Текст книги "Глобальные, региональные и национальные тенденции развития экономики России в XXI веке. Избранные труды"

Исследователи Гарварда [33] и других зарубежных научных центров [34] связывают новую экономическую модель с коренным изменением промышленной, а не только денежно-кредитной политики, требуют разделения доминирующих в мировой экономике международных банков, которые в любых условиях не подлежат банкротству (too big to fail) [35]. Нобелевский лауреат П. Кругман доказывает, что рост ликвидности за счет рефинансирования со стороны Центробанка поможет выходу из кризиса [36]. Рыночная экономика не стремится к равновесию, оно может быть достигнуто только с помощью госрегулирования финансов и рынка труда. В статье «Циклические ошибки в Европе» (NYT, 24.06.2013) П. Кругман показал ошибочность расчета МВФ финансового мультипликатора при сокращении госрасходов. При спаде экономики «затягивание поясов» опаснее инфляции, так как углубляет кризис и увеличивает безработицу.

Абстрактные математические модели, основанные на либеральной концепции общего равновесия, допускают противоположные выводы для экономической политики [37]. Экономические стимулы могут противодействовать увеличению производства общественных благ, если бизнес ориентирован только на собственную выгоду [38]. Как справедливо отметил Генеральный секретарь ОЭСР А. Гурриа на Петербургском экономическом форуме – 2013, главная причина замедления экономического роста не в кредитно-денежной политике, а в недоверии ко всем действующим институтам. «Это угроза всему обществу, а не только модели экономического роста» (Интерфакс. 20.06.2013).

Для перехода к новой экономике необходимо коренное изменение функций государства и его отношений с бизнесом, справедливая конкуренция [39], новая структура фирм [40], общественный контроль за властью и всей политико-экономической системой.

Между либеральной и противоположной ей концепцией нет антагонизма. Жесткое ограничение ликвидности необходимо в «перегретой» экономике с завышенными темпами роста, но весьма вредно при его замедлении или прекращении. Россия не может использовать опыт стимулирования экономики с помощью масштабной эмиссии, так как это приведет к еще большему росту инфляции и оттоку капитала. Рубль не является международной резервной валютой и не будет скупаться иностранными инвесторами.

Либеральные экономисты, например А. Михайлов (Газета.ru. 22.07.2013), советуют использовать опыт стран, которые до 2008 г. обеспечивали рост ВВП при стабильной или даже уменьшающейся доле инвестиций за счет развития некапиталоемкой сферы услуг, прежде всего финансовых и «экономики впечатлений». Но это содействовало наступлению глобального кризиса. России необходима новая индустриализация, импортозамещение, развитие внутреннего рынка, что невозможно без роста инвестиций.

Новая индустриализация призвана решить четыре крайне острые социальные проблемы

Первая из них – старение населения и сокращение числа трудоспособных может быть решена лишь на основе роста производительности труда [46], развития человеческого капитала [47] и новой экологии лидерства в современном хаотическом мире [48]. В США по данным Бюро трудовой статистики в ближайшие 10–15 лет число лиц старше 65 вырастет на 75%, пенсионерами станет 1/3 американцев. Программы социальной помощи (за счет госкупонов в 2008 г. питалось менее 10%, а в 2013 г. – более 15% населения) превышают возможности бюджета. Фонд страхования по безработице истощится уже к 2015 г., а дефицит наличности в фонде Medicare уже в 2012 г. превысил 288 млрд долл.

«Старой», по международным стандартам, считается страна, где 7% жителей старше 65 лет. В России эта доля по данным Минтруда (КП. 4.07.2013) – 13%. Число лиц старше пенсионного возраста (22,7%) на 9 млн превышает численность молодежи до 16 лет.

Вторая социальная проблема – недопустимый рост безработицы, особенно во Франции, Италии (11–12%), ЮАР (23%), Испании (27%), прежде всего среди молодежи до 25 лет (Великобритания – 20%, Франция – 26,5%, Италия – 40,5%, Португалия – 42,5%, Испания – 56%, Греция – 62,5%). Растет хроническая застойная безработица. При этом доля занятых в «сером» секторе, где не платятся налоги и социальные взносы, отсутствуют социальные гарантии и защита труда, составляет по оценке ОЭСР (НГ. 18.07.2013) в Турции, Китае и ЮАР – свыше 30%, Бразилии – 42%, Аргентине – около 50%, Мексике – 54%, Индонезии – 72%, Индии – более 80%, а в России – лишь 12%. По данным вице-премьера О. Голодец (КП. 4.04 и 10.07.2013) эта доля гораздо больше – до 44% (20 млн из 76), но эти данные включают домохозяек, женщин в декретном отпуске, безработных, самозанятых и т. д.

В России безработица составляет лишь 5,7%, доля хронической в 2007–2012 гг. сократилась с 40 до 20%. Однако это связано с искусственной поддержкой занятости. По данным Центра конъюнктурных исследований ВШЭ в 2012 г. треть фирм имела отрицательную добавленную стоимость, выживая только благодаря субсидиям и долгам. Лишь 17–20% фирм проводили какие-либо инновации. По оценке генерального секретаря ОЭСР А. Гурриа (НГ. 18.07.2013) на создание новых рабочих мест развитые страны пока тратят лишь 1% ВВП. В качестве примера привлечения инвестиций на эти цели приводится Германия. Российские инвестиции в Баварию оказались в 4 раза больше, чем в Екатеринбург, но и в Германии велики региональные различия в безработице (минимум в южных, максимум в северо-восточных землях).

Третья проблема – увеличение социального разрыва, сокращение численности и уменьшение доходов среднего класса. По данным Бюро трудовой статистики США потеряли 9 млн рабочих мест с оплатой 14–21 долл. в час (МК. 11.04.2013). В 2007–2013 гг. на 2 млн сократилось число относящихся к среднему классу бухгалтеров, кассиров, компьютерных операторов, секретарей и т. д. Более половины выпускников вузов не нашли постоянную работу по специальности. Из 5 млн новых рабочих мест 79% предлагают оплату ниже 14 долл. в час. Разрыв в доходах 10% самых богатых и самых бедных граждан, по данным официальной статистики, в США увеличился до 16, в России до 16,5, а в странах Северной Европы, не допустивших деиндустриализации, составляет менее 5 раз.

Россия, как показало исследование Global Wealth Report, отличается самой большой социальной дифференциацией. Один процент населения владеет 70% личных активов (ценные бумаги, наличные, недвижимость за вычетом долгов). В мире в целом эта доля составляет 46%, в Индии 49%, Китае и ЕС – 32%, Японии – 17%, США – 37%, Африке – 44%. Россия занимает лидирующее место по числу долларовых миллиардеров: 130 из них владеют 30% личных активов (в мире в целом и Китае их доля – всего 2%, в США – 7%), но не входит в первую полусотню стран по качеству жизни и в первую сотню – по условиям ведения бизнеса.

По данным Института социологии РАН и фонда Эберта (Ведомости. 1.07.2013) число семей, испытывающих нужду в продуктах питания, жилье, медицинской помощи, в 2000–2013 гг. сократилось вдвое (с 66 до 30%). Однако только 5% из них рассчитывают на повышение квалификации, остальные выживают за счет подсобного хозяйства (20–25%), случайных приработков (21–24%), сверхурочных и совместительства. Все это снижает потребительский спрос, социальную мобильность и рациональную занятость (НГ. 15.07.2013). Средний класс перестал расти и составляет лишь 20% (в Москве 55–60%) населения. Он представлен в основном чиновниками, силовиками и высшими менеджерами, а не квалифицированными рабочими, инженерами, учеными.

В-четвертых, как показало исследование Transparency International, в 174 странах (МК. 10.07.2013) усиливается коррупция. В 36 странах самой коррумпированной названа полиция (в России так считает 66%), в 20 – судебная система, в 54 – политические партии. Более 50% опрошенных в мире считают, что политику правительства определяют корыстные интересы отдельных социальных групп. Доля считающих борьбу государства с коррупцией эффективной снизилась в 2008–2012 гг. с 31 до 22%.

В России, где 1/3 цены продуктов – коррупционная составляющая, а 1/7 бизнесов по данным А. Шохина (Интерфакс. 12.07.2013) из-за коррупции ликвидируется, лишь 5% считают эффективными судебные иски без коренного изменения функций госвласти. Доля считающих коррупцию главным тормозом модернизации выросла в 2009–2012 гг. до 55%.

Несистемные проекты, не учитывающие всю совокупность технологических, экономических и социальных факторов, не приводят к успеху. Так, Ю. Лужков в бытность мэром Москвы, создал в соседней области успешную пчелоферму и собирался формировать кластер, включающий выращивание медоносов для пчело– и молокоферм. Однако оказалось, что оставшиеся в области фермы не могут закупать ценные травы. За счет бюджета Москвы была построена современная молокоферма, но продукт оказался слишком дорогим и не находил сбыта. Соорудили завод по переработке молока, но оказалось, что на нем некому работать, так как местных алкоголиков нельзя было допускать к дорогой технике. Был объявлен набор молодежи со всей России, для нее построили дома с невиданными в округе удобствами, но вполне приличного заработка оказалось недостаточно для квартплаты. Дома пришлось перевести на госсодержание, но власть в Москве сменилась, бюджетное финансирование прекратилось, проект заглох.

Общие выводы

1. Новая индустриализация означает переход от машинного к комплексно автоматизированному и компьютеризированному производству, в котором капиталисты теряют монополию на капитал и растет доля независимых производителей, не продающих свою рабочую силу. Новая индустриализация радикально отличается от первичной по своему содержанию, источникам, критериям эффективности, методам осуществления.

2. Теоретической основой современной индустриализации является новая политэкономия, которая не отвергает, а интегрирует с учетом изменения экономических условий положения классической и марксистской теории, но не Вашингтонский консенсус в целом. Новая индустриализация – основа перехода от рентно-долговой к социально-инновационной экономике.

3. В глобальной, в том числе российской экономике созданы технологические, экономические и социальные предпосылки, делающие новую индустриализацию необходимой и определяющие формы ее сопровождения.

Литература

1. Richter K., Pishchulov G., Dobos I., Gobsch B., Pachomova N. Channel coordination in a HMUS-tyer supply chain with proft sharing contract. Proceedings of the International conference on Operation Research. Zurich, Switzerland, 2011. Springer, 2012. 445–450 p.

2. Beitman V. Markets and Growth in Early Modern Europe. London, 2013.

3. Marsh P . Te new industrial revolution: consumers, globalization and the end of mass production. London, 2012. 311 p.

4. Lin S. From fying gees to leading dragoons: new opportunites and strategies for structural transformation in developing countries. Washington D. C., Te World Bank, 2011. 40 p.

5. Majunmar S. India’s late, late industrial revolution: democratizing entrepreneurship. Cambridge, U. K., 2012. 426 p.

6. Te new Chinese economy: dynamic transitions into the future. New York, 2012. 192 p.

7. Климов В. Актуальные проблемы экономической политики США // Вопросы экономики. 2013. № 5. С. 129–143.

8. Лебедев Р. Мы ничего не производим // Эксперт. 2012. № 24.

9. Path way to industrialization in the 21 century: new challenges and emerging paradigms / eds. A. Szizmai, W. Nande, L. Alcorts. Oxford, 2013.

10. Ивантер И., Механик А., Рогожников М., Фадеев В. Консенсус не достигнут // Эксперт. 2013. № 25.

11. Хейфец Б. Деофшоризация экономики. Мировой опыт и российская специфика // Вопросы экономики. 2013. № 7. С. 29–48.

12. Плущевская Ю. О состоятельности теоретического фундамента таргетирования инфляции и неокейнсианских моделей общего равновесия // Вопросы экономики. 2012. № 5. С. 22–36.

13. Schwartz H. States versus markets: the emergence of a global economy. New York, 2010. 347 p.

14. Клейнер Г. Системная экономика как платформа развития современной экономической теории // Вопросы экономики. 2013. № 6.

15. Бляхман Л. C. Инфраструктура как ключевой и ограниченно рыночный сектор инновационной экономики // Проблемы современной экономики. 2013. № 2. С. 9–18.

16. Эллман М. Что исследование переходных экономик дало мейнстриму экономической теории // Вопросы экономики. 2012. № 8. С. 98–121.

17. Кэй Дж. Карта – не территория: о состоянии экономической науки // Вопросы экономики. 2012. № 5. С. 4–13.

18. Вудфорд М. Что не так с экономическими моделями (ответ Дж. Кею) // Вопросы экономики. 2012. № 5. С. 14–21.

19. Фоули Д. Математический формализм и политэкономическое содержание // Вопросы экономики. 2012. № 7. С. 77–85.

20. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. Кн. 1. 1999. С. 348.

21. Маевский В. Корнаи, Шумпетер и экономическая теория // Вопросы экономики. 2012. № 8. С. 145–152.

22. Аузан А., Келимбетов К. Социокультурная формула экономической модернизации // Вопросы экономики. 2012. № 5. С. 37–44.

23. Яковец Ю. Закон поляризации и социально-политического партнерства в кризисных ситуациях // Экономические стратегии. 2012. № 5. С. 74–77.

24. Рязанов В. Политическая экономия: из прошлого в будущее // Проблемы современной экономики. 2012. № 2. С. 47–55; № 3. С. 27–32.

25. Ковалев В. Финансовый менеджмент: теория и практика. М., 2007. С. 15–19.

26. Гурова Т., Ивантер А. Ускорение как инженерная задача // Эксперт. 2013. № 17–18.

27. Заславская Т. Социоэкономика как актуальное обоснование междисциплинарной интеграции // Вопросы экономики. 2013. № 5. С. 144–150.

28. Baer J., Nasund A. Te new revolution. Hoboken, New Jersey, 2011.

29. Френкель А., Мальцева И., Райская Н., Рощина Л., Сергиенко Я. Российская экономика в 2012–2014 гг.: тенденции, анализ, прогноз // Экономические стратегии. 2013. № 2. С. 100–103.

30. Ясин Е., Акиндинова Н., Якобсон Л., Яковлев А. Состоится ли новая модель экономического роста в России ? // Вопросы экономики. 2013. № 5. С. 4–39.

31. Макаров В., Агеев А., Зеленский В., Логинов Е. Системные основы решения управленческих задач взаимодействия фундаментальной и прикладной науки с производственным сектором как основной фактор новой индустриализации России // Экономические стратегии. 2013. № 2.

32. Григорьев Л., Курдин А. Механизм глобального регулирования: экономический анализ // Вопросы экономики. 2013. № 7. С. 4–28.

33. Creating an organic growth machine // Harvard Business Review. May 01.2012. Vol.90, No 5. P. 96–104.

34. Drawing a new road map for growth // McKincey Quarterly, June 01.2011, N 2. P. 12–16.

35. Johnson S., Kwack D. 13 banks, ruled the world. New York, 2012.

36. Кругман П. Выход из кризиса есть. М., 2013.

37. Автономов В. Абстракция – мать порядка? // Вопросы экономики. 2013. № 4. С. 4–23.

38. Боулз С., Поканья-Рейес С. Экономические стимулы и общественно-ориентированные предпочтения: субституты или комплементы? // Вопросы экономики. 2013. № 4. С. 24–48.

39. Кудрин А. Влияние доходов от экспорта нефтегазовых ресурсов на денежно-кредитную политику России // Вопросы экономики. 2013. № 3. С. 4–19.

40. Дмитриева О. Деформация бюджетной политики и управления долгом вследствие формирования стабилизационных фондов // Вопросы экономики. 2013. № 3. С. 20–32.

41. Internationalization, technological change, and the theory of the frm / eds. N. De Ligo, R. Leoncin. London, 2011. 263 p.

42. Chow the work revolution: freedom and excellence for all. Hoboken, New Jersey, 2012. 264 p.

43. Дерябина М. Горизонтальная экономика: контуры управления // Вопросы экономики. 2013. № 7. С. 154–160.

44. Мильнер Б. З., Орлова Т. М. Организация создания инноваций: горизонтальные связи и управление. М., 2013.

45. Сенчагов В. О формировании новой парадигмы бюджетной политики // Вопросы экономики. 2013. № 6. С. 152–158.

46. Hurst D. Te new ecology of leadership: business mastery in a chaotic world. New York, 2012. 346 p.

47. Голанд Ю. Опыт индустриализации при НЭПе и его использование в современных условиях // Вопросы экономики. 2013. № 10.

10.

48. Клейнер Г. Какая экономика нужна России и для чего? // Вопросы экономики. 2013. № 10.

49. Капелюшников П. Поведенческая экономика и «новый патернализм» // Вопросы экономики. 2013. № 9; № 10.

50. Кирдина С. Методологический индивидуализм и методологический институционализм // Вопросы экономики. 2013. № 10.

Национально-конфессиональные факторы и предпосылки новой индустриализации[9]9
  Проблемы современной экономики. № 4 (56). 2015. С. 37–46


[Закрыть]

Введение

В социально-экономической литературе последних лет всё большее внимание уделяется проблемам массовой миграции, взаимоотношению различных цивилизаций и культур, радикальному исламу и его роли в усилении терроризма, разработке новой национальной политики. Однако эти проблемы исследуются в основном с позиций этики, образования и истории, а не трансформации экономики. В национальной политике преобладают меры по повышению толерантности культуры, а не по созданию новой системы рабочих мест, учитывающей динамику состава населения. Автором рассматриваются 3 проблемы: 1) соотношение понятий «цивилизация», «нация», «национальность», история и проблемы российской цивилизации; 2) массовая миграция как закономерность глобализации и ее особенности в Евразии; 3) новые задачи национальной политики, несовместимые с неолиберализмом и «мультикультурализмом», принятым в ряде зарубежных стран.

Нация, национальность, цивилизация и их роль в экономике

Прежде всего необходимо определить вынесенные в заголовок понятия. Нация (nationality, national) в современном понимании означает гражданство (россиянин, американец и т. д.), а национальность – этническую принадлежность (ethnicity), например, афро или латиноамериканец, русский, татарин и т. д. Национальность определяется не только этническим происхождением, но, в первую очередь, языком, культурой, социальными связями. Тургенев – русский писатель – по происхождению татарин (турган по-татарски – быстрый), Глинка – русский композитор – этнический поляк, написал оперу об Иване Сусанине, спасающем царя от поляков. Левитан – русский художник – этнический еврей. Ни США, ни СССР не указывали в названии государства на титульную нацию, хотя культуру нации в СССР формировали русские, а в США – европейцы англо-шотландо-ирландского, немецкого, итальянского и другого происхождения.

Человечество в настоящее время говорит приблизительно на 6–7 тыс. языках, 200 из которых – государственные. Более чем в 20 странах говорят на одном и том же языке – арабском. По данным Фонда исчезающих языков, до 1000 из них знают лишь горстки людей (на корнуэльском языке в Британии говорит около 400, на языке о. Мэн – около 100). Каждый год 25 языков остаются без носителей.

Более 300 языков, в том числе славянских, германских, романских, индусских, иранских, греческий, армянский и т. д. относятся к индоевропейской группе, 20–30 – к уральской. Развиваются две тенденции – расхождение единой языковой семьи и межъязыковое общение, заимствование слов и языковых структур у других народов. До 3-го тысячелетия до начала нашей эры индоевропейская общность включала предков современных славян, германцев, греков, латинян, индо-иранцев. Затем индо-иранцы разделились на индоарийскую группу народов, которая переселилась из Европы в Индию, ирано-киммерийскую группу, которая заселила Северное Причерноморье, вытесненную родственными им скифами, пришедшими из Средней Азии. Они жили в соседстве с предками славян, балтийских и других народов в бассейне Днепра, Дона, Днестра, Дуная, Ю. Буга. Затем они были вытеснены ираноязычными сарматами, аланами, которые контактировали с Русью, Византией и хазарами. В конце XIV – начале ХV века они были завоёваны войсками Тимура, ушли в горы Кавказа, слились с предками вайнахов и адыгов, породив современных осетин. Осетины приняли христианство, а после русско-турецкой войны 1768–1774 г. вошли в состав России.

Славяне были вытеснены на лесную Восточно-Европейскую равнину германскими племенами в VI–VIII веках. Они слились с 14 местными племенами (древляне, северяне, вятичи, кривичи, дреговичи, чудь, весь и т. д.), не имевшими государственности. Этому способствовала подсечно-огневая система земледелия, требовавшая постоянной смены пашни и перемещения общин. Принятие православия в 988 г. произошло до раскола христианства в 1054 г. В середине ХV в. рухнула Византия, откуда пришло православие. Это обособило Россию от Западной Европы. При этом торгово-военные города стали полиэтническими. Их женское население было славянским, что способствовало ассимиляции варягов-руссов (от них русские взяли своё этническое название), крещённых татар, западных торговцев, ремесленников и внешних наёмников (преимущественно немцев), потомков скифов, сарматов и аланов.

Цивилизация – открытая и универсальная совокупность наций, имеющих общую материальную и нематериальную культуру, язык межнационального общения, историю противостояния внешним угрозам, климатическим и другим катастрофам. По оценке А. Тойнби, в современном мире рождается, расцветает и умирает несколько десятков цивилизаций – национальных и межнациональных культур с разными базовыми нравственными ценностями и основанными на них нормами поведения в обществе, хозяйствовании, труде и быту.

Исламская, в частности арабская, цивилизация превосходила европейскую по развитию науки, в том числе математики, астрономии, химии, медицины, литературы и т. д. Однако в ХVI веке в мусульманских странах были запрещены свободные суждения. В исламе не было реформации, которая создала протестантскую христианскую этику, давшую, по Максу Веберу, в ХVI–ХVIII веках мощный толчок экономическому развитию Европы [1]. Культура труда как основа богатства, бережливости, уважения к закону и морали, свобода независимой от государства частной инициативы, защита личности и собственности стала основой индустриальной экономики. В России эти же принципы стали базой развития Новгорода и Пскова, вошедших в число центров европейской экономики и разрушенных Иваном Грозным, и старообрядцев, которые контролировали многие сектора промышленности и торговли, несмотря на гонения со стороны официальной церкви [2].

Ислам – не только религия, но особая цивилизация, культура, нормативный тип поведения. Шариат охватывает все сферы жизни, признавая подчинение не государству, а советам старейшин и шариатским судьям. Для современного общества наиболее актуальны такие принципы ислама, отмеченные ещё А. Д. Тойнби в его классической работе «Study of history», как отказ от ростовщичества (его резко критикуют также Библия и Тора), обмана в торговле, чрезмерной дифференциации доходов, алкоголизма и наркомании, культ семьи, уважение к старшим, скромность поведения, равенство наций (разумеется, исповедующих ислам). Ислам, по своей сути, противостоит не христианству и иудаизму, а современной рентно-долговой экономике, её идеологии и образу жизни.

В работах мусульманских авторов [3, 4] исследованы причины развития исламского радикализма, связанные с послевоенным ростом миграции, неприятием господства мировой финансовой элиты, роскоши и авторитаризма арабских монархий, стремлением возродить былую мощь Востока (new orientalism – исторический реванш) и противостоять исламофобии. Специальные исследования раскрывают причины провала попыток М. Ганди сохранить единый Индостан, которые привели Индию к опасному конфликту с Пакистаном, а также Китаем [4]

Али Аллави исследовал кризис исламской цивилизации и показал, что ваххабизм как основа терроризма несовместим с созданием инновационной экономики, поскольку насильственная стандартизация мышления и поведения, принижение роли женщины ведут к упадку творчества (decline of creativity) [5]. Турецкий исламист Гюлен, проживающий в США, создал сеть школ и университетов в 180 странах мира, где практически бесплатно преподаётся английский язык, математика, физика без обязательных мусульманских ритуалов, обычных в медресе зарубежных стран, куда едет учиться часть российской молодёжи. Значительных успехов в развитии экономики добились Турция, Малайзия, Катар.

Активно возрождается конфуцианская цивилизация, включающая Китай, Японию, Ю. Корею, Сингапур, Тайвань. Для неё характерен культ знаний, трудолюбия, умеренности в потреблении, приоритета социально-духовных ценностей над материальными, а коллективных – над индивидуальными, взаимодействия различных национальностей и религий в единой экономике. В моноэтнической Японии, где японцы составляют более 98% населения, а императорская династия не прерывается уже около 2700 лет (с 711 г. до нашей эры), во время стихийных бедствий не бывает разграбления магазинов и покинутого жилья. Индийцы, китайцы, индонезийцы, корейцы стабильно работают больше 2000 час. в год, меньше всех работают в «старой Европе» – 1300–1500 часов.

Уникальна евроатлантическая цивилизация, сохранившая свою креативность, несмотря на кризис христианства и переход от евроцентризма к ориентации на Китай (sinocentrism) [6]. Этот кризис выражается в падении рождаемости, росте числа детей, рождённых вне брака и бессемейных граждан [7], возрастании безработицы и классовой дифференциации.

По данным Бюро переписей США, растёт число бедных (с душевым доходом менее $500 в месяц) семей – в 2007–2012 гг. с 12,5 до 15%, причём более 15% не имеют медстраховки. Уровень бедности имеет явную национальную специфику – среди неиспаноязычных белых он составляет 9,7%, азиатов – около 12%, а латино– и афроамериканцев – 26–27%.

Характерно поведение христианства: Папа Римский, Архиепископ Кентерберийский, патриарх Кирилл выступили с резкой критикой безудержной алчности современного капитализма и ростовщичества, за заботу о бедных и окружающей среде. Трансформация культуры включает модели экономного потребления, дауншифтинга (добровольного финансирования социальных нужд, возрождения целостной системы духовных ценностей) [8].

Глобализация вызвала рост этнического самосознания, стремления перераспределить властные полномочия, ликвидировать устаревшую клановую структуру и вопиющее социальное неравенство. С этим связано желание сформулировать «национальную идею» – фундаментальные ценности, которые присущи данному народу и формируют его идентичность. О «русской идее» ещё в 1946 г. писал Н. Бердяев. Она должна вытекать из национальной истории и культуры, для которой духовно-нравственные ценности приоритетны над материальными, а социальная справедливость – над максимизацией прибыли. Такой идеей в современных условиях должна стать новая индустриализация, создающая для всех рабочие места квалифицированного и хорошо оплачиваемого труда, освобождающая от беспредела, порождённого отсутствием единых и обязательных для всех законов.

Уже третий век идут споры западников и славянофилов о путях развития российской цивилизации. По одной концепции Россия должна перенимать евроатлантический опыт. В английском языке справедливость именуется justice (законность), а государство – state (установление), т. е. договорённость граждан о наделении власти организаторскими функциями, которые не могут выполнять частные лица и фирмы. По евразийской традиции справедливость вовсе не сводится к законопослушанию, а включает равномерное распределение богатства, ибо «легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатею попасть в царство небесное». Государство в русском языке имеет общий корень со словами «господин», «государь», «господство» и означает высшую сакральную силу, проводника воли вождя, которой должны подчиняться граждане.

Новая индустриализация снимает это противостояние. Самодовлеющий характер государства и коллектива по сравнению с личностью был обусловлен тем, что при евразийском типе рискованного земледелия с постоянными засухами и набегами кочевников частный производитель (в отличие от западноевропейского) не мог вести устойчивое хозяйство самостоятельно, без постоянной внешней защиты, коллективных резервов и помощи, а во многих регионах – без крупных оросительных систем. Новая индустриализация делает труд средством самореализации личности, а не только выживания в критических ситуациях.

Кризис современного капитализма, как показало исследование Кембриджского университета [9], требует изменения социальной науки и структуры общества на базе новой индустриализации. При этом речь идёт не только о кризисе в экономике, но и о снижении самоидентификации европейцев как христиан, росте эгоизма и вседозволенности поведения, особенно высших менеджеров и банкиров, снижении доверия к религии и традиционным политическим партиям. За последние четверть века доля 1% самых богатых американцев в национальном доходе выросла с 12 до 25%, а в суммарной стоимости активов с 33 до 40%.

Данные, приведённые журналом Te Economist (24.08.2013. p. 11, 25), свидетельствуют о крахе идеи «плавильного котла» этнических групп в США, несмотря на то, что дискриминация меньшинств прекращена, напротив, они имеют квоты для поступления в университеты и т. д. и часто получают преимущество перед белыми американцами. Несмотря на это, в 2000–2011 гг. средний доход афроамериканской семьи уменьшился с 64 до 58% по сравнению с белой, а разрыв в стоимости их активов (деньги, инвестиции, недвижимость, техника) вырос с 11 до 20 раз ($110,5 и $6,3 тыс.).

Проблема не в генетике: окончившие колледж афроамериканки зарабатывают столько же, сколько их белые сверстницы, а в культуре. Как показало специальное исследование, 72% граждан, окончивших среднюю школу, работающих полную неделю и имеющих семью, могут войти в средний класс. Среди белых успешные в учёбе имеют больший авторитет и число друзей, у афро– и латиноамериканцев они, напротив, вызывают антипатию большинства. В 1960–2013 гг. доля афроамериканцев, родившихся в неполных семьях и вне брака выросла с 25 до 72% (у белых – 29%), а имеющих официальную полную семью сократилась с 60 до 29%. Они живут в районах с дешёвыми домами и плохими школами, трудятся на работах, где нет пенсионных планов и бенефитов. Средний 17-летний афроамериканец читает и считает, как 13-летний белый. Число заключённых в расчёте на 100 тыс. населения среди афроамериканцев в 7 раз выше, чем среди белых (3023 и 478), в возрасте 30–34 лет в тюрьме находится каждый десятый. В 2001–2010 гг. чёрные потеряли 23% своих активов, а белые – лишь 1%.

Кризисом евроатлантической цивилизации и системы правления во многих мусульманских странах пользуется радикальный ислам, выступающий за создание всемирного халифата с помощью джихада и сил, помогающих внутреннему разложению «цивилизации неверных». Под этими силами имеются в виду «правозащитники», по сути дела потакающие террористам, и радикал-либералы, расшатывающие устои своих государств. Европейская бюрократия вместо воспитания у иммигрантов уважения к культурным ценностям своих стран нередко с помощью субсидий получает нахлебников, ненавидящих содержащее их государство.