Текст книги "Посредник"

Но когда мне трижды не открыли на звонок, у меня появились сомнения, стоило ли устраивать этот сюрприз: вот, приехал, а дома – никого.

Делать нечего – предстояло томительное ожидание на скамейке у подъезда. Перед тем, как спуститься вниз, я, по старой привычке, дёрнул ручку двери. И дверь открылась. Ничего не понимая, сделал шаг внутрь…

На меня с восторженным визгом налетела моя Валюта и сразу затащила в комнату. А там… Там, вокруг накрытого стола, в ожидании сидели мои родители, родственники, папины сослуживцы. Все сразу же поднялись со своих мест, окружили меня. Родители и родственники целовали, обнимали. Сослуживцы отца, (я их всех знал наперечёт), по очереди жали руку, при этом сдержанно похлопывая меня по плечу:

– Молодец! Герой! Отец может тобой гордиться!

Когда буря, вызванная моим появлением, улеглась, все вновь сели к столу, но застолье не начинали: ждали Валиного двоюродного брата – сына той самой тёти, желавшей забрать Валю после гибели семьи.

– Брат уже звонил с вокзала, а оттуда всего десять минут ходьбы. Он придёт с минуты на минуту!

– сообщила мне сияющая от радости Валя.

– Ну, так расскажи пока, как тебе там, в Египте, служится, – предложил один из сослуживцев отца.

– А откуда Вы знаете, где я прохожу службу? – спросил я удивлённо, так как точно помнил, что не писал об этом в письмах. – И кстати! Что это вы здесь сегодня делаете? Вы что, знали, что я приеду?

Отец с сослуживцами рассмеялись:

– Ты что, забыл, где мы работаем?

А рыжий курносый майор, которого я не знал, – видать из новых, – улыбаясь во весь рот, сказал:

– Эх, парень! Если бы, идя с вокзала домой, ты вдруг забыл дорогу и свернул куда-нибудь не туда, то к тебе сразу подошли бы люди в штатском и исправили ошибку.

– Зачем?!

– Что значит – «зачем»?! – картинно спросил он.

– Приезд в отпуск такого героя – событие неординарное! Ты же понимаешь, что мы не могли пустить его на самотёк. Ты был на «контроле» с момента твоей посадки на корабль. Ну, не томи, рассказывай!

– Нет, не надо! Дождёмся брата. Ему это тоже будет очень интересно послушать, – попросила Валя.

Раздался звонок. Валя побежала открывать дверь и тут же вернулась:

– Это он, Семён!

Семён вошёл и сразу привлёк к себе восхищённые взгляды. И не удивительно: Семён – неоднократный призёр соревнований по культуризму.

Поздоровавшись со всеми, Семён поздравил меня с приездом. Протянув ему руку, я в очередной раз почувствовал себя неуютно, испытав это неприятное ощущение, когда твою ладонь сжимают, словно в огромных тисках. Он был немного не в себе, но я как-то не придал этому значения. Мне, если честно, просто было не до него. Я никак не мог осознать, что я – дома. Я – дома! Неужели это происходит со мной?! Может быть, я сплю в казарме на своей койке, и это всё мне снится? Если это сон – то как же он прекрасен! Я упивался этим: Я – ДОМА!

Но Валю состояние Семёна обеспокоило:

– Что-то не так? У вас дома всё в порядке? – тихо спросила она, не желая привлечь внимания окружающих.

– В порядке. Потом поговорим.

– Ну, с приездом! – тепло сказал отец, и первая пробка шампанского ударила в потолок.

Разлили по бокалам. Выпили. Не хочу сказать, что в Египте нас плохо кормили, но к маминым закускам я всегда был неравнодушен. По тому, с каким аппетитом ели все присутствующие, было видно, что еда пришлась по вкусу и гостям. Снова выпили. Когда трапеза закончилась, отец сказал:

– Давай, сынок, рассказывай.

– Так много есть чего рассказать, что я даже не знаю… Ведь почти всё – секретная информация! Я не имею права!

– Секретная информация?! От нас?! Ты считаешь, что у нас нет допуска к вашим секретам?! Ну, ладно! Раз так – мы тебе поможем. Задаю три вопроса: Как тебе служилось в Египте? За что получил две медали и отпуск домой? За что без экзаменов зачислен в офицерское училище КГБ?

– И пусть расскажет, как предотвратил ввоз в страну огнестрельного оружия: преступник даже не успел выйти за пределы порта! – блеснул своей осведомлённостью майор.

– Так вы же всё знаете! Так не честно! – расстроился я.

– Э, нет! Всё – да не всё. Мы знаем только то…что мы знаем. А ты расскажи подробно. В деталях. Красочно. Чтобы каждый почувствовал себя участником событий, – сказал седовласый Василий Дмитриевич, давнишний папин друг.

И я рассказал. На одном дыхании. Всё, как было. Без утайки. Как сейчас тебе, Посреднику. Все присутствующие слушали, как завороженные. Сослуживцы отца – с одобрением, без вопросов, как и подобает профессионалам, улавливающим все нюансы операции, отец, – с гордостью: вот какого героя воспитал, а Валя просто не отводила от меня восторженных глаз и улыбалась: вот он – я, её муж, рядом с ней. На целых десять дней!

Когда мой рассказ дошёл до момента, где я в упор расстрелял двух израильтян в «Скорой помощи», Семён резко вскочил. Стул, жалобно скрипнув, отлетел в сторону. Наклонившись над оторопевшей Валей, он грозно навис надо мной, сжимая свои огромные кулаки.

– Сволочь! Ты… Ты знаешь, что ты наделал?! Ты убил… – от нервного напряжения он стал заикаться.

– Мразь! Ты знаешь, ЧТО ты сделал, гад?! Ты убил… Ты… – и вдруг, сунув руку в карман, выхватил сложенный вчетверо бумажный лист и, скомкав его одним движением кисти, швырнул мне в лицо. «Читай письмо, тварь!» – прохрипел он и вышел на балкон.

Все молчали, поражённые его поступком.

– Что бы там ни было написано, всё равно это не повод так оскорблять хозяина в его же квартире! – нарушил молчание майор.

– Можно? – глядя на покрасневшего от стыда отца, спросил Василий Дмитриевич, протянув руку к письму. Отец молча кивнул.

Взяв письмо, Василий Дмитриевич неторопливо расправил его на скатерти, потом, обстоятельно рассмотрев со всех сторон, начал читать:

– Уважаемая Госпожа!

Беспокоит Вас заведующая Израильским интернатом для детей-сирот, чьи родители погибли в террористических актах. – Сделав паузу, Василий Дмитриевич многозначительно оглядел сослуживцев и продолжил: – Немногим более месяца назад, в наш интернат поступила девочка Сара. Состояние девочки вызывает у нас большую тревогу.

Она замкнута в себе, на вопросы отвечает неохотно и односложно (да, нет). Ребёнок ни с кем не общается, на попытки психологов установить с ней контакт реагирует негативно. Полностью отсутствует аппетит. Часто плачет, особенно по ночам. В состоянии депрессии ребёнок находится с момента гибели матери.

Её мама, Ваша родная сестра, была зверски убита террористом во время захвата машины «Скорой помощи», при попытке взорвать склады горючего в районе Эль-Ариш.

Из личного дела девочки видно, что в Израиле у неё родственников нет (отец умер в Советском Союзе ещё до рождения Сары). На наш запрос Министерство Внутренних Дел Израиля дало адреса близких родственников девочки – двух родных сестёр её покойной матери (Да будет благословенна её память!).

Мы отправили письмо на имя сестры, проживающей в городе, где прежде жила семья Сары, но письмо вернулось в Израиль с пометкой «Адресат выбыл». У нас остался последний шанс – это Вы, её родная тётя.

Если Вам не безразлична судьба Сары – пожалуйста, отзовитесь!

При Вашем согласии, государство Израиль выдаст Вам гостевую визу сроком до шести месяцев и гарантирует оплату всех расходов по данной поездке: дорожные расходы, расходы на питание и проживание, а так же деньги на карманные расходы на весь период Вашего пребывания в стране.

У нас уже были аналогичные случаи и мы знаем, что с Вашим появлением Сара, вероятней всего, выйдет из состояния депрессии.

Принимая решение, помните: ближе Вас у девочки никого нет!

Не бросайте Сару в такой трудный для неё час!

Не отказывайтесь от неё!

С уважением…

После короткой паузы Василий Дмитриевич задумчиво добавил:

– А подпись то – неразборчива!

В комнате стояла гнетущая тишина. Скрипнула балконная дверь. Семён подошёл к Василию Дмитриевичу. Молча забрал письмо. Складывая лист, посмотрел на меня с ненавистью и процедил:

– Теперь посмотри своей жене в глаза, герой, и скажи: «Эти медали, любовь моя, я получил за то, что зверски убил твою родную тётю!»

Плюнул в лицо и ушёл.

У Вали, так и не понявшей толком ни причины скандала, устроенного Семёном, ни сути письма из Израиля, ни тем более то, каким образом оно – это письмо, связано с ней, Валей, при последних словах Семёна, словно пелена с глаз упала. Она побелела, как мел, и крикнув: «Семён, постой!» – выскочила в открытую дверь.

Я взял со стола накрахмаленную салфетку, вытер лицо. Приходя в себя, медленно оглядел сидящих, но не встретил ни одного сочувствующего взгляда. Нет, они не осуждали моих поступков. Вовсе нет! Здесь было всё в порядке. Их всех ошарашило другое. На их изумлённых физиономиях можно было прочесть то, что пока ещё не выговорили плотно сжатые губы: «Так твоя жена – ЕВРЕЙКА?! Ну-и-ну!»

Только Василий Дмитриевич, старый конспиратор, сидел с непроницаемым лицом, катая шарики из хлебного мякиша, что делал лишь в минуты крайней озабоченности, и изредка кидал косые взгляды на отца. Отец же сидел пунцовый, как рак.

Вдруг меня словно ударило током: «Где Валя?». Я выбежал на улицу. Никого! Наугад побежал в сторону автовокзала. Трижды пробежал по залам. Спросил у постового. Нет, всё напрасно!

Больше искать было негде, но и домой возвращаться не хотелось.

Я сел на скамью в зале ожидания и задумался: «Ну, пусть хоть кто-нибудь объяснит мне теперь, как могло так случиться, что из четырёх с лишним миллиардов живущих на Земле людей, я умудрился пристрелить именно тётку своей жены?! Г-споди! Ну почему?! Как там, в Египте, называли меня ребята перед отпуском? Ах, да! Счастливчик! Вот уж действительно – счастливчик!»

Когда я, наконец, вернулся домой, дверь снова оказалась не заперта, но на этот раз в квартире не было ни души. Заглянула соседка сверху и участливо сообщила, что с отцом случился удар и его забрала «Скорая». Мама поехала вместе с ним в больницу.

Умер отец на второй день, так и не приходя в сознание. Я его понимал: он, кэгэбист с таким огромным стажем не смог пережить того факта, что за все эти годы не сумел распознать у себя под носом потенциальных агентов сионистского врага. Мало этого, так ещё сам горячо настаивал и таки настоял на том, чтобы я привёл эту жидовку в его дом! Какой позор перед сослуживцами! Так испачкать свою служебную биографию!

Хоронили его, как принято, на третий день. С почестями, соответствующими его званию. На похоронах отца собрался весь КГБ. Да им и ходить далеко не пришлось: почти все жили в нашем доме и прекрасно меня знали. Но ни во время похорон, ни после, никто из них так и не подошёл ко мне выразить своё соболезнование – боялись скомпрометироваться, потерять свою кристальную чистоту. Я теперь был для них как прокажённый.

Мама, по крайней мере, в эти дни, тоже не простила мне случившегося.

Сразу после похорон уехала к своему брату в деревню, перед отъездом бросив на прощанье в мою сторону: «Будет лучше, если на девять дней тебя уже здесь не будет».

Ну что ж, не будет – так не будет! Я плюнул на всё, напился до чёртиков и лёг спать. Утром выпил и снова лёг. Проснулся после обеда от сильного чувства голода. Поел. Благо после незаконченной вечеринки холодильник был набит битком. И пошёл в город искать Валю.

Что случилось – то случилось. Прошлого не исправить. Но ведь я не делал этого намеренно! Но ведь я НЕ ЗНАЛ, что это её тётя!!!

Предстоял долгий трудный разговор, и я надеялся, что Валя, как бы ей это не было тяжело, поймёт меня, в конце концов. Поймёт… и простит.

Ведь мы же с детства любим друг друга!

День за днём я проводил в городе, но поиски не давали результата.

Я вычислил её на этой свадьбе. Валя не могла её пропустить: выходила замуж одна из её подруг.

Дождался, когда она выйдет на улицу, заговорил. Мне даже показалось, что она… Но тут подошёл Семён и показал, какой он сильный… Глупец! Нас на тренировках натаскали так, что любой спецназовец КГБ без труда справится с тремя-четырьмя такими, как Семён. Но если бы я тронул его хоть пальцем, то сжёг бы последний мост между мной и Валей.

Второй шанс поговорить с Валей дал мне ты – Посредник. Ты появился как перст Б-жий! Увы, опять всё сорвалось. Но не всегда же, в конце концов, он будет рядом с ней! На третий раз, я уверен, у нас разговор получится, она поймёт меня, и всё будет хорошо. Жаль только, что утром мне улетать в училище. Ничего, я так просто от своего счастья не откажусь! Моё время ещё придёт!»

Закончился Час Быка. Звёзды, так удивительно ярко горевшие в эту безлунную ночь – казалось, лишь протяни руку, и притронешься – начали отдаляться, блекнуть. Над городом вставал рассвет. Под утро стало немного прохладней. Подул свежий ветерок. Владимир, одетый в летнюю рубашку с короткими рукавами, слегка поёжился. Мы молча прошли ещё немного, после чего он остановился возле высотного дома.

– Ну, всё. Вот я и пришёл. Пора собирать вещи и в аэропорт. Через пару часов придёт мама. Нужно уйти до её прихода. Не хочу напрягать отношения. Ей и без меня достанется: сегодня девять дней отцу. Да, весёленький отпуск я провёл! – И вдруг напомнил:

– Смотри – ты поклялся! Пока я жив – ни слова, ни полслова… Помни. Я никогда не забуду тебя. Думаю, что и ты не раз ещё вспомнишь и меня, и эту летнюю ночь… Прощай, Посредник!

Чтобы не пожимать его руки, я сунул свои в карманы: «Прощай!» – и, повернувшись, пошёл прочь.

Г-споди! Сколько раз той ночью, пока Владимир рассказывал мне свою историю, я хотел прервать его и высказать прямо в лицо всё, что думаю о нём! Сколько раз! Но я этого так и не сделал.

Почему? Думаю, что на этот вопрос я не смог бы, наверное, ответить даже той ночью, тем более теперь, когда прошло так много времени.

Возможно потому, что с самого начала, ещё на свадьбе, решил ограничиться ролью бесстрастного наблюдателя?

Или потому, что в таком случае я так никогда и не узнал бы конца всей этой истории?

А может быть потому, что, почти шутя согласившись в начале вечера на роль Посредника, я потом настолько вжился в этот образ, что действительно был почти уверен, что я – Посредник?!

Ведь если это не так, то почему тогда именно я оказался в ту ночь на перекрёстке их судеб? Почему именно Я?! Почему?!

Я много раз вспоминал впоследствии события той мистической ночи, задавая себе этот вопрос. Но так и не нашёл ответа.

Шло время. Вместе с ним таяли в прошлом события той ночи.

Я вспоминал о ней всё реже и реже, и она, эта ночь, уже начала казаться мне чем-то нереальным, надуманным. Но совсем забыть я её не мог.

Не забыл эту ночь и Владимир. В офицерском училище он постоянно вспоминал о Вале и их последней встрече. То, что она не захотела той ночью выслушать и простить, угнетало его. Владимир сидел на занятиях, а мысли его в это время были с ней, Валей. В сотый, тысячный раз он мысленно объяснял ей, почему так всё сложилось, доказывал свою правоту. Это стало у него не проходящей навязчивой идеей. Из каждого увольнения он возвращался пьяный. Когда его перестали отпускать в увольнения – убегал без разрешения.

Однажды, самовольно покинув расположение училища, Владимир отправился в ресторан. Сев на свободный стул у стойки бара, он за короткое время выпил столько, что бармен отказался ему наливать.

– Что, жалко? Для меня – жалко?! Да у меня две медали!.. Ладно! Не наливай! Не надо! – Пьяно заорал он, и наотмашь ударил по стойке бара рукой. Его стакан отлетел в сторону, опрокинув ещё чьи-то два стакана, и упал на пол, разбившись вдребезги. Облитые выпивкой клиенты шарахнулись в сторону.

– Что, не нравится?! Да кто вы такие?! Что вы понимаете?! Что вы знаете?! – продолжал он свои разглагольствования. – Вот Посредник – тот знает всё! Но ничего никому не расскажет. Ни-че-го! До поры-до времени. Он расскажет только тогда, когда придёт час «X», и тому, – при этом он многозначительно поднял указательный палец вверх, – кому надо! А вы, – он обвёл пальцем зал, – никогда ничего не узнаете. Потому что это – Го-су-дар-ствен-ная тайна!

Кто-то позвонил в комендатуру. Появился патруль. В обычном составе – офицер и двое сопровождающих. Попросили предъявить увольнительную. Не оказалось. Проследовать в комендатуру отказался. Пришлось применить силу. Дело привычное… Результат оказался плачевным: перелом бедра, два перелома кисти, открытый перелом предплечья и перелом челюсти в двух местах. Последнее – у офицера.

Подоспело подкрепление, и Владимира всё-таки скрутили.

Учитывая его прежние заслуги, а может, заслуги покойного отца, тяжёлых последствий для Владимира эта драка не повлекла. Отсидел своё на гауптвахте. Да и то, не на гарнизонной, где порядки были намного жёстче, а на гауптвахте своего училища. Но, вероятней всего, произошло это потому, что в КГБ не принято было отдавать «своих» в чужие руки. Вопрос престижа.

Только вышел – начали таскать в Особый отдел. Начались допросы, посыпались вопросы: «Чей псевдоним «Посредник»? Его приметы? На какое государство работает? Какая государственная тайна этому самому «Посреднику» известна? Кому он должен передать информацию? Когда и где назначена следующая встреча?»

Владимир открещивался, как мог: мол, не помню, пьян был в стельку. Мало ли что спьяну ляпнешь, лишь бы получить сто грамм водки? А следователь ему в ответ:

– Ты тут нам песни не пой: пья-я-ный был…Пья-ный-пьяный, а костей наломал, как дров!

Но Владимир твёрдо стоял на своём:

– Глупости всё это. Спьяну ляпнул! – и от него до поры до времени отстали, поняв, что без улик давить на него бесполезно.

Хоть и свой он был «в доску», – а дело не закрыли. В Особом отделе ведь тоже не дураки сидят, и хлеб свой даром не едят: вычислили, что «сломался» то он дома, в отпуске. Значит, там и прошла вербовка. Вот там и надо искать этого «Посредника»!

И отправили «дело» Владимира спецпочтой в КГБ нашего города.

Для проверки и дальнейшего расследования.

Задумавшись, я медленно шёл по тротуару и лишь только тогда, когда сидевший на заднем сиденье человек окликнул меня, обратил внимание на медленно ехавший рядом автомобиль.

– День добрый.

– Здравствуйте.

– Далеко? Садись, подвезу.

– Спасибо. Я уже почти пришёл.

– Садись-садись. Надо поговорить.

– Что ж, как не сесть: не каждый день выпадает случай покататься на белой машине!

– Так твои «жигули» тоже белые!

– Так то белые «жигули», а это – белая «волга»! Есть разница? Да ещё «ГАЗ-24»! Потом смогу хвастаться, что меня подвозили к дому на машине Комитета Государственной Безопасности.

– А откуда ты знаешь, что Комитета? – прищурившись, спросил он.

– Белых двадцатьчетвёрок в нашем городе не так уж много. Любой водитель знает их наперечёт.

Он улыбнулся:

– А с чего ты взял, что мы поедем домой? Я сказал – подвезу, но не сказал, что домой!

– А куда? – от удивления я даже остановился.

– Ладно, садись. Увидишь, – сказал он, открыв заднюю дверь, и отодвинулся вглубь кабины.

Вскоре я уже стоял перед следователем-майором в одном из кабинетов Комитета Государственной Безопасности. Изучающе осмотрев меня с головы до ног, он спросил:

– Знаешь, зачем тебя сюда привезли?

– Нет.

– Садись, – кивком головы он указал на стул.

– Спасибо.

Я сел на стул и посмотрел на майора, снова углубившегося в чтение лежащих на столе бумаг.

Как коренной житель, я знал практически всех более или менее значимых людей нашего небольшого города. Не то, чтобы был с ними в каких-то приятельских отношениях, а так, с кем-то познакомился, обращаясь по каким-либо вопросам, о ком-то знал понаслышке. Но этого майора я не знал.

«Наверное, из недавних, – подумал я. – Но почему у меня такое ощущение, что я с ним уже где-то сталкивался или, по крайней мере, что-то о нём слышал?»

Вдруг моё сердце ёкнуло: «Ну, конечно, как я не вспомнил сразу?! Рыжий, курносый! Именно этого майора описывал мне Владимир! Владимир?! Господи, – Владимир!!! Не по его ли душу я здесь?!»

В моей памяти, как при ускоренной перемотке, промелькнула та давняя летняя ночь.

И только теперь, когда я сидел перед следователем КГБ, до меня начал доходить истинный смысл того, что же произошло той ночью: той проклятой ночью я ступил на территорию, на которую ни один нормальный человек не ступит – я узнал ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СЕКРЕТ! Да ещё из таких, которые Государство охраняет с особой тщательностью и жестокостью: диверсионная деятельность КГБ на территории враждебного государства!

Господи! Куда меня угораздило вляпаться! Да-а, если причина того, что я здесь – та ночь, то мне надо быть трижды внимательным и трижды осторожным. Потому что достаточно лишь вскользь посмотреть на этого холёного майора, и сразу станет понятно: уж этот не упустит случая намертво увязать меня к этому делу! Вот именно: намертво! А как же: сионистский след! Только этого мне не хватало!

Майор дочитал какой-то документ, положил его в папку, поднял голову.

– Ну, приступим. Так как наша беседа строго конфиденциальна, для начала подпиши эту бумагу. В ней сказано, что ты предупреждён об ответственности за разглашение любой информации, о которой тебе станет известно в стенах этого здания… Так. Подписал… Теперь подпиши здесь. Это – о том, что ты предупреждён об ответственности за дачу ложных показаний. Да-да. Вот там… Подписал, – с ноткой удовлетворения в голосе сказал он и убрал подписанные мной бумаги в папку. – Теперь слушай.

Ты оказался персонажем одного очень неприятного дела, по которому мы в данное время проводим следствие. Сейчас нам предстоит выяснить, какую роль играешь в нём ты. В связи с этим я задам тебе несколько вопросов. Не скрою, что от результатов нашей беседы зависит твоя дальнейшая судьба, – увидев, как у меня взметнулись брови, он ещё раз подтвердил: – Да-да! Именно так – судьба! Даже более того. От этого зависит, где ты проведёшь ближайшую ночь: на нарах в камере, или дома, в своей постели. Хотя, как мы с тобой знаем, в этой части возможны варианты.

У меня похолодело «под ложечкой». Неужели они вели за мной наблюдение?! Парень, парень, до чего ты докатился: за тобой уже следит КГБ!

– Если меня удовлетворят твои ответы, – продолжил майор, – ты выйдешь отсюда и пойдёшь себе, куда шёл. Если же у меня сложится впечатление, что ты с нами не совсем откровенен, или, упаси тебя Б-г, ведёшь с нами какую-то игру… Тогда – извини. Я доступно изложил?

– Понятно, – кивнул я.

– Вот и хорошо. Теперь начнём. Нас интересует событие, точнее – вечер, который ты провёл в обществе одного молодого человека. Его имя – Владимир. Вечер этот был достаточно давно, но если ты захочешь напрячь свою память, а я надеюсь, что захочешь, потому что это в твоих интересах, то вспомнишь его для нас в самых мелких деталях, в самых тонких нюансах. И расскажешь со скрупулёзной точностью. Слово в слово. Ты вспомнил этот вечер?

Вспомнил ли я этот вечер?! Разве можно вспомнить то, что никогда не забывал?!

– Нет. Сожалею, но я даже не могу представить себе, о каком вечере идёт речь.

Майор скорчил недовольную гримасу, потом продолжил допрос:

– Хорошо. Уточню: речь идёт о вечере, когда в самом разгаре одной свадьбы ты ушёл почему-то с одним молодым человеком по имени Владимир. На свадьбу ты больше так и не вернулся, хотя друг твой ждал тебя там до самого конца. И очень переживал, так как не знал, куда ты делся. Теперь вспомнил?

«Тоже мне – друг! Мог бы и предупредить, что с ним уже «беседовали». Хотя…КГБ – это не шутки!», – подумал я, и ответил:

– А, кажется, я понял, о каком вечере вы говорите! Этого парня (вы говорите, его звали Владимир?), дважды побил один из гостей. Мне стало его жалко, вот я и уговорил его уйти, чтобы конфликт не перерос в полномасштабную драку, так как, честно говоря, я думаю, что против того «качка» у этого парня не было никаких шансов.

– Ты так думаешь? – ухмыльнулся майор. – Наверное, ты был с ним знаком до этого, раз имеешь своё суждение?

– Нет, не был.

– Предположим. И куда вы с ним пошли? К нему домой?

– Нет. Мы бродили по городу.

– Что?! И ты хочешь мне сказать, что из чувства жалости к совершенно незнакомому человеку ты оставил весёлую свадьбу, друга, девушку, с которой познакомился, только для того, чтобы молча бродить с ним по городу? Не верю! – стукнул майор кулаком по столу.

– Почему – молча? – я пожал плечами. – Мы разговаривали.

– О чём? – моментально жёстко спросил он.

– Трудно сказать. Слово в слово я сейчас вряд ли уже вспомню. Ну, насколько я помню, я спросил его…

– Нет-нет. Мне нужно слово в слово. И в лицах, – потребовал майор.

– В лицах? Хорошо. Попробую. Итак… Мы долго шли с ним по пустынным улицам. У Владимира из носа шла кровь, и я дал свой носовой платок, чтобы он не испачкал рубашку. Владимир задрал голову немного вверх, чтобы остановилась кровь. Поэтому какое-то время мы молчали. Когда он отнял руку с платком от лица, я спросил:

«Кто этот жлоб?»

«Её родственник».

«А что ему от тебя надо?» – я увидел, как при этих моих словах майор подался вперёд.

«Спроси его. Не хочет, чтобы я был с ней».

«А ты?»

«Всё равно я буду с ней… Не сейчас – так потом!»

«Оно тебе надо? – снова спросил я. – Ты же видишь, какие это создаёт для тебя проблемы! Я бы на твоём месте отступился и ушёл».

«Я что, спросил твоего совета?» – Владимир остановился и повернулся ко мне.

«Нет, но я…»

«Что – но я?! Ты что, не понял меня?! – взъярился он. – Я люблю её! А ты…Говоришь, ты бы ушёл? Так вот и иди! Катись отсюда и оставь меня в покое!»

– крикнул в лицо Владимир и, швырнув мне платок, ушёл прочь.

От неожиданности я даже не среагировал, и платок, коснувшись моей груди, упал на асфальт. Я поднял, но платок был перепачкан кровью, и мне пришлось выбросить его в урну. Потом я повернулся и пошёл в другую сторону, на свадьбу. Но когда дошёл до уличного фонаря, то вдруг увидел, что моя рубашка испачкана кровью Владимира. Ещё повезло, что не пиджак! Явиться на свадьбу в таком виде я, конечно же, не мог. Пошёл домой переодеться, думая, что ещё не поздно будет вернуться на свадьбу. Но когда пришёл домой, то мне уже расхотелось куда-либо идти. Я разделся, взял книжку и лёг.

– И всё? – недоверчиво спросил он.

– Всё, – ответил я.

– А как же друг?

– Друг?! А что с ним могло случиться? Не маленький, нашёл дорогу домой и без меня!

– Предположим, так оно и было. А куда пошёл Владимир?

– Откуда я знаю? Домой, наверное.

– О чём вы говорили при второй вашей встрече?

– Какой ещё второй встрече? Не было никакой второй встречи! Да и не могла она быть: он улетел рано утром из города.

– А ты откуда знаешь? – майор спросил, как выстрелил.

– Владимир сказал.

– Владимир? А почему ты об этом не сказал? – майор только и ждал какой-нибудь нестыковки.

– Забыл.

– Забыл?! Я ведь предупреждал тебя, что важна каждая мелочь, каждое слово! А ты – забыл! Это наводит на размышления…

– Ну, и что с того, что забыл?! Так теперь сказал!

Вспомнил – и сказал! Столько времени прошло: немудрено и забыть.

– И куда он полетел?

– Не знаю. Не сказал. Просто, когда я, желая подбодрить, сказал ему, что он сможет поговорить с Валей завтра или послезавтра, и всё у них будет хорошо, он ответил, что в этот свой приезд он её уже не увидит, потому, что завтра утром улетает.

– И всё?

– Всё.

– Точно всё? И больше ничего не сказал? Куда летит? Когда вернётся?

– Нет.

– А откуда ты знаешь, что её зовут Валя? Ведь я имени не называл! – его хитрый взгляд просвечивал меня, как рентген.

– Так она же сидела рядом со мной на свадьбе! Как можно сидеть рядом с такой девушкой и не познакомиться?

– Красивая?

– А вы что, не видели её? – ответил я вопросом на вопрос.

– Ты брось свои штучки. Мы не в синагоге. Здесь вопросы задаю я. Так красивая?

– Да, – обиженно ответил я.

– Понравилась?

– А как такая девушка, как Валя, может не понравиться? Да на неё там, насколько я помню, половина зала засматривалась.

– Мужская половина или женская? – пошутил он.

Но мне было не до шуток, и я не отреагировал.

Всё время, пока длился допрос, я был в каком-то обозлённом, взвинченном состоянии.

– Ну, и о чём вы с ней беседовали весь вечер?

– О разном.

– Конкретно.

– Конкретно? О революции, даровавшей девушкам свободу.

– Серьёзно?! С девушкой на свадьбе – о революции?! Ну, ты даёшь! А о чём ещё?

– Да ничего серьёзного. Пустой треп. Честно говоря, я даже не помню. Ну, вы же сами знаете, как это бывает: о свадьбе, женихе и невесте, погоде, городские сплетни.

– И ты не искал с ней встречи? Почему? Ты ведь сам сказал, что она тебе понравилась!

– Да, понравилась! Но я не люблю быть замешанным в такие истории.

– Какие «такие»? – опять жёстко спросил он.

– Такие. У неё с Владимиром проблема? Вот пусть они сами её и решают! А меня увольте: я не любитель подобных разборок.

– Врёшь ты всё. Говоришь, не искал, а встречался, – спокойно сказал он, пытливо глядя мне в глаза.

– Да, было пару раз. Но я не вру: первый раз – встретились случайно. По крайней мере, я её – не искал!

– И о чём говорили?

– Мы не разговаривали. Мы целовались.

– И только?

– И только.

– Почему?

– Я же уже говорил: пусть она сначала с Владимиром разберётся.

– Ты говоришь – пару раз встречались. Но не молчали же! О чём говорили?

– О чём говорят в таких случаях? Я говорил, что она мне нравится, давно искал такую, что я просто от неё без ума и что ради неё я готов…

– Ясно. А о Владимире – прямо таки ни слова?

– вернулся майор к интересующей его теме.

– Я что – дилетант?! Если вы действительно хотите уложить женщину в постель, никогда и ни за что не напоминайте ей ни об её парне, ни о муже. Лишнее напоминание об их моральном долге – только вредит!

– начал я поучать его.

– А откуда ты знаешь, что Владимир её муж?

– Владимир – её муж?! – я изобразил искреннее удивление. – А она мне об этом не сказала. Я-то думал, у них просто любовь!

– А в разговоре с Владимиром не упоминался «Посредник»? – майор пошёл ва-банк. Он буквально ел меня глазами.

– Нет. Не упоминался, – я уже так вошёл в роль, что был абсолютно спокоен.

– А почему ты не спрашиваешь, кто это?

– А зачем, если не упоминался. Мало ли в чём можно быть посредником? Наверное, какой-нибудь «купи-продай»? – с невинным видом спросил я его.

Майор с минуту молчал, вертя в руках аккуратно отточенный карандаш. Было видно, что ему этот допрос уже порядком надоел.

– Ладно. На сегодня хватит. У меня и кроме тебя есть достаточно работы. Продолжим в другой раз, – сказал он и подписал пропуск. – Пока ты свободен. Пока, – подчеркнул он. – Из города ближайшую неделю не выезжать. Вероятно, ты мне ещё понадобишься.

Майор выключил записывавший допрос магнитофон.

– Так ты вроде парень ничего. Хоть и еврей, – уже другим тоном сказал он.

– Это комплимент? – поддел его я.

– Что – комплимент? – не понял он.

– Что я – еврей.

Он упёрся в меня взглядом, но я был сама невинность.