Текст книги "Испытание болезнью: как общаться, сохранить отношения и помочь близкому"

Воздадим честь тем, кто поступает правильно

Перед вами семь фраз, которые больные друзья и родственники действительно хотели бы от вас услышать:

 «Мне так жаль, что это случилось с тобой».

 «Скажи, чем я могу тебе помочь».

 «Если захочешь поговорить – я рядом».

 «Я к твоим услугам, командуй».

 «Звучит страшно; не могу даже представить себе эту боль».

 «Я схожу за ужином».

 «Тебе, наверное, хочется побыть немного в тишине. Давай я в субботу заберу твоих детишек к себе».

Почему именно эти фразы воспринимаются с благодарностью? Дело в том, что они выражают сопереживание, или готовность помочь, или и то и другое.

В своей автобиографической книге «[Sic]», посвященной раку, американский композитор Джошуа Коди пишет о своей подруге: «Я никогда не забуду ее слов, произнесенных по телефону, всего два слова: “О, Джош…” – в низком регистре, где-то между piano и pianissimo, причем я ведь не терплю, когда кто-то произносит вслух мое имя, но это были два самых чистых слова из когда-либо обращенных ко мне».

Два самых чистых слова из когда-либо обращенных ко мне сорвались с языка моей подруги Кэтлин, той самой, которая перенесла упомянутое выше «немалое» хирургическое вмешательство на бедре. Когда я рассказала ей, что у меня был рак, ее реакция одновременно выражала сопереживание и как нельзя более кратко и емко описывала и мои ощущения. Она сказала: «Ох, бл*дь!»

Еще от одной подруги, Сэнди Эдельман, дважды перенесшей рак груди, я получила более длинный, но столь же эмоционально точный отклик:

Я знаю, насколько ошеломляющей может показаться поначалу новость, мне знакомо потрясение, когда тебя вдруг затягивает в водоворот медицинских процедур, назначения, консультации других врачей, анализы, ожидание результатов – все это кажется бесконечным. Знакома мне и растерянность, которую испытываешь, оказавшись в роли того, кто принимает решения относительно собственного же лечения. И теперь я с радостью объясню тебе, почему приняла в свое время именно такие, а не иные решения.

Хотя диагнозы, симптомы и история болезни могут различаться, все равно порой полезно обсудить варианты с как можно большим количеством собеседников – не для того чтобы поступить, как они велят, а чтобы самой для себя уяснить, что для тебя лучше.

Кроме того, я хотела бы поделиться с тобой несколькими неожиданными бонусами, которые проистекли из моего прошлого опыта. Во-первых, я осознала, что нет ничего зазорного в том, чтобы дать людям понять, каким образом они могут мне помочь. Во-вторых, во времялечения я старалась сосредоточиться на том, что доставляет мне радость. В-третьих, до меня дошло, что я не обязана принимать любые приглашения и вызовы, какие бросает мне общество и профессиональная среда. И, что самое главное, я вновь обрела старую подругу, точнее, это она меня нашла, пока я лечилась. Именно она спустя год устроила свидание вслепую, и я познакомилась с человеком, который впоследствии стал моим мужем.

Не дай бог никому пережить рак груди, но теперь, раз уж он у тебя все равно есть, я желаю тебе тоже получить какие-нибудь неожиданные бонусы.

Хотя вы можете ощущать собственную беспомощность во всем, что касается болезней, помните: в вашей власти помочь вашим заболевшим друзьям прийти в норму, и зависит все от того, как вы с ними обращаетесь. Ваш тон, темы разговоров и отношение, которое сквозит между строк, – все это не даст вашим друзьям почувствовать себя идеальными кандидатами на роль Раковой женщины или мистера Инфаркта. Ваше разумное, нормальное поведение – это бесплатный билет на свободу, который позволит людям вроде меня выбраться из застенков болезни и начать все сначала.

Лавируя между жесткими вербальными ограничениями, которых требуют разговоры с больными, вы всегда сможете быстро освежить в памяти все «за» и «против», перечитав несколько правил, которые я вычленила из своих многочисленных интервью.

Десять заповедей для беседующего с заболевшим другом

1. Радуйтесь их хорошим новостям. Не отмахивайтесь от их плохих новостей. Приятель сообщает вам, что полностью вылечился – скажите: «Аллилуйя!» Человек с запущенным раком мочевого пузыря планирует следующим летом отвезти детей в Диснейленд – не кривите губу и не бормочите: «Ну, до этого еще надо дожить». Скажите ему, что это отличная идея. (В конце концов, от вас ведь не убудет.) Подруга с заметным облегчением рассказывает, что готов результат биопсии, и он отрицательный – откупорите бутылку шампанского и поднимите тост за нее, такое событие нужно отпраздновать. Друг, ковыляющий на костылях, уверяет, что уже на следующей неделе будет играть в боулинг – скажите: «Побольше сил и здоровья тебе!» Одобрите его план; не надо заострять внимание на том, что его мечты несбыточны. Ваша задача – поддержать своих друзей. А проверкой фактов пусть занимаются журналисты. Заметьте: я вовсе не к тому, что, услышав мрачный диагноз, вы тут же должны приклеить к лицу фальшивую улыбку; от шуточек типа «В наше время вылечить рак груди не труднее, чем грипп», – вряд ли будет толк. Гораздо более уместный ответ почти в любой ситуации, связанной с болезнью, звучит так: «Скажи, что я могу сделать, чтобы тебе стало полегче? Я в самом деле хочу помочь».

2. Обращайтесь с друзьями точно так же, как и до болезни – но никогда не забывайте, что ситуация изменилась. Знаю, в этой фразе можно увидеть некое противоречие, однако обещаю: вы легко сможете адаптироваться к этому парадоксу, если последуете нескольким советам:

A. Постоянно держите болезни ваших друзей и накладываемые ими ограничения в уме, но не ведите себя так, будто ваши друзья сами и есть олицетворение болезней.

Б. Учитывайте их свежеобретенное осознание собственной бренности, но не обращайтесь с ними как с неполноценными или обреченными (если, конечно, они и в самом деле не обречены – в этом случае читайте главу 8…

B. Разговаривайте с ними как всегда, то есть дразните их, предъявляйте к ним требования, шутите и дурачьтесь, злитесь, если они вывели вас из себя, но будьте снисходительны к их спорадическим вспышкам гнева.

Г. Старайтесь как можно быстрее начать разговор на Другие Темы, это ускорит их путь из трясины болезни к чуду обыденности. Когда Джули Сильвер лечилась от рака груди, ее друзья на протяжении нескольких месяцев привозили ей готовые ужины. «Это была фантастика, – признается Джули. – Но когда приближалось время ужина, мои дети начинали канючить: “Не надо больше! Пожалуйста, перестань разговаривать с ними про рак”».

3. Избегайте в разговоре комментариев и случаев из собственной жизни. Не говорите другу, у которого депрессия: «Я знаю, каково это» – или: «Я понимаю, что ты чувствуешь», – если, конечно, вы не сможете подкрепить слова фактами и использовать свой опыт как трамплин, позволяющий оттолкнуться и взлететь. Не говорите человеку с застойной сердечной недостаточностью, что у вас мигрень – и боли ничуть не меньше, чем у него. Не жалуйтесь на кишечные колики вашего младенца, если беседуете с матерью ребенка, у которого расщепление позвоночника. Не то чтобы больные или страдающие люди начисто теряли способность к сопереживанию, просто такая эгоцентристская зацикленность на себе воспринимается как бесчувственность и грубость. Сэнди Смит, перенесшая рак и сейчас работающая психоаналитиком, помогая справиться с утратой близких, говорит: «Бесполезно рассказывать беременной женщине о собственных родах, и столь же бесполезно излагать заболевшему другу историю собственной болезни. Не стоит перегружать собеседников информацией, которая им не пригодится. Нельзя сравнивать смерть чужого ребенка с кончиной ваших престарелых дедушки и бабушки. Нельзя сравнивать чью бы то ни было смерть с вашими неприятностями на работе». Тому, кто покашливает, вовсе не обязательно слышать от вас: «Думаешь, это серьезно? У меня как-то была двусторонняя пневмония». Самая правдивая вещь, какую вы можете сказать своему заболевшему и страдающему другу: «Я могу только догадываться, что ты сейчас чувствуешь».

4. Не нужно строить гипотезы, уточняйте информацию. Мишель расстроилась, когда три подруги независимо друг от друга отреагировали на обнаруженный у нее рак груди словами: «Ну по крайней мере хорошо, что ты рано заметила болезнь, так что все будет в порядке!» На самом деле она заметила болезнь не рано и никогда не утверждала ничего подобного, даже не намекала. Подруги сами выдвинули такое предположение. Она не понимала, для чего они это говорят: чтобы подбодрить ее, или чтобы самим успокоиться, или чтобы заполнить неловкую паузу, повисшую после того, как она обнародовала диагноз. Но болезнь настолько страшила ее, что стоило только кому-нибудь ляпнуть: «Ты вовремя заметила уплотнение», – как ей в голову приходило: «Нет, не вовремя, поэтому теперь я умру». Пожалуйста, еще раз повторите за мной: не нужно строить гипотезы.

5. Сначала разберитесь в ситуации, а уж потом открывайте рот. Какой орган пересадили вашему другу: сердце или печень? Химиотерапия или облучение? Свинка или корь? Не спрашивайте расплывчато: «Как дела?» Вопросы должны иметь непосредственное касательство к состоянию вашего друга: «Как поживает твой плечевой сустав?», «И что, оказалось, это язва?», «Ну и как новое лекарство, которое тебе недавно назначили? Помогает?». Некоторые люди (особенно это касается людей определенного возраста) с трудом удерживают в голове сведения о чужих болячках, поскольку почти все их ровесники уже испытывают те или иные проблемы со здоровьем. Если вы сами не в состоянии запомнить, у кого опоясывающий лишай, а у кого волчанка, или в какой день другу будут удалять катаракту, делайте пометки под именами знакомых в своем «iPhone», или «BlackBerry», или в списке контактов в электронной почте, а потом обновляйте информацию, если что-то изменится: «Дэннис: операция по удалению желчных камней, 5 окт.», «Карен: конъюнктивит, 28 апр.», «Чарли: болит колено». Луддиты могут делать пометки на цветных листочках-стикерах и приклеивать их рядом с телефоном. Все способы хороши, лишь бы у вас была возможность освежить память, прежде чем вы успеете ляпнуть что-нибудь не то.

6. Помогите больному другу почувствовать, что он приносит пользу. Нацельтесь на какое-нибудь умение или навык вашего друга и создайте такую ситуацию, в которой был бы задействован именно этот его навык. Как раз так и поступила Сьюзен Плам, попросив свою подругу-писательницу, у которой была IV стадия рака груди, помочь ей подготовить речь. Просьба Сьюзен заставила пациентку сосредоточиться на своих сильных сторонах и напомнила ей о том, что она писатель, тогда как другие друзья невольно создавали у нее ощущение, что она лишь больная и больше никто. Многие захворавшие, но не утратившие трудоспособности люди только и мечтают о том, чтобы заняться чем-нибудь значимым и распорядиться своим временем и талантами с толком. Попросите болеющего приятеля-компьютерщика создать для вас сайт; пусть заядлый игрок в покер, бридж или шахматы обучит вас премудростям игры; попросите вышедшую на пенсию учительницу помочь вам в поисках летнего лагеря для вашего ребенка-инвалида, или пусть она поднатаскает вашего сына-подростка перед поступлением в колледж. В большинстве случаев ваша просьба не будет расценена как попытка сесть на шею, скорее как шанс для больного почувствовать себя авторитетным и нужным.

7. Не обращайтесь с больным другом как с младенцем. Не вздумайте сюсюкать, разговаривая со взрослыми. Одна пациентка, перенесшая гистерэктомию, сказала, что некоторые друзья стали обращаться с ней снисходительно, «так, будто я лишилась не только матки, но и мозгов». Список нежелательных фраз включает: «Ну, как мы сегодня себя чувствуем, дорогуша?», «Будь хорошим мальчиком», «Уверена, ты сможешь проглотить эту малюсенькую таблеточку, если как следует постараешься». И еще одна фраза, от которой бросает в дрожь: «Не хотим ли мы пи-пи?» Помните, что слова могут ранить чье-то чувство собственного достоинства не хуже шпаги. В ваших силах защитить тех, кто и так уже чувствует себя беспомощным и уязвимым (особенно когда они облачены в больничную пижаму – самый унизительный в мире наряд), от словесного унижения.

8. Как следует подумайте, прежде чем дать совет. Помните тот липовый бюллетень Центра Джона Хопкинса, который рассылал всем мой приятель Джеб? Не пересылайте знакомым медицинские противопоказания, вырезки из газет, каталоги париков или рецепт патентованного средства вашей тетушки Сэди от подагры. Как справедливо отметил муж Долорес, у каждого больного есть свой лечащий врач. Ваша задача – просто быть другом.

9. Если ваш друг неизлечимо болен, позвольте ему самому задавать тон в разговоре. Если человек не знает о приближении смерти, не становитесь тем самым доброхотом, который раскроет ему глаза. Если он в курсе и хочет об этом поговорить, не возражайте и не перебивайте его; пусть он спустит пар, или поплачет, или начнет проклинать судьбу. Если ваш друг плачет, протяните ему бумажные салфетки и не стесняйтесь плакать вместе с ним. Если он хочет сообщить вам свою последнюю волю, отдать распоряжения, поделиться сожалениями о том, чего не успел в жизни, или доверить вам секрет, который он хранил на протяжении долгих лет, не терзайтесь чувством, будто вы должны что-то сказать в ответ; просто внимательно слушайте. Настанет день, когда вы захотите навсегда сохранить в сердце каждое сказанное другом слово.

10. Не давите на больного друга, не заставляйте его «держать хвост пистолетом» или практиковать «позитивное мышление». Жестоко намекать, будто это его дурные мысли – обескураженность перед лицом болезни, отсутствие бойцовских качеств или «правильного отношения» – привели к возникновению недуга или усугублению страданий. Если другу становится все хуже, то последнее, что ему нужно, – это винить себя в собственных болячках. Что толку прививать человеку идеалы мужества и стоицизма, если он смертельно болен? Не повторяйте как попугай: «Ты непременно победишь!», – если знаете, что этому вряд ли суждено сбыться. Позитивное мышление не может исцелить от болезни Хантингтона[11]11
  Наследственное заболевание, ведущее к слабоумию и характеризующееся резкими непроизвольными движениями, беспокойным поведением и деградацией личности.


[Закрыть], бокового амиотрофического склероза или неоперабельной опухоли мозга. Твердить смертельно больному: «Продолжай бороться, держи удар!» – не просто бесполезно, это черствость. Не заставляйте умирающего чувствовать себя виноватым в том, что он проиграл. Не превращайте смерть в личное поражение. Позитивное мышление может помочь пациентам перетерпеть неприятные процедуры или мучительное лечение, однако это не строго обязательное к выполнению предписание, не паллиатив и тем более не панацея. Более того, требуя от смертельно больных, чтобы они считали стакан наполовину полным, а не наполовину пустым, вы лишаете их возможности взглянуть правде в глаза и уладить все оставшиеся неоконченными дела, пока еще есть время. Как говорил один пациент хосписа: «Все, что мне нужно от друзей на данном этапе: чтобы они не мешали мне хандрить и дали возможность попрощаться с ними».

Хотя эти десять заповедей и касаются разных опасных моментов в беседе, их все можно резюмировать, перефразировав известное высказывание Гиллеля[12]12
  Гиллель (75 г. до н. э. – около 5-10 г. н. э.) – еврейский религиозный деятель и философ.


[Закрыть]: «Не говори другим того, что сам не хотел бы от них услышать. Остальное – частности».

Интерлюдия
Рак и мои друзья

Еще тридцать шесть часов назад, когда мы сидели за столом и ужинали в компании наших детей и их семей, стараясь наесться впрок в преддверии Йом-Киппура[13]13
  Йом-Киппур (День искупления) – в иудаизме самый важный из праздников, день покаяния, поста и отпущения грехов. В этот день соблюдается строгий пост – полный отказ от еды и питья, пост обычно начинается за полчаса до захода солнца в канун праздника и заканчивается с наступлением вечера через сутки, после появления на небе третьей звезды.


[Закрыть] моей главной заботой было пережить двадцать пять часов без еды, не упав в голодный обморок и не распугав родных и знакомых неприятным запахом изо рта. Теперь же, хотя еврейский Новый год наступил только вчера, и я еще не успела совершить ни единого греха, меня преследовал страх смерти. Но прежде всего следовало сообщить детям, что у меня рак.

Позвонить им по телефону – не вариант; мой голос предательски задрожит еще при обмене приветствиями. Созвать всех на семейное сборище – слишком отдает мелодрамой, к тому же, проступающие на лицах детей растерянность и отчаяние – нет, это зрелище не для меня. Чтобы избежать фальшивой бравады, пресекающегося голоса и потоков слез, я решила сообщить новость троим нашим взрослым детям, Эбигейл, Робин и Дэвиду, письменно, а уж они пусть сами расскажут своим отпрыскам (у каждого из моих детей было уже по двое собственных, в возрасте от семи до двенадцати лет). Наверное, кто-то скажет, что не годится извещать родных о таком серьезном деле, касающемся здоровья, по электронной почте, но мне это казалось наилучшим выходом. И вот я сижу за компьютером, силясь подобрать нужные слова. Наконец я нашла спасение во фразах, при помощи которых рентгенолог сегодня утром пытался вывести меня из состояния паники: «рано обнаружили», «опухоль крошечная», «неинвазивная хирургия», «неагрессивная форма рака». Я цеплялась за эти слова, что было сил. С тех пор они стали моей мантрой.

Когда диагноз стал точно известен, я решила рассказать обо всем друзьям точно таким же способом – по электронной почте. Мне хотелось, чтобы они узнали: мой мир перевернулся вверх дном, но я впадала в ужас при мысли, что придется звонить каждому по отдельности, выслушивать по очереди их неловкие утешения или импровизировать, с ходу отвечая на вопросы, к которым я пока не была готова. Кроме того, меня бы вывернуло от звуков собственного голоса, то и дело повторяющего «рано обнаружили», «опухоль крошечная» и прочие фразы-рефрены, я боялась, что повторение лишит слова их целительной силы. В электронной же переписке, как мне казалось, я смогу сама контролировать ход беседы. Я написала:

Вот невезуха! Я только что узнала, что у меня рак груди, точнее «тубулярная карцинома». Мой врач-онколог говорит, что это одна из самых малоинвазивных и неагрессивных опухолей, а хохмач-терапевт сказал, что это лучший вид рака из всех возможных, если у пациента нет никаких других опухолей. Однако несмотря на эти саркастично-оптимистичные прогнозы, мне совершенно точно понадобится операция – пока не знаю, лампэктомия или мастэктомия – а затем облучение и, может быть, химиотерапия.

Заканчивалось письмо просьбой не разглашать эти новости. Не то чтобы я мысленно вернулась в пятидесятые годы, когда раковые больные предпочитали замалчивать свой недуг. В наши дни в таком диагнозе, как у меня, нет ничего постыдного, и это вовсе не обязательно приговор, но мне не хотелось выносить свою болезнь на публику. Мое несчастье только усугубится, если я вдруг стану темой для сплетен или объектом всеобщей жалости.

Мне и обычно-то было сложно соблюдать равновесие между доверительностью и приватностью, а в тот момент эти противоречащие друг другу потребности казались мне и вовсе несовместимыми. Я хотела, чтобы самые верные друзья были рядом, что бы ни случилось, но в то же время мне требовалось сохранить вокруг себя некую зону отчуждения, где я могла бы копаться в своих мыслях и чувствах, не отвлекаемая ничьей болтовней. Итак, вопрос: многим ли друзьям стоит рассказывать и кому именно?

Болезни и невзгоды обнажают в человеке страх близкого общения: только ощутив в себе готовность поделиться серьезной проблемой, мы понимаем, попадают ли наши друзья в ближний, самый доверенный круг, найдется ли им местечко в нашем внутреннем эмоциональном убежище и возле нашей больничной койки, или же их лучше держать на расстоянии вытянутой руки и не посвящать в подробности. Величайшая власть одного друга над другим заключается в возможности даровать свое полное доверие или отказать в нем. Когда мы делимся с кем-то неприятностями, касающимися нашего тела или духа (или банковского счета), мы даем им ключик к своему сердцу и тем самым объявляем их самыми ближними из ближних, этакими сверхдрузьями. При этом мы можем обладать и дорожить и другими друзьями, но когда мы задумываемся, кому можем довериться, кого охотно выслушаем и на кого готовы будем положиться, – только сверхдрузья проходят отборочный тур.

Посидев перед компьютером и поразмыслив хорошенько над списком контактов, я начала вбивать в строку «Кому» имена. Я знала, что многие из тех, кого я любила и кто любил меня, люди, несомненно считающие себя достаточно близкими, чтобы заслужить мою искренность, будут травмированы, узнав, что я утаила от них свой диагноз. Но не могу же я рассказать о нем всем?

В итоге я набрала двенадцать имен и нажала кнопку «Отправить». Двенадцать «ближайших» друзей – звучит почти как оксюморон; впрочем, достаточно было взглянуть на их реакцию, чтобы понять, почему каждый из них достоин такого звания. Сопереживание, отзывчивость, воодушевление и поддержка; приглашения на завтраки, обеды и ужины; предложения привозить нам еду, помогать по хозяйству, приезжать и сидеть со мной, чтобы я не скучала – все двенадцать человек откликнулись быстро, все двенадцать горели желанием что-то сделать (что угодно!), чтобы помочь, все двенадцать щедро дарили мне свою привязанность и любовь. Их электронные письма, звонки и визиты наполняли меня благодарностью и изумлением. Я начала верить, что справлюсь.

В следующий понедельник я получила письмо от адресата, которого не было среди моей тщательно отобранной дюжины, это была милая женщина и хорошая подруга, однако она не прошла мой тест «кто должен об этом знать». На следующий день я получила голосовое сообщение от бывшего коллеги. Остаток недели принес открытку с пожеланием выздоровления и еще два е-мейла от знакомых, чьих имен не было в списке «Кому», но все они были милыми и приятными людьми, все выражали сожаления по поводу моего диагноза, и все интересовались, как мои дела и чем они могут помочь.

Стало ясно как божий день: новость о моем раке пустила метастазы. Один или несколько сверхдрузей, видимо, «раскололись», и, пожалуй, с моей стороны было бы наивно ожидать чего-то иного. Сплетни, сказал как-то Дэйв Барри[14]14
  Дэвид Макалистер (Дэйв) Барри (р. 1947. – американский писатель и журналист, с 1983 по 2005 гг. автор юмористической колонки в «Майами Геральд».


[Закрыть] это «самая мощная сила во вселенной». Стремление распространять дурные вести либо зашито в геноме человека, либо развилось в ходе эволюции как древняя система оповещения, помогавшая членам примитивных племен защищаться от эпидемий. Наши библейские предки вечно трепались, встречая друг друга возле источника. Индейцы пользовались дымовыми сигналами. Примерно век назад человечество обзавелось телефонами. Теперь же нам достаточно нажать пару клавиш – и сплетня уже распространяется, как вирус. Люди обсуждали общих знакомых у них за спиной от начала времен. Я и сама так поступала.

Много лет назад, в детском саду, куда ходили мои дети, группка родителей завела разговор про одну из мамочек, которая получила серьезные травмы: такси, в которое она села, проводив сына в садик, попало в аварию. Никто из нас не знал, что делать. Позвать ее сына? Позвонить в больницу? Навестить ее? Послать букет цветов? Мы ломали головы, как бы нам связаться с ее мужем (мобильников тогда еще не было). Должен ли кто-то из нас после занятий забрать мальчика к себе с ночевкой, чтобы его отец смог остаться у жены в больнице? Что нам сказать малышу, гадали мы, и что сказать нашим собственным детям, его товарищам по группе, чтобы они вели себя с ним тактично и бережно? Чем еще мы могли помочь? А что, если мать станет инвалидом и не сможет работать? Семья у них небогатая, вдруг начнутся проблемы с деньгами? Была ли у нее медицинская страховка? Не нужно ли нам всем скинуться, чтобы оплатить ее больничные счета? Не стоит ли созвониться с родителями всех остальных ребят из нашей группы и рассказать им о случившемся, чтобы они тоже смогли принять участие в дискуссии, нужно ли звонить пострадавшей, навещать, посылать цветы, приносить еду и оказывать иную посильную помощь?

Кто-то назовет это сплетнями. Я же всегда рассматривала это как «конструктивное вмешательство», ведь мы не просто обсасывали случившееся со знакомой несчастье, мы прикидывали, как нейтрализовать его последствия. Уж не знаю, как расценивали свой поступок те друзья, которые разнесли весть о моем диагнозе по всем знакомым и незнакомым: как сплетню или как конструктивное вмешательство, но одна дама призналась мне, что обмен сплетнями насчет моей болезни помог ей побороть первоначальную – «Не дай бог со мной такому случиться!» – реакцию на мои новости, ведь это позволило ей делиться с людьми своими собственными страхами и сомнениями, облекая их в форму тревоги за меня. Мои друзья, люди ответственные, в какой-то момент были обескуражены собственной неспособностью чем-либо мне помочь, и распространение сплетен заменило им реальные действия. (Говоря обо мне, они чувствовали, что делают хоть что-то.) Вместо того чтобы впасть во фрустрацию и бессилие, они активно обсуждали состояние моего здоровья и делились переживаниями с нашими общими друзьями, воспринимая их как собратьев по беспомощности.

Я из праздного интереса спрашивала каждую новую звонившую приятельницу откуда та узнала о моей болезни.

– Ох, дай-ка подумать, кто же мне сказал?.. – соображала она вслух и в конце концов неизбежно выдавала что-то вроде: – Ха, вот хоть убей, не помню.

Нет, вы только представьте себе! Никто из тех, кто случайно оказался причастен к моей тайне, не мог вспомнить, откуда информация! Более того, нашлись люди, выражавшие удивление и даже негодование из-за того, что я не известила их сама, в результате чего я оказалась в дурацком положении: мне приходилось извиняться за свой рак и за то, что я им не сказала. «Мне не хотелось вас напрягать», – отвечала я. По их реакции было заметно, что они считают это жалкой отговоркой. А ведь я с тем же успехом могла сказать: «Ты недостойна моего доверия» – или: «Не твоего ума дело». Что еще хуже: скрывая свой диагноз от второго круга ближних – еще один оксюморон, означающий достаточно близких друзей, не входящих однако в число сверхдрузей, – я могла невольно внушить им впечатление, что болезнь серьезнее, чем на самом деле. Как это обычно бывает с тайнами, мой секрет, выплыв наружу, раздулся как мыльный пузырь и оброс слухами.

В ноябре некая приятельница пригласила нас на ужин. Я ответила согласием. Она тут же прислала новый е-мейл: «Как я рада, что ты сможешь прийти! Я только на днях узнала от XX, что у тебя рак, и сразу заволновалась, но она сказала, что опухоль локализована и все хорошо, так что можно это отпраздновать… Как насчет того, чтобы собраться в 7:30?» Имя, которое она назвала, не входило ни в число сверхдрузей, ни во второй круг ближних, так что, боюсь, мне никогда не распутать клубок сплетен и не определить, к кому он ведет. Позже, 1 января 2010 г., мне пришло по электронной почте вот такое письмо еще от одной приятельницы, назовем ее Эммой. На сей раз источник информации был указан в первом же предложении:

Надеюсь, я не слишком бесцеремонно вторгаюсь в твою жизнь в первый день Нового года, но мы на днях ужинали с Дороти [имена изменены], и она упомянула, что у тебя на этой неделе начнется курс облучения. Я и сама прошла через это десять лет назад (после девяти месяцев химиотерапии), так что могу представить твои ощущения. Если у тебя есть какие-то вопросы или ты просто захочешь поболтать, я буду рада тебе помочь в любое время. Разумеется, я могу отталкиваться лишь от собственного опыта, но все прошло довольно легко: всего 33 дня, и я каждый день ходила на работу, потом на облучение, а после этого возвращалась обратно в офис.

С Эммой и Дороти мы были знакомы уже сто лет, трудно найти женщин прекраснее. Я обожаю их обеих за их деликатную теплоту, их добрые сердца. И, кроме всего прочего, предложение Эммы было щедрым, чутким, и преподнесено оно было с любовью (как выяснилось, ее впечатления вполне совпадали с моим последующим отчетом об облучении). Единственное, что меня беспокоило в е-мейле Эммы, это очередное доказательство расползающейся во все стороны, ширящейся волны сплетен. На дворе стояло 1 января, наступил Новый год. Пора было положить всему этому конец. Я написала ответ:

Дорогая Эмма, я глубоко ценю твою заботу, я благодарна тебе за любезное предложение, и еще меня согревает мысль о том, что ты прошла через тяжелое и длительное лечение, не растеряв ни капли своего остроумия и энергии. На сегодняшний день я совершенно не беспокоюсь насчет предстоящего курса облучения, потому что уже обсуждала эти процедуры с несколькими подругами, перенесшими их в прошлом, и ни одна из них не упоминала ни о каких неприятных побочных эффектах.

Зато сейчас у меня есть другая проблема: раз в день или раз в пару дней мне обязательно звонит или пишет какая-нибудь очередная знакомая и сообщает, что кто-то рассказал ей про мой рак груди. Отвечая на каждый такой звонок или письмо, мне приходится вспоминать о своем диагнозе, потому что все задают о нем вопросы, и в результате становится просто невозможно двигаться вперед, оставив болезнь позади. Вот почему я очень прошу тебя не передавать информацию о моей болезни больше никому. Я собираюсь написать и Дороти и попросить ее о том же: насколько я знаю, у нее громадный круг общения, и меня бросает в дрожь при мысли, сколько еще меня ждет мейлов и звонков, если она и дальше будет упоминать в разговорах о моем здоровье.

Пожалуйста, не забывай, что для меня очень важны твоя любовь и поддержка, ты чудесная, спасибо за то, что решила со мной пообщаться, но ради сохранения своего личного пространства и внутренней гармонии мне нужно подавить обсуждения моей болезни в зародыше (хотя, скорее, уже в полном расцвете), чтобы я смогла, как советует мой онколог, прекратить думать об опухоли и начать новую жизнь.

После отправки письма не прошло и минуты, как Эмма позвонила и заверила меня, что еще не успела никому рассказать и в будущем тоже не собирается. Потом я написала по электронной почте Дороти с той же самой просьбой, и она прислала ответ настолько полный кротости и раскаяния, что я даже устыдилась, что затеяла эти разборки.

Дорогая Летти, прости, прости меня, пожалуйста! Разумеется, хотя это было и не намеренно, теперь я отдаю себе отчет, что не должна была передавать Эмме информацию о твоем раке. Надеюсь, этот мой поступок не причинил тебе большого вреда. Если бы я знала, что эта новость не предназначена для чужих ушей, я бы держала рот на замке. Я бы сохранила твое личное пространство в неприкосновенности. Также хочу, чтобы ты знала: это было не развернутое обсуждение твоих проблем, а всего лишь брошеннаявскользь ремарка, которую, впрочем, тоже не следовало озвучивать. Мне следовало сообразить, что если бы вы с Эммой были близкими подругами, то она бы уже знала о твоем состоянии, причем не от меня. Но теперь, заглядывая вперед, хочу подчеркнуть, что ты можешь рассказывать мне о чем угодно, можешь мне полностью доверять. Пожалуйста, прошу тебя, прости меня за этот единственный опрометчивый поступок и не нажимай кнопку «Удалить» в следующий раз, когда найдешь среди своей электронной почты письмо от меня. Я буду бесконечно благодарна за это, ведь ты занимаешь совершенно особое место в моих мыслях и сердце. Спасибо тебе за откровенность, и еще раз приношу извинения за то, что была такой легкомысленной и нечуткой к твоим нуждам.

Я корила себя за то, что заставила Дороти и Эмму испытывать чувство вины. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что мне стоило помалкивать о своих эмоциях и принять предложение Эммы с благодарностью. В конце концов любой друг, носящий это звание по праву, непременно будет расспрашивать о твоем здоровье, беспокоиться о тебе, постарается быть полезным и время от времени неизбежно будет говорить о тебе за твоей спиной – главным образом, ставя перед собой цель «конструктивного вмешательства». Но, как бы то ни было, со времен той памятной маммограммы прошло уже двенадцать недель, семь недель со дня операции, и, хотя я понятия не имела, как мой организм будет реагировать на облучение, я уже могла вести примерно тот же образ жизни, что и ДРГ (До Рака Груди). Я готова была двигаться дальше, но для этого было необходимо, чтобы друзья прекратили говорить обо мне и обращаться ко мне так, будто я обречена. Впрочем, после всей этой канители с Эммой и Дороти я решила, что не стоит так уж рьяно отстаивать неприкосновенность своей личной жизни, раз это пробуждает в моих обожаемых подругах столь мучительное чувство вины и тревоги.