Текст книги "Отголосок: от погибшего деда до умершего"

Но это был не Райнер. Это был Злой Манфред. Бриг Возмущенная. И Тролль, Любящий Марту. Он сразу вскочил мне на руки и подставил свое бархатное брюшко, он умудрился так легко устроиться на гипсе, что я не успела испугаться. Поглаживала это теплое и прямодушное чудо. Я увидела, как взгляд Манфреда меняется, будто в молоко добавили растительное масло. Конечно, нельзя бросать обвинения человеку, который ласкает у себя на руках твоего любимца. Это все равно, что поднять крик на няню, которая баюкает твоих малышей. Поэтому Манфред ограничился тем, что насупил брови так, как умел только он, и вошел в квартиру. «Мы о твоем возвращении узнали от Эрнста. Я так и знал, что эта поездка заставит тебя броситься к психологу». «А чем это так пахнет!» – восторженно потянула носом Бриг. Тролль не тратил времени на лишние слова, он замельтешил в воздухе своими лапками, спрыгнул с моих рук и бросился на кухню. «Проходите», – сказала я. Ну а что мне еще оставалось делать?

Манфред может ссориться с кем угодно, долго и вдохновенно, он в этом знает толк. Но еще лучше он знает толк в удавшихся и неудавшихся ужинах. Он недоверчиво посмотрел на горку золотистых дерунов на блюде, потом подцепил один вилкой, и мы глазом моргнуть не успели, как он положил на тарелку семь штук. «Как съездила?» «Нормально». «Нормально! Вернулась со сломанной рукой, не включает телефон, побежала к психологу и говорит, что она съездила нормально. Ты за кого нас имеешь?» Все, он наелся, сейчас начнется. Я не знала, с чего начать, он своей энергетикой часто сбивал меня, как кеглю мячом, не потому, что мяч был в руках умелого игрока, а потому, что я была кеглей, которую должен был сбить именно этот мяч. Бриг что-то пыталась ворковать по поводу того, как вкусно я приготовила эти «картофельные штуки», попутно она отыскала белое вино, откупорила его и разлила по бокалам.

Именно во время ее воркования в кухню и вошел Райнер с чемоданом в руках и огромным портфелем под мышкой. Первым его заметил Тролль, который сожрал два деруна, понял, что больше ему не достанется, и улегся спать. Тролль колебался, лаять ему или нет. Манфред заметил направление взгляда Тролля, оглянулся, вилка и нож выпали из его рук. «Добрый вечер, – поздоровался вежливый Райнер. – Привет, стражник», – дополнительно кивнул он в сторону Тролля, малышу это понравилось, у него заиграл глаз. «Так. Хорошо, что он хотя бы по-немецки говорит, – ткнув пальцем в направлении Райнера, сказал Манфред. – Когда мать говорила тебе, что лучше найти мужа, чем рыться в исподнем деда, она имела в виду найти его здесь, а не привозить оттуда. Ты совсем ошалела?»

Райнер улыбнулся, закатил чемодан в угол, вымыл руки и присел к столу. Я ничего не могла произнести, мне было очень смешно: Манфред решил, что я привезла с собой казака. Кроме того, я узнала взгляд родственника Ореста, пана Грыця, когда он увидел меня в машине с Маратом. Я тогда подумала, что это за взгляд? Отеческий? Вроде бы нет. Обманутого любовника? Нет. Это был взгляд брата, который решил, что его сестра ошалела. «Я так понимаю, вы Манфред? Приятно познакомиться. Райнер Граф». Он наклонился, поднял приборы, положил их на рабочую поверхность кухни за своей спиной. «У вас такой взволнованный взгляд, – обратился он к Бриг. – Успокойтесь». Он легко коснулся ее руки, она не убрала ее. «Бриг».

Зазвонил мой телефон, Манфред посмотрел на него, как на врага народа, а на свой – как на предателя. Это был дядя Артур, он сказал, что препараты передаст мне завтра, все было чисто и препараты очень эффективные. Я спросила, сколько я должна ему отдать денег. Артур сказал, что мне передадут чек. Мне хотелось узнать об отправителе этой информации, как она попала ко мне, я точно не заполняла никаких анкет по поводу больных диабетом и не была задействована в социальных программах. Манфред был начеку, поэтому я вышла из кухни, чувствуя, как на моей спине появляются красные родинки от его взгляда.

Артур ничего нового мне не сообщил, его сотрудникам ничего не удалось выяснить. Когда я вернулась на кухню, увидела, что Райнер показывает Манфреду фотографии житомирского костела, которые он достал из папки. Видимо, заказал печать, заскочив в студию перед работой. Манфред не отреагировал на мое появление, они активно обсуждали, сможет ли Манфред из этих фотографий и ракурсов сделать цельный макет костела. Манфред сказал, что возни много, но это вполне возможно. Хотя это не будет очень качественной работой, потому что у Марты нет видения в перспективе, и если бы фотографировал он, все бы могло получиться гораздо лучше. Тролль сидел на полу, вилял своим шнурочком и восторженно смотрел на костел.

«Марта, ты готовишь кому-то подарок? Райнер не в курсе, кому же?» «Наташе». «Кому?» Вот не зря ураганам дают женские имена, Бриг словно взвилась в воздух, от ее возмущенного дыхания закачались занавески. «Наташе», – упрямо повторила я. «В твоей жизни точно многое изменилось благодаря деду. Сломанная рука. Райнер. И пода рок Наташе. Я просто не знаю, чего еще от тебя ждать?» Я улыбнулась, хоть Манфред издевается над религией, сам он часто говорит троицами. Вообще-то, чуть ли не всякий раз в качестве констатации чего-то или примеров он использует троицу. И не замечает этого. Надо спросить об этом у Эрнста, возможно, я подскажу ему тему для следующей статьи.

Мы еще немного посидели, потом Бриг, Манфред и Тролль ушли. «Думаю, что скоро тебе придется познакомиться с моей мамой», – заметила я Райнеру, когда мы растянулись на кровати. «Сначала я должен лучше узнать ее дочь, чтобы не оскандалиться, я чувствую огромную ответственность», – торжественно произнес Райнер. И мы занимались любовью.

Глава семнадцатая

Райнер торчал на работе, я тоже наконец занялась своей работой, разбиралась с запросами студентов. Я написала письмо Манфреду, он отмалчивался. Удивительно. Ханна снова поехала в Турцию, я подумала, что раньше это меня огорчало, но теперь, мне кажется, я ее понимала. В письме она написала, что «ребенок должен знать силу мусульманского солнца, это полезно для самоидентификации и здоровья». Я немного поразмышляла над тем, мусульманское солнце – это полумесяц или она имеет в виду реальное солнце. Солнце как солнце. Только мусульманское. Не пришла ни к какому выводу.

Зазвонил телефон. Райнер. «Соскучился?» «Не без этого. Но я хочу тебе сообщить, что по мне тоже соскучились. Твоя мама звонила. Пригласила с визитом. Без тебя. Тебе никто не звонил, я правильно понимаю?» «Мне никто не звонил. Меня для них нет». «Неправильный вывод, если для них есть я, ты для них тоже существуешь, даже не сомневайся и не спеши радоваться или жаловаться на свое сиротство. Какие цветы любит мама?» «Я бы на твоем месте ничего ей не дарила. С ней никогда ничего не знаешь наперед». «Я подумаю. Я тебе позвоню. Не грусти».

Несколько дней меня мариновали. Узнаю почерк отца. Думаю, что он копил претензии ко мне после получения копии моего письма Оскару. Хотя, зная Оскара, можно предположить, что письма он не отправлял, а просто позвонил отцу, сказал, что беспокоится обо мне, потому что ему кажется, я начала пить. А также сообщил, что я просила передать о своем отъезде в Украину.

С отцом я давно не общалась. Чаще можно встретить прочерк напротив графы «отец», чем прочерк напротив графы «дочь», но кто сказал, что папа не претендует на оригинальность? Мама послушно выполняла все его прихоти. Поэтому они держатся вместе, это слаженная пара. Он делает вид, что очень чистый и соблюдает все правила и законы, еще бы! По-другому и быть не может у господина судьи. Зато мать всегда была немного сумасбродной и способной на эмоциональные поступки. Папа же уважал ее свободу, потому что он любил ее, понимал и ценил как личность, и поэтому провоцировал на нужные ему поступки, а потом мягко укорял ее.

Мне пришло новое письмо. Интересно, от кого это? Непонятно. «Не спеши сближаться, дружить, от этой спешки можешь завыть:)». Подписи нет. Письмо-предупреждение, как в китайском печенье? Может, это какая-то брошенная Райнером подружка шутит таким образом, запугивает меня?

Мне снова звонили. На этот раз Дора Тотер-Габор. Неожиданно, неужели поступила новая информация о деде? Я механически перенесла письмо-предупреждение в папку «личное». «Добрый день, Марта. Ты вернулась из Украины, как съездила?» Ну ничего себе. Они оба, словно две команды саперов, держали временнýю дистанцию, чтобы в один прекрасный день взорвать меня одновременно. Как быстро она перешла на «ты», чтобы мгновенно приблизиться. Кобра. «Вы следите за мной?» «Нет, отслеживается только твоя фамилия. То есть фамилия господина Отто».

«Я должна перед вами отчитываться?» «Марта, ты меня неправильно поняла. Это дело не пустой звук для меня. Я хочу докопаться до истины. Думаешь, это просто? Ты уже поняла, что это не просто. Я трижды гадала на картах Таро, загадывала, узнаешь ли ты что-то там, на месте, или нет». «Новая методика Министерства юстиции? Я познакомилась с несколькими людьми, которые могли бы вам пригодиться».

«Правда? С ними можно связаться?» «Можно. У них есть мобильные телефоны, и они прекрасно ориентируются в народных приметах. Например, я упала и сломала руку не потому, что поскользнулась на влажных ступеньках, а потому, что подобрала и занесла в дом чужие ножницы». «Марта?» «Я слушаю». «Марта, у тебя все в порядке?» «С рукой – да. Хотя собирал мне ее врач, который демонстрировал ход операции на игрушечном шимпанзе. Слушай, Дора, я не хочу морочить тебе голову, про деда я ничего нового не узнала. Да и не нового тоже. Постояла у пустой могилы, пообщалась с местными и отправилась домой. А что показали Таро?»

«Я не разбираюсь в этом, просмотрела, как картинки. Жаль, что ты ничего не узнала. Четвертое письмо не нашлось?» «А вы его искали?» «У тебя такой тон, что лучше нам закончить этот разговор. Пока. Не забывай держать нас в курсе. Всего хорошего! Официальный запрос по поводу твоего визита в Украину ты получишь в ближайшее время».

Я снова принялась за работу. Еще несколько раз пришлось отвлечься на телефонные звонки, Наташа поблагодарила за макет костела, сказала, что это лучший из подарков, который она только могла себе представить. Мы еще немного поговорили на тему социальной адвокатуры. Наташа хотела зарегистрировать бюро адвокатов, которые бы бесплатно помогали легальным мигрантам. И очень надеялась, что возглавит его Дерек. Я традиционно сомневалась, вдруг почувствовала, что сама хочу попробовать. Решила пока ничего не говорить Наташе, потому что не могла разобраться с тем, настоящим ли было мое желание и откуда оно всплыло. Потом звонила фрау Фоль, передавала привет от Лилии, интересовалась делами, договорились попить вместе кофе. Я со страхом ждала возвращения Райнера. Не то чтобы я была в нем не уверена или боялась за него, я не могла понять, что хочет довести до его сведения отец.

Наконец он вернулся. Я напоминала себе Тролля или тетю Олю, которая увидела Марата, я наматывала круги, дергала его и твердила одно и то же: «Ну что? Ну что?» Райнер поцеловал меня и спросил, может ли он раздеться. Я позволила. Отпустила рукав его куртки, чтобы крепко вцепиться в запястье.

Мы сидели за столом, когда Райнер начал свой рассказ. «Внешность у твоей матери такая безупречная, не представляю, как твой отец касается ее руками. Раньше я видел комнаты подобной красоты, а не людей, наверное, он всякий раз закрывает глаза, а то как же иначе поверить в то, что это твоя жена?» Я вскипела. Неужели он думает, что я не наслушалась этих дифирамбов, посвященных матери, за всю свою не столь уж короткую жизнь? «Марта, я просто стараюсь быть откровенным, остынь, ладно?» Он мягко коснулся моей ладони, развернул ее к себе, погрел об нее нос.

«Там были мать, отец, который появился позже и очень эффектно: торжественно проплыл по комнате, неся в руках судейскую мантию, чтобы прилюдно, т. е. в присутствии непосвященных, в данном случае меня, повесить ее в шкаф. Это все было похоже на то, будто он говорит: я здесь со своей семьей, отец и муж, и уж никак не судья. Убедительно, должен признать». «Да, мать несказанно красива, отец – извечно убедителен, именно так оно и есть». «Еще был Манфред, Бриг и Тролль. Манфреду я обрадовался больше, чем остальным, мне же порадовался за всех Тролль, мои амбиции получили чуточку витаминов». «А чего это ты так обрадовался Манфреду, что-то я не поняла, если честно. Нет, я ему тоже радуюсь, но это мой брат, у тебя нет в отношении него таких обязательств». «Ты – злюка. Обо всем узнаешь».

«Они сразу стали тебя обрабатывать? Ты рассказал им о своем деде?» «Знаешь, они предпочли говорить о тебе и твоем деде. Они возложили на меня почетную миссию по твоей реабилитации. Чтобы ты занялась работой, чтобы ты занялась своей личной жизнью, чтобы не задалбывала ни себя, ни свою семью дедом, который отошел в мир иной».

«Замечательно. А ты?» «Знаешь, сначала я предстал настоящим романтиком. Чуть занудным, но лирическим». «Это как?» «О, ты бы слышала мою речь. О нашей встрече и любви. Я сказал, что если долго тянется холодная весна, деревья держат свои почки в себе, они вырастают под корой, как опухоли, и не могут выйти наружу, деревья болеют, но когда немного теплеет, то деревья бросаются всеми ростками навстречу этому теплу, так и у людей с любовью. Так и мы с тобой. Душевно?»

«Душевно. Наверное, это понравилось отцу. Потому что звучит и выглядит, как сцена выяснения отношений между женихом и строгим отцом невесты из бедной, но независимой семьи в какой-нибудь социальной пьесе, классической, конечно, не авангардной. Он пылкий поклонник такой драматургии. А если бы в конце кто-то еще оказался предателем или кого-то отравили, он бы непременно записался на твои лекции». «Думаешь?» «Конечно. Ты их очаровал». «Не могу с тобой не согласиться, меня даже сделали поверенным в сердечных делах Манфреда. Рассказали о его конфузном романе с русской аристократкой. Ты ведь знаешь, как меня привлекает тема псевдогероев и героинь». «Бедная девочка. Она звалась Ее Светлость Анастасия Глинская». «Какая у тебя память! Я только обратил внимание на то, что это была распространенная княжеская фамилия, которую не запоминаешь еще и потому, что сразу же сомневаешься в ее достоверности». «Бедная девочка. Она хотела, чтобы в нее верили, более того, чтобы ее любили. В себя гораздо труднее верить, чем в Бога, хотя себя ты, по крайней мере, можешь увидеть в зеркале».

«Марта, ты меня каждый раз удивляешь. Ты умеешь формулировать, хотя не знаешь ни одной формулы!» «А ты умеешь очаровывать, до сих пор удивляюсь, как легко тебе это удалось». «Это только звучит легко. Как музыка Моцарта, ведь никто не знает, сколько он сил приложил? Твои хотели быть более уверенными во мне. Манфред подсмеивался и вмешивался в разговор, но я на него возлагал большие надежды, потому что у меня был план». «Ого». «Не забывай, нас учили логике не так, как вас. Вас учили плавать, а мы овладевали еще и дайвингом. Я предложил твоей матери и Манфреду сделать памятник. Мемориал». «Господи, понятно, что ты подкупил Манфреда, но почему ты решил, что это будет интересно маме?» «Смотри. Они просили, чтобы я переключил тебя с темы деда. Я сказал, что я, собственно, отличный парень и попробую переключить тебя на себя. Кстати, не удивлюсь, если у твоего отца есть досье на меня». «Не думаю, что он дошел до такого. Но он мог подстроить так, что при случае оно к нему попало, конечно, это произошло случайно, вот он его и пролистал. Как шахматный слон. Прошелся диагонально слоновьими ногами».

«Чувствую, ты права, любимая». Он меня поцеловал. «Поехали дальше. Тогда я сказал, что переключиться на меня ты сможешь, позже. Но мы ведь должны спасать тебя прямо сейчас! Не ждать, пока ты пропишешься в Украине». «Еще раз – ого». «Ага. Они заговорили все разом, никто не мог ничего предложить, а тут я – с проектом». «Зачем ты издевался?»

«Я ничуть не издевался. Мне кажется, ты сама поддерживаешь этот проект, он своевременный. Помнишь, ты дала мне прослушать рассказ Лилии Манюк? Она начинает с того, что хочет выбрать специальный день для своих цветочных бабушек». «Да». «Вот я и подумал, а почему это должен быть день, почему бы не создать памятник? Я не художник, но это так очевидно, три цветка – разные, но растут из одного корня…» Мне очень понравилась эта идея, я вскочила, порывисто обняла Райнера, при этом заехала по нему гипсом. «Умммм. Хорошо, что тебе это скоро снимут. Я весь прогипсован, чувствую себя скульптором, на которого каждый день падают заготовки для скульптур». Я легонько толкнула его. «Слушай, это классная идея!»

«Даже твой отец выслушал внимательно и готов был согласиться. Твоя мать и Манфред загорелись сразу. И Бриг. У нее всегда вид маленькой, всеми брошенной девочки, которая сомневается, примут ли ее играть?» «Всегда. Поэтому ее поведением ты меня не удивил, она всегда зажигается от мамы или Манфреда, такая ее бриговская натура». «Манфред засуетился, заметался, а где взять деньги, а где взять заказ». «А где взять деньги? Лиля не сможет это оплатить, я так думаю. Кроме того, это не совсем справедливо». «Заказ можно получить в мэрии, думаю, твой отец может вбросить это как идею в нужную среду. А деньги собирать всем миром. И в этом тоже есть смысл. Бриг согласилась координировать этот процесс. Хотя мне кажется, что лучше поручить это твоей Наташе». «Она не моя, а Дерека, кстати, звонила сегодня, была тронута классностью подарка. Это благодаря тебе! И благодаря тебе плавучий дом Дерека постепенно превращается в плавучий город, по крайней мере, они уже построили церковь».

«Возможно, они могли бы объединить усилия. Я верю в Наташу». «Наташа зарабатывает еще один голос для роли Бога, святой или ангела». «Прекрати. Я начну ревновать». «Да это я так. Подзуживаю». «Ты можешь поговорить со своими студентами, я со своими сотрудниками и аспирантами. Кампанию в прессе можно поручить Францу, ты мне о нем рассказывала, я вспомнил его статьи, сегодня несколько перечитал в Интернете, вполне прилично, и это его тематика. Я уверен, что на этот мемориал люди не будут жалеть денег. У каждого есть своя боль, которая становится глуше, если что-то делаешь. Пусть даже такое, что не кажется настоящим, хотя это по-настоящему». «Мне и Катарина звонила, мы договорились попить кофе, так я могу ей рассказать обо всем этом? Она перескажет Лиле. Лиля сейчас в больнице, готовится рожать, я не хочу ее беспокоить, а Катарина проведывает ее каждую неделю».

«Очень на тебя рассчитываю, потому что Лиля об этом должна знать, пока мы не разгулялись. Но это еще не все. Твоя мама предложила интересную идею, чтобы это были не просто цветы, а цветы с историей, настоящие символы наций: немецкие маргаритки, украинские лилии, еврейские розы». «Я не очень тебя поняла». «Я бы тоже не понял, если бы не вспомнил твою вышиванку и эти лилии на рукавах. Это как цветочный почерк каждой нации, понимаешь? Все вышивали, рисовали, ковали цветы в определенной традиции». «Теперь поняла!» «Поэтому я высказал мысль, что лучше всех нам может помочь твой дядя Артур». Я смолчала. Райнер требовал одобрения и аплодисментов. «И что сказала мама?» «Твоя мама ему позвонила, он обещал помочь. Я заслужил хороший ужин?» «Еще и какой», – ответила я, быстро чмокнула Райнера и бросилась писать письмо Манфреду. Я посоветовала обратиться к Марату, он может найти ответ на вопрос, как должны выглядеть цветы. Райнер махнул на меня рукой и пошел на кухню.

Когда он вернулся в комнату, я подумала, что для меня он сейчас открылся с новой стороны. «Слушай, а все-таки, как тебе это удалось – что они тебя вообще слушали? Я же хорошо знаю свою семью…» «У меня из родственников только мать и тетя, сестра отца. Они ссорились каждый раз, когда виделись. Мать бесится, потому что тетя напоминает ей о моем отце, который бросил мать и совсем не интересовался мной, мать посылала в его адрес проклятия, пока не узнала, что он, оказывается, давно умер. «И тут он меня опередил» – такой была ее первая реакция. Отец первым признался ей в любви, первым понял, что она беременна, первым ее бросил, а теперь первым умер. Тетя злилась, потому что мать претендовала на ее ненависть, но теткина ненависть к отцу, брату, имела более длинную историю и вынашивалась на девятнадцать лет дольше. В моем присутствии они не стеснялись обмениваться бранью, взаимными претензиями и обидами, а потом переключались на меня. Потому что я не только внешне был похож на отца, я к тому же был мужчиной, что удваивало мои шансы быть ненавистным».

«Как ты это выдерживаешь?» «Я довольно рано понял, что они успокоятся лишь тогда, когда осознают взаимную выгоду. Две практичные, прагматичные личности с перекрученными, как гетры футболиста, судьбами, под которыми болит, печет, не готовое к прощению травмированное сердце. Когда я понял это, мне осталось разложить по полочкам их достоинства, возможную выгоду и время от времени напоминать им об этом, доставать, как продавец, с верхних полок залежалый товар, который долго не замечали, и разворачивать у них на глазах. Их корыстность, черта, которую мало кто считает положительной, позволила мне примирить семью. Нет, я не сделал из них подруг, но мне удалось взрастить уважение. Они научились видеть что-то хорошее. Со временем они стали относиться ко мне снисходительно, шпыняют и иронизируют, но я не злюсь, потому что знаю их формулы и могу использовать их в мирных и военных целях. Вот такая исповедь сына и племянника. Поскольку ты родной для меня человек, я позволил себе немного поколдовать, чтобы определить формулы твоих родственников и примирить их, насколько это возможно».

«Ты страшный человек, Райнер Граф. Страшный и опасный! Мне везет на мужчин с тягой к упорядоченности этого мира. Отец раскладывает всех на параграфы или нормы, а ты вычисляешь формулу. Интересно было бы посмотреть на вашу игру в шахматы». «Твой отец разделяет твое любопытство. Мы уже договорились на субботу, кстати, тебя пригласили, можешь отправить благодарственный дочерний мейл».

Что я и сделала. Отправляя мейл, я вспомнила о странном письме, полученном днем. Я пересмотрела все папки, но его нигде не оказалось. Я разволновалась и позвала Райнера. «Слушай, ты можешь считать меня чудаковатой». «Уже». «Это к лучшему. Я сегодня получила странное письмо. От неизвестного, а скорее – неизвестной. Письмо-предупреждение в стихах, что не стоит сближаться и дружить, потому что потом я буду выть, что-то вроде этого. Я подумала, может, это какая-то из твоих любовниц? Ты ничего не говорил мне о своей личной жизни, я не спрашивала, но такое может быть? Мне кто-то может угрожать?» «Ты мне лучше скажи, а мы что – дружим?» «В частности, и это».

Райнер присел на диван. «Тебя напугало это письмо?» «Не могу сказать, что я испугалась, но было в нем что-то неприятное. Знаешь, как в фильмах ужасов, такое вроде бы невинное послание, стихи, украшенные смайликом, а потом – бац, когда ты купаешься, тебя душит маньяк». «Не хочу тебя разочаровывать, но я никогда не встречался с маньяками и не спал с ними». «Отлегло».

«Единственная девушка в моей жизни, которая умеет писать стихи, это моя лаборантка Эрна. Она очень аккуратная и практичная и не склонна к театральным эффектам. Но мы действительно периодически спали с ней последние полгода. То есть она самая свежая. Не представляю себе, чтобы она могла отправить тебе письмо с неизвестного адреса, потом взломать твой ящик, если я тебя правильно понял?» Я утвердительно кивнула. «Уничтожить письмо. Как-то странно. Она могла написать стихотворение, но все остальное – не ее стиль. Я у нее спрошу, если это она – непременно признается. Она не из тех, кто врет». «А с кем ты спал вторую половину года, до Эрны?» «С мечтами о лучшем будущем». «Я серьезно». «Я тоже. Понимаешь, не могу похвастаться бурными и страстными романами. Я же ничего не скрываю, все тебе рассказываю. Представь, я с семнадцати лет хотел жениться. Мне казалось, что это благородно, что это придаст мне значительности. Не знаю, где я этого набрался. Поэтому в первый раз я чуть не женился на Илме, когда мне исполнилось девятнадцать лет. У нее был ребенок, она пела в дешевых кабаках и курила целыми днями напролет». «Ты хотел ее спасти?» «Очень. Хотя понятия не имел, как это сделать. Мне казалось, что как только мы поженимся, она сразу изменится, ведь я подарю ей новую жизнь. Хорошо, что она сразу поняла, что я романтичный идиот, и сбежала с дальнобойщиком куда-то в Швецию». «Дальше».

«Потом я очень влюбился. Мне уже было двадцать четыре, я был взрослым, и мне казалось, что никто мне не нужен больше, чем Карла». «И что?» «А Карле казалось, что я на нее давлю. В сексе, в жизни. Во всем. Кончилось это тем, что я боялся ее обнять, потому что она могла закатить истерику, что я пережал ей сосуды. Безумие. Она сама хотела на кого-нибудь давить, но могла только сбивать. Со мной ей это удалось с первой попытки. Я был сбит Карлой. Она жила в соседнем доме, но для меня это было так же далеко, как Швеция. Вскоре она вышла замуж за одного писателя. Профессора и писателя. Кроме того, бывшего телеведущего. Она выгуливает его меланхолично-степенного мастифа, а он всегда рычит на них из окна».

«Слушай, она меня заинтриговала. А чем она занимается, когда не выгуливает собаку и не слушает рычание писателя?» «Это смешная история. Она учительница, но бросила работу, когда вышла замуж. Потому что считала свою работу маловажной, ей хотелось быть поводырем гения. Странно, что она не родилась лабрадором, тогда было бы больше шансов. Потому что профессор-писатель запретил ей приближаться к его бумагам, архивам, записям. Она до сих пор от этого в шоке. Самое большое разочарование в жизни. Она сама мне жаловалась».

«Если бы она была лабрадором, могла бы получить ботинком по морде. Тоже не слишком весело». «Ты думаешь, слепые бьют своих собак? Ты рушишь мое миропонимание. Рассказываю дальше. Ты так активно не устраивайся в подушках, я планирую получить свой ужин!» «Не отвлекайся!»

«Я сегодня слишком много говорю. Я не оставил своих романтических попыток. Поэтому решил жениться фиктивно. На турчанке по имени Сэл. Она не могла устроиться на нормальную работу, а я мог ей помочь. Кстати, себя она называла Сельма». «Странно. Знаешь, о чем я сейчас подумала? Вот если к поезду прицепить два лишних вагона, он остается поездом. А прицепить две лишние буквы к имени, и оно меняет национальность». «Но человек, сменив имя или национальность, тоже остается человеком. Возможно, поезд тоже превращается в другой поезд, меняет национальность. Слава Богу, до национальностей поездов мы еще не дотянулись своими ручонками. Поезд с десятью вагонами – одна национальность, поезд с пятнадцатью вагонами – другая национальность. Как тебе?» «Думаю, что товарняк – это другая национальность. Если вообще подобное можно утверждать. И что Сельма?»

«Ничего. Ее депортировали, миграционные службы нашли ее в списках, состоялся суд, и она улетела на родину». «Слушай, ты мне напомнил кое о чем. О списках. Мне звонили сегодня из Министерства юстиции, моя бывшая сокурсница, она ведет дело деда. Они требуют отчет о моей поездке в Украину. Представь себе. Они за мной следят. Хотя сказали, что следят, мол, не за мной, а за фамилией деда». Райнер обнял меня за плечи, и на его раз-два-три мы поднялись и присели на диван. «Ты чего?» «Марта, знаешь, если они следят за твоей фамилией, не пора ли ее сменить? Например, на мою? Конечно, только в качестве предупредительной меры». «Ты делаешь мне предложение?» «Уже сделал». «Тогда зачем мы встали?» Я никогда не думала, что буду столько заниматься любовью со сломанной рукой. Я даже представить не могла, что я на такое способна! Я оторвалась от Райнера. «Слушай, а мы не слишком часто занимаемся любовью?» «Интересный вопрос, равно как и наблюдение. Мне кажется, ни одному мужчине не удалось бы такое сформулировать». «Тогда я точно женщина, хотя иногда я в этом сомневаюсь». Райнер сделал «большие глаза», и мы расхохотались.