Текст книги "Костяное веретено"

Глава 8. Фи

Фи смяла письмо и рассеянно уставилась в окно. Она сидела на краю кровати с балдахином, на которой столько ночей провела в детстве. Мягкие кремовые занавески наверху стягивал серебряный обруч, а внизу они были собраны вокруг четырех высоких столбиков. Комната будто застыла во времени.

Она помнила каждую книгу на полке, каждую безделушку, привезенную из семейных путешествий. В ящиках комода все еще лежала ее старая одежда, даже те вещи, что Фи не носила годами. Ее родители постоянно переезжали с места на место, гоняясь за слухами обо всех еще неизведанных развалинах и великих исторических памятниках, так что и свои-то пожитки редко перебирали.

Пройдут годы, и особняки рода Ненроа сами превратятся в памятники археологии, где станет копаться какой-нибудь незадачливый потомок. Но это будет не Фи.

Сожалея, что так грубо обошлась с письмом, Филоре развернула бумагу, положила на плотное покрывало и разгладила складки.

Письмо ничем не отличалось от тех, что она получала раньше, крохи новостей, описанных красивым почерком матери: о белках Айделвайлда, совершающих набеги на грядки с помидорами, об отце, который отрастил уродливые усы и отказывается сбривать.

Фи живо представила себе их ссоры – родители быстро вспыхивали, быстро мирились и были почти влюблены в чудесное новое место, которое для себя открыли. Письмо заканчивалось, как и обычно:

Когда ты приедешь домой, Филоре? Мы с папой очень скучаем по тебе.

Она думала: эти слова больше не в силах ее ранить; но здесь, в детской спальне, в окружении прежней жизни, Фи поняла, что от них трудно просто отмахнуться.

Прошел год с тех пор, как она последний раз виделась с родителями – самый длинный год в ее жизни. Из Филоре Ненроа, лучшей кладоискательницы в Дарфелле, она превратилась в ничтожество, которое прячется по амбарам и подбирает отбросы у трактиров. Фи в одночасье потеряла семью, лишилась защиты и уже не знала толком, кто она такая. Филоре научилась жить с гложущим ее страхом – возможно, этот год лишь первый в длинной череде лет, которые она проведет в одиночестве.

Слезы защипали глаза. Она не просто не хотела ехать домой – Фи не могла этого сделать. Она прижала руку к бесценному письму, вспоминая, как мама стояла в саду с букетиком наперстянки в одетой в перчатку руке и учила Фи разбираться в ядах. Вспомнила, с каким восторгом отец рассказывал о новом магическом языке, потом урок лингвистики плавно перетек в урок истории и фольклора, а после в практическое занятие. Фи с отцом пришлось продираться сквозь заросли малины к старому колодцу; молва гласила, что его воды дарили благополучие. Зимние вечера семья проводила, свернувшись калачиком в уютных креслах в библиотеке и уткнувшись в книги, иногда обмениваясь взглядами поверх страниц.

Теперь с этим покончено. Вот что означает заклятие Бабочки – у Фи больше нет дома и никогда не будет. Она сложила конверт, подошла к трюмо и сунула письмо в верхний ящик, чтобы больше его не видеть. Затем посмотрела на свое отражение: девушка с мрачным взглядом, в просторной ночной рубашке и перчатке без пальцев, которую носила не снимая. Даже на ночь.

Про Фи никогда не говорили, что она прекрасна. Зато все время называли умницей, используя это слово и как комплимент, и как оскорбление, только сама она про себя больше так не думала, особенно после того, как позволила взять над собой верх.

Они стояли в самом центре старого особняка – Фи и ее напарник, – первые люди за многие десятилетия, если не века, ступившие туда. Ботинки оставляли одинаковые следы на наслоениях песка и пыли. Их озаряло цветное сияние свисавших с потолка прекрасных фонарей с разрисованными стеклами. Свет пламени струился сквозь витражи, и на кожу ее напарника ложились отпечатки сверкающих бабочек. Они нашли потайной кабинет Повелителя бабочек, также известного как Скиталец, могущественного чародея, силой проклятия обреченного бродить по земле до скончания дней.

– Филоре, лови!

Она инстинктивно повернулась, неловко отведя фонарь в правой руке и протянув левую, пальцы схватили ручку декоративного ножа для разрезания писем, а потом что-то опалило ее ладонь – и Фи закричала. Кожу жгло и жгло, даже когда она уронила нож и тот с грохотом упал в пыль.

– Жаль, что так вышло.

Фи сумела лишь снова закричать, упав на колени и сильно, до боли в костях, сжимая запястье. Она уже не слышала своего напарника, зачарованно глядя на метку, выжженную на ладони: метку Бабочки Скитальца.

Фи уставилась на перчатку. Несмотря ни на что, она чувствовала метку, даже если б перчатка была стальной, Фи все равно видела бы изгибы крыльев бабочки, впечатанные в ее кожу, будто клеймо. Проклятие обрекло ее навлекать несчастье на любой дом, где она останавливалась дольше, чем на три дня.

Однажды, когда Фи еще не понимала масштабов бедствия, она загостилась в доме дальней родственницы – и на пятую ночь проснулась от пожара: поместье сгорело, остались лишь руины. Фи все еще помнила загнанный взгляд тети, которая стояла под снегом и смотрела на развалины, волосы ее были покрыты пеплом, на руках – двое малолетних детей. Этот миг навеки отпечатался на сетчатке глаз Фи, и порой, пытаясь заснуть, она слышала дрожащий голос тети: «Все погибло…» А в глубине души Фи отзывалось: «Ты нас погубила».

Она научилась жить в движении, ведь всякий раз, как останавливалась, проклятье словно наступало ей на пятки. В Писарре Фи заболела; она лежала в лихорадке у друга семьи, и в доме начались мелкие происшествия: терялись сувениры, падали балки, кое-кто сильно обжегся кипятком из опрокинувшегося чайника. С хозяином во время поездки в экипаже произошел несчастный случай, он чудом выжил. Фи никто не винил, однако она и не рассказывала никому о проклятии, только все время извинялась за свое недомогание. А после поклялась самой себе больше не допускать, чтобы чары кому-то навредили.

С тех пор она гонялась за слухами о проклятии Бабочки, стараясь выяснить, что произошло со Скитальцем, удалось ли ему самому спастись от чар. Он считался исторической личностью, даже скорее легендой, и было сложно найти о нем какую-либо достоверную информацию. Наконец в Великой библиотеке Писарра Фи обнаружила заманчивое описание его тайной мастерской, спрятанной в месте огромной магической силы. Фи надеялась, что речь про Ведьмину Шкатулку, но пока ничего не обнаружила.

Между тем домой ей путь оставался закрыт. Письмовник предупредил, что заклятие Бабочки, как любые злые чары, подпитывается чувствами жертвы. Чем больше она привязана к дому, тем опаснее и сильнее становится магия. Фи не представляла, что произойдет, если она вернется в Айделвайлд, полный волшебных артефактов и полок, заваленных гримуарами[1]1
  Гримуар – книга, в которой описываются магические ритуалы и колдовские заклинания. Прим. ред.


[Закрыть], хотя бы на одну ночь. Просто знала: она не вынесет, если из-за нее с родными случится что-нибудь ужасное.

А еще Фи боялась встречи. Родители предупреждали ее об опасностях кладоискательства. А пуще всего советовали держаться подальше от бывшего. Она не послушалась, и родители сильно разочаровались в ней – еще до того, как все полетело к черту.

Фи решила не ехать домой, пока не отыщет способ все исправить. Исправить лично.

Она снова подошла к книжному шкафу, погладила пыльные корешки, пробежалась пальцами по бумажным закладкам, торчавшим сверху. Рассеянно выдвинула один из толстых томов: Антония Грегуар, «Орден Священной Розы», весьма смелое описание возникновения ордена королевских ведьм. Фи с улыбкой раскрыла книгу – и на пол спланировала половинка бумажного листа.

Ненроа никогда не позволяли себе писать на полях, поэтому такие записки встречались постоянно, хотя часто лежали не в тех книгах. Фи подняла листок и прочитала примечание, написанное материнским почерком: «Совершенно неправдоподобно. См. “Исторические факты…” Риваррчи, с. 1280».

Фи припомнила «Исторические факты об основании магических орденов Андара» Риваррчи. Поразительно, что самый известный историк Андара умудрился превратить столь увлекательный предмет в унылое чтиво. В двенадцать Фи провела все лето в библиотеке Айделвайлда, пытаясь продраться через все восемь томов.

Совершенно случайно так совпало, что тем летом в Айделвайлд приехали погостить друзья матери, лорд и леди Альфиери из другого приграничного поместья. С ними были две их дочери. Фи не доводилось проводить много времени с детьми своего возраста, она чувствовала себя неловко в обществе девочек. Не раз Ненроа укрывалась в библиотеке, усаживалась за стол розового дерева у залитого солнцем окна и окуналась в чтение пыльных старых книг.

– Филоре?

Она резко оторвалась от книги, притворяясь, что вовсе не дремала над пожелтевшими страницами, испещренными очень мелким шрифтом. Мать стояла позади нее, меж бровей пролегла морщинка.

– Разве ты не должна сейчас быть на улице с девочками? – спросила Лилия. – Ана и Томасина приехали всего на два дня.

– Здесь мне лучше, – решительно сказала Филоре, переворачивая очередную страницу. – Книга интереснее их компании.

Лилия улыбнулась и присела рядом.

– Это просто невозможно. Всем известно, что четвертый том Риваррчи усыпляет даже закаленных исследователей. – Она наклонилась ближе, внимательно вглядываясь в лицо дочери, но та избегала смотреть ей в глаза.

Поначалу, когда Ана и Томасина только приехали, Филоре старалась с ними поладить. Она уже знала четыре магических языка и могла перечислить имена правителей Андара от Авроры до Амарис, однако понять девочек Альфиери оказалась не в силах. Ни история, ни древние чародеи их не интересовали. Обсуждать они хотели лишь музыку, политику, наследник какого благородного дома оскандалился на сей раз, и прочие темы, о которых Филоре не имела представления и не желала иметь.

Когда девочки обедали в саду ее матери, Филоре предприняла еще одну попытку. Она показала им тарантула, которого прятала в ладонях. Фи нашла его под поленницей. Отец учил ее поднимать пауков осторожно, чтобы не испугать их, иначе они могут укусить. Филоре паук казался очаровательным, а вот девочкам Альфиери – нет.

– Омерзительно! – заявила Томасина, гневно глядя на Фи; Ана, взвизгнув, спряталась у сестры за спиной. – Да что с тобой такое?!

Филоре не знала, что и сказать. До этой минуты ей казалось, все так растут: ездят в экспедиции, за обедом обсуждают историю, учатся обращаться с ядовитыми пауками и змеями. Она и не догадывалась, что остальные дети в приграничных семействах знают друг друга, ходят вместе на уроки и сплетничают. Они уже основывали союзы, заводили друзей и врагов. А Филоре осталась от всего этого в стороне.

Она посмотрела на маму. Та была в платье винного цвета и сверкающих жемчужных серьгах, лучи солнца подсвечивали веснушки у нее на щеках. Она выглядела благородной дамой до кончиков ногтей, лишь выбившиеся из длинной темной косы волоски выдавали, что госпожа Ненроа рылась в завалах вещей на чердаке. Каким-то образом матери удавалось быть и историком, и леди одновременно. У Филоре это не получалось. Более того, она и не хотела.

Почему же вопрос Томасины так ее обидел?

Похоже, мама решила, что ответа не дождешься. Она убрала темные волосы со лба Филоре.

– Что ж, ладно. Отдохнем-ка от Риваррчи – возьмем вместо него это. – Она отодвинула тяжелый том в сторону и положила на его место книгу сказок.

Филоре непроницаемым взглядом посмотрела на нее.

– Кажется, я уже старовата для выдумок.

Лилия засмеялась, и ее мелодичный смех разнесся по отделанной панелями красного дерева библиотеке.

– Ты никогда не постареешь! Половина работы историков – просматривать старинные сборники легенд, подобные этому. – Она раскрыла книгу, показалась сверкающая иллюстрация: колдунья призывает большой поток воды. – Люди рассказывают истории, чтобы объяснить загадочные события: землетрясения, чуму, может быть, какое-то невероятное магическое воздействие. – Мама помолчала, покосившись на Филоре, слушает ли та, радостно улыбнулась, перелистнула страницу к следующей главе и продолжила: – Любая сказка начинается с крупицы правды. Да ты только взгляни на эти рисунки! Дай-ка лупу…

Филоре невольно рассмеялась, увидев красавицу-маму, которая смотрит в лупу с латунной ручкой: один глаз с помощью линзы стал большим, будто блюдце.

Прищурившись, она рассматривала картинку: букет карминно-красных роз, золотой песок и на этом фоне белая змея, чье длинное тело представляло собой замысловатую первую букву классического зачина сказки «В давние времена…»

Эти три символа она бы узнала где угодно: песок, роза и змея, знаки последних Великих ведьм.

И хотя Фи видела их сотни раз, она не смогла удержаться и принялась рассматривать красочное изображение трех женщин на лицевой странице. Первой была Змея, высокая, строгая, с намотанной наподобие браслета на загорелую руку серебристой рептилией. Затем шла Грёза – темнокожая красавица с буйными кудрями, она прижимала палец к губам, будто хотела поделиться огромным секретом. Грёза была любимицей Лилии Ненроа. Последней стояла Роза – почти подросток, с нежными чертами лица и венком из розовых бутонов в золотистых волосах.

Филоре провела пальцем по странице, мягкой и истрепанной, так часто ее открывали. В детстве истории о Великих ведьмах она любила больше всего. Фи читала о них и думала, что если будешь умной, храброй и сообразительной, то сможешь преодолеть все. Вероятно, это работало только в сказках.

Она не осознавала, что мать обнимает ее, пока та не прошептала ей на ухо:

– Филоре, ты именно такая, как нужно. И что бы ни случилось, ты всегда сможешь вернуться домой.

Фи не осмеливалась на нее посмотреть, боясь, что пощипывание в глазах превратится в ручьи слез.

Они листали страницы, пока она не забыла обо всем: о своей неловкости и смятении и лице Томасины с гримасой отвращения. Порой быть не такой, как все, очень одиноко, но сидя рядом с матерью и читая сказки о ведьмах, Филоре чувствовала себя на удивление замечательно.

Фи убрала записку обратно в книгу, поставила том на полку и отряхнула руки от пыли. Любопытно, станет ли когда-нибудь ее история частью истории Андара, превратятся ли они с Шиповником однажды в маленькие иллюстрации детской сказки? Мама была бы в восторге.

Возле книжного шкафа висел небольшой портрет Лилии. Фи обвела взглядом ее лицо, дружелюбно улыбающиеся губы и глаза, которые смотрели куда-то за пределы холста.

– Моя мама была красивее, но на портретах редко улыбалась.

Фи резко развернулась. Шиповник лениво прислонился к столбику кровати, задумчиво взирая на картину.

– Не смей подкрадываться к людям! – прошипела Фи, стараясь унять сердцебиение.

Шиповник совершенно не изменился: тот же бархатный плащ ниспадал с его плеч, правда, в тусклом свете луны, проникавшем через панорамное окно, казался почти черным.

– Прости, – сказал он, искренне смутившись. – Полагаю, я совсем забыл, что нужно как-то подавать знак о своем присутствии. Хотя я предупреждал, что загляну к тебе.

«Я хочу узнать тебя получше», – эхом отозвались в голове Фи слова принца, которые он произнес в башне, но она отмахнулась от этой мысли, пригвоздив духа пристальным взглядом. Конечно, Фи не забыла о своей новой волшебной обузе, но сейчас была не в настроении для светских визитов.

– Что ж, в следующий раз – стучи, – предложила она. – Или вообще не являйся.

Шиповник прижал руку к сердцу, словно она нанесла ему смертельную рану. Блеск в синих глазах выдавал его.

– Похоже, я оставил о себе плохое впечатление. И если хочу получить шанс тебя покорить, то должен выяснить, что же тебе во мне не нравится.

– Может, я просто не люблю тех, кто вламывается ко мне в спальню и оскорбляет мою мать? – огрызнулась Фи, стараясь не краснеть.

Шиповник рассмеялся.

– Я ее не оскорблял. По крайней мере нарочно.

Он шагнул вперед в пятно лунного света. Фи сдержала порыв провести рукой по его руке. Странное ощущение – стоять рядом с кем-то, кто кажется таким осязаемым, и при этом находиться в полном одиночестве.

Принц кивнул на картину.

– Моя мать была невероятно красива. Говорят, я весь в нее. – Он дерзко улыбнулся Фи, и та в ответ закатила глаза, хотя знала, что это только подстегнет его. – Она умерла вскоре после моего рождения, так что больше я о ней почти ничего и не знаю.

– О… Верно.

Фи не представляла, что и сказать. Легенда была ей хорошо известна, но впервые она задумалась о ней не просто как о сказке. Шиповник – настоящий, а значит, родные, которых он потерял, тоже настоящие. Он лишился всего. Когда Фи снова на него посмотрела, принц показался ей совсем юным, тоскующим и грустным, просто парень шестнадцати лет, который делится секретами с незнакомкой, потому что она единственная, с кем ему удалось поговорить за целый век. Такой же одинокий, как сама Фи.

Внезапно ей показалось, что она догадалась, зачем явился Шиповник. Может быть, дело не в том, чтобы узнать ее получше.

Может быть, это связано с желанием не оставаться хоть какое-то время в одиночестве.

– Шиповник, ты…

«Все ли с тобой в порядке?» – вот что она намеревалась спросить. Но желание исчезло, как только Фи поняла, что его больше нет рядом, он стоит у нее за спиной, у книжного шкафа, и рассматривает сувениры на полках.

– Ты роешься в моих вещах? – возмутилась она, скрестив на груди руки.

Шиповник дернулся, потирая затылок.

– Любопытство одолело! – заявил он, и это вовсе не напоминало извинения. – Я еще никогда не покидал замок.

– Ты имеешь в виду целый век?

Принц мотнул головой.

– И даже до того. Мне с детства было предначертано пасть от злых чар. Было слишком опасно куда-то выходить.

Фи такого и представить не могла. В детстве у нее было предостаточно свободы делать что только вздумается.

«И вот как я ей распорядилась», – не сдержавшись, с горечью подумала она.

Шиповник снова отвернулся и склонился к полке, едва не уткнувшись в маленькую деревянную статуэтку.

– Что это? – поинтересовался он.

Фи сдалась и встала рядом с ним у подножия высокой полки.

– Сувенир на удачу, его вырезал умелец с острова у побережья Писарра, – объяснила она. – Он обещает хорошую погоду, но у нас шесть недель кряду шли дожди.

– Не сомневаюсь, ты прекрасно выглядела по уши в грязи, – поддразнил принц. Он обвел взглядом полку и уставился на нож с костяной рукояткой. – Как красиво!

– Этому клинку почти пять сотен лет, – сказала Фи, погладив вырезанные на рукоятке стебли и бутоны. Это была семейная реликвия, предположительно изготовленная собственноручно одним из предков Ненроа.

– А я-то думал, сто лет – это очень долго, – засмеялся Шиповник.

– По сравнению с большинством этих вещей ты младенец, – заявила Фи, невольно успокоившись. Тяжесть в груди куда-то исчезла, и спальня снова превратилась в обычную комнату, наполненную добрыми воспоминаниями, которыми Фи хотелось поделиться.

– Держу пари, именно это тебе во мне и не нравится. Мой возраст. Думаешь, я для тебя слишком стар, – дурашливо заявил Шиповник. Он склонился над полкой и взглянул на Фи в прорези разрисованной маски шута с длинным крючковатым носом.

Филоре подавила смешок.

– Кажется, для ста шестнадцати лет ты слишком незрелый.

Принц выпрямился и дерзко улыбнулся.

– А ты для своих семнадцати слишком опытная, так что мы превосходно друг другу подходим. – Прежде чем Фи успела возразить, он снова повернулся к шкафу, указывая на что-то наверху. – А это что за приспособление?

Обрадовавшись перемене темы, Фи наступила ногой на нижнюю полку, подтянулась и облокотилась на ряд покосившихся атласов. В лунном свете блеснул какой-то предмет из полированного металла.

– Хм, это… Это походный фонарь. – Фи взяла его и спрыгнула на пол. – Он складной, видишь?

Она распрямила одну за другой маленькие железные детали – и у нее в руке оказался небольшой фонарь, перекрещенные прутья которого образовывали замысловатую клетку.

– Его изобрел мой отец.

– Твой отец делал фонари? – восхищенно предположил принц.

– Мой отец – историк, – поправила Фи, закусив щеку изнутри, чтобы не рассмеяться.

– Тоже благородная профессия, – заверил ее Шиповник. – Можно?

Фи не успела спросить, что он имеет в виду. Принц поднял руку – и во тьме вспыхнула искра чистой белой магии, она потрескивала на кончике его пальца. Фи ахнула, когда искра перескочила в фонарь. Внезапно она поняла, что стоит лицом к лицу с Шиповником, глядя в его синие глаза и на нежный изгиб губ. Фи не помнила, как они очутились так близко. Золотистый локон упал ему на глаза, которые в свете фонаря почти светились, будто снова ожили после долгого пребывания во мраке.

Принц склонил голову и засмеялся так тихо, что Фи ощутила вибрацию смеха, а не услышала его.

– У тебя и правда улыбка твоей матери.

– Что? – недоуменно заморгала Фи.

Шиповник пожал плечами.

– Ну, раньше я не был уверен. До этого ты мне не улыбалась.

Фи почувствовала, как знакомый румянец заливает лицо. Чтобы не выдать себя, она опустила фонарь.

Мысли ее прервал гулкий звон колокола. Фи повернулась к окну. Звонил колокол в центре Приюта Ворона, Филоре насчитала двенадцать ударов до того, как звук затих. Она и не подозревала, что уже так поздно. Шанс отдохнуть несколько часов улетучивался. На миг, пока Шиповник ее поддразнивал, Фи забыла обо всем: о проклятии, Пряхе и даже объявлениях охотников на ведьм, расклеенных по улицам.

Когда она повернулась к принцу, он смотрел на нее с тоской, будто что-то изменилось в самом воздухе. Шиповник сжал кулак – белая искра погасла, и наступила темнота.

– Остальное покажешь в другой раз, – негромко проговорил он.

Фи убрала фонарь на место. У нее перехватило горло, и по пути к кровати она постаралась аккуратно обойти принца – Филоре и помыслить не могла пройти сквозь него, когда он в таком опустошенном состоянии.

Она опустилась на кровать, и только тогда Шиповник снова заговорил:

– Хочешь, я уйду?

Фи вцепилась в мягкую белую простыню. Она ясно слышала, что он говорит на самом деле: «Пожалуйста, не прогоняй меня». Фи глубоко вдохнула, пахло знакомым ароматом лаванды и розмарина – травами в саше, которые ее мать всегда прятала под подушку.

– Можешь остаться, – наконец сказала она. – Хотя во время сна компания из меня так себе.

– У меня уже давно и такой не было, – ответил принц.

Фи натянула одеяло до подбородка. Она находилась под воздействием проклятия всего год, а уже успела почувствовать, как ее сердце иссыхает в груди. Фи знала, каково лежать в темноте и отчаянно желать услышать звук чужого сонного дыхания – доказательство того, что ты не одна.

Шиповник подошел к окну, уселся на широкий подоконник, оперся рукой о колено и устремил взгляд на спящий город.

– Лучше не быть одному, – сказала она, не зная точно, кого имеет в виду, принца или себя. Фи не пожелала задумываться об этом всерьез, откатилась от края и уткнулась лицом подушку.

– Тогда, может быть, я буду приходить чаще, – засыпая, услышала Фи шепот принца.

Ночью ей снова приснилась сияющая белая башня, но на сей раз ее скрывал туман из-за дождя, тяжелые капли повисли на лепестках роз, словно слезы. Фи смотрела на спящего юношу, а комната становилась будто заброшеннее, розы теряли цвет, пока вокруг не остались голые холодные стены, острые шипы и единственное окно, залитое серым дождем.