Текст книги "Красная монархия. Династия Кимов в Северной Корее"

Проигравший президентские выборы республиканец Томас Дьюи потребовал, чтобы госсекретарь Дин Ачесон ушел в отставку, потому что «кровь наших парней, раненных и убитых в Корее, на его совести».

Президенту потребовался надежный министр обороны.

6 сентября генерал Джордж Маршалл, который во Вторую мировую руководил штабом армии США, а после войны вышел на пенсию, появился в Белом доме. Трумэн попросил Маршалла вернуться на государственную службу и стать министром обороны. «Я готов, – просто сказал Маршалл. – Но я бы хотел, чтобы вы подумали над тем, как мое назначение может сказаться на вас и вашей администрации. Меня все еще упрекают за падение правительства Чан Кайши. А я хочу помочь вам, а не навредить». Потрясенный его словами, Трумэн писал жене: «Можешь представить, чтобы кто-то другой сказал нечто подобное?»

Маршалл не мог отказать Трумэну. В сентябре он возглавил военное ведомство, чтобы помочь Трумэну в самые трудные дни. По закону военнослужащий мог занять пост министра только через десять лет после отставки. Президент попросил конгресс сделать исключение для Маршалла.

Уже в начале июля 1950 года ситуация на Корейском полуострове стала меняться не в пользу Севера. Посол Штыков телеграфировал в Москву:

«Прошу Вашего разрешения:

1. Иметь по два советника – советских офицера в армейских группах (советника командующего группой и советника командующего артиллерией).

2. Прошу Вашего разрешения главному военному советнику тов. Васильеву с группой офицеров выехать в Сеул вместе со штабом фронта и находиться постоянно при штабе.

3. Прошу ускорить решение по затронутым вопросам».

Перепуганный Ким Ир Сен обреченно сказал послу Штыкову: «Если советники не поедут, то будет провал». 13 июля Ким попросил прислать на помощь войска социалистических стран.

В Корее развернулись уже шесть американских дивизий. Хотя воевали не только американцы. Они создали коалицию. Шестнадцать государств отправили свои войска на Корейский полуостров. Выполняя решение Совета Безопасности ООН, Великобритания отправила в Корею бригаду. Австралия прислала батальон. К ним присоединились филиппинский, голландский, таиландский и канадский батальоны. Турция выставила бригаду, Франция – усиленный батальон, Новая Зеландия – артиллерийский дивизион, Бельгия, Греция, Колумбия и Эфиопия – по батальону.

Командовать войсками президент Трумэн поручил генералу Макартуру. Военное министерство предложило Макартуру классическую схему действий в Корее: разместить американские войска в тылу отступающей южнокорейской армии, чтобы остановить отступление.

Генерал принял неожиданное и смелое решение. Ранним утром 15 сентября его войска высадились в тылу северокорейской армии под Инчхоном. В высадке участвовали 262 корабля. В бой вступили 70 тысяч солдат и офицеров 10-го корпуса. Это была одна из тех операций, которые меняют ход войны. Одним ударом генерал Макартур перерезал линии снабжения северных корейцев и ударил им в спину. Через одиннадцать дней американцы отбили Сеул. К концу сентября половина северокорейской армии сражалась с перевернутым фронтом.

1 октября американские войска вышли к 38-й параллели. Армия Ким Ир Сена, охваченная паникой, развалилась. Американцам открылась дорога на Пхеньян, который северные корейцы, отступая, сдали без боя.

Помощник Ким Ир Сена признался советскому послу Штыкову, что у его шефа «настроение подавленное и даже пораженческое. Война проиграна, и если не помогут извне, Советский Союз потеряет Корею».

Ким Ир Сен умолял Сталина вмешаться в войну. Никита Сергеевич Хрущев вспоминал, что он тоже не мог понять, почему Сталин не послал в Корею хотя бы один-два танковых корпуса, которые решили бы исход войны. Он переадресовал просьбу Мао Цзэдуну. 1 октября подписал шифртелеграмму в Пекин:

«Я нахожусь далеко от Москвы в отпуску и несколько оторван от событий в Корее. Однако по поступившим ко мне сегодня сведениям из Москвы я вижу, что положение у корейских товарищей становится отчаянным…

Я думаю, что если вы по нынешней обстановке считаете возможным оказать корейцам помощь войсками, то следовало бы немедля двинуть к 38-й параллели хотя бы пять-шесть дивизий… Я ничего не сообщал и не думаю сообщать об этом корейским товарищам, но я не сомневаюсь, что они будут рады, когда узнают об этом.

Жду Вашего ответа».

Еще 30 сентября глава китайского правительства Чжоу Эньлай сделал громкое предупреждение: «Китайский народ не потерпит иностранной агрессии и не будет равнодушно наблюдать за тем, как соседи становятся жертвой империалистов».

Но Мао тоже не хотел посылать войска и ответил, что, во-первых, нет уверенности в успехе («оснащение наших войск весьма слабое»), во-вторых, это чревато опасностью большой войны, в которую также может быть втянут Советский Союз. Временное поражение не страшно, пусть северные корейцы – по примеру китайских коммунистов – переходят к партизанской тактике.

Сталин не ожидал отказа и сообщил Киму, что это китайцы боятся прийти к нему на помощь. Он стал убеждать Мао, что китайская военная помощь необходима, нечего бояться американцев и большой войны: «Мы вместе будем сильнее, чем США и Англия, а другие капиталистические европейские государства без Германии, которая не может сейчас оказать США какой-либо помощи, – не представляют серьезной военной силы. Если война неизбежна, то пусть она будет теперь, а не через несколько лет, когда японский милитаризм будет восстановлен как союзник США…»

3 октября Чжоу Эньлай пригласил посла Индии и просил передать Соединенным Штатам, что если войска ООН пересекут 38-ю параллель, Китай встанет на защиту Северной Кореи. В Белом доме пропустили мимо ушей эти предупреждения. Президент Трумэн и государственный секретарь Ачесон пребывали в уверенности, что заявления Пекина – блеф. ЦРУ докладывало: «Нет никаких свидетельств того, что китайские коммунисты намерены принять полномасштабное участие в войне в Корее».

6 октября 1950 года политбюро ЦК компартии Китая приняло решение отправить в Корею «народных добровольцев». Но казалось, что уже поздно. 13 октября Штыков доложил в Москву:

«Проведена эвакуация из Пхеньяна правительственных учреждений и дипломатического корпуса. Население массами покидает Пхеньян и уходит на север. В связи с непрерывными бомбардировками и продвижением лисынмановских и американских войск настроение населения подавленное. Наблюдается растерянность и бесперспективность как среди населения, так и в правительственных кругах.

Среди населения, в армии и даже среди руководящих работников распространены разговоры о том, почему Советский Союз не помогает Корее всеми своими вооруженными силами, в частности штурмовиками, в то время как США помогают Ли Сын Ману. Корейские офицеры заявляют, что им нужны не советы, а реальная помощь».

Сталин решил, что остатки северокорейской армии придется вывозить из страны. 13 октября он просил передать Ким Ир Сену: «Мы считаем продолжение сопротивления бесперспективным… В этих условиях Вы должны подготовиться к полной эвакуации в Китай и/или в СССР…»

Казалось, Сталин смирился с поражением Северной Кореи, с тем, что американские войска выйдут на советскую границу. Вождь говорил членам политбюро: «Ну, что ж, пусть теперь на Дальнем Востоке будут нашими соседями Соединенные Штаты. Они туда придут, но мы воевать с ними сейчас не будем. Мы еще не готовы».

А в Вашингтоне шла дискуссия – остановиться на 38-й параллели или продолжать войну, чтобы окончательно разгромить северокорейскую армию?

Трумэн решил встретиться с Макартуром. Все заметили, что генерал не откозырял верховному главнокомандующему и что у него был расстегнут воротник рубашки. Зато у генерала были только хорошие новости: Пхеньян будет взят через неделю, война скоро закончится. В начале следующего года ООН сможет провести в Корее выборы, после чего американские войска уйдут. «Военная оккупация ничего не дает, – уверенно сказал Макартур. – Все оккупанты терпят неудачу».

Возник вопрос о военнопленных: в американском плену оказалось примерно 60 тысяч северных корейцев. «Они самые счастливые корейцы во всей стране, – сказал Макартур. – Впервые в жизни они накормлены и умыты».

Американцы в свою очередь совершили крупную политическую ошибку. Макартуру следовало вовремя остановиться, но высокомерный генерал доказывал, что противника нужно полностью разгромить, чтобы поскорее закончить войну. И американцы приблизились к китайской границе.

Теперь уже настала очередь Мао Цзэдуна встревожиться. Он решил, что Соединенные Штаты намерены не только захватить весь Корейский полуостров, но и вторгнуться в Китай, чтобы его свергнуть. Он решил преподать урок американцам.

Тем временем генерал Макартур обещал Трумэну:

– Я считаю, что сопротивление прекратится к Дню благодарения. Тех, кого мы не успеем уничтожить, прикончит зима. Они сражаются, чтобы спасти лицо. Восточные люди предпочитают потере лица смерть.

Труэмн спросил:

– Каковы шансы, что китайцы и русские вмешаются?

– Они невелики, – уверенно ответил генерал. – Если бы они вступили в дело в первый или второй месяц войны, это могло иметь решающий характер. Теперь мы не боимся интервенции. Мы лучшие.

18 октября первый отряд китайских войск, названный Добровольческим, перешел реку Ялуцзян.[8]8
  Ялуцзян – пограничная река между Китаем и КНДР.


[Закрыть] 21 октября китайцы уже вступили в боевые действия. Атака 150 тысяч китайских «добровольцев» была настолько неожиданной для американцев, что они в панике отступили на юг, подрывая железные дороги.

Когда китайцы вступили в войну и северяне опять перешли в наступление, в Сеуле снова возникла паника – и последовали новые расстрелы противников режима. Они проходили на глазах иностранных дипломатов. Поскольку те протестовали, расстреливать стали без свидетелей. Журналисты писали о том, что происходит, но американское и британское правительства старались, чтобы такие материалы не появлялись в прессе. Иначе возник бы закономерный вопрос: зачем сражаться за диктатора Ли Сын Мана, который ведет себя так же, как и его враги-коммунисты?

Через три дня после вступления китайского экспедиционного корпуса в войну председатель комитета начальников штабов генерал Омар Брэдли сказал Трумэну, что, по сообщениям Макартура, положение ужасное: началась совсем другая война. Макартур требовал подкреплений и предлагал отправить в Корею китайские войска с Тайваня. Командовавший китайскими войсками маршал Пэн Дэхуай был уверен, что наголову разгромит американцев. Мао приказал ему сбросить американцев в море. Пэн сказал Ким Ир Сену, что это война между ним и генералом Макартуром и что Киму военными делами заниматься не надо. Китайцы все сделают сами.

От отчаяния на пресс-конференции 30 ноября 1950 года Трумэн грозно заявил: «Соединенные Штаты будут противостоять коммунистической экспансии и остановят агрессию в Корее. Мы примем все необходимые меры».

Привычка стремительно принимать решения иногда подводила президента. Он говорил быстрее, чем думал. Начинал отвечать, не дослушав вопроса. Его прямо спросили, обсуждается ли вопрос об использовании атомного оружия. Трумэн сразу ответил: «Вопрос-то всегда обсуждается. Но я бы не хотел, чтобы бомбу пустили в ход». Трумэн выразился так неудачно, что создалось впечатление, будто генерал Макартур уже получил право пустить в ход ядерное оружие. Когда пресс-конференция окончилась, журналисты бросились к телефонам: паника возникла по всему миру.

Британский премьер-министр Клемент Эттли примчался в Вашингтон и 4 декабря пришел к Трумэну. Он настаивал на том, что без него нельзя принимать решение об использовании ядерного оружия. Это требование Трумэн отверг. Он только обещал загодя уведомить главу британского правительства. Премьер Эттли предложил Трумэну вообще оставить Дальний Восток ради спасения Европы. Но для Трумэна ядерная бомба была всего лишь средством шантажа.

«Наши дома, наша страна, все, во что мы верим, в опасности, – говорил Трумэн. – Эта опасность исходит от правителей Советского Союза. При этом мы не считаем, что война неизбежна. Между свободным миром и Советским Союзом нет такого конфликта, который нельзя было бы разрешить мирным путем. Мы сделаем все, чтобы избежать войны, но не станем заниматься умиротворением. Опыт Мюнхена показал, что безопасности нельзя добиться умиротворением».

«С утра усталые ревут Береговые батареи…»

В начале 1950 года во время опроса общественного мнения 30 % американцев сказали, что холодную войну выигрывает Россия, и только 9 % полагали, что верх берут Соединенные Штаты. Боевые действия на Корейском полуострове усилили антисоветские настроения.

Советское посольство в Вашингтоне 18 сентября 1950 года докладывало министру Вышинскому о политическом положении в США:

«Агрессивная война, ведущаяся Соединенными Штатами Америки против корейского народа, используется администрацией Трумэна в целях интенсивной и всесторонней подготовки третьей мировой войны.

14 августа группа грузчиков порта Нью-Йорка отказалась разгружать прибывшую из СССР партию крабового мяса на том основании, что груз – советского происхождения. 18 августа эти же грузчики отказались разгружать прибывшую из СССР партию мехов. За этим последовал целый ряд подобных случаев, и бойкот был распространен на товары, прибывающие из стран народной демократии… Вслед за грузчиками портов товары советского происхождения отказались сгружать и грузчики авиационных линий.

16 августа американская пароходная компания „Ю. С. лайнс“ объявила, что впредь она не будет перевозить никаких грузов из Советского Союза или в Советский Союз. Даже груз, адресованный нашему посольству, прибывший в Нью-Йорк на пароходе „Баторий“ 7 сентября, не был выгружен и ушел на этом пароходе обратно…»

Сталин войска в Корею не послал. Но, выполняя обещанное Мао Цзэдуну, перебросил на территорию Китая 151-ю истребительно-авиационную дивизию, чтобы прикрыть китайское воздушное пространство. 18 октября военный министр маршал Александр Михайлович Василевский распорядился сформировать там же в Маньчжурии еще одну авиадивизию – 28-ю. Она располагалась на аэродроме Ляоян в Северо-Восточном Китае. 20 ноября из Шанхая на аэродром Аньшань перебросили 20-ю истребительную дивизию. Все три дивизии свели в 64-й корпус. На следующий год корпус пришлось усилить двумя зенитными дивизиями, двумя авиационно-техническими дивизиями, полком ночных истребителей и прожекторными полками (см. «Военно-исторический журнал» № 2 за 2001 год).

26 мая 1951 года Сталин телеграфировал Мао: «Мы, русские, допустили ошибку, полагая, что истребители МиГ-9 могут конкурировать с лучшими реактивными истребителями англо-американцев. Теперь, после авиационных боев в Северной Корее, это совершенно ясно… Мы сочли своим долгом ликвидировать нашу ошибку, заменив истребители МиГ-9 истребителями МиГ-13 за наш счет, то есть безвозмездно для Китая…»

Советских летчиков разместили в бывших японских казармах, где не было ни водопровода, ни канализации. Носили они форму китайской армии. Командир авиаполка Герой Советского Союза полковник Евгений Георгиевич Пепеляев вспоминал:

«Корпусное начальство поначалу потребовало вести радиообмен в воздухе только по-китайски или по-корейски. Летному составу выдали блокноты с русской транскрипцией слов-команд. Я сразу и решительно отказался выполнять это распоряжение: попробуйте сами в воздушном бою управлять звеном или эскадрильей и даже просто выполнять команды по разговорнику. В 176-м гвардейском полку командир оказался сговорчивее, и в первом же бою с управлением „по-китайски“ соседи потеряли МиГ-15. Китайскую азбуку нам тут же отменили.

Нас переодели в синие брюки и горчичного цвета суконные куртки и шинели. Летчикам выдали подобие меховых шапок и почему-то красные хромовые сапоги, которые при покидании самолета с парашютом слетали с ног. Пришлось на первую же зарплату переодеваться в штатское, а летать в своих куртках. Правда, красные сапоги летчики быстро поменяли на солдатские меховые сапоги из грубой кожи, но теплые, и главное, со шнуровкой, не слетят».

Появление истребителей МиГ-15 было неприятным сюрпризом для американцев. Советским летчикам запретили летать над Желтым морем и преследовать противника дальше ста километров от линии фронта. Сталин приказал, чтобы ни один летчик не попал в руки врага. Американцы несли потери и сменили тактику – вместо массированных атак стали действовать мелкими группами. Эффективность советской авиации сразу снизилась. И американцы стали бомбить ночью. А наши летчики, как отмечают специалисты, оказались не готовыми к полетам ночью и в сложных метеорологических условиях.

В Северной Корее находились две сотни военных советников. Генеральный штаб запретил им пересекать 38-ю параллель вместе с северокорейскими войсками. 1 октября 1950 года Сталин телеграфировал послу Штыкову и военному атташе генерал-лейтенанту Васильеву: «При организации работы наших военных советников в дальнейшем Вам надлежит принять все меры к тому, чтобы ни один военный советник, как указывалось это ранее, не попал в плен. О принятых мерах донести».

В ноябре Штыков и Васильев потеряли свои посты. Штыкова понизили в звании и отправили в Калугу заместителем председателя облисполкома. Послом и военным атташе стал генерал-лейтенант Владимир Николаевич Разуваев, в Отечественную войну – командующий 1-й ударной армией. Он оставался на этом посту до 29 октября 1953 года, то есть до конца военных действий.

Военной цензуре было предписано не пропускать письма, в которых советские люди рассказывали о том, как они помогают Северной Корее. «Отправители, – вспоминал бывший сотрудник военной цензуры в Чите, – всеми доступными им способами старались сообщить получателям место своего нахождения…» Еще до начала военных действий в Корее туда из Забайкальского военного округа были направлены различные воинские подразделения. В основном инженерно-технические войска, а также авиационные и зенитные подразделения. Военная цензура получила указание внимательно проверять все письма военнослужащих, находившихся в Северной Корее, и любые сведения о пребывании там советских войск, советников, инструкторов вымарывать из писем солдат и офицеров. Ни слова о том, что наши находятся в Корее, заправляют там всеми штабными делами, разрабатывают тактические и стратегические планы, участвуют в воздушных баталиях и обеспечивают противовоздушную оборону…

Очень скоро истинная подоплека пребывания советских войск в Корее стала понятной военным цензорам. Тем не менее никто из них в частных разговорах даже словом не обмолвился о подлинном положении вещей. Попробуй проговорись!..

Судя по многим письмам воинов, сражавшихся в Корее, чувствовали они себя тревожно, неуверенно. Некоторые даже подумывали о возможности третьей мировой бойни. Неудивительно поэтому, что своими опасениями, страхами солдаты во что бы то ни стало стремились поделиться с родными, близкими, знакомыми. У них и в мыслях не было сообщать секретные сведения, нет! Просто по-человечески они стремились уведомить далеких отцов и матерей, братьев и сестер, где они находятся, чтобы в случае их гибели те знали, где искать родные могилы.

Но цензоры, выполняя суровые предписания инструкции, безжалостно выуживали солдатские треугольники с такими невинными строками, как «Уезжаю в Корею!», «Привет из Пхеньяна!». Неистощим на выдумки человеческий ум. Попадались, например, письма, которые приходилось читать с помощью зеркала, случались и такие, где запретные слова «Я в Корее» можно было увидеть, сложив все заглавные буквы текста». Такие письма до адресатов не доходили.

Желание Сталина скрыть советское участие в войне полностью совпадало с намерениями американцев. В Вашингтоне сделали все, чтобы это осталось тайной. Иначе американское общество потребовало бы каких-то действий, а в Вашингтоне не хотели, чтобы локальный конфликт перерос в войну США и СССР. Обе страны тщательно избегали прямого столкновения, но это не всегда удавалось.

9 октября 1950 года без пятнадцати одиннадцать вечера Громыко позвонил американскому послу Кэрку и просил приехать через час. Посол объяснил, что у него грипп и он лежит в постели. Громыко согласился принять советника-посланника Уолворта Барбура. Обсуждалась история с обстрелом советского аэродрома в Приморье американскими самолетами.

Громыко вручил Барбуру ноту советского правительства, в которой говорилось: «8 октября в 16 час. 17 мин. по местному времени два истребителя военно-воздушных сил США типа „Шутинг-Стар“ (F-80) грубо нарушили государственную границу СССР и, подойдя на бреющем полете к советскому аэродрому, расположенному на берегу моря, в районе Сухая Речка в 100 километрах от советско-корейской границы, обстреляли аэродром из пулеметов…»

«Прослушав содержание ноты, – записал Громыко, – Барбур заявил, что он не может ее принять, т. к. с этим вопросом необходимо обращаться в Организацию Объединенных Наций, поскольку в районе Кореи действуют вооруженные силы Объединенных Наций. Я указал на абсолютную необоснованность доводов Барбура. Я подчеркнул, что в ноте советского правительства речь идет о провокационном обстреле советского аэродрома самолетами военно-воздушных сил США, а не какими-то иными самолетами…»

Советник-посланник отказался принять ноту. В министерстве знали, что делать: ее тотчас отвезли в посольство и сдали как почту. 10 октября посольство вернуло ноту в экспедицию МИД. Но советник-посланник Барбур, тем не менее, рекомендовал государственному департаменту провести тщательное расследование. В конце концов в Вашингтоне признали вину и выразили готовность компенсировать нанесенный ущерб.

В письме генеральному секретарю ООН 19 октября 1950 года правительство США признало, что это стало «результатом аэронавигационной ошибки и плохого расчета… Командир данного авиационного соединения смещен и предпринимаются соответствующие меры в целях наложения дисциплинарного взыскания на двух виновных в этом летчиков».

Американский президент надеялся, что война в Корее останется локальным конфликтом. Трумэн отказывался посылать в Корею значительные силы, побаиваясь, что Сталин затеял эту войну как отвлекающий маневр, чтобы оттянуть туда все американские силы и тогда нанести удар в Европе. Страны НАТО тоже боялись, что Соединенные Штаты увязнут в Корее.

28 ноября на заседании Совета национальной безопасности министр обороны Джордж Маршалл твердо сказал: «Большая война с Китаем невозможна. Мы попадем в ловушку, расставленную нам русскими. Это потребует мобилизации всех сил и сделает Европу беззащитной перед советским вторжением. Надо сделать все возможное, чтобы ограничить войну».

Обсуждали возможность срочной эвакуации всех американских войск из Кореи. Маршалл выразил сомнение, что такая операция окажется возможной, если Китай поднимет в воздух свою авиацию.

Трумэн считал, что единственный выход – переговоры о перемирии.

Генерал Макартур, униженный необходимостью отступать, считал иначе. С его точки зрения, большая война уже началась. Дуглас Макартур не понимал, почему при наличии в арсенале такого оружия ему запрещают применить его на поле боя. Он предлагал объявить Китаю войну и сбросить от тридцати до пятидесяти атомных бомб на Маньчжурию и крупные города.

За два дня до Рождества на дороге погиб командующий 8-й армией генерал Уолтон Уолкер: его джип врезался в южнокорейский грузовик. Его сменил прилетевший из Вашингтона генерал Мэтью Риджуэй. Он сумел остановить отступление. Фронт стабилизировался без применения ядерного оружия. Напряжение спало. Как выразился Дин Ачесон, пока генерал Макартур воюет с Вашингтоном, генерал Риджуэй сражается с врагом. В начале 1951 года 8-я армия начала успешное наступление и 12 марта во второй раз отбила Сеул. К концу марта войска вышли к 38-й параллели и остановились.

20 января 1951 года советский посол в Пекине Павел Федорович Юдин докладывал Сталину:

«31 декабря 1950 года во время ужина Мао Цзэдун говорил о войне в Корее, указывал на то, что американцы, к сожалению, не хотят вести больших сражений. Мы, говорил он, надеялись, что американцы будут сражаться за 38-ю параллель, но они оставили ее почти без сопротивления, а теперь поспешно эвакуируют Сеул. Главная наша задача в Корее – как можно больше уничтожить живой силы американцев.

Мы, говорил Мао Цзэдун, не против того, чтобы война в Корее затянулась, т. к. каждый день пребывания американских войск в Корее лихорадит Америку, сеет раздоры внутри правящих кругов американских империалистов и настраивает против правящих кругов общественное мнение…

Он сказал, что на опыте войны в Корее они многому учатся, как надо организовать современную армию и как надо вести войну против современных империалистических армий».

Если бы в тот момент Мао предложил заключить перемирие, ошеломленные американцы ухватились бы за это предложение, и Мао вошел бы в историю как полководец, который нанес поражение Соединенным Штатам. Но Мао, вдохновленный успехами Народно-освободительной армии Китая (НОАК), совершил свою порцию ошибок. Он решил сбросить американцев в море и объединить Корею. Однако американцы уже пришли в себя, а их превосходство в технике и огневой мощи над китайскими ополченцами было очевидным.

Против перемирия твердо возражал Сталин. 7 декабря 1950 года на заседании политбюро были утверждены указания возглавлявшему советскую делегацию в ООН Вышинскому: «Ваше предложение о прекращении военных действий в Корее считаем неправильным в настоящей обстановке, когда американские войска терпят поражение и когда со стороны американцев все чаще выдвигается предложение о прекращении военных действий в Корее, чтобы выиграть время и помешать полному поражению американских войск…»

Началась позиционная война на истощение. Генерал Макартур требовал расширить масштабы войны, нанести удар по Китаю, может быть даже ядерный, чтобы добиться победы в войне. 15 марта 1951 года Макартур нарушил приказ Трумэна и дал интервью, в котором критиковал Вашингтон за то, что 8-ю армию остановили и не дали ей завершить объединение Кореи. 24 марта Макартур, никого не поставив в известность, предъявил Мао Цзэдуну ультиматум, обещав расширить масштабы войны и полностью разгромить китайскую армию. Усилия Трумэна по установлению перемирия пошли прахом.

Президент Трумэн боялся, что удар по Китаю заставит вступить в войну Советский Союз, и не хотел давать Сталину повод. Американский президент думал только об одном: как бы не допустить третьей мировой войны. Президент был возмущен: «Макартур не оставил мне выбора – я не мог больше терпеть его неподчинение».

Рузвельт тоже с опаской относился к Макартуру, но не решился сместить его с должности. Амбициозного генерала побаивались в Вашингтоне. Гарри Трумэн оказался более волевым человеком и уволил генерала. Обращаясь к стране, он сказал: «Вопрос, который мы должны перед собой поставить, звучит так: можно ли сорвать захватнические планы Советского Союза без большой войны? Наша страна и наши союзники в ООН считают, что лучшим средством явится победа в корейской войне. Генерал Макартур с этим не согласен. Поэтому я принял решение отправить генерала в отставку, чтобы больше не было сомнений в целях нашей политики. Мне было непросто принять это решение, потому что генерал Макартур – один из выдающихся наших полководцев. Но мир во всем мире важнее».

Трумэн предполагал, что грянет буря, но и представить себе не мог, что начнется в стране! Для многих американцев Макартур был настоящим героем. Сенатор Никсон потребовал немедленно вернуть генералу его должность. Сенатор Дженнер заявил, что страна «в руках тайной клики, которой руководят русские шпионы». Сенатор Маккарти предположил, что Трумэном управляют «бурбон и бенедиктин». В сенате заговорили об импичменте. Законодательные собрания четырех штатов – Флориды, Мичигана, Иллинойса, Калифорнии – заклеймили решение президента.

5 апреля спикер палаты представителей Джозеф Мартин зачитал письмо от Макартура: «Если мы проиграем войну против коммунизма в Азии, падение Европы неизбежно. Если мы победим, Европа скорее всего избежит войны и сохранит свободу. Вот почему мы должны победить. Ничто не заменит победу».

Генерала Макартура пригласили выступить перед Конгрессом. Он говорил тридцать четыре минуты. Его прерывали аплодисментами тридцать раз. «Когда я вступил в вооруженные силы, – говорил Дуглас Макартур, – это было исполнением всех моих детских мечтаний и надежд. Надежды и мечтания давно развеялись. Но я все еще помню слова одной из самых популярных в военной среде баллад, в которой говорилось: „Старые солдаты не умирают, они просто исчезают“. И как старый солдат из этой баллады, сейчас я завершаю свою военную карьеру и просто исчезаю – старый солдат, который старался исполнять свой долг так, как повелел исполнить его сам господь. Прощайте…»

У многих навернулись слезы на глаза. Это был звездный час Макартура. Его встречали так, как не встречали генерала Дуайта Эйзенхауэра, вернувшегося из поверженной Германии в 1945 году. Но это восторженное отношение довольно быстро сошло на нет, и политиком бывший генерал не стал.

И в Москве, и в Вашингтоне говорили о готовности к миру, но пока что это носило чисто пропагандистский характер. 12 апреля 1951 года заместитель министра иностранных дел Валериан Александрович Зорин отправил Сталину докладную записку:

«Помощник Генерального секретаря ООН, ведающий департаментом информации, обратился к тов. Малику с предложением выступить 28 апреля по радио в предпринятой Секретариатом серии радиопередач на тему „Цена мира“… Содержание выступлений, которые транслируются на 28 языках, участники определяют по своему усмотрению. Длительность выступления – 12 минут. Представители США, Англии, Франции и другие дали согласие выступить.

МИД СССР считает целесообразным дать положительный ответ на предложение Секретариата с тем, однако, чтобы тов. Малик выступил одним из последних, что дало бы нам возможность… реагировать на предыдущие выступления участников радиопередач без того, чтобы предоставить такую возможность представителям других стран».

Разрешение и проект выступления были оформлены постановлением ЦК ВКП(б). Выступление имело одну цель – выразить желание Москвы прекратить войну в Корее. Вот какой текст написали Малику в Москве: «Советские народы верят в то, что в качестве первого шага следовало бы начать переговоры между воюющими сторонами о прекращении огня, о перемирии с взаимным отводом войск от 38-й параллели. Можно ли сделать такой шаг? Я думаю, что можно при искреннем желании положить конец кровопролитным столкновениям в Корее».