Текст книги "Ибо богиня"

А уговорить Алину Крест бросить всё и заняться его саундтреком?! («Но Катька не будет петь ничего! Слышишь – ничего! Она даже ходить под мою музыку не будет! Вот моё условие: есть я – нет её». ) Хм… и пусть. Да, да, да! Именно так и будет: Катерина в абсолютной тишине, в абсолютном молчании – вызовом, контрастом… Абсолютом!

А разрешение на съемку в Беловежском заповеднике?

(– Валерий Геннадьевич, ты с ума сошел?! Ты разорить Канал хочешь?

– Он хочет, чтоб я ещё раз поползала перед ним на коленках! Так – пожалуйста! – и Ветка начала задирать юбку.

– Не-е-е, я уже нагляделся. Ты с этим теперь к Медведеву.

– Дурак всё-таки ты, Валерк, «он нагляделся»! А я бы и ещё раз полюбовался…

– Вот, гады, сами с Медведём и будете говорить!)

Они и поговорили. Но сначала леди Иветта слила информацию о ФВИ Официальному Каналу («А как ты думал? – сегодня мы им информашку, завтра они нам – рекламку»). Диктор новостной студии – несравненно-юная Мила Милонович – с наивным садизмом опередила официальное объявление. Скандал вышел презнатный. Под его громыхание Медведь и согласился. Правда, стребовал с Тимофея ещё обещание на личную встречу с Екатериной Одоевцевой во время съёмок. Ну-ну, пусть пообщается…

Катерина, ничего не объясняя, разорвала все контракты на ближайшие два года. Канал «Альфа» пообещал, что высудит у неё не только её остров, но даже её нижнее бельё, что обратится в профсоюз, её лишат лицензии, и она больше не получит работы, никакой работы – даже ходячей вывески!

– Как им всем хочется повозиться в твоём белье… – улыбнулся Валерий Геннадьевич.– А уж этому армяну…

Катерина отвлеклась от своего «нигде», внимательно посмотрела на своего давнего друга, на когда-то смертельно влюблённого в неё мальчишку, на одноклассника – и улыбнулась тоже.

На следующий день она насобирала полуторатонный контейнер трусов, лифчиков, подвязок, поясов, колготок, носков, ночнушек, комбинашек – и под телекамерами вывалила всё перед Альфовским офисом.

– А ненадёванное считать своим можно? – невинно спросила репортёров звезда. – Но там такого мало… А остров отдать не могу: не мой он, я его подарила дочке на совершеннолетие. Несколько лет уж как… А если у меня не будет работы, доченька нас с младшеньким прокормит.

«Альфа» устроила аукцион. Не говоря уж о рейтинге этого многодневного торжища, за ношенное бельё Катерины Одоевцевой давали такие цены, что Екатерина почти окупила им год своей работы – точнее неработы.

Ифка просто рыдала:

– Это нам надо было сделать, нам! Почему она не обратилась к нам?! Почему мы не обратились к ней?! Почему никто из нас не додумался, что вокруг столько богатеньких извращенцев?

Стехову стоило больших трудов не улыбнуться.

Даже Анна впечатлилась:

– Увижу в доме хоть одну её тряпку – убью!.. убью и уйду, – ошарашенный муж только пальцем у виска покрутил. – А ты мне дули не крути! Ты мне обещал, что у неё будет только одна крошечная сценка! Чего она делает в экспедиции?!

Валерий Геннадьевич засмеялся:

– Дули крутят вот так, – он показал как. – А она… Можешь её выгнать. Я промолчу.

– Выгнать? А каким образом – ты объяснишь?

– Ну, ты же у нас реал-мастер.

– Я мастер… а она… Не тебе говорить, что её в её «нигде» никому не достать, – буркнула Цыпочка.

Не достать. Например, госпожа Одоевцева не боялась «мамочку». Совсем. А таких было только четверо, только четверо на всём белом свете – если считать с ней самой, той самой госпожой Одоевцевой.

Да, у неё будет только маленькая сценка в начале фильма – почти без слов и даже без фоновой музыки. Но всю съёмочную кампанию Катерина проведёт рядом с ним. Вмешиваться ни во что не будет – будет лишь сидеть рядом, ходить рядом… Не вникая, особенно, в разговоры, почти не отвечая ни на чьи просьбы… Будет есть рядом, иногда спать в соседней комнате…

Однажды во время съёмок заплачет и разрешит вытереть себе слёзы Главному Герою. Два раза поцелует Главную Героиню. (Лейзи Зи оба раза ворчала, что «обошлась бы», но как-то высказалась Главному Герою, что вот ему-то поцелуев от Одоевцевой не досталось!) Один раз попросит разрешения у старой актрисы поцеловать её. Да несколько раз негромко поаплодирует после возгласа: «Снято!»

А что по этому поводу творилось в Сети…

Премьеру лишённая лицензии Екатерина Одоевцева проведёт среди зрителей. Но после финала, когда все встанут – останется сидеть. И по галактике разлетятся снимки, как вокруг все заходятся в аплодисментах, а она из своего «нигде», неведомо чему, улыбается.

Одноклассники не могли ей помочь никак: лицензия даётся один раз в жизни. А без оной Катерине даже подарок сделать было боязно: не дай Бог профсоюз сочтёт это скрытой оплатой – лицензии лишили бы ещё и Канал.

Втихую помогали дочери. Девочка очень гордилась, что семейный бизнес стал настолько успешным.

Впрочем, умереть с голоду, хотя почти все её миллионы ушли на чудовищные штрафы, блистательной госпоже Одоевцевой не грозило: оба бывших мужа – да, Антуан де Леже тоже! – сразу напомнили о себе… Правда, отклика не встретили.

Среди Рождественских Номинаций её имя не значилось: не значилось теперь её имя среди актрис. Её вообще в Звёздном Дворце не могло быть: купить билет туда было не по средствам даже Стеховым. Но они-то получили персональные приглашения.

– Делайте, что хотите, – сказал Валера, – но чтоб Катька…

– Он ещё и приказывает, – облизнулась Иветта. – Попроси!

К её несчастью тут же, меж стульев прохаживалась Анна. Предупреждал же Тимоха: «Не надо будить мамочку!». Первый стул, сработанный из драгоценной карельской берёзы, разлетелся от удара о дубовый стол буквально в щепки.

В результате…

В результате в ту самую секунду, когда Лейзи Зи вступила на Красную дорожку – на первую ступеньку лестницы ко входу для зрителей поставила свою туфельку «Катька». Так в прямом эфире их и показывали – издали, на широкой панораме, идущих шаг в шаг – и расточавшую улыбки зрителям Лейзи, и никого не замечавшую, в своём извечном «нигде», Катерину. И беснующихся за ограждением Красной дорожки, за линией охраны, фанатов главной звезды постановки, и благоговейно расступающуюся толпу перед исполнительницей маленького эпизода.

Никто, конечно, на Красной дорожке не спрашивал приглашение у леди Зи. И никто не осмелился спросить у входа билет у госпожи Одоевцевой. И в своих привычных ложах они появились одновременно.

Некий настырный профсоюзник ринулся за объяснениями к директору Звёздного Дворца.

«– Да нету у неё билета, – отмахнулся тот. – Можете попробовать её вывести. Конечно, если не боитесь сорвать церемонию, потому как, боюсь, за неё вступятся.

«– А на ком ложа?!

«– Билеты в неё были нашим горячим резервом. Не понадобились. Ну, кто бы мог подумать, – улыбнулся Игнат Фёдорович в лицо функционеру, – что на Рождественские Номинации вдруг окажутся «лишние билетики»!

Как и ожидалось, Лейзи получила статус лучшей актрисы года. (Кстати, за музыку свой третий статус получила Алина Крест, Андрей Синичкин – второй, за сценарий. Семёну Зотову статуса не досталось, но вновь понежиться в номинациях – на знойных вершинах музыкального топа, в его-то сорок пять…) Как и ожидалось, ФВИ дал свой грант на следующую работу Стехову Валерию Геннадьевичу. Но никто не ожидал, что почтенный Ален Дюбуа тут же позовёт на сцену Одоевцеву:

– Иди сюда, дьевочка!

– Я?! – не поверила себе Катерина.

– Ты-ты, – улыбнулся престарелый мэтр. – Идьи сюда!

Даже Фонд Высокого Искусства ничем не мог наградить её за её полутораминутное молчание в нашумевшей постановке. Ей вручили Браслет Менделеевой.

Она ночевала в доме у Стеховых – в опустевшей комнатке Татьяны. И вышла к столу, когда взрослые собирались на работу, вышла в танюшкином же простом халатике. Серёжи уже не было: он уходил раньше. Пятнадцать подписанных ею портретов (пятнадцатый – для Елены Дмитриевны) унес с собой, два – оставил дома.

Анна предметно осмотрела и голые коленки вселенской дивы, и влажные ещё после душа волосы, и все её прославленные изгибы-рельефы, еле прикрытые легкой, дешёвенькой тканью – и ведь вместилась же!

– Обещай, что больше не появишься в моём доме!

Катерина замерла, а потом её «нигде» рухнуло – она опустилась на стул:

– Ты придумала!

– Браслет.

– Что Браслет? – за ночь, за одну только ночь она уже успела возненавидеть эту красивую, эту бесполезную игрушку. Валерке – грант, а ей… Она полночи смотрела из окна на мерцающий огнями город и… нет, плакать по таким поводам она себе не разрешала. – Я теперь могу «вдохновлять» кого угодно и как угодно. Как Любовь Менделеева вдохновила Блока и ещё с полудюжину поэтов на три сотни стихотворений о себе. Ещё теперь больше не буду висеть на шее у доченьки, ещё могу вообще ничего не делать, могу…

– Вот именно: можешь.

– Что?!

– Всё. Вот иди и вдохновляй – КОГО УГОДНО и КАК УГОДНО! Но НЕ в МОЁМ ДОМЕ! И, пожалуйста, – она сделала усталое лицо, – пожалуйста! – не на нашем канале.

Госпожа Одоевцева поглядела на постанывающего от предвкушения Валерку, и до неё дошло. Она вскочила:

– Мне надо двадцать минут! Дай мне в твоём доме ещё двадцать минут! – Катька в шесть секунд взлетела по лестнице, замедлила, обернулась, перегнулась через перила: – А Ифка тебя убьёт.

Когда за ней закрылась дверь, Анна позавидовала:

– Умеет же…

– Да, – улыбнулся великий режиссер, – гениальная пластика.

– Кажется, ты хочешь…

– Обязательно вставлю. Только придётся подстраховаться снизу, а то ведь эта «Лейзи Зи» – не удержится, сверзнится, на фиг…

На территорию «Альфы» не пропустить Екатерину Одоевцеву живая охрана не осмелилась, а для автоматики артефакт ФВИ был абсолютным допуском. Она направилась прямо в свою привычную студию.

– Вон, – бросила молодому мастеру.

Юный гений посмотрел на её Браслет, пробормотал: «Как вдохновляюще», – и вышёл. Актёры промолчали, они все, одновременно, решили начать разыгрывать этюд «мебель в доме».

Через десять минут в студию явился запыхавшийся Сурен Седракович. Лично.

– Катенька, ну что же ты со мной делаешь… Катенька, ну, не могу я! Я ж перед тобой уже извинялся, я же с тобою уже рыдал…

Катерина посмотрела на него, на просачивающихся в студию актёров, на бочком вошедшего несчастного, изгнанного мастера… Но она была в своём нездешнем «нигде».

– Сурен, знаешь, почему я пришла к тебе, а не к официалам?

– Катенька… – побоялся поверить предчувствию босс «Альфы».

– Ты не обидел никого из моей группы. Сколько займёт времени выдернуть их и вернуть мне?

– «Обидел»? Обижаешь! Но… но они ж без тебя… кому они нужны без тебя-то… а ты теперь можешь только «вдохновлять»!

– Я и буду. Я буду их вдохновлять. И вас тоже, – кивнула она неприметным зрителям– актёрам. – И даже тебя. Я теперь весь канал буду вдохновлять, – и, отделяя слово от слова, добавила: – Своим личным примером.

– Ой, – сказал огромный, толстый Сурен Седракович, а актёры бросили изображать бессловесные кресла и шкафы, невидимые веники и швабры и забили в ладоши. – Но заплатить я ж тебе не смогу – ни копеечки, ни ржавого грошика…

– Мне платит Фонд. Много. Очень много, – она сделала чуть заметную паузу. – Но, Сурен Седракович, тебе б, наверное…

– Потом скажешь – сколько, – сразу всё понял очень большой босс. – Я давно хотел пожертвовать Фонду Высокого Искусства. Именно столько, именно «очень много», – и он с истинно-армянским хитрым добродушием осведомился:– Кто придумал? Тимофей? Иветта?

В своём «нигде» Катька приоткрыла форточку, выглянула:

– Ифка бы меня не отпустила, не выпустила бы, – и злорадно усмехнулась: – Стехова.

– Ка-а-ак же она, – почти с наслаждением протянул очень большой босс, – как же она тебя ненавидит… – он оглянулся на улыбающихся актёров, на улыбающихся техников, на улыбающуюся охрану, на улыбающегося «младого гения» – на всю толпу, которая всё прибывала и прибывала, – а мы тебя, девочка, мы тебя – любим!

Он указал на неё двумя руками, и началась куча-мала.

И её «нигде» разлетелось вдребезги!

4. Научная деятельность Блейка

– Всё, приехали!

Блейк сполз с лошади и повалился на землю, но полежать ему не дали:

– Ты б сначала позаботился о бедной животинке. Она тебя восемь часов на хребте своем пёрла!

«И ты без разговоров и уговоров подчиняешься моим приказам! Даже если это будет не приказ, а просьба! Даже если тебе покажется, что это вовсе не приказ, а простое ворчание!…»

Бедная животина меланхолично присматривалась к длинному тонкому кустику местной травы. Метёлку на его конце чуть шевелил ленивый вечерний ветерок. Осеннее солнышко (Гела, конечно, но так похожее на земное Солнце), ласково пригревало, не обжигая – разнеживая. Но пришлось вставать. Пришлось вспоминать мануал: «Чтобы ухаживать за лошадью после поездки в жаркую погоду, хорошей идеей будет прогуляться с ней, пока лошадь не остынет, затем искупать в теплой воде».

Блейк взглянул на девчонку: та уже снимала седло и вовсю сюсюкала над своей «животинкой»:

– …мальчик ты мой хорошенький, сейчас мы с тобой чуть-чуть походим, остынем и покупаемся. Да-да, покупаемся, в этом озерке никаких страшных крокодилов не водится, и водичка – ха-а-ро-о-шая, тё-ё-пленькая…

Осталось только скопировать её действия, предварительно напомнив себе – ещё, ещё раз напомнив себе: всё с лошадью почему-то делается с левой, именно с левой стороны!

Ноги болели: и от долгого сидения в раскоряченной позе, и натёр он их всюду, где только можно… да и где нельзя – тоже.

От кобылы остро воняло потом, она косила на него карим глазом и чуть пофыркивала. Прикасаться к ней было… не то чтобы страшно или неприятно… Прикасаться к ней было – не обычно. Не камень, не дерево, не ткань, не пластмасса – живое. Большое, переминающееся с ноги на ногу, разгоряченное… Да с ней ещё и говорить приходилось! Тренер предупреждала о важности эмоционального контакта и настаивала: никакой иронии, насмешливости – только доброта, «как с маленькими детьми». Да не было у него маленьких детей – сеструхе недавно исполнилось тринадцать, и никаких добрых чувств он к этой маленькой язве никогда не испытывал!

Что ж приступим:

– Сейчас отдохнём, – выдавил Блейк из себя, дальше пошло легче: – Ты отдохнёшь, и я отдохну. Ты покупаешься, и мне придётся. В том озерке, говорят, тёплая вода и нет крокодилов. Представляешь, какое совпадение! Ты после этого попасёшься на вольных травах, а меня заставят чистить картошку. А там и ночь: ты, как приличная лошадь заснёшь, а я, как полный придурок, буду «нести стражу». И так двенадцать дней…

Неделя тренировок давала о себе знать: что делать с лошадиной упряжью он знал, руки затвердили движения, голову включать, дабы вспомнить уставы и наставления, не требовалось – расстегнул пряжки подпруг, опустил подпруги вниз; освободил петлю нагрудника, расстегнул его; перешёл спереди на правую сторону, уложил подпруги и нагрудник на седло; опять перешёл – опять спереди! – на левую сторону, сместил седло по спине лошади чуть-чуть назад, положил левую руку на бок лошади, взял петлю подхвостья правой рукой, снял подхвостье и уложил его на седло. Фу-у-у, получилось! Снял седло. Готово!

Невольно оглянулся на начальницу, она снисходительно улыбнулась в ответ – она уже занималась их тягловой лошадью.

Ну, сюрреализм ведь: лошадка та была впряжена не в воз, не в телегу, не в конку, не в карету, не в дилижанс, в конце концов! – в глайдерную платформу! Ни на что другое Галина Жилина («А ты меня будешь звать Галина Осиповна, и на „Вы“ – понял?». Причём это «Вы» у неё так и прозвучало – с большой буквы. С о-очень большой), ни на что другое, кроме глайдерной платформы, Галька не согласилась: «Мне плевать на ваши рейты, мучить лошадей – заставлять их тягать средневековые повозки по нетореной саванне, я не дам! Ты понял?!»

Да понял он, понял. Соглашаться, – соглашаться со всем! – приходилось ему. Хотя вот ему-то было не плевать на рейтинговые очки – на, как их здесь называют, «рейты» – а ровно напротив…

Наутро после своего провала Блейк понял, что надевать шлем ему не хочется. Не хочется ничего – даже просто отметиться на форуме. Даже ещё проще – перерегистрироваться: в Даяне на низких уровнях после факта нулевого здоровья аватар терялся безвозвратно. Денег не было, рейтинг нулевой… Ну, пусть не нулевой – начальный, который даже уже не в сто, а девяносто баллов, и что с ним можно было сделать?! Одеться-обуться в нулёвое обмундирование да приобрести нулёвый меч? И начинать всё с нуля?! Так среднее время существования нулёвой одиночки в Даяне – четыре дня. Далее нарываешься на враждебную группу какого-то – да любого! – клана или на стаю мелких хищников, или на хищника покрупней, или напарываешься на аномалию… Да просто не доглядишь и влезешь в жгучку – есть в Даяне трава такая, поганая!… И шагай на повторную регистрацию.

Да, он на первой попытке продержался почти полтора месяца. Но месяц – просидел в безопасности холда, – в библиотеках, в мастерских, на рынке, а потом ушёл в горы. И он был не нулёвым – доспехи второго уровня на 100% защищали от местной враждебной флоры и от некрупной фауны помогали тоже. И детектор аномалий у него тоже имелся, не накрученный, конечно, но трясунчика отметил и о тараканьей плеши предупредил. Да и оружие… терновый арбалет, чёрный меч, кинжал с алмазной насечкой… Когда он добирался до Тихой долины, то отбился и от стайки – в три особи – вулфов, и от мохнатого пардуса… Один из вулфов хватанул-таки его за плечо, да так и не сумел прокусить усиленную кувларом прокладку.

Ну, а уж дальше… против семейки монстров восьмого уровня с кинжалом да с арбалетиком – это смешно.

Но теперь и того нет…

В первую неделю к нему несколько раз подходили люди из разных кланов – скауты наверняка – предлагали помощь, приличную амуницию, стартовый рейт: иди к нам! в обиду не дадим! а там, глядишь – раскрутишься!

Ага, как же… Ради этого он с Земли срывался – чтобы в объятия клановой дисциплины, клановой субординации вляпаться! На Земле всё поделено, все ниши заняты – и тут, на первый взгляд, тоже. Но тут ещё есть и «неизведанные пространства»! Тут есть «проводники», которые в авторитете у всех кланов, которые в состоянии противостоять любым кланам – в одиночку противостоять! А он – программист. Он хороший программист! Он прорвётся. Ему нужен только шанс. Сумел же он достать жезл…

Почти сумел.

С клановой амуницией он бы теперь дошёл. С отрядом клана он бы перебил поганых зверюг и вернулся бы с жезлом. По новой бы его зарядил и вернулся! Ага, и сдал бы в сокровищницу клана. А в награду: вместо «воина» – обыкновенного солдата то есть, стал бы каким-нибудь «младшим ефрейтором». Да хоть «старшим сержантом»! Всё равно – командовал бы им любой офицерик, и ему самому «под его руку» навязали бы десяток оболтусов. А он не любил командовать почти так же, как подчиняться приказам.

Однако существовал ещё один вариант: официалы.

Когда лет десять тому назад только что открытую планету класса «А+» выкупил консорциум «Сообщество «Даяна»», между ним и официальными властями было заключено соглашение: при условии соблюдения базовых прав человека, официальные власти не вмешиваются в жизнь сообщества, а сообщество позволяет и не чинит препятствий официальным властям держать на Гессе свою миссию.

В основном миссионеры были учёными – да и куда ж без них: мутагенность светила исследовать надо? медицину приспособить к местным условиям, к местным вирусам или, там, клещам-паразитам надо? местные полезные ископаемые находить надо? – ведь не каждую ж мелочишку из дальнего космоса тащить – как-никак две недели пути…

Да и просто прогнозы погоды на каждый день – не вечно же по холдам у компов сидеть, вдруг на свежий воздух захочется выползти, живого воздуха вдохнуть, на живую птичку взглянуть, на живой травке поваляться – а там через полчаса зарядит дождь или самум-торнадо нагрянет…

Да и продовольствием тоже занимались они. В рамках программы исследований приспособляемости земной флоры-фауны распахали у каждого холда близлежащую саванну, огородили её, запустили роботов…

С миссионерами даянцы расплачивались в том числе и рейтами. Вот ими-то учёные, в свою очередь, и заманивали на подсобные работы остро-нуждающихся геймеров. И всё было бы совсем просто, но, видно, не обошлось без хитрых игр КОМКОНа. Ну, как же без него-то? У него, вон, даже официальное представительство здесь имелось! Виртуальное пространство Даяны выстраивалось по законам магического средневековья, вот и в реальности Гессы аборигенам запретили пользоваться нормальной техникой XXIV века. Нет, конечно же, совсем обойтись без неё не получалось, но всё штрафовалось… К примеру, если бы Блейк с Галиной… Осиповной… прибыл к месту лагеря на глайдере, то это – долой приличные сапоги в Даяне.

Поначалу научники недоумевали и забавлялись, на Земле тоже хихикали над роликами, где на лошади, судорожно уцепившись за поводья, трусил геймер, а за ним на платформе глайдера в гамаке, под широким зонтом, с книжкой в руках катил какой-нибудь доктор наук. Но потом молодые доктора втянулись и перестали считать конный марш от базы до рабочей точки за мороку, а вот бедные юные (а иногда – и не очень) геймеры… Это ж тебе не в Даяне на летающем монстре пятого уровня сотню миль за сутки пролететь (не поднимая задницы с удобного кресла). Тут всего-то – какие-то несчастные сорок километров, а измотан уже как… как в школе, в последних классах после дня комплексного физкультурного зачёта – и вспомнилось же!

– Эй, геймер! – оборвала его воспоминания девчонка. – Ты молодец, с лошадью всё правильно сделал. Но и себе потёртости тоже не забудь смазать! – она ухмыльнулась. – А то ведь проверю. И… картошку будешь чистить? Или обойдёмся консервами?

– Буду, – упрямо выговорил Блейк. Он пришёл сюда за рейтами. И он их получит. По максимуму. – И дежурить буду.

– Да пожалуйста, – она достала из кармана шоколадку, развернула, откусила… – Тогда тебе не предлагаю. В средние века шоколада не было. Или? – она вопросительно взглянула на Блейка, но он качнув головой, отказался. – И защиту всё равно поставлю, на часах стоять – то есть сидеть, я не собираюсь, мне ваши рейты – до лампочки! Нет-нет, и не рыпайся. Защитный контур к магии отношения не имеет, и к средневековью тоже. Да и всё равно, не доверила я б тебе ею заниматься, напутаешь ещё чего-нибудь, и нас или красноног ночью потопчет, или того хуже – наутро, она нас самих за инвайдеров примет и не выпустит.

– Я не перепутаю. Я программист.

– Геймер, не смеши мои тапочки. И чтоб в час ночи спал по-всякому. Завтра мне реальная помощь нужна будет!

– Я помню.

– Ну и отлично. Ладно, занимайся картошкой, а я дровишек пойду насобираю.

– Я сам.

– Нет. Это приказ. Чисти. Воду возьмёшь из родника. Ключ – во-о-он под тем деревцом бьёт.

– Местную воду?! – не поверил ей Блейк.

– Ты ж её всё равно кипятить будешь? Органики в ней после не останется – проверено.

– Ну-у-у… – протянул Блейк.

– Вот именно, – поставила точку начальница.

Что ж… Блейк достал нож. Девушка взглянула и прыснула.

Да, про рейты за ручную обработку овощей он прочитал, а подходящим инструментом не озаботился. Этот же, охотничий, на фоне корнеплодов смотрелся… Да и пусть себе хихикает! Он заработает рейтов, купит амуницию, купит спикеры и вернется в долину. Переустанавливать идола не понадобится, для сыпухи он приобретёт специальные сапоги с лёгкой гравитационной поддержкой и время на неё не потеряет, не потеряет время на установку—закрепление лестницы. То есть у него будут добавочные десять, а то и почти пятнадцать минут. На этот раз он успеет. Зарядит жезл и вернётся!

И у него будет всё.

Девчонка, словно догадалась о его мыслях, словно невесть на что обиделась – поджала губки, достала пульт и пошла к кустарнику. Глайдерная платформа поползла следом за ней.

Парень набиваться в охранники не стал. Хищники Гессы человека за добычу не считали. Что-то там в несовместимости запахов, что ли? Местное зверьё нападало, только будучи загнанным в угол (восемь случаев за историю наблюдений) или, если предполагалась угроза детёнышам (тринадцать случаев), или, когда какой дурак (шесть случаев) мешался им в брачных играх… Впрочем, в подавляющем большинстве в данном случае это были не дураки, а дуры – пятеро. Так дуры потому что, что с них взять?! Правда, был ещё один вариант – кровь… Если запах человека вызывал у местного зверья что-то вроде отвращения, то запах земной крови – агрессию. Ну так будьте аккуратней – вот и всё.

За дневной конный переход Блейк вымотался, глаза слипались, он даже порезался, но картошку дочистил, принёс воды, насобирал прошлогоднего травяного сухостоя, достал мешочек с огнивом, стукнул кремнем по кресалу… К его некоторому удивлению – сыпанули искры. Он поспешно нагреб горку сена, обложил её сухими веточками травы погрубее, ещё раз ударил кресалом – задымило. Он принялся раздувать… Как-то резко вспыхнуло пламя. Он отпрянул.

Тут, как раз, появилась «Галина Осиповна», на её платформе возвышалась аккуратно порубленная куча хвороста… Конечно, с лазерным резаком легко быть дровосеком!

Он разогнулся и, не торопясь, убрал огниво.

– Ты что ль, костёр – вот этим?! – не сдержалась девушка.

– Да, – небрежно ответил парень.

…А с максимумом по рейтам, в эту ночь Блейк пролетел: он заснул сразу после ужина, прямо у костра, не разувшись, в одежде и, кажется, сидя. А проснулся на своём матрасике, укрытый пледом, и без ботинок. Гела уже давно поднялась над горизонтом. Едва продрав глаза, он сразу столкнулся с насмешливым взглядом начальницы:

– Иди, умывайся, защитничек.

На следующую ночь с дежурством вышло немногим лучше. Минут пятнадцать он продержался… А ведь вроде и устал не так. Всё-таки на этот раз был не монотонный марш, когда всё на лошади да на лошади, а «научная работа»: километровый марш, остановка, отсечка десятиметрового квадрата, сканирование, забор образцов, упаковка оных на платформу, и опять километровый марш – и всё по новой.

Полчаса на точку. Восемь точек до обеда, обед, пятикилометровый отскок в сторону и возврат параллельным маршрутом: километровый марш, точка, километровый марш, точка…

Точка-точка, два крючочка… Залез на лошадь, слез с лошади, залез на лошадь, слез с лошади… А натертые ноги болят, а отбитая задница болит, но опять: слез с лошади, залез на лошадь… Да сколько ж можно!

Приехал никакой. Только повалился на траву, только ноги вытянул…

– Чего уселся? Неужели тебе совсем своё животное не жалко?! – и тут же совсем другим тоном: – Устал, мальчик мой хорошенький, устал! Ну, ничего, сейчас мы искупаемся…

Пришлось подниматься и заниматься «своим животным». Она хоть поняла, что сказала?…

А потом ещё и ужин… Когда он достал тесак, научница смилостивилась, поковырялась в вещах и достала нормальный столовый ножик:

– Держи, – подошла к нему. – Специальный, для чистки картофеля, не предлагаю – за него штраф: так как средневековье картофеля не было, то и таких ножей не было тоже… Кстати, то, что ты «приготовил» вчера, есть было невозможно. Так что либо ты учишься, либо ешь своё варево сам.

«„Отказ напарника“ – минус 80% баллов, начисляемых за „ведение хозяйства в полевых условиях“ – всплыло в голове у Блейка, – да и есть ту гадость в одиночку?!»

– У меня нет компа, – «наличие компьютера – минус 90% баллов за поход», – мне негде взять рецептуру. Не подумал я.

– Не ты первый, – неожиданно без злобного ехидства улыбнулась девушка. – Держи.

Она протянула ему книжку. Толстенькая, небольшого формата, с плотной обложкой на застежках. Мелкий шрифт, невесомые листики. Вот уж точно – «карманное издание».

«Как без чайника приготовить чай, а ещё и прочие руководства для чайников», – прочитал он.

– За десять лет достали вы нас уже своими полусырыми овощами, – хмыкнула она. – Приготовишь сегодня съедобное – завтра разрешу взять арбалет. Поохотишься. Или я поохочусь.

– Я.

– А ты когда-нибудь хоть что-нибудь живое убивал? Сможешь?

– Смогу.

– Ну-ну, посмотрим. Это ж тебе не дисплейный фонтан крови на Даяне. Здесь ты птичку стрелой ранишь, она будет лежать и плакать, а тебе надо её в руки взять и свернуть шею.

– Я смогу.

– Завтра посмотрим, – с сомнением проворчала опытная сворачивательница шей. – Нашатырь у меня в комплекте есть.

«Столовый нож, „руководство“, нашатырь… Интересно, что ещё входит в комплект по уходу за геймерами?»

«Я не геймер – программист», – попытался он поспорить с собой.

«Не смеши мою мышку», – хихикнул бывалый программист.

«Плевать, – огрызнулся неопытный в ведении домашнего хозяйства геймер и замотал головой. – Всё! Задача: приготовить съедобный ужин. Ингредиенты есть, инструкция есть».

«Правильно, чем отличаются программисты от геймеров? – программисты читают, что написано на экране. Итак, читаем… Ни хрена ж себе: «…и запомни, чайник, все продукты закладываются только в кипяток». К лошади – только слева, продукты – только в кипяток…

«А у вас? „Компьютеры понимают любой язык, но программный код вводится по-английски. Запомни, чайник: по-английски!..“»

Галина Осиповна не особо наблюдала за борьбой чайника с чайниками – с котелками, то есть. Своих дел хватало. Собранное за день надо было рассортировать, переложить в контейнеры и не абы как, а строго определённым образом; составить паспорт каждой точки сбора, и всё – руками, руками. Ни голосовому вводу, ни клавиатурному её собственный начальник не верил. Он, начальник, полагал, что доверять можно только тому, что написано карандашом.

(«При первых полетах в космос американцам пришлось придумывать специальные технологии: тогдашние шариковые авторучки в невесомости не писали. Русские этой проблемы даже не заметили – карандаши отлично пишут и в дождь, и в пустыни; и в жару, и на Оймяконе; и в болоте, и на орбите»).

Хорошо хоть на гусином пере он не настаивал, вот бы – пока очинишь, пока макнёшь…

(«Куда вам спешить-то? А так вы за время укладки пять раз на образцы глазками посмотрите, ручками потрогаете, и будет гарантия, что ничего не напутаете… Да и я буду знать, что это делали вы сами, а не свалили работу, требующую скрупулезной аккуратности, на этих психов из Даяны!»)

«Кстати, а конкретно этот псих, так и ничего – и фигурка есть, и личико… И лицо-то – своё, не пластилиновое. Сутулый, конечно, бледный да дёрганный – ну, так геймеры все такие… Интересно, ему сколько рейтов надо? На минимум, чуть больший начального, или на что посерьезней? Если он управится в пару недель – то разве что чуть загореть успеет, да к лошади немного привыкнуть, а вот если…», – дальше Галина Осиповна не стала додумывать: у неё всё равно по окончанию этого выезда отпуск. А то, что прошлой ночью она с него, так и не проснувшегося, обувь снимала и пледом укрывала – ну, не зверь же она, чего парню зря мучиться.