Текст книги "Летящая на пламя"

– Друг мой! – воскликнул он наконец хрипловатым голосом, произнося английские слова с сильным акцентом.

Шеридан прижал правую руку к сердцу и поклонился. Махмуд улыбнулся и вернулся к трону. Сев, он кивком головы указал на скамью, стоявшую у его ног. На этот раз Шеридан подчинился и сел на указанное ему место.

Олимпия продолжала стоять, чувствуя себя очень неловко. Махмуд взглянул на нее, хлопнул в ладоши и что-то сказал одному из слуг. Девушку подвели к Шеридану и посадили рядом с ним на ковер. Гречанка стала на колени за ее спиной.

– Я переведу вам все, что здесь будет говориться, мадам, – прошептала она.

– Прошу вас, скажите султану, что я очень благодарна ему, – попросила Олимпия.

Гречанка дрожащим голосом произнесла несколько фраз. Махмуд улыбнулся и о чем-то спросил Шеридана.

– Он спрашивает, принадлежите ли вы покорителю морей, мадам, – прошептала переводчица.

Шеридан ответил утвердительно, повергнув тем самым Олимпию в полное замешательство.

– Можно мне взглянуть на нее? – спросил Махмуд.

И только когда Шеридан поднял с лица Олимпии шарф, она догадалась, что именно его Махмуд назвал покорителем морей.

– Утренняя роза, – промолвил Махмуд. – Жемчужина. Она прекрасна, ее щеки словно бутоны, а волосы как цвет зари. Покоритель морей всегда хорошо разбирался в женской красоте.

Олимпия почувствовала, что краснеет.

– Я согласен принять твой подарок, – переводила гречанка слова султана. – Она доставит мне истинное наслаждение.

Олимпия испуганно взглянула на переводчицу.

– К несчастью, при всем моем почтении к тебе я не могу отдать ее, – ответил Шеридан по-турецки, и гречанка тотчас же перевела его слова Олимпии. – Мы женаты.

Махмуд недовольно поморщился. Ответ Шеридана, по-видимому, озадачил его. — Мне сообщили, что ты привез мне подарок.

– Я явился с пустыми руками, – ответил Шеридан. – Мне принадлежит только воздух, которым я дышу, и больше ничего.

В шатре воцарилось молчание.

– Ты, как видно, не стал богаче с тех пор, как покинул меня.

– Нет, не стал. Махмуд улыбнулся.

– Ты правильно сделал, что вернулся. У меня есть работа для тебя, за которую ты получишь хорошее вознаграждение.

Шеридан промолчал.

– Скажи ему, что ты сопровождаешь меня в Рим, – шепнула Олимпия Шеридану.

Но он даже не взглянул на нее, продолжая хранить молчание.

– Я потерял много кораблей и моряков в сражении при Наварино, – продолжал султан. – И по воле Аллаха мне представляется счастливый случай для того, чтобы провести реформы на флоте, я хочу перестроить его на английский лад. Ты поможешь мне в этом, будешь наблюдать за строительством новых кораблей и обучишь командный состав моего флота морскому делу и основам военной стратегии. Я сделаю тебя великим адмиралом.

Олимпия перепугалась, что Шеридан останется здесь, в Турции, и вскочила на ноги.

– Скажи султану, – обратилась она к переводчице, – что Шеридан уже является адмиралом военно-морского флота Ориенса и потому не может пойти на службу к султану.

Гречанка от ужаса потеряла дар речи.

– Скажи ему это немедленно, – настаивала Олимпия. Девушка быстро заговорила еле слышным голосом и, замолчав, отбила несколько земных поклонов.

– Она перевела ему мои слова? – спросила Олимпия у Шеридана.

Тот метнул в ее сторону сердитый взгляд.

– Да, – бросил он ей, – да садись же ты, черт бы тебя побрал!

Олимпия снова уселась не спеша на роскошный ковер, не спуская глаз с Махмуда. Она пялилась на него не потому, что считала себя особой королевского рода, принцессой Ориенса и прочее и прочее. Нет, Олимпия просто надеялась навести на султана порчу своим дурным глазом.

– И еще скажи ему… – снова начала она.

– Олимпия, – тихо сказал Шеридан, не глядя в ее сторону, – ты видишь стражу?

Она посмотрела на охранников, стоящих по обеим сторонам от трона с бесстрастными липами; их обнаженные кривые сабли тускло поблескивали в полумраке шатра.

– Стоит только султану взмахнуть рукой, – продолжал Шеридан спокойным тоном, – и наши головы вынесут отсюда в серебряных чашах.

Олимпия закусила губу и снова взглянула на молчаливых стражников. Внезапно она вскинула подбородок и опять обратилась к переводчице:

– Скажи ему, что я не хочу оскорблять его, но я – принцесса, и, если он прикажет казнить меня, разразится международный скандал.

Гречанка, путаясь и заикаясь, что-то пролепетала по-турецки.

Махмуд криво усмехнулся в свою подстриженную бородку и произнес несколько слов.

– Он говорит, что мадам напоминает ему его мать, – прошептала переводчица на ухо Олимпии.

– Благодарю вас, – громко промолвила та. Махмуд засмеялся.

– Покоритель морей взял себе в жены настоящую львицу. У меня много сестер и дочерей, – продолжал он. – Я подарю тебе одну из них, пусть грызутся и оставят тебя в покое, чтобы ты мог мирно покуривать свою трубку, не слушая их вздора.

Олимпия застыла на месте, а Шеридан постарался осторожно ответить Махмуду, обходя стороной опасную тему:

– Ты напомнил мне о том, как я постарел, Махмуд. Неужели твои дочери стали совсем взрослыми?

– Да, у меня очень красивые дочери. А у тебя нет детей?

– Нет. Я бездетен.

Махмуд бросил неодобрительный взгляд на Олимпию. Девушке хотелось во всеуслышание заявить, что она вовсе не виновата в этом, однако она в конце концов решила, что обсуждать подобный вопрос ниже ее достоинства.

– Жизнь быстротечна, – печально вздохнул Махмуд. – Тебе обязательно надо завести детей, мой друг. Если ты останешься у меня, тебе не придется больше нищенствовать, у тебя появится много друзей и большая семья.

Шеридан снова погрузился в молчание, ничего не отвечая султану. Олимпия взяла его руку. Очень долго он как бы не замечал этого, а затем крепко сжал ее пальцы.

– Бог дает мне то, что считает нужным, – перевела гречанка слова Шеридана. – И надо сказать, что он даро вал мне большее счастье, чем я этого заслуживаю.

Махмуд не сводил темных глаз с гостей.

– Ты скромен в своих запросах, и это хорошо, это милость Божья. Мне недавно рассказывали о твоих подвигах. – Махмуд помолчал, давая время переводчице перевести его слова для Олимпии. – Я всегда любил тебя и поэтому многие годы разыскивал повсюду, ты знаешь об этом? По твоему следу шли мои люди. Но никто из них не знал твоего английского имени, а человек, носящий на груди мой полумесяц, даже не удосужился подать мне хоть какую-то весточку о себе.

Переводчица задохнулась от ужаса, услышав ответ Шеридана. Олимпия с тревогой выслушала перевод.

– Несмотря на все мое почтение к тебе, я не хотел, чтобы ты получил подобную весточку.

Махмуд застыл на месте, положив руки на колени. Только его глаза беспокойно бегали по лицам присутствующих.

– Ты помнишь тот день, когда мы встретились с тобой? – проговорил Махмуд, и гречанка начала быстро переводить: – В тот день я впервые отважился выйти за пределы дворца, и вот на улице Нафи я увидел тебя, ты прятался от своего хозяина и собак. Помнишь, каким сочувствием я проникся к тебе? Видя, что ты сильно избит, я открыл свое имя твоему хозяину и приказал ему отдать тебя мне.

Шеридан кивком головы подтвердил справедливость его слов.

– Я никогда не забуду, – продолжал султан, – как вокруг нас собралась большая толпа народа, узнавшего своего принца, как люди давились и толкались, а я был настолько глуп, что испугался их. Тогда ты, сохраняя спокойствие и здравомыслие, вывел меня из толпы живым и невредимым. Так ты впервые выручил меня. А затем мы много раз отправлялись с тобой в город, переодевшись. И наконец, когда псы узурпатора – пусть они вечно горят в аду – явились, чтобы убить меня и Селима, ты вновь спас меня. Я ничего не забыл. Мы очень похожи друг на друга. Мы оба любим гулять за оградами дворцов.

– Нет, мы не похожи друг на друга, Махмуд, – последовал ответ Шеридана. – Дворцы и ограды принадлежат тебе, а не мне.

Султан помолчал немного, а затем взглянул на Олимпию и неожиданно обратился к ней.

– Он спрашивает, – шепотом заговорила переводчица, – нравится ли вам дворец в Бейкозе?

– О да. Он великолепен, – ответила Олимпия, обрадовавшись, что султан перевел разговор на другую тему. – Просто восхитителен.

Темные глаза Махмуда вновь остановились на Шеридане.

– Я подарю его тебе.

Шеридан незаметно сжал руку Олимпии. Но прежде чем он успел что-нибудь ответить, султан продолжал:

– Великий адмирал моего флота должен иметь достойную резиденцию Главный евнух будет следить за ведением хозяйства, слугами и казной. Пост, который я тебе предлагаю, очень выгоден, мой друг. Ты быстро разбогатеешь. Многие высокопоставленные люди будут рады услужить тебе. Тебя завалят подарками.

– Лучше бы ты заставил их служить своему отечеству, а не мне, – произнес Шеридан с легкой улыбкой, заигравшей вдруг у него на устах, – Раз уж ты собираешься проводить реформы в своих вооруженных силах.

Махмуд, не обижаясь на его слова, обнажил в улыбке белоснежные зубы.

– Как раз этим ты и займешься.

Шеридан вскинул подбородок и что-то сказал ровным тихим голосом.

Улыбка моментально исчезла с лица султана; переводчица молчала, дрожа от страха. Олимпия вопросительно взглянула на нее, и девушка, взяв себя в руки, еле слышно прошептала:

– Он говорит: нет, я не буду заниматься этим. Потому что… о, мадам… он говорит, что готов верно служить только одному человеку на земле и этот человек – вы, мадам.

Олимпия увидела, что взгляд Махмуда прикован к ней. Он сидел, задумчиво поглаживая свою бородку; на его пальцах сверкали три огромных бриллианта. Внезапно Махмуд снова заговорил таким же мягким, ровным тоном, как и Шеридан.

Олимпия вынуждена была ущипнуть дрожащую гречанку, чтобы привести ее в чувство.

– Султан говорит… – пролепетала та, еще ниже опуская голову, – говорит: «Она в моих руках, поэтому ты будешь верно служить мне».

Воцарилась мертвая тишина, которую снова прервал султан.

– Я прав? – торопливо перевела гречанка.

Шеридан начал что-то отвечать, медленно, запинаясь на каждом слове.

– Пока она будет находиться в безопасности, – дрожащим голосом шептала переводчица, – я буду служить тебе. Но только до этих пор.

Некоторое время Махмуд молча взирал на Шеридана, поджав губы. В этот момент он был похож на обидчивого капризного мальчишку, не терпящего, чтобы ему перечили. Переводчицу била мелкая дрожь от страха. Казалось, этот невысокий насупившийся человек сейчас поднимет руку, унизанную бриллиантовыми перстнями, и головы гостей мгновенно слетят с плеч.

Махмуд хлопнул в ладоши. Гречанка тихо вскрикнула, и Олимпия затаила дыхание. За их спинами у входа в шатер послышался шорох.

Шеридан встал, и Олимпия обернулась На ковре позади них стояли несколько европейцев, каждого из них поддерживал за правый локоть евнух. Среди вошедших были высокий, белокурый, элегантно одетый мужчина, еще два незнакомца невысокого роста, а также капитан Френси Фицхбю и… миссис Джулия Плам.

Глава 26

Шеридан лежал, устремив взор в темноту. Внутри у него все дрожало, он с горечью думал о том, что у него отняли Олимпию, а он не смог ничего сделать, чтобы остановить их – Джулию, Фицхью и этого безмозглого светловолосого принца, взявшегося неизвестно откуда. Сюда прибыл британский посол со всеми своими пушками, со всей своей мощью. У Шеридана не было никаких шансов вернуть Олимпию. Если, конечно, не вмешается Махмуд. Но Махмуд не хотел помогать ему.

Султан поймал Шеридана в ловушку, произведя его одним мановением руки в великого адмирала и своего раба, потому что все министры Махмуда, начиная с великого визиря, были рабами султана в глазах жителей Османской империи. Они правили страной и все же были рабами, чья жизнь зависела от капризов абсолютного монарха. Конечно, подобные же порядки существовали и на британском флоте, отличие заключалось только в том, что на Востоке вещи назывались своими именами.

Его отчаянная попытка открытого неповиновения султану ни к чему не привела. Правда, Шеридан сам не знал, чего ожидал добиться подобным образом. Во всяком случае, ему даже в голову не пришло, что в шатер войдут Джулия и британский посол с предписанием на его арест и своими планами относительно будущего принцессы. Почему он не просчитал все варианты во время столь длительных переходов по пустыне и горам? В каких облаках, черт возьми, он витал до сих пор?

Шеридан встал со своей мягкой постели и прошел на террасу. В водах Босфора дрожали отражения звезд, здесь и там виднелись огоньки рыбацких лодок.

А теперь они выдадут Олимпию замуж за этого белокурого верзилу, как объявила Джулия. Какой-то неизвестно откуда взявшийся принц! Политическая ситуация в мире за это время изменилась, и Шеридан не стал бы делать то, что намеревался сделать год назад. Этот парень, по-видимому, действительно собирался восстановить закон и справедливость на европейском континенте, если только его свяжут брачными узами с Олимпией Ориенской. Слава Богу, сам Шеридан не успел вступить с принцессой в брак, иначе он давно уже был бы мертв.

Этот несчастный истеричный ублюдок Фицхью пытался заговорить с султаном пять раз. Конечно, молодой капитан теперь, когда он узнал всю правду, не хотел претендовать на Олимпию, но он пылал гневом праведным и желал отомстить за свою поруганную честь. Собственные оскорбленные чувства в его душе перемешались с чувством патриотизма и страхом перед приговором общественного мнения, а также другими, не относящимися к делу эмоциями. В конце концов Махмуд устал от его многословия и велел ему удалиться.

Шеридан провел ладонями по лицу и тяжело вздохнул. Сегодня выдался чертовски трудный день. И все же случившееся представлялось ему совершенно неизбежным. В сознании этого Шеридан черпал силы. Он стоял сейчас один в полной темноте, ощущая себя беспомощным и жалким, и все же он постепенно обретал равновесие в этом мире. Сложившаяся ситуация была для него вполне привычной – он ощущал себя одиноким, никому ничем не обязанным, не ждущим ни от кого милости, не имеющим друзей, не питающим иллюзий. Таким он был до тою, как встретил Олимпию. Он привык к одному – ежедневной службе, службе, отнимающей все силы.

Шеридан был зол на Джулию, Махмуда и британских дипломатических лиц, однако держал себя в руках. Он не хотел набрасываться на стражу сейчас словно безумный, вступая в неравную схватку с вооруженными людьми.

Когда Олимпию увели от него, в душе Шеридана как будто что-то сломалось. Он понял, что напрасно надеялся обрести любовь. Его уделом было одиночество, к которому он уже давно привык.

Жизнь на острове заставила его забыть об этом, он погрузился в новую для него стихию любви и согласия с миром.

Но теперь он чувствовал себя намного лучше, намного увереннее, распрощавшись со своими иллюзиями. Будущее представлялось ему не таким уж мрачным. Махмуду нужен был великий адмирал – Шеридан готов был сыграть эту роль. Он мог бы жить как король, содержать гарем, покуривать свою трубку и проводить дни в погоне за богатством и почестями, лобызая ноги султана.

Шеридан всматривался в темные кроны деревьев, ощущая внутреннюю опустошенность. Он думал об Олимпии, вспоминал ее округлые груди, прикрытые полупрозрачной тканью. Внезапно ему пришло в голову, что завтра утром ее увезут отсюда. Шеридан жалел только об одном – о том, что он не лишил ее девственности и теперь Олимпия достанется бравому тевтону, солдафону с грудью, украшенной медалями, который набросится на нее, словно застоявшийся жеребец.

Некоторое время Шеридан с горечью размышлял над подобной несправедливостью. Во дворце все было тихо. Тишину нарушали только журчание фонтанов да шелест листьев в саду. Шеридан медленно повернулся, на его губах заиграла улыбка. Держа мерцающую лампу в руках, одетый в роскошный халат, отороченный собольим мехом, Шеридан не спеша вышел из своих новых покоев.

Олимпии снилось, что она убегает от евнухов султана, которые гонятся за ней с кнутами и саблями. Она пытается разыскать Шеридана, но его нигде нет – ни в покоях дворца, ни во внутренних двориках, ни в садах. Но когда она уже была близка к отчаянию, он неожиданно появляется и шепчет ее имя в темноте, заключает в объятия, и Олимпия чувствует себя надежно защищенной и укрытой от преследователей… Она обхватила его своими руками и ощутила на губах поцелуй, страстный и долгий. Внезапно проснувшись, Олимпия поняла, что Шеридан действительно здесь, и тихо вскрикнула от радости.

Олимпия хотела назвать его по имени, но он снова уложил ее на подушки, тусклый свет лампы озарял его профиль.

– Молчи, – прошептал он, и Олимпия ощутила теплое дыхание на своей щеке. – Ты хочешь быть моей?

– А разве мы…

Он прервал ее речь, закрыв ей рот поцелуем. В его действиях было что-то странное, непонятное девушке. Вместо того чтобы сообщить ей план побега, он начал решительно расстегивать жемчужные пуговицы на ее кафтанчике, а затем, распахнув его, принялся ласкать ее обнаженную грудь.

Навалившись на нее всем телом, он начал быстро и грубо срывать с Олимпии шелк, перехватив одной рукой ее руки, закинутые за голову, В тусклом свете лампы Олимпия хорошо видела его возбужденное, разгоряченное лицо.

– Шеридан, что с тобой? – прошептала она в недоумении.

– Отдай мне свою любовь, – пробормотал он, осыпая ее поцелуями. – Будь моей.

На Шеридане не было никакой одежды, очень скоро он раздел и Олимпию, и она ощутила прикосновение его горячего тела к своей коже. Он раздвинул ее ноги, и Олимпия тоненько вскрикнула, испугавшись его одержимости. Но тут волна плотского желания накатила на нее.

Радость охватила Олимпию, она устремилась навстречу Шеридану. Она так давно хотела этого, она будет навеки его женщиной, что сделает невозможным для нее вступление в брак с каким-то незнакомцем. Она вытерпела вчера унизительную процедуру врачебного осмотра, но им придется убедиться, что отныне и навсегда она принадлежит только Шеридану.

– Да, да, – прошептала она, раскрываясь ему навстречу, словно бутон цветка. – Да, пожалуйста.

Олимпия откинула голову назад и прерывисто задышала, почувствовав боль, когда Шеридан не медля сильным толчком вошел в ее лоно. Но сильнее боли было испытываемое ею торжество. Теперь этот надутый принц, такой холодный и надменный, наверняка откажется от нее.

Поцелуи Шеридана обжигали Олимпию, словно языки пламени, его пальцы, судорожно сжатые на запястьях, жгли кожу. Тихие стоны вырвались из груди Олимпии, Ее напряженное тело начало двигаться в такт его мощным толчкам. Шеридан, казалось, наполнил для нее весь мир. Она ощущала внутри себя его плоть, в ушах у нее стоял шум от хриплых звуков, вырывавшихся из его груди, перед глазами маячили его плечо и шея, покрытые испариной. Он был повсюду, и она принадлежала ему вся без остатка.

Олимпия прижалась к плечу Шеридана, а он продолжал все так же ритмично двигаться. Теперь ему не надо было держать себя постоянно под контролем, как прежде. Раньше Шеридан в первую очередь старался доставить удовольствие ей, забывая о себе, и никогда не позволял себе достичь экстаза, который сейчас охватил их обоих, Олимпии казалось, будто их тела слились и растворились в чувственном восторге. Эти ощущения были такими яркими, такими живыми и реальными, не похожими на ее прежние грезы.

Руки Олимпии скользнули вниз по телу Шеридана, и она начала ласкать те уголки, которые раньше не осмеливалась. Судорога пробежала по его телу, он застонал и крепче прижал ее к себе. Олимпия ликовала – ей казалась восхитительной та свобода, с которой она могла теперь доставлять удовольствие Шеридану.

Сама Олимпия уже несколько раз достигала апогея страсти, волны чувственного восторга накатывали на нее, сливаясь в одну симфонию наслаждения. Наконец тело Шеридана забилось в конвульсиях, он тяжело задышал, и мышцы его расслабились. Олимпия ощущала на губах соленый привкус его пота, все еще не выпуская его обмякшее тело из своих объятий. Ее собственное тело болело и ломило, лоно, в котором Шеридан оставил свое семя, частицу себя, жгло огнем. Хотя Олимпия чувствовала себя разбитой, обессиленной, она радовалась тому, что произошло.

Олимпия закрыла глаза и тихо засмеялась. Долгое время Шеридан был погружен в полузабытье. Он чувствовал только, как дышит, но не мог сосредоточиться хотя бы на одной мысли или пошевелиться. Поэтому он просто лежал, растворившись в покое, испытывая радость бытия и не заботясь о том, где он и что делает. Однако постепенно в его сознание начала вторгаться действительность. Его разгоряченное тело холодила ночная прохлада. Он почувствовал чье-то легкое прикосновение к своей спине и плечам, а на щеке влагу.

Ощущения наконец слились в один образ: принцесса! Шеридан приподнялся на локтях и взглянул на нее. Она была так прекрасна! Он взял ее лицо в ладони.

– Почему ты плачешь?

Олимпия подняла на него свой взгляд, и в тусклом свете горящей лампы ее глаза показались Шеридану ярко-зелеными.

– Мне немного больно, – прошептала она и, закусив губу, улыбнулась. Зелень ее глаз вновь подернулась пеленой набежавших слез.

– О Господи, – пробормотал Шеридан, начиная понимать ее состояние.

Олимпия замотала головой, успокаивая его.

– Ничего страшного. Все в порядке.

– Я не думал… Я не хотел…

– Я знаю, знаю. – Олимпия пробежала рукой по его волосам. – Только не говори, что ты сожалеешь обо всем случившемся. Пожалуйста.

Шеридан нахмурился, глядя на нее.

– Но я действительно сожалею.

– А я нет. Ни капельки. Я рада, что так все вышло, Шеридан! – Она притянула его к себе и поцеловала влажными от слез губами. – Рада!

Он осторожно смахнул большим пальцем капли слез с ее лица, но на их месте появились новые. Сердце Шеридана сжалось от душевной боли.

Он выпустил ее из объятий и привстал, видя, что Олимпия замерла и закусила губу. Но она тут же улыбнулась ему.

На атласном халате, лежавшем под Олимпией, виднелось небольшое темное пятно крови. Шеридан внутренне похолодел и закрыл глаза. У него было такое чувство, будто он, оказавшись крайне неловким, разбил драгоценный сосуд, который так долго держал в руках.

Шеридан пристально следил за тем, как Олимпия садится, тихо постанывая. Ее округлые ягодицы мерцали жемчужным светом, пышная грудь при каждом движении слегка колыхалась, снова пробуждая в Шеридане огонь желания. Он ненавидел самого себя в эту минуту.

– Вот, – произнесла Олимпия, поджав ноги и показывая на пятно. – Это нам поможет. – Она улыбнулась Шеридану. – Я люблю тебя.

К горлу Шеридана подкатил комок. Он не мог произнести ни слова. Ему так хотелось обнять ее, прижать к груди, чтобы защитить и уберечь ото всех жизненных напастей. Но он знал, что сам способен нанести ей сокрушительный удар, заставить страдать.

Олимпия обхватила руками поджатые ноги и прижалась щекой к колену, глядя на Шеридана. Он упорно смотрел в пол, боясь не справиться с собой, – уж слишком обольстительна была в этот момент Олимпия.

– Я хочу немедленно сообщить эту новость Джулии, – сказала она. – И этому принцу Гарольду. Ты знаешь, что по его распоряжению меня вчера подвергли медицинскому осмотру? Он хотел удостовериться, что я девственница. Я так сильно толкнула врача ногой, когда он мне сделал больно!

Олимпия надула губы при воспоминании об этой обиде. Шеридан улыбнулся через силу.

– Ах ты, злая мышка! Губы Олимпии дрогнули.

– Им все же удалось кое-как осмотреть меня. Но то, что сейчас произошло, все меняет. – Она взяла его руку и поцеловала ее. – Спасибо тебе, спасибо.

Шеридан почувствовал, что его сердце сейчас разорвется на кусочки.

– Не будь глупой, принцесса. – Он вырвал у нее руку.

– Нет, в этом случае я поступлю вполне разумно. Моя новость произведет нужный эффект. Все будет великолепно. Видел бы ты выражение облегчения на лице принца Гарольда, когда ему сообщили о том, что я девственница. Этот задавака не потерпит, чтобы ему всучили испорченный товар.

Шеридан нахмурился и сердито взглянул на нее.

– Ты вовсе не испорченный товар, черт возьми Не болтай чепухи!

– Нет, я испорчена! И могу это доказать!

Олимпия шаловливо улыбнулась, поглаживая перепачканный кровью атлас халата. Шеридан схватил ее руку и крепко сжал.

– Не говори об этом никому, слышишь? И особенно принцу Гарольду, даже после свадьбы.

– Какой свадьбы? Я считала, что таким способом вообще избавлюсь от самой возможности замужества, Ведь этот способ – наиболее верный. Простой побег вряд ли мог бы помочь мне. Имея на руках разрешение моего дедушки, они могли бы обвенчать меня в мое отсутствие!

Этот разговор об обычных подтасовках, к которым прибегали сильные мира сего, помог Шеридану прийти в себя. Он вновь обрел душевное равновесие. Олимпия все еще верила в него, она рассматривала его приход как воплощение смелого плана своего спасения. А между тем со стороны Шеридана это был просто эгоистический поступок, в котором выразилось его желание в последний раз насладиться ее телом и показать нос победителям. Но за все надо платить, и поэтому теперь он вынужден был нанести Олимпии душевную рану, признавшись в очередном предательстве – последнем, как он надеялся, собираясь навсегда расстаться с ней.

– Даже если тебе удастся избежать этого замужества, что ты собираешься делать дальше? – спросил он с наигранным безразличием.

Она недоуменно взглянула на него.

– Теперь, когда ты, по твоему выражению, «испорченный товар», – добавил он, прежде чем она успела что-либо ответить.

– Я… я думала, что ты отвезешь меня в Рим. Или в Ориенс, – растерянно промолвила ослепительно прекрасная в своей наготе Олимпия, склонив голову.

– С чего ты, черт возьми, решила, что я захочу сопровождать тебя туда?

Он промолвил это беззаботным тоном и сразу же увидел, как Олимпия переменилась в лице.

– Так ты не отвезешь меня в Рим? – тихо спросила она.

– Махмуд дал мне выгодную государственную должность и подарил роскошный дворец, слуг, женщин, власть! А что можешь предложить мне ты?

Олимпия молча смотрела на него широко раскрытыми, изумленными глазами.

– Революцию? – насмешливо спросил он. – Новые скитания? Ведь от твоих проклятых драгоценностей уже почти ничего не осталось. – Он скользнул взглядом по ее телу. – Или, может быть, ты думаешь, что я не смогу жить без тех наслаждений, которые мне доставляет «испорченный товар»?

Шеридан видел выражение боли, промелькнувшее в ее глазах. Ему хотелось, чтобы она рассердилась на него. В горле Шеридана стоял комок, но он усилием воли подавил свою слабость и продолжал резким тоном:

– Ты ни на что не способна, принцесса. Ты не сможешь начать революцию, если даже каким-нибудь чудом доберешься до Ориенса. Вспомни о том, что ты устроила на борту корабля и к чему привел небольшой бунт. Но в Ориенсе тебе не удастся сделать ничего подобного – британцы, Джулия и твой дядя не допустят этого. Они слишком умны и дальновидны не в пример тебе. Ты не сможешь вырваться из их рук, ты не сможешь также остаться здесь. Я этого не хочу. У меня другие планы на будущее, и для тебя в них нет места.

Олимпия начала дрожать всем телом.

– Будь умницей, – добавил Шеридан. – Отправляйся туда, куда тебе скажут. Веди себя разумно, оставь свои глупости хотя бы на этот раз.

Губы Олимпии беззвучно шевелились, а взгляд отражал пустоту, как будто она смотрела на Шеридана, но не видела его. У него было скверно на душе, но он должен был сказать ей все до конца.

– Сейчас я уйду, и мы больше никогда не увидимся. Завтра утром ты уедешь в Стамбул, мы даже не сумеем проститься, потому что я отправляюсь по приказу султана инспектировать его флот.

Шеридан встал и надел свой халат, отороченный собольим мехом. Олимпия даже не взглянула на него. Он бросил на нее долгий прощальный взгляд, стараясь запечатлеть в памяти ее ресницы, поток золотистых волос, руки, грудь, изящные ступни.

Затем он взял со стола горящую лампу и быстро вышел из комнаты, заперев за собой тяжелую дверь.

Пламя лампы высвечивало из темноты сине-красные плитки облицовки стен, арки и своды коридора, по которому Шеридан возвращался в свои покои – туда, где его ждали безопасность, одиночество и полное бесчувствие.

Войдя к себе, он потушил лампу и сел по-турецки, устремив взор в темноту. У него было тяжело на душе. Невыносимо тяжело. Шеридану казалось, что он вот-вот разрыдается. Но этого не произошло.

Он долго сидел, глядя в пустоту сухими глазами.

После отъезда Олимпии сердце Шеридана окаменело. Султан Махмуд распорядился произвести чистку в кадровом составе флота. И вот Шеридан в первый раз взошел на палубу флагманского корабля и распорядился зачитать приговор, содержащий сфабрикованные нелепые обвинения против одного из капитанов. Затем он увидел, как этого несчастного уводят вниз по трапу, а через некоторое время палач вынес на подносе голову казненного. Шеридан усилием воли заставил себя заняться написанием рапорта, чувствуя, как дрожат руки.

Во второй раз, присутствуя на подобной экзекуции, Шеридан курил чубук, и руки у него уже не дрожали. В третий раз он уже обменивался шутками со вновь назначенным капитаном судна, разглядывая представленную им на подносе голову казненного, которую затем отослали во дворец султану как свидетельство свершившейся казни.

Правители Османской империи всегда расправлялись с неугодными им подданными с завидным хладнокровием – быстро и ловко. Правда, иногда их жестокость приводила к народным волнениям и бунтам, однако именно она в конце концов обеспечила жизнестойкость государства в течение пяти столетий.

Главное в этой мясорубке было уберечь свою голову.

Кроме поста адмирала, Шеридан получил также должность правителя четырех городов в Анатолии. Мустафа, покинувший свиту Фицхью и вновь вернувшийся к старому хозяину, чувствовал себя теперь в своей стихии. Он расхаживал по коридорам дворца Шеридана, помахивая хлыстом из кожи носорога, и наводил благоговейный ужас на всех рабов и слуг. Египтянин принялся с большим энтузиазмом выполнять приказ своего господина, распорядившегося пополнить его гарем, и каждый день представлял на суд Шеридана закутанных с головы до ног женщин. Вернувшись домой, Шеридан каждый вечер совершал свой обычный ритуал: он приказывал привести к нему вновь доставленную партию женщин, снять с каждой чадру, распустить волосы и вымыть лицо, чтобы проверить, не накрашена ли она.

Шеридан иногда изумлялся, глядя на себя со стороны. Он всегда выбирал для своего гарема темноволосых кареглазых женщин со стройными фигурами. Однажды Мустафа с лукавым видом представил его вниманию пышнотелую русскую девушку с белокурыми волосами и зелеными глазами, привезенную афганским купцом, клявшимся, что купил ее в Кабуле у одного китайского чародея. Девушка говорила по-французски и обладала хорошими манерами, выдававшими ее аристократическое происхождение. Когда Шеридан распорядился отослать ее в российское консульство, она упала к его ногам и расплакалась. Шеридан не стал выяснять, были ли это слезы радости или ужаса. Его это не волновало, он просто хотел быстрее избавиться от девушки.