Текст книги "Отголосок: от погибшего деда до умершего"

Глава четырнадцатая

В Киев мы ехали молча. Никакого дискомфорта я не ощущала, потому что организм чувствовал себя перенасыщенным. Легкие получили слишком много чистого воздуха; душа – впечатлений и чувств, мозг – информации и знаний. Я чувствовала себя слегка растерянной и переполненной. Так бывает, когда глотаешь маленькую таблетку и чувствуешь, что она застряла на определенном уровне. Чего, вроде бы, и быть не может, но вот есть, случилось, вскоре это состояние пройдет, а сейчас из тебя может исходить только пот, на другое твой организм не способен.

«Глотни таблетку», – вдруг послышался голос Марата. Я вздрогнула. Таблетка нуждалась в реабилитации. «Рука разболелась?» Как только он это сказал, я почувствовала боль. «Спасибо». Я подержала таблетку на ладони, потом зажмурилась и проглотила ее. Интересно, куда в моем организме она сначала направится, чтобы совладать с этой болью?

«Молчишь? Я тебя понимаю, после визитов сюда я тоже чувствую себя, как мертвец, присыпанный родной землей. Потому что я живу в отрыве, это не мой мир. Хотя и с твоим он совпадает только вскользь». «Я все думаю о ножницах. Почему все-таки нельзя трогать эти ножницы?»

«Надо тебя переключать. В общем, я должен тебя предупредить, что у меня дома ты очутишься в одной из сказок братьев Гримм». «О Господи, – вырвалось у меня. – Слушай, а можно к другим авторам? У меня с детства психологическая травма от этих сказок. Может, именно поэтому я пошла в юристы, чтобы чувствовать себя защищенной». «Можно, – весело ответил Марат. – Например, в сказку о мертвой царевне. Пушкина». Поскольку я напряженно молчала, Марат спохватился. Начал объяснять, что имел в виду, потому что вспомнил о роли перевода и о том, что я могла не читать того, что читал в детстве он, впрочем, слово «мертвая» я поняла в точности.

«Сначала я имел в виду сказку «Белоснежка и семь гномов». В сказке о мертвой царевне схожий сюжет, но вместо гномов там фигурируют семь богатырей. А ко мне в гости, ну и чтобы с тобой познакомиться, придут мои друзья. Их шестеро, а я седьмой. Мне кажется, сравнение с Белоснежкой романтичнее, чем с Козой». «Козой?» «Ты знаешь сказку про Козу и семерых козлят?» «Это опять братья Гримм, не знала, что ты их горячий поклонник». «В моем детстве эту сказку считали русской народной. СССР – колыбель пиратов». Я прыснула. «Мне просто кажется, что ты больше сестра, чем мама. Я вижу в тебе сестринство. И мне это очень нравится. Потому что я давно такого не видел и не чувствовал». Мы улыбнулись друг другу. Странно, но я чувствовала к Марату сестринство сильнее, чем к Манфреду. Наверное, потому, что это был уже вполне взрослый брат, который не портил мне жизнь в детстве.

«Но! Должен тебя предупредить, что среди гномов будет один, который попытается тебя соблазнить. И не потому, что ты привлекательная…» Я вздохнула. «Погоди! Пойми меня правильно, ты очень привлекательная. Просто для Сергея привлекательность женщины значения не имеет, для него имеет значение собственная привлекательность. И всякий раз он проверяет свои чары – действуют или нет. Улыбнись ему пару раз, авось, его попустит». «А если нет? Если он будет продолжать свои ухаживания?» «Ухаживания? Нет, никаких ухаживаний, он тупо цепляется. Ну, сама увидишь. Например, он может говорить, что у него никогда не было немок, и ты его последний шанс, и поскольку о девственности речи быть не может, он не видит никаких причин, которые могли бы тебе помешать дать ему. Ибо только он может заниматься любовью так, как с тобой еще никто не занимался. Будет сильно доставать – накажем!»

«Ты их собрал специально, чтобы они на меня поглазели?» Марат категорически покачал головой. «Ха, они не «Лего», чтобы их собирать. Нет, можно сказать, что все так совпало. Моя жена, Дана, сейчас в больнице с Даринкой». «Что-то случилось?» «Случилось, но давно. У Дарины сахарный диабет. С восьми лет. Сейчас она на диспансеризации, проверяют уровень сахара, проводят все необходимые лечебно-профилактические процедуры. Дана решила побыть с ней». «Понимаю». У меня не укладывалось в голове, как в такую маленькую девочку вселилась эта болезнь.

«Знаешь, Дарина больше зависит от инсулина, чем от нас, родителей. И эта зависимость, как ни странно, делает ее более самостоятельной. Просто в этом году ушло из жизни двое из ее соседей по палате. Они виделись когда два, когда один раз в год, профилактику вместе проходили. Их не стало. Мы решили, что лучше Дане побыть с малышкой, чтобы эти потери были не такими заметными». Я молчала, просто не знала, что такого сказать, чтобы это не прозвучало формально.

«Собственно, мои женщины выбрались из дома, а для моих друзей это является сигналом, что мы можем собираться у меня. Это – наш день. Кроме того, я возвращаюсь с малой родины, еще и тебя привожу. Конечно, этим мордам интересно. Аркадий уже немного о тебе рассказал». «А что с языком, как все это будет выглядеть, ты будешь переводить?» «Не так все печально. Немецкий прекрасно знает Аркадий, мой партнер по проекту, я немного тебе о нем рассказывал. Влад также неплохо говорит, учился в немецкой спецшколе. Сергей знает английский. Иван английский понимает, но не говорит. Правда, с украинским у него то же самое. Он знает и говорит только на чиновничьем языке. Это я тебе потом объясню. Валерка не знает иностранных языков, но он такой веселый, что ты не заметишь его незнания, ни ты, ни он неудобств не испытаете. Слава тоже не знает языков, но он обычно помалкивает, откликается фактически только на одну тему, поэтому ты можешь не заметить его языкового отсутствия, оно вполне совпадает с тематическим».

«Ну, хорошо. И что, все они физики? Я понятия не имею, о чем говорить с физиками». Марат подмигнул мне. «Со мной же как-то получается?» «Да, но ты один! А когда вас будет семеро, как говорят у вас, у физиков, эффект и влияние усилятся». «Эта история не о нас. Знаешь, иногда мне кажется, вот если война – и фронт нужно было бы делать только из нас – черта лысого из этого что-то вышло бы. Мы разучились объединяться даже против врага». «Результат индивидуализации общества?» «Не знаю. Говорят, что это результат нашей привязанности к земле. То есть к частной собственности. Обособленность и оборона. Но если прибалты в состоянии понять, что если силой отбирают добро у одного, следующим будешь ты, потому что вы с ним схожи, поэтому необходимо защищать его добро, иначе, в конце концов, накроют всех. У нас думают: хорошо, что забирают добро у этого, он козел, а вот у меня никогда не отберут, у меня-то за что? А если кто-то рыпнется что-то забрать, то они – козлы. Так-то вот. Ты не бери в голову, мне это трудно самому себе объяснить». «Тебе можно на радио работать, я бы тебя с удовольствием слушала». «Это я разве что у вас смогу устроиться, если проект провалится, у нас такое радио почти никому не интересно».

«Так все твои друзья физики?» «Ну, это очень сложный вопрос, Марта. По образованию – да. Все физики. Но физикой в чистом виде занимаюсь только я, если можно так выразиться». «А остальные?» «Аркадий занимает высокий пост в одной инвестиционной компании. Он поддерживает все мои начинания, даже финансово, но он формальный партнер. Ему нравятся мои идеи, он в меня верит, но сам занимается расчетами. Ищет, чем можно привлечь потенциальных инвесторов. И находит». «Знаешь, я тебе не задавала вопросов, когда ты рассказывал о проекте, но мне показалось, что Аркадий не изобретатель, я не ошиблась, проект держится на тебе?»

«Ты не ошиблась в том, что это не изобретение Аркадия. Но он мне очень помогает». «Как?» «Он находит то, чего я не могу найти, потому что просто не понимаю, что это нужно искать и отбрасываю даже в том случае, если нахожу. Он по-другому мыслит и видит. Понимаешь, я с детства что-то выдумываю, пытаюсь описать, но только Аркадию удается меня услышать и описать все так, чтобы мои идеи были понятны большинству». «А это не использование? Он тебя разве не использует?»

«Я расскажу тебе одну историю. Подростками мы отдыхали на море. Однажды на берегу я увидел чайку. У нее было повреждено крыло, она не могла летать. Она кричала от боли и беспомощности, но ее сородичи не обращали на нее внимания. Чем злили меня чрезвычайно. Я каждое утро бросал ей хлеб, чтобы она немного поела, и не знал, чем еще могу ей помочь. Я очень боялся, что ее сожрут кошки или кто-то обидит. С замиранием сердца, как только просыпался, бежал к ней: на месте, жива. Она держалась вторые сутки. Еще я очень злился на Аркадия, который говорил мне, чтобы я оставил чайку в покое, ей не нужен этот хлеб, она просто не может дотянуться, даже если бы захотела, хлеб сжирают другие чайки и голуби, а раненой чайке я этим не помогу. Природа сама регулирует.

Я обвинял Аркадия в жестокости, плакал, брал хлеб и шел кормить свою чайку. Спасал ее. На следующее утро со мной пошел Аркадий. Он не растрогался при виде чайки. Он бросил ей маленькую рыбку. Чайка ее сожрала. А через десять минут попробовала встать на крыло и взлетела. Аркадий положил в кильку таблетку обезболивающего. То есть понимаешь, он не отключал рацио, в отличие от меня. Он реально думал, как помочь. И когда придумал – начал действовать. В этом он весь, считает, что эмоции разрушают и размывают человека».

Я улыбнулась. «Неземное происхождение». «Что?» «Лишен тех самых земных семидесяти процентов воды». «Скажи ему об этом, ему понравится». «Лучше ты сам». «Ладно. Он, тем не менее, всегда говорит, что логика проигрывает интуиции. Поэтому он беспрекословно слушается меня и выстраивает свои логические цепочки на основании моих ощущений. Только так. Нас не подводят инстинкты и интуиция, нужно им довериться, а это очень сложно, потому что разум не позволяет сделать это». «Наверное, это мозговая ревность. Она может возникать чуть ли не везде и всегда, когда речь идет о выборе». «Наверное».

«А потом, знаешь, ничто так не сближает, как идиотские детские истории и поступки, о которых знаете только вы: ты и он. Например, у Аркадия каждый месяц шла носом кровь. Он очень этого боялся, терял сознание, дрожал так, что зубы стучали. И наш школьный врач пошутил, что у Аркадия там находится матка, поэтому пугаться не нужно, это естественное явление, что у него из носа каждый месяц идет кровь. У девочек кровоточит из другого места, а у Аркадия – из носа. Аркадий признался в этом только мне. Мы об этом долго думали, решили, что это патология. И думали так до восьмого класса. Потом уже до слез хохотали над этим диагнозом. Но кровь Аркадия не пугала и чувствовал он себя уверенно. До такой степени уверенно, что собирался идти учиться на хирурга, но все равно подался в физики. Со мной вместе». У меня слезы на глазах выступили от смеха.

«А остальные? Бабник Сергей?» «Вижу, ты заинтригована. Он это умеет – интриговать, если бы не умел – спился бы, – хмыкнул Марат. – Сергей – уникальный человек, он всю жизнь находил себя в самодеятельности. Собственно говоря, самодеятельность помогла ему поступить на физический факультет. Потому что такого актера еще поискать нужно. Он вживается в любую роль. Сейчас Сергей находит себя в кастингах». «То есть он подался в актеры?» «Нет, он профессиональный кастингист. Видимо, это запишут в его резюме. У вас идут какие-то талант-шоу?» «Конечно». «Сергей участвует в кастингах на всех возможных талант-шоу, где можно петь, танцевать, а еще лучше – выставляться». «И как, удачно?» «Всяко бывает, я скину тебе несколько ссылок на него в Ютубе, те, над которыми мы особенно ржем».

«А он красивый?» «Трудно сказать, понимаешь, подростком он серьезно относился к своему имиджу. Серьезнее, чем к внешности. Решил, что похож на Джона Леннона, с таким лицом он теперь и живет». «Он и правда на него похож?» «Сейчас – да. Без всяких пластических операций, благодаря внутреннему убеждению, что так оно и есть. Кстати, женат он на узбечке. Не потому, что влюбился без памяти, а потому что она – Йоко Оно». «Маразм какой-то».

«Да, но нашему телевидению нравится. Интересно то, что Серега вычислил, что будет нравиться нашему телевидению еще в те времена, когда нашему телевидению нравились программы о селе, балете и выверенные новости. А высшей степенью раскованности считался белый кружевной воротничок, выложенный на жакете ведущей новостей, и еще – бесстыдные блестки балета телевидения ГДР. Кстати, кто бы мог подумать, что мы будем воспринимать вас как кабарешну нацию? Хотя мы и не воспринимали, ведь этот балет считался западным, никто не думал о том, что это немцы сверкают голыми икрами».

Я рассмеялась, с Маратом было удивительно легко, даже рука не так беспокоила. «Рассказывай о других! Видимо, мне стоит подготовиться морально».

«Хорошо. Иван работает в министерстве. Даже не буду говорить в каком именно, потому что это не суть важно, он уже третье сменил. Говорит штампами. Прикрывается ширмами. Он давно уже не специалист, поэтому сейчас непринципиально, чему и где он учился. Он – классический чиновник. Крест на груди, грудь на пузе, пузо на коленях, колени на ковре того, у кого больше крест, больше грудь, больше пузо». «Но вы же с ним дружите?» «Сначала мы думали, что он отпадет. Как корочка с зажившей ранки. Так нет же – остается. Зачем-то мы ему нужны. Разве справедливо отнимать кислородную маску у того, кто все время ее на себя тянет?» «Возможно, кому-то она нужна больше?» «А ты готова решать такие вопросы? Откуда я знаю, что кому-то она нужна больше, чем Ивану?» «Нет, не готова. Поэтому никогда не мечтала о том, чтобы быть судьей».

Марат приумолк, видимо, думал о чем-то своем. «Слушай, мы тоже не в восторге от наших чиновников, но мне кажется, что такой ненависти, как вы к своим, мы никогда не испытывали. Я имею в виду, после сороковых прошлого века». «Понимаешь, те, кто сейчас при власти, не ощущают Украину Родиной. И даже землей, по которой они ходят. И даже территорией. Леса для них – сырье, земля – собственность, водоемы – ресурсы, женщины – товар, все остальное – движимое и недвижимое имущество. Как грибы-паразиты, которые живут за счет деревьев. Думают ли они о том, каково дереву? Вряд ли. Ты видела трутовики?» «Ну конечно».

«Наши правители напоминают мне эти грибы. Заражение деревьев трутовиками происходит из-за трещин от морозов, ожогов, механических повреждений дерева. Поэтому нельзя ломать ветки, бросать в стволы деревьев ножи, топоры, обозначать дорогу, делая зарубки или отрубая сучки. А наша земля, как и эти деревья, пережила много разрушений и бед. И всегда будут люди, бросающие в стволы ножи и обламывающие ветки. Поэтому будут появляться эти трутовики». «А что с ними происходит, когда умирает дерево?» «Ты знаешь, они перестают расти, обрастают слоем бесплодной ткани. Внешне они мало изменяются, только специалист поймет, в чем перемены. Они меняются изнутри. Но если и внешние изменения не сразу заметны, что уж говорить о внутренних».

Марат продолжал. «Трутовики живут скрыто от всех. Основная масса гриба – мицелий, спрятан глубоко в теле дерева. Наружу вынесены только органы размножения, это известные всем плодовые тела. Видела, они же будто рады всяким сексуальным коллизиям, и это понятно, если предположить, что они – трутовики. Они этого никогда не скрывали. Жрут мертвое дерево, частично его умерщвляют и жрут. Важно, чтобы оно разложилось. Грибы – падальщики, подумать только».

«А польза от них может быть?» «Внутренняя ткань трутовика используется в народной медицине. Ее применяют как кровоостанавливающее средство. Поэтому у нас случаются революции, отдирать их и останавливать свое кровотечение, понимаешь?» Холодок пробежал по моему телу, и снова разболелась рука. «Не знала, что ты такой кровожадный». «Марта, слушай, а ты думаешь, я хочу оставить мою страну? Я никогда не уехал бы отсюда, если бы из меня не делали мертвеца и не пожирали. Никогда бы». Я молчала. «Нет у этих уродов родства с деревьями, землей, воздухом, водой, горами. Нет. Это обычные трутовики».

Я прикоснулась к нему. «Видишь, я стал темнеть раньше, чем день». «Это трудная тема. Когда твоя жизнь состоит из оплаты лекарств, еды, квартиры, одежды – и все. Легко при таком раскладе ценить жизнь?» «Нет. Нелегко». Я притихла.

«Слушай дальше. Валерка – тоже учился на физика. Но стал торгашом. У него жены и дети появились раньше, чем профессия и работа, поэтому пришлось крутиться. Наука больше верит в перспективного ученого, чем женщина, и умеет дольше ждать и терпеть. Сначала он продавал аквариумных рыбок, у каждого из нас, его друзей, какое-то время жили стаи гуппи и неонов. Чуть ли не в каждом кармане сухой вонючий рыбий корм. Он научился делать аквариумы из выброшенных окон, а некоторые он приворовывал из заброшенных хат в деревнях и из опустевших НИИ. Аквариумы были нужнее и популярнее, чем хаты в деревнях и НИИ некогда всесоюзного значения. Потом он стал торговать очками, а сейчас продает дорогую стеклянную посуду. Аркадий говорит, что у него стеклозависимость и она прогрессирует».

«Можно мне еще одну таблетку?» «Терпи. Вторая таблетка дома, нам уже не так долго осталось». «Ноет все сильнее». «Это я тебе расшатываю нервы. Но осталось представить только двух персонажей. Чернобылец Славка, он сейчас пенсионер и льготник. Он старше всех нас. В год, когда рванул Чернобыль, мы учились в школе, а Славка служил в армии, как раз там. Сразу же включился в борьбу с последствиями. Ну и заработал кучу последствий для себя самого. Последние лет шесть у него не бывает месяца, чтобы он не ходил на похороны кого-то из своих чернобыльцев. У него больные сердце, ноги, вены, желудок, мозг, сосуды, суставы, печень – все. Он пьет чуть ли не каждый день, только тогда страх его отпускает. У него есть пистолет и яд. На всякий случай, когда станет совсем невыносимо. Но он привык так жить, в этой невыносимости.

Я не знаю, что его держит на этом свете. У него было две жены: одна – настоящая красавица, другая – вроде бы умница. Одна сбежала от него за границу. Другая – на дачу. Обе обижены на жизнь. У него две дочери, больные, неустроенные и несчастные. Видимо, именно их неустроенность и постоянные обвинения в том, что это он разрушил их жизнь, держат его на этом свете. Своим существованием он подпитывает их злополучность, ведь именно он во всем виноват, если он умрет, кого они будут обвинять в своих бедах?»

«Остался только один? Он самый уникальный?» «Не думаю. Влад – издатель. Когда-то мы работали вместе в одной лаборатории, потом он понял, что если это его и прокормит, то только через несколько сезонов. Он начал печатать голых баб и церковные календари. Собственно, и сейчас он продолжает это печатать, голые бабы в цене, как и церковные праздники. Но к этому ассортименту добавились книги всяческих советов для идиотов. Как выйти замуж за миллионера. Как получить первый миллион. Как иметь больше баб. Как изменять, чтобы он не догадался. Как ни за что не платить. И тому подобное. Он называет их «мои идиотские какочки». Слушай, совсем немножко осталось, но мы попали в эту чертову пробку!»

«Сколько мы будем здесь стоять? Мне нужна таблетка». «Потерпи, не думаю, что очень долго. Надеюсь». Мне было немного больно разговаривать, голос отдавал в руку, поэтому я огляделась. На нескольких столбах я увидела фотографию седовласого довольно интеллигентного вида мужчины в очках, который показывал обе свои ладони. «Это политик дирижер?» – спросила я у Марата, потому что, зная специфику, понимала, что на столбах висят исключительно политики.

Марат проследил за моим взглядом «О, нет. Это счастливое исключение, это – гипнотизер, у нас таких много, гастролируют успешнее популярных групп». «Не поняла…» «Это Аллан Чумак. Он не одинок в своей популярности и профессиональной сфере. У нас со времен развала СССР гипнотизеры стали популярнее кинозвезд. Их знали все. Они заряжали кремы, воду, газеты, листовки, которые нужно прикладывать к больному месту». Я издала стон. «Это что-то из серии про расчески, ножницы, ножи?» Марат хихикнул. «Да, но дороже. Однажды моя собственная свекровь пыталась лечить Даринку портретом этого господина, она приклеила его под кроватью малышки. Там его увидела подруга Даринки – Катя, они играли в прятки, и Катька залезла под кровать. Она долгое время думала, что это или любовник мамы Дарины, или странная подкроватная икона. После небольшого совещания с Дариной они решили, что это икона, поэтому повесили ее под рушничком в углу комнаты. Свекровь была возмущена. Но ведь она сама назначила Чумака ответственным за выздоровление Даринки и за ее хорошие сны». Я смеялась. «Вот ты смеешься, а эти люди собирали стадионы тех, кто верил в них и велся на рекламу, люди закрывали глаза, размахивали руками, жуть. У вас есть такие?» «Точно нет. Есть только Ури Геллер, он гнет ложки. Первый, кто согнул ложку на отечественном телевидении, он очень популярен». «У нас он тоже популярен, ведет шоу «Феномен». Я немного о другом». «О чем?» «Вас закалил Гитлер. Он привил вам отвращение к любым гипнотическим штучкам. Сталин на нас таким образом не подействовал. Мы любили легенды, у нас забрали Бога, мы начали верить в коммунизм, забрали коммунизм и еще не вернули Бога, нужно было найти, во что верить, и мы коллективно породили всех этих экстрасенсов». «То есть ты считаешь, что Гитлер постоянно напоминает нам, что стоит держаться подальше от возможных коллективных психозов?» «Что-то в этом роде. У вас иммунитет». «А как же Геллер?» «Слушай, он, кажется, родился в Тель-Авиве, верно?» «Вроде бы». «Ну, кому бы еще немцы позволили пудрить себе мозги, если не еврею?» Я расхохоталась, как сумасшедшая. «Разве что туркам». «Тронулись!» – обрадовался Марат. Через несколько минут мы заезжали во двор. «Сейчас выпьешь таблетку, обезболивающее в моем доме всегда есть».

Я зашла в двухкомнатную квартиру Марата с небольшой кухней и огромным балконом, у дверей которого стоял велосипед, как бы намекая на то, что нас пригласили на трек. Посреди одной из комнат стоял большой овальный стол. Нас встретил Валера, который деловито жевал колбасу. «Привет, я Валера», – представился он, не замечая мою правую руку, которую я к нему протянула. Он ткнул мою левую, больно не было, но я дернулась от неожиданности. «Хорошо, что левая. Не будет мешать. Слушай, ты набросай что-то на стол. Чего стоишь? Давай, мечи икру».

Марат обнял меня и отвел на кухню. Достал таблетки, налил в стакан воды. «Выпей, должно полегчать». «Слушай, что я должна делать? Метать икру? Я правильно поняла? Это он после общения с аквариумными рыбками так стал говорить?» «Нет. Это означает, что поскольку в доме есть женщина и это ты, мы не будем накрывать на стол. Ибо все это дело женских рук. Ты должна нарезать хлеб, делать бутерброды, фаршировать яйца, готовить салаты, выкладывать колбаску и сырок – на одно блюдо, волнистыми рядами. И делать это очень быстро, потому что мы хотим выпить, но не будем этого делать без закуски, потому что мы не алканавты». «Что?» «Не умеешь?» – невинно спросил Марат, лукаво улыбаясь. «Я могу только заказать что-нибудь в Интернете, ну, или сходить в супермаркет». «Вот поэтому ваши мужчины охотятся за нашими бабами». Я фыркнула. «Ты не фыркай, а послушай меня». Я снова фыркнула. Именно в это время в кухню пожаловал Иван. Он принес две бутылки водки, которые осторожно, как биоматериал, уложил в морозилку. А еще две банки икры. «Масло есть?» Я призналась, что не знаю. Иван проверил. «Есть. Так бери, нарезай батон, намазывай маслом и выкладывай по пол чайной ложечки икорки. Пойду, покурю». И он исчез на балконе.

Марат отправился открывать дверь, а я зашла в другую комнату. Там стояли две бандуры. Вспомнила, что малышка Марата и его жена – бандуристки. Одна из бандур была словно чем-то исколота. «Ты бросила на произвол судьбы две банки икры?» «Марат, что это такое?» – указала я на исколотую бандуру. «Это Даринка. Когда она поняла, что ей постоянно будут делать уколы, она стала колоть бандуру. Чтобы она от нее не заразилась. И чтобы не так страшно было». «А это доска визуализации?» – Я указала кивком головы на круглый плакат, висевший на стене. На нем были изображены Пеле, Хэлли Берри, Шэрон Стоун и еще двое мужчин. Один из них напоминал мне Хемингуэя, другого я не смогла узнать. Текст был на украинском, я ничего не понимала. «Это герои Дарины. Сезанн, Пеле, Хемингуэй, Стоун и Берри. Все они диабетики. Берри даже сама родила. Для Дарины это очень важно, понимаешь?» Я прекрасно понимала.

Появился Сергей, больше похожий на унылую старую овцу в очках, чем на Джона Леннона, и начал, по меткому выражению Марата, кобелить. Хватал меня за бедро и пытался привлечь к себе. Без слов. Собственно, он готовил меня, тем самым спасая меня от того, чтобы готовила я. Сергей не выпускал меня из комнаты. На кухне же колдовал Влад, наверное, пользовался советами одной из своих брошюр. Ему помогали Аркадий и Марат. Аркадий – высокий и уверенный в себе, с такими глазами и подбородком, которые могли бы быть у скал.

Сергей потащил меня в гостиную. Так, началось. За столом сидел Иван. Рядом с ним лежал пакетик мезима. На тарелку он сразу наложил гору яств. «У Ивана – язва и панкреатит, поэтому он не садится за стол без мезима». «Может, лучше отказаться от жирного и жареного?» «Ха, – ответил Марат. – У нас страна как будто создана для продажи панкреатинов: ненасытные желудки, нездоровая пища и тяга к бесконечному и щедрому застолью».

А потом были водка, вино и разговоры. Сначала была водка, потом кто-то вспомнил о шампанском, Марат сказал, что в другой раз, но Сергей помчался за шампанским на кухню. Я думала, что после водки и шампанского мне будет плохо. Но выпитое пока никак на мне не отразилось. Поэтому я продолжила вместе со всеми.

Говорили о футболе, правительстве, газе, коварных русских, о том, как Меркель складывает руки на животе, а это значит, что она напористая, агрессивная и всегда беременна какой-либо идеей, выбирает, то ли броситься и укусить, то ли затаиться и переждать; «а еще прячет талию, которая давно расплылась», о Штази, КГБ, Путине; говорили о поляках, которые устали поддерживать украинцев (тут я пошутила, что так, наверное, чувствует себя назначенный адвокат, когда понимает, что больших денег он не получает, но выкладываться нужно, поскольку речь идет о его профессиональной чести, профессиональном долге). А также о том, что евреи нас используют и мы еще пожалеем, что на это повелись. Как и по поводу турок, которые наглеют с каждым день, а мы этого не замечаем. О том, что украинские женщины – корыстные и красивые шлюхи, а мы, немки, в большинстве своем выглядим как легкоатлетки, нужно провериться на гормоны. «Вот какой у тебя рост?» – спросил коренастый Валерка. «Я меньше тебя», – спокойно ответила я. Сергей незаметно наклюкался так, что начал целовать мой гипс. Аркадий скептично помалкивал.

Мы с Маратом вышли подышать на балкон-трек. Ночь была спокойной. «На небе штиль, – улыбнулся Марат. – Люблю ночной город. – Он перевесился через перила. – Смотри, сколько припарковано машин, ничего не замечаешь?» «Замечаю. На газонах стоят, на тротуаре, один на детскую площадку влез». «Ты права. Но я сейчас не об этом. Обрати внимание на то, как мигает сигнализация. Современные светлячки больших городов – сигнализации припаркованных автомобилей, они перекликаются, живут своей жизнью, мигают в темноте и посылают любовные сигналы друг другу. А мы ничего не понимаем».

«И слава Богу. Мы много знаем о машинах, по крайней мере, гораздо больше, чем о светлячках», – раздался чей-то голос. На балкон вышел Аркадий. «Вы не романтик», – сказала я. «Можно на «ты». Я романтик, но прагматичный. Метис. Дитя современного мира». Когда он улыбался – преображался. Это странно, но я подумала, что могла бы в него влюбиться. Так же сильно, как в Дерека. Трогательно-опасный. Это при том, что на подсознательном уровне он меня раздражал, я считала, что он использует Марата.

На какое-то мгновение я представила себя чайкой, которой он дал обезболивающую таблетку, чтобы та полетела, насколько хватит таблеточной анестезии, потом упала и разбилась. Но уже не на глазах его впечатлительного друга. Когда не видишь – этого как будто и не происходит. Аркадий наклонился ко мне. «Я не верю в сестринство». Тихо, почти по слогам, сказал он. И ушел.

«Что он тебе сказал?» «Я не уверена, что поняла. Слушай, а он женат?» Марат подумал перед тем, как ответить. «Он вдовец. Его дочери Анне шестнадцать, она учится в Женеве. Он не хотел, чтобы она росла с мачехой, поэтому у него постоянные отношения. Но не с одной женщиной, а с проститутками». «Он не верит в сестринство, но верит в проституток. Потому что легче поверить в чек – “к оплате”». «Он тебя обидел? Не обращай внимания, он заботится обо мне. Даже не обо мне, а о моей семье. Чтобы не распалась, чтобы никто ничего не разрушил». «Я похожа на женщину, которая может разрушить крепкую семью?» «Ты не похожа на проститутку. Этого ему достаточно, чтобы не доверять тебе. Давай сменим тему?» «Давай!»

«Ты когда-нибудь предполагала, что Германия объединится?» «Мне трудно было осознавать, что существует две Германии, если честно. Поэтому я воспринимала ту Германию – просто как отдаленную часть моей Германии. Или как часть Чехословакии. Впрочем, сейчас происходит то же самое. А ты думал, что Союз распадется, что твоя страна обретет независимость?»

«Не думал. Тогда я читал не те книжки. Но со временем начал думать, но Союз успел распасться до того, как эта мысль у меня созрела. А потом все закрутилось, как в калейдоскопе. Однажды ты встал, посмотрел в окно и увидел, что кто-то крутнул его, пока ты спал. И теперь перед тобой другая картинка. А потом еще раз. И еще». «А у меня такое впечатление, что этот кто-то эту картинку не докрутил, остановился на полпути, одна Германия наложилась на другую, но новой картинки не получилось. Что-то настоящее, а что-то поддельное». «Вы в силах ее докрутить».

Когда мы вернулись к гостям, Иван все еще продолжал жевать, Сергей уже спал. Аркадий вызвал офисного водителя, а Влад – такси. Слава смотрел телевизор с выключенным звуком и пил. Валера что-то рассказывал Ивану, который больше внимания оказывал красной рыбе, чем словам друга. Была уже половина первого. Я сказала, что мне нужно собирать чемодан, но Валера возразил, что мне его уже собрали. Потом он предложил выпить за дружбу народов. И мы выпили. Потом за женщин. Потом спросил, придираются ли наши таможенники к ввозу продуктов из Украины. «Может, они, как канадцы, думают, что мы упаковываем микробы в банки с икрой?» Я ответила, что не знаю, но у меня будет возможность проверить. Валера сказал, что несколько банок икры мне положили между брючками и синей кофточкой.