Текст книги "Летящая на пламя"

– Как?

– Вы сами знаете как. И вы сами немало сделали, не желая того, для воплощения этой цели в жизнь, борясь с несправедливостью и тиранией.

– Ну да, именно так пишут газеты, – сказал Шеридан и склонился над догорающим костром, чтобы засыпать раскаленные угли песком. – Все это чушь собачья. Однажды я пытался внушить то же самое одному арабскому корсару. Берберы захватили мой корабль, уничтожив одним-единственным залпом наши пушки на нижней палубе. Это был неплохой выстрел для берберов, надо сказать. Так вот, это может показаться странным, но наши враги, напротив, считают, что тираны – это мы, и это убеждение рождает в их душах ожесточенность. – Шеридан немного помолчал, лицо его казалось странно застывшим. – С моей стороны было глупо недооценивать это явление. Я потерял тогда много своих людей. — Шеридан снова взглянул на Олимпию. – Вы понимаете теперь, что я давно обречен на адские муки и меня ждет геенна огненная. У меня на душе более страшный грех, чем кража каких-то драгоценностей.

Олимпия выдержала его взгляд и долго не сводила глаз с Шеридана. В ее сердце шевельнулось какое-то странное чувство, похожее на дуновение холодного морского ветра, который трепал сейчас волосы девушки.

– Вы пытаетесь разжалобить меня, – резко сказала она. Шеридан тихо засмеялся и встал.

– Возможно, это и так. – Отблески затухающего костра озаряли его лицо и руки, а черные волосы и одежда Шеридана сливались с мраком ночи. – Почему бы и нет? Просто мне стало так одиноко среди драконов.

Глава 15

Она лежала в своей спальне, закутавшись в одеяло, так что наружу торчал только нос. Мистер Стаббинс в ореоле своих золотистых волос склонился над ней и строго нахмурился.

– Вы должны это выпить, – сказал он. – История учит нас, что воля народа побеждает тиранию. Поэтому пейте.

Она попыталась пошевелиться и не могла. Ее голова налилась свинцовой тяжестью. Учитель был одет в военную форму, на которой в полумраке поблескивали галуны и эполеты.

– Я хочу сражаться, – воскликнул он. – Хочу погибнуть на поле битвы. Не бойтесь.

И он молниеносно выхватил свой меч из ножен. Ужас охватил Олимпию. Она повернулась на другой бок и уставилась в темноту, чувствуя, что там кто-то есть: она слышала дыхание этого существа и, ощутив жаркое прикосновение, попыталась вскочить на ноги, убежать, но вдруг очутилась на земле. Кто-то навалился на нее, пригвоздив своим телом и не давая возможности вырваться.

Придя в ужас, она запрокинула голову и увидела огромную черную фигуру с изящным хвостом – чудище из ее ночных кошмаров.

«Дракон, – подумала Олимпия, – какой красивый!»

– За народное дело! – закричал вдруг мистер Стаббинс, размахивая мечом.

«Нет, – пыталась остановить его Олимпия, – нет, это же дракон!»

Но она не могла произнести ни слова. Меч сверкал в темноте, а дракон, словно огромный дикий кот, отливая серебристо-черной шерстью, сражался молча.

Затем оказалось, что человек в военной форме лежит бездыханный на земле, истекая кровью, от которой почернели его блестящие эполеты и галуны.

– Он мертв, – сказал дракон, крепко держа ее в своих объятиях и не давая ей возможности подбежать к поверженному.

Олимпия долго смотрела на искалеченное, лежащее в неестественной позе тело, пока кровь растекалась по всей палубе, окрашивая ее в алый цвет.

– Ты убил его! – закричала Олимпия. – Я так любила тебя, а ты убил его.

Дракон крепче вцепился в ее плечи.

– Я не дракон. Я – мужчина.

– Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!

Он прижался своим животом к ее животу и начал осыпать се плечи и грудь жаркими поцелуями. Его горячее тело, навалившееся на нее, будило в ней сладострастное желание.

– Я хочу коснуться тебя, – прошептал он, кладя руку ей на бедро.

– О Боже. – Она задрожала всем телом и начала извиваться под ним. – Ты не имеешь права. Пусти меня!

Но его дерзкая ладонь уже скользнула между ее бедер и начала ласкать их внутреннюю сторону, продвигаясь выше – к сокровенным уголкам ее тела. Олимпия застонала, чувствуя, как его плоть входит в ее лоно.

– Нет, – всхлипнула она, но ее руки сами собой начали гладить его мускулистую спину и плечи. – Я ненавижу тебя. Зачем ты это делаешь?

Он ничего не ответил, целуя ее шею и лаская ее тело, отчего по нему пробегали судороги, и Олимпия испытывала сладострастное чувство.

– Я ненавижу тебя, – сказала она и начала вновь биться и извиваться в отчаянии. – О, как я тебя ненавижу!

Она застонала.

Его тело, казалось, обволакивало ее, будило в ней страсть. Она ощущала его поцелуи на своих губах и шее. Олимпия попыталась рассмотреть дракона и увидела его светящиеся в темноте серебристые глаза.

– Я – мужчина, – прошептал он. – Мужчина!

– Нет! – кричала она. – Я не могу! Не надо!

Но несмотря на свои отчаянные крики, она изо всех сил прижимала к себе его тело, сгорая от стыда и страсти. – Пожалуйста, – твердила она, – ну пожалуйста…

Он снова навалился на нее, и она потонула в черном огне, в мерцающей бездне, плача от унижения и дрожа всем телом от блаженства.

Олимпия открыла глаза, все еще чувствуя возбуждение, пережитое во сне. Она заворочалась под своим одеялом, сшитым из котиковых шкур, и взглянула туда, где спал Шеридан.

Он лежал в футе от нее. Рассеянный солнечный свет проникал сквозь крышу из мха в их сложенную из камней хижину и падал на песчаный пол.

Снаружи доносились крики грачей, хлопанье крыльев и шум моря, не смолкавший ни на минуту.

Олимпия долго смотрела на Шеридана, который лежал, вытянувшись под ее плащом, служившим ему одеялом с тех пор, как они добыли достаточное количество котиковых шкур для того, чтобы устроить ей настоящую постель в этой старой, полуразвалившейся хижине зверобоев.

Солнечные зайчики играли на руке Шеридана, вытянутой в сторону Олимпии, как будто он во сне порывался дотронуться до нее. Олимпия видела, как дрожит жилка на его запястье, она разглядывала уже почти зажившие мозоли на его руке, которые он набил мокрыми веслами.

Лишенный ореола героизма, он представлялся теперь Олимпии низким и бесчестным человеком. Его вечные насмешки выводили ее из себя. Но особенно мучила девушку постоянная близость мужчины. Олимпия закрыла глаза, легла ничком и уткнулась лицом в мягкий мех.

Она ненавидела его, и все же ее любимым занятием было разглядывать спящего Шеридана. Олимпия знала, что он вор, трус, негодяй, но ничего не могла с собой поделать. Это было так унизительно, горько, невыносимо!

Ее пальцы заскользили по нежному котиковому меху к его руке. И застыли… В приснившемся сне его рука ласкала ее тело, воспламеняла ее.

Олимпия дотронулась до ладони Шеридана. Он лежал все так же неподвижно и ровно, глубоко дышал. Конечно, он очень устал. Вчера весь день Шеридан таскал огромные валуны с близлежащего холма, а Олимпия нарезала мох для крыши. К вечеру они кое-как привели в порядок хижину. Однако попытки Олимпии поймать гуся не увенчались успехом. Стая стала более осторожной, не удалось им собрать и мидий, поскольку начался прилив. Шеридану пришлось довольствоваться горстью моллюсков, сваренных в бульоне из водорослей и гусиных косточек. Правда, от последнего гуся еще оставалась грудка, но Шеридан упрямо отказывался взять ее, заявляя, что ее должна съесть Олимпия.

Олимпия погладила его руку, которая была такой большой и сильной. По сравнению с ней ладошка самой Олимпии казалась маленькой и пухлой. Она хотела помочь ему сегодня таскать камни, но он прогнал ее, заявив, что она только путается у него под ногами и вообще может так проголодаться от этой работы, что он вынужден будет опять отдать ей свою порцию. Шеридан велел ей идти на берег ручья и попытаться раздобыть гуся на ужин.

Иногда Олимпии было очень трудно ненавидеть его.

Ей нравилось охотиться за гусями до тех пор, пока охота оканчивалась удачей. Но вот уже второй день подряд она не могла поймать ни одной птицы. А на горизонте не было видно ни одного судна – будь то «Федра» или какой-нибудь другой корабль.

В хижине не было холодно, потому что они жгли торф в очаге. Платье и нижнее белье Олимпии висели над очагом на вешалке, сделанной из китового уса, и сохли, а сама девушка спала нагишом.

Плащ, которым был укрыт Шеридан, сполз у него с плеча, и Олимпия вспомнила свой сон – его тело, навалившееся на нее, свои ощущения от его смелых ласк… Сердце девушки учащенно забилось, она прижала ладонь к руке Шеридана.

Ей так хотелось стащить с него плащ, чтобы ее взору открылось его мускулистое тело. Олимпия начала поглаживать кончиками пальцев его ладонь и запястье, ощущая мозоли натруженной руки. Казалось очень странным то, что она лежит рядом с этим человеком, дотрагивается до него… Снова вспомнился сон, томление плоти, вспыхнувшее в ней, и он, Шеридан, в образе дракона…

Олимпия подняла глаза и увидела, что Шеридан не спит и наблюдает за ней.

Олимпия хотела отдернуть руку, но передумала, решив притвориться, что все это делала бессознательно, во сне. Но затем она поняла, что ей не удастся обмануть его, однако все равно не смогла бы отдернуть руку, потому что впала в оцепенение.

Шеридан улыбнулся ей туманной улыбкой сонного человека и начал поглаживать ее ладонь большим пальцем.

Олимпия провела кончиком языка по губам. Если бы он грубо обращался с ней или что-нибудь сказал, она непременно отняла бы свою руку. Но Шеридан так нежно ласкал ее, а затем склонил голову и поцеловал тыльную сторону ее ладони.

– Я бы очень хотел этого, – пробормотал он, сжимая пальцы. – Очень хотел, – Шеридан зажмурился от блаженства. – Но лучше не надо, принцесса. Лучше не здесь…

Олимпия отдернула руку, моментально придя в себя. Шеридан придвинулся ближе к ней и, опершись на локоть, взглянул на нее насмешливым взглядом.

– Будучи вашим премьер-министром, я вынужден сообщить вам со всей откровенностью, что хотя я и изматываю себя целыми днями тяжелой работой, вам все же небезопасно будить меня подобным образом по утрам.

– Что вы имеете в виду?!

Его взгляд стал совершенно серьезным.

– Думаю, вы это прекрасно знаете, – ответил он. Олимпия почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Она быстро отвернулась и стала разглядывать потолок хижины.

– Будьте так добры, выйдите на минутку, мне надо одеться.

Шеридан криво усмехнулся, отбросил плащ и встал. Олимпия, все еще притворяясь, что разглядывает потолок, наблюдала за ним исподтишка. Он спал в брюках, но они были расстегнуты. Когда Шеридан, подойдя к очагу, где висела рубашка, повернулся в профиль, Олимпия чуть не вскрикнула от испуга. Чуть пониже его живота сильно топорщилась ткань от огромной опухоли.

– Вы заболели? – спросила она обеспокоенно. Шеридан удивленно взглянул на нее и покачал головой.

– Я чертовски измотан и хочу есть. А что, разве я выгляжу больным?

– А вот это вздутие? Вам не больно?

– Вздутие? – недоуменно спросил Шеридан, а затем, догадавшись, о чем она говорит, усмехнулся: – Ах, это…

По его ухмылке Олимпия поняла, что опять сказала что-то нелепое и он потешается над ней.

– Впрочем, меня это не касается! – заявила она, надув губы и отворачиваясь. – Даже если вы распухнете и побагровеете, меня это ничуть не тронет.

– Это может случиться, только если я надолго задержу дыхание. А замеченное вами вздутие – это болезнь совсем другого рода, моя принцесса.

– Мне все ясно, – сказала она с холодной величественностью.

– Послушайте, я действительно начинаю подозревать, что вы совершенно ничего не знаете. Хотите, я вас просвещу на этот счет? Я думаю, мне следует сделать это. В таком случае мы будем лучше понимать друг друга.

– Вам не нужно просвещать меня, я все знаю и понимаю, – сделала она довольно смелое заявление.

Он покачал головой, на его черные волосы упал солнечный зайчик.

– Вы не знаете самых элементарных вещей. Мне следовало бы уже давно догадаться об этом по вашим высказываниям и тому сумбуру, который царит в вашей головке. – Он натянул свой бушлат, взял с вешалки одежду Олимпии и направился к двери. – Не уходите никуда, – весело сказал он. – Через несколько минут ваш любимый профессор прочитает вам свою знаменитую лекцию о том, что такое скромность и нравственность в жизни современной женщины.

– Да вы знаете о нравственности меньше шкодливого кота! – закричала Олимпия ему вслед, чувствуя себя как в капкане, поскольку он унес ее одежду. – И о скромности тоже.

– Я вам даю пятнадцать минут на туалет! – крикнул он снаружи. – И советую быть на месте к тому времени, когда я вернусь, иначе у нас не получится никакой лекции, а выйдет сплошное безобразие.

Олимпия вскочила с постели и в страшной спешке справила утреннюю нужду. Задолго до того, как Шеридан вернулся, она уже лежала, натянув меховое одеяло до подбородка и дрожа всем телом не столько от злости на капитана, сколько от волнения и сладостного возбуждения, навеянного ее сегодняшним сном. Сон был таким же невыносимым и безнравственным, каким Олимпии представлялся сам Шеридан. И таким же соблазнительным. Она не могла справиться с искушением, вспоминая Мадейру и то, до какого блаженного состояния довели ее руки Шеридана.

Олимпия настороженно прислушивалась, ожидая, что произойдет дальше, но слышала лишь возню тюленей на берегу. Когда Шеридан наконец переступил порог хижины, Олимпия притворилась спящей. Почуяв горьковатый дым, она поняла, что он развел огонь в очаге. Однако ее жалкие попытки действительно уснуть были тщетны. Внезапно Шеридан уселся рядом с ней, и его нога уперлась в бедро девушки. Он чем-то зашуршал, и Олимпия открыла глаза.

К ее полному изумлению, Шеридан разворачивал маленький кулечек конфет, завернутых в вощеную бумагу.

Она села на кровати, вовремя вспомнив, что ей надо прикрыться меховым одеялом. – Что это такое? – Завтрак.

– Где вы это нашли?

Шеридан улыбнулся, протягивая ей три леденцовые палочки, раскрашенные по спирали в зеленоватую и белую полоску.

– Наш погибший приятель, старпом «Федры», был, по-видимому, сладкоежкой. Я нашел это в его каюте и хранил леденцы до особого случая.

– О, – застонала Олимпия, – о Боже! Вы и представить себе не можете, как я мечтала о конфетах!

– Честно говоря, я подозревал об этом. – Шеридан вынул нож и разрезал одну из палочек пополам, на равные части. – Вот ваша доля, моя мышка.

Он положил конфету на ее ладонь, один за другим сжал ее пальчики в кулак и поцеловал его прежде, чем Олимпия успела отдернуть руку. Шеридан растянулся рядом с девушкой, засунув свою конфету в рот. Он был, как всегда, чисто выбрит, несмотря на то что необходимо было экономить их единственный кусок мыла. Олимпия закуталась с головой в меховое одеяло, наслаждаясь леденцом.

Шеридан вдруг с громким хрустом раскусил свой леденец, взглянул на Олимпию и наконец заговорил.

– Вы знаете, откуда берутся дети? – спросил он. Олимпия чуть не подавилась конфетой.

– Я имею в виду сам процесс, – продолжал он, – а не сказку о том, что люди женятся, а затем идут искать свое дитя в капусте.

Олимпия покраснела как рак и замотала головой.

– Прекрасно, – сказал Шеридан, – во всяком случае, у нас нет превратных идей на этот счет, какие обычно бывают у тринадцатилетнего гардемарина, наслушавшегося разных нелепостей и сделавшего еще более нелепые умозаключения. Но я уверен, что вы вполне созрели для того, чтобы узнать правду.

– Я никогда не думала об этом, – сдержанно сказала Олимпия.

– Неужели? – Шеридан вскинул бровь. – Значит, вы не только девственница, но и страшная лгунья.

– Мне приходили в голову подобные мысли, но я не придавала им значения, – поправилась она.

– Почему вы дотронулись до моей руки сегодня утром? – спросил он резко.

Олимпия смущенно отвернулась.

– Я не дотрагивалась до вашей руки, я презираю вас.

– Да, конечно, мы уже много раз говорили на эту тему. Я – негодяй и подлец, который снится каждой девице в страшных ночных кошмарах и наводит на нее дикий ужас. – Шеридан взглянул на Олимпию сквозь полуопущенные ресницы и улыбнулся. – Но некоторым девицам нравится именно дьявол, не так ли? Олимпия замерла.

– Что за чушь! Я хочу встать и одеться!

– Ради Бога, – вкрадчиво сказал он.

Она сверкнула на него своими огромными глазами, светившимися гневом, чувствуя себя как в ловушке, совершенно голая под меховым одеялом и потому беспомощная. Но Шеридан не двинулся с места.

– Неужели вы не хотите знать истину обо всем этом? – спросил он. – Знание – сила, принцесса. Разве ваш ученый наставник никогда не просвещал вас на этот счет?

Олимпия с ненавистью смотрела на него.

– Вы же мечтали о том, чтобы заполучить в руки средство, с помощью которого вы могли бы мучить меня. Так вот, у вас есть верный способ жестоко отомстить мне.

– Так я и поверила в то, что вы стремитесь открыть мне способ, с помощью которого я могла бы мучить вас.

– Я действительно собираюсь это сделать, – сказал он, опуская ресницы.

– Но зачем это вам?

– Это игра, принцесса. Я объясню вам ее правила, но это еще не значит, что вы непременно выиграете.

Олимпия фыркнула.

– Я уверена, что если это игра, то вы обязательно обманете меня.

Он склонил голову к плечу.

– Вообще-то разговор о том, что такое обман в подобного рода игре, завел бы нас очень далеко. Например, обман ли это, когда твой партнер не испытывает приятных эмоций? – Он снова взглянул на нее. – Но правила этой игры очень расплывчаты, это, по существу, своего рода состязание, поэтому-то я и прошу вас быть настойчивой и добиваться своего. Если вы, конечно, хотите выиграть.

Эта продолжительная тирада, произнесенная с лукавой улыбкой, заставила Олимпию тоже приподняться на локтях, натянув одеяло до подбородка.

– Послушайте, – сказала она нетерпеливо, – мне надоели ваши намеки и недомолвки. Если вы хотите мне что-то сказать, говорите прямо.

Он взял Олимпию за плечи и, взглянув на рассыпавшиеся волосы девушки, припал к ее губам. Она застонала, выражая тем самым протест и невольно выдавая охватившее ее возбуждение. Шеридан крепче сжал ее руку. Олимпия чувствовала сладкий привкус леденца на его языке, от Шеридана пахло конфетой и морской солью. Все было так неожиданно и восхитительно.

До слуха Олимпии доносился шум моря, и, внемля этим звукам, она как будто растворилась в поцелуе. Но тут Шеридан внезапно отпрянул от нее, и Олимпия удивленно взглянула в его серебристые глаза, подернутые легкой дымкой и обрамленные густыми черными ресницами.

– Я выразился достаточно прямо? – пробормотал он.

– Отпустите меня.

– Только когда кончится лекция. Учтите, что в ходе нее я вынужден буду прибегнуть еще несколько раз к столь же наглядным демонстрациям. – И он вновь склонился над ней и стал осыпать ее поцелуями. – Не сопротивляйся мне, мой мышонок. Я не причиню тебе вреда.

Олимпия закрыла глаза, ее подбородок мелко дрожал, а по всему телу разливалась нега.

– Но вы все равно причините мне вред, – прошептала она. – Все равно причините…

Он прекратил целовать ее. И они помолчали, слушая крики тюленей на берегу.

Когда Олимпия вновь подняла на него взгляд, она увидела, что он в упор смотрит на нее. Шеридан больше не улыбался и был очень серьезен, даже мрачен. Он отвел взгляд и уставился в огонь очага.

– Если вы стремитесь вызвать во мне чувство вины и сожаления за содеянное, то вы напали не на того человека.

– Я ничего от вас не хочу. Ничего! Шеридан вновь бросил на нее пылкий взгляд.

– Вы лжете, принцесса.

Она почувствовала, что краснеет от его пристального внимания.

– В отличие от вас, – заявил он, – я прекрасно знаю, что именно вы хотите от меня. Причем ваше желание вполне согласуется с моим собственным. Но помня о том, что мы с вами, черт возьми, находимся на необитаемом острове и пробудем здесь неизвестно сколько времени, я не желаю взваливать на свои плечи заботы о трех людях вместо двоих.

– Трех?!

– Я не желаю заботиться о ребенке, – сказал он. – Я не хочу, чтобы вы забеременели. Во всяком случае, здесь.

Олимпия покраснела как маков цвет.

– Но этого не может произойти! – воскликнула она, скрывая за веселостью тона свое волнение и растерянность. – Мы ведь не женаты!

– Неужели вы думаете, что при церемонии бракосочетания достают волшебную палочку и с ее помощью новобрачная беременеет прямо тут же, у алтаря? Нет, все это происходит совсем не так. Если бы вы соизволили опуститься на грешную землю со своей высоты и согласились выслушать меня, я постарался бы вам все растолковать.

– Ну и как все это происходит? – тревожно спросила она, а затем ей в голову пришла ужасная мысль, и Олимпия испуганно посмотрела на Шеридана. – Вы поцеловали меня! – И тут же она вспомнила его дерзкие ласки на Мадейре. – И… и дотрагивались до меня… О Боже!

Шеридан разразился заливистым смехом.

– Да, действительно! – хохотал он. – А вас еще не поташнивает? Голова не кружится? Особенно по утрам?

Олимпия села на кровать, закутавшись в одеяло.

– Меня тошнит! Но причиной тошноты являетесь вы! Продолжайте! Расскажите мне все, но если вы соврете мне, клянусь, вы об этом очень пожалеете.

– Я трепещу от страха, вы запугали меня, – усмехнулся Шеридан, разглядывая ее оголившееся плечо. – Ну хорошо, слушайте. Только забудьте всякий вздор о женской чести и долге, которым вас пичкали с детства. Вспомните лучше о том, что вы чувствовали сегодня утром, когда дотронулись до меня.

Олимпия провела кончиком языка по губам, отводя глаза в сторону.

– Говорите честно, не робейте. Здесь, кроме вас, только я – старый презренный Шеридан, вор, трус и наглец. Больше никто вас не услышит. А то, что подумаю я о вас, вам ведь все равно, не так ли?

– Совершенно верно.

– Ну вот, видите, – усмехнулся он. – Итак, скажите, что вы почувствовали, дотронувшись до моей руки?

Олимпия заерзала, натягивая на себя меховое одеяло.

– Беспокойство? – допытывался Шеридан. – Волнение? Вожделение?

Она закусила губу.

– Где?

Она ничего не ответила, потому что не могла произнести ни слова, чувствуя, как при взгляде на него в ней опять нарастает возбуждение, навеянное сном.

– Вот здесь, – ответил за нее Шеридан, развалившийся на кровати, словно ленивый кот, и указал на место чуть ниже своего живота. Олимпия проследила за его рукой, скользнувшей еще ниже. – И здесь.

И его ладонь застыла на том месте, где девушка заметила сегодня утром странную опухоль. Она ощутила жар и возбуждение в своей крови, вспомнив сон и Мадейру. Олимпия вдруг почувствовала жжение в том месте, на которое показывал Шеридан.

– Я испытываю те же самые чувства, – заверил он ее. – Особенно когда вижу вас или думаю о вас, о том, что скрыто от моего взора… – Он мечтательно зажмурился, улыбаясь дьявольской улыбкой. – Я часто думаю о ваших лодыжках… они такие изящные, словно точеные… Я думаю о том, какие они нежные на ощупь. Мне хочется поцеловать их, ощутить теплоту и гладкость кожи. – И он убрал свою руку. – Посмотрите. Видите?

Олимпия растерянно заморгала, видя, как на ее глазах вновь образуется опухоль чуть пониже его живота. Она вспыхнула до корней волос.

– Я не болен, принцесса, просто я – мужчина, и я хочу вас.

– Но чего вы хотите от меня? – Ее голос подозрительно дрожал.

– Несмотря на все доводы рассудка, я хочу сделать вам ребенка. – Заметив, что она потрясена его словами, он покачал головой. – Но в этом нет никакого извращения. Такими создал нас Господь Бог. Всех до единого. Мои желания не зависят от меня и не объясняются моей испорченностью, вы понимаете это? Если бы вы оказались здесь, на необитаемом острове, с золотоволосым Фицхью, он испытывал бы к вам те же самые чувства. А может быть, даже в более сильной форме, потому что он еще слишком молод и не умеет сдерживать свои страсти. Он, конечно же, не признался бы в этом вам и себе, поскольку этот молодой человек относится к породе добродетельных дураков, каких много в мире.

Олимпия закрыла глаза, учащенно дыша.

Мысль о том, что она будет носить под сердцем дитя Шеридана, казалась ей очень странной – не то чтобы она была ей отвратительна, но Олимпия испытывала смешанное чувство обиды и возмущения.

– Что касается вас, – продолжал Шеридан, – ваших ощущений в тот момент, когда вы дотронулись до меня, а также самой причины, по которой вы это сделали, то все это звенья одной цепи. Все это естественно и обусловлено самой природой, поверьте мне, я не лгу, принцесса. Если какой-нибудь святоша начнет убеждать вас в обратном или захочет пристыдить вас, просто прогоните его. Он глуп и ничего не смыслит в жизни. Бог даровал нам это наслаждение, самое сильное из всех, которые я знаю.

Охватившее ее возбуждение Олимпия вряд ли назвала бы наслаждением, скорее это была пытка.

– Я хочу, чтобы это немедленно прекратилось, – пробормотала она, уткнувшись лицом в котиковый мех.

– Да, но для этого необходимо будет в короткий срок построить две отдельные хижины или отправить меня в ссылку на другой остров…

– Нет! – Олимпию охватил ужас при одной мысли об этом. – Нет, не… не покидайте меня. Я… Мне кажется, что нам будет лучше вместе.

– Прекрасно, я тоже не расположен заниматься строительством, тем более что это вряд ли поможет. Когда подобные желания овладевают тобой, от них невозможно отделаться, и любая случайная встреча может воспламенить с новой силой.

– А если мы оба будем думать о чем-нибудь другом? – с надеждой спросила Олимпия. – Может быть, это поможет нам отвлечься?

Он окинул ее затуманенным взором, и на его губах заиграла обольстительная улыбка.

– Вы полагаете?

Олимпия взглянула на его плечи, руки, темные волосы, густые брови, жесткую линию подбородка и сильную шею и закрыла лицо руками.

– Но почему, почему? – застонала она. – Почему именно вы? Я же ненавижу вас.

– Благодарю вас, я польщен. Уверен, что особенно невыносимы для вас мой великолепный внешний вид и выразительные глаза.

– Я ненавижу вас.

Олимпия зарыдала и уткнулась лицом в колени, обхватив их руками. Она пыталась спрятаться от его проницательного взгляда и скрыть правду, которая заключалась в том, что, глядя на Шеридана, она не могла не любоваться его фигурой, сильным мускулистым телом, исполненным мужской грации в каждом движении. Она не могла не ощущать его прикосновений, его ласк. Олимпия несколько месяцев провела на корабле вместе с капитаном Фицхью, но у нее ни разу не возникло ни малейшего желания близости с ним. К Шеридану же она испытывала подлинную страсть, которая становилась все сильнее с каждым днем.

– Зачем вам понадобилось рассказывать все это? – жалобно спросила она. – Мы могли бы жить, как прежде, без всех этих сложностей.

Шеридан резко сел на кровати и повернулся к ней.

– О, простите меня, мисс Невинность, но ведь не я, а вы первая начали заигрывать со мной, когда я спал.

С первого дня нашего знакомства вы пялите на меня свои наивные овечьи глаза, а у меня уже терпение на исходе. Из-за вас я и так столько времени живу как на вулкане, черт бы вас побрал. Если вы еще подобным образом дотронетесь до меня, я могу не выдержать и тогда покажу вам в натуре, как это происходит. Причем рождения ребенка можно будет не опасаться, так как я достаточно опытен в подобных делах.

Олимпия закрыла рот руками, не сводя с него глаз и чувствуя, как бешено бьется сердце у нее в груди. В ушах стоял гул, казалось, еще немного, и она лишится чувств. Всем своим существом девушка стремилась к Шеридану.

– Вы действительно все это можете? – прошептала она глухо, не сознавая, что говорит.

Он переменился в лице, выражение ярости сменилось настороженностью. – Да.

– Тогда… – Олимпия осеклась от волнения.

Стало тихо, только на крыше шелестела сухая трава под порывами ветра, а на полу играли солнечные блики.

– Чего вы хотите? – негромко спросил он.

Олимпия закрыла глаза, но даже теперь она всем своим существом ощущала его присутствие. Ее рука соскользнула с колен и остановилась в дюйме от руки Шеридана. Он сидел совершенно неподвижно.

– Вы дадите мне право дотрагиваться до вас, – произнесла она полуутвердительно, полувопросительно.

Олимпия закусила губу, невольно вспоминая сегодняшний сон. Ей снился дракон, прекрасный и ужасный. «Я – мужчина, – говорил он. – Я хочу тебя».

– Да, я этого хочу, – прошептала Олимпия и дотронулась до руки Шеридана. – Хочу.