Текст книги "Летящая на пламя"

Сначала он почувствовал только прикосновение влажной материи к лицу, которая приятно холодила его воспаленную кожу.

Но затем Шеридану стало трудно дышать. Влажное полотенце плотно облегало его лицо, и при каждом вдохе ткань засасывало в ноздри и в рот. Вскоре вода начала сочиться, проникая струйками в его носоглотку. Шеридан проглотил воду и закрыл рот, пытаясь дышать носом, но кто-то наклонил назад его стул, схватил Шеридана за волосы, запрокинув его голову, и Шеридан почувствовал, как струйки воды текут по его лбу и щекам. Он сделал вдох и захлебнулся.

Шеридан начал вырываться, судорожно дергаясь и пытаясь освободиться от руки, вцепившейся ему в волосы.

«Я скажу тебе! Все скажу! Все скажу!» – стучало у него в голове.

Он еще не произнес ни слова, а только захрипел, но стул тут же опустился на все четыре ножки, а с лица Шеридана убрали полотенце. Он нагнулся, кашляя и хватая ртом воздух.

– Она не стоит таких мук, правда? – ласково спросил Кол. – Убей меня, но никто в целом мире не стоит таких мук.

Шеридан был не в силах поднять голову, но он взглянул исподлобья в угол каюты, туда, где сидела Олимпия. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых отражался животный страх. Все пропало.

– Уф-ф! – тихо выдохнул Шеридан, чувствуя, как последние силы покидают его. Он понял, что она сдалась, она сломлена. А значит, его молчание бессмысленно. Она все равно сейчас признается во всем.

«Я скажу им все», – решил он.

– Так кто же она? – прошептал Кол.

«Вот сейчас, сейчас я им все скажу». Послышался плеск воды, наливаемой в кувшин.

«О Боже, смилуйся надо мной. Я скажу, я все скажу…»

Глава 12

Олимпия вздрогнула от испуга, когда хлопнула дверь каюты. Она панически боялась Бакхорса, до смерти боялась всех этих уголовников и ничего не могла с собой поделать. Она молча наблюдала за тем, как плотный коренастый Бакхорс всем своим телом навалился на Шеридана и припечатал его к стене. Она молча наблюдала за тем, как Кол накрыл лицо Шеридана, запрокинул его голову и начал лить сверху воду. Она видела, как задыхался Шеридан, как дергался, хрипел и бился в судорогах. Но у Олимпии было такое чувство, будто ее отделяет от всего происходящего стена из толстого стекла.

Звук шагов возвращающегося Бакхорса вывел ее из оцепенения, и новая волна животного ужаса захлестнула девушку. Она съежилась и прижалась спиной к стене, но Бакхорс лишь скользнул по ней взглядом и остановился перед Шериданом. Тот сидел, опустив голову, чуть нагнувшись вперед, насколько это позволяли веревки, которыми он был привязан к стулу. С его волос на обмякшее тело стекала вода.

– Ты вроде бы не собирался убивать его, – резко бросил Бакхорс своему подручному.

– Он жив, – отозвался Кол.

– Но он же не дышит!

Кол толкнул ногой стул, и Шеридан упал вместе с ним на пол с глухим стоном. По его телу пробежала судорога, и он закашлялся.

– Он так и не рассказал тебе ничего интересного, как я понимаю? – усмехнулся Бакхорс, поднимая с пола мокрое полотенце.

Кол пожал плечами.

– Я вылил на него пять ведер воды. Но все бесполезно. Скорее всего ему нечего нам сказать.

Оба бандита взглянули на Олимпию, и у нее потемнело в глазах от ужаса.

– Вставай, – приказал ей Бакхорс.

Она повиновалась, хотя колени ее подкашивались, а ноги были ватными.

– Развяжи ее и запри обоих в какой-нибудь каюте. – Бакхорс махнул рукой Колу, а затем обратился к Олимпии: – Я хочу, чтобы ты поставила этого ловкача на ноги к рассвету. Он должен быть в полной форме, слышишь? Я поручаю это тебе, сестренка.

Ее провели в каюту убитого старпома, расположенную напротив кают-компании. Сквозь открытую дверь на нее падал свет. Олимпия села на койку и начала растирать свои опухшие запястья. В дверной проем она видела, как Кол разрезал веревку, которой Шеридан был привязан к стулу, валявшемуся сейчас на полу. Шеридан перевернулся на спину, приподнялся на локтях и снова закашлялся. Чтобы поднять его на ноги, потребовались усилия трех человек. Он стоял, чуть покачиваясь, несколько мгновений, пока Кол не втолкнул его в каюту старпома, где Шеридан упал на койку рядом с Олимпией. Бандит рывком закрыл дверь.

Они оказались в полной темноте. Олимпия слышала тяжелое дыхание Шеридана, его хриплый надрывный кашель, чувствовала прикосновение его влажного тела к своему бедру.

Она встала, пошарила в темноте и зажгла на ощупь масляную лампу. Мерцающее пламя озарило все помещение тусклым светом.

Шеридан лежал на боку, поджав ноги. По его телу пробегали судороги. Он открыл глаза и вытянул руки, сжимая и разжимая пальцы, как будто хватался за воздух. Затем он уткнулся лицом в постель, и его начало рвать водой. Наконец он затих, тяжело дыша. Через некоторое время Шеридан, с трудом опершись на дрожащую руку, чуть приподнялся и позвал сиплым шепотом:

– Принцесса!

Олимпия стояла у стола, глядя на него: его била мелкая дрожь, мокрые волосы прилипли ко лбу.

– Вы заслужили это, – прошептала она зло. – Заслужили, слышите?

Он тяжело вздохнул.

– Плохо, – пробормотал он глухо и еле внятно, чуть не упав навзничь.

– Ненавижу! – произнесла Олимпия с жаром. – Грязный, мерзкий, подлый обманщик. Вор. Предатель. Свинья!

Шеридан покачал головой и попытался то ли засмеяться, то ли что-то сказать, но вновь закашлялся. Затем он протянул к девушке руку и, взяв ее за запястье, потянул к себе, приглашая сесть рядом.

– Я же предупреждал вас, – просипел он.

– Оставьте меня в покое! – Олимпия вырвала руку.

– Принцесса, – он закрыл на мгновение лицо руками, – принцесса, я им ничего не сказал.

– Ублюдок, – бросила она ему.

Он поднял на нее взгляд, в котором светилось такое недоумение и горечь, что на мгновение Олимпии стало стыдно.

– Я ничего не сказал им, – прохрипел он. – Я мог бы сказать… и тогда бы они не…

Его снова начал бить кашель. Олимпия зло прищурила глаза.

– Я презираю вас.

Он пришел в замешательство и некоторое время растерянно моргал, на его бровях и ресницах все еще блестели капельки воды.

– Вы не понимаете. Вы… не знаете…

– Я все понимаю, – сказала она и снова оттолкнула его руку, протянутую к ней. – Вы думаете, что, поскольку вы не предали меня в очередной раз, я ужаснусь тому, что они сделали с вами. Мне действительно следовало бы пожалеть вас. Но я не чувствую ни капли жалости. Я ненавижу вас до глубины души, «сэр» Шеридан. Я ненавижу взс до такой степени, что мечтала бы быть на месте одного из тех, кто избивал вас.

Он долго смотрел на нее. Растерянность и замешательство постепенно исчезли с его лица, густые ресницы опустились, а губы сжались в одну суровую линию.

– Хорошо, я все понял, – проговорил он. – И приму это к сведению в следующий раз.

– Встаньте, если можете! – резким от усталости голосом воскликнула Олимпия. – Вы испортили одеяло.

Он бросил на нее испепеляющий взгляд, исполненный затаенной обиды, – словно мятежный Люцифер, вынашивающий новые опасные замыслы, – но подчинился ее требованию. Шеридан с трудом встал с койки, из груди его вырвался хрип, и он, согнувшись в три погибели, зашелся в приступе сильного кашля. Затем, немного отдышавшись, он снял с постели мокрое одеяло и бросил его в угол. Проходя мимо Олимпии, Шеридан заглянул в стоявший рядом с ней шкафчик.

– Одеял больше нет, – сообщил он, тяжело дыша. – Вы не будете возражать, ваше, черт бы вас побрал, высочество, если я воспользуюсь одеждой этого несчастного малого? – И, снова закашлявшись, Шеридан начал рыться в шкафчике. – Или вы хотите, чтобы я умер от холода за все совершенные мною злодеяния?

– Мне все равно. Делайте что хотите. Шеридан покачал головой.

– Нет, вам не должно быть все равно. Если я заболею или умру к рассвету, наш общий друг Бакхорс вынет из вас душу, дорогая сестричка.

Олимпия закусила губу, пытаясь убедить себя в том, что, несмотря на смертельную обиду, нанесенную ей на Мадейре, Шеридан в данных обстоятельствах является, по существу, ее единственным защитником. Однако ненависть ее была сильнее рассудка.

– Вы все равно не сможете вести этот корабль, потому что вы скорее всего вовсе не Шеридан Дрейк. Я не удивлюсь, если узнаю, что вы убили настоящего Дрейка еще до прибытия в Норфолк и стали выдавать себя за него.

Шеридан прислонился спиной к шкафчику и откинул голову назад. Большая капля упала с его волос на ключицу, и он поежился.

– Думаю, у вас есть возможность выяснить все это со временем, если вы захотите, – промолвил он слабым голосом, ему было, по-видимому, нехорошо. Внезапно лицо Шеридана покрылось мертвенной бледностью и окаменело, его колени подкосились, и он, захрипев, стал медленно сползать вдоль шкафчика на пол, схватившись за живот.

У Олимпии сжалось сердце от жалости и сочувствия к нему. Она не привыкла быть жестокой и, наверное, испытала бы жалость даже к змее, если бы та выглядела такой же несчастной.

Впрочем, он и был самой настоящей змеей в ее глазах.

– Вот, возьмите. – Она сняла свой плащ и накинула его на плечи Шеридана, сидевшего на полу.

Он сразу же закутался в пего, судорожно вцепившись руками в ткань с такой силой, что побелели костяшки пальцев, и тут же замер, уткнувшись лбом в колени. Казалось, Шеридан даже не дышал.

Через некоторое время он откинул голову, привалившись затылком к шкафчику, и начал глубоко дышать, испытывая, по-видимому, некоторое облегчение.

– О Боже, – пробормотал он. – Как бы я хотел, чтобы все это наконец кончилось.

Олимпия нахмурилась.

– В чем дело? – спросила она. Он еле заметно пожал плечами.

– Ничего страшного, ничего такого, что могло бы огорчить вас. Просто очередной приступ боли – остаточные явления после разговора с вежливым мистером Бакхорсом, – медленно сказал он. – Впрочем, сейчас уже все прошло. Однако, скажу прямо, это довольно неприятно, когда тебе льют воду через нос.

Олимпия поджала губы.

– Вы можете встать?

– Конечно, – сказал он, не двигаясь с места. Олимпия некоторое время молча ждала, а затем нетерпеливо склонилась над ним.

– Мне показалось, вы сказали, что можете встать.

– Завтра. Или на следующей неделе. Нет… – Шеридан наклонил голову, – не прикасайтесь к моему лицу. Благодарю вас, вы очень добры.

Олимпия выпрямилась и нахмурилась, разглядывая его. Она обнаружила не так уж много следов от побоев: испачканная кровью рука, которой он утирал разбитые кровоточащие губы, и синяк под левым глазом.

– На мой взгляд, вы не выглядите серьезно пострадавшим.

– Когда-нибудь, – вкрадчиво сказал он, – я хорошенько изобью вас, чтобы вы расширили свой жизненный опыт.

Она взглянула на него, ее глаза сверкали гневом.

– Вы уже в достаточной степени расширили мой жизненный опыт, уверяю вас. Вставайте. Вы должны лечь спать, чтобы завтра быть в полной форме. Эти люди надеются на вас.

Шеридан взглянул на нее потемневшими от холодной ярости серыми глазами, которые казались ледяными в тусклом свете масляной лампы.

– Вы решили, принцесса, связать свою судьбу с кем-то другим?

Олимпия подошла к нему вплотную, собираясь резко ответить, но мысль о Бакхорсе, Коле и остальных головорезах заставила ее несколько остыть.

– Я не собираюсь ни с кем связывать свою судьбу, – наконец сказала она жестким тоном. – Вы и ваше предательство очень многому научили меня, уверяю вас.

– Это был первый урок. Он обычно самый трудный, – сказал Шеридан и, взявшись за ручку на дверце шкафчика, поднялся на ноги. Дотронувшись кончиками пальцев до щеки, он охнул, и на его лице появилась гримаса боли.

Олимпия следила за тем, как он идет, шатаясь словно пьяный, и вспоминала героя в блестящем капитанском кителе, с золотой звездой, со сверкающими эполетами и в белых перчатках. Непрошеные слезы навернулись у нее на глаза. Она отвернулась, делая вид, что поправляет постель, хотя ее взор заволокло влажной пеленой.

– Да, это был очень трудный урок, – прошептала она. Когда Олимпия снова повернулась лицом к Шеридану, справившись со своей слабостью, он уже стоял совершенно прямо, прислонившись спиной к шкафу. Его глаза были закрыты. На взгляд Олимпии, он вел себя как-то странно, впав в своего рода меланхолию, тогда как любой здравомыслящий человек на его месте испытывал бы, наверное, совсем другие эмоции – чувство вины, отчаяния, гнева или страха. Плащ сползал с его плеч, грозя вот-вот упасть, но Шеридана это, похоже, ничуть не волновало.

– Ложитесь спать, – сказала Олимпия.

Он открыл глаза. На мгновение ей показалось, что Шеридан хочет что-то сказать, но затем он молча двинулся к койке, осторожно ступая, словно дряхлый старик. Олимпия подхватила плащ, сползший с плеча Шеридана, и накрыла его.

Он схватил девушку за руку:

– И вы тоже ложитесь, принцесса.

– Что?! – Олимпия попыталась вырвать у него руку.

– Но не можете же вы простоять вот так всю ночь.

– Здесь есть стул. Я буду спать на нем. Это вам надо иметь свежую голову, а не мне.

Он не отпускал ее.

– В таком случае согрейте меня, не дайте мне простудиться. – Он уговаривал ее с таким жаром и настойчивостью, что Олимпия совершенно перестала понимать, чего же он собственно хочет. – Мы не должны разочаровать завтра утром вашего… вашего друга Бакхорса.

Олимпия вырвала руку, погасила лампу и нащупала стул. Он был очень жестким и холодным.

– Принцесса, – раздался из темноты тихий умоляющий голос.

Она вздохнула и присела на краешек постели. Шеридан снова взял ее руку и заставил Олимпию улечься рядом с ним. Постель была влажной и холодной. Девушка нарочно повернулась к нему спиной и отодвинулась на самый край койки.

Шеридан откашлялся, а затем медленно укрыл ее плащом дрожащими руками. Олимпия вновь почувствовала, как к ее горлу подкатывает комок, в носу у нее защипало, и на глаза навернулись слезы. Шеридан положил руку на ее голову.

– Принцесса, – сказал он, – я рассчитывал, что вы вернетесь домой.

Она не ответила. Слезы неудержимым потоком хлынули из ее глаз, капая на влажную постель.

– Так… – продолжал хриплый голос за ее спиной, – …какого же черта вы отправились вслед за мной?

Утро было пасмурным. Шеридана всю ночь мучили кошмары, ему снилось поле битвы, на котором он наткнулся на искалеченное тело, лежащее ничком, перевернул его, вгляделся в лицо и увидел, что это женщина. Ее окровавленная рука потянулась вдруг к его горлу. Но когда он вонзил в нее свой штык, защищаясь, ее лицо внезапно превратилось в его собственное, однако было уже поздно, штык глубоко вошел прямо ему в живот. Шеридан проснулся, задыхаясь от страшной боли.

Он тихо лежал некоторое время, напрягая мышцы живота и пытаясь прийти в себя. Когда приступ боли миновал, ее королевское высочество заворочалась во сне и нечаянно ударила его локтем в живот. У Шеридана перехватило дыхание, и ему снова потребовалась целая минута, чтобы справиться с приступом боли.

Он с трудом встал с кровати, чувствуя страшный голод. Но все это были привычные для него неудобства.

Он попробовал потянуться, чтобы выяснить, что именно у него повреждено. Особенно острой болью отдавалась левая сторона тела. Прикушенный язык распух и тоже сильно болел.

Шеридан вздохнул и с тихим стоном поднял левую руку, чтобы снять через голову цепочку с тескери. Затем он надел рубашку, делая над собой усилие. Его лицо исказилось от боли. Процесс облачения в одежду убитого старпома превратился для Шеридана в настоящую пытку. Все его тело ныло, и ему казалось, будто накануне по его ребрам прошелся слон. Очень медленно и осторожно Шеридан переоделся в сухие брюки и сунул кулон в форме полумесяца в карман, пряча его с чувством облегчения, которое всегда испытывал, когда снимал этот подарок султана. Шеридан взглянул на себя в зеркало. Его лицо выглядело странно, почти пугающе – синеватые виски, огромный синяк на скуле и щеки, заросшие щетиной. Малейшее прикосновение к лицу причиняло боль. Взглянув на бритвенные принадлежности, аккуратно разложенные на полочке перед зеркалом, Шеридан поморщился и уже было отвернулся, но тут его взгляд упал на кровать.

Принцесса лежала, свернувшись калачиком и укрывшись плащом до подбородка. Ее волосы рассыпались легкой сияющей волной, чуть мерцая в рассветных сумерках. Повернувшись снова к зеркалу, Шеридан с отвращением взглянул на себя – бледного, изнуренного, заросшего щетиной, похожего па призрак – и решил все же побриться.

Бреясь, он размышлял над состоянием своего психического здоровья. У него были серьезные сомнения на этот счет, поскольку он занимался сейчас совершенно ненужным делом. Каждое прикосновение причиняло ему дьявольскую боль, вода была страшно холодной. Более того, критически оглядев свое чисто выбритое лицо, он убедился, что не стал выглядеть лучше. Скорее наоборот. Но все же он довел дело до конца, тихо чертыхаясь, а затем с трудом натянул бушлат погибшего старпома. Бушлат жал ему в плечах. Но у Шеридана и так ломило все тело, поэтому он легко смирился еще с одним неудобством.

Обыскав медленно, шаг за шагом, ничего не пропуская, всю каюту и особенно шкафчик, Шеридан набил карманы всякой всячиной, положив туда кремень, швейные иголки, мыло, коробочку с дорожными шахматами, две сальные свечи, – в общем, все, что могло пригодиться. У него были дурные предчувствия, а в таких случаях он всегда действовал, как беспризорный мальчишка, ожидая самого худшего и готовясь к новым передрягам.

В ходе этого бесшумного грабежа он подошел к Олимпии, чтобы снять с крюка на переборке, у которой стояла кровать, приглянувшуюся ему подзорную трубу. Но внезапно остановился, залюбовавшись сияющей волной волос, ниспадавшей с постели. Шеридан осторожно погладил пальцами одну из прядей. Волосы были мягкими и пушистыми. Шеридан невольно вспомнил маленькие ботиночки с жемчужными пуговицами, которые купил для Олимпии. Интересно, что с ними стало? Скорее всего она выбросила их за борт. Да, похоже, он сильно досадил ей.

«Первый урок, принцесса, обычно самый трудный…»

Шеридан отвернулся. Закрыв глаза, он снова прислонился спиной к шкафчику и вслушался в звуки, доносившиеся до него сквозь сон всю ночь напролет. Это был вой ветра и скрип снастей корабля, который сильно качало на волнах. Шеридан взялся за ручку двери, и та неожиданно подалась. Она не была заперта!

Шеридан выглянул в коридор и увидел, что Кол крепко спит, похрапывая, в предрассветных сумерках, привалившись к переборке. Осторожно переступив через его вытянутые ноги, Шеридан отыскал то место, куда он незаметно бросил свой нож накануне вечером. Он завернул его в тряпку и засунул за пояс под бушлат. Сделав все это, Шеридан поднялся по трапу на палубу.

Как он и предполагал, часовых не было. Штормовой ветер трепал волосы Шеридана, был час прилива. Шеридан сразу же понял, что корабль попал в беду, якорная цепь была готова вот-вот оборваться, в результате чего судно неминуемо бросило бы штормовой волной на скалы.

– Бак… – взревел Шеридан и тут же схватился за грудь, почувствовав острую боль, – …хорс, – закончил он более спокойным тоном и добавил: – Мне нужна помощь матросов!

Не дожидаясь ответа, Шеридан устремился на бак. По дороге он переступил через окоченевшее тело старпома, валявшееся в луже замерзшей крови, и, превозмогая адскую боль в животе, нагнулся, чтобы забрать теплую шапку погибшего. Натянув ее на голову, Шеридан вошел в носовой кубрик и поднял матросов – правда, далеко не всех, так как накануне оставшиеся в живых члены экипажа добрались до запасов спиртного и залили им свое горе и досаду, проявив слабость, которой подвержены многие моряки, особенно когда попадают в критическую ситуацию. Но прежде чем Шеридан дал им четкие указания, по трапу на бак взобрался взбешенный главарь уголовников вместе с Колом.

– Стоять! – заорал Бакхорс, направив дуло пистолета на Шеридана. – Ты, ловкач! А ну прекрати самоуправство!

– Сейчас идет прилив, – начал объяснять Шеридан, стараясь сохранить хладнокровие, хотя это непросто было сделать, стоя под дулом заряженного пистолета. – Якорной цепи не хватит, чтобы нас удержать. Мы скоро или потащим якорь за собой, или сорвемся с него, надо срочно что-то делать.

Бакхорс перевел свой пистолет на стоявшего рядом матроса.

– Что все это значит? Он говорит правду? Молодой матрос с тревогой взглянул на бандита.

– Не знаю, сэр.

– Как не знаешь?! Ты моряк или нет? – Бакхорс спустил курок, целясь в ноги матросу. Пуля попала в палубную доску. Молодой моряк с испуганным криком отпрыгнул в сторону.

– Я не знаю! – завопил он. – Правда, не знаю Я в первый раз вышел в море!

– Ладно. В таком случае не попадайся больше мне на глаза, понял? От тебя все равно нет никакого прока. – Бакхорс навел пистолет на остальных членов экипажа. – А вы что скажете? Этот ублюдок прав? По моему глубокому убеждению, он бессовестно лжет. Как вы думаете?

Огромный негр, стоявший, скрестив руки на груди, начал беспокойно переминаться с ноги на ногу.

– Он лжет, сэр. Конечно, лжет. Капитан Уэбстер был опытным моряком, он никогда бы не совершил такой непростительной ошибки.

– Ради Бога, посмотрите на якорную цепь, – взмолился Шеридан. – А прилив еще продолжается!

Бакхорс направил оружие еще на одного матроса.

– А ты как считаешь? Не кажется ли тебе, что этот джентльмен хочет ввести нас в заблуждение?

Матросы начали возбужденно спорить между собой. Шеридан ждал, чувствуя, как корабль рвется со своей ставшей слишком короткой привязи. Кто-то вцепился в его предплечье. Шеридан повернул голову и увидел рядом с собой Олимпию, жмурящуюся на сильном ветру.

– Что случилось? – свистящим шепотом спросила она.

– Демократия в действии, – отозвался он, кисло улыбаясь. – Мы проводим открытое голосование по вопросу о том, сорвется ли наше судно с якоря и разобьется ли вследствие этого вон о те скалы.

Олимпия испуганно посмотрела в ту сторону, куда показал Шеридан. Там бушующие волны с грохотом разбивались о мрачный скалистый берег, яростно пенясь. Олимпия вновь перевела взгляд на Шеридана.

– Вы пошутили, да?

Он пропустил ее вопрос мимо ушей, вновь сосредоточившись на обсуждении животрепещущего вопроса. Некоторые матросы были согласны с утверждением Шеридана, но никто не стал настаивать на своем перед лицом смертельной опасности, видя заряженный пистолет Бакхорса. Через некоторое время все пришли к единодушному мнению: Шеридан совсем не прав.

– Проклятие, – пробормотал Шеридан.

– Что такое, Дрейк? – воскликнул Бакхорс. – Ты что-то сказал, но мы не расслышали.

Шеридан мрачно усмехнулся.

– Я просто выразил свое личное недовольство по поводу того, что мне придется в течение этого морского путешествия пережить второе кораблекрушение. Мы ведь, я думаю, все здесь имеем право высказать свое мнение.

– Мне-ни-е, ты говоришь? Меня вовсе не интересует твое мнение! – Бакхорс махнул пистолетом в сторону матросов. – А вы давайте пошевеливайтесь, спускайте шлюпку на воду. Его благородие мистер Дрейк должен показать нам нечто важное, во всяком случае, я очень рассчитываю на это.

Лодку удалось спустить только с третьей попытки. Шеридан сидел на крышке люка, молча наблюдая за неумелыми действиями команды и ни во что не вмешиваясь. Он предпочитал держать язык за зубами отчасти из-за плохого расположения духа, а отчасти из инстинкта самосохранения. Когда пустая шлюпка закачалась на бурных волнах, ударяясь с глухим стуком о корпус корабля, Бакхорс отступил назад и жестом указал на трап:

– Ты спустишься первым, Дрейк. А затем твоя сестра. Шеридан с беспокойством взглянул на главаря. То, что Бакхорс распорядился взять Олимпию с собой, было зловещим предзнаменованием. Но тут Кол сильно толкнул Шеридана в спину, так что острая боль пронзила его, отозвавшись в ребрах. Шеридан кивнул и начал спускаться в лодку, пока Бакхорс и Кол тщательно вооружались, запасаясь патронами. Они взяли с собой еще три пистолета. Этого оружия им вполне хватило бы для того, чтобы разделаться с дюжиной своих приятелей, ставших для них обузой.

Спуститься вниз по лестнице и сесть в качающуюся на штормовой волне лодку было очень непросто. Ледяные брызги летели в лицо Шеридану, внизу вздымались зеленоватые волны, но ему удалось выбрать нужный момент и прыгнуть в лодку. Боль, которую он испытал при приземлении, на секунду парализовала его, но он сумел сохранить равновесие и не свалиться за борт.

Взглянув вверх, он увидел, что Олимпия перегнулась через поручни и с ужасом смотрит на бушующее море. Кол и Бакхорс, похоже, тоже не испытывали особой радости при мысли, что придется спускаться по шаткой лестнице и прыгать в лодку, вздымающуюся на волне в человеческий рост. Но тут Бакхорс поторопил Олимпию. Бросив на пирата испуганный взгляд, она запахнула свой плащ и перелезла через борт так, как это сделал до нее Шеридан. Сердце Шеридана ушло в пятки от страха, когда он увидел, как вздрогнула Олимпия, почувствовав, что корабль сильно тряхнуло. Бакхорс, тоже заметивший это, по-своему отреагировал на заминку девушки. Он зло заорал на нее и ударил Олимпию по пальцам, судорожно вцепившимся в ванты.

– А ну стой, подлец! Не смей трогать ее! – раздался дикий крик Шеридана, который, казалось, заглушил рев ветра и грохот волн.

Бакхорс отшатнулся. Грудную клетку Шеридана разрывала невыносимая боль, но у него не было времени жалеть себя. Он схватил весло и попытался подогнать шлюпку вплотную к корпусу корабля.

– Вонючий ублюдок, – бормотал он. – Негодяй. – Он взглянул вверх и сложил руки рупором. – Олимпия! Слушай меня внимательно! Слушай только меня!

Олимпия застыла в развевающемся на ветру плаще, уцепившись за ванты, и не подала ни единого знака, свидетельствующего о том, что она его слышала.

– Кивни! – крикнул Шеридан громким, требовательным голосом, абсолютно уверенный в том, что только так можно привести в чувство обезумевших от страха гардемаринов и охваченных паникой принцесс. – Кивни два раза головой!

Она два раза судорожно тряхнула копной своих светлых волос, которые нещадно трепал ветер.

– Что, черт возьми, ты… – начал было Бакхорс.

– Молчать! – бесцеремонно оборвал его Шеридан. В этот момент он был похож на начальника конвоя, прикрикнувшего на посмевшего открыть рот каторжника. – Олимпия, – снова прокричал он, – когда я скажу «шагай», ты сделаешь один шаг вниз. Ни раньше, ни позже. Понятно?

Она не шевельнулась. – Ты поняла?! – взревел он.

Она быстро кивнула.

– Шагай!

Олимпия поставила ногу на перекладину лестницы. Шеридан в это время лихорадочно поднимал паруса на шлюпке, чтобы та более устойчиво держалась на штормовой волне.

– Шагай!

Олимпия послушно сделала еще один шаг вниз. Снасти заскрипели, и поднятый на шлюпке парус тут же надулся.

– Шагай!

Она шагнула, и подол ее платья лизнула высокая волна, пена коснулась ее ног. Шеридан начал маневрировать, поворачивая руль так, чтобы корма шлюпки подошла вплотную к корпусу судна. Чувствуя, что лодку поднимает на волне, он крикнул:

– Шагай! Отпускай руки!

Его бушлат лопнул на плечах по швам, когда он, вытянув вверх руки, схватил Олимпию. Рухнув на дно шлюпки и увлекая ее за собой, Шеридан чувствовал адскую боль в груди, его ребра хрустнули, и ему на мгновение нечем стало дышать.

– Молодец! – воскликнул он и зарылся лицом в ее волосы. – Ты справилась, ты сумела сделать все как нужно! Ты великолепная принцесса, черт побери!

Последние слова он произнес еле слышно, чувствуя, как дрожит все ее тело, пряди влажных волос хлестали его по лицу на штормовом ветру. Он порывисто обнял ее и отпустил.

Тем временем Бакхорс перелез через борт и начал спускаться по шаткой лестнице. Увидев это, Шеридан почувствовал, что в него неожиданно вселился дьявол.

Со злобной ухмылкой на губах он выпустил из рук руль, и шлюпка отошла от корпуса судна, сместившись в сторону от лестницы. Бакхорс, глянув вниз через плечо, сердито заорал, и Кол наставил пистолет на сидевших в лодке Шеридана и Олимпию.

Но тут случилось то, что предсказывал Шеридан. Якорная цепь не выдержала силы натяжения и лопнула, судно накренилось, лестница закачалась. Бакхорс судорожно ухватился за висевший рядом канат, ноги его соскочили с перекладины, и он потерял точку опоры. Теперь главарь висел над морской пучиной, вопя не своим голосом и дергая ногами.

– Отчаливаем! – заорал Шеридан и бросился к рулю. Лодка медленно отвалилась от кормы нависшего над ней судна и начала удаляться от него. Шеридан, оглянувшись, увидел, что Бакхорс все еще неистово бьется, уцепившись за канат и зависнув над пучиной. Кол, ухватившись за веревку, пытался выручить своего главаря из беды. А вся остальная команда рассыпалась по кораблю, видя, что тот сорвался с якоря и идет полным ходом кормой вперед на рифы.

Внезапно раздался негромкий выстрел, заглушаемый завываниями ветра и шумом волн. Но пуля прошла мимо плывущих в лодке.

– Я предвидел это! – воскликнул Шеридан. – О Боже, я знал, что корабль сорвет с якоря. Так им и надо. – Он дотянулся до ведра, плававшего на дне, где уже плескалась ледяная вода, и бросил его Олимпии. – Вот к чему приводит анархия, принцесса. Живо вычерпывайте воду!