Текст книги "Посредник"

Посредник
(повесть)

Тот вечер начался как и все предыдущие, и я думал уже, что он пройдёт так же тихо и скучно, как прошло большинство вечеров после возвращения из армии.

Я лёжа курил на диване и, от нечего делать, перечитывал «Дамское счастье» Золя. Было тихо. Комната была освещена слабым светом торшера и в этом мягком голубом сумраке скрадывались знакомые с детства очертания окружавших меня предметов.

Отложив в сторону книгу, я лёг на спину, бездумно уставившись в полумрак.

Виной ли тому бездумная расслабленность, или никем не тревоживаемая тишина, но мною медленно и неотвратимо овладевало грустное слегка тоскливое настроение.

Так бы, наверное, и прошёл ещё один вечер моей жизни, если бы неожиданно резко не зазвонил телефон, грубо оборвав тонкую паутину моих нестройных мыслей.

Через тридцать минут мы с другом уже входили в кафе, где молодая счастливая супружеская пара справляла своё первое семейное торжество – свадьбу.

Приглашённые стояли и довольно громко переговаривались, разбившись на малые и большие группы. Оркестр наигрывал какую-то современную мелодию. Ударник надрывался изо всех сил, заглушая и оркестр, напоминавший труппу бродячих музыкантов, и говор гостей.

Судя по разнице между длиной хорошо сервированных столов и количеством собравшихся гостей можно было предположить, что подготовительная часть подходит к концу и праздно ожидавшую толпу вот-вот пригласят к столу. Так оно и случилось.

Моей соседкой справа оказалась миловидная девушка, хорошо сложенная и с пышной причёской, неплохо гармонировавшей с её полным красивым лицом.

Что-то было в её внешности такое, что притягивало. Но я усилием воли заставил себя не обращать внимания на уже тлевший и готовый вспыхнуть и разгореться душевный пожар нового увлечения, так как решил в этот вечер ограничиться ролью бесстрастного наблюдателя.

Через некоторое время мы уже разговаривали, как давнишние знакомые, и я с увлечением слушал рассказываемые ею истории, пытаясь отличить правду от преувеличений и вносимых ею в рассказ изменений, так как знал уже, что женщины, в большинстве своём, всегда в душе немного актрисы, и очень часто, без долгих размышлений, придумывают такие удивительные происшествия, что просто диву даёшься и стоишь, пораженный целым каскадом прямо таки фантастических приключений, а ещё больше – изворотливостью женской логики. Заговорившись, мы не сразу заметили, что трапеза прекратилась, и приглашённые закружились в танце. Валя, так звали мою соседку, была приглашена на танец моим товарищем, а я, обведя скучающим взглядом зал, вышел из помещения на улицу и закурил сигарету.

Через некоторое время из дверей стали выходить разгорячённые танцем люди. Ко мне присоединилось несколько курильщиков, и начался разговор о невесте, свадьбе и, как обычно, обо всём понемногу.

Неожиданно раздался женский крик. Мы резко оглянулись. В нескольких шагах от нас стояла группа девушек, а немного поодаль, мужчина высокого роста лет тридцати, ещё в зале обративший на себя моё внимание атлетической фигурой, сжимал свои громадные кулаки стоя над лежащим на земле молодым человеком.

Поднявшись, парень посмотрел на Валю, стоявшую неподвижно рядом, и, повернувшись, медленно растаял в темноте.

Когда все сели за стол, я спросил у Вали, что произошло.

– Не хочу об этом говорить.

– Почему?

– Грустная история.

– И всё-таки, – не сдавался я.

– Это длинно и постороннему не интересно.

– А ты в двух словах.

– В двух словах? – Валя грустно улыбнулась. – Гнусная история.

– Ну, Валя! – Я произнёс это таким капризным тоном, что Валя сдалась.

– Хорошо. В двух словах и без дальнейших расспросов. Договорились?

– Договорились.

– Он хочет быть со мной. А я…я хочу, наконец, быть свободной от всего этого. – И вдруг сменила тон: «Свобода – это самое ценное завоевание революции». Не так ли?

Валя засмеялась и предложила тост за революцию, даровавшую женщинам свободу. Мы выпили. Потом я пил ещё и ещё. Спиртное, как обычно, лишь усилило щемящую скуку, которая, притаившись, только ждала удобного случая, чтобы завладеть своей жертвой. Появилось желание уйти.

Выйдя из зала, я словно переступил порог в другой мир. Было удивительно тихо. Прохладный ночной воздух приятно обдувал лицо.

В темноте я сразу же различил силуэт прижавшегося к дереву человека. Я подумал, что это, вероятней всего, Валин парень. Была такая резкая разница между освещённым шумным залом за моей спиной и фигурой одиноко стоявшего в ожидании человека, что я невольно проникся к нему чувством симпатии. Подойдя к нему, я спросил:

– Ты что, ждёшь кого-то?

– Да. Жду.

– Может, я могу тебе чем-нибудь помочь?

Поколебавшись, он тихо сказал:

– Помочь? Навряд ли… Хотя… Ты ведь сидишь рядом с Валей… Позови её, пожалуйста.

– Попробую. Жди тут.

Я вернулся в зал. Валя танцевала. Было заметно, что многие из присутствующих, особенно молодые парни, не отводили от неё восхищённых глаз. Ею действительно нельзя было не любоваться. Она была не то, что хороша, она была восхитительна в тот вечер. Нам довелось ещё видеться с ней впоследствии, но никогда больше я не видел её такой женственно красивой и обольстительной. Я подошёл к ней, когда закончился танец.

– Тебя ждёт на улице тот парень.

– Видеть его не хочу.

– Не изводи человека. Выйди и скажи ему, что это бессмысленно.

– Уже говорила.

Было видно, что Вале этот разговор неприятен, но я обещал, и поэтому прекратить его не мог.

– Выгони его, в конце концов.

– Он уйдёт и вскоре снова вернётся. – Валя опять грустно улыбнулась. (Ах, как же, чёрт возьми, шла ей эта улыбка!).

– Валя, а почему бы тебе не выслушать его? Может быть, на этот раз он всё же поймёт и отстанет от тебя?

Валя болезненно скривилась, и вдруг, словно решилась на что-то:

– Хорошо. Может быть ты прав. Попробую ещё раз. Вдруг поймёт. Но только, если ты будешь присутствовать при нашем разговоре. Одна я с ним говорить не буду.

– Согласен.

Нельзя назвать разговором те несколько фраз, которыми они обменялись. Тем более нельзя было понять их суть, так как они были продолжением давно начатого выяснения отношений. Незнакомец уговаривал Валю куда-то пойти и спокойно всё обсудить, мол, не бывает безвыходных ситуаций, жизнь есть жизнь, и что бы ни случилось, нужно идти дальше, надо лишь только захотеть понять другого человека. Было видно, что он сильно волнуется. Валя же, напротив, была на удивление безразлична и холодна. Под конец, сказав, что бывают события, которые уже не изменить, повернулась и ушла в зал.

Мы молча курили, когда неожиданно в проёме дверей появилась фигура атлета, и не успел я сказать ни слова, как мой незнакомец скатился кубарем с лестницы, сбитый мастерским ударом в челюсть. Он моментально вскочил на ноги, и весь напрягся, готовый дать отпор обидчику. Но, увидев атлета, сразу сник, и, словно побитая собака, понуро пошёл прочь.

– Я предупреждал тебя: не смей подходить к ней на пушечный выстрел! – крикнул ему в спину атлет.

В зал возвращаться не хотелось. Догнав Владимира, – мы с ним потом познакомились, – я пошёл рядом с ним, стараясь пристроиться к его медленному шагу.

Мы долго шли по пустынным улицам. Я молчал, боясь неосторожным вопросом насторожить его и спугнуть исповедь, готовую сорваться с плотно сжатых губ помимо его воли. Он же шёл молча, думая о чём-то своём. Сейчас невозможно сказать, сколько прошло времени и сколько мы прошли. Тёмная ночь, дурманящий воздух и пустынный город размывали грани реальности. Настал момент, когда тишина стала для него нестерпима, и он заговорил:

– Я вот всё думаю… Ты был посредником во время нашего последнего разговора… Почему именно ты? Да-да, – вдруг с жаром воскликнул он, схватив меня за руку, – вот именно! Ты понимаешь? Это Судьба! Это Судьба избрала тебя посредником! Ты – Посредник! – И вдруг, заглянув мне в глаза, утвердительно спросил: – Ведь ты согласен, что ты – Посредник?

Я… кивнул. С минуту он думал о чём-то своём, потом продолжил:

– Так вот, Посредник. Ты слышал наш последний разговор. Но, не зная того, что предшествовало ему, у тебя может сложиться неверное представление, как о самой истории, так и об её персонажах. И хотя я знаю, что мне сильно не поздоровится, пронюхай об этом ищейки моего начальства, но волею Неба, – он протянул руку к звёздам и посмотрел вверх, – да, волею Неба, ты – Посредник, и должен знать Правду. Только дай мне клятву, что никогда и никому, ни взглядом ни намёком, ни слова ни полслова до тех пор, пока бьётся сердце моё, не расскажешь о том, что сейчас услышишь.

Он испытующе глянул на меня: «Ты даёшь клятву?»

«Конечно. Клянусь. Ведь я – Посредник», – торжественно ответил я, вслух – серьёзно, но почти шутя – в душе, не понимая тогда ещё какой груз и какую ответственность возложили на меня сказанные мною слова, и даже не представляя, какую границу я переступил в этот момент и какие последствия это повлечёт за собой для меня в недалёком будущем, в конечном итоге круто изменив всю мою жизнь.

«О том, что Валя будет на этой свадьбе, я получил информацию… я узнал несколько дней назад. Это был мой последний шанс, моя последняя надежда. Но, увы… Ты представить себе не можешь, Посредник, как мне больно, – он положил руку на грудь и вздохнул. – Я чувствую, что если я не выплесну всё ЭТО наружу, оно взорвётся внутри меня. Всё прошедшее стоит у меня перед глазами таким реальным, таким образным и ярким, все события, мысли и слова я помню с такой точностью, как будто это произошло не годы или месяцы назад, а вчера, сегодня, сейчас… Завтра я улетаю. А там, куда я лечу, мне тем более будет не с кем поделиться своей болью. А, будь – что будет! Слушай, Посредник…

Каждая строительная организация получает десять процентов квартир построенного ею дома для распределения своим работникам.

Поэтому, давным-давно, когда нас с Валей ещё не было на свете, волею судеб вышло так, что в элитный дом, построенный для работников Милиции и Комитета Государственной Безопасности (КГБ), в один подъезд, на одну и ту же лестничную площадку, одновременно въезжали две молодые семьи: моя – семья тогда ещё старшего лейтенанта КГБ, и Валина – семья работника Стройтреста.

Потом появились дети. Мы с Валей родились в одном и том же роддоме, нас водили в один сад, вместе мы ходили на занятия в школу и вдвоём возвращались домой. С малолетства нас все дразнили женихом и невестой. И было за что: мы действительно всё время были вместе. А на дразнилку я и Валя не то, что не обращали внимания, нет, наоборот, – очень гордились этим. Мы с этой мыслью сроднились настолько, что когда пришло время, нам даже не пришлось объясняться в любви: нас давно повенчала молва.

Всё у нас было расписано и запланировано: после школы Валя собиралась поступить в медицинский институт, а я – отдать долг Родине. Пожениться мы решили после моей демобилизации из армии. Я пойду работать, чтобы Валя смогла закончить учёбу. Потом работать будет Валя, а я – учиться.

Как это часто случается с долгосрочными планами, всё рухнуло в одно мгновенье. За неделю до проводов в армию в автомобильной аварии погибла вся Валина семья: родители и младшая сестрёнка.

После похорон родственники решили, что Валя уедет жить в другой город, к сестре её мамы. Но Валя отказалась наотрез: переехав, она не сможет навещать могилы на кладбище! Мои родители поддержали её решение и категорически заявили, что Валя будет жить у нас.

Сразу же возник вопрос: между Валей и нашей семьёй нет никаких родственных отношений. Согласится ли с этим инспектор по опеке? И тогда моя мама неожиданно выпалила, что, казалось бы, лежало на поверхности: «А они распишутся!» Отец сделал всё возможное и невозможное, но в день, когда я уходил на призывной пункт, вместе с родителями меня провожала в армию молодая жена.

Призывной пункт напоминал растревоженный муравейник, но мы с Валей не видели никого. Не обращая внимания на толкотню, мы стояли посреди этой огромной, находящейся в постоянном движении толпы и, держась за руки, смотрели друг на друга. Зная, что мне не доведётся видеть жену долгие дни, месяцы, а может, и годы, я не мог оторвать свой взгляд от её лица, стараясь запечатлеть в памяти и увести с собой её грустную улыбку.

Служить я попал в город Горький. Смешно сказать – попал! В учебку спецназа КГБ отбор проводился через такое мелкое сито, что попасть туда случайно, просто так, не мог бы и комар.

В учебке… В учебке было трудно. Физически. Нагрузки были такие, что порой кости трещали. Нас учили в совершенстве владеть практически всеми видами оружия, водить всё, что ездит, иметь минимальные навыки в управлении тем, что летает и плавает, ориентироваться на местности и оказывать первую медицинскую помощь. А так же уходить от слежки и преследования, пользоваться рацией, сбивать самолёты и вертолёты, маскироваться, всё видеть, слышать и запоминать, выживать в любых условиях и многому, многому другому. Порой утомлённый мозг уже не запоминал такое количество информации. Но больше всего изнуряли изматывающие бесконечные марш-броски с полным комплектом диверсанта.

Да, было трудно. Но было интересно. На моих глазах ребята взрослели, мужали. Вместе с ними крепли и моя уверенность и моё спокойствие. Когда рядом с тобой (как там, в присяге?) «стойко преодолевают все тяготы и лишения воинской службы» такие же ребята, как ты, и ты не то, что веришь – ты убеждён, что любой из них готов в бою жизнь за тебя отдать… Поверь: это – многого стоит!

Отношения с ребятами складывались у меня по-разному. Одно могу сказать твёрдо: врагов у меня не было. В приятельских отношениях был со многими. Но близко сдружился только с двумя.

Сосед по койке, Евгений, или просто Женька, понравился мне сразу. Среднего роста, коренастый, он шутя справлялся со всем, чему нас учили. Женька, бесспорно, был одним из самых лучших. Он мог бы сделать блестящую военную карьеру, если бы меньше любил поговорить.

Инструктора его за это недолюбливали: мешал проводить занятия. Но ребята на него не злились. Ведь сколько раз бывало после многокилометрового марш-броска, когда ни у кого не было сил не то, что говорить – дышать, Женька одной фразой, а порой – словом, мог заставить хохотать весь взвод.

У него было слабое сухожилие на лодыжке, и иногда, во время таких забегов с полной нагрузкой, случались растяжения. Женька не мог бежать. Делать нечего: раненых не бросают! Его привязывали к носилкам и, по очереди меняясь на ручках, бежали с ним дальше.

Однажды, Женька умудрился ляпнуть что-то такое, что ребята, рассмеявшись, уронили носилки. Всё бы ничего, да снизу подвернулся булыжник. Пришлось Женьке долго валяться в санчасти. Но даже это не послужило ему уроком.

Кто действительно был в роте всеобщим любимцем, так это Александр. Саня, или Санёк, как его обычно все называли.

Нет, по боевой подготовке, да и по большинству остальных показателей, он был так себе, середнячком. Из всех инструкторов восторгался им, разве что только наш «сапёр-минёр» Геннадий Семёнович.

Но была в нём одна особенность. Почему-то так всегда получалось, что если кто-нибудь из ребят нуждался в помощи, именно он, тихий спокойный Саня, оказывался рядом. Его даже не надо было просить – он предлагал помощь сам. Всем и всегда. А как он играл на гитаре! А как пел! Слушая его песни о любви, я всегда вспоминал Валю. Г-споди! Как мне тогда её не хватало!

Кстати, знаешь, что нас с Саней сблизило? На весь наш взвод только мы двое были женаты. Только мы, двое, понимали, каково это находится так далеко, бесконечно далеко, от второй половинки своего сердца, своей души.

Вскоре у меня не было во всей учебке друга более близкого, чем Саня.

У нас не было секретов друг от друга. Мы читали вместе письма из дома, делились заветными мечтами. Вместе со мной он переживал, как Валя справится со свалившимся на неё горем: смертью семьи. И хотя она писала в письмах, что мои родители, особенно отец, очень о ней заботятся, всё равно, на душе было неспокойно.

У него тоже было не всё слава Б-гу. Уходя в армию, он оставил дома беременную жену. В отличие от моей Вали, его Катюша осталась в квартире сама. Случись что, некому даже стакан воды подать. А она у него такая слабенькая. Было о чём переживать.

Я думаю, только благодаря тому, что рядом со мной был Саня, я смог выдержать всё и пройти учебку до конца. Видит Б-г, сколько раз я был на грани того, чтобы написать рапорт с просьбой об отчислении из учебки спецназа КГБ! Наша учебка – элитная. Силой в ней никого не держат. Если это тебе не по силам, или просто не по душе – уходи! Тебя найдут куда перевести. Но рядом со мной был Санёк. И это только его заслуга, что я осилил.

И вот, наконец, учебка позади. Всех ребят волновало только одно: куда теперь? Но вопрос был чисто риторический: те, кто мог ответить – сами ничего не знали, а офицеров спрашивать бесполезно – правду всё равно не скажут. Не имеют права.

Терпение у ребят было на пределе. Мы ждали отъезда в любую минуту. Но всё равно, когда случилось – случилось внезапно. Вдруг, среди ночи – тревога, военный аэродром, и с рёвом промчавшийся по бетонной полосе самолёт взлётел и растворился в ночном небе.

Надрывно гудя моторами, самолёт поднимался всё выше и выше. От резкой смены давления с непривычки покалывало в ушах, но никто не обращал на это внимания. Ребята прилипли к иллюминаторам: многие были из российской глубинки и в самолёте летели впервые. Они были потрясены завораживающей магией ночных огней. Вокруг непроглядный мрак, лишь далеко внизу, на земле, появлялись из-за невидимого горизонта и, медленно уплывая назад, таяли вдали мириады огней. Это светились ночные города, посёлки, деревни.

По невидимым дорогам передвигались десятки светлячков – свет фар двигающихся машин-невидимок. Такой красоты они ещё не видели. Ночные облака плотной массой надвигались на набирающий высоту самолёт и вот, наконец, поглотили его. За стёклами иллюминаторов была сплошная тёмная масса. Смотреть стало не на что. Куда мы летели? Ребята могли только гадать. Они наперебой предполагали самые различные варианты, но реальность превзошла все самые смелые фантазии.

Рано утром самолёт совершил посадку на каком-то военном аэродроме.

Нас вывели, построили. Мы с интересом разглядывали непривычный для русского глаза ландшафт: пальмы, песчаные барханы. Самолёты стояли наши, МиГи и Су-7, но часовые возле них не вызывали никаких сомнений: Египет.

В крытых тентом грузовиках отвезли в тренировочный лагерь. И снова, как в учебке: занятия, тренировки, полигон. Осваивали необходимый минимальный набор слов арабского, иврита. Для нас было большим откровением, что в Египте, оказывается, можно прекрасно обходиться английским. Теперь мы поняли, почему у нас в учебке английский язык считался одним из профилирующих предметов.

Почти все стали отращивать усы, бороды. Чтобы не отличаться от местного населения. Как ни странно, начальство не возражало. Дома, в учебке, за это бы голову сняли, а здесь…Здесь многое было не так, как дома. И в первую очередь, здесь к нам иначе относились. Советские военнослужащие находились в Египте на каком-то особом, привилегированном положении. Нет, я не говорю об официальном статусе: официально они ничем не отличались от египетских военных. Но в повседневной жизни это ощущалось во всём: в обслуживании, в разговоре. Особенно это чувствовалось в увольнении: перед ними заискивали. И, чёрт возьми, это нравилось! По отношению к местным, независимо от ранга собеседника, появилось пренебрежение, высокомерие. Это не могло не сказаться на дисциплине. В Москве, конечно же, знали о некоторой расхлябанности контингента советских «инструкторов» в Египте, но закрывали на это глаза: на войне – как на войне…

Однажды Женька спросил на занятиях инструктора:

– Я вчера во время увольнения зашёл в бар. Там сидело несколько египтян. Один из них, – тот, что всё время скалил зубы, как лошадь Пржевальского, – подошёл ко мне и на ужасном английском что-то спросил о каком-то радаре. Я мало что понял из его болтовни, и поэтому промолчал. О каком радаре этот придурок говорил?

– Наше появление в Египте и есть, в какой-то мере, следствие этой истории, – ответил инструктор, – Чтобы вам стало понятно, я должен вернуться на какое-то время в прошлое. Вам, как спецназовцам, будет полезно хоть немного ознакомиться с тем, как израильтяне проводят операции в тылу противника. В учебке к этой теме ваши инструктора даже близко боялись подойти, чтобы вы, не дай Б-г, не догадались, куда вас отправят. Хотя с профессиональной точки зрения поговорить, конечно же, было о чём. Итак, начнём.

На предыдущей стадии войны на истощение, израильтяне совершили множество глубоких рейдов на территорию Верхнего Египта. Хочу остановить ваше внимание на двух из них. Я прочту краткий обзорный перевод на русский язык материала из израильских газет. (Инструктор достал из папки, лежащей на столе, несколько отпечатанных листов).

«На рассвете девятого сентября 1969 года, израильский отряд особого назначения, включавший бронетанковый батальон, пересёк Суэцкий залив на десантных баржах. Египетские части, встречавшиеся с этим израильским отрядом, не обращали на него внимания, так как не ожидали увидеть танки израильтян на этой стороне залива.

Главная цель – военный лагерь Рос-Абу-Дарадж. Во время атаки на лагерь, отряду оказала помощь авиация. Захватив лагерь, израильтяне уничтожили все его военные объекты, в том числе главный объект: радарную башню. Потом отряд двинулся на юг на Рас-Заафрани, где так же уничтожил радарные установки. Здесь израильтяне погрузились на десантные баржи и без потерь вернулись на свои базы в Синае.

В течении десяти с лишним часов израильтяне беспрепятственно действовали на египетской территории, пройдя тридцать миль. Узнав об этой операции, Насер перенёс сердечный приступ».

Второй рейд, о котором я вам прочту, был ещё более из ряда вон выходящим. Слушайте…

«Ещё одну славную страницу в историю войны на истощение вписала израильская армия. (Ну, это как раз можно было и не переводить!)

Отряд специального назначения пересёк Суэцкий залив, высадился на египетском берегу и добрался до радарной станции у Рас-Араб на вертолётах. В это время израильская авиация наносила бомбовые удары в окрестностях, отвлекая внимание от истинной цели операции.

Гарнизон, не ожидавший увидеть у себя под носом израильский отряд, серьёзного сопротивления не оказал. Израильтяне в считанные минуты вытащили наполовину врытые в землю вагончики с радарным оборудованием и, прикрепив их к вертолетам тросами, очень скоро оказались на восточном берегу Суэцкого залива. Общий вес вывезенного оборудования составил семь тонн.

Впервые израильские военные смогли во всех подробностях рассмотреть новейшую советскую радарную установку. Изучение последнего типа советского радара даст возможность Израилю и другим западным странам создать более эффективную систему «электронной войны» и «электронной обороны». Как вам это нравится? – спросил инструктор, отложив перевод в сторону.

– Благодаря подобным операциям, израильтянам удалось почти полностью разрушить египетскую систему ПВО. Они получили возможность бомбить практически любые объекты на территории Египта.

Египтяне, видя своё бессилие что-либо предпринять, обратились за помощью к Советскому Союзу. И уже в начале февраля 1970 года в Египет были направлены 1500 советских военных специалистов, которые должны были восстановить систему ПВО. С тех пор контингент советских солдат и офицеров, расквартированных в Египте, постоянно увеличивается. В их число входит и наше спецподразделение.

Хотя, я думаю, вы понимаете, что прилетели сюда не для укрепления египетской ПВО, а чтобы, по возможности, наносить чувствительные удары в тылу противника. Вы здесь для того, чтобы сбить с врага спесь!»

«Собьём! – раздались голоса, – Пусть только пошлют на задание! Мы – не арабы! Мы им покажем!»

Но время шло, а наша служба всё так же шла по замкнутому кругу: занятия, тренировки, полигон… И тут подвернулся случай: египетская разведка обнаружила за линией противостояния, в Синае, большой склад боеприпасов. А вскоре советские спутники сфотографировали ещё один достойный внимания объект: в глубине Синайского полуострова, восточнее Эль-Ариш, – огромные склады горючего в цистернах. На фотографиях чётко просматривались сотни цистерн. Выбор остановили на складах с горючим: они были намного ближе к побережью Средиземного моря, что сильно облегчало проникновение на израильскую территорию.

Для проведения операции по уничтожению складов с горючим была снаряжена группа из пяти арабов-взрывников. Осуществлять прикрытие должны были пятеро наших спецназовцев.

Уровень профессиональной подготовки у всех ребят был почти одинаков, поэтому, при выборе состава группы, немаловажное значение стали иметь личные взаимоотношения: по требованию Москвы время на подготовку отводилось минимальное и «притирать» характеры было некогда.

Зная о нашей дружбе, ротный остановил свой выбор на Жене, Сане и мне. Четвёртым к нам добавили спокойного и рассудительного сибиряка Андрея. Командиром группы был назначен Сергей, которого представили, как офицера КГБ, уже имеющего опыт проведения подобного рода заданий. На период подготовки группу перевели в лагерь под Порт-Саидом, окрестности которого наиболее соответствовали местности предстоящей операции.

Занятия чередовались тренировками, тренировки – занятиями.

Десятки раз прорабатывались всевозможные варианты каждого этапа операции, моделировались и изучались сотни случаев нештатных ситуаций. Предусматривалось всё, что только можно было предусмотреть, и то, что предусмотреть даже в принципе было невозможно. Инструктировать группу прислали из Союза профессионалов высочайшего класса. Арабы-взрывники тренировались отдельно. Это вызывало у ребят некоторое недоумение: откуда взяться слаженности, если идём – вместе, а тренируемся – врозь?

В последний день подготовки Андрей задал этот вопрос инструктору.

«Пусть это вас не волнует. Хотя… – инструктор помолчал, словно что-то взвешивая, – Хорошо. Чтобы не было домыслов, давайте сейчас поговорим обо всём, ничего не скрывая. Освежим коротко в памяти всю операцию, более подробно освещая моменты, которые раньше оставались в тени. Всё равно перед отправкой вам сообщили бы об этом. Итак…

Экипировка: форма одежды – израильская.

Вооружение: короткоствольные УЗИ, ножи, лимонки, мины с дистанционным управлением, запасные обоймы. Всё – израильского производства.

Радиосвязь: отсутствует. Почему? Объясняю. В такой операции, как эта, трудно что-либо гарантировать, но на две ситуации я могу выдать вам гарантийный сертификат:

Первое. Если что-то пойдёт не так, и вы попадёте в переплёт, то рассчитывать можете только на самих себя.

Второе. Если что-то пойдёт не так, и вам придётся сдаваться в плен, то у вас есть только два решения: погибнуть с честью в бою, либо сказать, что вы – китайцы. Вы спросите, почему китайцы? Объясняю: Китай, если вы, сидя в израильской тюрьме, годами будете твердить одно и тоже, возможно вас признает, в конце концов. Москва же – никогда!

Проникновение: со стороны Средиземного моря.

Средства доставки: подводная лодка, две резиновые десантные лодки.

Задача: довести взрывников под покровом ночи без потерь до ограждения склада. Потом вернуться на берег, одну лодку утопить в прибрежных водах, на второй уйти в нейтральные воды, где вас будет ждать корабль.

– Если мы утопим вторую лодку, как вернутся взрывники? – задал вопрос Женька.

– Им лодка не нужна – они смертники.

– Смертники?! А почему – смертники? Разве нельзя взорвать – и успеть скрыться? – не отставал Женька.

– Нет, нельзя. На фотографиях, сделанных спутником, отчётливо просматриваются сотни цистерн. Это, по всей видимости, несколько складов ГСМ (Горюче Смазочных Материалов), расположенных на одной территории с целью облегчения доставки нефтепродуктов и охраны складов.

Если удастся взорвать только одну…хотя нет: последствия взрыва одной цистерны ещё можно, при определённых обстоятельствах локализовать, в зависимости от направления и скорости ветра, уклона местности и других факторов. Но если взорвать несколько цистерн, да ещё в разброс – цепная реакция обеспечена. Скрыться, находясь в середине такого огромного огненного смерча – нереально.

А что такое взрыв с последующим пожаром сотен цистерн горючего? Да ещё если учесть, что склады стоят на каменистой местности, а внизу по склону – арабская деревня? Правильно: экологическая катастрофа! Потеря такого количества ГСМ – несомненно, большой экономический урон. Но истинная цель этой операции – в другом. Мы рассчитываем, что экологическая катастрофа затронет не только близлежащие к складам районы, но и отразится, в большей или меньшей степени, на всём регионе.

С нашей подачи, СМИ (Средства Массовой Информации), моментально раструбят по всему миру информацию о том, что причина взрыва складов ГСМ – халатность. Израильтяне захватили такую огромную территорию, что просто уже не в состоянии контролировать происходящее на ней и поддерживать хоть какой-нибудь порядок. Гибель арабской деревни, пусть даже частичная, окончательно ослабит в ООН позиции поддерживающих Израиль стран, включая их главного стратегического союзника – США.

Это в свою очередь даст возможность нашим дипломатам в категорической форме требовать экстренного созыва Генеральной Ассамблеи ООН по такому вопиющему факту – гибели целой деревни, с целью осуждения Израиля, как агрессора, и принятия резолюции, обязывающей Израиль к полному и безоговорочному отводу своих войск со всех оккупированных территорий.

Большинство в ООН, благодаря блоку СЭВ, странам третьего мира и голосам арабских государств – у нас в кармане. ООН молчать не будет и возложит всю ответственность на израильского агрессора. Кроме того, ликвидация последствий самой экологической катастрофы займёт очень много времени и потребует от Израиля привлечения огромных финансовых средств, что не может не привести к сокращению финансирования военной компании.

Я разъяснил это так подробно, чтобы каждому стало предельно ясно, как важна порученная вам операция и какое огромное влияние, в случае её успешной реализации, она может оказать на всю мировую политику.

Думаю, теперь вы и сами понимаете, насколько высоко наверх уходит вся информация о подготовке и проведении порученного вам задания.

Можете не сомневаться: если операция не сорвётся, – то перед каждым из вас откроется возможность сделать такую блестящую военную карьеру, о которой можно только мечтать! Поверьте, любой спецназовец хотел бы оказаться на вашем месте. Участвовать в этой операции – огромная честь!