Текст книги "Красная монархия. Династия Кимов в Северной Корее"

Война на полуострове

Летом 1950 года советские люди с утра выстраивались в очереди перед магазинами и скупали все, что было на прилавках. В магазинах Приморского края исчезли спички, соль, мыло, керосин. Панические настроения охватили не только дальневосточников. Очереди образовались даже в подмосковных магазинах.

«Снова оживились военные, – записал в дневнике известный историк, профессор Московского университета Сергей Сергеевич Дмитриев. – Одно время они повяли, народ был в доброй и наивной вере в то, что усилиями, кровью и потерями тридцать девятого – сорок пятого годов он приобрел себе право на мир хотя бы на пятнадцать-двадцать лет. Но кто же считается с народом? Теперь каждый опять ждет не сегодня-завтра войны.

Наши сбили у Либавы американский самолет (то ли заблудившийся, то ли „разведывавший“) – демонстративно летчиков наградили. В магазинах расхватывают сахар, сахарный песок и так далее, что может лежать: начинают делать запасы. Пахнет предвоенной тревогой…»

На Дальнем Востоке шептались, что американцы вот-вот вторгнутся на территорию СССР. Ждали войны с Америкой из-за Кореи.

На Корейском полуострове возникли два государства, которые не признавали друг друга. 15 января 1946 года в Сеуле открылось первое заседание советско-американской комиссии по Корее. 20 января в Москве американский посол Аверелл Гарриман сказал советскому наркому Вячеславу Михайловичу Молотову: «Теперь Советский Союз и Соединенные Штаты будут иметь интересный опыт сотрудничества в Корее». Молотов выразил уверенность, что дело пойдет на лад.

В реальности договориться ни о чем не удалось. Сталин хотел, чтобы, как и Восточная Европа, Корея стала просоветской. Соединенные Штаты предлагали провести на полуострове свободные выборы, поэтому американцев старались не пускать на Север.

14 мая 1946 года американское правительство сообщило Москве о желании открыть свое консульство в Пхеньяне. Москва ответила отказом: открытие консульства должно быть согласовано с правительством Кореи, а оно еще не создано. Американцы предложили отказаться от идеи опеки и немедленно предоставить корейцам полную независимость. Советская делегация, требовавшая опеки, оказалась в трудном положении. Переговоры с американцами прервались.

Глава советской делегации генерал-полковник Штыков 12 июня 1946 года внес в ЦК согласованные с военными и госбезопасностью предложения. Среди них – сформировать из корейцев: «железнодорожную полицейскую бригаду для охраны железной дороги; пограничную дивизию для охраны границы с Маньчжурией; офицерскую школу (на пятьсот человек) для подготовки национальных командных кадров».

Формированием вооруженных сил на Севере Кореи занимались 470 советских военных советников. Сначала появилась Пхеньянская офицерская школа, затем Центральная школа подготовки кадров органов безопасности.

26 июля 1946 года политбюро утвердило директивы советской делегации на переговорах о судьбе Кореи.

В Сеуле речь шла о создании Временного корейского демократического правительства. Москва выставила условие. В едином правительстве представители Северной Кореи и левых организаций Южной Кореи должны занять следующие посты: премьер-министр, вице-премьер, министр внутренних дел, министр национальной обороны, министр промышленности, министр иностранных дел, министр внутренней и внешней торговли, министр труда, министр просвещения и пропаганды, министр почты и телеграфа. Остальные должности великодушно соглашались передать южанам…

Сталин считал, что надо отстаивать принцип опеки над Кореей: «За год работы народные комитеты на севере Кореи провели огромную работу и осуществили ряд демократических преобразований, поддерживаемых и одобряемых народом. Однако следует отметить, что в ходе этой работы имеются большие трудности. Эти трудности заключаются в том, что руководящие кадры не имеют необходимого опыта в разрешении государственных вопросов. Правда, мы знаем, что с опытом люди не родятся, опыт приобретается на практической работе. Вот поэтому пятилетний срок опеки вполне достаточен, чтобы в Корее выросли свои национальные государственные кадры».

Сталин опасался, что, если советские войска уйдут, Ким Ир Сен и его люди не удержат власть.

Потеряв надежду найти общий язык на двусторонних переговорах, США в конце 1947 года подняли корейский вопрос в ООН, предложив провести выборы под контролем международных наблюдателей. Советские руководители с порога отвергли эти предложения, обвинив американцев в попытке вмешательства во внутренние корейские дела.

В советской зоне оккупации началось строительство социализма под руководством великого вождя Ким Ир Сена. В сентябре 1948 года на севере полуострова была провозглашена Корейская Народно-Демократическая Республика. В американской зоне оккупации формировалось полуавторитарное государство с начатками демократии, олицетворяемое первым президентом страны Ли Сын Маном, который в годы японской оккупации возглавлял корейское временное правительство в изгнании, нашедшее приют в Шанхае.

Так на Корейском полуострове возникли два государства, которые не признавали друг друга. По конституции КНДР (действовавшей до 1972 года) столицей государства являлся не Пхеньян, а Сеул. Надежда объединить страну под своим руководством не покидала Ким Ир Сена.

Много лет в мировом корееведении шел спор: кто первым нажал на спусковой крючок в той войне? Теперь мы знаем ответ. 25 июня 1950 года семь дивизий Ким Ир Сена при поддержке ста пятидесяти танков советского производства Т-34 атаковали Южную Корею.

Несколько лет назад появились воспоминания двух бывших верных подручных Кима. Генерал-лейтенант Ли Сан Чо приехал в Москву послом, а в 1956 году попросил у нас политического убежища и получил его. Его соавтор советский кореец Ю Сен Чер, сослуживец Кима по 88-й бригаде, возглавлял оперативное управление генштаба корейской армии. В начале 1960-х он попал в опалу, но Ким позволил ему вернуться в Ташкент. Генералы рассказали, что план военной кампании 1950 года был разработан советскими генералами под руководством главного военного советника генерал-лейтенанта Николая Алексеевича Васильева и существовал на русском языке. Корейским партизанам, только что произведенным в генералы, штабная работа была просто не по плечу.

В Северную Корею непрерывным потоком шло советское оружие. Корейских офицеров готовили в советских военных училищах, наши советники были в каждой части. Под Пхеньяном открыли политическое училище, которое готовило кадры подпольщиков для развертывания партизанского движения на Юге стране. После трехмесячной подготовки их тайно перебрасывали в другую часть Кореи. Бывший начальник оперативного управления генштаба Ю Сон Чхоль рассказывал российскому исследователю Андрею Николаевичу Ланькову (см. его книгу «КНДР вчера и сегодня»), что войну с Южной Кореей они стали готовить еще в 1947 году. Бывший начальник оперативного управления бежал из Пхеньяна и жил в Ташкенте.

Армию Ким Ир Сена – с согласия Мао Цзэдуна – укрепили двумя дивизиями китайских корейцев, которые получили боевой опыт в сражениях с японскими войсками.

Южная Корея располагала плохо вооруженной армией численностью в 96 тысяч человек. На Севере же с помощью советских инструкторов и советского оружия к лету 1950 года сформировалась армия в 200 тысяч человек.

Эта война едва не стала ядерной. Мы, не подозревая того, стояли на пороге третьей мировой войны. Война на Корейском полуострове началась и продолжалась, потому что ее участники совершенно не способны были понять намерения друг друга. Воюющие стороны приписывали друг другу намерения, которых у них не было.

Четыре человека вели эту войну – Иосиф Виссарионович Сталин, только что взявший власть в Китае Мао Цзэдун, президент Соединенных Штатов Гарри Трумэн и молодой вождь Северной Кореи Ким Ир Сен.

В августе 1949 года Ким сказал послу Штыкову: «Сеул отверг предложения относительно мирного воссоединения. Поэтому у Севера нет иного выбора, как начать готовиться к наступлению на Юг. Оно, несомненно, вызовет там крупномасштабное восстание против режима Ли Сын Мана… Товарищ Сталин, который всегда поддерживал корейцев и помогал нам, конечно, поймет наши чувства». Штыков ответил Киму в духе указаний Москвы: северокорейская армия еще не достигла очевидного преимущества над противником. Доложил Сталину: «Ким Ир Сен не ожидал такой реакции. Он выглядел обиженным…»

Ким постоянно пытался прощупать штыком прочность обороны северян. Делал это по собственной инициативе. Сталина такая самодеятельность раздражала. 30 октября 1949 года он отправил шифртелеграмму советскому представителю в Пхеньяне:

«Вам было запрещено без разрешения центра рекомендовать правительству Северной Кореи проводить активные действия против южных корейцев и было указано на необходимость своевременного представления докладов в центр по всем намечаемым действиям и возникающим событиям на 38 параллели.

Эти указания вами не выполняются.

Вы не донесли о подготовке крупных наступательных действий 3 полицейской бригады и фактически допустили участие в этих действиях наших военных советников.

Вы также не донесли о начале боев 14 октября, о которых нам стало известно лишь спустя четыре дня и к тому же из других источников…»

В январе 1950 года Ким Ир Сен сказал в своем кругу: «Мы должны объединить страну. Но победа не придет сама по себе. Победу нужно завоевать». Однако без разрешения Москвы Ким не мог действовать. И он продолжал доказывать советским представителям, что объединение страны назрело.

В конце концов 30 января 1950 года Сталин ответил: «Я понимаю недовольство тов. Ким Ир Сена, но он должен понять, что такое большое дело относительно Южной Кореи требует тщательной подготовки. Его надо организовать так, чтобы не было слишком большого риска. Если он хочет побеседовать со мной по этому делу, то я буду готов принять его и побеседовать с ним. Передайте это Ким Ир Сену и скажите ему, что я готов помочь ему в этом деле».

В феврале Ким попросил помощи в формировании еще трех дивизий. Москва дала добро. 30 марта Ким Ир Сен приехал в Москву, где пробыл до 25 апреля. Штыков возил его на сталинскую дачу. Советский вождь беседовал с ним трижды.

10 апреля Ким почти два часа рассказывал Сталину, что народ на Юге только и ждет помощи, чтобы восстать против антинародного режима. Ким доказывал, что сумеет объединить под своим началом всю Корею, как это сделали соседи: вождь китайских коммунистов Мао Цзэдун сверг правительство Чан Кайши и стал хозяином страны.

Сталина беспокоило только одно: чтобы не вмешались американцы. Он сказал, что войну нужно выиграть очень быстро: «Южане и американцы не должны успеть прийти в себя, оказать сильное сопротивление и мобилизовать международную поддержку». Сталин объяснил: «Не стоит рассчитывать на прямое участие СССР в войне, поскольку у СССР есть другие серьезные задачи, особенно на Западе…» И добавил: «Хорошо, что Китай больше не занят внутренней борьбой, и в распоряжении Китая имеются войска, которые в случае необходимости можно использовать в Корее».

Договорились, что Корейская народная армия (КНА) будет готова к лету. План наступления подготовит генштаб с помощью советских военных.

Сталин поначалу не собирался воевать в Корее. Но останавливать Ким Ир Сена он тоже не хотел. Как и Соединенные Штаты, Советский Союз обнаружил, что в холодной войне вынужден подчиняться потребностям региональных союзников, которые втягивали великие державы в борьбу против своих врагов.

Сталин отправил Ким Ир Сена к Мао Цзэдуну. 14 мая 1950 года советский вождь телеграфировал в Пекин: «В силу изменившейся международной обстановки согласны с предложением корейцев приступить к объединению… Подробности беседы могут рассказать Вам корейские товарищи».

У Мао были свои приоритеты, он хотел присоединить Тайвань, который остался под властью его политических противников. Но и он не мог сдерживать молодого единомышленника. Он одобрил планы Ким Ир Сена и уверенно сказал, что Соединенные Штаты не вмешаются. Это сугубо внутренний вопрос, который корейский народ решит сам: «Объединение Кореи мирным путем невозможно, объединять Корею нужно только военным путем. Что же касается американцев, то их бояться не следует. За такую маленькую территорию американцы в третью мировую войну не вступят».

Мао обещал Киму помочь оружием, боеприпасами, а также передать под его командование две дивизии, укомплектованные китайскими корейцами. 15 мая на обеде в Пекине счастливый Ким сказал: «Наши переговоры с товарищем Мао Цзэдуном прошли очень гладко. Товарищ Мао полностью одобрил план освобождения, согласованный с товарищем Сталиным в Москве».

Американский государственный секретарь Дин Ачесон, выступая в Национальном клубе печати, заявил, что Южная Корея находится вне оборонительной зоны США. Это было воспринято Севером как сигнал: американцы не станут защищать Южную Корею.

27 мая советский посол в Пхеньяне Штыков телеграфировал Сталину: «Генштаб КНА разработал с участием генерала Васильева общий план операции. Ким Ир Сен одобрил документ… КНА будет полностью отмобилизована в июне. Ким Ир Сен предпочитает начать наступление в конце июня. Откладывать его на более поздний срок нежелательно…»

16 июня Штыков предупредил Сталина, что наступление начнется ранним утром 25 июня. Посол не сомневался в неминуемой победе северян и в том, что в тылу южан вспыхнет народное восстание против Ли Сын Мана.

Ким Ир Сен надеялся закончить войну меньше чем за два месяца. Его армия действовала с опережением плана. За четыре дня северяне взяли Сеул. Правительство Ли Сын Мана бежало. Перед этим расстреляли сидевших в сеульских тюрьмах политических заключенных, в основном коммунистов. Режим Ли Сын Мана был малосимпатичным. Советником по разведывательным делам при южнокорейском правительстве состоял полковник американской армии Дональд Николс. Он видел, как подчиненные Ли расправляются со своими политическими соперниками. «Я стоял совершенно беспомощный и наблюдал за тем, как это происходило, – рассказывал полковник Николс. – Грузовики с обреченными на смерть прибывали один за другим. Руки у заключенных были связаны за спиной. Ставили их в ряд вдоль только что отрытых могил, стреляли им в затылок и сбрасывали в могилу. Два бульдозера работали без перерывов».

Расстрел свалили на северных корейцев, которые заняли город. Войска северян стремительно продвигались на юг. Сталин пристально наблюдал за ходом боевых действий, отдавал – через посла – указания и вообще воспринимал войну как собственное дело. 28 августа велел послу похвалить Ким Ир Сена: «У Корейской народной армии будут учиться теперь армии всех угнетенных народов искусству наносить решающие удары американским и иным империалистам».

Ким торжествовал, но вместе с Мао Цзэдуном и Сталиным он ошибся, рассчитывая, что американцы не вмешаются.

Когда 25 июня 1950 года президенту Соединенных Штатов Гарри Трумэну сообщили, что Северная Корея напала на Южную, американский президент записал в дневнике, что сразу вспомнил, как начиналась Вторая мировая: «Демократии ничего тогда не предприняли, и это вдохновило агрессоров. Если коммунистам позволят ворваться в Республику Корею, и свободный мир не возразит, ни одно малое государство не сможет сопротивляться угрозам и агрессии со стороны более сильных коммунистических соседей».

Эту же тему президент обсуждал со своим послом в Москве.

«Я сказал, – записал после разговора с президентом Эллан Дж. Кэрк, – что Советский Союз, когда он имеет дело с иностранными государствами, понимает только военную силу – и, чтобы эффективно иметь дела с Советским Союзом, надо быть сильным. Президент сказал, что это то, что он пытается делать. Мы согласились, что наши трудности с Советским Союзом проистекают из роспуска всех наших огромных вооруженных сил в Центральной Европе в сорок пятом…»

Трумэн не заблуждался на свой счет. Говорил своим министрам: «Миллион людей в стране были бы лучшими президентами, чем я. Но выбрали меня, и я должен делать эту работу, а вы – мне помогать». Первые годы в Белом доме он чувствовал себя неуверенно. Он стал президентом только потому, что умер Франклин Делано Рузвельт. И ему давали это понять. Тем важнее были выборы в ноябре 1948 года. Аналитики сулили победу его сопернику – кандидату от республиканской партии губернатору Нью-Йорка Томасу Дьюи. Губернатор проиграл Рузвельту в 1944-м, но спустя четыре года твердо рассчитывал на реванш.

И тогда Гарри Трумэн отправился по стране в предвыборное путешествие. Он проехал через восемнадцать штатов. Его увидели три миллиона человек. Он путешествовал тридцать три дня, больше месяца. Никогда еще президент так прямо не обращался за поддержкой к народу. На каждой остановке собиралась толпа. У него была одна стратегия – атаковать, атаковать и еще раз атаковать республиканцев. Трумэн был особенно хорош в выступлениях перед маленькой аудиторией. Он обходился без бумажки. Он говорил на том же языке, что и эти люди. Он их понимал. И они чувствовали, что он свой. «Задай им перцу!» – кричали восторженные зрители.

О его сопернике Томасе Дьюи писали лучше и больше, чем о Трумэне. Его поддерживала почти вся пресса. Но Дьюи был очень осторожен и холоден, что плохо для публичного политика. Его выступлениям недоставало искренности.

Тем не менее, казалось, что Трумэн обречен. Ставили пятнадцать к одному в пользу Дьюи. Первый утренний выпуск газеты «Чикаго трибьюн» даже вышел с шапкой «Дьюи победил Трумэна!».

Гарри Трумэн хлопнул пару стопок бурбона и лег спать. Среди ночи, когда шел подсчет бюллетеней, Трумэн проснулся, включил радио и услышал голос обозревателя Эн-би-си Калтенборна. Хотя Трумэн уже был впереди по числу поданных за него голосов, Калтенборн уверенно говорил, что Трумэн «несомненно потерпел поражение». Трумэн выключил радио, повернулся на другой бок и заснул. Проснувшись, он узнал, что избран президентом Соединенных Штатов. «Я стою здесь и говорю вам, что вы смотрите на нового президента, – шутил Трумэн с журналистами. – В газетах писали, что здесь будет другой человек. Мне жаль вас разочаровывать».

Как и взрыв первой советской ядерной бомбы годом ранее, атака Северной Кореи на Южную оказалась полным сюрпризом для Запада. Американцы даже сравнивали эту войну с внезапным нападением японцев на Перл-Харбор в декабре 1941 года. Всю вину возложили на разведку. ЦРУ оправдывалось: американская разведка потеряла в 1949 году свою базу в континентальном Китае, когда власть взяли коммунисты во главе с Мао Цзэдуном.

Утратив плацдарм в Китае, американская и британская разведки перебазировались в Японию. Но это было феодальное владение генерала Дугласа Макартура, командовавшего оккупационными войсками на Японских островах. Он не выносил присутствия структур, которые не контролировал. Во время Второй мировой он открыто заявил, что не позволит генералу Уильяму Доновану и его Управлению стратегической разведки присутствовать на его театре военных действий. Относительно ЦРУ он говорил, что «презирает» это ведомство. Он доложил Трумэну, что в его штабе существует разведывательный отдел во главе с генерал-майором Чарльзом Уиллоби, который вполне обеспечивает американские интересы в Японии. Причем генерал Уиллоби десятки лет работает на Дальнем Востоке, а ЦРУ известно своим любительским уровнем.

Макартур мало что понимал в разведке, а его помощник генерал Уиллоби понимал еще меньше. Макартур ценил Уиллоби за полнейшую преданность, которая перевешивала в его глазах профессиональные недостатки.

Генерал Уиллоби был крайне правым по своим политическим взглядам и занимался подавлением коммунистического движения в Японии. Он не жалел ресурсов для политической контрразведки, зато сокращал штаты разведотдела, который, в частности, должен был следить за ситуацией на Корейском полуострове. Генерал Уиллоби доказывал, что сотрудники ЦРУ – это неумелые любители и к тому же либералы. Генерал считал, что Корейский полуостров находится вне сферы его интересов, поэтому даже не интересовался, что там происходит.

Радиоэлектронной разведкой занималась американская армия, ее подразделения были расквартированы в Токио. Но в ее распоряжении были только четыре подслушивающих станции, они работали с девяти утра до пяти вечера из-за нехватки персонала. Там служили призывники, которые больше увлекались алкоголем и японскими девушками, в результате чего много времени проводили в медпунктах, лечась от венерических заболеваний. К тому же накануне начала боевых действий северокорейские войска соблюдали радиомолчание: по указанию советских офицеров они пользовались проводными линиями связи.

В 1949 году в Сеуле появилась резидентура ЦРУ, которая все-таки умудрилась заслать на Север несколько десятков агентов. Некоторые из них поразительным образом уцелели и успели перед войной вернуться на Юг, чтобы сообщить о растущей военной активности в КНДР.

19 июня 1950 года ЦРУ информировало Белый дом: «Вооруженные силы Северной Кореи способны добиться ограниченных целей в ходе военных действий против Южной Кореи, включая взятие Сеула».

Через шесть дней Ким Ир Сен нанес удар.

Президент Трумэн потребовал от директора ЦРУ адмирала Роско Хилленкоттера объяснений. Адмирал принес в Белый дом различные сводки, которые составлялись его подчиненными, но признался: точное время удара предугадать было невозможно. Адмирал покинул разведку и вернулся на флот.

Для американских политиков все складывалось в единую картину. Сначала Сталин, устроив блокаду Западного Берлина, попытался уморить берлинцев голодом. Затем коммунисты взяли власть в Чехословакии. А 1 октября 1949 года Мао Цзэдун провозгласил создание Китайской Народной Республики (КНР). Победа китайских коммунистов казалась американцам поражением глобального масштаба. Иначе говоря, коммунисты овладели третью мира.

25 апреля 1950 года посол США в СССР телеграфировал государственному секретарю Дину Ачесону: «Кремль ведет тотальную войну против свободного мира, в рамках которой „холодная война“ и „горячая война“ являются всего лишь тактическими приемами… При этом ставится цель – минимум захватить половину мира… Хотя можно ожидать инцидентов и военных действий ограниченного характера, кажется вероятным, что Москва будет предпринимать усилия к тому, чтобы избегать открытого столкновения до тех пор, пока она не достигнет подавляющего превосходства сил».

Война в Корее разрушила мечты Трумэна о мире.

В апреле 1950 года государственный департамент и министерство обороны подготовили проект директивы Совета национальной безопасности № 68, который предусматривал радикальное увеличение расходов на вооруженные силы. Трумэн положил проект в долгий ящик. Он не верил в необходимость излишней милитаризации. 1 июня 1950 года, за три недели до начала войны на Корейском полуострове, на еженедельной пресс-конференции президент сказал, что настоящий мир сейчас ближе, чем когда-то бы ни было за последние пять лет.

24 июня государственный секретарь США Дин Ачесон провел в своем поместье в Мэриленде. Он повозился в саду, поужинал и лег спать. В десять вечера ему позвонили. Пришла срочная телеграмма от посла в Южной Корее: в 4.30 утра по местному времени войска Севера начали наступление на Юг.

Дин Ачесон соединился с Гарри Трумэном, который засиделся за столом со своей семьей в родном Индепенденсе. «Господин президент, у меня серьезные новости, – огорошил его Ачесон. – Северные корейцы вторглись в Южную Корею». Трумэн хотел немедленно лететь в Вашингтон. Ачесон отсоветовал: не надо рисковать – ночной полет дело рискованное, да и страну не надо нервировать.

Запад и Советский Союз патологически не понимали друг друга. Каждая из сторон считала, что другая проводит в жизнь тщательно разработанный дьявольский план раздела мира.

Сталин не понимал, что для американских политиков моральное обязательство противостоять наступлению коммунизма по всему миру было важнее прагматического расчета. Когда президент Трумэн ссылался на евангелие, американцы понимали, что он имеет в виду. А для Сталина ссылки на моральные нормы в политике были либо бессмыслицей, либо хитростью. Сталин не понимал американской психологии – и просчитался.

Две Кореи, хотя и не признавали друг друга, но уже были самостоятельными и международно признанными государствами. Таким образом, с точки зрения международного права Северная Корея совершила акт агрессии против другой страны. Президент Трумэн приказал американским вооруженным силам прийти на помощь государству, ставшему жертвой агрессии.

Государственный секретарь США Дин Ачесон 25 июня 1950 года приказал послу в Москве Алану Кэрку попросить о приеме в советском министерстве иностранных дел. Это было воскресенье, и американским дипломатам ответили, что ни министра Андрея Януарьевича Вышинского, ни его первого заместителя Андрея Андреевича Громыко в Москве нет.

На следующий день, 26 июня, договориться о беседе с Громыко американцам вновь не удалось. Надо понимать, в Москве хотели дать время Ким Ир Сену добиться на фронте решающего успеха, чтобы поставить мир перед свершившимся фактом.

Тогда 27 июня в пять вечера первый секретарь американского посольства приехал в советское министерство иностранных дел и передал помощнику заведующего протокольным отделом МИД памятную записку с заявлением правительства США:

«Северокорейские войска перешли 38-ю параллель и вторглись крупными силами на территорию Республики Корея в нескольких местах. Отказ советского представителя принять участие в заседании Совета Безопасности Организации Объединенных Наций 25 июня, несмотря на явную угрозу миру и обязанности, возлагаемые Уставом на членов Совета Безопасности, вынуждает Правительство Соединенных Штатов непосредственно обратить на этот вопрос внимание правительства Союза Советских Социалистических Республик.

Ввиду общеизвестного факта тесных отношений между Союзом Советских Социалистических Республик и северокорейским режимом Правительство Соединенных Штатов просит заверения в том, что Союз Советских Социалистических Республик не признает за собой ответственности за это неспровоцированное и ничем не оправданное нападение и что он употребит свое влияние в отношении северокорейских властей с тем, чтобы они немедленно отвели свои вторгнувшиеся силы».

Через день, 29 июня, первый заместитель министра Громыко пригласил к себе посла Кэрка и передал ему ответное заявление советского правительства:

«По достоверным данным Советского Правительства, происходящие в Корее события спровоцированы нападением войск южнокорейских властей на приграничные районы Северной Кореи. Поэтому ответственность за эти события ложится на южнокорейские власти и на тех, кто стоит за их спиной…

Неверно, что Советское Правительство отказалось участвовать в заседаниях Совета Безопасности. Советскому Правительству при всем желании невозможно было принять участие в заседаниях Совета Безопасности, т. к. в силу позиции Правительства США постоянный член Совета Безопасности – Китай не допущен в Совет, что сделало для Совета Безопасности невозможным принимать решения, имеющие законную силу».

Встреча продолжалась ровно десять минут.

Кэрк сообщил в Вашингтон, что беседа не удалась, потому что «как правило, у Громыко нет каких-либо полномочий на устное обсуждение тех или иных вопросов. У меня сложилось впечатление, что у него еще меньше полномочий в проблеме столь большой важности, решения по которой, несомненно, принимаются непосредственно Кремлем».

Сталин и Вышинский, ставший министром иностранных дел вместо Молотова, совершили ошибку. Они приказали советскому представителю в Организации Объединенных Наций бойкотировать заседания Совета Безопасности в знак протеста против того, что место в ООН не было передано Мао Цзэдуну, а осталось за свергнутым режимом Чан Кайши, лидера гоминьдан.[7]7
  Гоминьдан (букв. «национальная партия») – консервативная политическая партия на Тайване.


[Закрыть]

Еще 10 января 1950 года советский представитель Яков Александрович Малик заявил, что покидает зал заседаний и не вернется, пока гоминьдановца не выведут из состава Совета Безопасности. Малик отсутствовал на заседании, где обсуждалась ситуация на Корейском полуострове, и не смог наложить вето на резолюцию, требовавшую прекращения боевых действий и вывода всех войск с территории Южной Кореи.

Американские войска были выведены с территории Кореи еще летом 1949 года. В Вашингтоне полагали, что достаточно будет поддержать армию Южной Кореи авиацией и флотом. Трумэн согласился, что наземные войска посылать не надо. «Я не хочу войны», – сказал Трумэн.

В Корею из Токио отправился генерал Дуглас Макартур. 30 июня в Пентагоне получили его доклад. Макартур пришел к выводу, что единственная возможность сохранить Южную Корею – перебросить туда американские наземные силы.

Трумэн вспоминал потом, что это было самое трудное решение в его жизни. Более трудное, чем отдать приказ применить ядерное оружие в войне с Японией. Трумэн и без того пребывал в дурном настроении. Именно в этот момент им занимался стоматолог. Ему должны были сменить два моста и четыре коронки. Несмотря на боль, только один раз президент согласился на анестезию. В разгар войны он опасался подвергать себя воздействию седативных препаратов, чтобы не терять здравость рассудка.

Совет Безопасности принял новую резолюцию, которая уполномочивала вооруженные силы стран ООН остановить агрессию. Американские войска получили право использовать флаг Организации Объединенных Наций.

«Угрозой для нашей безопасности, – говорил Трумэн, – является коммунистическая агрессия. Если позволить коммунизму поглощать свободные народы один за другим, то рухнут надежды человечества на мир и правосудие. Если силы ООН, которые находятся в Корее, потерпят поражение в борьбе с агрессором, то ни один народ не будет чувствовать себя в безопасности. Поэтому в Корее мы сражаемся за нашу собственную безопасность».

1 июля 1950 года в корейском городе Пусане приземлились самолеты, которые доставили первые 256 американских солдат – две с половиной роты 24-й пехотной дивизии. 5 июля их бросили в бой южнее Сеула.

В Корее было жарко и влажно, шли дожди, дороги развезло. Театр военных действий был незнакомый. Корейского языка никто не знал. 29 июля командовавший американскими войсками генерал Уолтон Уолкер отдал приказ: ни шагу назад. Отступления и эвакуации не будет. Все должны сражаться, пока не придет помощь, и, если понадобится – погибнуть на боевом посту. К середине сентября американцы потеряли 12 тысяч человек.

А в Вашингтоне правые республиканцы возложили вину на президента Трумэна, который втянул страну в войну. «Американские парни умирают в Корее, – утверждал сенатор Джозеф Маккарти, – потому что группа „неприкосновенных“ в государственном департаменте саботировала программы помощи для Азии. Правление Рузвельта и Трумэна – это два десятилетия измены».