Текст книги "Никита Хрущев"

Последний ужин на Ближней даче

В 11 часов вечера 28 февраля 1953 года на Ближнюю дачу к Сталину прибыли приглашенные на ужин хозяином четверо гостей – члены Бюро Президиума ЦК КПСС Л. П. Берия, Н. А. Булганин, Г. М. Маленков и Н. С. Хрущев. Для ужина было поздновато, но они привыкли к полночным трапезам.

В тот последний февральский день вождь находился в прекрасном расположении духа и даже выпил больше обычного. Гости разъехались после 5 часов утра. Хрущев вспоминал: «Когда мы вышли в вестибюль, Сталин, как обычно, вышел проводить нас. Он много шутил». Вечеринка оказалась последней в жизни хозяина дачи.

Сталин всегда вставал очень поздно. Включал свет в комнате, и охрана знала, где он находится. В полдень он, как правило, уже поднимался. Если Сталину что-то было нужно, он снимал трубку внутреннего телефона, и отзывался дежурный офицер. Последний неотлучно находился у телефонного пульта, размещенного в одной из служебных комнат. Сюда же поступали звонки из города. Но 1 марта офицеры охраны напрасно ждали какого-либо сигнала. Вождь не звонил. Никого не вызывал. Ни о чем не просил. А сами они в большой дом зайти не решались. Вождь запретил его беспокоить. Из-за его собственных маниакальных страхов охрана и прислуга в тот день не смели нарушить запрет. Сидели и ждали.

В половине 11 вечера, как всегда, сотрудники специального подразделения отдела фельдъегерской связи Министерства внутренних дел доставили из города почту для вождя. Ее полагалось вручать немедленно. Помощник начальника хозяйственной части Ближней дачи майор Петр Васильевич Лозгачев понес запечатанные пакеты в кабинет адресата. И увидел впавшего в беспамятство Сталина:

«Прошел одну комнату, заглянул в ванную комнату, осмотрел большой зал, но Сталина ни там, ни тут не было. Уже вышел из большого зала в коридор и обратил внимание на открытую дверь в малую столовую, из которой просачивалось электроосвещение. Заглянул туда и увидел перед собой трагическую картину. Сталин лежал на ковре около стола, как бы облокотившись на руку. Все во мне оцепенело. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог.

Я подбежал и спросил: “Товарищ Сталин, что с вами?” Он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: “Может, врача вызвать?” А он в ответ так невнятно: “Дз… Дз…” – дзыкнул и все. На полу валялись карманные часы 1-го часового завода, газета “Правда”».

Сталин был без сознания и только хрипел. Лозгачев по внутреннему телефону призвал на помощь обоих прикрепленных – подполковников Михаила Гавриловича Старостина и Василия Михайловича Тукова. Вместе с ними прибежала и подавальщица-официантка объекта «Ближняя» сержант госбезопасности Матрена Ивановна Бутусова. Она робко спросила вождя:

– Товарищ Сталин, вас положить на кушетку?

Показалось, он кивнул. Переложили его на большой диван, укрыли пледом.

Видимо, после отъезда гостей Сталин пошел в библиотеку. Здесь у него произошло внезапное кровоизлияние в мозг, и он не успел никого позвать. Потерял сознание и упал на пол у дивана. Так он и пролежал несколько часов без медицинской помощи.

Прикрепленные, следуя инструкции, позвонили своему начальнику министру госбезопасности СССР Семену Дмитриевичу Игнатьеву. Он же исполнял обязанности начальника Управления охраны после отстранения и ареста генерал-лейтенанта Николая Сидоровича Власика. Доложили, что нашли вождя на полу. Министр госбезопасности не знал, как поступить, и предпочел снять с себя ответственность. Он распорядился:

– Звоните товарищу Берии или товарищу Маленкову.

В два часа ночи Л. П. Берия и Г. М. Маленков приехали на Ближнюю дачу. Офицеры охраны доложили, что нашли Сталина на полу, подняли его и положили на диван. Теперь он вроде как спит. Вождь лежал на диване, укрытый одеялом, и не реагировал на их появление. Отдыхает? Дремлет? Берия и Маленков даже не вошли в комнату. Боялись: вдруг Сталин проснется и увидит, что его застали в таком положении? Да как они посмели явиться без спроса? Развернулись и поспешно уехали.

Утром сотрудники охраны доложили, что Сталин так и не пришел в себя. Тогда приехали уже втроем – Берия, Маленков и Хрущев. И только утром 2 марта у постели Сталина появились первые врачи – из Кремлевской больницы, находившейся на улице Грановского. Они объяснили членам Бюро Президиума ЦК, что состояние больного безнадежно.

Рассказывают, что соратники вождя с Ближней дачи уехали в Кремль. Сразу прошли в сталинский кабинет. Поговаривали, будто они искали некую черную тетрадь, куда усопший вождь записывал нечто важное – не то политическое завещание, не то нелицеприятные оценки соратников. Сталинского завещания не обнаружили. И вообще есть большие сомнения, что оно существовало. Вождь умирать не собирался.

Да его воспитанники и не нуждались в советах, как делить наследство. Кто станет преемником вождя – тогда на сей счет ни у кого не было сомнений. Об этом свидетельствовал номер партийного билета члена Бюро Президиума ЦК, секретаря ЦК и заместителя председателя Совета министров СССР Г. М. Маленкова. У него был билет № 3. При обмене партийных документов билет № 1 выписали на имя В. И. Ленина, второй – И. В. Сталину, а № 3 – Георгию Максимилиановичу. Маленков считался самым близким к Сталину человеком.

Однако сразу стало ясно, что ключевая фигура новой конструкции власти – Л. П. Берия. После смерти вождя остальные руководители страны с трудом осваивались с новой ролью. Они так долго привыкли исполнять приказы Сталина, что у многих наступил паралич воли. А у Лаврентия Павловича сомнений не было: он справится с любой задачей. Планы у него были большие. Ему, как выразится позднее другой член Политбюро, чертовски хотелось поработать. Он действовал самостоятельно и самоуверенно. Ни у кого разрешения не спрашивал и в советах не нуждался. У него в руках сосредоточились все рычаги управления, подчиненный ему аппарат госбезопасности всесилен, так что никто не смел спросить: а с какой стати вы этим занимаетесь?

Через два года после смерти вождя Хрущев выступал на Пленуме ЦК КП Украины. В своем кругу поделился воспоминаниями:

– Мы вместе с врачами дежурили неотступно у постели Сталина. Я дежурил вместе с Булганиным, Берия – с Маленковым, а Каганович – с Ворошиловым… Настал кризис. Сталин умер. Маленков и Берия находились наверху. Я с Булганиным был внизу, у постели Сталина. Мы выскочили оба и сказали, что Сталин умер.

Маленков в серой гимнастерке-толстовке – безучастный, усталый, с серыми мешками под глазами, вошел в комнату, которую Сталин использовал как столовую, и начал прохаживаться взад-вперед. Хрущев предполагал, что Маленков и Берия обо всем уже договорились. Но все же подошел к Маленкову:

– Сталин умер, надо бы поговорить.

– О чем? – уточнил Георгий Максимилианович.

– Как о чем? О руководстве. Надо подумать, как лучше расставить силы.

Маленков холодно ответил:

– Ни о чем говорить не хочу. Соберется Президиум, и тогда будем говорить.

Маленков еще 4 марта своим аккуратным почерком составил список нового состава правительства. Точнее, они сделали это вдвоем с Берией. Список потом обнаружили в сейфе маленковского помощника.

– Кто выдвигал кандидатуру Маленкова на пост председателя Совета министров? – рассказывал Никита Сергеевич. – Берия. Это было даже не заседание, а стояние. Тело Сталина находилось в большой столовой, а мы находились в малой столовой, где Берия и выдвинул Маленкова на этот пост.

Никита Сергеевич пытался опереться на первого заместителя председателя Совета министров СССР маршала Советского Союза (никогда не служившего в воинских частях) Н. А. Булганина, с которым у него еще в предвоенные годы сложились близкие отношения.

С ним Никита Сергеевич и затеял важный для них обоих разговор. Во всяком случае, так они поведали Пленуму ЦК, созванному в июле 1953 года, сразу после ареста Берии. Хрущев поведал:

– Это было, наверное, за сутки до смерти товарища Сталина. Я товарищу Булганину тогда сказал: “Николай Александрович, вот Сталин безнадежно болен, умрет, что будет после Сталина?” Это же каждого волнует. Я говорю, вот моя тревога: после смерти Сталина Берия будет всеми способами рваться к посту министра внутренних дел. Зачем ему этот пост? Этот пост ему нужен для того, чтобы захватить такие позиции в государстве, с тем чтобы через свою разведку установить шпионаж за членами Политбюро, подслушивать, следить, создавать дела, интриговать, и это приведет к очень плохим последствиям, а может быть и больше, для партии.

Булганин подтвердил:

– Был такой разговор.

Хрущев продолжал:

– Нельзя, я говорю, допустить до этого, гибель будет всем.

Они боялись Берии.

Маленков, Берия и Хрущев поделили власть, когда Сталин еще был жив и врачи даже сообщали о некотором улучшении в его состоянии. Но они понимали: если Иосиф Виссарионович и оклемается, то руководить страной уже не сможет.

В 8 часов 40 минут вечера 5 марта 1953 года в Свердловском зале Кремля открылось совместное заседание ЦК КПСС, Совета министров СССР и Президиума Верховного совета СССР. Все собрались задолго до назначенного часа. Никто ни с кем не разговаривал, сидели молча. Смерть Сталина наступила в 9 часов 50 минут, когда дележ руководящих кресел закончился.

Никита Сергеевич предоставил слово Г. М. Маленкову. Георгий Максимилианович объяснил, что товарищ Сталин борется со смертью, но состояние его настолько тяжело, что, если даже он победит подступившую смерть, еще очень долго работать не сможет:

– Все понимают огромную ответственность за руководство страной, которая ложится теперь на всех нас. Всем понятно, что страна не может терпеть ни одного часа перебоя в руководстве.

После этой преамбулы на трибуну вышел Л. П. Берия и сообщил, что в создавшейся обстановке, когда в руководстве партией и страной отсутствует товарищ Сталин, необходимо теперь же назначить главу правительства:

– Мы уверены – вы разделите наше мнение о том, что в переживаемое нашей партией и страной трудное время у нас может быть только одна кандидатура на пост председателя Совета министров, кандидатура товарища Маленкова.

В зале с готовностью закричали:

– Правильно! Утвердить!

Маленков, в свою очередь, предложил назначить первыми заместителями главы правительства Л. П. Берию, В. М. Молотова, Н. А. Булганина и Л. М. Кагановича. Хрущева освободили от обязанностей первого секретаря Московского комитета партии, чтобы он «сосредоточился на работе в Центральном комитете КПСС». Но власть в те дни принадлежала другим. Берия и Маленков считали, что правительство важнее ЦК. Так сложилось при Ленине, так было и в последние годы при Сталине.

Что делать с Берией?

Л. П. Берия говорил, что в стране не должно быть двух хозяев – двух властей: партийной и советской. Поскольку сам он сидел в Совете министров, то партийный аппарат ему только мешал.

В Москву как раз приехал руководитель Венгрии Матьяш Ракоши, одновременно возглавлявший и партию (в качестве первого секретаря ЦК Венгерской партии трудящихся) и правительство (как председатель Совета министров) Венгрии. Он вежливо обратился к советским товарищам:

– Я прошу дать совет, какие вопросы следует решать в Совете министров, а какие в Центральном комитете?

Берия пренебрежительно ответил:

– Что ЦК? Пусть Совмин все решает, а ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой.

В вышедшей 8 мая правдинской передовой «Совершенствовать работу государственного аппарата» говорилось: «Партийные комитеты подменяют и обезличивают советские органы, работают за них… Берут на себя несвойственные им административно-распорядительные функции». Необычную передовую заметили все.

Лаврентий Павлович не скрывал презрения к партийным секретарям:

– На пост секретаря партийного комитета МВД поставь хоть пустую бутылку, это не будет иметь никакого значения.

Если он вызывал кого-то из работников аппарата, а тот сидел на партийном собрании, распекал:

– Лодырь, бездельник!

Сотрудники Отдела административных органов ЦК КПСС, который курировал МВД, не рисковали лишний раз побеспокоить своих подопечных-чекистов, потому что Берии это не нравилось. Он выговаривал Хрущеву:

– Ваш работник Административного отдела позвонил Кобулову и спрашивает его, как идут дела. Это невозможно! Я – член Президиума ЦК, а кто-то вызывает моего первого зама.

Лаврентий Павлович, похоже, собирался со временем стать руководителем партии и государства. Наверное, думал про себя: чем он хуже Сталина? К соратникам он относился презрительно-пренебрежительно. А товарищи по Президиуму ЦК его боялись, исходили из того, что когда Берия станет полновластным хозяином, они все отправятся за решетку, а то и на тот свет.

Никита Сергеевич отчетливо понимал, насколько опасен Берия. А Лаврентий Павлович недооценил Хрущева. Именно он стал мотором заговора против всесильного главы МВД. Вместе с Молотовым и Маленковым он обрабатывал других членов Президиума ЦК. Все они рисковали головой. Важные разговоры вели на улице. Исходили из того, что нельзя пользоваться телефоном, обсуждать нечто серьезное в рабочих кабинетах или у себя на квартирах и дачах. Ведь и служба правительственной связи (Отдел «С»), и охрана правительства (9-е управление) подчинялись Берии.

Булганин рассказывал потом на Пленуме ЦК:

– Товарищи, разоблачение Берии, я скажу вам, в особенности завершение этого разоблачения и сам арест Берии были трудным делом и рискованным делом. И здесь надо отдать должное товарищам Маленкову, Хрущеву и Молотову [в зале бурные аплодисменты], которые организовали хорошо это дело и довели его до конца.

Хрущев прервал его:

– Одна поправка есть: и себя ты не исключай из этого.

Раздались аплодисменты.

Булганин:

– Я очень тебе благодарен, Никита, за эту реплику и заявляю тебе и всем другим товарищам, что я поступил так, как должен поступить каждый порядочный член партии.

Маленков говорил, что госбезопасность его подслушивала. Хрущев возразил, что это его подслушивали. Они прекрасно знали, что подслушивали обоих. Маршала Ворошилова подслушивали с 1942 года, когда Сталин разозлился на него за провалы на фронте и назначил на незначительную для бывшего наркома обороны должность главнокомандующего партизанским движением.

Как же получилось, что Берия, такой опытный человек, такой умелый интриган, который выжил при Сталине, позволил себя арестовать? Расслабился, потерял бдительность, недооценил товарищей, в особенности Никиту Сергеевича Хрущева.

– Он считал нас простаками, – скажет потом на Июльском пленуме ЦК Маленков.

– Но мы не такие простаки оказались, – довольно отзовется Хрущев.

Судьбу Лаврентия Павловича решил деятельный и напористый Хрущев. Маленков полагал достаточным передать пост министра внутренних дел кому-то другому, лишить Берию должности первого заместителя председателя Совета министров, но назначить его министром нефтяной промышленности. Микоян и Ворошилов тоже предлагали использовать Берию на другой работе. Хрущев и Молотов были сторонниками полного устранения бывшего соратника.

Арест Берии взял на себя получивший пост министра обороны Н. А. Булганин. Непосредственное руководство он перепоручил своему новому первому заместителю маршалу Советского Союза Г. К. Жукову.

Двадцать шестого июня Булганин и Жуков в своих машинах, не подлежащих проверке, провезли группу вооруженных офицеров в Кремль будто бы для доклада о ситуации в системе ПВО Москвы. Захватили с собой карты, схемы и другие секретные материалы, чтобы часовые у входа в зал заседаний не могли изъять у офицеров личное оружие, как это полагалось.

Началось заседание Президиума Совета министров СССР. Маленков сказал:

– Раз собрались все члены Президиума ЦК, вначале обсудим партийные дела.

– Обсудим дело Берии, – уточнил Хрущев.

Берию обвинили в том, что он поставил Министерство внутренних дел над партией и правительством, что он высокомерен и груб с товарищами. За это не расстреливают, справедливо считал Лаврентий Павлович. Он забыл, что сам расстреливал и за меньшее. Товарищи смертельно боялись даже арестованного Берию. Хотели себя обезопасить. Поэтому его не просто сняли с должности, а решили уничтожить.

Вошли офицеры во главе с Г. К. Жуковым. С оружием в руках. Жукова выбрали еще и потому, что он был физически крепким. Но применять силу не понадобилось. На Берию как столбняк нашел. Жуков резким движением отбросил лежавшую перед ним папку, думая, что в ней оружие. Оружия не было. Берию увели. Сказать он ничего не успел.

Следствие по делу Берии и его помощников стало первым шагом в расчете с прошлым. Союзная прокуратура и аппарат ЦК занялись составлением реестра обвинений против Берии. Подняли документы ведомства госбезопасности, стали допрашивать недавних подчиненных Лаврентия Павловича, и открылась чудовищная картина массовых репрессий.

На Пленуме ЦК после ареста Берии говорили не только о нем самом.

– Давайте разберем, – обратился к членам ЦК Хрущев, – какие заговоры внутри нашей страны были открыты Министерством внутренних дел, Министерством госбезопасности? За исключением липовых, дутых – никаких.

– Правильно, – поддержал его маршал Ворошилов, – никаких.

– Мы же с вами знаем, – продолжал Хрущев, – до 1937 года и после 1937 года – больше половины липы.

– Правильно, – вновь поддержали его из Президиума.

– Если сейчас разобрать архив МВД, я убежден, на 80 процентов населения есть анкеты МВД, на каждого дело разрабатывают.

В зале сочувственный смех.

– Меч надо держать острием против врагов и чтобы он не был направлен против своих людей. А для этого нужно МВД посадить на свое место. Надо создать хорошие разведывательные и контрразведывательные органы. Но МВД будет подконтрольно партии, подконтрольно правительству.

Хрущев, как он часто это делал, вспомнил прошлое:

– Товарищи, я человек, как говорится, «старого» режима [в зале смех]. Я в первый раз увидел жандарма, когда мне уже было, наверное, 24 года. На рудниках не было жандармов. У нас был один казак-полицейский, который ходил и пьянствовал. В волости никого, кроме одного урядника, не было. Теперь у нас в каждом районе начальник МВД, у него большой аппарат, оперуполномоченные. Начальник МВД получает самую высокую ставку, больше, чем секретарь райкома партии.

Из зала Никиту Сергеевича охотно поддержали:

– В два раза больше, чем секретарь райкома.

– Но если ему создали такую сеть, нужно что-то делать. – продолжал Хрущев. – Конечно, если деньги платят, то нужно что-то делать. А если проступков нет, а начальство спрашивает, ты, сукин сын, работаешь. Если нет, так надо сделать. Я знаю по Москве, в прошлом году человека осудили на 25 лет, потому что агент сам выдумал дело на этого человека, и его осудили.

Хрущева поддержал министр обороны Н. А. Булганин:

– Надо завести контроль над этими органами по конкретным практическим вопросам. Бюро обкома, крайкома, ЦК республики, Президиум ЦК должны знать, кого арестовывают, как допрашивают, кто сидит в тюрьме, каковы там порядки.

Хрущев стоял на своем:

– Главное – усилить партийную работу среди работников МВД.

Не только Хрущев, весь корпус партийных секретарей не хотел, чтобы чекисты за ними присматривали. Поэтому положение органов госбезопасности в хрущевские годы изменилось, их полномочия и влияние сократились.

Заговорили и об экономической ситуации.

Хрущев:

– Довели до последней степени сельское хозяйство. Дальше терпеть нельзя: молока нет, мяса мало. Объявили переход от социализма к коммунизму, а муку не продаем. А какой же коммунизм без горячих лепешек, если говорить грубо.

Голос из Президиума:

– Картошки нет.

Хрущев:

– У нас на 3,5 миллиона голов коров меньше, чем было до войны. Раз меньше коров, значит, меньше мяса, меньше масла, меньше кожи… Мы по картошке и овощам три месяца обсуждаем вопрос, три месяца не можем принять решения… Это, товарищи, позор. Ведь к нам придут и скажут: слушайте, дорогие товарищи, вы нас учите, как строить социализм, а вы у себя картошки выращивать не умеете, чтобы обеспечивать свой народ, капусты у вас в столице нет.

Стало ясно бедственное положение страны. В том числе и по причине введенного Сталиным жесткого налогообложения крестьянина. Крестьян обложили непосильными налогами, они бежали из деревни, уже выращенный урожай пропадал. Налогом облагалось каждое дерево в саду. Крестьяне вырубали сады, забивали скот, не в силах выплатить налоги.

Хрущев:

– Говорят, нет внимания партийных органов к этому вопросу. Никакое внимание не поможет, если с этой коровы надо отдать определенное количество молока и с этой же коровы министр финансов товарищ Зверев берет налог. Когда подсчитать все, что сдает колхозник за корову, то получается, что ему остается только навоз. Поэтому колхозник принимает решение избавиться от этой коровы.