Текст книги "Пловец Снов"

11

Если бы Орлова всё-таки решила вернуться в квартиру Горенова, она могла бы разбить ногу об оторванный дверной косяк, споткнуться о перевёрнутый табурет или – того хуже – наступить на острые стёкла обескураженных от несправедливой расправы тарелок, чашек, стаканов…

Георгию и прежде случалось бить посуду. Звон напрасного разрушения, а также следующие за ним чувство неловкости и стыд за горячность безотказно помогали взять себя в руки. Надежда хорошо это знала, потому дорогой утвари у них не водилось. Горенов сохранял подобную традицию до сих пор, считая кухонные принадлежности расходным материалом. То ли в шутку, то ли в память о прошлом он называл это «бить склянки».

В пьяном виде ему хватало кокнуть небольшую рюмку или блюдце, чтобы достичь необходимого эффекта. На трезвую же голову тарелки летели целыми охапками. В данный момент по полу была рассыпана существенная часть всей имевшейся посуды. Георгий решил остановиться исключительно потому, что облегчение не наступало.

При этом самого Горенова дома не было. Где его искать? Нам уже известно несколько мест, куда он мог отправиться. В издательство? Незачем, раз Люма сама недавно была здесь. К Надежде на «Елизаровскую»? Возможно, но тоже непонятно почему – вчера виделись. Пригласил куда-то Вику или сам поехал к ней в магазин? Сегодня она не работала, хотя Георгий этого не знал, поскольку совсем не думал о ней сейчас.

Ему нужно было просто пройтись. По Петербургу необходимо ходить. Пусть нет никаких важных дел, ничего существенного. Выйти подстричься, купить хлеб или обувь, выгулять детей или собак, встретиться или расстаться с женщиной. Хотя бы ради того, что, в сущности, не имеет никакого смысла, беспрестанно повторяясь и превращаясь в рутину. Нужно шагать и шагать, чтобы потом однажды вдруг оглянуться назад и почувствовать, будто город населён тобой и знакомыми тебе людьми, а сам ты наполнен городом.

Порой важно блуждать, не имея вообще никаких конкретных задач, даже самых мелких целей и предопределённых маршрутов. Потому в любой непонятной ситуации Горенов выходил на улицу и шёл. Прогулка помогала осознать происходящее, решить проблему, найти ответы. Впрочем, если рассчитывать на это, то блуждание уже трудно назвать бесцельным.

В данный момент Георгий чувствовал себя слишком скверно, чтобы не рассчитывать. Ему казалось, будто он умирает. Это, конечно, было сугубо литературной склонностью к преувеличениям, однако именно потому ноги сами понесли его на север. Внезапно вмешался разум, который сегодня ещё неоднократно понадобится: Люма живёт на Васильевском острове, а значит, идёт в этом же направлении. Встречаться очень не хотелось, и Горенов резко повернул на Садовую улицу, далее зашагал к площади Тургенева, спокойствие которой ему всегда было ближе, чем шумная суета и галдёж площади Льва Толстого. Удивительно, почему одного город запечатлел с именем, а другого без? Хотя действительно названия «площадь Ивана Тургенева» и «площадь Толстого» теряли существенную долю шарма.

Иногда подсказка приходила быстро, хватало буквально четверти часа, но зачастую требовалось расхаживать очень долго. Раньше Георгий полагал, будто Петербург создан для радостных прогулок в тумане, для поцелуев под дождём. Что, шагая по мостам, так приятно вдыхать влажный аромат веков и ловить порывы ветра с помощью изящного зонтика. Что все встречные здесь вежливы и начитанны, а откуда-то постоянно доносится лёгкая музыка… Но нет, это не Латинская Америка, тут не играют в классики. Теперь Горенова уже никто не смог бы переубедить: этот город подходит только для того, чтобы спать или плясать на улице в красном домино.

А может, и в далёких странах вроде Аргентины, Колумбии, Перу, Чили, Мексики и Бразилии тоже всё иначе? Книги часто лукавят. Вот Брэдбери написал про какую-то бабочку, раздавив которую некто изменил будущее. Абсурд! Не то что насекомые, настоящие люди рождаются и умирают, рождаются и умирают… Талантливейшие, прекрасные авторы! И никакого эффекта… Будто человека никогда и не было вовсе.

Нужно спасать! Кого? Всех! Бездействие невозможно! Невыносимо! «Невыносимо» – от слова «Нева»? Откладывать тоже нельзя. Никакого «потом» не будет!

Георгий двинулся дальше. Идти сразу до набережной? Пожалуй, нет. Он свернул к дому Погодина. Вот тут-то уж точно жил самый настоящий Грибоедов, тому имеется множество подтверждений. Квартировал на первом этаже и декабрист Одо́евский, но этот факт Горенову известен не был. Да везде вокруг обитали декабристы.

Значит, «издательство не станет браться за такой проект»… Слово-то какое… В нём есть что-то от эмбриона, но совсем нет ничего человеческого. «Книга» – звучит гуманистически, а «проект» – понятие угловатое, холодное. Пусть и крепкое, монументально-архитектурное, но пугающее, блеклое, черно-белое, без благородной сепии лет.

Орлова говорит, что «они» покупают и хотят читать всякую дрянь. В сущности, это известно давно, никакой новости здесь нет. Тогда как же заставить «их» прекратить? Скорее всего, эти люди не виноваты. Они просто ничего не ждут от книги, не понимают, сколь многое она может дать. Веками чтение считалось особым, благословенным занятием. Текст обладал едва ли не сакральным значением. Когда-то Аристотель написал, что у мухи восемь лап, и все грамотные люди, а в особенности авторы, вплоть до Средневековья верили и переписывали этот «факт». Буквы убеждали сильнее, чем собственные глаза, потому читатели думали, будто шестиногие насекомые вокруг них – не более чем «редкая» аномалия, исключение, шутка природы. Ведь книги не могут врать и ошибаться. Как же вернуть им эту запредельную важность? Как заставить людей снова хотеть большего и лучшего? Причём для самих себя! Как убедить жаждать и требовать от напечатанных слов хоть чего-то существенного, а не довольствоваться шлаком?

Дело, похоже, и правда не в самих текстах… Прекрасные старые романы, великие сюжеты, наполненные добром и красотой, игравшие прежде огромную роль и известные каждому культурному человеку, теперь пылятся на полках, если не попадают в школьный список для чтения. Впрочем, те, что попадают, пылятся тоже. И это несмотря на безусловную литературоцентричность России. Наша страна словно сшита из книг. И нитки, соединяющие вместе пространственные лоскуты, – это площади, проспекты, улицы и переулки, названные в честь авторов. Имя Белинского носят почти пятьсот топонимов. Пушкина – в шесть с лишним раз больше. Хотя среди всех исторических деятелей Александр Сергеевич занимает лишь четвертое место. Угадайте, после кого? Ленин – да. Гагарин – да. А кто третий? Нет. Всё ещё Киров. Улица Пушкина есть в каждом седьмом населённом пункте страны, но выйдите на неё и попросите случайного прохожего назвать пять его произведений…

Люди больше не верят в книгу и не верят ей. Наверное, потому улиц Центральная, Молодежная, Школьная, Лесная, Садовая, Советская, Новая, Заречная, Зеленая больше, чем даже Ленина. Молодёжь, школа и сады, всё это важнее букв? «Они» утратили надежду на то, что красота спасёт мир? Так она и прежде никогда не могла. Довольно пустая фраза. Верить в неё – безумие или болезнь. Хотя, допустим, когда-то данное обстоятельство не казалось столь очевидным.

Рассудим логически: было хорошо, стало плохо. Значит, некоторое время назад случилось какое-то переломное событие, после которого всё пошло не так. Где тот самый поздний момент, когда Истина ещё могла вылезти из колодца с улыбкой на лице? Найти эту точку – задача как минимум фаустианская… Горенов сам не ожидал подобных суждений от автора бульварных детективов. И, главное, была ли она лишь точкой перелома или же точкой невозврата? Возможен ли новый Ренессанс, который обещала Люма? Для решения таких вопросов можно пойти на жертвы… Придётся пойти! Он готов положить себя на алтарь? Безусловно! В замысле колоссального масштаба нет места эгоизму. Можно заключать сделки… если бы кто-нибудь предложил своё союзничество, но ведь сейчас ему даже поговорить-то не с кем. Это Одиссей странствовал по Ойкумене, и отовсюду ему слышались голоса богов. Дьявол, как известно, в греческом пантеоне отсутствовал. Аида таковым считать наивно, хотя в жизни скитальца поучаствовал и он (про Пана и Эосфора Георгий то ли не подумал, то ли не знал). Современный же человек совершает свой путь в звенящей тишине. Это страшно до такой степени, что лучше вообще не смотреть наверх. Кстати, когда плывёшь, наверх посмотреть довольно трудно.

Мир не может спасти красота. Но глупости, безусловно, под силу погубить его. Сомнений это не вызывает. Но ведь именно текст – очевидный, а то и единственный способ противостоять ей. Следовательно, только он действительно поможет сохранить мир.

Книга – спасение. Советские писатели-государственники не были хорошо начитанны русской литературой XIX века или делали вид, словно её никогда не существовало, потому что после Толстого и Тургенева, Некрасова и Достоевского невозможно говорить о каком-то тотальном равенстве, о том, будто все люди одинаковые и им положено, а главное, нужно одно и то же. Книги русских классиков до сих пор наглядно и достоверно показывают, что каждый человек – неповторимая вселенная, поражающая своей индивидуальностью. Те, кто хорошо понял это тогда, умирали потом в лагерях или не могли выехать за Нобелевской премией. А ведь внимательное чтение спасло бы целую страну…

Итак, вот Горенов написал книгу… Не очередной детектив за деньги, но другую, настоящую. Автор не уверен, сможет ли она кого-то спасти, хотя он искренне вкладывал в текст надежду на это. Тем не менее надежда точно не оправдается, если «они» не станут её читать. Если они – довольно уже этих кавычек – не поверят, что новое сочинение вовсе не такое, как прежние. Всю свою прошлую жизнь, те шальные годы, когда он плодил детективы, Георгий мог теперь оправдать: они были нужны только для того, чтобы привлечь внимание к книге G. Но Орлова говорит, так не получится. Спасёт ли текст хотя бы своего автора?

Придётся сделать в рассуждениях шаг назад. Могущественной бескрайней глупости под силу разрушить мир, но может ли его сохранить не книга, а разум как таковой? Вообще, рационализм, философские доктрины и научные школы себя изрядно дискредитировали, однако касается ли это простейшего бытового ума, без которого никуда? Тех самых базовых соображений, заставляющих нас действовать осмысленно, завязывать шнурки и вовремя доливать бензин в бензобак. Тех, что удерживают человека от членовредительства, пробуждают заботу о себе и близких, заставляют думать о завтрашнем дне. Которые толкают мыть руки перед едой, чистить зубы перед сном и не пить прокисшее молоко. Впрочем, разум это, инстинкт или страх? Боязнь болезни, ущерба, неприятностей, одиночества? Георгий замедлил шаг и оглянулся. Снова канал Грибоедова, та же вода, но насколько иначе всё выглядит здесь.

Что-то зашевелилось внутри Горенова, он ощутил это едва ли не физически. Некто будто ответил ему согласием, но в чём состоял вопрос? Показалось, словно кивнул тот же, кто диктовал ему точки и буквы. Сразу стало заметно теплее.

Новое чувство уже плескалось в нём, как зачаток моря в банке из-под варенья. Такое необычное и манящее… Но можно ли плыть в том, что внутри?

Современность требует новых форм, новых идей и новых смыслов – нет ничего более традиционного и набившего оскомину, чем эта незатейливая последовательность слов, становившаяся лозунгом слишком для многих. Когда-то Герберт Уэллс наглядно и живо показал в «Войне миров», что любой момент истории может стать началом конца. Подобное ощущение было актуальным едва ли не всегда, но он оказался одним из первых, кто воплотил его так просто и точно, создав фантастические образы вторжения пришельцев. Делать подобное сейчас – полнейшее авторское самоубийство, хоть сюжет представляется не менее злободневным.

Метерлинк в пьесе «Слепые» изобразил трагическое положение человека зримо и без затей… Но что изменил этот текст? В любом случае подобная простота более невозможна и недопустима. Всё легкодоступное уже сделано и бессильно пылится позади. Сложное тоже.

Когда-то проблемы литературы пытались решать с помощью мегароманов и сверхкниг. Сейчас эти времена источают устойчивый аромат трогательной небылицы. Для достижения цели понадобился бы идеальный текст. Идеальный, опять-таки, без кавычек. Несущий отпечаток подлинного, безусловного совершенства. А дело в том, что Горенов не верил в возможность достижения такового в крупной форме. По его мнению, роман чисто теоретически нельзя написать начисто. Приложив усилия, есть шансы добиться блеска изложения на одной странице, но достигнуть того же на трёх оказывается уже более чем втрое сложнее. С ростом объёма текста трудность превращается в принципиальную невозможность, и дело вовсе не в нехватке усердия. По мнению Георгия, главная причина состоит в том, что сам автор находится в непрерывной творческой метаморфозе. Работая, он претерпевает личностные изменения. Одна страница пишется относительно недолго, и, грубо говоря, можно считать, что заканчивает её тот же человек, который и начинал. А вот большое произведение обязательно дописывает кто-то другой. О совершенстве вопрос стоять не может, коль скоро под сомнением даже цельность и авторство. В каком-то смысле каждый роман убивает своего создателя в том виде, в котором тот его придумал. Да, при этом текст создаёт нового человека, но это другое дело. Какое новорожденный субъект имеет отношение к замыслу? Он – его следствие, а не причина.

Крупное сочинение как бы всегда существует само по себе, а значит, его нельзя «нацелить», разрешить с его помощью вопрос и даже заложить смысл. Горенов знал, у литераторов считалось, будто чем дальше итоговый роман от первоначального замысла, тем лучше. Понять этого он не мог, но не сомневался, что совершенство возможно лишь в малой форме, а она не соответствовала масштабу проблемы, с которой он столкнулся.

Итак, крупный текст с позиций писателя навсегда остаётся черновиком. Несчастный может сколько угодно рихтовать его под себя, но произведение и автор будут разбегаться в разные стороны, словно одноимённые полюса магнита. Что толку спорить о том, кто реально бежит, а кто стоит на месте?! В конце концов всё относительно, сути дела это не меняет.

Даже детективные книги Георгия вызывали у создателя подобные чувства. Ему постоянно казалось, будто каждая из них выполнена начерно. Что к этим текстам потом обязательно придётся вернуться. А поскольку писать Горенову приходилось довольно много, то «чувство черновика», того, что всё без исключения нужно будет ещё раз перечитывать и редактировать, давно распространилось на всю его жизнь. И вот, наконец, мы подошли к тому, с чего начали. Помните новые ощущения, которые внезапно проснулись в нём? Так вот, у Георгия впервые пропало чувство черновика.

Как водится, автору с подобными амбициями впору задуматься о создании «новой литературы». О ней говорят и говорили всегда. Написано столько вторичных «революционных» книг и художественных манифестов, что давно пора перерабатывать их обратно в деревья и высаживать сначала в горшки на подоконниках библиотек, а потом переносить на бульвары и в леса. Наивно предполагать, будто интерес к чтению удастся вернуть с помощью очередного текста. Из десятилетия в десятилетие повторяются вопли о том, что нужны романы «непосредственного воздействия», «проникающие в жизнь». Горенов был согласен: для того, чтобы современная книга привлекла внимание современного человека, она должна стать больше, чем просто книгой. Требуется превзойти изобретение Гуттенберга, подняться над прежними возможностями любой последовательности букв. Автору придётся стать пионером-первопроходцем.

Георгий плавал великолепно, но сейчас захлёбывался в накатывающих на него пенистых волнах. Что, если для этого не нужно создавать новые романы, но достаточно вернуть внимание к старым? Если его «новая литература» будет состоять вовсе не в написании текстов, но в изменении роли существующей классики? Идея тотального обновления носит настолько универсальный характер, что мысль о нарочитом, принципиальном необновлении может прозвучать вполне революционно. В конце концов, нет ничего более традиционного, чем плевать на традиции.

Читать важно! Осознание важности чего бы то ни было тесно связано со страхом. Итак, нужно вернуть в эту историю страх! Человек должен бояться не читать. Как это сделать? Торжественный клич Архимеда галопом промчался по петербургским камням, словно несёдланная лошадь. Горенов придумал! Пока было трудно облечь это в слова… Что-то мешало. Нет, не сложность идеи, скорее пьянящий восторг озарения. Нужно постараться. Ещё усилие. Ещё!.. Писательская мечта – книга, значительная до такой степени, что за неё люди будут готовы умереть. Текст, распоряжающийся жизнями. Так пусть они вновь гибнут за литературу!

Георгия самого напугала свирепость и очевидность этой мысли. Они не читают? Или читают то, что того не достойно? Значит, умрут! Он остановился и огляделся. Вокруг были они. Их очень много. Они сновали туда-сюда в вечернем сумраке, в свете фонарей, с детьми, авоськами и мобильными телефонами. Держась за руки, смеясь и с недовольной миной на лицах. Они ездили в автомобилях и шагали пешком. У каждого были свои дела, но кольцо вокруг автора будто бы сжималось. Горенов видел всё через слой помех, словно внезапно пошёл снег.

Следует убивать тех, кто читает дурные тексты. Тех, кто способствует превращению книжной отрасли в индустрию детективов и любовных романов. Что тут такого, если люди друг друга из-за курева режут?! Только преступления должны обязательно быть громкими! Чтобы о них писали в газетах и говорили в новостях. Чтобы причина убийства лежала на поверхности и однозначно указывала на литературу. Чтобы обыватели задумались и поняли: читать скверные книги просто опасно!

Ничего удивительного и даже нового здесь нет. Многие серийные убийцы видели своей целью спасение мира, очистку его от порока и скверны, а потому резали проституток и гомосексуалистов. Неужели задача избавления человечества от дурных книг не выше, не благороднее, а главное – не безотлогательнее? Террористы требуют миллионы долларов и вертолёт. Георгий же хотел заставить всех прекратить читать мусор! «Вашингтонский снайпер» писал в своих посланиях: «Ваши дети в опасности в любое время и в любом месте». Родившийся мгновение назад зверь мог добавить, что и вы сами сильно рискуете, коль скоро берёте с полки не тот роман. Уж лучше помешаться на книгах, чем на женских туфлях, как Джером Брудос, или на чёрных колготках, как Юрий Цюман. Многие маньяки ступили на свой кровавый путь из-за того, что подверглись насилию. А разве не насилие над писателем Гореновым происходит здесь и сейчас?

Он сам не отдавал себе отчёта, сколь значительную роль в возникновении у него этой идеи сыграло обстоятельное знание темы. Когда Георгий изучал истории серийных убийц, то сделал поразительное открытие: книги и фильмы соответствующего жанра почти не содержат вымыслов. Абсолютно всё, что люди делают с людьми в жутких, леденящих кровь художественных произведениях, словно соткано из элементов и деталей реальных случаев.

После Теда Банди трудно выдумать какой-то новый вид сексуальных извращений и жестокости. Ритуальные изнасилования, как до, так и после убийства, практиковал Генри Ли Лукас. В кино маньяки-мужчины часто переодеваются женщинами, так поступал Джером Брудос. Он же любил наряжать трупы, мерить на них разную одежду, страдал острым фетишизмом. Эдвард Гейн подарил жанру маски из вырезанных человеческих лиц, выкапывание тел, пошив одежды из кожи. Он же, бывало, содержал жертв в колодцах… Опять – колодцы!

Один из популярных персонажей американских романов и фильмов ужасов – это клоун-убийца. В реальности его звали Джон Уэйн Гейси. С ним связан и такой поворот сюжета: наклонности маньяка могут возникнуть в результате серьёзного соматического заболевания, то есть иметь не столько психологические, сколько объективные физиологические причины. У Гейси в детстве удалили опухоль мозга, и многие думали, что с этого всё началось. Объясняет ли перенесённая операция тягу к некрофилии? Он же давал объявления в газеты о найме на работу и убивал откликнувшихся соискателей. Он же однажды прикончил двух человек и вложил им во рты члены друг друга – такое, пожалуй, не придумаешь. Он же был масоном и занимался благотворительностью, поэтому когда редкие спасшиеся жертвы заявляли в полицию, им просто не верили. Годы спустя в его подвале было обнаружено около тридцати трупов.

Думаете, вампиры – это сугубо художественна выдумка? Ричард Чейз пил кровь, а также принимал ванны из неё. Кроме того, в домах жертв он устраивал чудовищный кавардак. Мочился и испражнялся в детские кроватки. У себя в квартире Чейз не делал уборку никогда. Декорации самого страшного фильма про маньяков – шутка по сравнению с тем, как на самом деле выглядело его жилище: стены в тёмно-красных брызгах и разводах, три блендера, два миксера, посуда, всё в запекшейся крови. В холодильнике мозги и другие части тел. Он сам назначал себе даты убийств, заранее отмечая их в календаре.

Анри Дезире Ландрю порешил девять своих жён. Несколькими веками ранее о нём была написана сказка «Синяя борода». Всё, разумеется, ради наследства. Из-за денег же Ронда Белл Мартин отравила собственную мать, трёх дочерей и двух мужей.

Авторы любят сюжеты, в которых злодей отличается высоким интеллектом. Эдмунд Кемпер уже в тринадцать лет имел IQ гения. В этом же возрасте он застрелил своих бабушку и дедушку. Так юное дарование познавало мир, ему было просто интересно, каково это, укокошить собственных стариков. В качестве трофеев он оставлял себе головы жертв, а завершил свою «карьеру» убийством матери, проломив ей череп молотком.

Ричард Рамирез – «Ночной охотник» – был сатанистом, покрывал обои в домах жертв пентаграммами, убивал и насиловал людей всех возрастов и обоих полов, от трёх до семидесяти пяти лет. Порой он вырезал или вырывал несчастным глаза.

«Вашингтонский снайпер» оставлял на картах Таро сообщения типа: «Я – бог». В них отражаются все мыслимые шизофренически-маниакальные послания, смешивающие культурные и религиозные коды в неусваиваемый коктейль. Следует добавить, что сам «снайпер» – это два чернокожих человека, старший из которых состоял в организации «Нация ислама», своеобразно исповедующей мусульманство вперемешку с идеями черного расизма. Первичный толчок или «вдохновение» преступному дуэту дал теракт 11 сентября 2011 года. После случившегося они увидели свою задачу в том, чтобы ввергнуть страну в хаос. «Снайпер» же, в свою очередь «вдохновил» великое множество других убийц, а также авторов.

Деннис Нильсен хранил дома трупы целиком и по частям. Устраивал с ними настоящий театр, разыгрывая сцены из семейной жизни – мылся, смотрел телевизор, ужинал, разговаривал. На суде он совершенно серьёзно объяснял свои поступки тем, что ему «была нужна компания». Кстати, одной из его жертв оказался скинхед с татуировкой в виде пунктирной линии со словами: «Отрезать здесь». Нильсен ничуть не удивился, и поступил именно так, как было предписано. Тела он по частям спускал в унитаз. Другой раз ему попался умственно-отсталый юноша, у которого случился приступ эпилепсии прямо перед домом маньяка. Деннис вызвал ему скорую помощь. На следующий день молодой человек пришёл поблагодарить спасителя, тогда убийца пригласил бедолагу в гости… А ведь если написать такую историю, никто не поверит… Но всё было на самом деле… Ещё одной жертвой Нильсена стал мужчина, больной гепатитом, который многократно пытался покончить с собой, вскрывая вены. Всякий раз его откачивали, пока, наконец, он не попался Деннису. Опять сюжет!

Джеффри Дамер тоже спускал останки в унитаз, но не по частям, а предварительно растворив их в кислоте. Правда, он был гомосексуалистом, потому его канализация наполнялась студенистой массой, полученной из поджарых красавцев. Отдельные части Дамер съедал. Интересно другое: он придумал оригинальный способ подчинения себе воли жертв. Джеффри опаивал их снотворным, сверлил дырку в черепе и заливал внутрь головы соляную кислоту. В результате необратимых повреждений мозга несчастные вели себя после этого как умственно-отсталые, хотя и оставались живыми. Мечта Дамера состояла в том, чтобы получить таким образом «новых людей» – покорных сексуальных зомби.

Альберт Фиш – старик, убивавший детей и отправлявший родителям письма о том, как разделывал и ел их отпрысков, акцентируя внимание на «вкусных попках». Это не мешало ему считать себя Иисусом Христом. Он истязал собственную плоть, порол её плетьми и прокалывал иглами. На другом конце света (или тьмы), не сговариваясь с Фишем, японский маньяк Цутому Миядзаки присылал открытки и письма в семьи своих жертв, маленьких девочек. Правда, он зашёл ещё дальше, отправляя родителям посылки с останками, пеплом, фотографиями и личными вещами. В истории серийных убийств совпадения встречаются часто, неизменно вызывая оторопь, будто у этих зверств существует какой-то негласный закон, свод правил или перечень рекомендаций. Например, очевидно, предписывалось активно пользоваться почтой, поскольку чуть ли не каждый третий отправлял депеши в полицию и прессу. Чего стоят одни только послания «Зодиака».

В криминальных книгах и фильмах нередко возникает тема побега из тюрьмы. Какое многообразие продемонстрировал один только Тед Банди, который как-то обошёл целое женское общежитие с битой на плече. Перемещаясь из комнаты в комнату, он убивал и насиловал. На его счету жертвы в восьми американских штатах. Арестовывали Банди неоднократно. Однажды ему удалось бежать прямо из суда через окно библиотеки. Другой раз он проковырял дырку в потолке своей камеры и ночью, сложив из книг муляж спящей на кровати фигуры, был таков. Более того, он забрался в квартиру начальника тюрьмы, надел его костюм и вышел из здания через парадную дверь. Как он скрывался от полиции и оставался не пойманным – отдельная история, но все это уже часть жанра. В следующий раз, когда будете смотреть криминальный фильм, имейте в виду, что, скорее всего, в нём есть фрагменты из биографии Теда.

Или такой сюжет: очередная жертва Джерома Брудоса битую неделю висела у него в гараже на крюке, прежде чем стену этого самого помещения проломил своей машиной незадачливый автомобилист. Брудоса дома не было. Приехала полиция и увидела внушительную дыру. Если бы они в неё заглянули, то в поле их зрения обязательно попал бы болтающийся труп. Но офицеры решили, что нельзя нарушать конституционные права американца и оставили хозяину записку.

Эйлин Уорнос – женщина-маньяк, которая занималась проституцией для того, чтобы содержать свою возлюбленную, жившую с ней исключительно ради денег. Можно ли здесь говорить о любви? Пожалуй, да, ведь в ходе судебного разбирательства по делу Уорнос совершенно незнакомая пожилая дама воспылала к ней материнскими чувствами, после чего немедленно удочерила проститутку и убийцу семи человек, а далее оплачивала её адвокатов и защищала как приёмную дочь.

Деннис Линн Рейдер, известный под прозвищем «BTK», которое он придумал себе сам от английских слов «bind», «torture» и «kill», убивал целые семьи, движимый желанием прославится. Он хотел, чтобы его имя появилось на страницах газет. Кстати, каждое своё преступление, унесшее множество жизней, на суде он называл не иначе как «проектом».

Думаете, список заканчивается? Это только начало. Абсолютно всё, что вы можете вообразить, любой вид садизма и расчленения практиковал Роберт Берделла. Наверняка его фантазия гораздо богаче вашей. Он относился к своему «призванию» как естествоиспытатель и даже вёл журнал «экспериментов», в котором фиксировал прокалывания глаз, электрические разряды в разные части тела, удары всеми мыслимыми предметами на пробой, отрезанные головы… Кстати, бытует мнение, будто Берделла собирался стать художником или искусствоведом, а когда не смог поступить в университет, его желания нашли такую экстравагантную реализацию, которую, к слову, Роберту тоже подсказало искусство, так как идею и «вдохновение» он почерпнул из фильма Уильяма Уайлера «Коллекционер».

Альберт Де Сальво был совершенно ненасытен. Он насиловал по пять-шесть женщин в сутки. Всего не меньше трёхсот, но вполне может статься, что реальное число ближе к двум тысячам. Убивал маньяк не всех, однако вопрос о том, является ли он тем самым «Бостонским душителем», всё ещё остаётся открытым, поскольку преступления последнего совершены идеально: не найдено ни одного отпечатка пальцев, волоска или другой улики.

Роберт Хансен вывозил своих жертв, проституток, в глухие места, причём иногда делал это на собственном самолёте. Там он их раздевал и «отпускал», после чего охотился на несчастных, словно на промысловых зверей. Ту бижутерию, которую Хансен снимал с убитых женщин, он дарил жене и дочери. Его дело неоднократно закрывали, поскольку Роберт являлся слишком уважаемым бизнесменом. В полиции и на допросах он любил отпускать шутки вроде: «А как можно изнасиловать проститутку?» Детектив, сыгравший огромную роль в том, чтобы вывести Хансена на чистую воду, был вынужден вести расследование самостоятельно, вопреки приказам начальства и должностным инструкциям, без ордеров и какой-либо поддержки. Кстати, Роберт стал первым американским преступником, разрешение на обыск дома которого выдали не на основании улик, а исходя только из психологического портрета.

Предыдущая история чем-то напоминает Джона Уэйна Гейси, но ещё больше – советского монстра Николая Джумагалиева. Его тоже многие считали приличным человеком, что долго позволяло избегать подозрений. На суде же он упорно повторял, будто встал на сторону животных, а потому обращался с людьми так, как те поступали с невинными зверями. Джумагалиев их убивал, разделывал, ел, пил кровь. Правда, жертв отбирал, руководствуясь гендерными и религиозными соображениями. Он истреблял «белых женщин», поскольку не сомневался в их особой порочности и развратности. Ему виднее, ведь многие из убитых им дам при жизни были его любовницами. Кстати, потом выяснилось, что каждое преступление имело ещё и особый повод: то годовщина смерти бабушки, то день рождения дедушки… А всякий раз, перерезая горло, он «просто хотел увидеть, как из тела вылетает душа».

Но если начинать разговор про отечественных серийных убийц, то в первую очередь в сознании Горенова возникала история из его собственного детства, когда череда страшных смертей потрясла весь Таганрог. Трупы находили совсем рядом, буквально за углом. Именно тогда Георгий впервые услышал новое для себя слово «маньяк». Оно звучало так близко и часто, что он начал к нему привыкать. Некто душил женщин их собственными колготками и трусами. Одна из погибших оказалась знакомой маминой знакомой. Девочки, подружки Горенова, боялись выходить из дому в тёмное время суток, хотя подростки убийцу не интересовали. Как же все удивились, когда увидели «монстра» по телевизору. Его звали Юрий Цюман – воспитанный и изящный, немного нелепый, худощавый молодой человек с симпатичным лицом. Как и Георгий, он очень ценил порядок.