Электронная библиотека » Курт Воннегут » » онлайн чтение - страница 8

Текст книги "Фокус-покус"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 23:31


Автор книги: Курт Воннегут


Жанр: Литература 20 века, Классика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Шрифт:
- 100% +

16

«Все прочее» хранилось в папке из манильского картона, лежавшей на столе перед Джейсоном Уайлдером. Так Манила снова сыграла важную роль в моей жизни. На этот раз, однако, обошлось без «Сладкого Роб Роя» со льдом.

В папке хранились рапорты частного детектива, которого Уайлдер нанял следить за моей личной жизнью. Они касались только второго семестра, так что эпизода в скульптурной студии там не было. Легавый донес о 3 из 7 встреч с Приглашенной Художницей, о 2 с женщиной от ювелирной компании, принимавшей заказы на кольца классов, и о 30 или около того – с Зузу Джонсон, женой Президента. Он не пропустил ничего из наших с Зузу выходок за весь второй семестр. Только 1 эпизод он истолковал неправильно: когда я поднялся на чердак конюшни, где покоились Лютцевы колокола до постройки башни и где 2 года назад был распят Текс Джонсон. Я пошел туда с теткой студента. Она хотела посмотреть на старинные соединения балок с центральным брусом – по профессии она была архитектор. Оперативник решил, что мы с ней занимались там любовью. Ничего подобного.

Любовью мы занимались поближе к вечеру, в каптерке при конюшне, в тени Мушкет-горы на закате.

Ознакомиться с содержимым уайлдеровской папки мне предстояло только через 10 минут. Уайлдер и еще кое-кто из присутствующих хотели разобраться, обсудить, что их так беспокоит в моем поведении – а именно тот вред, который я, по их соображениям, причиняю юным умам. Мои сексуальные подвиги с женщинами старше меня Попечителей не особенно интересовали – о Президенте Колледжа я не говорю, – разве что в качестве подручного средства, которое очень пригодится, чтобы не пришлось возиться с выяснением щекотливого вопроса – нарушены мои права в свете Первой поправки к Конституции или нет.

Прелюбодеяние оставили напоследок, как пулю в лоб, после того, как расстрельная команда изрешетит меня, как швейцарский сыр.

Для Текса Джонсона, тайного литовца, содержание папки было куда серьезнее, чем для тех, кто просто собирался с ее помощью сковырнуть меня с места. Для него это было унижение похуже, чем для меня.

Хорошо еще, что они ему сказали, что мой роман с его женой – дело прошлое.

Он встал и попросил разрешения покинуть собрание. Он сказал, что предпочел бы не присутствовать, когда Совет вторично будет рассматривать «все прочее», по выражению Мадлен.

Ему разрешили выйти, и он собирался, судя по всему, уйти молча. Но когда он уже взялся за ручку двери, у него вырвались два слова, словно они его душили. Это было название романа Гюстава Флобера. Флобер написал про жену, которой надоел ее муж, и она впуталась в неописуемо глупую интрижку, а потом покончила с собой.

– «Мадам Бовари», – сказал Текс. И вышел.

Он уже был рогоносцем, а впереди его ждало распятие. Интересно, сбежал бы его отец с корабля в Корпус-Кристи, знай он, какой уготован конец его единственному сыну в условиях Американского Свободного Предпринимательства.

Я читал «Мадам Бовари» в Уэст-Пойнте. Роман был в списке обязательного чтения для студентов, на тот случай, если нам придется общаться с культурными людьми, чтобы мы не ударили в грязь лицом. Конечно, если такой случай представится. Мы с Джеком Паттоном читали «Мадам Бовари» одновременно, в одном классе. Я потом спросил, какого он мнения о романе. Как вы догадываетесь, он сказал, что чуть не лопнул со смеху.

Точно так же он отозвался и об «Отелло», и о «Гамлете», и о «Ромео и Джульетте».

Скажу вам как на духу: я до сих пор так и не решил, был Джек Паттон умный или тупой как пробка. До сих пор не могу понять, зачем он прислал мне ко дню рождения, незадолго до того, как снайпер достал его великолепным выстрелом в Хюе (произносится как Уэй), завернутый в подарочную обертку номер порножурнала «Черный поясок». Но вот чего ради он прислал этот номер – чтобы я разлакомился, глядя на девочек, одетых только в черные пояски для подвязок, или чтобы я прочел потрясный научно-фантастический рассказ, который назывался «Протоколы Тральфамадорских Мудрецов»?

Но к этому я еще вернусь.

Понятия не имею, читал ли кто-нибудь из членов Совета «Мадам Бовари». Двоим из них пришлось бы заставить кого-то читать книгу вслух. Так что не я один был озадачен последними словами Текса Джонсона под занавес.

Я бы на месте Текса, пожалуй, постарался как можно быстрее исчезнуть из студенческого городка – может быть, утопить свои горести в компании неученых типов в «Черном Коте». Я сам оказался там к концу дня. Вот было бы забавно, если бы мы с ним встретились там – пара пьяных вдрызг неразлучных друзей в кафе «Черный Кот». Было бы что вспомнить.

Представьте себе, как я ему говорю – или он мне говорит, – и оба мы лыка не вяжем:

– Я тя люблю, фукин ты фын… Ты мя поммаешь?

У одного из членов Совета был на меня зуб, по личным причинам. Это был Сидней Стоун, который, по слухам, сколотил состояньице в 1 000 000 000 долларов всего за 10 лет, главным образом за счет комиссионных при распродаже движимой и недвижимой собственности Америки иностранцам. Его коронным номером оказалась перепродажа «И.Г. Фарбениндустри» в Германии, так сказать, собственности прежнего хозяина моего отца, «И. Ай. Дюпона и Компании».

– Я многое мог бы простить под дулом пистолета, так сказать, Профессор Хартке, – сказал он. – Но только не то, что вы сделали моему сыну.

Сам он не учился в Таркингтоне. Он одолел школу бизнеса в Гарварде и экономический факультет Лондонского Университета.

– Фреду? – сказал я.

– На случай, если вы этого не заметили, – сказал он, – у меня только 1 сын в Таркингтоне. У меня вообще 1 сын, где бы то ни было.

Значит, этот 1-ственный сын, пальцем не пошевельнув, в 1 прекрасный день будет тоже стоить 1 000 000 000.

– Что я сделал Фреду? – сказал я.

А вот что я сделал Фреду: я видел, как он украл в Таркингтоне пивную кружку из нашего книжного магазина. Но то, что сделал Фред Стоун, было хуже, чем кража. Он взял кружку, выпил несколько воображаемых тостов за меня и кассира – кроме нас там никого не было – и вышел.

Я только что пришел с педагогического совета, где проблема воровства в студенческом городке обсуждалась в энный раз. Директор книжной лавки сказал нам, что есть только одно заведение, где процент похищаемого товара выше, чем в его лавке: это Гарвардский Кооперативный книжный ларек, в Кембридже.

Поэтому я вышел следом за парнем на Центральную Лужайку. Он шел к своему мотоциклу «Кавасаки» на студенческой стоянке. Я подошел к нему сзади и сказал спокойно, очень вежливо:

– Я думаю, тебе лучше пойти и поставить эту кружку на место, Фред. Или заплатить за нее.

– Ах, неужели? – сказал он. – Вы так думаете?

И он швырнул кружку о парапет Воннегутовского Мемориального Фонтана. Она разлетелась на мелкие кусочки.

– Если вы так думаете, – сказал он, – можете сами поставить ее на место.

Я доложил об этом случае Тексу Джонсону, который посоветовал мне не брать в голову.

Но меня это задело за живое. И я написал письмо отцу парня, но никакого ответа, до сегодняшнего дня, не получил.

– Я никогда не прощу вам того, что вы обвинили моего сына в воровстве, – сказал его отец на собрании Совета. Он привел мне цитату из Шекспира как бы от лица Фреда. Мне, очевидно, следовало вообразить, будто со мной говорит сам Фред.

– «Кто тащит деньги – похищает тлен, – сказал он. – Что деньги? Были деньги, сплыли деньги. Они прошли чрез много тысяч рук. Иное – незапятнанное имя. Кто нас его лишает, предает нас нищете, не сделавшись богаче»[6]6
  «Отелло». Акт 3, сцена 3. Перевод Б. Пастернака.


[Закрыть]
.

– Виноват, сэр, прошу прощения, – сказал я.

– Поздно, – сказал он.

17

Среди членов Совета был 1, которого я считал своим надежным другом. Мои слова, записанные на пленку, показались бы ему забавными и не лишенными интереса. Но его как раз и не было. Его звали Эд Бержерон, и мы с ним много раз вели откровенные разговоры о загрязнении окружающей среды, и о нечестных махинациях на бирже и в банковском деле, и так далее. По пессимизму он мне мог дать сто очков вперед.

Свое состояние, такое же старинное, как у Мёлленкампов, и заключенное в наследственных нефтяных скважинах, угольных шахтах и железных дорогах, он превратил в деньги, распродав все иностранцам, чтобы всецело посвятить себя изучению и охране природы. Он был Президентом Федерации охраны живой природы, и его фотографии природы и диких животных Галапагосских островов печатались в «Нэшнл Джиографик». Журнал даже поместил на обложке его фотографию, изображавшую морскую ящерицу, игуану, которая грелась на солнышке, жуя водоросли, а рядом с ней отощавший пингвин явно подумывал о других злободневных событиях, каковы бы они ни были в тот день.

Эд Бержерон был не просто моим закадычным другом. Он был ветераном нескольких ТВ-шоу Джейсона Уайлдера, посвященных борьбе за сохранение окружающей среды. В библиотеке я не нашел ни одной видеопленки с записью этих страстных перепалок, но в тюрьме 1 была. Она возникала откуда ни возьмись примерно каждые 6 месяцев на теле-экранах, которые никогда не выключались.

Помню, на этой встрече Уайлдер сказал, что у «зеленых» есть один недостаток – они никогда не оценивают, какие затраты труда и снижение уровня жизни потребуются, чтобы отказаться от ископаемого топлива или перерабатывать отбросы, вместо того чтобы просто сбрасывать их в океан, и так далее.

Эд Бержерон ему сказал:

– Хорошо! Тогда мне остается только сочинить эпитафию для этого некогда благодатного зелено-голубого небесного тела.

Он имел в виду нашу планету.

Уайлдер ответил ему заносчивой, покровительственной, коварной лицемерной улыбкой заядлого спорщика.

– Большинство ученых в нашем обществе, если я не ошибаюсь, – сказал он, – сочли бы эту эпитафию несколько преждевременной – она не понадобится еще несколько тысяч лет как минимум.

Это обсуждение произошло лет за 6 до того, как меня выгнали, значит, еще в 1985-м, и я не понимаю, каких ученых он цитировал. Все ученые, вплоть до костоправов и педикюрщиков, в один голос утверждали, что мы убиваем планету в бешеном темпе.

– Хотите послушать эпитафию? – сказал Эд Бержерон.

– Если это так необходимо, – сказал Уайлдер с тем же лисьим оскалом. – Должен вам, однако, напомнить, что вы не первый из тех, кто кричит, что человечество вот-вот погибнет. Уверен, что даже в Египте, еще до того, как возвели первую пирамиду, нашлись люди, которые добивались дешевой популярности, вопя: «Все кончено».

– Есть некоторая разница между нашим временем и Египтом до того, как там возвели первую пирамиду… – начал Эд.

– … И до того, как китайцы изобрели книгопечатание, и до того, как Колумб открыл Америку, – вставил Джейсон Уайлдер.

– Точно, – сказал Бержерон.

– Разница заключается в одном: мы, на свое несчастье, знаем, что происходит, – сказал Бержерон, – и тут уж не до шуток. И это послужило поводом для таких самовлюбленных, кокетничающих шарлатанов, как вы, в угоду богатеям, без стыда и совести пакостящим все вокруг, делать вид, что состояние атмосферы, воды и почвы – вопрос жизни и смерти! – можно так же спокойно обсуждать, как и то, сколько ангелов могут танцевать на шерстинке теннисного мяча.

Он разозлился.

Когда эту старую пленку запустили в Афинах незадолго до великого исхода, она вызвала живой интерес. Я смотрел передачу с несколькими своими учениками. После один из них меня спросил:

– Кто прав, Профессор, – борода или усы?

Уайлдер носил усы. У Бержерона была бородка.

– Борода, – сказал я.

Вполне вероятно, что это было едва ли не последнее слово, которое я сказал заключенному перед побегом из тюрьмы, до того, как моя теща решила наконец заговорить о своей громадной щуке.

Эпитафия на смерть нашей планеты, которую сочинил Бержерон и которую, по его словам, следовало высечь огромными буквами на обрыве Большого Каньона, чтобы экипажи летающих тарелок увидели ее издали, звучала, помнится, так:

МЫ МОГЛИ БЫ ЕЕ СПАСТИ, ЕСЛИ БЫ НЕ БЫЛИ ПОСЛЕДНИМИ СКУПЕРДЯЯМИ.

Только вместо «последними» он употребил словцо позабористей.

Я больше никогда не увижу Эда Бержерона, не получу от него вестей. Он вышел из Совета вскоре после того, как меня выгнали, и все равно не попал бы в число заложников. Интересно было бы послушать, что он скажет своим захватчикам и что он скажет о них. Он любил повторять мне то, что сказал моему классу в своей лекции: человек превратился в стихийное бедствие. Человек стал смерчем, ураганом и градобитием, человек стал потопом. Так что он мог бы сказать, что наш Сципион – это Помпеи, а толпа беглых преступников – поток лавы.

Из Совета он вышел вовсе не потому, что они меня выставили. Его постигли по меньшей мере две личные трагедии, сразу, одна за другой. Компания, перешедшая к нему по наследству, производила самые разнообразные материалы из асбеста, а асбестовая пыль оказалась одним из сильнейших канцерогенов, уступая разве что эпоксидным смолам и кое-каким радиоактивным веществам, попадающим в атмосферу в виде случайных выбросов, да водоносным источникам поблизости от атомных электростанций и заводов, производящих ядерное оружие. Он сам мне сказал, что чувствовал себя преступником, хотя в глаза не видал ни одной фабрики, производящей эти материалы. Он и продал их за бесценок, потому что Сингапурская компания, получившая их почти задаром, получила в придачу к машинам и строениям все штрафные санкции и длинный список материалов, громадные запасы которых в нашей стране продавать было запрещено. Эти сингапурцы пошли на то, что Эд никак не решался сделать: они сбыли с рук весь «раковый» кафель и черепицу и все прочее развивающимся африканским странам.

А потом его сын Брюс, кончивший Таркингтон в 85-м, гомосексуалист, поступил в кордебалет ревю «Карнавал На Льду». Это бы еще ничего – Эд понимал, что некоторые люди рождаются гомосексуалистами, тут уж ничего не попишешь. И Брюсу было так хорошо в этом айс-ревю. Он не только прекрасно катался на коньках, но и был непревзойденным танцором, может быть, лучшим в Таркингтоне танцовщиком или танцовщицей. Брюс иногда заглядывал к нам и танцевал с моей тещей, просто ради того, чтобы потанцевать. Он говорил, что она – лучшая партнерша, какая у него была, и она о нем говорила то же самое.

Я ей ничего не сказал, когда он через 4 года после окончания колледжа был найден задушенным собственным ремнем, в мотеле в Дюбеке, и на трупе насчитывалось около 100 колотых ран. Вот вам снова Дюбек.

18

ШЕКСПИР

Я считаю, что Уильям Шекспир – самый мудрый человек из всех, о ком я слышал. Впрочем, если говорить начистоту, то ничего тут особенного нет. Мы – невыносимо самодовольные животные, а на самом-то деле просто недоумки. Спросите любого учителя. Да нет, учителя можете не спрашивать. Спросите первого встречного. Собаки и кошки куда умнее нас.

Если я и говорю, что члены Таркингтоновского Попечительского Совета – болваны и те, кто втравил нас во Вьетнамскую войну, – болваны, то вы, надеюсь, поймете, что себя я считаю первейшим болваном из всех. Ну посмотрите, до чего я докатился и как я из кожи лез, чтобы оказаться именно здесь и нигде больше. Бац! И в яблочко.

И если я знаю, что мой отец был лошадиной задницей и мать моя была лошадиной задницей, то сам я – не что иное, как лошадиная задница, так? Можете спросить моих отпрысков, как законных, так и незаконных. Они-то знают.

На том заседании Совета шансов у меня было не больше, чем у китайца – на хорошую работу (прошу простить мне эту расистскую пословицу), в основном из-за тех сексуальных откровений, которые Уайлдер держал в папочке. Когда я пытался отбиться от его обвинений, я понятия не имел, что он вооружен до зубов, – а это старинный сюжет самых потешных балаганных комедий.

Я возражал ему, что долг учителя – откровенно беседовать со студентами высшего учебного заведения обо всех проблемах и заботах человечества, а не только учить их предмету, как предусмотрено в программе.

– Только так мы можем завоевать их доверие, чтобы им тоже захотелось высказаться, – добавил я, – и чтобы они поняли, что знания не разложены по полочкам, а неразрывно связаны между собой, что одно вытекает из другого и неотделимо от единственной великой науки, которую мы должны изучать, раз уж нас послали на Землю, – от самой жизни.

Я сказал, что сомнения, которые я посеял в умах студентов, рассказывая о Системе Свободного Предпринимательства и о том, как к ней относился мой дедушка, в конце концов только укрепят их уверенность в этой системе. Я заставил их самостоятельно искать доводы в пользу того, что Свободное Предпринимательство – единственная стоящая система в мире.

– Люди сильнее всего, – сказал я, – когда они опираются на собственные принципы, заставляющие их верить в то, во что они верят. Таким образом они учатся стоять на собственных 2х ногах.

– А вы не говорили, что Соединенные Штаты – куча отбросов? – сказал Уайлдер.

Я на минуту задумался. Кажется, это Кимберли записать не успела.

– Я мог сказать, но иначе, – ответил я, – я говорил, что все страны крупнее Дании – кучи отбросов, но это же шутка, сами понимаете.

Я и теперь готов на 100 процентов поддержать это мнение. Все страны крупнее Дании – просто кучи отбросов.

С Джейсона Уайлдера было достаточно того, что он слышал. Он попросил передать папку мне, и она пошла по рукам членов Совета.

Он сказал:

– Прежде чем вы ознакомитесь с материалом, я хочу вам сказать, что Совет дал обещание не разглашать содержание этой папки вне стен этого зала. Она поступает в ваше полное распоряжение, при условии, что вы немедленно покинете колледж по собственному желанию.

– Господи… – сказал я, – что же там такое? И почему Текс Джонсон выскочил отсюда как ошпаренный?

– Один документ, в самом низу, – сказал Уайлдер, – очень его огорчил.

– Что это может быть? – сказал я. Положа руку на сердце, я не мог себе представить, чем я так огорчил Текса. Когда я занимался любовью с его женой, я просто хотел сделать нас 2х немного счастливее. Я не думал о том, что она чья-то жена. Когда я с женщиной, у меня на уме совсем другое, и мне совершенно не важно, за кем она замужем. Не могу говорить от имени Зузу, но сам-то я не хотел причинить Тексу ни малейшего огорчения. Когда Зузу говорила о нем пренебрежительно, я сначала должен был вспомнить, кого она имеет в виду, и сразу же вставал на его защиту.

На первый взгляд этот документ, лежавший «в самом низу», показался мне каким-то расписанием – может, рейсов автобуса из Сципиона в Рочестер, и я было принял его за не слишком тонкий намек на то, что мне надо убираться из городка как можно скорее. Но тут до меня дошло, что все сроки прибытия и отправления относились лично ко мне, а депо, так сказать, представлял собой дом Президента Колледжа.

Точность дат и цифр была завизирована Терренсом У. Стилом, которого я знал просто как Терри. Его полного имени я не знал – я думал, что он новый садовник, работающий в городке, он сам так сказал. Выяснилось, что он – частный детектив, которого Текс нанял, чтобы собрать на меня компромат. То немногое, что он мне рассказал о себе, могло быть целиком выдумано ГРИОтм, а может, почти все было правдой. Кто знает? Кому это интересно?

Помню, он мне рассказывал, что его жена вдруг сделала открытие, что она лесбиянка, и влюбилась в женщину, диетолога старших классов.

Обе женщины скрылись вместе с 3 его детьми. Эту историю запросто мог сочинить ГРИОтм.

Эта таблица, относящаяся ко мне и Зузу, была подписана детективом и заверена нотариусом. Нотариуса я знал. Его все знали. Это был Лайл Хупер, брандмайор и владелец кафе «Черный Кот». Его убьют вскоре после массового побега из тюрьмы. Этот документ, с подписями и печатями, окончательно убедил меня в том, что моя постоянная должность полетела ко всем чертям.

Уайлдер сказал, что остальные документы в папке – свидетельства, собранные детективом по его поручению. Они подтверждали тот факт, что я вел себя как бесстыдный прелюбодей, с того самого момента, как прибыл со своей семьей в Сципион.

– Я полагаю, вы со мной согласитесь, – сказал он, – что ваше поведение в этой долине может служить образцом распущенности и аморальности.

Я положил папку на стол, не раскрывая, чтобы подчеркнуть, что мне ни к чему заглядывать внутрь. Я как будто бросил на стол свои карты, играя в покер. При этом я прикрыл папкой экземпляр ежегодного отчета Казначея, размноженного перед заседанием и разложенного напротив каждого кресла. Уходя, я незаметно прихвачу с собой этот отчет и узнаю из него нечто, до того мне не известное. Колледж продал всю свою собственность в городке под холмом, в том числе развалины пивоварни, и фургонной фабрики, и ковроткацкой мастерской, и землю, на которой стояло кафе «Черный Кот», продал той же японской корпорации, которая владела тюрьмой.

А затем Казначей поместил все деньги, полученные от продажи, за вычетом налогов на продажу недвижимости и гонораров юристам, в модные акции «Космического Телемаркета».

– Это не самые счастливые минуты в моей жизни, – сказал Уайлдер.

– Да и в моей тоже, – сказал я.

– К нашему общему сожалению, – сказал он, – рука на небесах расписывает судьбы…[7]7
Рука на небесах расписывает судьбы,Изящен почерк, безупречен слог;Поститесь, умничайте,Лейте слезы –Перечеркнуть не сможете тех строк.Омар Хайям. Пер. с англ.

[Закрыть]

– Хорошо сказано, – заметил я.

Наконец заговорил Председатель Совета, Роберт Мёлленкамп. Он был неграмотен, но прославился среди Таркингтонцев и, несомненно, в родных местах своей феноменальной памятью. Как и отец основателя колледжа, его предок, он мог выучить наизусть любой текст, если ему прочтут его вслух раза 3. Я познакомился с несколькими заключенными в Афинах, тоже неграмотными, которые ему бы не уступили.

Он решил процитировать на этот случай Шекспира.

– Я прошу занести в протокол, – сказал он, – что и для меня это был крайне мучительный эпизод.

А затем он произнес монолог из «Ромео и Джульетты», в котором умирающий Меркуцио, остроумный и храбрый друг Ромео, описывает полученную на дуэли рану:

– «Ну, конечно, колодцы глубже и церковные двери шире. Но довольно и этой. Кликни меня завтра, и тебе скажут, что я отбегался. Для этого света я переперчен, дело ясное. Чума возьми семейства ваши оба!»[8]8
  Перевод Б. Пастернака.


[Закрыть]

Оба семейства, естественно, были Монтекки и Капулетти, враждующие семьи Ромео и Джульетты, из-за бессмысленной распри которых Меркуцио и отправился в Рай.

Этот монолог я переписал из «Крылатых слов» Бартлетта. Если бы побольше нашлось людей, которые честно признались бы, что позаимствовали перлы своей мудрости из этой книги, а не из оригинала, всем бы стало легче дышать.

Если бы Меркуцио существовал на самом деле и если бы Рай существовал, то он там тусовался бы с павшими во Вьетнаме мальчишками-тинейджерами и быстро нашел бы с ними общий язык – они-то знают, каково умирать из-за тщеславия и глупости других людей.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации