Текст книги "Под флагом ''Катрионы''"

Глава четвертая
Страстная любовь, тоска

Да, умереть где-то там, далеко, на Тихом океане, и не от туберкулеза легких: от этой болезни легко и скоро можно было скончаться и на родине… Боль в сердце – вот что отравляет жизнь, мучит, и, кажется, легче станет именно там, на Тихом океане. Почему именно там? Потому, что в Европе всё привычно, всё скучно, мораль фальшива, люди изолгались…

Накануне отъезда Стивенсон встретился с английским писателем Артуром Конан-Дойлем – тридцатилетним загорелым человеком, с усами, закрученными совсем не по-английски, румяным, веселым говоруном и большим фантазером. Артур Конан-Дойль играл на бильярде в большом отеле, куда Стивенсон зашел просто так, без всякого дела, чтобы только где-то переждать сильный дождь. Стук шаров пригласил его в бильярдную – сводчатую комнату с низким потолком, где уже азартно сражались офицер американского флота и штатский в сером костюме. Штатский выигрывал, он работал кием превосходно. Стивенсон уже был знаком с сэром Артуром, а потому сейчас кивнул ему, получил в ответ такой же, но более энергичный кивок, а минут двадцать спустя, когда партия закончилась, сам предложил новую.

– Даю десять очков вперед, – сказал сэр Артур, когда шары были уложены пирамидой на зеленом сукне громадного бильярда. – Не сердитесь, сэр, но я почти чемпион.

– Принимаю, – с улыбкой отозвался Стивенсон. – Но ставлю условие: проиграть мне ровно через тридцать минут.

– Тоже чемпион? – снросил сэр Артур и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Согласен! Но если проигрываете вы, сэр, то только для меня одного вы рассказываете забавную и полную смысла историю, которая будет длиться не долее пяти-шести минут.

– Не сердитесь, сэр. – рассмеялся Стивенсон, – но я почти чемпион по этой части. Согласен. История, которую вы мне расскажете, может длиться долее часа. Разбивайте пирамиду!

Сэр Артур оказался игроком чрезвычайно опасным, – он не играл, а показывал фокусы: спустя десять минут он отправил в лузы шесть шаров и хвастливо заявил:

– Имею тридцать семь очков, сэр! Бьюсь об заклад, что история, которую мне предстоит выслушать, будет забавнейшей из забавнейших!

– Как ваш Шерлок Холмс? – спросил Стивенсон, нацеливаясь на весьма сомнительный шар шаром не менее сомнительным.

– Шерлок Холмс придуман, – ответил сэр Артур, приседая над бильярдом, чтобы проверить направление предстоящего удара, и думая про себя, а затем и вслух: – Не выйдет, сэр! Простите, что говорю под руку, но – разрешаю и вам подтрунивать надо мною.

– Как ваш Шерлок Холмс? – вторично спросил Стивенсон, профессиональным жестом бильярдного игрока нацеливаясь на избранный шар. – Необходимо помнить, что сыщик-ученый уже изобретен Эдгаром По! Что касается меня…

– Знаю, сэр, знаю, – прервал автор еще не родившегося, но вскоре ставшего всемирно знаменитым сыщика Шерлока Холмса. – Я читал ваши «Новые арабские ночи», эту остроумную пародию на все приключения в мире.

– Именем Кэт – в лузу! – громко произнес Стивенсон и с силой толкнул кием шар. – Есть! – еще громче сказал он, когда шар с треском упал в лузу. – Это чудо, сэр Артур! – вскрикнул он. – А теперь прошу вас заказать мне следующий удар. Я суеверен.

Сэр Артур указал наиболее трудный шар, разрешая взять его двойным или даже тройным, от борта, ударом. «Это не выйдет, – подумал Стивенсон. – И чего я хвастаю, не понимаю! Очевидно, потому, что с этим человеком иначе и нельзя…»

– Смотрите, сэр, – обратился он к партнеру, – именем Кэт!

И этот шар упал в лузу слева посередине. Спустя пять минут в лузе оказался и третий шар. Сэр Артур куда-то скрылся на четверть минуты и возвратился с группой каких-то молодых людей, которых он пригласил для того, чтобы они посмотрели на «дерзкого чемпиона».

– Кто, позвольте спросить, эта магическая Кэт, так немилосердно помогающая вам, сэр? – обратился он к Стивенсону. – Что касается меня, то я прошу о помощи у бога, но, представьте, он помогает мне в редких случаях.

– Потому что вы не верите в него, а если вспоминаете, то по привычке, – скороговоркой отозвался Стивенсон. – Моя Кэт… впрочем, о ней я и расскажу вам спустя несколько минут.

– Давно играете? – спросил Стивенсона один из молодых людей и получил в ответ:

– Третий раз в жизни.

– Скромничаете, – махнул рукой молодой человек.

– Совершенно верно; надо было сказать: в первый раз. Но я и сам не верю в это. Внимание: именем Кэт – в лузу направо пятнадцатого шара! Гоп-ля!

Шар намертво упал в лузу. Сэр Артур помянул черта и, отойдя к стенке, не мигая принялся рассматривать своего партнера. А тот, уложив еще один шар и опередив по очкам сэра Артура, устало опустился на бархатный диван.

– Создатель Шерлока Холмса, ради бога, объясните, почему и как это происходит? Кэт – само собою разумеется, но то, что не разумеется, – это как? Даю честное слово: играю на бильярде второй раз в жизни.

– Чудо, – громко вздыхая, ответил сэр Артур.

– Страстная любовь, желание, тоска… – продолжал Стивенсон.

Один раз и с именем Кэт ничего не вышло, но потом и без ее имени ему удалось дважды подряд положить шары в лузу. Прошло пять минут, и Стивенсон выиграл. Молодые люди, с завистью поглядывая на него, благоговейно удалились. Сэр Артур заметил:

– И жаль, и досадно, и необъяснимо! Значит, мне не придется слушать вас, сэр..

– Я расскажу. – Стивенсон вымыл руки и пригласил своего партнера в ресторанный зал. Слуга принес и поставил на круглый стол вино, холодные блюда, виноград. Стивенсон выпил бокал, налил второй, чуть пригубил.

Сэр Артур управлялся с холодным мясом, энергично работая челюстями.

– Овладевает хмель, – сказал Стивенсон и залпом допил бокал. – Я возбужден, сэр! Мы реалисты-романтики, если так можно выразиться, – романтики жизни. Нам чужда театральная приподнятость раннего романтизма. Нас тянет к земному, домашнему, к морали, а она без того, что называется бытом, невозможна. Немыслима.

– Да, но – Кэт? – Сэр Артур поднял брови и долго не опускал их. – Не о случайности на бильярде, а именно о Кэт. Или это нескромно с моей стороны? Тогда простите…

– Я, сэр, шотландец, – осторожно выговаривая каждое слово, начал Стивенсон, ближе придвигаясь к собеседнику. – Кэт – это воспоминание о моей родине, а одновременно…

– Понимаю, и простите, сэр…

– Родина помогает мне на расстоянии, – продолжал Стивенсон. – Я служу ей всей моей кровью – так, как этого она не понимает и не хочет. Я служу ей во имя будущего, аристократичнейший патриотизм, – не правда ли, сэр Артур?

– О! – только и ответил внимательно слушавший сэр Артур Конан-Дойль.

– Кэт… что значит Кэт, сэр? Кэт – это мечта о родной земле, о романтике ее прошлого. Кэт я очень люблю. И – точка. Скажите – вас не мутит от чопорности современной Англии? От ее фарисейства? Вас не тянут острова на Тихом океане?

– Вы забыли, что я долгое время служил в качестве врача в Африке, – несколько обидчиво отозвался вовсе не обидчивый собеседник.

– Знаю, помню, сэр, но вы по-прежнему подданный своего отечества, ради которого никуда уже не сбежите, хотя… хотя Шерлок Холмс – это тоже своего рода бегство. Итак, Кэт. Это такая страсть, это такой призыв к совершенству, к чуду, к родине, на земле которой совсем не то и всё не так; это такое желание чуда, что…

– Вы необыкновенный человек, сэр, – произнес сэр Артур и, приподнявшись, склонился в поклоне. – Я был свидетелем самогипноза, творящего чудеса. Теперь я всё понимаю, сэр!

Стивенсон и его собеседник замолчали. И надолго. Наконец Стивенсон встал, коснулся пальцем плеча сэра Артура и проговорил:

– Только напрасно, кажется, я искал чуда в игре с вами… Я очень плохой игрок, – я сумел бы выиграть и без помощи Кэт…

Часть шестая
На пути к Самоа

Глава первая
Капитан Отис – начальник, судья и отец

Паровая и парусная яхта «Каско» 18 июня 1888 года вышла из «Золотых ворот». Дул попутный ветер. Капитан Отис поставил все паруса. Ветер навалился на них, и они загудели, как орган. Спустя час после отплытия капитан пригласил в кают-компанию пассажиров яхты и обратился к ним с речью.

– Я буду краток, леди и джентльмены, – начал он грубым, резким голосом, недовольно обводя взглядом Фенни и ее дочь – миссис Стронг, обе женщины курили папиросы и с вызывающим кокетством улыбались помощнику капитана, имевшему редчайшее счастье носить ту же фамилию, что и автор «Оливера Твиста».

– Хозяин яхты, – продолжал мистер Отис, – известный вам доктор Мерид вручил мне ваши жизни и тем самым уполномочил меня на установление между нами правил, прав и обязанностей. От «Золотых ворот» до Самоа пять тысяч миль. Путь тяжел и опасен. Океан – это не рельсы и шпалы, это вода, ветер, бури. В пути нам грозят болезни, непредвиденные случайности, смерть. Мой первый и главный пассажир мистер Стивенсон – человек опасно больной, и я за него отвечаю. Поэтому не прошу, а требую от всех присутствующих, чтобы они разделили со мною возложенную на меня тяжелую ответственность.

– Каким образом? – спросил Стивенсон. На капитана Отиса он смотрел как на создание собственной своей фантазии, а ей всегда удавались чудаки и оригиналы. Стивенсон повторил вопрос, добавив, что состояние здоровья пассажиров «Каско» мистера Отиса интересовать не должно.

Капитан по-медвежьи переступил с ноги на ногу, пальцами левой руки расчесал свою густую седеющую бороду и сказал:

– Правила на борту суровы и жестоки, сэр! Человек, скончавшийся в море, предается земле в тот же день. А для того чтобы он достиг земли, к ноге его привязывается гиря весом в пятьдесят килограммов.

– И такая гиря у вас, сэр, имеется? – совершенно серьезно спросил Стивенсон.

– По одной на каждого пассажира, сэр, – ответил капитан. – И соответствующие погребальные принадлежности, – добавил он без тени юмора или хотя бы иронии.

Фенни и ее дочь прекратили курение. Стивенсон не мигая обозревал массивную фигуру капитана.

– Мы все обязаны следить за мистером Стивенсоном, – в том же невозмутимо эпическом тоне продолжал капитан. – Не пускать его на палубу после заката солнца. Следить за тем, чтобы он съедал положенное ему кушанье. При сильной качке иллюминаторы в каютах должны быть герметически закрыты. От всех вас, леди и джентльмены, – он поочередно сурово оглядел каждого из присутствующих, – требую соблюдения официальных форм в отношениях с командой «Каско». Слуга есть слуга, он работает, получает положенное ему жалованье. Должен добавить, что команда моя прекрасно вышколена неоднократными кругосветными путешествиями и на нее можно положиться. Что касается меня, то я обязан доставить вас всех на Самоа, и я вас доставлю, если не помешают какие-либо непредвиденные обстоятельства. Прошу помнить, что хозяином на борту корабля является капитан. Он начальник, судья и отец. Я всё сказал, леди и джентльмены. Прошу задавать вопросы, если только кто-либо из вас решится признаться в том, что он не понимает английского языка.

Минут пять все молчали. Океан, тяжело ворочаясь, хвастливо покачивал яхту. Стивенсон, посмеиваясь, переглядывался с Фенни. Его мать что-то шептала сидевшему рядом с нею Ллойду. Мистер Стронг не отводил презрительного взгляда от капитана Отиса.

– Простите, сэр, – начала наконец миссис Стивенсон-старшая, обращаясь к капитану. – Предположим, – я беру гипотетический случай…

– Возьмите что-нибудь другое, – прервал ее капитан. – Например, бурю, град, поломку винта…

– Я беру сильный ветер, – улыбнулась миссис Стивенсон, и Фенни заявила, что она тоже берет сильный, очень сильный, черт знаег какой страшный ветер,

– Восемь баллов, – буркнул капитан.

– Пусть будет двадцать, – щедро прибавила Фенни.

Капитан, вытаращив глаза, заявил, что такого не бывает. Миссис Стивенсон, охотно прибавив еще десять баллов, продолжала:

– Я выхожу на палубу. Сильная качка…

– Бортовая или килевая? – спросил капитан. (Стивенсон чувствовал острый позыв к дьявольскому хохоту. Ха-ха!С этим капитаном не соскучишься!)

– Качает со всех четырех сторон, – ответила мать Стивенсона. – Мой сын, дождавшись заката солнца, уходит к себе в каюту. Меня смывает за борт волна.

– Ага, качка бортовая, – заметил капитан.

– Меня нет, я утонула, мистер Отис. Хотела бы я знать – что делаете вы?

– Я? Немедленно заношу о происшествии в судовой журнал, – деловито произнес капитан. – Подобный случай ироизошел пять лет назад, когда я плавал в Атлантике. Несчастному мистеру Кларку за два дня до его гибели я проиграл в покер двадцать пять долларов. Он утонул вместе с ними. На что они мертвому человеку, спрошу я вас?

– Вы хорошо играете в карты? – спросил Стивенсон.

– И в шахматы также. – Капитан поклонился и горделиво выпятил грудь. – Итак, леди и джентльмены, вы осведомлены о самом главном. Да, чуть не забыл, – в пятьсот долларов месячной платы за пользование яхтой не входит вознаграждение лично мне, мистер Стивенсон. На эту тему мы поговорим завтра. А сейчас, – он посмотрел на часы, – ровно через сорок пять минут наступит закат. Имею честь предложить вам подняться на палубу. Ваш покорный слуга!

Приложил два пальца к козырьку своей фуражки и вышел.

«… Яхта „Каско“, на борту которой я и все, кто меня любит, – писал Стивенсон Кольвину, – имеет тридцать метров в длину, она роскошно обставлена; это плавучий дом богатого буржуа. Вот уже двое суток, как мы в океане; я чувствую себя неважно, на сердце тоска, в легких хрип и бульканье, в голове бродит новый сюжет, рожденный на суше. Фенни сильно укоротила себе волосы и стала похожа на озорного мальчишку. Она чинит платье матросов, бегает по палубе, дразнит нашего капитана, который на досуге читает мой „Остров сокровищ“. Вчера он сказал мне: „Вы молодец, сэр! Я вас люблю! Позвольте пожать вашу руку!“… Вы, наверное, спросите, что такое океан. Океан – это очень много воды и на нем точки – острова. Горошины на бильярде. Мой друг, мой единственный друг, то, что осталось от меня, едет на Самоа, чтобы там состариться и умереть. Только бы доехать, доплыть, достичь!.. Мне очень нехорошо. Уповаю на океан, – может быть, он спасет меня. Так хочется жить, Кольвин, мой дорогой! Что, кроме жизни, есть более драгоценного в нашей жизни!..»

Солнце жгло нестерпимо. Паруса монотонно гудели, напевая какую-то неразборчивую, таинственную песню. Супруги Стронг играли в карты в своей каюте. Фенни и старая миссис Стивенсон по примеру матросов сняли ботинки и разгуливали по палубе босиком. Стивенсон во всем белом лежал в шезлонге и дремал, прислушиваясь к пению парусов, смеху матросов, внутренним голосам, рассказывавшим о детстве, о далекой, родной Шотландии…

– Барометр сулит нам шторм, сэр, – сказал капитан Отис Стивенсону. – Прошу предупредить всех леди, чтобы они не открывали иллюминаторов. Паруса придется убрать. Нас покачает изрядно, сэр. Лед и лимоны я уже приготовил.

Шторм трепал «Каско» всю ночь. Фенни стонала и просила мужа обратиться к капитану, чтобы тот прекратил это безобразие. Ллойда укачало, и он погрузился в крепкий сон. Стивенсона слегка поташнивало, и только одна старая миссис Стивенсон оказалась нечувствительной к морской болезни. Супруги Стронг наутро заявили, что они ничего не знают о шторме, но лица их были бледнее обыкновенного. Капитан Отис с присущей ему откровенностью заявил, что лгать можно на суше, – ложь на борту корабля – вещь опасная: сегодня скажешь неправду, а завтра в своей каюте встанешь на голову.

И снова наступила ясная, безоблачная погода. Стивенсон, вопреки правилам внутреннего распорядка, устроил пирушку для команды «Каско». Были откупорены бутылки с виски, коньяком и ромом. Капитана предусмотрительно заперли в каюте с миссис Стивенсон, где они расположились подле столика с шахматами.

Команда перепилась, пробуя из всех бутылок. Стивенсон затянул шотландскую застольную, его поддержали, – на «Каско» нашлись его земляки; они обнимались и целовались со Стивенсоном, на пари стреляли в опрокинутую бутылку – с таким расчетом, чтобы пуля вошла в нее через горлышко и вышла, пробив дно. Один матрос при этом был легко ранен в плечо. Веселье продолжалось три часа. Капитан Отис за это время две партии проиграл и одну закончил вничью. Помощника капитана вынесли из кают-компании за ноги и за голову и положили в укромное местечко на палубе. Яхту вели ветер, господь бог и добрая воля случая. Паруса иронически подпевали горланившим матросам.

Мистер Отис был разгневан до предела. Он явился к Стивенсону и потребовал объяснений.

– У меня, сэр, трещит голова, я счастлив, чувствую себя превосходно, – не совсем внятно пробормотал Стивенсон.

– Тысяча дьяволов, сэр! – загремел Отис. – Неслыханный, невиданный случай! Я не потерплю на моей яхте подобного демократизма!

– Вы ошибаетесь, сэр, это чистейшей воды аристократизм, – деликатно возразил, посмеиваясь, Стивенсон.

– К черту аристократов! – закричал капитан, сжимая кулаки.

– Совершенно верно, – согласился Стивенсон. – К черту всех аристократов, и да здравствует аристократизм!

Лозунг этот до капитана, видимо, не дошел. «Начальник, судья и отец» дрожащими пальцами бегал по золоченым пуговицам на своем мундире, неодобрительно пыхтел и ждал, что еще скажет Стивенсон по поводу аристократов.

– Я виноват, сэр, простите, – произнес Стивенсон и посмотрел в глаза капитану. – Подобных пирушек больше не будет, даю слово. Но для меня на борту яхты нет низших и высших, сэр. Моя рука протянута каждому, кто носит имя Человек. И на борту яхты и на суше, сэр!

Капитан с минуту молчал. Наконец, по-своему поняв сказанное, уже иным, дружеским тоном сообщил, что суток через семь-восемь «Каско» будет иметь недолгую стоянку в порту Анахо. Туземцы, наверное, проникнут на борт яхты, принесут фрукты и местное вино, – необходимо глядеть в оба, народ вороватый, в каюты пускать их не следует; что же касается протянутой руки, то для них это непонятно, они даже незнакомы с поцелуем, хотя у вождя, например, одиннадцать сыновей и две дочери.

Действительно, туземцы проникли на борт яхты, забрались в каюты, всё осмотрели, перещупали. Пишущая машинка произвела на них самое сильное впечатление; вождь туземцев одним пальцем напечатал на листке бумаги свое имя, затем протянул Стивенсону обе руки свои, пожал, приплясывая и что-то мурлыча, кончики пальцев Стивенсона и на ломаном английском языке произнес:

– Ты богат, друг! Бог награждает тебя милостями и дарами! Возьми мое имя и дай мне взамен свое!

В каюту набилось много туземцев; пришел еще один вождь. Стивенсон сфотографировался с ними и обещал недолгое время спустя прислать им фотоснимки. Вожди обожающими, очарованными глазами смотрели на Стивенсона, спросили его, зачем ему усы и почему, при его богатстве, у него только одна жена. Капитан Отис стоял на пороге каюты, зорко следя за тем, чтобы Фенни не вошла в каюту, – милейший «начальник, судья и отец» не подозревал о том, что Фенни в своей каюте принимает не только туземцев, но и их жен и детей, выменивая фрукты на пуговипы и бусы, и в меру своих знаний учит гостей шитью и кройке, примеряет на них свои капоты и охотно дарит их, кому только они понравятся.

Стивенсона вожди назвали «Она», что означало владелец, богач, отмеченный богом. Вождь, по имени Паасуа, стал называться Робертом. Стивенсон с удовольствием прибавил к своим двум именам и третье – Паасуа. Для неименитых туземцев он приказал накрыть на палубе стол и каждому желающему подавать обед, вино, хлеб. Хлебу туземцы обрадовались особенно, – они ели его сами и давали своим детям, действуя руками, без помощи ножа.

– Денег им не давайте, пропьют, – шепнул капитан Стивенсону. – И вообще надо гнать эту публику!

Стивенсон распорядился раздать туземцам весь хлеб и часть сухарей из запаса кладовой. Капитан поморщился. Стивенсон заявил, что потребную для экипажа яхты провизию можно купить в любом порту.

– Вы действительно она, – усмехнулся капитан.

– И даже больше, – слегка кивнул головой Стивенсон…

На острове Хиваоа он познакомился с принцем и его матерью – королевой. Туземцы для пассажиров яхты устроили в своем поселении танцы. Они били в барабаны, кричали и пели, подражая голосу птиц и зверей. Стивенсон обратил внимание на то, что все туземцы истощены, грудь их покрыта струпьями, глаза слезятся. Королева на чистейшем французском языке призналась Стивенсону, что подданных у нее становится всё меньше: люди мрут от голода и болезней, администрация острова равнодушна к несчастья к туземцев…

«… Чувствую себя хорошо, – писал Стивенсон Кольвину. – Хожу вброд, ищу раковины. Климат здесь как поэма. Колониальная политика страшное зло. Трудолюбивые, талантливые туземцы гибнут от болезней, которые подарили им мы, европейцы. Я обяаан что-то предпринять, что-то сделать, как-то помочь несчастным. И я это сделаю…»

Двадцать дней плыли среди коралловых островов. Путь был необычайно опасен. Капитан признался, что у него нет карт этих мест, да их и ни у кого нет, даже в Британском морском штабе. «Каско» едва не налетела на один из островов; спас ее ловкий маневр, проделанный командой. «Смерть сидела у нас на плече и заглядывала в глаза», – говорил капитан, когда опасность миновала.

Стивенсона увлекла работа. Первая и вторая главы «Владетеля Баллантрэ» дались легко и вдохновенно. К третьей главе он приступил рано утром, когда все его близкие спали крепким сном, когда откуда-то справа неслись в каюту неразборчивые, пленительные голоса. Стивенсон высунулся в круглое окно, прислушался. Да, где-то поют, как это ни странно. Стивенсон поднялся на палубу. Слева темнела плоская масса; легкое розовое облачко, похожее па припухлую щечку ребенка, неподвижно стояло над этим темным пятном. Помощник капитана сказал, что это остров Туамоту, до него пять часов ходу.

– А кто поет? – спросил Стивенсон. – Слышите?

– Слышу, – ответил помощник капитана и, сделав серьезное лицо, ближе подошел к собеседнику и, словно сообщая нечто секретное, произнес: – В позапрошлом году они пели громче, сэр. Наш капитан – другой, не мистер Отис, – был большой чудак, он писал стихи и играл на флейте. Так вот, капитан обнажил голову и сказал: «Наука всё это объяснит, но волшебство всё же останется…» Слышите, сэр, – женских голосов больше, чем мужских.

– Да что же это! – нетерпеливо воскликнул Стивенсон и сию же секунду вскинул голову и снова стал вслушиваться в нежные, меланхолично напевающие голоса. Казалось, поет океан, воздух, а возможно, летящие под облаками духи…

– Кто же это поет? – спросил Стивенсон.

– Коралловые острова, – негромко проговорил помощник капитана и на несколько секунд закрыл глаза. – Мы называем их «островами голосов». Должно быть, волны, сэр, а может быть, течение… Всё это природа, а она, сэр, тайна…

Пение вдруг смолкло. Подул резкий, свежий ветер. Стивенсон зябко поежился.

– Достанется вам от супруги и мистера Отиса, – осторожно заметил помощник капитана. – Простите, сэр, но вам лучше уйти к себе…

Третья глава сама просилась на бумагу. Узел интриги был завязан: наследник имения, ставший под знамена потерпевших поражение Стюартов, долгое время считается убитым. На самом деле он только скрывается. Стивенсон перенес события романа в середину восемнадцатого века для того, чтобы их легче было украсить романтическим вымыслом. Необычность обстановки, в которой Стивенсон находился сейчас, почти ежечасная смена впечатлений, знакомства с людьми необычными, каких нигде до этого встречать не приходилось, высокая поэтичность путешествия и полный покой на сердце – всё это и многое другое, питаемое воображением, диктовало взволнованные, насыщенные фактами острого сюжета страницы. Голоса, что пели в океане, смолкли, но память о них, благодарное воспоминание о некоем волшебстве помогли художнику, взбодрили человека, на время притупили боль в груди больного.

– Мне хорошо, – шептал Стивенсон, – на Самоа будет еще лучше. Только бы ничего с нами не случилось, – не заболела бы мама, не затосковала бы Фенни, не потянуло бы к просвещенным европейцам Ллойда и его сестру с мужем…

Спустя несколько дней «Каско» бросила якорь у восточного берега острова Таити. С запада пришла гроза. Мрак накрыл океан. Казалось, что молнии и гром не только здесь, но и во всем мире. От удушающей духоты Стивенсон терял сознание. Он кашлянул. Из горла тонкой струйкой пошла кровь. «Не вернуться ли домой?» – пришло ему в голову.

Волны в ярости таранили яхту. Фенни и помощник капитана с риском для жизни сели в шлюпку, взялись за весла.

– Безумцы! – крикнул мистер Отис. – Вам захотелось сыграть с чертями в покер? Сию минуту поднимайтесь на борт!

– Мой муж умирает! – крикнула Фенни, осеняемая молниями. – Я еду за врачом! Ждите нас, сэр!

– Это не женщина, это… – рычал мистер Отис. – Это ангел во плоти, идеальная жена!.. Да сохранит вас бог! – крикнул он во тьму и грохот. – Немедленно возвращайтесь, черт вас возьми! Эй вы, мистер Дик! Вы мне ответите за эту женщину!