Текст книги "Никита Хрущев"

Сталинград. Кипящие в котле

Почти всю войну Хрущев провел на фронте в роли члена Военных советов различных фронтов.

Еще до Великой Отечественной в военных округах, армиях и на флотах создавались Военные советы в составе командующего (председатель) и двух членов. По Положению, утвержденному 16 мая 1937 года, «Военный Совет является высшим представителем военной власти в округе. Военному Совету подчиняются все войсковые части и учреждения, расположенные на территории округа… Военный Совет подчиняется непосредственно Наркому Обороны». Иначе говоря, командующий лишался единоличной власти над подчиненными ему войсками. Без подписи члена Военного совета его приказ был недействителен. Все приказы должны были подписываться командующим, членом Военного совета и начальником штаба.

В июле 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) постановило, что одним из членов Военного совета становится местный партийный руководитель – секретарь обкома, крайкома или ЦК национальной республики. Это должно было усилить контроль над армией со стороны партийного аппарата.

Должность члена Военного совета фронта требовала высказывать свое мнение по чисто военным вопросам, но у Хрущева, как и других партийных работников, отправленных в армию, военное образование и опыт отсутствовали.

Так чем же должен был заниматься член Военного совета? Тылом? Для этого существовал второй член Военного совета. Политработой? Этим ведал начальник Политуправления со своим аппаратом. Задача первого члена Военного совета – контролировать командующих и докладывать лично Сталину обо всех непорядках.

В январе 1942 года маршал Советского Союза С. К. Тимошенко предложил организовать наступление с Барвенковского выступа, чтобы для начала освободить Харьков, затем Донбасс. Начальник Генштаба маршал Советского Союза Б. М. Шапошников возражал: нельзя наступать, подставляя левый фланг под удар противника. Не слушая голоса скептиков, Сталин охотно подхватил идею наступления, план утвердил и даже запретил Генштабу вмешиваться в эту операцию, чтобы не мешать Тимошенко. Член Военного совета фронта Хрущев, который оставался первым секретарем ЦК компартии оккупированной немцами Украины, конечно же, всей душой стремился к освобождению республики и поддерживал замысел Тимошенко.

Наступление началось 12 мая. Поначалу войска успешно продвигались к Харькову. Сталин упрекнул Генштаб за недооценку идеи С. К. Тимошенко и поздравил маршала. Семен Константинович был на седьмом небе от счастья. Ни в Москве, ни в штабе Тимошенко не заметили, что в районе Краматорска скрытно сосредоточились части 1-й немецкой танковой армии генерал-полковника Эвальда фон Клейста с большим количеством танков.

Через четыре дня, 17 мая, фон Клейст нанес удар. Темп и напор немецкого наступления с каждым днем нарастали. В Москве первый заместитель начальника Генштаба РККА генерал-лейтенант Александр Михайлович Василевский, сознавая грозящую войскам опасность, забеспокоился. Он предложил немедленно прекратить наступление и развернуть имеющиеся силы против танков Клейста.

Сталину жаль было останавливать наступление, и он не прислушался к Василевскому. Тем более что Тимошенко поддерживал в Верховном оптимистическое настроение и по-прежнему сулил победу. 18 мая ситуация ухудшилась. Теперь уже забеспокоилось командование фронта. Решили прекратить наступление и приготовиться к обороне.

Вечером Хрущев вернулся к себе, собираясь лечь спать. Вошел начальник штаба фронта будущий маршал Советского Союза Иван Христофорович Баграмян:

– Я к вам, товарищ Хрущев. Наш приказ отменен Москвой.

– А кто отменил?

– Не знаю, потому что с Москвой разговаривал по телефону Семен Константинович. Он отдал мне распоряжение отменить наш приказ, а сам пошел спать. Я совершенно убежден, что отмена нашего приказа и распоряжение о продолжении операции приведут в ближайшие дни к катастрофе. Я очень прошу вас лично поговорить со Сталиным. Это единственная возможность спастись.

В таком состоянии Хрущев еще Баграмяна не видел.

«Я знал Сталина и представлял себе, какие трудности ждут меня в разговоре с ним, – вспоминал Хрущев. – Повернуть его понимание событий надо так, чтобы Сталин поверил нам. А он уже нам не поверил, раз отменил приказ. Следовательно, теперь следует доказать, что он не прав, заставить его усомниться и отменить свой приказ. Я знал самолюбие Сталина в этих вопросах. Тем более при разговорах по телефону».

Никита Сергеевич решил позвонить сначала в Генеральный штаб. Ответил Василевский.

– Александр Михайлович, отменили наш приказ.

– Да, я знаю. Товарищ Сталин отдал распоряжение.

Хрущев попросил его:

– Александр Михайлович, вы знаете по штабным картам и расположение наших войск, и концентрацию войск другой стороны, более конкретно представляете себе, какая сложилась у нас обстановка. Возьмите карту, Александр Михайлович, поезжайте к Сталину.

– Товарищ Сталин сейчас на Ближней даче.

– Вы поезжайте туда, он вас всегда примет, война же идет. Вы с картой поезжайте – с такой картой, где видно расположение войск, а не с такой картой, на которой пальцем можно закрыть целый фронт. Сталин поймет, что мы поступили совершенно разумно, отдав приказ о приостановлении наступления и перегруппировке наших главных сил, особенно бронетанковых, на левый фланг.

– Нет, товарищ Хрущев, товарищ Сталин уже отдал приказ!

«Я положил трубку и опять стал думать, что же делать? – рассказывал Хрущев. – Звонить Сталину? Она меня обжигала, эта трубка. Обжигала не потому, что я боялся Сталина. Нет, я боялся того, что это может оказаться для наших войск роковым звонком. Если я ему позвоню, а Сталин откажет, то не останется никакого другого выхода, как продолжать операцию. А я был абсолютно убежден, что тут начало катастрофы наших войск…»

Он еще раз позвонил Василевскому:

– Александр Михайлович, вы же отлично понимаете, в каком положении находятся наши войска. Вы же знаете, чем это может кончиться. Единственное, что нужно сейчас сделать, это разрешить нам перегруппировку. Иначе войска погибнут. Я вас прошу, Александр Михайлович, поезжайте к товарищу Сталину.

Но Василевский тем же ровным голосом ответил:

– Никита Сергеевич, товарищ Сталин дал распоряжение.

Пришлось Хрущеву самому звонить Сталину:

«Я знал, что Сталин находится на ближней даче, хорошо знал ее расположение. Знал, что и где стоит и даже кто и где стоит. Знал, где стоит столик с телефонами, сколько шагов надо пройти Сталину, чтобы подойти к телефону. Сколько раз я наблюдал, как он это делает, когда раздавался звонок».

Трубку снял Г. М. Маленков. Поздоровались.

– Прошу товарища Сталина.

Маленков громко сказал вождю, что звонит Хрущев и просит к телефону. Слов Сталина не было слышно.

Маленков сообщил:

– Товарищ Сталин говорит, чтобы ты сказал мне, а я передам ему.

Никита Сергеевич повторил:

– Товарищ Маленков, я прошу товарища Сталина. Я хочу доложить товарищу Сталину об обстановке, которая сейчас складывается у нас.

Маленков повторил:

– Товарищ Сталин говорит, чтобы ты сказал мне, а я передам ему.

Хрущев: «Не захотел меня выслушать. Вероятно, ему доложил Генеральный штаб, что командованием фронта решение принято неправильное: операция проходит успешно, наши войска, не встречая сопротивления, движутся на запад, а приказ о перегруппировке вызван излишней осторожностью командующего фронтом и члена Военного совета.

Когда я просил, чтобы Сталин взял трубку, он про-ворчал:

– Хрущев сует свой нос в военные вопросы. Он не военный человек, а наши военные разобрались во всем, и решение менять не будем.

Об этом рассказал Анастас Иванович Микоян, который присутствовал при этом».

Хрущев объяснял Маленкову:

– Мы растягиваем фронт, ослабляем его и создаем условия для нанесения нам удара с левого фланга. Этот удар неизбежен, а нам нечем парировать.

Маленков передал все Сталину.

Повторил его ответ:

– Товарищ Сталин сказал, что надо наступать, а не останавливать наступление.

– Перед нами нет противника. Это-то нас и тревожит. Мы видим, что наше наступление совпадает с желанием противника. Мы, принимая решение, все взвесили.

– Товарищ Сталин говорит, что это ты навязал его командующему.

– Вы знаете характер Тимошенко. Если он не согласен, то навязать ему решение невозможно, да я никогда такой цели и не преследовал.

Маленков опять повторил слова вождя:

– Надо наступать.

Разговор окончился…

Только к концу дня 19 мая Тимошенко остановил наступление на Харьков и приказал развернуть войска навстречу танкам Клейста. Но было поздно. 30 мая на Военном совете Юго-Западного направления Тимошенко подвел печальные итоги операции. Общие потери – 230 тысяч красноармейцев, полтысячи танков, три с половиной тысячи орудий и минометов…

Смелости Хрущеву было не занимать.

Его личный пилот полковник Николай Иванович Цыбин во время войны вел дневник. Летал Хрущев на полученных по ленд-лизу американских военно-транспортных самолетах «Дуглас» DC-3 и С-47. Полеты были трудными и опасными:

«19 августа 1941 года. Перелет Харьков – Полтава. Взлет и посадка ночью. Истребители сопровождения побились. Летчики получили легкие ранения».

Машину Хрущева полагалось охранять. Прикрывать полет члена Политбюро отправляли хороших летчиков-истребителей. Но их не учили летать ночью.

«21 декабря 1941 года. Перелет Москва – Рязань – Мичуринск – Воронеж. Плохая погода. Туман. По выходе из тумана обстрел из зенитной артиллерии (района г. Ряжск). Два самолета П-3 сгорели. Экипажи погибли. Остальные четыре самолета вернулись на аэродром».

«12 февраля 1942 года. Перелет Нижняя Дуванка – Россошь – Воронеж. Полет в плохую погоду по всему маршруту: туман и обледенение. Самолеты сопровождения: один сгорел, экипаж погиб; второй сел вынужденно».

«28 февраля 1942 года. Перелет Ростов-на-Дону – Сватово. Полет в плохую погоду, туман в районе Донбасса. Самолеты сопровождения вернулись на свой аэродром».

«4 марта 1943 года. Полет Москва – Мичуринск – Воронеж – Уразово. Полет в плохую погоду. Туман и снегопад в районе Мичуринска и Воронежа. Самолеты сопровождения рассеялись вынужденно, и только один пришел в Уразово спустя несколько минут».

«28 октября 1944 года. Перелет Киев – Ровно – Львов. Участок Ровно – Львов – снег с туманом, обледенение, град. Истребители сопровождения вернулись обратно».

С полковником Цыбиным Никите Сергеевичу повезло. И он ценил своего пилота. А Хрущева ценили в войсках.

Будущий генерал армии Семен Павлович Иванов, во время войны – начальник штаба Юго-Западного, Воронежского, 1-го и 3-го Украинских фронтов – вспоминал:

«Колоритной фигурой был член Военного совета фронта Н. С. Хрущев. Этот небольшого роста, полноватый человек с простецкой улыбкой всегда оставался, если допустимо так сказать, стабилизатором обстановки внутри того круга военачальников, которые руководили войсками в Сталинградской битве.

Ситуация была напряженная, трудились все буквально до изнеможения, поэтому нередко случались нервные срывы, обострялись взаимоотношения. Никита Сергеевич, похоже, предугадывал возникновение таких моментов и сейчас же находил верный тон, успокаивающий конфликтующих. Ведь тогда у нас при одном командующем было два в общем-то равнозначных штаба, причем амбиций у некоторых работников имелось немало.

Если затевался спор, то член Военного совета предлагал обеим сторонам поочередно доложить свои соображения, а затем говорил, что не видит между ними принципиальных расхождений, и очень убедительно высказывал третью, так сказать синтезирующую точку зрения, с которой обычно соглашались все.

Много он делал и в организации снабжения фронтов продукцией сталинградских заводов и фабрик. Постоянно бывал в рабочих коллективах, помогал оперативно решать вопросы взаимодействия предприятий и всех городских служб.

Хрущев отличался неиссякаемым оптимизмом. Ему было свойственно чувство юмора, он умел поднять настроение в самых критических обстоятельствах.

При разговорах со Сталиным Хрущев совершенно преображался. Исчезала его напускная простоватость, он не позволял себе ни одного лишнего слова. Говорил четко, лаконично, показывая свою осведомленность во всех фронтовых делах. Никита Сергеевич не боялся высказывать просьбы, которые, как правило, удовлетворялись. Трудиться рядом с ним было легко и спокойно».

На долю Хрущева выпало участие в Сталинградской битве.

Летом 1942 года немецкие войска перешли в наступление и прорвали оборону в полосе около 300 километров. Ими руководил генерал танковых войск Фридрих Паулюс. В должности 1-го обер-квартирмейстера Генерального штаба сухопутных войск он с мая 1940 года участвовал в разработке всех планов вермахта, в том числе нападения на Советский Союз. В январе 1942-го он принял 6-ю армию, считавшуюся лучшей в вермахте. В августе получил Рыцарский крест. После взятия Сталинграда Гитлер планировал вернуть Паулюса в Ставку. Его ждал пост начальника Штаба оперативного руководства вермахтом. Генерал стал бы ближайшим советником фюрера по военным делам.

Наступление Паулюса поддерживала 4-я танковая армия генерал-полковника Германа Гота. Один из самых известных немецких танкистов, он участвовал во всех кампаниях вермахта, начиная с Польской осенью 1939 года. 23 августа 1942-го танки Гота вышли к Волге.

Через неделю, 31 августа, генералу армии Г. К. Жукову, командовавшему Западным фронтом, позвонил Сталин:

– Оставьте за себя начальника штаба, а сами немедля выезжайте в Ставку.

Вызов Жукова в Кремль почти всегда означал, что на фронте беда. Этот беспредельно жесткий и уверенный в себе человек вселял в вождя уверенность.

Сталин сказал:

– Плохо получилось у нас на юге. Может случиться то, что немцы захватят Сталинград. Не лучше обстоят дела и на Северном Кавказе. Очень плохо показал себя Тимошенко. В самые тяжелые моменты Тимошенко бросал штаб фронта и уезжал с адъютантом на Дон купаться. Мы его сняли. Решили назначить вас заместителем Верховного главнокомандующего и послать в Сталинград для руководства войсками на месте.

Начались переформирования, в конце сентября – начале октября были практически заново созданы сразу три фронта: Сталинградский, Донской и Юго-Западный.

Кого назначить командующим? Вождь уже разочаровался в большинстве своих любимцев. В 1941 году он перепробовал 28 генералов на роль командующих фронтами. Через месяц-другой снимал их с должности. Те, кого он выдвинул в годы массовых репрессий, уничтожив более талантливых и опытных, оказались никудышными полководцами.

Донской фронт принял генерал-лейтенант Константин Рокоссовский. Он чудом уцелел, когда шло уничтожение командных кадров Красной армии. В августе 1937 года Рокоссовский был арестован как польский шпион. Но ему повезло – следствие по его делу затянулось, а потом из тех, кого не успели расстрелять, кое-кого даже освободили. В марте 1940 года отпустили и будущего маршала. Рокоссовский понадобился в самые тяжелые дни.

Сталин был мрачен. Серо-землистое лицо казалось осунувшимся. Глядя Рокоссовскому в глаза, сказал:

– Надо спасать Сталинград!

«Поверьте мне – я вздрогнул, – вспоминал Рокоссовский. – Я знал, что дела на юге идут плохо. Но такая смертельная угроза Сталинграду?»

Рокоссовский был военным до мозга костей. Сражаясь с немцами, нисколько не ощущал их превосходства. Он был не менее талантлив в военном деле, чем его противники. Рокоссовский не выносил командиров, отдававших приказ: стоять насмерть! За этим приказом стояла профессиональная беспомощность. Люди, допустившие немцев к Волге, не умели воевать. А он не считал возможным требовать от солдат, чтобы они стояли насмерть и умирали, компенсируя бездарность своих командиров. Он неизменно находил военное решение, которое позволяло с блеском выполнить задачу без лишних потерь.

Юго-Западный фронт возглавил генерал-лейтенант Николай Федорович Ватутин, недавний первый заместитель начальника Генерального штаба. Его явно ждала виднейшая должность начальника Генштаба, но ему хотелось самому громить врага. Одаренный военачальник, он стал самым молодым командующим фронтом.

Сталинградский фронт принял генерал-полковник Андрей Иванович Еременко. По мнению историков, стойкий и упорный командир, но излишне самоуверенный и непомерно честолюбивый. Но вождь чувствовал себя спокойнее, когда рядом самоуверенные и бравые генералы…

Ожесточеннее боев еще не было. Накануне контрнаступления советские войска удерживали лишь узкую полоску берега и небольшую часть города, от которого остались одни развалины. То и дело схватывались врукопашную. Дрались штыками и ножами. Но сбросить красноармейцев в Волгу и овладеть городом у немцев не получалось.

Девятнадцатого и 20 ноября 1942 года армии всех трех советских фронтов перешли в наступление. Ключевую роль сыграли сосредоточенные на главных направлениях удара четыре танковых и два механизированных корпуса – в общей сложности 900 танков. За три дня наступающие советские войска окружили 17 дивизий 6-й немецкой армии и 5 дивизий 4-й танковой. Рассчитывали, что легко задавят Паулюса, но немцы не собирались капитулировать. Ошиблась и советская разведка: в котле оказалось вдвое, а то и втрое больше немецких войск, чем предполагали.

Немцы сражались упорно. Суровая зима – морозы до 32 °C, сильные ветры с метелями – для советских войск была столь же тяжелой, как и для немцев: войска располагались в открытой степи. Гитлер запретил прорываться из окружения. Обещал Паулюсу, что его выручит генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн. Созданная под его началом группа армий «Дон» должна была пробить кольцо окружения и восстановить связь с 6-й армией. Манштейн считался одним из самых способных немецких генералов. Именно он разработал в 1940 году план операции на Западе, закончившейся полным разгромом объединенных сил французов и англичан. Нажим танковых частей Манштейна был сильным. Фронт генерала Еременко нес потери и пятился назад.

Никита Сергеевич Хрущев, член Военного совета Сталинградского фронта, вспоминал, как Г. К. Жуков, вернувшись с боевых позиций, рассказал:

– Ты знаешь, ехал я к линии фронта, а раненые шли оттуда. И выругался: “А, леворучники!” (тогда гуляло такое слово: подставляли левую руку под пули, чтобы получить ранение и уйти в тыл). Один из них говорит: “Товарищ генерал, леворучники идут потому, что они еще могут ходить, а вот те, которые получили пули в голову, они все там лежат. Я-то видел, сколько их там лежит”. И глянул на меня выразительно. А ведь правду он сказал. Не могу забыть, как он на меня посмотрел пронзительно…

Возникла реальная угроза, что Манштейн прорвется. От окруженных войск Паулюса его танкистов отделяло каких-нибудь сорок километров.

«Если они соединятся, – рассуждал начальник Генерального штаба РККА генерал-полковник А. М. Василевский, – Паулюс уйдет из Сталинграда. Рухнет надежда на уничтожение его группировки в кольце, созданном с таким трудом. И вообще это будет иметь большие последствия для всего хода военных действий».

Василевский уговорил Ставку бросить против Манштейна 2-ю гвардейскую армию под командованием будущего министра обороны СССР и маршала Советского Союза, а тогда генерал-лейтенанта Родиона Яковлевича Малиновского, полководца с непростой судьбой. Летом 1942 года немцы, наступая, смяли Южный фронт, которым командовал Малиновский, и без боя заняли хорошо укрепленный Ростов. Сталин был вне себя. Тогда же у Малиновского исчез адъютант, и это взяли на заметку: а не к немцам ли сбежал? А 25 декабря 1942 года покончил с собой генерал-майор Илларион Иванович Ларин, член Военного совета 2-й гвардейской армии. Он был другом Малиновского с довоенных времен, и воевали они все время вместе. Рассказывали разное. Генерал Ларин вроде бы искал смерти. Выехал на передовую и даже не пытался укрыться от пуль. Он был ранен, а потом застрелился. Ларин оставил записку, которая заканчивалась словами: «Да здравствует Ленин!» В Москве заинтересовались, а почему генерал Ларин написал так, а не «Да здравствует Сталин!». Один из высших чиновников произнес зловещую фразу:

– Может быть, он против товарища Сталина?

Самоубийство видного армейского политработника вызвало подозрение у вождя:

– Что-то у Малиновского не так. Надо проверить. Так все просто не бывает.

Вождь собирался отдать генерала своим чекистам.

Но Хрущев поручился за Малиновского. Тогда Сталин фактически отозвал Хрущева с фронта и отправил проверять, что происходит у генерала. Он продиктовал записку Никите Сергеевичу:

«Тов. Хрущеву

Получил Вашу шифровку насчет Вашего выезда во 2-ю гвардейскую армию для работы там. Я считаю, что Вам придется в ближайшие два месяца остаться там, в Военном Совете 2-й гвардейской армии, и иметь серьезное наблюдение за работой Малиновского.

Не случайно, что во время отступления Южного фронта личный адъютант Малиновского покинул наш фронт и ушел будто бы в партизаны, а на деле, видимо, ушел к немцам. Не случайно также, что член Военного Совета 2-й гвардейской армии и личный друг Малиновского Ларин кончил самоубийством, оставив записку непонятного, странного содержания. Что должна означать в записке Ларина фраза “я не причем”. В чем он здесь оправдывается? Почему Ларин мог думать, что мы тронем его семью, тоже непонятно. Почему в записке Ларина говорится о Родионе как об умном человеке?

А Малиновский набрал в рот воды и молчит, как будто это его не касается. Порасспросите обо всем этом Малиновского, а также об его личном адъютанте, – посмотрим, что скажет. Заберите к себе несколько человек, опытных особистов, и с их помощью организуйте строжайшее наблюдение за Малиновским.

Если вскроется какая-либо фальшь в поведении Малиновского, немедленно сигнализируйте мне, чтобы сразу освободить его под тем или иным благовидным предлогом и заменить другим. Соберите данные о Крейзере[14]14
  Будущий генерал армии Яков Григорьевич Крейзер (1905–1969) отличился на поле боя и уже 22 июля 1941 г. был отмечен Золотой Звездой Героя Советского Союза.


[Закрыть], возможно, что вполне подойдет для замены Малиновского, если эта замена окажется необходимой.

Регулярно информируйте меня о результатах Вашего наблюдения».

Хрущев выполнил поручение. Он неотлучно находился у Малиновского. Они сдружились. Малиновский вытащил счастливый билет – он понравился Хрущеву, и это определило всю его будущую жизнь.

Никита Сергеевич целый год опекал Родиона Яковлевича. Когда жена покойного члена Военного совета Ларина прислала письмо с обвинениями в адрес Малиновского, Хрущев переслал его Сталину с рекомендацией арестовать ее и допросить, что и было сделано. Все подозрения с Малиновского сняли. Спас его Никита Сергеевич.

Воевал Родион Яковлевич умело. Его 2-я гвардейская армия, свежая, хорошо обученная, оснащенная боевой техникой, остановила танкистов Манштейна, а затем погнала назад. Известный историк Александр Моисеевич Некрич вспоминал: «Это было в ночь под Рождество, 24 декабря 1942 года, под Сталинградом, на внешнем обводе Сталинградского “котла”.

“Некрич, быстро!” – в дверях появился мой начальник капитан Аркадий Квасов. Застегивая на ходу шинель, я полу-бежал вместе с Квасовым к окраинному дому. Сейчас будут допрашивать немцев из армии Манштейна.

В просторной горнице несколько человек. Поглядывают на дверь, видимо, ожидают начальство. Дверь распахивается, и вместе с порывом морозного декабрьского ветра в двери появляется и на секунду замирает фигура приземистого человека. За ним еще кто-то. Хрущев! Член Военного Совета фронта Никита Сергеевич Хрущев, собственной персоной. “Черт побери, – думаю я про себя, – дело-то, видимо, предстоит серьезное”.

Хрущев поочередно здоровается со всеми. Я самый младший по званию, поэтому и представляюсь последним.

“Лейтенант Некрич”, – отчеканиваю я.

Хрущев, улыбаясь, пожимает мне руку.

Итак, Хрущев будет сам беседовать с военнопленными. Он предложит им отправиться в “котел”, в окруженную армию Паулюса и быть как бы живыми свидетелями поражения, которое понес спешивший на выручку Паулюсу генерал-полковник Манштейн.

Хрущев говорит дружелюбно, чуть насмешливо, рассказывает немцам, как гибнет окруженная 300-тысячная армия. “Это бессмыслица!” – восклицает он. И объясняет немцам, что они могут помочь избежать излишнего кровопролития, помочь своим землякам, рассказав им правду. А она очень проста: Манштейн никогда не придет на выручку Паулюсу – он разбит… Военнопленные ушли в “котел”. Они приняли на себя миссию, предложенную Хрущевым».

Окончательный разгром Паулюса поручили Рокоссовскому. Генерал-полковник Еременко обиделся: самая престижная операция – ликвидация окруженных немцев – досталась Константину Константиновичу.

На рассвете 31 января 1943 года советские солдаты стояли у входа в сталинградский Центральный универмаг. Верхние этажи были разрушены, дом выгорел, но в подвале, где до войны был склад, скрывались немецкие генералы во главе с командующим 6-й полевой армией Фридрихом Паулюсом. В этот день фюрер и рейхсканцлер германского рейха Адольф Гитлер присвоил ему высшее воинское звание генерал-фельдмаршала. Адъютант командующего сделал запись в военном билете. Но положенный жезл и новенькие погоны сдавшийся в плен Паулюс получить не успел.

Красноармейцам бросилось в глаза чисто нацистское объявление: «Не для русских!». Последнее убежище генерал-фельдмаршала Паулюса больше походило на отхожее место, чем на штаб командующего армией. В подвале были два туалета. Повсюду грязь, гадость, нечистоты, человеческие экскременты и еще Бог знает что… Немцы боялись выходить на улицу и справляли нужду прямо в подвале. Спальню Паулюса от помещения штаба отгородили ширмой. Но и сюда проникали смрад и зловоние.

«Паулюс лежал на кровати, когда я вошел, – вспоминал один из советских офицеров. – Он был в шинели и в фуражке. На щеках двухнедельная щетина. Похоже, он начисто утратил мужество».

У схоронившихся в подвале офицеров вермахта оставалось личное оружие. Могли застрелиться. Но предпочли этого не делать. Взявшие их в плен советские офицеры презрительно говорили, что Паулюс и его подчиненные явно не хотели отдавать свою жизнь за Германию.

Жалко выглядевшие сталинградские немцы не походили на победоносных солдат вермахта, покоривших пол-Европы, каких показывала немецкая кинохроника. И уверенные в себе советские солдаты тоже ничем не напоминали жалкие фигуры красноармейцев, которые мелькали в фильмах нацистского министра пропаганды Йозефа Геббельса.

На следующий день после окончания Сталинградской битвы, 3 февраля, самый яркий публицист Великой Отечественной Илья Григорьевич Эренбург, статьи которого на фронте читали и перечитывали, писал в «Красной звезде»: «Немцы называют окружение “котлом”. Что же, большой Сталинградский котел откипел. Но немцам теперь приходится привыкать к окружениям: котлов и котелков довольно много, и в каждом из них варятся немцы. Мы теперь тоже кое к чему привыкли: мы привыкли бить немцев оптом, и это дело мы доведем до конца».

Рокоссовский был произведен в генерал-полковники. Получил только что учрежденный полководческий орден Суворова 1-й степени. 4 февраля 1943-го его вызвали в Ставку. На Центральном аэродроме в Москве он увидел офицеров с золотыми погонами и недоуменно спросил:

– Куда это мы попали?

Тут только ему объяснили, что еще 6 января Сталин ввел погоны. Это стало большим событием, ведь командиры Красной армии с гордостью рассказывали, как в Гражданскую «рубали золотопогонников».

«Сталин увидел нас и бросился навстречу, – вспоминал Рокоссовский. – Не пошел, а побежал, как давно уже не бегал в свои шестьдесят с лишним лет. Невысокий, по-стариковски приземистый и отяжелевший, он пробежал по всему кабинету к нам.

Сталин схватил мою руку и с кавказским акцентом сказал:

– Харашо, харашо, замечательно у вас получилось!»

Позже, в хрущевские годы, военные историки быстро перестроились, и главным в истории битвы стал Сталинградский фронт, где Никита Сергеевич был членом Военного совета, а главным полководцем – Андрей Иванович Еременко. Хрущев произвел его в маршалы Советского Союза.