Текст книги "Ибо богиня"

Суп, приготовленный по книжке, оказался съедобным.

«И ничего странного: делай всё правильно, получишь правильный результат. А вот то, что вкус своеобразный… Вот это всё-таки непонятно: почему все готовят по одному рецепту, а вкус супчика у каждого „повара“ получается свой?»

Но с чаем она рисковать не стала. До заглавной статьи в книге «программист» то ли не дошел, то ли решил, что уж это-то он и так знает, что главное во всём том: «Евреи, не жалейте заварки!»

Улыбнулась на парня: как он смотрел на её чайный набор! Доктор Джугэ в одной из экспедиций наткнулся на белую глину и увлёкся керамикой… Делает всё сам: и лепит посуду, и расписывает её, и обжигает… И продаёт. Или дарит – некоторым.

А заварила она себе одну тутошнюю травку, цветы у неё похожи на ромашку, но крупнее, жёстче – в общем, действительно мужские какие-то. Привилось название «ромащик».

Если из настоя его верхних листьев сделать вечернюю маску, то снятся такие яркие сны… Привыкания не даёт, сил не отбирает, скорее наоборот – наутро прекрасное настроение… У отвара, правда, эффект нестабилен, зато в ход можно пустить всё – и нижние листья, и цветы, и даже нетолстые веточки. А уж вкус получается, а уж запах, цвет… Особенно при свете костра и чужих звёзд.

Цены на него последние годы на Земле стали просто космическими. Жаль, что встречаются эти цветы редко и небольшими, очень небольшими группками. На её личной карте – были отмечены только четыре семейки. Теперь пять.

Перед тем, как пойти спать в свой раскладной домик на глайдере, она потребовала от парня разуться. Он зыркнул на неё, сжал зубы, смолчал, разулся. Хотел опять что-то высказать и опять смолчал.

Но всё равно, в удовольствии самолично разбудить мальчишку полпервого ночи и прогнать с «поста» в постель, Галонька себе не отказала.

Назавтра никому сворачивать шею от Блейка не потребовалось: не попал он ни в кого. По счастью, повезло. Вполне хватило того, что он своими глазами увидел весь процесс превращения стайки глупых бегающих птах в шкворчащий шашлык. Шок был такой, что парень без труда выдержал все три часа ночного дежурства. Он, может, и до утра досидел бы, да только полвторого ночи Галина Осиповна подошла и силком влила в него кружку отвара какого-то местного сорняка:

– Пять часов прошло, должно бы уже настояться, – пробормотала она, позёвывая. – Пей и не зли меня. А то спеленаю и на глайдере отправлю в холд.

– Не справишься, – попробовал пошутить он.

– Геймер, не смеши меня, – не рассмеялась и она. – Чёрный пояс для экспедитора – вступительный минимум. А у вас, там, даже школьный зачёт по физкультуре – и тот не у всех. Тебе нужны рейты?! – пей!

Рейтинговые очки ему были нужны. Да и… Девица едва ли не на голову была выше его, а разворот плеч… а ноги… Блейк видел, как она по ходу их марша время от времени бросала поводья, управляясь лишь… этими, как их?.. шенкелями! («внутренняя поверхность ног от пятки до колена» – кто не знает). Так что, человека ей удавить…

Запах у варева оказался приемлемым, вкус – горьковатым, а уж действие… Кажется, обувь с него опять пришлось снимать начальнице.

На следующий день охоту девчонка не устраивала: «Программу надо выполнять, а из-за тебя…»

Из-за него.

Потому что подняли его утром поздно и учинили над ним полный мед-тест.

– Да я уже в порядке, – попытался оправдаться он, но оказалось, что дело не в его нежных геймерских нервах.

– Ты первый раз попробовал местную пищу – надо посмотреть: нет ли аллергенных реакций.

– А не поздно?

– Ну, ты ж жив – значит, ещё не поздно, – хихикнула Галина Осиповна.

– А серьёзно?

Блейк посмотрел на научницу и с некоторым ужасом прислушался к себе… В низу живота что-то покалывало…

– А если серьёзно, то в стрессовом состоянии организм принимает чужую органику легче, отвар лапотника противопоказаний ещё никому не давал, туб с анти-аллергеном был у меня при себе, часик ночью я над тобой посидела, а на базе дежурный врач находился в готовности №2.

– №2? Как это?

– Да как ты, только с точностью до наоборот – теперь уж откровенно засмеялась Галка: – Ты спал одетым, но без ботинок, а он – без ботинок, но одетым. И не щупай ты себе пузо! – это не разгорающаяся гангрена, а переполненный мочевой пузырь! Всё! Полчаса тебе на умывание и… и прочее, потом медицина, и если всё нормально, то ты на завтрак съедаешь крылышко крякши. И это приказ! Либо/либо. Либо ты завтракаешь со мной моей добычей, либо – чем угодно, но один, и по дороге к холду! Выполняй!

Он исполнил.

А свою первую добычу Блейк съел на пятый день. Болт арбалета задел мышоида – представьте мыша с толстого зайца размером и с такими же толстыми ушами – болт задел его по касательной, перебив заднюю лапу. Зверёк, очумело визжа, заскакал по кругу, за ним поскакал и Блейк. Сверху, с лошади, надо всем этим потешалась девчонка. Блейк пару раз прыгнул, – промахнулся, и пришлось опять вскакивать, прыгать опять, опять! Галка уже слёзы вытирала от хохота, мыш, по-прежнему, верещал так, что ушам больно было, парень озверел, ещё раз прыгнул, накрыл, наконец, зверька, всадил ему в тушку нож, визг прекратился. Тут же сразу рядом оказалась девица:

– Отруби голову, она не нужна. Быстро!

Он выполнил.

– А теперь освежуй!

Соответствующие страницы в «Руководстве» прочитать она его уже заставляла, а накануне и продемонстрировала вживую… «вживую», мда… как это делается. Натренированный на птичках, он тот показ даже выдержал.

– А зачем голову-то отрезать надо было? Её ж в последнюю очередь…

– Ишь ты… соображает даже. Начинай!

И он сделал первые надрезы… Но когда закончил, ноги уже едва держали. Начальница опять заставила выпить какую-то местную отраву. Потом заставила взгромоздиться на лошадь. И погнала рысью. Пришлось сосредоточиться. Когда подъехали, парень более-менее уже очухался.

– Молодец, – сказала ему девушка. – Теперь обиходь лошадей, а я займусь ужином.

Однако, когда у него уже перестали трястись руки, когда блаженная сытость уже засочилась у него изо всех пор, когда уже и костёр тихо-тихо догорал, а веки уже начинали тяжелеть, она ему сказала:

– А ещё раз наставишь в мою сторону арбалет… Будем питаться консервами.

– Да я случайно, в суете…

– Хорошо. Уточнение принимается: ещё раз случайно или в суете наставишь в мою сторону арбалет – больше никаких охот не будет!

– Не зарекайся. А вдруг через ослабленную защиту, когда мы на охоте, прорвется какой-нибудь… ну хоть местная гиена?

– Да хоть местная пантера! Повторяю: твой стрелковый сектор сто восемьдесят градусов от меня! Слышишь, чайник?! – от меня! И ни градусом больше! А ещё раз услышу от тебя «ты» – отправлю в холд тут же! Понял?!

– Понял.

– Не поняла?! – вызверилась она на него.

– Понял, Галина Осиповна.

– И сними ботинки! При мне! Защитничек…

Пришлось сесть и разуться.

Максимум, что он себе позволил – это демонстративно стряхнуть с обувки пыль.

Она смолчала. Она отвернулась и пошла…

«Ух, как ей не хватает твёрдого пола и двери. Вот каблучками бы простукала, вот дверью бы саданула!»

К концу двенадцатого дня, он настрелял пару дюжин крякш. А что? Двадцать рейтов за каждую, в сумме – длинные кевларовые перчатки в Даяне. А ведь в плюсе ещё и: «ведение хозяйства экспедиции», и ещё в плюсе: полноценный «ассистентаж» – вот же эти научники словечко придумали! Да и пять-шесть часов «дежурств» должно было всё-таки накопиться… По всем прикидкам обмундирование себе Блейк восстановил. Но на вооружение ещё не хватало, и совсем не хватало на оборудование. Так что он собирался передохнуть пару дней, а потом опять уйти в какую-нибудь «экспедицию». А потом в ещё одну, а потом – и в ещё одну! Но Галина Осиповна…

– Зачем тебе столько? – спросила она.

– У меня в Даяне своя экспедиция, – ответил он. – Нужна специальная оснастка.

– Экспедиция? Длинная? – спросила она.

– Да тоже на пару недель, – ответил он.

– Пара недель… – раздумчиво проговорила она. – И сколько ж тебе не хватает?

Он ответил.

– Я тебе дам. Всё равно, у меня их накопилось здесь уже немерено.

– Но за что?! – поразился он.

– За твой супчик, – хмыкнула она. – Понравился он мне. Впрочем, если не хочешь…

– Я хочу, – он поднял на неё глаза. – Я очень хочу.

– Вот и бери, – буркнула она и пришпорила коня.

5. Сплетение роз

Незадолго до рождественских каникул Анна Александровна выдернула мужа из экспедиции. На его: «Милая, а у меня съёмочный день», ответила: «Милый, а мне плевать», – и отключилась.

Вызов застал его на площадке. К кому главный режиссёр мог прилюдно обращаться с такой интимной безымянностью, было ясно всем, так что пришлось вытерпеть и понятливые улыбки одних, и раздражённые взгляды других, и абсолютную – ну, абсолютно абсолютную, вот стерва, умеет же… и ведь абсолютно непонятно как! – пришлось вытерпеть и абсолютную якобы безучастность неназываемой третьей.

А вот вмешиваться не посмел никто. Промолчал даже исполнительный директор, недреманное око Ифки и Крокодила. Полгода назад не преминул бы высказаться, а теперь смолчал. Приятно всё-таки быть официально признанным гением и иметь право на свои вздорные гениальные капризы. Даже на такой простенький: уступить капризу вздорной жены.

Анна Александровна ждала его в «Подземелье» – в гостином комплексе «Под Землёй» на Луне. Цены в нём были… вызывающими оторопь и желание немедленно упасть в обморок, но Фонд Высокого Искусства считал посещёния своими Стипендиатами любого заведения – рекламой этому заведению и требовал для них скидок. Существенных скидок. Очень существенных. Можно сказать: вызывающих оторопь. С Фондом можно бы и поспорить, но как спорить с КОМКОНом, стоящим за ним? Конечно, была возможность обратиться в Профсоюз, в суд, наконец. Была вероятность даже выиграть дело. Одно. Два. Три. Но это же русская рулетка – первый же проигрыш, даже будь он каким-нибудь сорок третьим! а он будет! – станет смертельным.

Но Стипендиатов не бывает больше дюжины дюжин, не более ста сорока четырех человек, которые… Которые, надо признать, больше работают, чем шляются по дорогим кабакам. Да и статусную рекламу они действительно, приносят – да пару слов в новостях официального канала хотя бы! И это ж обязательный минимум. А то ведь иногда бывает и больше, иногда бывает и сюжетик…

Анна Александровна с удовольствием воспользовалась вновь обретённым статусом. Конечно, срываться из своего лунного пояса – стресс для организма, срываться со своей планеты – тем более, но длительное существование организма без стресса – организму тоже не на пользу. А длительное существование без мужа – стресс ещё больший. Особенно, когда рядом с его организмом постоянно ошивается ещё один источник стрессов… Ещё одна…

Секс при лунном притяжении под прозрачной крышей, под одуряющее полноземье, снимает любые напряги… А как смотрится женская кожа в свете полной Земли можно понять только видя мужские глаза, любующиеся ею… Одуряще она смотрится!

Вечером они долго сидели в ресторане, танцевали… Метрдотель попросил разрешения и сообщил об их присутствии залу. Анну начали приглашать мужчины, вокруг Валерия Геннадьевича заклубились дамы… Лунное тяготение мешалось с земным вином, баловалось с платьями, баловалось с их обладательницами. Тела были легкими и непослушными, в крови посверкивали искорки от недавней близости…

Но потихоньку чужие люди рассеялись, и они в своем уголке остались одни.

– Спасибо, – сказал муж, – и извини меня.

– Если женщина неправа, попроси у неё прощение? – насторожилась жена.

– Нет, – покачал он головой. – Я за эти четыре месяца загонял всех. Давно пора было сделать паузу. За неделю ребята хоть разгребут завалы.

– Неделю? Ты даришь мне неделю?!

– Помнишь «Тёмный мёд»? Помнишь скандал, который ты мне закатила? Все думали, что ты едва не сорвала мне работу, а вышло…

– Вышло, что тебе всё-таки пришлось сменить актрису.

– У леди Джейн не могло быть того внутреннего ужаса…

– Леди Джейн не могла быть таким явным клоном твоей Катьки!

– И это тоже, – взял он руку жены и поцеловал её ноготочки. – И это тоже.

«Есть такой виноград – дамские пальчики», – привычно подумалось ему.

«Есть такой виноград – дамские пальчики», – вспомнила его привычное присловье она.

Она любила, когда он целовал её ладони, пальцы, ноготки. Как-то, в каком-то интервью Катерина Одоевцева наотрез отказалась от роли прообраза леди Джейн в сцене у фонтана: «Валерка никогда не целовал мне руки. Никогда! Я ему не позволяла». Дура!

– Причём тут «Тёмный мёд»?

– С того скандала я начал учиться доверять твоим интуиционным взрывам.

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что ты напомнила мне…

– И кого я тебе напомнила? – рассердиться не получилось, получилось промурлыкать.

– Ты напомнила мне, как я люблю тебя, – здоровенным таким котом промурлыкал и он.

Она бы и ещё помурлыкала, но нехотя отняла руки и проворчала:

– Нас снимают.

– Да пусть, – попробовал настоять на своем он.

– Ты же знаешь, я не могу не видеть камеру, – откинулась она.

Он знал. Его жена ломала любой кадр. Она выламывалась из него прямо к зрителям, прямо в их квартиру, прямо на соседний стул.

– Кто?

– Да вон… К нему уже идут.

– Который сбегает?

– Да. Слушай, пусть он убежит, а? Я не замечала его не менее четверти минуты…

– Подарок?

– Подарок, – приняла она.

Валерий Геннадьевич встал, поднял руку:

– Мальчики, можно вас?

«Мальчики» косо глянули на клиента и не остановились.

– Мальчики!

Вы знаете, что такое съёмочная площадка? Вы знаете, какого это – управлять «гениями»? Эти бывшие спортсмены «гениями» не были. Они были профессионалами. Они переглянулись, двое затормозили и повернулись к истинному гению, а двое ещё более ускорились.

– И вы тоже! – прогремело по залу.

И они встали.

Потом была немая сцена, потом появился метрдотель зала, потом и директор этажа. Потом была злобная речь знаменитой телеведущей. Потом администрация позорно удалилась. Потом телезвезду сообща успокаивали несколько мужчин. Потом…

У номера их ждал ведущий менеджер смены отеля. Он, хитро поблёскивая глазками, лично принёс извинения за инцидент и за то, что эти болваны не передали алёрт по папарацци на выход, где того непременно бы перехватили. А то, что они сами были остановлены возмущённым мужем оскорбленной жены, нисколько их не извиняет. В возмещёние морального ущерба администрация готова снять плату за сегодняшние услуги уважаемым клиентам и выражает уверенность, что четырнадцатисекундный ролик целующихся супругов никак не может повредить их репутации.

– «Уверенность»? – приподняла бровь теледива. – В моём бизнесе?

– Надежду! – сразу поправился ушлый администратор. – Позвольте выразить надежду. Мы глубоко скорбим о нарушенном отдыхе знаменитой пары. Мы даже не будем просить умолчать в предстоящих интервью о месте скандала, как бы то ни вредило репутации отеля… И последнее… Разрешите в ознаменование исчерпанности конфликта… – откуда взялся официант с пузатым чемоданчиком никто из супругов не понял, – из наших погребов… восемьдесят лет выдержки… – щёлкнул замок, поднялась крышка. – Мы даже не стали её вытирать…

– О-о-о! – улыбнулась женщина. – Какое сокровище!

На тёмном бархате – как драгоценное ожерелье! – лежала покрытая пылью и паутиной тёмная бутылка.

– Представляете, – проговорил официант, – мне пришлось согнать с неё трёх пауков.

– О-о-о! – ещё раз улыбнулась женщина. – Какой вы смелый.

Теперь улыбнулись все четверо.

– Вот пройдоха! – в номере Валерий Геннадьевич продолжал улыбаться, – А интервью, с «не умолчанием о месте», будешь давать сама.

– Он решил, что мы сами всё подстроили?

– Мы сами, наш канал, Фонд, КОМКОН… Мало ли.

– То есть ты тоже думаешь?..

– Не всё ли равно! – отмахнулся Валерий Геннадьевич. Он аккуратно положил чемоданчик на столик, раскрыл, потянулся к бутылке…

– Не надо, – остановила его Анна Александровна, – давай дождёмся дочери.

Валерий Геннадьевич оглянулся, внимательно посмотрел на жену – она сидела в кресле и смотрела на него. Он закрыл чемоданчик, выключил верхний свет. И за потолком проявилась огромная Земля. Марево полнолунья взывает к средневековью – к инстинктам и колдовству, марево полноземья – к Космосу, к Галактике, ко вселенной. Полнолунье – настораживает, заводит и словно бы давит, полноземье – словно бы от чего-то освобождает, словно что-то распахивает, лучи родной планеты переполняли воздух чужеземного отеля, как туман – подлинники Клода Моне!

Мужчина, аккуратно ступая по липучему ковру (ногу надо ставить плашмя – «лунная походка», знаете ли) – подошёл к жене, сел на соседнее кресло, протянул ей руку.

– Что?

– Не забывай про нас, – тихо попросила она, потершись об неё щекой.

– Никогда, – тихо отозвался он.

– Мы едва не опоздали с сыном…

– Не думаю.

– Да ты знаешь, что…

– Знаю. Ты прекрасно всё устроила. Как я и предполагал.

– Стоп! Ты что – всё знал?!

– Да. Леночка – умная девочка. Она сразу позвонила мне. Мы поговорили и решили, что у тебя получится лучше – и с выбором альтернативной кандидатуры, и с её подготовкой. Ты же профи. Я только подкинул идею о «просьбе».

– Ты? И она меня?!..

– Она – тоже профи. Всё-таки так вести класс… В нашем-то районе! Серёжа не стал в нём принцем, не стал и парией… И что вслед за той куклой никто больше из девчонок не побежал делать вызывающую пластику – тоже её заслуга.

– Вот же негодяйка! Она использовала меня! – не хотела успокаиваться женщина.

– Да. Ну и что? – он развернул ладонь и погладил жену по щеке, – Это пошло во вред тебе? Детям? Даже та кукла получила, что хотела. Даже канал. «Девочка из нашего района»… Помнится, плюс полторы десятых процента?

– Стерва, – напор начал уходить из её голоса.

– Сэр Андрэ предложил ей сменить школу – в восьмой учительница уходит на днях в декрет – отказалась наотрез и не раздумывая. Отказалась. В «восьмёрку»! Она хорошая. Не злись.

– Злюсь и буду! – заупрямилась мастер-шоу. Впрочем, особой злобы уже не слышалось, и через паузу она добавила: – Ладно уж, оставлю без последствий.

– А с последствиями смогла бы? – улыбнулся Валерий.

– Запросто. Сэр Андрэ, он… – улыбнулась и она.

– А наоборот?

Анна задумалась…

– Ты знаешь, можно и наоборот. У этого сэра до сих пор только один ребенок, а у твоей Леночки ни одного… Конечно, у обоих ещё не критично, но…

– Но это декретный отпуск… Она тогда не доведёт класс.

– Учителям разрешается сокращать. Резко сокращать. Считается, что школьникам, особенно старших классов, полезно общаться с беременными учительницами, особенно на поздних сроках, и с кормящими матерями.

– Полезно?! – удивился мужчина.

– Педагогически, – улыбнулась женщина. – Педагогически. «Забота о выживаемости вида – главный приоритет официальных властей», – процитировала она «Пункт Первый».

– И что?

– То, что роды пока ещё можно подгадать к следующим зимним каникулам, её не будет совсем недолго, руководство классом у неё не отнимут.

– И как же ты это будешь подгадывать-то?

– Я?! Причём здесь я – она считать будет, она.

– Ну, она, я так думаю, отложила бы до летних каникул.

– С Андрэ? Что-то откладывать?!

– Ты им и займёшься, – улыбнулся муж.

– Нет, – улыбнулась жена, – не я. Но я знаю – кто. Помнишь его Элен?

– Мать его первого ребенка… И если она захочет попросить у него второго, начнётся небольшая суета… – Валерий Геннадьевич покачал головой. – Она не захочет.

– И не захочет немножечко попугать этим высокочтимого сэра Андрэ, не захочет создать ему «небольшую суету»?

Валерий Геннадьевич вздохнул:

– Только при гарантии, что он… что высокочтимый не поддастся на провокацию. Стопроцентной гарантии.

– Покажешь ей её русскую тёзку – твою «Леночку». Она посмотрит на эту маленькую стерву и согласится. С удовольствием согласится. У Элен есть, что про него вспомнить, и что ему припомнить – есть тоже!

– Зря ты так. Ну, какая из Леночки стерва?

– Всё! Больше о ней ни слова! Ты всё время меня сбиваешь!

– Я?!

– Да. Ты ни разу не спросил меня, зачем я тебя позвала. А я позвала тебя поговорить о дочери! Татьяна… Я хотела предупредить тебя.

– …И позвольте вам напомнить: всё происходящее в структурах КОМКОНа – секретно. Всё. Начиная от тем ваших лекций или методик тренировок, кончая рационом в столовой. Кончая цветом тамошних скатертей! – Вера Игоревна остановилась и оглядела строй: курсанты не шевелились, никто не улыбнулся. – Поясню классикой. Во время второй мировой войны англичанам в плен попалось несколько немецких летчиков. Англичанам требовалось добиться информации о неких военных тайнах. Немцы стояли насмерть. Тогда в промежутках меж тяжёлыми допросами одних из них стали расспрашивать о разных, абсолютно не секретных мелочах: о занавесках в спальнях, о том, что курит командир, о кличках официанток. И все эти сведения вываливали последнему: да мы и так всё знаем, да у нас там свой человек, да просто от нас командование ещё один, независимый источник информации требует. Мы ж тебе, дураку, смягчающие обстоятельству к суду подкидываем. Он сдался, – майор ещё раз оглядела строй, Татьяне вдруг привиделись на ней чёрная форма, высокие сапоги, молнии в петлицах, а в руках стек… Девчонка прикусила губу и отогнала бредовое видение.

– Итак, ничего никому. Впрочем, данную фразу озвучивать традиционно разрешается. И всё, и больше ничего! Можете уточнить дотошным: никаким друзьям-подружкам; ни папе с мамой; ни дорогому дядюшке, ни любимой тётушке; ни братьям, ни сёстрам, – она остановилась перед Давыдом, лениво улыбнулась. – А для особо хитрых: кузен Георгий может не относиться к друзьям, но к братьям, хоть он и троюродный, относится однозначно.

На лице Давыда не отразилось ничего. Глаза по-прежнему смотрели строго перед собой, тонкие губы были по-прежнему плотно сомкнуты, руки прижаты к бокам, грудь – колесом.

Грудь – колесом, в плечах – сажень, в глазах – двадцать вёдер карих искр!

– Откомментируй! – потребовала начальница.

– Георгий – не друг, а мой брат. Троюродный, – разочарование прослушивалось отчётливо.

«Как она его!» – подумала рыжая Мария.

«Как она его…» – подумали почти все.

«Как он её! – подумала Татьяна. – И ведь вот так, капля за каплей…» – и, неожиданно для себя, чуть скривила губы.

– Стехова! – капитан не прохаживался вдоль строя, он сидел перед мониторами.

– Я!

– Плюс двадцать баллов в следующий семестр за анализ текущей ситуации.

– Есть двадцать баллов!

– Стехова! – майор на неё даже не взглянула. Она по-прежнему, словно бы пересчитывала шальные искорки, и те гасли – одна за другой.

– Я!

– Минус пятьдесят баллов в следующий семестр. Откомментируй.

– Дура я, – тихо откомментировала Таня.

– Стехова! – улыбнулся капитан.

– Я!

– Плюс тридцать баллов за адекватность.

– Есть тридцать баллов.

– Стехова.

– Я.

– Минус пять баллов за несдержанность. Откомментируй.

– Да я сама не знаю, с чего это я не сдержала улыбку.

– Стехова!

– Я, – растерянно отозвалась Стехова, а строй судорожно нахмурил брови и сжал зубы.

– Задание на каникулы: понять, с чего это ты – не сдержала улыбку.

Строй сквозь зубы дружно выдохнул.

– Стехова!

– Есть! Задание на анализ принято! – опомнилась Татьяна.

– Значит, с самыми хитрыми да мудрыми покончили, перейдем к самой простодушной. Настя, – майор отвернулась от потухшего Давыда и пошла к скучающей в строю Анастасии, – специально для тебя: отныне и до окончания обучения, все случайно встреченные мальчики, даже те, которым ты ещё не улыбнулась, даже те, которые с тобой ещё не обмолвилась и единым словечком, повторю: отныне и навсегда! – все они для тебя обозначаются термином «друзья». Откомментируй!

– Да не дура ж я… Да и кому я нужна буду, с такой «прической», – пожаловалась Настасья и провела рукой по жёсткому светленькому «армейскому ёжику». И весь строй опять сжал зубы и попытался нахмурить брови…

В самом конце «построения» майор подошла к мониторам, капитан встал, она села. Татьяна заметила, как при этом пальцы их на мгновение соприкоснулись. «Ну и что… – подумала она. – Немного неаккуратны. Тоже вымотались с нами. А он… Что-то тоже скажет?»

– Я хочу предупредить вас, – проговорил Дмитрий Олегович. – С вами очень плотно занимались четыре месяца. Очень плотно. Сейчас вы – как сжатая пружина. Три недели вам на отдых, на то, чтобы вы опомнились и пришли в себя. И постарайтесь при этом не покалечить окружающих. Это тоже тест. И, смею вас уверить – жёсткий тест. Не провалите его.

– Господи, что они с ней сделали!

Родители стояли у ограды покоя встречающих, а через посадочное поле к ним, в зал шла Татьяна. За окном валил снег, и за пару минут успел совсем запорошить её вязаную шапочку.

«Моя, – отрешённо подумала Анна Александровна, – не зря вязала, значит. Пригодилась».

– Ты же сама меня предупреждала. И именно о нечто подобном… – Валерий Геннадьевич сжал её, сразу замерзшую, руку, сглотнул и добавил: – Как раз то, что ты в своём шоу в самом начале почти каждого очередного сезона проделываешь с другими.

– Так то ж с другими, – почти шепотом почти простонала Анна.

– А волосы уберегла…

– Поубиваю нафиг!

– Кого?

– Всех.

– Всё, успокойся. И поддержи дочку. Улыбнись ей. И постарайся не заплакать.

– Я им заплачу! Это они у меня плакать будут! Я им…

– Тсс… Улыбнись! Ну же! Вдохнула, выдохнула и!…

Анна Александровна вдохнула, длинно выдохнула и… и улыбнулась:

– Доченька…

– Здравствуй, дочь!

Четыре месяца назад, та Танюха с шалым визгом бросилась бы в объятия отца, а потом чмокнула бы мать.

– Здравствуйте, – тихо проговорила эта. – Едем домой? Я так устала. Хочу пораньше лечь и, наконец, отоспаться.

– Идём, – протянул дочери руку отец. – У нас тебя Виолетта Несторовна ждёт, мы уходили – она пельмени лепила… Обнимешь бабушку, откушаешь свежатинки и ляжешь.

Мастер-шоу молчала. Она смотрела на каменные глаза дочери и окончательно решила:

«Поубиваю! Всех».

Лечь пораньше бедной Тане не удалось: об окно разбился снежок, потом другой… Пришлось одеваться. Тревожить родителей или объясняться с ними не хотелось – она двинулась наверх, к чердаку, к пожарной лестнице.

К её удивлению, внизу ждал брат. К её удивлению за калиткой, за периметром сигнализации среди их привычной банды, брата ждала девушка. Пришлось ей улыбнуться. К её удивлению девчонка поморщилась.

«У-у-у, какие мы гордые!»

Впрочем, такими гордыми были не все.

– Ну что, Таньха! Ты теперь супер-герла, да? – Слон лыбился во все свои тридцать два зуба и лучился всеми своими девяносто двумя килограммами. Вот он-то за эти четыре месяца не изменился ни на капельку, – Слушай, покажи приёмчик! Помнишь, ты обещала как-нибудь макнуть меня?!

И он махнул в её сторону рукой. Кажется, он намеривался сбить с неё шапку.

«Обещала!» – промелькнула мысль, а дальше тело всё делало само.

«Человек – это по сути система рычагов. Точка опоры у вас будет всегда, да и мир вам переворачивать не потребуется: противник весит меньше, а потому – делай раз!..»

Но в них вдалбливали не только, как переворачивать чужие тела – там были ещё и «два!», и «три!»

– Птаха! Стой, Птаха!

Она очнулась. Серый навалился на неё и пытался удержать руки, под ней валялся и визжал Слон, его лицо было разбито, а её кулаки – все в крови.

«Визжит, значит, живой», – просквозила по краю сознания мысль.

– Птаха, ты что?!

– Ребята… Ребята… Я не могу… Мне нельзя… Отпусти меня!

Серый разжал руки и проворно откатился в сторону.

«Как от гадюки».

Это стало последней каплей. Татьяна разревелась, вскочила и, не оборачиваясь, побежала домой.

Она заперлась в своей спальне, но отец воспользовался правами хозяина дома и вошёл. А следом за ним – и бабушка. Многие из её друзей-подруг именно поэтому в своих комнатах поставили простые механические задвижки – чтоб никакой автоматики, чтоб ни у кого не было никаких «особых» прав! Ей, за всё её шалое детство, ничего подобного ни разу не потребовалось.

Отец сел на кровать, баба Лета подошла к окну.

– Всё-таки поражаюсь я на твоего отца: отдать тебе эту комнату! Ты не художник, зачем тебе такая панорама? Это ему б вот так смотреть на город… Анна ж и на дом-то этот согласилась, чтоб Валера сделал себе здесь кабинет…

– Не отвечай, – тихо попросил отец, – просто Виолетта Несторовна расстроена сильно. Она сейчас этого бугая отмывала, замазывала, заклеивала…

– Как он?

– Невосстановимых повреждений нет. Нос разбит – но не сломан, губы всмятку – зубы целы… Знатный фингал под глазом – глаза не повреждены. Всё нормально.

– Это не «нормально». Это у меня сил мало. Я до сих пор с трудом прохожу тесты на «физику».

– Чтобы выковырять глазик, сил много не надо, – буркнула спортивный врач, – достаточно точности и резкости. Ты контролировала себя.

– Нет! Я себя не помнила!

– Да! Но «помнить» и «контролировать» – это не синонимы, это разные термины, которые о разных понятиях, – она оторвалась, наконец, от вида заснеженного, сияющего города – он с этого холма виден был на километры, и подошла к кровати. – Беда в другом, внучка. И я никак не могу понять – в чём…

– Я чуть не покалечила друга – и это не беда?!

– Таня, опомнись, он тебе – не друг, ты его не покалечила, а про твои истерики в вашей банде и раньше легенды ходили. Сергей так и сказал: «Слон – придурок, вот дочка ваша снова с катушек и съехала». Слышишь: «снова»!

– Наследственное оно у вас, – нехотя проговорила Виолетта Нестеровна. – У тебя, у матери твоей, у твоей тётки – от деда оно. Говорила ж мне мамочка: ты это, дура, от кого рожать собралась?!..

– Баба Лета, тебе?!… твоя мама?! – представив непоколебимую бабушку непослушной девчонкой, Татьяна почти улыбнулась. – А ты?!

– А что я… Дурой и была. Любила. Да в такого попробуй не влюбись. Скинь со своего деда полвека и представь, что получится… – представлять Тане не требовалось: видео с молодым дедом в её альбоме было много. – А любовь – это то, от чего рождаются дети. А тогда я перед прабабкой твоей только его справкой от генетического комитета помахала.

«Единственное неопровержимое доказательство взаимности в любви – рождение ребёнка», – сама по себе всплыла в голове растиражированная всеми каналами, повторяемая в сотнях книг фраза.

– Я, кажется, понял, – задумчиво проговорил отец.

– Да? – бабушка с надеждой посмотрела на своего умного зятя.

– Твои, дочь, истерики, как истерики твоей матери – они не из-за вздорного характера, они – свидетельства тупика. Что-то ты делаешь не так. Что-то совсем неправильное.

– Я Академию не брошу, – сразу вся подобралась, сжалась под легким одеялом Татьяна.

– Ух ты, – улыбнулась бабушка: – И шерсть вздыбила, и когти выпустила! Успокойся: мы – за тебя! Слышишь: мы за тебя! От нас обороняться не надо.

Отец ничего говорить не стал, он только погладил взрослую дочь по щеке, а потом улыбнулся:

– Итак, в этом вопросе внутренний конфликт не проглядывает… Нужно на уровень ниже.