу. Глория! Доброе утро!

ГЛОРИЯ: Доброе утро.

СИЛЬВИЯ: Доктор Литтл! Вы решили остаться еще на день?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Это не утро. Через минуту вы опять уснете.

СИЛЬВИЯ: Я опять заболела?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Вряд ли.

СИЛЬВИЯ: Вы хотите мне сделать еще одну операцию?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Успокойтесь, прошу вас (достает из кармана офтальмоскоп).

СИЛЬВИЯ: Как я могу быть спокойной, когда мне предстоит еще одна операция?

ФРАНКЕНШТЕЙН (в микрофон): Том! Дай ей транквилизаторы.

СВИФТ (в переговорном устройстве): Будет сделано!

СИЛЬВИЯ: С чем я должна расстаться на сей раз? С ушами? Волосами?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Сейчас мы поможем вам успокоиться.

СИЛЬВИЯ: Или с глазами? Мои глаза, Норберт! Настал их черед?

ФРАНКЕНШТЕЙН (ГЛОРИИ): Ну что, крошка? Смотри, что ты наделала! (В микрофон.) Где там твои чертовы транквилизаторы?

СВИФТ: Сейчас начнут действовать.

СИЛЬВИЯ: Ладно. Не имеет значения. (ФРАНКЕНШТЕЙН осматривает ее глаза.) Так все-таки мои глаза?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Ни то, ни другое, ни третье.

СИЛЬВИЯ: Легко досталось, не жаль и потерять.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Вы здоровы, как молодая породистая лошадь.

СИЛЬВИЯ: Я уверена, появился производитель отменных глаз!

ФРАНКЕНШТЕЙН: «Эр-си-эй» делает отличный товар, но мы пока не собираемся что-либо у них покупать. (Отходит, вполне удовлетворенный.) Все отлично. (ГЛОРИИ) Вам повезло.

СИЛЬВИЯ: Я радуюсь, когда моим друзьям везет.

СВИФТ: Усыплять?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Подожди. Мне нужно еще проверить кое-что внизу.

СВИФТ: Понял. Конец связи.


СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА

ЛИТТЛ, ГЛОРИЯ и ФРАНКЕНШТЕЙН минутой позднее входят в комнату с машинами. СВИФТ сидит у консоли управления.

СВИФТ: Сменщик опаздывает.

ФРАНКЕНШТЕЙН: У него дома проблемы. Хочешь хороший совет? Никогда не женись. (Он изучает прибор за прибором.)

ГЛОРИЯ (потрясенная обстановкой в комнате): О господи! О господи!

ЛИТТЛ: Никогда не видели ничего подобного?

ГЛОРИЯ: Нет.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Она была здесь великим специалистом по волосам. Обо всем остальном заботились мы – обо всем, кроме волос. (Показатели одного из приборов озадачивают его.) Что это? (ФРАНКЕНШТЕЙН легонько ударяет по прибору, и тот начинает показывать правильные данные.) Так-то лучше!

ГЛОРИЯ (глухо): Наука…

ФРАНКЕНШТЕЙН: А что, вы думали, находится в этой комнате?

ГЛОРИЯ: Я боялась думать. Теперь я понимаю, почему.

ФРАНКЕНШТЕЙН: У вас есть хоть какое-нибудь научное образование, чтобы оценить хотя бы приблизительно то, что вы здесь видите?

ГЛОРИЯ: В школе я два раза засыпалась на экзамене по естественной истории.

ФРАНКЕНШТЕЙН: А чему вас учили в колледже косметологов?

ГЛОРИЯ: Дурацким вещам для последних дураков. Как красить лицо. Завивать и развивать волосы. Стричь волосы. Красить волосы. Ухаживать за ногтями на руках, а летом – и на ногах.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Я полагаю, вы разболтаете всем о том, что видели здесь, когда выйдете отсюда?

ГЛОРИЯ: Вероятно.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Зарубите себе на носу: у вас нет ни мозгов, ни достаточного образования, чтобы квалифицированно говорить о том, что мы здесь делаем. Понятно?

ГЛОРИЯ: Возможно.

ФРАНКЕНШТЕЙН: И что же вы скажете людям – там, снаружи?

ГЛОРИЯ: Ничего особенно сложного. Просто…

ФРАНКЕНШТЕЙН: Ну?

ГЛОРИЯ: Что у вас есть голова мертвой женщины, подсоединенная к разным машинам и механизмам, и вы целыми днями играете с ней. И что вы не женаты, и все такое прочее.


Сцена замирает, как на неподвижной фотографии. Темнеет. Светлеет. Фигуры начинают двигаться.


ФРАНКЕНШТЕЙН (в ужасе): Как вы можете называть ее мертвой? Она читает «Домашний женский журнал»! Разговаривает! Вяжет! Пишет письма друзьям по всему миру!

ГЛОРИЯ: Она – как какая-то ужасная машинка из парка развлечений, которая будущее предсказывает.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Мне казалось, вы ее любите.

ГЛОРИЯ: Иногда я вижу в ней искру того, кем она была. Эту искру я и люблю. Большинство людей говорят, что любят ее за ее мужество. Но чего стоит ее мужество, если его источник – здесь, в этой комнате? Вы повернете тут несколько выключателей или вентилей, и она с удовольствием полетит на ракете добровольцем на Луну. Но – что бы вы ни делали здесь – искра живет в ней и кричит: «Ради Господа, кто-нибудь, вырвите меня отсюда!»

ФРАНКЕНШТЕЙН (глядя на консоль): Доктор Свифт, этот микрофон включен?

СВИФТ: Да.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Не выключайте. (ГЛОРИИ) Она слышала каждое сказанное вами слово. Что вы по этому поводу думаете?

ГЛОРИЯ: Она сейчас меня слышит?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Валяйте дальше, говорите! Вы избавляете меня от множества хлопот. Теперь мне не нужно будет объяснять Сильвии, каким другом вы ей были и почему я дал вам пинка.

ГЛОРИЯ (склонившись над микрофоном): Миссис Лавджой?

СВИФТ (передавая то, что он слышит в наушниках): Она говорит: «Что такое, моя милая?»

ГЛОРИЯ: В вашей сумочке для вязания лежит заряженный револьвер, миссис Лавджой, – на тот случай, если вы больше не хотите жить.

ФРАНКЕНШТЕЙН (не обеспокоенный тем, что он услышал о револьвере, но полный ненависти по отношению к ГЛОРИИ): Вы полная идиотка. Где вы взяли револьвер?

ГЛОРИЯ: Прислали почтой из Чикаго. Было объявление в журнале «Истинная любовь».

ФРАНКЕНШТЕЙН: Они продают оружие чокнутым телкам!

ГЛОРИЯ: Если бы было нужно, я получила бы базуку. Четырнадцать девяносто восемь.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Сейчас я возьму оружие, и оно станет вещественным доказательством номер один на вашем суде. (Уходит.)

ЛИТТЛ (СВИФТУ): Не усыпите ее?

СВИФТ: Пациентка не сможет нанести себе вреда.

ГЛОРИЯ (ЛИТТЛУ): Что это значит?

ЛИТТЛ: Ее руки устроены так, что ей не прицелиться в себя из револьвера.

ГЛОРИЯ (шокированная): Они и об этом подумали!


СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА

Палата СИЛЬВИИ. Входит ФРАНКЕНШТЕЙН. СИЛЬВИЯ в задумчивости держит оружие.


ФРАНКЕНШТЕЙН: Хорошие тут у вас игрушки.

СИЛЬВИЯ: Не сердитесь на Глорию. Это я ее попросила. Умоляла принести мне револьвер.

ФРАНКЕНШТЕЙН: В прошлом месяце?

СИЛЬВИЯ: Да.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Но сейчас все уже лучше?

СИЛЬВИЯ: Да, кроме той искры.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Какой?

СИЛЬВИЯ: Искры, которую любит Глория, – крохотной искры того, кем я была раньше. Какой бы счастливой я ни была, эта искра просит: возьми револьвер и уничтожь то, что осталось.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Что вы ей отвечаете?

СИЛЬВИЯ: Я собираюсь это сделать, Норберт. Прощайте. (Она вновь и вновь пытается направить на себя револьвер, но у нее не получается. ФРАНКЕНШТЕЙН спокойно стоит рядом и наблюдает.) Что это? Почему? Это ведь случайность, верно?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Мы очень не хотим, чтобы вы навредили себе. Мы ведь вас тоже любим.

СИЛЬВИЯ: И сколько я должна так жить? Раньше я боялась спрашивать.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Я должен число вытащить из шляпы?

СИЛЬВИЯ: А может, не стоит? (Пауза.) Вы уже тащили? Сколько получилось?

ФРАНКЕНШТЕЙН: По меньшей мере пятьсот лет.


Молчание.


СИЛЬВИЯ: И что, я буду жить и после того, как вы умрете?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Ну что же, моя дорогая Сильвия, пора объяснить вам то, что я хотел вам сказать все эти годы. Каждый орган, находящийся там, внизу, способен позаботиться о двоих человеческих существах, а не об одном. Все трубки и провода спроектированы так, что к ним в считаные секунды можно подцепить второго человека. (Тишина) Вы понимаете, Сильвия? (Молчание. ФРАНКЕНШТЕЙН, страстно.) Сильвия! Я буду тем вторым. Ни один брак на свете не сравнится с нашим. Все величайшие истории любви померкнут перед нашей любовью. Ваша почка станет моей почкой! Ваша печень – моей печенью! Ваше сердце – моим сердцем. Мы будем жить в столь совершенной гармонии, Сильвия, что боги от зависти станут рвать на себе волосы.

СИЛЬВИЯ: Вы этого так хотите?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Больше, чем чего-нибудь в этом мире.

СИЛЬВИЯ: Ну что ж, тогда – пожалуйста! (Она разряжает револьвер во ФРАНКЕНШТЕЙНА.)

СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА

Та же палата через полчаса. Установлен второй треножник, на котором покоится голова ФРАНКЕНШТЕЙНА. ФРАНКЕНШТЕЙН и СИЛЬВИЯ спят. СВИФТ, рядом с которым стоит ЛИТТЛ, лихорадочно осуществляет последние соединения второй головы с механизмами, находящимся внизу. Рядом лежат гаечные ключи, горелка, прочие инструменты водопроводчика и электрика.


СВИФТ: Как-то так. (Выпрямляется, осматривается.) Как-то так.

ЛИТТЛ (смотрит на часы): двадцать восемь минут с момента первого выстрела.

СВИФТ: Слава богу, мы находились поблизости.

ЛИТТЛ: Конечно, вам нужен был водопроводчик.

СВИФТ (в микрофон): Чарли – мы здесь все установили. Как у вас там?

ЧАРЛИ (в переговорном устройстве): Все установлено.

СВИФТ: Дай им побольше мартини.

ГЛОРИЯ с остановившимся взглядом появляется в дверях.

ЧАРЛИ: Дал. Сейчас они будут на седьмом небе.

СВИФТ: Подкинь им еще и ЛСД.

ЧАРЛИ: Даю!

СВИФТ: Подожди! Я забыл про фонограф. (ЛИТТЛУ) Доктор Франкенштейн сказал – если это когда-нибудь случится, он хотел бы прийти в себя под определенную пластинку. Она среди других пластинок – простой белый конверт. (ГЛОРИИ) Попробуйте найти ее.

ГЛОРИЯ идет к фонографу, находит пластинку.

ГЛОРИЯ: Эта?

СВИФТ: Поставьте.

ГЛОРИЯ: Какой стороной?

СВИФТ: Не знаю.

ГЛОРИЯ: Одна сторона заклеена пленкой.

СВИФТ: Ставьте ту, что без пленки. (ГЛОРИЯ ставит пластинку на фонограф. В микрофон.) Будь готов разбудить пациентов.

ЧАРЛИ: Готов!


Пластинка начинает крутиться. Звучит дуэт Джанетт Макдональд и Нельсона Эдди «О, сладкая тайна жизни».


СВИФТ (в микрофон): Буди их!


ФРАНКЕНШТЕЙН и СИЛЬВИЯ просыпаются, исполненные радости и удовольствия. Сквозь полусон они наслаждаются музыкой, потом замечают друг друга и нежно улыбаются, как старые добрые друзья.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации