Текст книги "Красавицы Бостона. Монстр"

– А у нас были совместные планы? Извини, не припомню. В любом случае, спасибо, что сообщил актуальную информацию о встрече, на которую я и так не собиралась приходить. А теперь не пора ли тебе заняться поручениями моего отца? – Я постучала себе по подбородку.

Несмотря на его суровый взгляд, я видела, что он слегка озадачен новообретенной твердостью характера, которую я решила продемонстрировать.

– Давай-давай! – весело пропела я, хлопнув в ладоши. – Как ты уже сказал, мой отец отстегивает тебе кругленькую сумму и не за твои интеллектуальные способности, которых тебе, на мой взгляд, явно недостает. Дай нам знать, когда раздобудешь больше информации о виновнике утечки. – Я развернулась и быстро зашагала прочь, оставив его в холле одного и больше не удостоив взглядом.

Я пошла на кухню, подхватила маму, как ребенка и повела в комнату, где ее уже ждала горячая ванна. Я мыла ее волосы, говоря ей все, что она хотела услышать.

Что она красивая, любимая и сильная. Что папа приползет к ней на коленях с украшениями, винтажными сумками и повезет ее в отпуск. А если она захочет, то может потрепать ему нервы какими-нибудь юридическими документами, которые перепугают его до смерти.

– Ох, Эшлинг, я сегодня глаз не смогу сомкнуть. Ты не могла бы погладить меня по волосам, пока я все же не засну? – простонала мама, когда спустя несколько часов неустанной заботы о ней я сказала, что мне нужно в душ.

Я сдержанно улыбнулась, присаживаясь обратно на край кровати.

– Да. Конечно.

Я часами гладила ее по волосам. Когда она, наконец, заснула, а мои пальцы онемели, я вернулась в свою комнату, быстро приняла душ, легла в кровать и заплакала.

Я плакала из-за мамы и всех тех страданий, которые ей пришлось вынести в этом браке.

Плакала из-за миссис Мартинес, которую бросила посреди важной встречи, чтобы потушить очередной пожар в семье Фитцпатрик, учиненный моими эгоистичными, самовлюбленными родителями.

А еще я плакала по самой себе, потому что была не такой, как мои братья и их жены.

Я не обрела свой счастливый конец. Мне было суждено влюбиться в монстра в моей истории, в персонажа, который, скорее всего, будет повержен.

Но сильнее всего я плакала из-за Сэма.

Потому что он был единственным мужчиной, способным разбить мое сердце.

И потому, что он решил его разбивать. Часто.

Четвертая

Сэм

Первая выпущенная мной пуля пробила мужчине грудь. Прямое попадание в сердце.

Вторая попала его другу в лоб, отчего тот отлетел назад, будто кегля для боулинга, и с воплем приземлился на своего товарища по оружию.

Немногие были такими хорошими стрелками, как я.

Однажды один отставной военный сказал мне, что из меня получился бы отличный снайпер. Но мне никогда не светило пойти в армию. Я был эгоистом, которому нравилось вести свои собственные войны и у которого не было ни времени, ни терпения на чужие.

В воздухе повисла тишина, отголоски выстрелов все еще звенели в моих ушах. В нос ударил слабый запах пороха и крови.

Я редко ввязывался в бандитские разборки, но, когда это все же случалось, получал несказанное наслаждение. Насилие меня успокаивало. Не воспламеняло и не будоражило мою кровь, а, наоборот, охлаждало ее.

Спокойно достав сигарету, я закурил и неспешно направился к лежащим мужчинам. Мы были на чердаке в Бруклайне[22]22
  Бруклайн – городок в окрестностях Бостона; его название созвучно с нью-йоркским округом Бруклин, однако это разные населенные пункты.


[Закрыть], прямо над магазинчиком, где всего несколько недель назад проходила крупная сделка по продаже наркотиков. На территории Василия Михайлова, которую я захватил за последние месяцы.

Во времена, когда улицами Бостона правил Трой Бреннан, уровень групповой преступности стремился к нулю. У всех был свой уголок мира, которым можно править, руководить и владеть. Трой был справедливым младшим боссом. Он не страдал тяжелой формой бреда величия, чего не скажешь о его предшественниках, и без труда держался Южного района, которым правил железным кулаком.

У меня, однако же, были другие правила, другие стремления и совершенно другой взгляд на жизнь. Передо мной можно было либо прогнуться, либо сломаться. Никаких компромиссов, я хотел заполучить каждый уголок этого города и все, что в нем находится.

С тех пор, как я вступил в должность, шло нескончаемое кровопролитие. Я не ограничился одним пальцем. Я отнял всю гребаную руку и построил империю на костях и крови.

Первыми передо мной склонились итальянцы. Сразу же. После первого совершенного мной раунда расправы над их боссами большинство сбежало в Нью-Йорк и Чикаго. В местных газетах это событие было отмечено как «Ночь длинных ножей», во время которой я убил по меньшей мере десять гангстеров в их собственных постелях.

Вслед за ними на задворки подпольных карточных игр и торговли наркотиками отошли латиноамериканцы после того, как я нанес по ним удар.

Русские, однако, оказали сопротивление. Бруклайн принадлежал Братве, и мне пришлось буквально вырывать его у них из рук, задействовав немало сил и увеличив число убитых на улицах. Разгорелась нескончаемая битва с огромным количеством случайных жертв, покушений с обеих сторон и бесконечными проблемами.

Опустившись на одно колено, я достал из заднего кармана черную одноразовую перчатку, натянул ее и вытащил первую пулю из груди мужчины. Затем подошел к своей следующей жертве. К счастью, пуля не слишком сильно испачкалась в мозговом веществе, которое чертовски сложно отмыть.

Я вытер обе пули о рубашки убитых, убрал их в карман и, вздохнув, встал и продолжил разбираться с остальным.

– Насколько все плохо? – отрывисто и с нескрываемым раздражением спросил я.

– Плохо, – прохрипел позади меня Беккер, один из моих солдат, ерзая на полу пыльного чердака. – Похоже, мне прострелили легкое.

– А я, кажется, сломал руку, – добавил лежащий рядом с ним Ангус.

Оба полудурка не получили даже школьного аттестата, но каким-то образом сумели оценить свое состояние с медицинской точки зрения. Я подошел к двум никчемным типам, которых нанял выполнять грязную работу, и окинул их бесстрастным взглядом.

Невероятно. Мало того, что мне в итоге пришлось делать все самому и вытирать пол двумя придурками из Братвы, которые украли у меня деньги, – ладно, не выплатили долю, которая полагалась мне за сделку, – а после этого всадить в них пару пуль. Так теперь я еще должен обеспечить этим двум соплякам медицинскую помощь.

Умолчим о том, что я, черт возьми, слетел с катушек и вел себя, как ревнивая подружка, жаждущая кровавой расправы, потому что у меня выдался чертовски непростой месяц.

– Вставай. – Я перевернул Беккера носком ботинка и, сделав глубокую затяжку, как дракон выпустил дым через ноздри. – Я не собираюсь нести тебя в машину на руках, как невесту. Ты тоже, Дебил-младший, – рявкнул я Ангусу.

Они поковыляли за мной, опираясь друг на друга для поддержки, и забрались в заднюю часть фургона, на котором я приехал в Бруклайн. Сев за руль, я набрал доктора Холмберга, которого нанял приводить в порядок меня и моих солдат.

По очевидным причинам ехать в больницу с огнестрельным ранением было не самым лучшим вариантом.

Доктор Холмберг ответил после третьего гудка. Его голос отдавал таким гулким эхо, будто он говорил из глубин чьей-то задницы.

– Алло? – сонно прохрипел он.

– Наслаждаешься послеобеденным сном, засранец? – вежливо поинтересовался я, сворачивая к нему в Саут-Энд. – Сделай себе чашку кофе. У меня есть для тебя работа.

– Сэм? – Он тотчас пришел в чувство и прокашлялся. – Ох, Сэм, прости, пожалуйста. Я думал, твоя секретарша передала тебе сообщение. Я не дома. Пробуду в Греции до следующей недели.

Это объясняло, почему он спал, когда я позвонил. Все разница во времени. А еще это объясняло плохую связь. Меня не удивило, что я не получил его сообщение. Я менял секретарш так же часто, как любовниц, оставляя за собой вереницу разгневанных, униженных женщин. Сейчас я был в поиске новой секретарши – а еще и партнерши, потому что о сексе с Эшлинг больше не могло быть и речи. Мои отношения с Фитцпатриками и без того стали очень сложными.

– С чего ты взял, что я постоянно общаюсь со своими помощницами? – вспылил я. – В следующий раз, когда соберешься взять несогласованный отпуск, наберись смелости и скажи мне лично. А теперь дай адрес своего двоюродного брата. У меня два раненых солдата, которым я очень хотел бы сохранить жизнь, потому что они должны отработать зарплату за три недели.

Когда доктор Холмберг был занят, он отправлял меня к своему двоюродному брату Раулю, который формально работал фельдшером, но все же был осмотрителен и выполнял свою работу. При текущем положении дел Беккеру и Ангусу, показавшим посредственные результаты в работе, крупно повезло, что я не доверил обрабатывать их раны местному почтальону.

Они и фельдшера не заслужили.

– Рауля нет в городе, Сэм. Поехал навестить сына в колледже, – боязливо пробормотал доктор Холмберг.

– Хоть кто-то в твоей семье знает, что такое работа? – проворчал я.

– Да, я понимаю, вышло очень досадно.

– Досадным будет состояние твоего лица, когда я с тобой разберусь, – невозмутимо ответил я. – О чем ты, на хрен, думал, когда уезжал из города, оставляя меня без медицинской помощи?

– Я плохо все спланировал, согласен, – мягко согласился он, делая все, что в его силах, чтобы я не сломал ему нос, когда вернется. – Наверняка у тебя есть знакомые в сфере медицины, которые могут тебе помочь? – сказал доктор Холмберг, прекрасно понимая: о том, чтобы везти этих двух придурков в больницу, не могло быть и речи. С тем же успехом можно было прямо признаться в преступлении.

Даже местный окружной прокурор и отделение полиции были у меня в кармане: я был с ними в таких хороших отношениях, что присутствовал на крещении сына шерифа и на похоронах отца прокурора. Но мне хватало ума не капать им на нервы и не вынуждать их задавать мне неудобные вопросы. Пускай прокурор и полиция мне симпатизировали, нужно не забывать о ФБР, а они в последнее время не спускали с меня глаз.

– Ты удивишься, Холмберг, но у меня мало знакомых врачей. Или гребаных астронавтов, раз уж на то пошло. Моя работа заключается в том, чтобы убивать людей, а не выхаживать их.

Однако это не совсем так.

Я знаком с Эшлинг Фитцпатрик, а она врач.

Причем хороший, если верить моей сестре Сейлор, которая не имела привычки раздавать ничем не оправданные комплименты.

А еще Никс умела хранить секреты. Для носительницы фамилии Фитцпатрик и члена одной из самых развращенных семей Северной Америки это было в порядке вещей.

Возможно, кидать ее со встречей безо всяких извинений, попрекать в случившемся между нами в Хэллоуин, а потом вдобавок хорошенько пройтись по ее гордости и обострять ситуацию было не самой лучшей тактикой в общении с ней, учитывая, что теперь мне понадобилась ее помощь.

Обычно расчетливость не позволяла мне высмеивать и унижать понапрасну людей, которые того не заслуживали.

Обычно я не имел дел с Эшлинг Фитцпатрик.

Она пробуждала во мне все самое худшее. У меня почти развилась к ней неприязнь. К такой милой, невинной, покладистой. И до сих пор живущей с родителями.

Честное слово, своим отказом я оказал ей услугу. Совсем скоро я расквитаюсь с ее отцом, как только разоблачу его и выжму из него всю правду.

Видите? Даже у меня были пределы допустимого.

Немногочисленные и весьма размытые, но все же они, судя по всему, существовали.

А еще клятва. Пускай я был ублюдком мирового уровня, но ублюдком не бесчестным. Фитцпатрики платили мне хорошие деньги, лишь бы я не притрагивался к Эшлинг, а значит, я должен приложить хоть какие-то усилия, чтобы сдержать слово.

– Возможно, ты мог бы… – начал доктор Холмберг, но я уже повесил трубку и позвонил Сейлор, чтобы попросить номер Эшлинг.

Моя сестра и Никс были хорошими подругами. Тихоня и леди.

– Означает ли это, что ты наконец-то пригласишь ее на свидание? – спросила Сейлор на том конце провода. Мне было слышно, как она что-то моет на заднем плане, наверное, бутылочки Ксандера.

Я бросил взгляд в заднюю часть фургона, где Беккер истекал кровью – а может, частичками легких, – и на Ангуса, который выглядел так, будто руку в его тело вкрутил слепой ребенок.

– Ты там под кайфом, что ли? – спросил я сестру, хмуро глядя на дорогу. – Она ребенок.

Ребенок, с которым я вытворял весьма взрослую хрень.

Я не считал восемь лет существенной разницей в возрасте. Порой я спал с девушками, которым было чуть за двадцать, хотя по обыкновению меня тянуло к ровесницам. Но Эшлинг не только была младше меня на восемь лет. Она к тому же источала чистый, как свежевыпавший снег, ореол ангела голубых кровей.

Ангела голубых кровей, который сосал твои яйца так, будто от этого зависело будущее страны. А потом дала в задницу, как профи.

– Под кайфом? Увы и ах. Мне ни черта нельзя, пока я кормлю грудью. Даже выпить бокал вина. – Сейлор мечтательно вздохнула, вспоминая о временах, когда у нее не было мужа, от которого она вновь залетела сразу после рождения первого ребенка.

– Если хочешь сочувствия, советую поговорить с тем, у кого есть сердце, – проворчал я.

– Да что ты? А что же тогда бьется у тебя в груди?

– Оно не бьется. Оно тикает. Наверное, бомба.

Сейлор разразилась искренним смехом.

– Не будь слишком груб с Эш. Ты же знаешь, какая она нежная. Люблю тебя, говнюк.

– Пока, пьянь.

Я повесил трубку и набрал номер, который мне дала Сейлор. Эшлинг ответила после пятого гудка, когда я уже собрался сбросить звонок и развернуться обратно, чтобы доставить двоих потных раненых качков прямо на ухоженную лужайку перед ее домом.

– Алло? – ее нежный голос наполнил салон фургона, наводняя все чертово пространство, словно умопомрачительный аромат.

– Это Сэм, – раздраженно буркнул я.

– Ох, – только и ответила она. Мне была хорошо знакома эта ее реакция, потому что она часто так отвечала, когда ей говорили что-то, что ей не нравилось. Но она никогда раньше не произносила это «ох» в разговоре со мной. – Чем могу помочь, мистер Бреннан?

Так я теперь мистер Бреннан?

Статус ублюдка имел свои недостатки. Я не без усилий озвучил ей свою просьбу.

– У меня два раненых солдата. По очевидным причинам я не могу отвезти их в больницу. Если привезу их в «Пустоши», ты сможешь прихватить комплект для оказания неотложной помощи и подлечить их? Я щедро заплачу.

Я ненавидел просить об услугах и мог пересчитать по пальцам одной руки все случаи, когда мне приходилось это делать. Обычно у меня были рычаги давления на людей – что-то, что они хотели получить от меня взамен, а потому я мог позволить себе роскошь выставлять требования, а не обращаться с просьбой.

– Какие у них травмы? – холодно и тихо спросила она. – Озвучь, пожалуйста, внешнее описание, а не свое медицинское заключение, если, конечно, ты, неведомо для меня, не учился в медицинской школе.

Впервые в жизни она отнеслась ко мне не с откровенным обожанием, а так же холодно, как и ко всем остальным.

Впрочем, я не мог ее винить после того, как той ночью в «Пустошах» засунул ее гордость в миксер и включил его на полную мощность.

– У одного сломана рука. У второго огнестрельное ранение в грудь.

– Где примерно?

– В области легких. Встретимся в «Пустошах» через полчаса.

Она спросит, неужели ей до сих пор запрещено приходить в мой ночной клуб, а я не собирался снимать запрет. Ничто его не снимет, даже сам Господь Бог.

Будь моя воля, Эшлинг Фитцпатрик было бы до конца дней запрещено приближаться к мужчинам, которые не приходились ей родственниками. Не говоря уже о пьяном потном стаде мужиков в моем клубе. В мыслях пронеслось жгучее воспоминание о том, как тот урод дернул ее за руку. Я чуть не убил того парня. Я не вспорол ему горло в полном людей зале только потому, что в то время не знал, что это была Эшлинг.

– Нет, – прямо возразила она. – Мы сделаем, как я скажу. Подожди секунду.

Я слышал, как она копается в вещах. А малышка Никс полна сюрпризов? Сначала подарила мне лучший секс в моей жизни. А теперь спасала меня, или, по крайней мере, моих солдат. Я даже был немного огорчен тем, что возможность снова вонзить в нее член оказалась упущена из-за ее отца.

– У тебя не будет необходимого мне оборудования. Через пару минут пришлю тебе адрес в сообщении. Приезжай один – только ты и твои солдаты, – и проследи, чтобы тебя никто не видел.

Я собирался задать ей вопросы, самый насущный из которых: «какого черта?», но она повесила трубку. Через минуту прислала сообщение с адресом в Дорчестере. Я поехал в указанное место и с удивлением обнаружил, что по нему расположен жилой дом. Одно из нескончаемых кирпичных зданий в викторианском стиле, которым отдавали предпочтение студенты колледжей и члены уличных банд.

Я выкинул Беккера и Ангуса из фургона, притащил их к черной деревянной двери и нажал на звонок. Дверь разблокировалась и открылась сама, а войдя внутрь, я увидел указатель, ведущий в подвал. Само здание, судя по виду, было не просто жилым, но к тому же заселенным. Где-то в доме слышался приглушенный смех из дневного телешоу, а коврик на пороге был мокрым от талого снега.

Что. За. Хрень?

Схватив Беккера и Ангуса за края рубашек, я стащил их по лестнице, как мешки с картошкой, бросил на пол ярко освещенного чистого белого подвала и осмотрелся. Мать твою. Мне доводилось бывать в подпольных клиниках, и это явно была одна из них с белоснежным диваном, стеллажом, полным книг о медицине, искусственным цветком и дешевой краской на стенах.

Нелегальная. Действующая. И до черта засекреченная.

С виду здесь было пусто.

Из-за белой двери показалась Эшлинг в одном из своих неподражаемых платьев, в которых была похожа на сексуально угнетенную британскую аристократку. Я отметил, что на ней нет медицинской формы, хотя она была в ней, когда я видел ее в последний раз в Эйвбери-корт.

Даже в наряде, который и королева Елизавета сочла бы слишком консервативным, вид ее белоснежной кожи, оттененной бледно-розовым цветом, вызывал у меня желание сорвать с нее это дурацкое платье и вылизать ее прямо на полу. Особенно теперь, когда я принял решение этого не делать.

– Что тут у нас? – Она направилась прямиком к Беккеру и Ангусу, открыто меня игнорируя.

Натянула пару медицинских перчаток и начала с Беккера. Эшлинг перевернула его, словно рыбину, которую подумывала купить на рынке, осмотрела его рану и нахмурилась. И я снова осознал, что, несмотря на хрупкий вид, она могла за себя постоять. Она не была ни слабой, ни брезгливой.

Эшлинг указала на Беккера, даже не спросив, как его зовут.

– Начну с этого, поскольку ему необходима срочная медицинская помощь. Может, не будешь стоять без дела, Сэм, и поможешь мне положить его на стол?

Это насмешка? Я бы не стал сдерживаться в выражениях, да не мог себе этого позволить. Так уж вышло, что Эшлинг оказывала мне большую услугу, а потому я оставил ее снисходительный тон без внимания, закинул почти отключившегося Беккера на плечо и пошел за ней в небольшое помещение, в котором стояли хирургический и письменный столы и большой шкаф с лекарствами.

Комната была заставлена медицинским оборудованием, анестетиками, капельницами и тонометрами.

Вопросов из разряда: «какого хрена?» становилось все больше, пока я пытался сообразить, откуда эта скромная, невинная женщина, которая проходила ординатуру в Женской больнице Бригэма в качестве акушера-гинеколога, знала о подобном месте, да к тому же имела к нему беспрепятственный доступ.

– Что это за место, черт возьми? – процедил я, не привыкший, чтобы меня держали в неведении. В особенности притом, что я всегда считал, будто знаю о младшей Фитцпатрик все, что только можно.

– Оно принадлежит моему другу. Здесь он лечит людей, у которых нет страховки. Людей, которым неотложная помощь не по карману, – кратко пояснила она, указав подбородком, куда положить Беккера. Так я и сделал.

– И ты помогаешь ему в этом деле? Это незаконно, Эшлинг. Я не могу позволить тебе этим заниматься.

В ответ она громко хохотнула.

– Я видела, как ты выстрелил человеку в голову, а теперь пришел подлатать своих наемников. Какое лицемерие. Осмелюсь сказать, Сэм, это так шикарно сказано, что, думаю, за одно только это утверждение ты должен попасть в более высокую категорию налогоплательщиков, чем та, в которой состоит моя семья.

– Ладно я, но ты – совсем другое дело.

– С твоих слов… – она пожала плечами, – ты мне никто.

– Я правая рука твоего отца. Моя задача – беречь его детишек от беды. И я сделаю все, что потребуется, чтобы ты не угодила за решетку.

– Ты будешь держаться от меня подальше, Бреннан, и дашь мне сделать мою работу, иначе я больше никогда не стану тебе помогать.

Эшлинг подошла к расположенной рядом раковине, выбросила перчатки и, тщательно вымыв руки с мылом, надела новую пару, пока я сверлил ее суровым взглядом. Она права. Имеющийся у нее доступ к этому месту мог принести мне пользу. Старику Джерри незачем знать о том, что его дочурка ведет себя как идиотка, пока мне это на руку.

– Билет предъявишь? – спросила она, стоя ко мне спиной.

– Ты о чем, мать твою? – нахмурился я.

– На шоу, которое ты, судя по всему, смотришь. Проваливай, Сэм. Я здесь работаю.

Скрыв свое удивление (и восторг оттого, что обнаружил ее властную сторону), я прислонился к двери, наплевав на Ангуса, который по-прежнему лежал в приемной с безжизненно болтающейся рукой и стонал, как порнозвезда.

– Думаю, я лучше останусь и понаблюдаю за тобой в деле, если не возражаешь.

– Возражаю.

– Позволь, я скажу иначе: мне плевать, возражаешь ты или нет. Я остаюсь.

– Я не буду их лечить, – пригрозила она, но уже начала ножницами разрезать на нем рубашку.

– Нет, будешь. Твое стремление приносить пользу сильнее ненависти ко мне.

– Еще посмотрим, – тихо ответила она, быстро и без труда извлекая пулю из легкого Беккера.

– Тогда напомню про клятву Гиппократа.

Это было прекрасно. Наблюдать, как Эшлинг, которую я знал еще семнадцатилетней девчонкой, твердой рукой достает пулю из легких человека, пока он корчится от боли. Было видно, что пуля не прошла через легкое, но все равно зрелище вышло впечатляющее.

– Есть новости? – спросила она, начав накладывать швы.

– О чем?

– О моем отце и разразившейся вокруг него шумихе в СМИ.

Ты о той, которую я создал, взломав облачное хранилище несчастной женщины, чтобы утолить свою жажду крови?

Наблюдая, как Джеральд чуть не обделался со страху в присутствии всей своей семьи, пока пытался объяснить этот заголовок, я испытал лишь легкое удовлетворение. Я уготовил для него грандиозные планы и непременно их осуществлю. Скоро.

– Все еще занимаюсь этим.

– Как-то ты не торопишься. – Ее изящные брови сошлись на переносице, пока она накладывала швы Беккеру, который уже был без сознания.

Эшлинг была похожа на английскую красавицу, корпевшую над клетчатым платьем, а не на врача, штопавшего второсортного бандита.

– Если есть претензии, поговори с моим менеджером.

– Ты сам себе менеджер, – заметила она.

– Верно, – я помолчал для большего эффекта, – и мне плевать, что ты думаешь о моей работе, так что ты в пролете, Никс.

– Какой несговорчивый, – фыркнула она, обращаясь со мной, как с мальчишкой. В точности, как обращалась Спэрроу, когда у меня случались эмоциональные срывы в подростковом возрасте и я не знал, куда выплеснуть энергию. – Как будто тебе есть что скрывать.

– Сдается мне, ты сама полна секретов. Расскажи мне про своего друга, который заправляет этим местом. – Я обвел рукой окружающее пространство. Возможно, пришло время заменить доктора Холмберга.

Это место выглядело вполне подходящим, и оборудование здесь было намного лучше.

– Я не стану этого делать. Я уважаю его частную жизнь.

Любопытно.

Я рассматривал ее затылок, иссиня-черные локоны, заплетенные в косу, которую она перекинула через плечо. Контраст между темными волосами, светлыми глазами и бледной кожей придавал ей притягательный и запретный вид, отчего она выглядела гораздо младше своих двадцати семи лет.

– Ты знаешь, что я все равно это выясню. Окажи себе услугу и расскажи мне все сейчас же, – сердито протянул я, не привыкший к тому, чтобы мне перечили.

Еще одно событие, случившееся со мной впервые с легкой руки невероятной Эшлинг Фитцпатрик с ее новообретенной пылкостью.

Она обернулась с едва уловимой улыбкой.

– С удовольствием бы на это посмотрела. А теперь помоги мне, пожалуйста, оттащить Тупого обратно в приемную и приведи сюда того, что Еще-Тупее. Давай. – Она раздраженно махнула мне рукой.

Никс наложила на руку Ангуса импровизированный гипс, а затем рассказала ему, как ухаживать за травмой, разговаривая с ним, как учительница со школьником, который только что обделался во время утренней линейки.

Наблюдая за ней, я напоминал себе, что мое стремление трахнуть ее, на самом деле, было вызвано желанием утереть нос Джеральду Фитцпатрику. Только и всего. Ясное дело, она была львицей в постели и вполне безобидной девушкой, которая вот уже десять лет не давала мне прохода. Конечно, я хотел залезть к ней в трусики. Да и какой мужчина не захотел бы?

Мне хотелось загубить еще одну ценность Джеральда.

Только Эшлинг я хотел пощадить. Или же насолить ей, отказывая в желаемом. Я сам не был уверен, какая из двух причин побуждала меня не прикасаться к ней. Знал лишь, что обладал хорошим чутьем, и оно подсказывало мне держаться от этой женщины как можно дальше.

Когда она закончила и оба солдата ждали меня в приемной, Эшлинг вновь подошла к небольшой раковине и тщательно вымыла руки, продолжая игнорировать меня с таким упорством, будто от этого зависела ее жизнь.

– Сколько я тебе должен? – Я достал кошелек и вынул оттуда стопку наличных.

– Девять тысяч плюс расходники, так что около одиннадцати. Только наличкой. – Она взяла бумажное полотенце из держателя, вытерла руки, а потом выбросила его в мусорное ведро.

Я уставился на нее в ожидании, когда она озвучит ключевую фразу своей шутки. Когда этого не случилось, я прищурился.

– Да ты шутишь.

– Господи, Бреннан. Я девушка аристократического происхождения. Мне чужды даже намеки на хорошее чувство юмора. Оно противоречит всему, чему меня учили в католической школе, – серьезно сказала Эш. – Думаешь, если бы ты отвез их в больницу, вышло бы дешевле?

– Думаю, что если бы я отвез их в больницу, их лечили бы не в гребаном подвале какого-то выскочки.

Эшлинг невозмутимо прижала палец к губам, обдумывая мои слова. О том, что именно я контролирую ситуацию, мне напоминали только ее бездонные глаза. В них таилось обещание всегда желать того, что я готов предложить.

– Они живы и здоровы. Результат тот же, какой был бы и в больнице. Прости, решила, что у тебя при себе есть такая сумма. Хотите, я расскажу вам о возможных способах оплаты, мистер Бреннан?

Маленькая зас…

Я сделал шаг вперед, одним махом сокращая разделявшее нас расстояние, и, оскалившись, уперся руками в стену по обеим сторонам от ее плеч.

– Какую игру ты затеяла, Никс?

– Никакую. – Она невинно округлила глаза. Синие, такие невероятно синие, и сочетавшие все существующие оттенки этого цвета: океана, неба, мелка для рисования, – всего и не перечесть. – Ты попросил меня об услуге. Я решила, что ты готов за нее заплатить.

– Тебе не нужны деньги. – Теперь я стоял к ней вплотную и снова ощутил его – едва уловимый запах имбиря с примесью аромата цветов и меда, который пробуждал во мне воспоминания о том, чего я никогда не испытывал, и местах, в которых никогда не бывал.

Я сделаю с тобой такое, что ты никогда не забудешь.

– Тебе тоже. Так что плати. Мы увидимся на ужине по случаю Дня благодарения. Можешь тогда и расплатиться. – Эш разгладила платье, которое теперь было перепачкано кровью Беккера.

Точно.

Мир по-прежнему вращался вокруг своей оси, а наши семьи продолжали любезничать друг с другом, не зная о развернутой мной кровной мести. За исключением Троя, который слишком умен, чтобы проболтаться.

На следующей неделе Фитцпатрики устраивали ужин по случаю Дня благодарения. Я бы не пропустил его ни за что на свете, но совершенно по иным причинам, ни одна из которых не имела никакого отношения к фаршированной индейке от семейного повара.

– А теперь прошу меня извинить… – Никс нырнула под моей рукой, пытаясь ускользнуть.

Я двинулся вперед и прижал ее к стене. Если бы не легкое подрагивание ее подбородка, я бы мог поклясться, что она совершенно спокойна. Но ее выдала едва заметная дрожь, и я, воспользовавшись возможностью, приподнял ее лицо за этот самый подбородок и заставил посмотреть на меня.

– А как насчет поцелуя? – предложил я, спустил ладонь с ее талии к округлости крепких ягодиц и, сжав их, притянул ее ближе.

Мне не нравилась произошедшая между нами смена власти, и хотелось напомнить ей, кто здесь главный. Я чувствовал, как ее бедра подрагивают под моими пальцами от готовности и желания, а едва прижал ее ближе, эта дрожь передалась и мне. Ее тело было мягким, нежным, женственным. С формами, о которых я не имел права думать и должен был в упор не замечать, за что мне и платили.

Жар ее тела ощущался через одежду, и я, подавив стон, дернул ее за косу, заставляя запрокинуть голову и посмотреть на меня.

– Поцелуй будет считаться подходящей формой оплаты? – тихо проговорил я, скользя губами вдоль ее шеи.

Она промолчала, ее сердце бешено колотилось возле моего, моля о большем.

Я запрокинул голову, а потом набросился на ее губы в карающем поцелуе, презирая Эшлинг за то, что вызывала у меня страстное желание вкусить ее, и самого себя – за то, что поддался этому искушению.

Поцелуй был грубым, с зубами и языком, призванным унизить ее и напомнить, кто из нас двоих у руля.

Податливые и мягкие губы Эшлинг тотчас прильнули к моим. Она издала тихий стон, отвечая на каждое касание моего языка, будто мы трахали ими друг друга. Вцепилась пальцами в ворот моей рубашки, притягивая ближе. Я впился зубами в ее нижнюю губу, пока не треснула кожа и мой рот не наполнил металлический привкус ее теплой крови. Она напряглась, но не разорвала поцелуй.

Разорви чертов поцелуй, Эшлинг.

Покажи, что тебе меня не вынести.

Я высасывал ее кровь, вобрав в рот всю нижнюю губу, и она, как настоящий маленький монстр, позволила мне.

– Ты на вкус как пепельница, – промурлыкала она мне в губы.

Ее слова сочились змеиным ядом, но она продолжала жадно пожирать меня, отказываясь отпускать.

– Может, и так, но ты на вкус как доступная девка, мой самый нелюбимый тип женщин. – Я мрачно усмехнулся и сильнее прильнул к ее губам, целуя крепче, чувствуя вкус ее крови, слез и страданий и наслаждаясь ими, потому что все это принадлежало мне.

Такая чертовски соленая. Такая чертовски сладкая.

Я был возбужден. Возбужден так сильно, что всерьез рисковал взять ее прямо на операционном столе, на котором всего несколько минут назад она подлатала двух работающих на меня придурков. Я оторвался от ее губ и провел большим пальцем по щеке. Она пошатнулась вперед, потеряв равновесие. Я позволил ей припасть к моей груди, но не помог встать прямо.