Текст книги "Никита Хрущев"

Часть четвертая. До и после смерти Сталина

Хрущев пытался наладить жизнь на Украине. Получалось не очень. Выступая на совещании по производству товаров широкого потребления, он демонстрировал товары, выпускаемые промышленностью республики:

– Вот, товарищи, мне дали детские ботиночки. Эти ботиночки надеть ребенку невозможно, потому что гвозди в пятку впиваются. Это мелочь, сам потребитель может это исправить, но зачем же фабрика выпускает товар, который в магазине надеть на ногу нельзя? Вот кукла. Какая уродливая кукла! Такие куклы сделаны не для развлечения детишек, а для того, чтобы их пугать.

Вместе с Кагановичем. И без него

Жизнь на освобожденной от оккупантов территории была крайне тяжелой. Даже столицу республики – Киев – не сразу смогли восстановить. Первомайская демонстрация шла по Крещатику, но самого Крещатика фактически не существовало, вместо домов – руины.

– Вчера ехал по одной улице, – негодовал Хрущев, – и видел, как лежали два инвалида с костылями и просили милостыни. Это позор! Почему такое допускают? Я считаю, что это недосмотр милиции. Молодые люди, а просят милостыню. Куда это годится? Что мы, не можем инвалидов устроить? Есть среди них и неплохие люди. Но они морально опустились. Надо их выравнять, надо поработать с ними.

Никому не нужных инвалидов войны не только в Киеве, а по всей стране милиция убирала с улиц, чтобы они своим видом не портили настроение начальству.

Никита Сергеевич приехал в Ровно. На совещании отчитал первого секретаря обкома Василия Андреевича Бегму:

– Город приведите, товарищи, хотя бы в относительный порядок. Заезжаю в райком. Кто будет уважать таких людей? Сидят – холод, грязища, стыдно смотреть. Заезжаю в другой райком – лестница и окна разбиты, помои выливают здесь же. В старое время за это бы посадили. И секретаря райкома за это надо бы посадить на десять суток, чтобы ему жена приносила обед в каталажку. Наведите порядок, товарищи! Товарищ Бегма, проверьте – это дело государственное. Некоторые были, которые говорили, что это буржуазные предрассудки, без мытья жить можно.

В зале охотно смеялись.

– Я рабочий, котлету рукой буду есть, – с готовностью подтвердил Алексей Илларионович Кириченко, секретарь ЦК компартии Украины. Недовольный Хрущев оборвал его:

– У хорошего культурного рабочего квартира была чистенькая, и сам одевался бедно, но по возможности чисто, аккуратно.

Никита Сергеевич остался крайне недоволен областным руководством:

– Город нужно привести в порядок. Ровно отопить надо. Что вы за руководители? Как вас городское население может уважать, когда вы никакой заботы не проявляете? Я приехал в Чертков – совещание в театре. Пришел, снимаю пальто, но мне говорят: «Товарищ Хрущев, не снимайте пальто, там холодно». Зашел – холод ужасный. Секретарь обкома приглашает: «Оставайтесь, вечером у нас спектакль будет, хорошие актеры выступают». Я говорю: «Товарищи, мне стыдно будет смотреть, как будут корчиться от холода актеры, а тут сидит председатель Совнаркома Украины[15]15
  Оставаясь первым секретарем ЦК КП(б)У Н. С. Хрущев с февраля 1944-го по март 1946 г. также занимал пост председателя СНК УССР, а затем до 1947 г. – Совета министров УССР.


[Закрыть]». Это просто позор. Избавьте меня от этого несчастья! Вы ждете меня, чтобы я приехал и сказал, что надо убирать уборную? Это каждой женщине известно, что надо убирать, чтобы было чисто…

В Тернопольской области неспособность секретарей райкомов обустроить здания собственных партийных комитетов вызвала нескрываемое раздражение хозяина республики:

– В таком состоянии помещение райкома партии может держать только плохой хозяин. Это же позор: окна разбиты, перекошены, грязные. Кто из коммунистов может уважать руководителя, если он не в состоянии помещение отопить? Коммунисты говорят: лучше бы вы замерзли, тогда другие пришли бы вместо вас!

Зал зааплодировал.

В каждой области Хрущеву наперебой жаловались на невозможность обеспечить людям элементарно комфортную жизнь. Секретари райкомов робко информировали Никиту Сергеевича о том, что им не только газеты, но и срочные телеграммы из обкома не доставляют. Хрущев злился:

– Почему так выходит? Четыре раза в месяц районы получают газеты. Куда это годится? Во время Екатерины почта работала лучше, а машин тогда не было. Болтаем, болтаем, а воз и ныне там. Газет не даем, связи не даем. Куда это годится!

– У нас нет кино, – робко обратился к нему один секретарь райкома. – Сколько ни ставили этот вопрос, ничего не выходит. Я поехал сам в трест кинофикации и взял аппарат. Но вот уже две недели, как киномеханик испортил аппарат. Сами не можем отремонтировать. И сколько я ни просил мастера прислать…

Хрущев вышел из себя:

– Что, без меня нельзя решить этот вопрос? Что это за обком такой безрукий!

Он не переставал поражаться беспомощности и неумелости своих подчиненных. Это удивление не оставит его до самого конца политической карьеры. Предположить, что это неминуемое следствие кадровой политики советской системы, он себе позволить не мог…

Осенью 46-го начался жестокий голод. Это был тяжелейший год – из-за небывалой засухи собрали втрое меньший урожай, чем рассчитывали. 16 сентября 1946 года Совет министров СССР поднял цены на товары, которые продавались по карточкам. 27 сентября вышло Постановление Совмина СССР и ЦК ВКП(б) «Об экономии в расходовании хлеба» – оно сокращало число людей, которые получали карточки на продовольствие. Лишиться карточек было тяжким ударом: чем кормить семью? Купить в магазинах было нечего!

Зато номенклатура обосновывалась со всеми удобствами. Обустройством быта Хрущева занимались на высшем уровне. В феврале 1945 года было принято Постановление Политбюро ЦК КП(б) Украины под высшим грифом секретности «Особая папка»:

«а) Создать спецбазу Наркомата торговли при Шестом отделе НКГБ УССР (с которой питается член Политбюро ЦК ВКП/б/). Открыть для этой базы отдельный счет и выделить оборотные средства;

б) выдавать наряды на необходимый ассортимент продуктов, а также на промтовары через Совнарком УССР и наркоматы, по заявкам начальника Шестого отдела НКГБ УССР;

в) при спецбазе создать подсобное хозяйство, портняжную и сапожную мастерские».

Упомянутый 6-й отдел НКГБ Украины ведал охраной члена Политбюро ЦК ВКП(б) Хрущева, отвечал за продовольственное снабжение Никиты Сергеевича и его семьи, нанимал сапожников и портных, которые шили ему обувь и одежду…

Когда карточную систему, введенную во время войны, отменили, это сказалось и на положении номенклатурных работников. В соответствии с указаниями Москвы украинские ЦК и Совет министров 14 января 1948 года приняли Постановление:

«1. Отменить с 1 января ныне действующий порядок бесплатного отпуска продовольствия, выдачу денежно-продовольственных лимитов на промтовары руководящим советским и партийным работникам.

2. Прекратить расходование средств из фонда улучшения социально-бытового обслуживания на бесплатный отпуск продуктов на дачи и другие виды бесплатной выдачи продовольствия и промтоваров руководящим советским и партийным работникам.

3. Установить с 1 января руководящим советским и партийным работникам УССР, которые получают в настоящее время бесплатно продовольствие, выдачу дополнительно к получаемой ими заработной плате временного денежного довольствия в размере от 2-х до 3-х должностных окладов в месяц».

Партийное начальство продолжали снабжать закрытым порядком. Только за продукты и одежду теперь нужно было платить. Но оклад у первого секретаря обкома был высоким, а цены низкими. Вопрос о деньгах не стоял.

Хлебозаготовки 1946 года оставили Украину без хлеба. Однако же в нехватке хлеба обвиняли колхозников, «разбазаривавших государственный хлеб». Пересажали председателей колхозов. Сталин приказал выкачивать зерно и оставил деревню без хлеба.

«Голод 1946 года как бы продолжал трагедию голодомора 1933 года, – вспоминал секретарь ЦК КПУ Александр Семенович Капто. – Умерших не успевали выносить не только из сельских хат. Они лежали у забора, у опустевшего магазина, просто во дворе. Многие высохли настолько, что тела, казалось, хватало только для заедавших вшей, другие опухли до неузнаваемости».

По данным органов внутренних дел республики, к лету 1947-го больше миллиона человек страдали от дистрофии. Триста с лишним тысяч, надеясь спасти, госпитализировали. 46 тысяч жителей Украины умерли от голода. Попытки Хрущева добиться от Сталина выделения хлеба успехом не увенчались. Никита Сергеевич представил вождю записку с описанием бедственной ситуации в республике. 20 октября 1946 года он получил уничтожающий ответ:

«Тов. Хрущеву

Копия: членам и кандидатам Политбюро.

Я получил ряд Ваших записок с цифровыми данными об урожайности на Украине, о заготовительных возможностях Украины, о необходимом количестве пайков для населения Украины и тому подобное.

Должен Вам сказать, что ни одна из Ваших записок не заслуживает внимания. Такими необоснованными записками обычно отгораживаются некоторые сомнительные политические деятели от Советского Союза для того, чтобы не выполнять задания партии.

Предупреждаю Вас, что если Вы и впредь будете стоять на этом негосударственном и небольшевистском пути, дело может кончиться плохо».

Хлебная история не прошла Хрущеву даром: Никита Сергеевич попал у Сталина в опалу. В марте 1947 года вождь лишил его положения единоличного руководителя республики. Формально произошло разделение постов первого секретаря ЦК КП(б) Украины и председателя Совмина: Хрущев остался главой республиканского правительства, а первым секретарем украинской Компартии Сталин отправил в Киев своего проверенного соратника – члена Политбюро ЦК ВКП(б) Лазаря Кагановича.

Одновременно секретарем ЦК республики по сельскому хозяйству назначили Николая Семеновича Патоличева, начальника Управления по проверке партийных органов ЦК ВКП(б). Они вместе с Кагановичем 3 марта 1947 года на поезде двинулись в Киев. На вокзале их провожали родственники и многочисленные подчиненные. «Настроение у Кагановича было великолепное, – вспоминал Патоличев. – Он безмерно радовался назначению на Украину. Со многими обнимается, жестикулирует, громко смеется, шутит. К некоторым подходит прощаться по два-три раза. Впопыхах попрощался даже со мной».

Николай Семенович принял безудержный энтузиазм Лазаря Моисеевича за чистую монету. На самом деле едва ли Каганович стремился на Украину. Ему не хотелось покидать столицу и отдаляться от Сталина. Но по въевшейся в плоть и кровь привычке демонстрировал счастье и радость при исполнении нового указания вождя. Потому и выжил. А если бы позволял себе выражать сомнение в мудрости сталинских назначений и поручений, отправился бы в мир иной вслед за многими другими членами Политбюро.

Освобожденный от партийной должности Хрущев сказал, что «доволен приездом Лазаря Моисеевича», но затаил обиду. Каганович с его бешеным темпераментом снимал тех, кто ему не нравился, и продвигал новых людей. Он был резким и жестким, мог вспылить и накричать… Но Сталин недолго продержал его на Украине. Лазарь Моисеевич в том же году вернулся в Москву, и в декабре Хрущев вернул себе должность первого секретаря республиканского ЦК. Правда, пост председателя Совмина пришлось уступить, его занял Демьян Коротченко, уже возглавлявший украинское правительство в 1938–1939 годах.

Вновь возглавив Компартию, Хрущев 17 января 1948 года отправил Сталину записку с предложением издать закон о мерах воздействия колхозной общественности на «преступные и паразитические элементы на селе». Доложив об успехах колхозного строительства на Украине, он попросил помощи в борьбе с теми, кто «не желает приобщаться к общественно полезному труду, а живут тунеядцами на шее у честных колхозников – многие разложились и встали на порочный путь еще во время немецкой оккупации и не хотят возвращаться к честному труду». Никита Сергеевич хотел получить право изгонять «сомнительных» людей из республики: «Мне кажется, следует издать закон, которым предоставить общим собраниям колхозников или общим собраниям крестьян села право выносить приговоры о выселении из села за пределы Украинской ССР наиболее злостных и неисправимых преступников».

Союзные министры госбезопасности В. С. Абакумов и внутренних дел С. Н. Круглов в 1948 году выполнили директиву Политбюро ЦК ВКП(б) о высылке с Украины «вредных элементов в деревне, которые могут подорвать трудовую дисциплину в сельском хозяйстве, угрожать своим пребыванием в селе благосостоянию колхоза». Фактически это было решение о новом раскулачивании.

Под началом Хрущева делал карьеру Леонид Ильич Брежнев. Через год после войны, 18 июня 1946 года, его уволили в запас, а 30 августа утвердили первым секретарем Запорожского обкома и горкома КП(б)У. Вторым секретарем сделали Андрея Павловича Кириленко, который на многие годы станет его верным соратником. Кириленко был человеком надменным и сухим, но, разумеется, не с начальством. У них с Брежневым сложились дружеские отношения, сохранившиеся до конца жизни.

Город был совершенно разрушен войной. Пострадал крупнейший в стране металлургический завод «Запорожсталь». Знаменитая Днепровская гидроэлектростанция была взорвана. Восстановительные работы начались еще до Брежнева, но «Запорожсталь» никак не удавалось запустить. Начальником строительства утвердили Вениамина Эммануиловича Дымшица, потом он станет заместителем председателя Совета министров СССР. Брежнев ценил его строительные таланты и полностью ему доверял.

Леонид Ильич запомнился человеком, который не хотел себя утруждать и отлынивал от работы. Но это произошло, когда он стал пожилым. А пока был молодым и еще только поднимался по карьерной лестнице, сил не жалел.

Брежнев и Дымшиц рапортовали Сталину о восстановлении первой очереди «Запорожстали». Леонид Ильич получил свой первый орден Ленина. Как положено, его выдвинули в депутаты областного совета и в Верховный совет Украины. Но в Запорожье он не задержался.

Каганович и Хрущев перевели понравившегося им Брежнева в Днепропетровскую область, одну из крупнейших на Украине. Днепропетровск Леонид Ильич нашел в столь же бедственном положении, что и Запорожье, – шахты затоплены, заводы разрушены, дома сожжены, центр города лежал в руинах. «Города по существу не было, – вспоминал крупный партийный работник Федор Тимофеевич Моргун, который после войны учился в Днепропетровском сельскохозяйственном институте, – город был мертв. Водопровод и транспортные коммуникации бездействовали». Восстановлением города днепропетровцы в немалой степени обязаны Брежневу. Работа в Днепропетровске оставила у Леонида Ильича добрый след в памяти. Он всегда с удовольствием приезжал в город, заходил в обком, где был равно внимателен со всеми – от уборщицы до первого секретаря. У него была завидная память на лица. Впоследствии в особом фаворе оказались те, кто начинал с ним в Днепропетровске. Преданные Брежневу люди, они составили костяк его команды. Будущий член Политбюро ЦК КПСС и глава Советской Украины Владимир Васильевич Щербицкий начинал свою партийную карьеру на родине Леонида Ильича в Днепродзержинске, а потом его еще и перевели в Днепропетровск, где он сменил Кириленко. Дружеские отношения с тех пор связывали всех троих – Брежнева, Кириленко, Щербицкого.

В июле 1950 года Леониду Ильичу пришлось распрощаться с Днепропетровском. Никите Сергеевичу Хрущеву поручили подыскать нового первого секретаря для Молдавии. Он отправил в Кишинев Брежнева. На пленуме ЦК компартии Молдавии зачитали представление ЦК ВКП(б):

– Товарищ Брежнев в партии свыше двух десятков лет, молодой сравнительно товарищ, сейчас в полной силе. Он землеустроитель и металлург, хорошо знает промышленность и сельское хозяйство, что доказал на протяжении ряда лет своей работой в качестве первого секретаря обкома. Человек опытный, энергичный, моторный, он прошел всю войну, у него есть звание генерала, и руку он имеет твердую…

Возращение в Москву

В конце 1949 года первый секретарь ЦК Компартии Украины Никита Сергеевич Хрущев поехал во Львов. В Лесотехническом институте он провел митинг, посвященный убийству писателя Галана. Прозаик, драматург и публицист Ярослав Александрович Галан был последовательным противником украинского национализма и поклонником советского строя. После войны он писал страстные статьи против ОУН и УПА и антицерковные памфлеты. Националистическое подполье ненавидело писателя. В октябре 1949 года оуновский боевик 11 раз ударил гуцульским топором Ярослава Галана в его собственной квартире. Это была месть за его статьи против униатской церкви. Боевика поймали, судили и приговорили к смертной казни.

Во время выступления Хрущеву передали записку, что Сталин просит позвонить. Хрущев закончил речь, поехал на временную квартиру, на которой остановился во Львове. Здесь была развернута ВЧ-связь, Никита Сергеевич соединился с Москвой. Сталин только что вернулся из отпуска, в котором находился три месяца.

Ничего не объясняя, вождь спросил у Хрущева:

– Когда вы можете приехать в Москву?

– Если нужно срочно, могу завтра.

– Хорошо, – сказал Сталин и, по обыкновению не прощаясь, повесил трубку.

Разговор был настолько коротким, что опытный Хрущев встревожился: зачем вызывают, что его ждет в Москве? Позвонил главному кадровику Г. М. Маленкову, который знал все, что происходит в аппарате.

Георгий Максимилианович успокоил Никиту Сергеевича:

– Тебя вызывают из хороших побуждений. Подробности узнаешь, когда приедешь.

В Москве развивалась сложная интрига. В октябре 1949 года на имя вождя пришло письмо, под которым стояли заведомо придуманные подписи. В письме говорилось, что в Москве возник заговор против Сталина, совсем как в Ленинграде. А по «Ленинградскому делу» уже начались аресты высших чиновников и партфункционеров, которые, как показалось Сталину, позволили себе излишнюю самостоятельность. Многих ждал расстрел, остальных – лагеря и «волчьи билеты».

Теперь главной мишенью авторов малограмотного письма был руководитель Москвы Георгий Михайлович Попов:

«Большевики Московской организации вполголоса заговорили, пока в кулуарах, о том, не пришел ли момент своевременного вскрытия давно назреваемого гнойника в головке нашей организации. Речь идет о весьма подозрительной политике, проводимой секретарем МК ВКП(б) т. Поповым…

Попов самый молодой из секретарей ЦК. Будучи одержим титовской манией вождизма, его одолевает мысль в будущем стать лидером нашей партии и народа…

На банкете по случаю 800-летия Москвы один из подхалимов поднял тост:

– За будущего вождя нашей партии Георгия Михайловича.

Присутствующий Попов пропустил мимо ушей и будто согласился с прогнозом. Тогда как нужно было одернуть дурака или после обсудить о его партийности…

Попов расставляет свои кадры везде, где может, с тем что бы в удобный момент взять баранку руля страны в свои руки. Таким образом, Попов соревновался с ленинградцами в расстановке “своих” людей. Шла подготовка к захвату лидерства. В Москве начали поговаривать, что Попову дорога расчищена на этом пути.

В кругах МК открыто говорят, что за плечами Попова тов. Сталин, и что пост великого вождя перейдет Попову».

Кем был Георгий Попов?

Весной 1938 года он окончил Промышленную академию, получил специальность «инженер по организации труда и производства». Но на производство не попал. В июле его откомандировали «в распоряжение ЦК ВКП(б)». Уже в ноябре он стал вторым секретарем МГК ВКП(б), а в декабре 1944 года стал также еще и председателем Исполкома Моссовета.

Попов был грубым и малограмотным. Но понравился вождю. В конце апреля 1945 года Сталин пригласил Попова вместе проехать по Москве на автомобиле. После прогулки сели обедать. Сталин изложил свои впечатления. Он хотел, чтобы из центра убрали трамваи, построили красивые дома и позаботились о том, чтобы город стал зеленым. Гордый доверием вождя, Георгий Михайлович распорядился о массовой посадке деревьев в центре столицы, в первую очередь на улице Горького (ныне Тверская). 12 июня 1945 года на Объединенном пленуме МК и МГК ВКП(б) Попова избрали первым секретарем обкома и горкома партии. На следующий год, 18 марта, на Пленуме ЦК он стал еще членом Оргбюро и секретарем ЦК ВК(б). Вождь поднял московского хозяина на вершину власти.

– Он выдюжит, – уверенно сказал Сталин. – Он на тридцать лет моложе меня. У нас Москве сейчас главное внимание – пусть Попов и занимается.

Столичные власти пытались украсить жизнь горожан, но в их распоряжении были довольно скромные возможности. 31 марта 1947 года Попов в роли председателя Исполкома Моссовета подписал распоряжение об открытии коктейль-холла в доме № 32 по улице Горького. Это местечко станет знаменитым на всю страну и будет увековечено в литературе. Коктейль-холл был зримым свидетельством новой, невиданной жизни. Впрочем, многие воспринимали его как гнездо разврата.

Георгий Попов умело использовал юбилей столицы, чтобы укрепить свои позиции. Сталин разрешил ему в сентябре 1947 года с размахом отпраздновать 800-летие основания Москвы. От имени московской власти Попов устроил прием. Иностранные гости поразились роскошью (в скудное послевоенное время!) угощения. Меню сохранилось: икра зернистая, икра паюсная, расстегаи с рыбой, балык белорыбий, лососина малосоленая, раки в пиве, поросенок, галантин из пулярки, стерлядь волжская в шампанском, рябчики сибирские… Когда Попову показали вырезки из иностранных газет, он был раздражен:

– Они что, голодают там? Только о еде и пишут. А о выставках, канале, метро, новых домах – почти ни слова. Это же главное у нас!

Сталин верил, что молодой и напористый московский секретарь легко решит все проблемы, заниматься которыми вождю уже не хотелось. Акции Георгия Михайловича стремительно росли. Вокруг московского хозяина группировались московские прозаики и драматурги, готовые воспевать дела главы города. Стремительно делавший карьеру в писательском цехе Анатолий Софронов написал по заказу первого секретаря пьесу «Московский характер». Ее поставили лучшие театры страны – МХАТ и Малый. На спектакль Попов уговорил прийти Сталина.

Избалованный вниманием вождя, он даже с высокопоставленными чиновниками разговаривал высокомерно. Георгий Михайлович считал, что ему остался всего один шаг до олимпа – Политбюро. И этот шаг скоро будет сделан. Ошибся. 29 октября 1949 года Сталин из Сочи отправил записку оставшемуся на хозяйстве в Москве члену Политбюро и секретарю ЦК Г. М. Маленкову:

«На днях получил письмо, подписанное инженерами коммунистами завода имени Сталина Марецким, Соколовой, Клименко о недостатках в работе секретаря МК тов. Попова.

Я не знаю подписавших это письмо товарищей. Возможно, что эти фамилии являются вымышленными (это нужно проверить). Но не в этом дело. Дело в том, что упомянутые в письме факты мне хорошо известны, о них я получал несколько писем от отдельных товарищей Московской организации. Возможно, я виноват в том, что не обращал должного внимания на эти сигналы. Не обращал должного внимания, так как верил тов. Попову…

Мое предложение:

а) назначить комиссию Политбюро для проверки деятельности т. Попова с точки зрения отмеченных в письме трех инженеров фактов;

б) установить, чтобы не только секретари райкомов по Московской (и Ленинградской) областной и городской организаций, но и предрайисполкомы утверждались ЦК ВКП(б);

в) письмо трех товарищей, а также настоящее мое письмо разослать членам Политбюро и секретарям Цека».

Само «письмо троих», возможно, и появилось именно потому, что вождь уже выражал недовольство Поповым. Для формального разбирательства в деле первого секретаря Московского обкома и горкома нужен был повод, который и организовали с помощью письма. Вождь органически не был способен к искренности.

Машина закрутилась. 31 октября послание вождя разослали членам Политбюро и секретарям ЦК. 1 ноября сталинское распоряжение оформили Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б): «Поручить комиссии в составе тт. Маленкова, Берия, Кагановича и Суслова проверить деятельность т. Попова Г. М., исходя из указаний т. Сталина, изложенных в письме от 29 октября с. г.».

Позиция Сталина была ясна: снять Попова с должности. Так что задача комиссии упростилась – обосновать уже принятое решение. Через полтора месяца обвинительное заключение по делу Попова было готово. 7 декабря Сталин вернулся в Москву из отпуска. Он уже решил, кем заменит Попова. 8 декабря Попов отправил Маленкову письмо. Он напомнил о своем предложении переименовать улицы и площади Москвы – к юбилею Сталина – и выдвинул новое: «Присвоить товарищу И. В. Сталину звание почетный гражданин города Москвы». Попов плохо понимал вождя, который не собирался получать из рук своего подчиненного ненужные ему звания. 10 декабря Сталин в первый раз после отпуска принимал подчиненных в своем кремлевском кабинете. В половине десятого вечера к нему пришли члены Политбюро Л. П. Берия, Л. М. Каганович, Г. М. Маленков и секретарь ЦК М. А. Суслов. Они привели с собой Г. М. Попова.

«Он протянул мне пачку моих бумаг, – вспоминал сам Попов. – На верхнем листе синим карандашом было размашисто написано: “Все это чепуха!”».

Зачем Сталин напоследок пожелал увидеть своего прежнего любимца? Снятие Попова провели бы и без него. Наверное, хотел окончательно решить для себя, что делать со ставшим ненужным хозяином Москвы: ограничиться лишением должности или окончательно его уничтожить?

Через полтора часа Суслов увел Попова. А еще через 15 минут, в четверть двенадцатого, в сталинский кабинет запустили Хрущева, в жизни которого начиналась новая глава.

– В столице, – оповестил его вождь, – неблагополучно. Мы бы хотели, чтобы Москва стала настоящей опорой Центрального комитета, поэтому предлагаем вам перейти сюда.

И добавил доброжелательно:

– Довольно вам работать на Украине, а то вы совсем превратились в украинского агронома.

Тринадцатого декабря 1949 года Политбюро постановило избрать Хрущева секретарем ЦК – для укрепления его аппаратных позиций. В тот же день провели Объединенный пленум МК и МГК, собрали руководителей города и области. Г. М. Маленков зачитал постановление Политбюро «О недостатках в работе Попова Г. М.». Московские чиновники, затаив дыхание, слушали, как сокрушают многолетнего хозяина столицы.

Наверное, если бы Хрущев пожелал, Попов угодил бы в руки чекистов. Но Никита Сергеевич не пожелал затевать в Москве новую чистку. Он доложил, что безобразий в столице много, но контрреволюции нет. Хрущева избрали первым секретарем горкома и обкома. Провели партийный актив столицы.

Никита Сергеевич начал с шутки:

– Товарищи, мне, как молодому москвичу [смех, аплодисменты], выступать на активе, собранном по такому важному вопросу, довольно сложно… У меня сложилось такое мнение, что тов. Попов не понял своих ошибок… Партия наказала заслуженно, приди, раскрой себя и сделай все, чтобы не повторились ошибки…

Зал откликнулся возгласами «Правильно!» и зааплодировал. Это были те же люди, которые еще недавно встречали аплодисментами любое слово Попова. Хрущев же считал Попова неумным человеком и грубым администратором:

– Тов. Попов пошел по линии зазнайства. Большое доверие вскружило голову… Я прямо скажу, я всегда с завистью смотрю на годы, когда мне пришлось работать в Москве. Почему? Потому что, работая в Москве, работник получает такое преимущество, как ни в какой иной организации: он может видеть и чувствовать близость Центрального комитета партии… Здесь имеется возможность слышать чаще товарища Сталина и руководствоваться непосредственно его указаниями… Могут мне сказать, что ты, тов. Хрущев, новый человек, так почему не лягнуть старого с тем, чтобы приукрасить свое будущее в области строительства. [Смех.] Нет, товарищи. Знаете, если неправильно лягнешь уходящего, то это лягание обернется против того, что лягает. [Смех.] Это неизбежно. Я не это преследую…

Никита Сергеевич обещал московским партийным кадрам полную поддержку и тем самым расположил к себе москвичей:

– На пленуме Московского комитета партии выступали секретари и говорили, что по три года добиваются приема у тов. Попова, чтобы встретиться и поговорить. Товарищи, это же немыслимое дело. Чтобы руководить такой большой партийной организацией, надо же знать кадры… Надо же знать имя, отчество, фамилию каждого из них, надо знать способности, понимание дела надо оценить… Тов. Попов не принимает секретарей райкомов. А ведь секретарь райкома – это центральная фигура…

Хрущев возглавил Московский обком, а первым секретарем столичного горкома сделал Ивана Ивановича Румянцева, который бо́льшую часть трудовой жизни провел на заводе № 24 имени М. В. Фрунзе: начал учеником фабрично-заводского училища, поработал токарем и слесарем, пошел по комсомольской линии и стал заместителем секретаря, секретарем парткома. После войны его сделали первым секретарем Ленинградского райкома партии в Москве. Хрущев предпочитал не профессиональных партийных работников, а людей с производства.

Вторым секретарем горкома утвердили молодого партийного работника Екатерину Алексеевну Фурцеву. Она была обязана внезапным повышением Хрущеву, который искал дельных работников.

Много внимания Никита Сергеевич стал уделять снабжению и обустройству бытового обслуживания москвичей: Москва – столица страны, ее визитная карточка. 14 декабря 1950 года он, выступая на московском активе, распекал чиновника, ответственного за поставку овощей в город:

– Вы критиковали сейчас двух секретарей райкомов. Вы не думайте, что я хочу их защищать. Они сами сильны и сами могут защититься, если в этом будет нужда… Но товарищ Федоров, дорогой мой, когда мы летом собирались в МК и рассматривали вопрос о ходе заготовок овощей, я спросил, а где начальник, который занимается обеспечением Москвы. Мне ответили – я точно не помню, вы можете поправить – или в Кисловодске купается в кислых водах, или же в Сочи распаривается под южными лучами нашего замечательного кавказского солнышка. Тут надо возить огурцы, овощи, надо давать другие продукты, а начальник, который отвечает за это дело, большевик, видите ли, изволил уехать и там прохлаждается… Вы говорите, капусту завезли. Дорогой товарищ Федоров, если мы вас посадим – утром капуста, днем капуста, вечером капуста, сегодня капуста, завтра капуста, послезавтра капуста. Что вы скажете нам? Люди хотят получать овощи в ассортименте… У нас имеется пятьдесят тысяч тонн двух– и трехлетней капусты. Меня очень убеждали в том, что эта капуста отличного качества. [В зале смех.] Я товарищам советовал, которые меня в этом убеждали, давайте мы вас посадим на эту капустку. Как она может быть отличного качества, когда она годами киснет! Эта капуста может быть уже черной, заплесневелой, и потом она просто-напросто прокисла. И вместо того, чтобы освежить от нее емкости, этого не делается потому, что по статистике у них не будет значиться столько-то тысяч тонн заготовленной капусты. Но от такой капусты блохи дохнут!