Текст книги "Цветы из бури"

Дарэм восклицал:

– О, Господи, только послушайте! В городе говорят, что ты вовсе не болен. Просто потерял контроль и стал банкротом.

Дворецкий говорил со слезливым сожалением:

– Торговцы вином просят извинить, но в этом году они не смогут поставлять напитки в замок, ваша милость.

Тетушка Веста глядела на лондонскую бумагу с ужасом:

– Боже милосердный! Что будет с его милостью! Нищий или сумасшедший! – Она полезла за нюхательной солью и сделала глубокий вздох: – О, Господи помилуй, и зачем я дожила до такого дня!

А Мэдди просто сидела в кабинете вместе с ним и писала ответы. Она с удивлением каждый раз смотрела на суммы, но в ней возникла какая-то новая твердость и непорочная суровость, которая поддерживала его.

Кристиан решил, что раз не будет работать Бейли, будет работать сам. В Лондоне чертов идиот, пусть он попробует спасти самого себя.

– Завтра опять домой, – весело сказал Дарэм за десертом, включавшим пироги с фаршем, пудинг, желе и сырный пирог. – Дорога становится нам знакомой. Позвольте угостить вас пирогом, герцогиня.

Мэдди покачала головой. Ей трудно было есть и пить, когда она знала, что ничего еще не оплачено, включая даже жалованье повара.

Когда она узнала об огромных долгах имения Жерво, она буквально почувствовала себя больной. Доход его был огромен, но и долги превосходили всякое воображение. Жуткие итоги! Фантастика! Она, воспитанная квакерами в духе бережливости и целомудрия, почти боялась Кристиана, чье непомерное тщеславие могло породить такое бремя без мысли о последствиях. Она любила герцога, жила с ним, он был ей близок и все же она, оказывается, совсем не понимала его. В таких обстоятельствах у нее совершенно пропал аппетит. Она взяла только яблоко, которое, как она знала, принесли из здешнего фруктового сада.

Герцог с другого конца стола заявил:

– Завтра поедем мы с Мэдди… Белгрейв Сквейр.

Она застыла с ножом в руке.

– В Лондон? – спросила леди де Марли. – Ну и к чему такое безумство?

Вино искрилось в стакане, который Кристиан держал в руке.

– Я… прошу.

Тетушка яростно воткнула вилку в пирог, как будто пронзила врага.

– Я умываю руки, мой мальчик. Оставь меня. Иди сам к ним в руки.

– Лучше бы ты принял предложение Стонхэма.

Жерво не ответил ей. Он поднял глаза на Мэдди.

– Завтра, – сказал он. – Приготовься… отъезд утром.

Она положила нож.

– Я думаю, это вряд ли возможно.

Он поднял брови.

– Я настаиваю.

Как понимала Мэдди, обеденный стол – не место для дискуссий. Она положила ломтики яблока в тарелку отца, сидевшего слева.

– Вот, папа, прекрасное яблоко. Хочешь поесть его с сырным пирогом?

Придя в спальню герцога, Мэдди обнаружила, что кто-то уже начал упаковывать вещи. В открытом чемодане лежали юбки, плащи и ее серый шелк, уложенные и насколько возможно освеженные. Она вытащила платье и повесила его обратно в гардероб.

Когда она открывала дверь шкафа, появился Жерво. Мэдди расстегнула его жилет, как она делала всегда, и отошла. Мгновение он смотрел на нее из-под своих темных ресниц.

– Голодная? – спросил он насмешливо.

– Нет, – сказала она.

– Хлеб. Вода. Яблоки, – произнес он недовольно, как будто обвиняя ее.

– Я ем то, что считаю нужным и подходящим, – ответила она, отворачиваясь.

У Кристиана не было представления о том, что следует делать в сложившейся ситуации, и он даже не пытался ни в чем разобраться. Она осмелилась упомянуть о возможностях экономии, сокращения расходов хотя бы только в замке, но эти предложения были нетерпеливо отвергнуты. Конечно, сокращение числа слуг и даже продажа имущества немного значат для его колоссальных долгов. Но ведь Жерво не хочет даже попытаться.

Это встревожило и обидело Мэдди; ее раздражала привычка к роскоши и великолепию, когда каждый здравомыслящий человек должен направлять свои усилия на уменьшение последствий такой страшной глупости.

Жерво бросил жакет. Сначала он хотел положить его в чемодан, но остановился. Он посмотрел на Мэдди.

– Платье?

– Я не еду завтра, – сказала она. – Папа еще не готов к новому путешествию.

– Ты поедешь… со мной. Отец – потом.

– Папа не может…

– К черту папу! – он бросил жакет и вышел в спальню. – Ты… и я!

Мэдди закрыла глаза. Она хотела успокоиться, унять тревогу. Когда она овладела собой, пошла за ним в спальню. Кристиан сидел за столом в рубашке и чулках, глядя на сложенное письмо. При жесткой игре света и тени его волосы и брови казались черными, как у сатаны.

– Мы поедем. Мы… – герцог и герцогиня Жерво. Пойдем в театр… на танцы. У тебя много платьев, я думаю, что… даже на бал. Нам нужно устроить… угощение… там… Нужны деньги… Все правильно.

Мэдди слушала его с замирающим сердцем.

– Нет, тебе нельзя. Ты не можешь.

– Должен, – ответил он.

– Поезжай. Пусть твой агент заплатит долги, потому что должно платить, выкупит все, что можно выкупить. Потом будешь жить по обстоятельствам, пока твои дела не поправятся.

Кристиан резко повернулся на стуле.

– Нечего… выкупать. Никаких… поправок. Надо поправить репутацию, понимаешь? Доверие! Жить… широко. Заставить их… поверить.

– Для чего? – воскликнула Мэдди. – Когда твои дела в таком ужасном состоянии? Необходимое сокращение расходов, искреннее стремление уменьшить долг, вот чем можно завоевать доверие и даже, может быть, заслужить настоящее уважение.

– Нет! – проворчал он, уставившись на нее. – Нет! Нет! Нет! Глупо… Самое плохое… платить. Выглядит как… страх. Очень глупо. Ты не понимаешь.

Мэдди повернулась и пошла в гардеробную.

– Я понимаю, что в тебе полно фальши, – воскликнула она, с усилием расстегивая платье. – Понимаю, ты любишь пускать пыль в глаза, ты не извлек никаких уроков из своего несчастья. И что ты будешь делать со своим фальшивым доверием? Залезать в еще большие долги?

– Да, – сказал он.

Мэдди пошла к двери. Слова как бы переполняли. Было трудно подобрать более подходящие.

– Тебе следовало бы сделать, как сказала леди де Марли, подписать договор и пусть другие люди исправят твою глупость.

Глаза Кристиана сузились. Угрожающе грациозно он поднялся со стула и стал с ней лицом к лицу.

– Никаких… других людей. Я – Жерво. – Его взгляд скользил по ней, и тут она поняла с ужасом, что на ней ничего нет. Она быстро закрылась руками. Он что-то зашипел, фыркнул и презрительно улыбнулся. Надев сатиновую робу, лежавшую на кровати, Жерво, взяв стакан, с медленным холодным поклоном удалился.

Глава 27

– Мне не надо было сюда приезжать, – сказала Мэдди, как только они прибыли в Белгрейв Сквейр. Она бродила по голубой гостиной, а за зашторенными окнами раздавались хлопки по случаю начала празднования Гай Фокса. – Мне не следовало оставлять папу.

Кристиан ничего не ответил, продолжая лихорадочно сортировать письма, накопившиеся в доме. Сверху лежали требования по большей части свежие, а также дубликаты тех, что он получил в Жерво. Затем – ряд всевозможных запросов и ходатайств, а в самом низу – нормальная корреспонденция и приглашения шестимесячной давности.

– Да ты, наверно, не особо во мне и нуждаешься, – продолжала Мэдди. – Может быть, теперь я могу вернуться?

– Нет, – ответил Кристиан.

Слова Мэдди отвлекли Кристиана. Он как раз задумался, чье письмо держит в руках и в какую стопку его положить.

– Дарэм может помочь тебе в этих делах уж, конечно, лучше меня.

Кристиан повернул голову, изучая письмо. Стаффорд. Пышные пожелания ему скорейшего выздоровления и ни намека на пятнадцатитысячную закладную по Глочестеру со стороны маркиза. Он – джентльмен. Его письмо можно положить в ту стопку, где сложены те письма, которые можно спокойно проигнорировать.

– От меня будет мало пользы. Я не умею танцевать, вести пустые разговоры.

– Пустой разговор. Сейчас, – сказал Кристиан, не поднимая головы.

– Дарэм мог бы писать письма.

Кристиан отбросил письмо, едва взяв его в руки. Она своими разговорами об отъезде только усугубляет и без того тяжелое положение.

– Мне не следовало оставлять папу.

Жерво стукнул себя в грудь.

– Мужа!

– Ты говоришь нерезонно.

– Нет!

Мэдди сердила его. Что может быть более резонным, чем помочь ему, когда возникла такая необходимость? У него и так болит голова ото всех этих писем и разговоров.

Мэдди сидела на стуле рядом с Кристианом, ее лицо было в тени сахарно-белой шляпки, которую она опять надела.

– Послушай меня!

Жерво смотрел на кипу писем. Он знал, что она несчастна с ним. Он знал, что мог бы приехать в город с Дарэмом и оставить ее с отцом. Но Кристиан настоял, чтобы Мэдди сопровождала его. Жерво чувствовал, если он приедет в Лондон без Мэдди, то возникнут самые непредсказуемые осложнения. Но сопротивление Мэдди возрастало.

– Слушай! Я должен быть… герцогом. Показать… всем: Все хорошо. Вот несчастье, Мэдди! – он провел рукой по письмам. – Край… пропасть. Все обрушится.

– Я понимаю, – сказала она. – Я очень хорошо понимаю, что твои долги безумны. – Она старалась, чтобы в голосе не звучали эмоции.

Все же Кристиан услышал ее неодобрение.

– Ничего… не…

Жерво надеялся на ее понимание. Что произойдет, если он проиграет? Но Мэдди была способна разбираться только в мелких домашних делах. Она не разбиралась в традициях и светских проблемах, не могла осознать особенностей аристократических обычаев. Сейчас объяснять ей было бесполезно.

Кристиан не мог донести до ее сознания, насколько велики ставки, как много людей, чье собственное состояние поставлено на одну карту с его. И если он не будет герцогом, если покажет им свою слабость, они набросятся на него, как волки на упавшего оленя. Да, они уже это делают. Их вежливые письма на самом деле означают нарастающее силовое давление.

Мэдди предлагает им заплатить. Чем? Продать картины, продать дом. Мелочь. Она доводит его до отчаяния своей тупой моралью. Даже если бы он начал что-то продавать, об этом разнесутся слухи, тут же последует реакция и тогда все его имущество обесценится.

Продать замок Жерво? Невозможно. Хотя этим можно покрыть любые долги. Сама эта идея для Кристиана казалась дикой. Замок Жерво должен перейти по наследству. А Мэдди назвала его безнравственным эгоистом, который сделал своего еще не родившегося сына должником. Кристиан не мог объяснить ей, что означают оборотные средства, плавучий долг, замороженное имущество банкротов. А главное, кажется, он был не в состоянии сказать ей правду, на которую Мэдди благостно закрывала глаза. В случае его падения он потянет ее за собой.

Она же была уверена, что защищает его. Жена, ближайший друг, как вбил ей в голову Дарэм, честная простушка Мэдди, доверявшая таким скользким вещам, как законность и порядок.

– Ничего не понимаешь! – Кристиан сделал глубокий вдох.

– Мэдди, когда я стал совершеннолетним… то… мой отец. Поместье – двести тысяч, и каждый шиллинг был зафиксирован, – он стиснул зубы, – а сейчас… Стоимость два миллиона… доход… сто тысяч чистыми.

– Но долг? Узнав о нем, твой отец перевернулся бы в гробу!

– Долги? Да! – воскликнул он яростно. – Риск! Я… герцог Жерво! Все знают, не… какая-нибудь вдовушка, черт возьми!

Глядя на письмо, Кристиан пришел в отчаяние. Он даже не может читать, иначе как с черепашьей скоростью. Нужна помощь, но кажется, лучше удавиться, чем снова обратиться к ней.

– Ты… здесь, – настаивал он. – Тиммс… приедет позже.

– Я предпочитаю вернуться, чтобы сопровождать его.

– Нет! – Жерво знал, если отпустить ее, то она уже не вернется. Он чувствовал это кожей.

– Только ненадолго, чтобы я вернулась с папой.

– Нет!

– Мне очень жаль, что ты не одобряешь моих действий, но я должна.

– Нет! – Жерво шагнул к ней.

– Мне надо ехать завтра.

Кристиан ходил по комнате.

– Я… не разрешаю, – он подошел к ней. Мэдди вспыхнула. Не глядя на него, полускрытая тенью шляпы, она ответила:

– Я не подчиняюсь тебе.

– Нет! Клятва венчания! Подчиняешься… мне.

– Я не давала такой клятвы! – В ее голосе было мертвецки-спокойное упорство. – Я не обязана считаться с твоими капризами. Ты, наверно, не помнишь моих слов. – Мэдди не смотрела ему в глаза. – Я думаю, ты совсем не слушал меня.

Кристиан вдруг понял, что ступил на скользкую почву.

– Я помню! Обязанность… Бог… муж и жена.

– Союз, – сказала она, – единственный закон между нами – закон любви.

«Помоги же мне, Мэдди! Мне нужна помощь!» Но он не хотел просить. Раз приняв решение, Кристиан не собирался умолять ее. Груда писем и слова, слова, слова – все смешалось у него в голове. Отвратительная мелкая тоска, затянувшаяся агония изо дня в день…

– Мне вообще не следовало ничего говорить, – продолжала Мэдди. – Мне не надо было стоять перед фальшивым священником и венчаться с тобой. – Голос ее был чужим. – Я не могу одобрить подобное беспутное поведение. Эта суета, не приносящая пользы, глупость и неблагочестие.

Кристиана охватила ярость. Он не собирается больше, выслушивать госпожу пуританку, которая, не видя дальше собственного носа, читает ему проповеди. Они и не были близки уже неделю, с тех пор, как она проявила такую самоуверенность. Но ему хотелось целовать ее до тех пор, пока ей не станет плохо, пока она не забудет все свое проклятое пустосвятство и не станет такой, какой он знал ее. Он посмотрел на нее, а Мэдди подняла подбородок и напряглась. Кристиан смел все письма со столов в серебряную корзинку, забыв о своей тщательной сортировке. Затем он подошел к своей жене сзади и дернув за ленту, державшую шляпку, сорвал ее с головы Мэдди.

– Уходи! – презрительно усмехнулся он. – Иди!

– И уйду! – воскликнула она.

Жерво бросил шляпку в камин и вышел, хлопнув дверью. Ничто, кажется, он не ненавидел сейчас больше чем благочестивых женщин.

Мэдди, выхватила из пламени шляпку и стала бить ею мрамор камина.

– Ах, ты! – выкрикнула она сквозь зубы. Он злонравен, тщеславен, невыносим. Она не хочет здесь оставаться, не может выполнить его требования. Все эти танцы, театры, все, о чем он говорил… Она предупреждала его…

Такие деньги… Мэдди не представляла себе, как он может спать по ночам. Она также не понимала, почему он такой странный. Почему он так относится к ней, одновременно обещая и угрожая? И может просидеть всю ночь на стуле в гостиной. Почему он не может быть разумным, правильным человеком, который смиренно принимает то, что уготовил ему Бог. Но нет, Жерво хотел бы быть царем ада, как сатана из поэмы, и еще уверен, что и она должна быть рядом с ним. Жена. Герцогиня.

Внутренний голос, тем не менее, подсказывал, что надо остаться. Она хорошо понимала, что Кристиан не может один ничего предпринимать. От этого зависит слишком многое в его судьбе. И в то же время Мэдди чувствовала для себя большую опасность. Ее любовь к нему и страсть были искажением истины, разрушительной привязанностью к человеку, живущему мирской плотской жизнью. В ней боролись желание остаться и желание уехать. И она хотела не уступать своим гибельным страстям.

Только бы найти покой, успокоить свою душу! Она не могла. Ее постоянно мучили воспоминания о его гнетущем присутствии, ей было неуютно в пустой, тихой комнате.

Мэдди хотелось отправиться на собрание Друзей, она не была там несколько недель, но даже здесь возникло новое и неприятное открытие. Теперь она, герцогиня и жена мирского человека, боялась туда идти. Ей было стыдно перед Друзьями.

Шляпку спасти не удалось. У нее вырвался легкий стон сожаления, когда она увидела, что поля совершенно обгорели. Безумец! Надо вернуться к папе, А Дарэм приедет к герцогу.

За окном вспыхнул фейерверк, и она вздрогнула. С беспомощным восклицанием она вновь швырнула шляпку в огонь. Пламя превратило лилово-белый цвет в желтый, потом в оранжевый и, наконец, в черный.

…В парке было холодно и сыро. Темно. Только главный павильон был специально открыт и освещен для концерта и фейерверка в честь карнавальной ночи. Кристиан стоял в тени, не желая сейчас встречаться с кем-нибудь из знакомых, хотя в такую сырую осеннюю ночь немногие потратили три шиллинга, чтобы посмотреть на иллюминацию из двух сотен ламп, выставку пиротехники, великолепные цветы и огни, а также другие подобные вещи.

С него хватит. Если уж выглядеть дураком, то лучше перед посторонними. Кристиан смешался с толпой. Около столового павильона он прислонился к дереву, решив попробовать каких-нибудь сладостей. Пока он нащупывал монеты, кто-то кокетливо схватил его за рукав плаща.

– Любезный кавалер! – заявила дама в вуали, трудно различимая в темноте. – Покорно прошу вас угостить меня горячим сидром, и давайте немножко поболтаем.

Голос был вежливый, но низкий и хриплый, а фамильярность обращения безошибочно выдавала полусветскую кокетку. Кристиан обернулся, не отходя от дерева. Белая ручка в соболиной муфте все еще лежала на его руке. Под вуалью был виден лишь бледный подбородок, а над вуалью – модная шляпка. Он заметил, однако, что она улыбается. Жерво иронически улыбнулся в ответ и покачал головой.

– О, вас не интересует женское общество?

Кристиан явственно расслышал в ее речи французский акцент.

– Вы, джентльмен высшего класса, герцог, и не можете угостить бедную девушку стаканчиком сидра?

Кристиан почувствовал беспокойство. Он посмотрел на нее более пристально.

Дама отступила на шаг, подняв юбки, и закружилась перед ним, как будто приглашая его посмотреть на себя со всех сторон.

– Все еще не узнаешь, Кристиан, – спросила она, шаркнув ножкой.

Он собирался уйти. Он не знал, кто она такая, да и не интересовался. Дама быстро пошла рядом.

– Кристиан! – она схватила его за руку и приподняла вуаль. – Господи, это же я! Жерво остановился.

– Эди! – Ее имя просто скользнуло по его сознанию, не вызвав никакой реакции, кроме желания продолжить путь.

Она взяла его под руку и прильнула к нему. Жерво стоял неподвижно, она терлась лицом о его рукав.

– Ах, Кристиан! Как хорошо, что я тебя встретила. – Но тут она неожиданно замолчала и снова ухватилась за руку.

– Чего… тебе… – больше Жерво не мог ничего выговорить.

– Не ругайся, – сказала она. – Я должна была уйти, здесь невыносимо. Я привезла с собой служанку, она вот там, за нами. Но восемь месяцев траура – просто невозможно. Пожалей меня, Кристиан! Как замечательно, что я вижу твое лицо. – Она шла под руку с ним. – Ты себе не представляешь, что было. Он сослал меня. В то самое утро, когда понял, что мне нужно только встретиться с тобой. О, как он рассвирепел! Я испугалась. А Шотландия! Ужасный сарай, где живет его семья! Я провела там лето и осень. Я не могла даже написать. Я так по тебе скучала! Меня уверяли, что надо отдохнуть после удара. Они-то думали, что я страдаю из-за мужа, умирающего от инфлюэнцы. Но все эти месяцы я скучала без тебя. Никто ничего не знал о тебе. Эти противные старые торгаши уверяли, что ты забыл обо мне. Я только что приехала в город, вот почему ты не нашел меня. Меня держали взаперти, как в тюрьме, пока…

Вдруг она остановилась, глядя на его руки и уцепившись за красную ткань плаща.

– Кристиан… У тебя маленькая дочка.

Жерво замер на месте.

– Я им говорила, – продолжала она настойчиво. – Мне пришлось им сказать, иначе я бы осталась там навсегда. Я сказала, что дочь твоя. Ты бы видел их лица! Потом меня отпустили.

Кристиан уставился на нее.

– Дура! Ты…

– У нее твои глаза, твои черные волосы! Ничего общего с Лесли! Даже со мной!

Кристиан потряс ее за плечи и резко отпустил.

– Себя… себялюбивая сука! Сказала! Что за… ребенок?

– Я привезла ее сюда. – Она дернулась. – Кристиан, мне больно. – Жерво оттолкнул ее.

– Идиотка! Она – его, по закону. Брак! – Он застонал и отвернулся.

Значит, Лесли Сазерленд умер. А у Кристиана – незаконная дочь, уже меченная в чужой семье. Он почувствовал себя скверно. Ему было трудно двигаться, как будто он оказался в ледяной воде.

– Ну, не надо так сердиться! – Она стала поглаживать его по руке. – Пожалуйста, Кристиан. Она наша. Я думала… – она умолкла и вновь принялась терзать его плащ.

Вдруг его осенило. Он понял, что она задумала. Сердце его забилось сильнее. О, господи!

Она вновь прильнула к нему.

– Кристиан, я тебя люблю!

– Я… – он сосредоточился, – женат.

Она подняла глаза. Ее лицо как бы стало круглее из-за широко раскрытых глаз, в которых застыло изумление. Он просто кивнул.

Она отпрянула от него, закричав.

– Не может быть!

– Да! – даже это слово далось ему с трудом.

– Нет, нет, ты лжешь! Я несколько месяцев не читала газет. Но… я бы слышала. Я бы узнала…

Кристиан неподвижно смотрел на нее.

– Когда? Скажи, когда?

Кристиан и не пытался заговорить, это было выше его сил.

– Неправда! – напирала она. – Ты это придумал. Ты ведь мог ко мне прийти, но… О, ты негодяй! Ложь! Ты просто хочешь прогнать меня!

Жерво покачал головой.

– Точно! Посмотрите на него! Кто она?

Кристиан пытался собраться с мыслями.

– Смотри-ка, ты даже не придумал имя! Конечно, все ложь!

Жерво снова покачал головой.

Она ухватилась за его плащ еще сильнее.

– Кристиан, ты не можешь быть таким жестоким! Ты любишь меня, я люблю тебя!

– Женат, – ответил он.

– Я ничего для тебя не жалела! Кристиан, они хотят лишить меня всего, меня и моего ребенка. Мое окружение! Я живу на гроши. Я люблю тебя, Кристиан!

– Подумать… – рассеянно сказал он. – Надо… подумать.

– О, да! – кажется, она прислушалась к отчаянию в собственном голосе. – Да, конечно, прошу извинения, я просто очень скучала по тебе, и знаешь… – Она снова стала гладить его по руке. – Твоя семья всегда ко мне хорошо относилась. Сестра Клеменсия и даже твоя ужасная старая тетка. – Она истерически рассмеялась и вновь прижалась к нему. – О, и зачем я только вышла замуж за Лесли!

Кристиан хорошо знал, зачем. Потому что он никогда не делал ей предложения и в рамках вежливости давал понять, что и не сделает. Ему постоянно подсовывали различных красоток из хороших семей.

– Иди домой. – Кристиан взял ее за локоть и повернул лицом к служанке. – Я… подумаю.

Она вцепилась в него, потом вдруг встала на цыпочки и страстно поцеловала его в губы.

– Нет, – сказал Кристиан, отодвигая се, прекрасно зная, чего она добивается.

Затем Жерво вручил ее служанке, дав ей деньги.

– Домой. Сейчас.

– Да, сэр. – Девушка взяла хозяйку за руку, хорошо зная щедрость Кристиана.

– Когда ты зайдешь? – спрашивала она. Кристиан посмотрел на нее, затем повернулся и зашагал в самую темную часть сада.

Кристиан сидел в темноте на скамейке. Капал холодным мелкий дождь. Он сказал, что подумает, но все еще был поражен.

Дочка.

Казалось, что вся его жизнь сейчас под угрозой. Есть деньги, но нельзя их контролировать. Есть жена, которая считает, что не нужно было выходить за него замуж, и бывшая любовница, уверенная, что нужно. А дочь носит чужое имя.

Похоже, дочка действительно его. Сазерленда тогда не было в стране. Кристиан же был любвеобилен и беззаботен с женщинами. Господи, какое безумие! Нет, он никогда не думал о последствиях, считая, что все решится само собой. В данный момент все как-то уродливо перемешалось, и он не знал, что делать.

Если бы все шло нормально, его любовница продолжала бы спокойно спать со своим мужем. Отцовство Сазерленда не вызывало бы сомнений. Даже подозрения, если бы они возникли, не волновали бы Кристиана. Люди могут догадываться, но публично выразить подобное сомнение в отцовстве ребенка, рожденного в законном браке, нельзя.

Проклятая! Нужно было ей говорить о дочке своей семье! Если бы она промолчала, они приняли бы девочку как ребенка ее мужа и обращались с ней соответственно. Теперь, вот пожалуйста, они отправили и мать, и дитя подальше от семейного очага. Тем более, что его любовница – плохая мать, двое ее сыновей никогда не покидали Шотландию и она даже не упомянула, что видела их, когда была там. Похоже, что если она не добьется женитьбы на ней Кристиана, то девочку она тоже отправит в Шотландию. И, черт возьми, Кристиан не может ничего поделать. Он не имеет права признать ребенка своим, это преступная жестокость. Девочку лишат имени Сазерленда, она станет незаконнорожденным ребенком. Он даже не может сейчас содержать ее, ведь банк не оплачивает его чеки. А если его отправят туда, то и вовсе не о чем будет говорить…

Кристиан уронил голову на руки. Где-то далеко трещали фейерверки, слышались веселые голоса. Со шляпы на шею скатилась капля холодной воды, но он не пошевелился. Он повторял короткую молитву:

– Помоги мне! Я больше ничего не могу сделать сам! Аминь.

…Мэдди сидела на стуле в мраморном холле. Она собиралась дождаться его возвращения, а потом уйти. Она по-прежнему была в дорожном платье, переодеваться не хотелось. С улицы доносился шум. Она тоже твердила слова молитвы:

– Прошу тебя, Господи, пощади его! Пусть с ним ничего не случится. Господи, если на то твоя воля, пусть он придет домой!

Дарэм ушел разыскивать Жерво. Двое слуг, которые приехали с ними, тоже были направлены на поиски. Она бы и сама пошла, но Дарэм настоял, чтобы она осталась дома. К тому же Мэдди не знала, где искать Жерво среди праздничных толп. Шум и фейерверки постепенно стихали. Все дальше отступали хлопки и выстрелы. Улицы пустели, а его не было. Мэдди вздрагивала при звуке каждого экипажа, но ни один не остановился.

Она продолжала сидеть и молиться. Когда с шумом открылась входная дверь, Мэдди вскинула голову.

Кристиан вошел. Она подняла голову и поняла, что он никого не ожидал здесь увидеть.

– С тобой все в порядке? – спросила она срывающимся голосом.

– Мэдди, – сказал он, – капли воды блестели на его плаще и шляпе. Он был красив, высокий и темноволосый, с синими глазами, в которых была некоторая растерянность, словно он не очень понимал, что она здесь делает. Мэдди встала.

– Ты, наверно, голодный? Я кое-что разогрела. Могу принести сюда. Или пойдем на кухню?

Кристиан положил шляпу на стол, затем бросил туда и плащ. Плащ упал на пол, а Мэдди подняла его, стряхивая капли.

Когда она встала, Жерво подошел и взял ее за руки.

– Мэдди! – тихо сказал он.

Она закусила губы. Она так беспокоилась, что ей трудно было сдержать слезы, хотя сейчас это выглядело глупо. Она только тихо всхлипнула. Кристиан крепко обнял се.

– Прости! – шептала она. – Я не могу уйти от тебя, не могу.

Жерво крепче прижал ее к себе.

– Я так боялась, – сказала она, прижимаясь к нему. Кристиан прильнул щекой к ее волосам.

– Я… не достоин тебя, Мэдди. Видит Бог, не достоин.