Текст книги "Возвратный тоталитаризм. Том 1"

Таблица 31.1

Есть ли враги у нашего народа, нашей страны?

* В анкету 1989 года (методика: самозаполнение) была включена опция «другие ответы», собравшая 25 % самых разных мнений о функциях и типах врагов.

N = 1600.

Рис. 8.1. Как вы считаете, есть ли у сегодняшней России враги?

Таблица 32.1

Есть ли враги у нашего народа, нашей страны?

Таблица 33.1

Социально-демографические характеристики респондентов, отвечавших на вопрос: «Есть ли враги у нашего народа, нашей страны?» (2014 год)

Более критично к массовым фобиям (обилию врагов) относятся люди с более инструментальным, прагматичным и рациональным мышлением – предприниматели, руководители, наиболее доверчивы и внушаемы – силовики, служащие и учащаяся молодежь. Считают, что разговоры о врагах – это не более чем страшилки, которыми путинский режим пугает население, прежде всего молодые и образованные респонденты, москвичи, то есть те группы, которые сильнее включены в рыночную экономику, пребывают в сравнительно модернизированной среде, а потому более свободны от деспотического и репрессивного государства. Напротив, уверены в существовании врагов и враждебного отношения в мире к России главным образом население средних городов («индустриальная Россия», в терминологии Н. Зубаревич), работники госсектора, пенсионеры.

Смутный психологический дискомфорт от слияния с авторитарным и агрессивным режимом снимается характерным для нашей политической культуры восприятием себя как объекта враждебности других стран или несправедливости в отношении к России[63]63
  Гудков Л. Д. Комплекс «жертвы». Особенности восприятия россиянами себя как этнонациональной общности // Мониторинг общественного мнения. 1999. № 3. С. 46–64. Представление о России как о «коллективном мы» в точности повторяет структуру отношения советского человека к самому себе в частной жизни: как к существу, зависимому от внешних обстоятельств, подчиненному другим, главным образом – начальству, вынуждающему его иногда делать вещи, которые он сам бы «делать не стал», но вынужден делать в силу разных причин (комплекса заложничества, ответственности за близких и т. п.). Такова проекция зависимости, проявляемая, например, в ситуации чеченской войны, обеспечивающая разгрузку от моральной ответственности и чувства вины, тем более – стыда.


[Закрыть]. Утверждение своей «правоты» не мыслится отдельно от статуса «жертвы» чужой агрессии, как в 1941 году. Доля ответов: «Россия никогда не была агрессором» – стала особенно заметной после аннексии Крыма: она выросла с 37 % (в 1998 году) до 55 % (в марте 2014 года). Сегодня такая установка доминирует (табл. 35.1).

Таблица 34.1

Разговоры о врагах ведутся, потому что стране действительно угрожают многочисленные внешние и внутренние враги или для того, чтобы запугать население и сделать его послушной марионеткой в руках власти?

N = 1600. В % к числу опрошенных.

Поддержание такого сознания не требует доказательства достоинств страны, достаточно постоянного повторения, что другие хуже, что «Запад нас не любит» и что так было всегда. Это лучший способ гарантированного самоудовлетворения и освобождения от хронической неудовлетворенности положением дел внутри страны, стыда за власть. «Запад» в этом плане играет амбивалентную роль не только собрания утопических представлений о лучшем устройстве общественной жизни, о высоком качестве жизни граждан, правовой защищенности и тому подобных ценностях, но и негативных проекций самих себя, воплощения всего того, что россияне не хотят признавать в самих себе. Мифический «Запад» – это опредмечивание негативных мотивов и представлений о неприятном «другом», которые поэтому кажутся самыми «естественными», лежащими на поверхности объяснениями (прежде всего, здесь подчеркивается склонность к насилию, агрессии, пренебрежению интересами других действующих лиц, алчность и т. п.). Подобные стереотипы в первую очередь приписываются США как главному символическому противнику СССР и России. Но и шире – сама эта негативная проекция играет чрезвычайно важную роль в поддержании стабильности рамочных конструкций действительности, разгружая массовое сознание от комплексов своей вины или неполноценности.

Таблица 35.1

Как мы знаем, в прошлом Россия оказывалась в состоянии конфликта со многими странами. Если говорить только о том, что было после 1917 года, какое из следующих утверждений ближе всего к лично вашей точке зрения?

N = 1600.

Таблица 36.1

Как вы думаете, какие чувства вызывает в Украине присоединение Крыма к России?

На протяжении полугода после присоединения Крыма усиливается подавляемое, но все же вполне ощутимое сознание «нечистой совести», несправедливости, проявляемой по отношению к украинцам. Понимание растущей ответной ненависти украинцев, ранее весьма дружески настроенных к России, стало более отчетливым и распространенным: сумма ответов такого рода поднялись с 66 % в марте до 76 % в августе, что явно превосходит параметры и главное интенсивность антипатии украинцев к России – там, если судить по замерам КМИС, отрицательные чувства испытывают 51–55 % опрошенных жителей Украины.

Таблица 37.1

Какие чувства вызывает у вас присоединение Крыма к России?

Репрезентативный украинский опрос, проведенный Киевским международным институтом социологии (КМИС) в сентябре 2014 года.

Однако это ничего не изменило в базовых установках россиян: одобрение присоединения Крыма (его аннексии) обладает особой ценностью в структуре их массовой идентичности. Ни введение санкций, ни последующее снижение жизненного уровня никак не отразились на отношении к этому направлению политики Путина.

Данные КМИС.

Рис. 9.1. Как вы в целом относитесь сейчас к России?[64]64
  См. динамику мнений украинцев и россиян, фиксируемых в ходе параллельно проводимых опросов КМИС и «Левада-Центра»: URL: https://www.levada.ru/2021/03/03/rossijsko-ukrainskie-otnosheniya‐9/.


[Закрыть]

Рис. 10.1. Поддерживаете ли вы присоединение Крыма к России?

Таблица 38.1

Как вы думаете, присоединение Крыма принесло в целом России больше пользы или больше вреда? (один ответ)

Усиление и репрессий, и поворот к консервативной, охранительной политике представляет собой закономерную реакцию автократического режима. На нарастающие внутрисистемные напряжения сверхцентрализованная, но не контролируемая обществом власть может отвечать лишь стремлением уничтожить или, как минимум, нейтрализовать те силы, которые, по ее мнению, провоцируют развитие конфликтных отношений. Со своей стороны, критика режима либералами-оппозиционерами разрушает надежды населения на то, что путинское государство может проводить попечительскую социальную политику, которую оно декларировала в качестве своей главной цели. В идеологическом плане нет других оснований для легитимации подобной системы господства, кроме «возрождения России как великой державы». «Большой стиль» в политике, в свою очередь, требует постоянного подтверждения того, что геополитические позиции, которые в прежние времена имел СССР, удержаны нынешней Россией.

Таблица 39.1

Согласны ли вы с мнением, что Россия, присоединив Крым, нарушила свои международные обязательства и договоренности? (один ответ)*

* В период с 2014 по 2017 год этот вопрос задавался в расширенной формулировке: «Большинство населения стран Запада и Украины считает, что Россия, присоединив Крым, нарушила все послевоенные и постсоветские международные договоренности и международное право. Вы согласны с такой оценкой?».

Восприятие мотивов гражданской войны в Украине в такой системе информационного освещения предельно упрощены и заданы черно-белой картиной реальности, где демонизированные США противостоят «белой и пушистой» России, хранительнице традиционных христианских ценностей и моральных представлений. Отношение к другим странам определяется общим силовым полем антизападной пропаганды и соответствующих убеждений (рис. 12.1).

Таблица 40.1

Как вы думаете, каким образом будут развиваться отношения между Россией и странами Запада после нынешнего конфликта вокруг Украины и Крыма?[65]65
  URL: https://www.levada.ru/2019/04/01/prisoedinenie-kryma/.


[Закрыть]

Таблица 41.1

Как вы думаете, чем прежде всего вызвано ухудшение отношения населения Украины к России?

Данные КМИС, сентябрь 2014 года.

В такой картине ответственность за происходящее снята с Путина, который получает дополнительные бонусы как защитник русских, обижаемых и дискриминируемых во всех бывших республиках СССР, и переносится на внешние безличные силы, враждебные России. Функция «внешнего врага» здесь чрезвычайно важна – «враг», сознание угрозы (фантомной или реальной, в данном случае это не так важно, поскольку речь идет о структурах массового сознания) существованию «национального целого», «коллективному мы» не только позволяет консолидироваться вокруг авторитарной власти, но и снимает вопрос о политике, морали, будущем страны или таких проблемах, как права и свободы человека, дефекты институциональной системы и демократические реформы. Экстраординарные условия, возникающие с появлением врага, парализуют и отодвигают на задний план все вопросы, которые поднимает оппозиция или протестные движения. По мнению большинства опрошенных, власть, Путин в данных обстоятельствах действуют «правильно», морально (соответствуя образу «патерналистского начальства»). Но одновременно задаются установки в отношении к населению Украины, которые позволяют снимать любые моральные ограничения на насилие применительно к ним или относиться к ним как к «нелюдям», «врагам», отказывать им в сочувствии и солидарности. Пропаганда тем самым не позволяет идентифицироваться с их проблемами, с их видением происходящего (а в дальней перспективе – быть глухим к их стремлению войти в Европу и разделять все европейские ценности и нормы).

Рис. 11.1. Индексы отношения к США, Европейскому союзу и Украине

Дело не просто в активации конспирологического сознания, характерного для советского и постсоветского общества, бинарного восприятия реальности. Следует принять во внимание и более сложные, неочевидные смысловые связи между такого рода представлениями о Западе и конструкцией самого посттоталитарного социума (прежде всего отношение частного, маленького человека к власти, в особенности к ее персонифицированному образу). Представление о могущественной (капиталистической!) Америке, опутывающей весь мир сетью своих военных баз, агентуры, маскирующейся под гуманитарные фонды и организации, устраивающей «цветные революции» для утверждения правительств-марионеток, соответствует структуре тоталитарного сознания, воспроизводит глубинное, подсознательное ощущение зависимости собственного существования от чужой, недоброжелательной воли. За такого рода стойким антиамериканизмом или антизападничеством (в данном случае это одно и то же) скрывается убежденность в социальной неполноценности отдельного человека или недееспособности даже населения целой страны, общества, невозможности сопротивления подобной нечеловеческой и чаще всего – антигуманной – силе (тоталитарному государству)[66]66
  Именно поэтому так важен и продуктивен был тезис российской пропаганды о том, что на Майдане верх взяли сторонники и «боевики» крайне националистического и радикального «Правого сектора», «Свободы», «бандеровцы», «фашисты» и т. п. Ключевое слово здесь – «фашисты», активирующее весь вокабуляр Второй мировой войны, память о гибели миллионов людей, страданиях и разрушениях, связанных с ним. Одно только это разрывает всякие связи между русскими и украинцами, возможности идентификации, эмпатии и понимания, не говоря уже о сочувствии, солидарности, взаимных интересах освобождения от коррумпированных авторитарных режимов и становления правового и демократического государства, в котором становятся недопустимыми практики ущемления прав человека, произвол власти и плутократия.


[Закрыть].

Проекция собственной усиливающейся агрессивности российского общества на внешний мир (чувство «враждебности» окружающих стран) оборачивается иллюзорным представлением о том, что за последние 10 лет уважение к России в мире увеличилось. Если в 2012 году так думали 25 % опрошенных, то в августе 2014 года – уже 44 %, напротив, доля ответов «уважение к России сократилось» снизилось с 32 до 22 %. Такое двойственное самообоснование российского общественного мнения ведет к тому, что всякая идея ответственности за развязывание кровопролитных конфликтов и боевых действий в Украине, провоцируемых и поддерживаемых кремлевскими политиками, вытесняется из массового сознания. 75 % опрошенных отказываются считать свою страну ответственной за гибель людей на востоке Украины (против 18 %), тем более признавать свою личную ответственность и соучастие в этом.

Сам по себе подъем аморфных и нерационализируемых националистических настроений и отсутствие их проработки в виде политических проблем отражают слабость и подавленность, неавторитетность интеллектуальных, культурных и научных элит, их зависимость от государства, сохраняющуюся по инерции от советских времен. «Элиты» этого рода[67]67
  Левада называл их «заместителями элит» или назначенными быть «элитой». См.: Гудков Л. Д., Дубин Б. В., Левада Ю. А. Проблема элиты в современной России. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2007.


[Закрыть], лишенные доступа к средствам массовых коммуникаций, практически не участвуют в обсуждении не только политических вопросов, но и шире – общественных (например, политики памяти), моральных, эстетических, религиозных и т. п. А это значит, что сохраняется или даже увеличивается разрыв между разными социальными группами, нарушены межгрупповые коммуникации в обществе, не ведется работа с соответствующими дискурсами массового сознания. Результаты интеллектуальной и духовной работы самых важных групп, держателей специализированных ресурсов знаний, техники мышления, истории не выходят за рамки самих этих групп, не оказывают влияния на программы политических партий и общественных организаций. В итоге массовое сознание довольствуется самыми расхожими стереотипами представлений о социальной реальности или абсорбирует наиболее часто повторяемые клише пропаганды. Их концентрация с течением времени оборачивается прогрессирующей патологией знаний о действительности, о самих себе и других. Накапливающиеся мифы и предрассудки в общественном мнении не просто обедняют картину современных процессов, но и ведут к умственной и моральной деградации, примитивизации общества, внешне выражающейся как архаизация социальных практик, структур власти и взаимодействия с ними населения. Действенность пропаганды (в тех случаях, когда она эффективна) объясняется тем, что она всегда опирается не просто на стереотипы и давно затверженные идеологические и речевые клише, но что отбор последних (их селекция и аккумуляция в массовом сознании, «осаждение» в рутинных слоях культуры повседневности) сам по себе соответствует семантике комплексов массового сознания. Раз приняв определение реальности (конструкцию реальности), структурированное в соответствии с комплексами неполноценности, ресентимента, ущемленности, страхов, фрустраций, подавленных желаний и тому подобного, далее массовое сознание работает только на подтверждение сложившейся картины реальности. Воспринимается только та информация, которая соответствует структуре пропаганды, и отсекается все то, что не укладывается в данную схему.

Респонденты на фокус-группах, проводимых в отделе качественных исследований «Левада-Центра» по проблемам текущей политики, в частности об отношении к присоединению Крыма к России и конфронтации в Донбассе, роли России в этом конфликте, ясно давали понять, что не хотят и слышать другой информации, кроме той, что транслируется центральными каналами российского телевидения. Приведу один отрывок из расшифровки такой дискуссии (декабрь 2014 года, состав участников: москвичи, высшее образование, занятость: сервис, мелкое предпринимательство, торговля; модератор – А. Г. Левинсон):

«Модератор: Откуда вы знаете то, что вы сейчас рассказывали?

Респондент: Первый канал. Общение с людьми.

М.: Какими?

Р.: Обычные люди, которые знают больше меня…

М.: Откуда они это знают?

Р.: Я у них не спрашивал, откуда они знают.

М.: Хорошо. А вам как кажется?

Р.: Как мне кажется? Я не знаю.

М.: А почему вы им верите?

Р.: А я им верю. Потому что то, что они говорят, с моим мнением совпадает.

М.: Мы с вами живем в Москве. Америка довольно далеко отсюда. Откуда много людей за этим столом так много знают о планах Америки?[68]68
  Перед этим речь шла о планах Америки: «напасть, захватить, посеять раздор между людьми в России», «добиться исчезновения России с карты, с лица земли», «подорвать экономику», «истребить нацию со стороны молодежи, внедрение американских фильмов, однополые браки, разврат, нас ослабить», «война», «мировое господство, «нами командовать», «превратить нас в колонию», «контроль над людьми», действия, «направленные к полнейшей деградации населения России», «затем, чтобы владеть. Им нужна власть, им нужны деньги», «чтобы распоряжаться, продавать, зарабатывать», «мировое господство», «чтобы Сибирь стала американской территорией. И чтобы был такой президент, как на Украине» и т. д.


[Закрыть]

Р.: Средства массовой информации.

Р.2: Мы не можем знать. Мы можем предполагать.

М.: А почему вы предполагаете, что планы именно такие?

Р.: Все к тому идет.

М.: Что идет?

Р.: Раскол сначала Советского Союза предполагался. Потом предполагалось поделить Украину на три части.

М.: А кем предполагалось?

Р.: Просто обнародована…

М.: Кем?

Р.: Ну, правителями, историками, социологами, которые все это исследовали.

М.: Вы помните их фамилии?

Р.: Я смотрю лекции “Концепции общественной безопасности”. Это лекции Зазнобина.

М.: А кто такой Зазнобин?

Р.2: О, я в интернете тоже такое видела.

Р.: Ну, это известный историк. Исследователь.

М.: Он историк откуда?

Р.: Понятия не имею. Из Санкт-Петербурга, по-моему.

М.: Откуда он знает, какие планы?

Р.: Ну, это все собирается. Я понятия не имею, откуда знает.

М.: А почему вы считаете, что ему можно верить?

Р.: Потому что когда приводят примеры того, что произошло, объясняется фактами <…>

Р.3: Честно, я могу вам сказать. В ФСБ есть огромный отдел, управление, в котором все это стряпается. Для того чтобы люди не думали, что братья Ротенберги, Тимченко со своим миллиардами и Абрамович живут в Англии, которые ужасные и страшные <…>

М.: Итак, NN, откуда мы знаем о том, что хочет сделать Америка. Откуда?

Р.: Из средств массовой информации.

М.: А они знают откуда?

Р.: Ну, вот, предполагаем, что работают целые службы на это.

М.: Какие?

Р.: Чтобы преподнести эту информацию. Спецслужбы наши.

М.: Наши спецслужбы узнали, что хотят американцы?

Р.: Ну, может быть, предполагают, свои точки зрения… Не знаю, на самом это деле или нет, но…

Р.2: От знающих людей…

М.: Кто эти знающие?

Р.: У меня есть знакомые. Я считаю тоже. Совпадает.

М.: Откуда ваши знакомые знают…

Р.: Они близки к Государственной думе.

М.: А откуда в Государственной думе знают, чего хотят в Америке?

Р.: Значит, знают.

Р.: Не, ну я живу своим умом. Например, смотрю Евроньюс. Там с точки зрения Украины. Я же им не верю! А этим людям верю.

М.: Вы мне говорите, кому вы верите. А я спрашиваю, почему вы верите?

Р.: Потому, что это совпадает с моей точкой зрения. Я так считаю.

М.: А откуда у вас ваша точка зрения?

Р.: Ну, потому что я не верю, что США хочет добра России. В это я не поверю никогда.

М.: А откуда вы знаете, что США хотят зла России?

Р.: Это я всегда, с детства так считала. Во все времена две мировые державы всегда ведут между собой войну. Это такого не бывает, чтоб дружили.<…>

М.: NN, откуда Вы знаете о планах Америки?

Р.: Ну, о планах Америки я могу только догадываться. У меня нет инсайдовской информации из Пентагона. Но почитываю Живой Журнал время от времени. Люди пишут здравые мысли.

М.: Простите, а эти люди, откуда знают?

Р.: Во всяком случае, мне хочется им верить. А откуда они знают? <…> начнем с того, что у меня есть очень хороший друг в спецслужбах.

М.: А откуда спецслужбы это знают?

Р.: Откуда они знают? Ну, спецслужбы много чего знают <…> Вот им виднее, откуда они это знают.

М.: То есть нам не видно, откуда они это знают?

Р.: Естественно, и никто никогда не расскажет простому смертному, откуда это все берется. Это разглашение государственной тайны».

При этом респонденты ясно и четко говорили, что не хотят слышать другой информации, отличающейся от той, что слышат все. Основание информации – вера в то, что это так. Никаких других рациональных аргументов, фактов они не принимают. Вся дальнейшая информация закладывается в структуру мифа «Россия – Запад», соответственно, «власть – Запад». Все, что не укладывается в его рамки, упорно отвергается, сознательно не принимается во внимание. Главный момент здесь: «С возвратом Крыма мы показали свои зубы, то, что мы можем. <…> Мы показали зубы всему Западу. И открыто показали», «заставили себя уважать».

Нет сомнения, что людей действительно убедили в том, что в США хочет зла России («а это так, я это с детства знаю, и не могу поверить, что все иначе»), что в Донбассе имеет место восстание народа, что это волеизъявления большинства, а раз так, то это мнение обретает статус безусловной и принудительной нормы, «мнения большинства», которое подчиняет себе все прочее. А далее идет присоединение к предполагаемому большинству, то есть к силе коллективного представления (со всеми последствиями конформистского поведения, включая и нежелание оказаться под групповыми санкциями из-за негативной квалификации в качестве маргинала, девианта). Кроме того, «восстали такие же, как мы». «Идентификация с большинством» работает как проектирование структуры всего смыслового пространства, а не только относящегося конкретно к Донбассу, к отдельному случаю. А далее – тавтология, ценностно-семантическое самоподтверждение.

Тавтология (неполная), как известно, чрезвычайно важный инструмент логической суггестии, идеологического внушения или убеждения. Ее эффект строится на том, что один компонент тавтологической конструкции работает как характеристика реальности (сказуемое – предикат существования), другой – как генетический компонент или интерпретационный, объясняющий, как понимать то, что «существует», что оно «значит» по смыслу (в отношении субъекта к партнеру). Тавтологии такого рода могут работать только в монологическом пространстве, при доминантном положении говорящего, безальтернативном статусе коммуникатора. Поэтому так значима для демократических обществ коммуникативная структура дискурсивной публичности, которую описал и проанализировал еще в начале 1960-х годов молодой Ю. Хабермас. В нашей стране исчезновение политики в конце 1990-х годов привело не к единомыслию, а к «мраку умственной неподвижности», по выражению Н. И. Костомарова, к стиранию или даже исчезновению каких-либо различий в идеологических позициях.

После Крыма: патриотическая мобилизация и ее следствия[69]69
  Впервые опубликовано: Вестник общественного мнения. 2018. № 1–2. С. 81–123.


[Закрыть]

Период мобилизации и националистической эйфории (2014–2016), спровоцированный антизападной и антиукраинской пропагандой, закончился, но последствия этих событий – редукция к позднесоветским практикам господства, институциональное закрепление недемократической системы власти – останутся надолго. Опросы общественного мнения показывали, что на пике массовой консолидации (кампании «Пока мы едины – мы непобедимы») общность мнений (одобрение политики руководства, готовность дать отпор «врагам», единство понимания происходящего) демонстрировали 80–87 % взрослого населения страны[70]70
  Пик всеобщего патриотического воодушевления пришелся на апрель – май 2014 года, когда воедино слились торжества по случаю присоединения Крыма с празднованием Дня Победы 9 мая, военные парады в Москве и Севастополе. Агрессивность по отношению к Украине и западным странам («Победили в 1945-м, победим и сейчас», «Можем повторить») были компонентами и условиями этой мобилизации, но ее цель заключалась в дискредитации оппозиции и тем самым нейтрализации или стерилизации широко распространенного недовольства населения. Основным средством этого были разнообразные формы демонстрации единства россиян и поддержки действующего режима.


[Закрыть]. Такое единодушие – максимально возможный консенсус, сигнал чрезвычайности положения.

Непосредственно переживаемая коллективная гордость от демонстрации силы российской державой угасла уже к концу 2015 года, после резкого падения доходов осенью того же года. Однако ухудшение материального положения после девальвации рубля и контрсанкционной политики властей само по себе не привело к отрезвлению общества и пониманию причин сложившегося положения дел. Значимость пережитого состояния патриотического энтузиазма и национального самоуважения была так высока, что перевешивала и искупала издержки начавшегося снижения уровня жизни.

Для социологии эта ситуация представляет особый интерес, более того, она становится теоретическим вызовом: каков смысл консервативной солидарности, лежащей в основе социально-политической реакции, поворота страны к неототалитаризму? В данной статье я, опираясь на идеи Ю. Левады (общественное мнение в спокойном и возбужденном состоянии общества и его теория многоуровневой структуры социокультурного воспроизводства), намерен разобрать механизмы патриотического «возбуждения»[71]71
  Левада Ю. А. «Человек обыкновенный» в двух состояниях // Левада Ю. А. Ищем человека: социологические очерки, 2000–2005. М.: Новое изд-во, 2006. С. 364–379; Его же. Перспективы человека: предпосылки понимания // Там же. С. 275–276; Его же. О построении модели репродуктивной системы (проблемы категориального аппарата») // Его же. Время перемен: предмет и позиция исследователя. М.: НЛО, 2016. С. 254–264; Его же. К проблеме изменения социального пространства-времени в процессе урбанизации // Там же. С. 243–253.


[Закрыть].

Цикличность массовых настроений. Подымающиеся и падающие на протяжении ограниченного периода времени показатели массовых настроений – не новое явление; оно много раз описывалось и анализировалось в работах сотрудников «Левада-Центра». По большей части это были спонтанные реакции массы людей, недовольных положением дел в стране и политикой руководства. Волны массового напряжения, отличающиеся своей интенсивностью и длительностью, возникали по разным причинам в 1990–1991, 1993–1994, 1998–1999, 2001, 2003, 2005, 2008–2009, 2014–2016 годах. Фазы тревоги, страха, негативной мобилизации[72]72
  Институциональному развалу советской тоталитарной системы предшествовал длительный период эрозии и размывания, умирания идеологии «классовой борьбы», «противостояния двух мировых систем», режима закрытого общества – «осажденной крепости», требовавших постоянной готовности к защите отечества. Бесславное завершение десятилетней Афганской войны (в действительности – поражение супердержавы), экономический крах социализма, полная дискредитация партийной номенклатуры и тому подобные процессы парализовали ресурсы тоталитарной организации общества. Ход горбачевской перестройки казался концом существования «мобилизационного общества» (Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Конец харизматической эпохи // Свободная мысль. 1993. № 5. С. 32–44; Gudkov L., Dubin B. The End of the Charismatic Epoch: The Press and Changes in Society’s System of Values // Sociological research. Armonk, NY, 1994. Vol. 33. № 2. P. 23–41; Gudkow L. Das Ende der Mobilmachungsgesellschaft und die Politische Kultur ins Russland // Kommune. Frankfurt a.M., 1994. № 12. S. 29–44). Позже стало понятным, что идеологическая (тоталитарная) мобилизация – не единственный вид быстрой массовой консолидации, что есть разные механизмы мобилизации, в том числе негативной, ставшей типичной для периода постсоветской трансформации. Самым значительным проявлением подобных процессов следует считать возмущенную реакцию на «монетизацию льгот» (Левада Ю. А. Восстание слабых. О значении волны социального протеста в 2005 году // Левада Ю. А. Ищем человека… C. 129–139). Несколько иными по форме, но по сути такими же «выступлениями слабых» оказались и массовые протесты 2011–2013 годов, не говоря уже о последующих антипутинских демонстрациях в крупных городах, организатором которых был А. Навальный.


[Закрыть] чередуются с моментами подъема национальной гордости за «величие державы». За коллективным возбуждением обычно следует спад; в общественном мнении проступают признаки фрустрации, переживания опустошенности, растерянности, астении или депрессии.

Рис. 12.1. Год оказался «труднее, чем предыдущий»…

В конце горбачевской перестройки общество ждало перемен, ресурсы долготерпения подходили к концу, люди (по меньшей мере, на словах) были готовы к фундаментальным изменениям советской экономической и политической систем. Интересы и внимание людей были сосредоточены на процессах, происходящих внутри самой системы государственной власти. Работали главным образом факторы негативной консолидации, отталкивания от прошлого, в сочетании с чрезмерными ожиданиями чуда, разворота руководства страны от геополитики к политике обеспечения национального благоденствия. Изменения к лучшему связывались не с собственными усилиями или участием в общественных движениях, а исключительно с доброй волей и действиями кого-нибудь из начальства: последовательно – с новым генсеком, президентом, популистским лидером партийной оппозиции, фигурой решительного генерала, способного разрубить чеченский узел и т. п. Нереализованные ожидания чуда (при собственной апатии и отчуждении от политики), силовое подавление оппозиции в 1993 году и совершенно ненужная, с точки зрения населения, чеченская война оборачивались глубоким разочарованием в проводимых реформах, массовой депрессией, социальным ресентиментом и низовой диффузной агрессией (ксенофобией). Не считая двухлетнего периода распада СССР, максимальные значения социальной напряженности приходятся на кризисные 1998–1999-й – годы ожидания прихода «сильной личности», способной навести порядок. Приход Путина к власти и удовлетворение от завершения «хаоса» ельцинской демократии вписываются в общую схему длительных процессов этого типа.

Напротив, мобилизация 2008 года (короткая победоносная война с Грузией) и в еще большей степени крымская мобилизация (Олимпиада – Антимайдан – аннексия Крыма – конфронтация с Западом) были совершенно неожиданными для публики, «искусственными», возникшими как бы на пустом месте, без особых поводов и оснований. И та, и другая волны коллективного самодовольства обязаны работе мощной, согласованной (и тотальной по охвату информационного пространства) пропаганды, организованным действиям властей и направлены в первом случае против Грузии и США, во втором – против массового движения украинцев за интеграцию Украины с ЕС и другими западными организациями, включая НАТО. Если отвлечься от фантастических (в силу их пренебрежения реальностью) геополитических планов Кремля (СНГ, Новороссии и т. п.), которые к настоящему времени можно считать окончательно провалившимися, главная цель последней по времени политической кампании («Крымнаш») заключалась в дискредитации противников сформировавшегося авторитарного режима уже в самой России, сторонников демократии, правового государства, критиков коррупции власти и тем самым в обеспечении иммунитета действующей власти от любых попыток реформирования сложившейся политической системы. Как раз она-то и достигнута.

Как всякое состояние возбуждения, патриотический подъем 2014–2015 годов не мог длиться долго, хотя в сравнении с предыдущим кризисом (2008–2009) этот цикл был более продолжительным (рис. 14.1). Непосредственным толчком к демобилизации в обоих случаях стали экономические кризисы и резкое обесценивание реальных доходов в конце 2008 и осенью 2015 года, а также объявление о пенсионной реформе, рост налогов в апреле – мае 2018 года.

Рис. 13.1. Дела в стране идут сегодня в целом в правильном направлении, или страна движется по неверному пути?

Мобилизационный всплеск июля – августа 2008 года опирался на пятилетний период небывалого в истории России экономического процветания и роста потребления. Можно сказать, что консолидация 2008 года завершала «тучные годы». Напротив, фоном для последней кампании стал длительный период стагнации или рецессии экономики (с конца 2008 года) и усиление антипутинских настроений, вылившихся в массовые движения протеста 2011–2012 годов. Ответом на них стал курс на подавление независимых общественных организаций и ужесточение законодательства для борьбы с «пятой колонной», чуждым идеологическим влиянием, создание множества прокремлевских организаций для противодействия оппозиции и критикам режима. Экономическая ситуация оставалась депрессивной, будущее воспринималось основной частью населения с тревогой. Даже после аннексии Крыма и наступившей национальной эйфории абсолютное большинство опрошенных (74–85 %) полагали на протяжении 2014–2017 годов, что в стране развивается экономический кризис (лишь в самом конце 2017 года этот показатель снизился до 69 %). Несколько меньшее, но все равно преобладающее большинство россиян считали, что он будет долгим, что надо привыкать жить в условиях снижения доходов[73]73
  Общественное мнение – 2017. М.: Левада-Центр, 2018. С. 190.


[Закрыть].

Причины кризиса (исчерпанность ресурсов экономической системы, на которой базируется путинский режим) были непонятны для основной массы населения. Но и усилия пропаганды списать все проблемы, включая стагнацию в экономике, на происки Запада, особого успеха не имели: лишь немногие россияне относили причины кризиса на счет антироссийской политики санкций западных стран. Снижение реальных доходов населения идет уже четвертый год (кумулятивный итог его составляет минус 11–12 %). Это болезненно, но не катастрофично. Постепенность этого падения не предполагает драмы «народного возмущения» властью, поскольку не затрагивает общий план коллективного понимания происходящего[74]74
  Доля бедного населения (то есть тех, чьи денежные доходы были ниже их субъективных представлений о «бедности») в последние 10 лет не меняется, составляя примерно 30 % взрослого населения. Однако лишь 3 % опрошенных за последние год-два заявляли: «Нам не хватает денег даже на питание»; 16 % отвечали: «На еду хватает, но на одежду уже нет». Основная масса респондентов (53 %) терпит, поскольку деньги на неотложные или текущие нужды (на еду и одежду) у них есть, однако, уже товары повседневного бытового назначения, такие как телевизор, холодильник или стиральная машина, оказываются труднодоступными для абсолютного большинства, необходимость заменить старую или вышедшую из строя бытовую технику новой составляет определенную проблему для этой категории населения. Это несложно понять, поскольку средний месячный семейный доход, согласно данным декабрьского опроса 2017 года, насчитывал 41,2 тысячи рублей (при двух работающих). Если учесть, что не все работают и не все пенсионеры, то получается, что среднедушевой доход россиян составляет всего 16,5 тысяч рублей. Понятно, что средние показатели скрывают за собой значительную дифференциацию семейных доходов населения.


[Закрыть].

С весны 2017 года наблюдается рост позитивных настроений и ожиданий «лучшего», мотивированных, правда, не тем, что «кризис закончился» и «все стало хорошо», а тем, что «худшее» (которого ждали и боялись по аналогии с 1998 и 2008 годами) так и «не наступило». Рост цен на нефть позволил несколько увеличить казенные доходы, а стало быть, и расходы на социальные цели для того, чтобы несколько ослабить негативное воздействие контрсанкций, которое беспокоило администрацию, готовившуюся к «переизбранию» Путина в 2018 году (рис. 14.1).

Индекс социальных настроений (ИСН)[75]75
  Разработку ИСН и анализ его динамики ведет в «Левада-Центре» М. Д. Красильникова. См.: Общественное мнение – 2017. С. 64. О методологии построения ИСН см.: URL: https://www.levada.ru/obnovlennaya-metodika-izmereniya-indeksa-sotsialnykh-nastroenii-isn/.


[Закрыть] указывал в начале 2018 года на действие противоречивых сил, определяющих состояние массовых оценок ситуации и ожиданий на будущее. Настроения заметно ухудшились, но, что интересно, не из-за изменений и падения доходов, а из-за снижения одобрения руководства страны и доверия к власти. Продолжение ожесточенной конфронтации с Западом и агрессивной пропаганды, предположения о неизбежности дальнейших санкций западных стран и тупой реакции на них российских властей, ограничивающих импорт товаров и продовольствия, способствовали пессимизму, неопределенности, боязни нищеты, потери работы и ожиданию роста цен. Стагнация в экономике поддерживала и усиливала пессимизм социально депримированных групп, тянула агрегированный индекс вниз (рис. 15.1); с 2015 года показатели отношения к власти снизились очень значительно, в то время как индекс ожиданий на будущее, оценки положения семьи и надежды на улучшения в ближайшем времени росли, хотя и с большими колебаниями, отражающими сомнения и надежды респондентов. Однако приближающиеся в марте 2018 года выборы президента и обусловленная этим обстоятельством кампания политической рекламы и славословия Путина, срочные, однократные (и весьма значительные) показательные социальные выплаты отдельным категориям бюджетников и пенсионерам нейтрализовали негативный тренд.

N = 1600.

Рис. 14.1.1. Динамика индексов социальных (ИСН) и потребительских (ИПН) настроений

Рис. 14.1.2. Индекс социальных настроений: детализация

Рис. 14.1. Индекс социальных настроений (ИСН) и его составляющие

Рейтинг одобрения или доверия Путину достигал всякий раз максимума в моменты военно-политического реванша, милитаристских и шовинистических кампаний (1999, 2004, 2008, 2014 год). Он снизился к концу 2013 года до абсолютного минимума в 60–63 % на фоне массовых антипутинских демонстраций протеста, но после аннексии Крыма вновь поднялся до максимума (87 %) и на протяжении почти 4 лет не опускался ниже 80 % одобрения и поддержки[76]76
  Зафиксированные в феврале и мае 2018 года снижения (76 и 79 %) укладываются в допустимую стандартную статистическую ошибку.


[Закрыть]. Раздражение и недовольство канализируются на другие уровни и ветви власти; действует старый механизм перераспределения политической ответственности («добрый царь и худые бояре») – перенос ответственности за положение внутри страны с национального лидера, воплощающего в своем статусе символические ценности величия и мощи «Российской державы», на премьера, правительство, на Думу и депутатский корпус, губернаторов, некую «бюрократию» и т. п.