Текст книги "Война и мир. Том I–II"

Ни Пушкин, приветствовавший нововведения Онегина («И раб судьбу благословил»), ни Тургенев не писали о любви мужиков к господам. Толстой решился и на это: «И, должно быть, потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что-нибудь для других, для добродетели, – все, что он делал, было плодотворно: состояние его быстро увеличивалось; соседние мужики приходили просить его, чтобы он купил их, и долго после его смерти в народе хранилась набожная память об его управлении. “Хозяин был… Наперед мужицкое, а потом свое. Ну, и потачки не давал. Одно слово – хозяин!”» (Эпилог, ч. 1, гл. VII).

Он «простил» Николаю Ростову даже то, что либеральная мысль и словесность почитали неискупимым, неизбывным грехом, тягчайшим преступлением, – рукоприкладство по отношению к мужикам (у Толстого это управляющий из мужиков).

«Одно, что мучило Николая по отношению к его хозяйничанию, это была его вспыльчивость в соединении с старой гусарской привычкой давать волю рукам. В первое время он не видел в этом ничего предосудительного, но на второй год своей женитьбы его взгляд на такого рода расправы вдруг изменился.

Однажды летом из Богучарова был вызван староста <…>, обвиняемый в разных мошенничествах и неисправностях. Николай вышел к нему на крыльцо, и с первых ответов старосты в сенях послышались крики и удары. <…>

Эдакой наглый мерзавец, – говорил он, горячась при одном воспоминании. – Ну, сказал бы он мне, что был пьян, не видал. Да что с тобой, Мари? – вдруг спросил он» (Эпилог, ч. 1, гл. VIII).

Жена упрекает мужа в таких поступках. Не одобряет, конечно, и Толстой. Но Николай не всегда может сдержать себя, и автор не судит строго за это своего героя: «С тех пор, как только при объяснениях со старостами и приказчиками кровь бросалась ему в лицо и руки начинали сжиматься в кулаками, Николай вертел разбитый перстень на пальце и опускал глаза перед человеком, рассердившим его. Однако же раза два в год он забывался и тогда, придя к жене, признавался и опять давал обещание, что уже теперь это было в последний раз.

– Мари, ты, верно, меня презираешь? – говорил он ей. – Я стою этого.

– Ты уйди, уйди поскорее, ежели чувствуешь себя не в силах удержаться, – с грустью говорила графиня Марья, стараясь утешить мужа» (Эпилог, ч. 1, гл. VIII).

Конечно, «Война и мир» – это отнюдь не просто запоздалая апология «старого барства». Но понять роман Толстого без учета противостояния автора влиятельной «либеральной» традиции в отечественной словесности невозможно. Иначе происходит неизменное упрощение смысла этого произведения и позиции его создателя.

Противопоставляя себя – демонстративно, почти эпатирующим образом – радикальному демократическому движению, Толстой, тем не менее, оказывался не столь уж далек от нигилизма. Отрицание официальной истории созвучно установке написанной и изданной в одно время с «Войной и миром» «Истории одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина. Отрицание условности, знаковости (восприятие оперы остранняющим взглядом «естественной» героини Наташи Ростовой, именование знамен тряпками на палках и многое прочее[16]16
  У Толстого к условностям, фантомным ценностям цивилизации отнесена и медицина (Пьер после лишений плена выздоровел, поскольку не лечился у докторов). С этим нигилисты-поклонники естественных наук, конечно бы, не согласились.


[Закрыть]). Наконец, даже понимание призвания и воспевание женщины только как жены и матери (Наташа в эпилоге) вовсе не чуждо радикальной мысли. Представления Толстого здесь созвучны идеям популярного в нигилистических кругах Ж. Прудона, совсем не борца за эмансипацию женщин, высказанным в посмертно изданной книге «Порнократия, или Женщины в настоящее время»[17]17
  Прудон Ж. Что такое собственность? М., 1998. С. 270–275.


[Закрыть].

«Благодаря <…> своеобразному своему положению в современности Толстой примкнул одной стороной своего романа к “обличительному” направлению и был истолкован как “нигилист”, как представитель левой “нетовщины”, а другой – оказался среди “крепостников”, среди представителей “старого барства”»[18]18
  Эйхенбаум Б. М. Лев Толстой. Кн. 2.


[Закрыть].

«Рецензии на “Войну и мир” похожи сейчас на хулиганство. Никто (кроме Страхова) ничего не понял», – писала о восприятии романа в критике Л.Я. Гинзбург[19]19
  Гинзбург Л.Я. Литература в поисках реальности. Л., 1987. С. 114.


[Закрыть]. Исследовательница почти не преувеличивала. Книга имела громадный успех, но рецензенты не могли, а, как правило, и не желали (по причинам идеологическим) его объяснить. Отмечая успех романа, литератор и поэт радикального направления Д.Д. Минаев добавлял: «Пусть другие радуются, коли есть охота, но в сущности радоваться тут решительно нечему»[20]20
  Дело. 1868. № 4. Отд. II. С. 202.


[Закрыть]. Д. И. Писарев, высоко оценивая талант писателя, судит неумолимым судом его героев: для критика автор «Войны и мира» только певец «старого барства», а ценность романа в том, что правда жизни победила авторскую идею: «старое барство» бесплодно и достойно лишь гримасы отвращения. М.К. Цебрикова перевела разговор на вопрос о женской эмансипации, с сожалением отметив, что Наташа не дотягивает до девиц-эмансипе. Н.В. Шелгунов изобличал ретроградные историософские взгляды Толстого: «“Война и мир”, в сущности, – славянофильский роман, в котором напутаны правда с ложью, наука с невежеством, благо со злом, прогресс с отсталостью. Это какая-то смесь немногого хорошего со многим дурным, возводящая графа Пьера в руководящий идеал, долженствующий обновить и просветить Россию. Только будет ли лучше, если судьбами России будут управлять такие умные люди?»[21]21
  Война из-за «Войны и мира». С. 352. Здесь же перепечатаны статьи Д. И. Писарева и М. К. Цебриковой.


[Закрыть]

В. В. Берви-Флеровский, писавший под псевдонимом С. Навалихин, утверждал: «Читая военные сцены романа, постоянно кажется, что ограниченный, но речистый унтер-офицер рассказывает о своих впечатлениях в глухой и наивной деревне». Князя Андрея критик аттестует как «цивилизованного бушмена» (у Болконского «тряпичный ум»), а Николая Ростова – как «одного из “изящных бушменов”»[22]22
  Дело. 1868. № 6. Отд. II. С. 25–26, 12, 18.


[Закрыть].

В радикальной сатирической «Искре» печатались рисунки-карикатуры на героев романа с подписями гекзаметром – стихом античных героических поэм. Например, такая: «Гости уж все собрались – и на блюде горячем / Виконт де Мортмарт был предложен. / Не бойтесь, детки, кушать его ведь не будут. / Это сравненье – в эстетической сказке своей эстетике дань отдаю я»[23]23
  Ср. воспроизведение пародийных иллюстраций и рисунков в кн.: Шкловский В. Матерьял стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». Вклейка между с. 208 и 209. Пародируется сравнение представляемого Анной Павловной Шерер гостя-виконта с блюдом, которым сервируют стол (начало романа).
  Сестра С.А. Толстой, Т. А. Кузминская, передает (со слов супруга) желчные замечания М.Е. Салтыкова-Щедрина: «“Эти военные сцены – одна ложь и суета. Багратион и Кутузов – кукольные генералы. А вообще – болтовня нянюшек и мамушек. А вот наше, так называемое, “высшее общество” граф лихо прохватил.”». – Кузминская Т.А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Тула, 1976. С. 338.
  Отзывы либерала Тургенева были неоднозначными: признавая мастерство Толстого, он сетовал в письмах на чрезмерную детализацию переживаний героев и на любовь к «мелочам» – в жестах, в манере поведения, в одежде персонажей (статья «По поводу “Отцов и детей”» [1869], письмо П. Борисову [1870]).


[Закрыть].

Голоса из правого лагеря были также, по большей части, враждебными: «в романе собраны только все скандальные анекдоты военного времени той эпохи»[24]24
  Норов А.С. Война и мир (1805–1812) с исторической точки зрения и по воспоминаниям совпременников. СПб., 1868. С. 2.


[Закрыть]; «[э]то уже не скептицизм, а чисто нравственно-литературный материализм. Безбожие опустошает небо и будущую жизнь. Историческое вольнодумство и неверие опустошают землю и жизнь и настоящего отрицанием событий минувшего и отрешением народных личностей <…> В упомянутой книге трудно решить и даже догадываться, где кончается история и где начинается роман, и обратно. Это переплетение, или, скорее, перепутывание истории и романа, без сомнения, вредит первой и окончательно, перед судом здравой и беспристрастной критики, не возвышает истинного достоинства последнего, т. е. романа[25]25
  Вяземский П. А. Воспоминания о 1812 годе // Русский архив. 1869. № 1. С. 186–187.


[Закрыть]».

И Норов, и Вяземский уличали автора «Войны и мира» в сознательном искажении истории, в клевете на нее.

Критики, отрешившиеся от идеологического приговора и выделившие основные художественные особенности романа (П. В. Анненков, Н.И. Соловьев), оценили их скорее как недостатки, чем как достоинства: ведь «Война и мир» разительно не соответствовала канону исторического романа[26]26
  Статьи переизданы в книге «Война из-за “Войны и мира”».


[Закрыть].

Цикл статей Н.Н. Страхова действительно отчетливо выделяется на этом фоне[27]27
  Обзор откликов критиков на «Войну и мир» см. в статье: Сухих И. Н. Война и мир вокруг «Войны и мира» / / Война из-за «Войны и мира». С. 32.


[Закрыть].

Лишь со временем были по-настоящему осознаны грандиозность и величие этой в высшей степени оригинальной толстовской книги.

А. М. Ранчин

Том первый

Часть первая

– Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte. Non, je vous previens, que si vous ne me dites pas, que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma parole, j'y crois) – je ne voue connais plus, vous n'êtes plus mon ami, vous n'êtes plus мой верный раб, comme vous dites[28]28
  Ну, князь, Генуя и Лукка – поместья фамилии Бонапарте. Нет, я вам вперед говорю, если вы мне не скажете, что у нас война, если вы еще позволите себе защищать все гадости, все ужасы этого Антихриста (право, я верю, что он Антихрист), – я вас больше не знаю, вы уж не друг мой, вы уж не мой верный раб, как вы говорите (фр.) <Переводы, за исключением специально отмеченных, принадлежат Л.Н. Толстому; переводы с французского языка не оговариваются.>.


[Закрыть]. Ну, здравствуйте, здравствуйте. Je vois que je vous fais peur[29]29
  Я вижу, что я вас пугаю.


[Закрыть], садитесь и рассказывайте.

Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного князя Василия, первого приехавшего на ее вечер. Анна Павловна кашляла несколько дней, у нее был грипп, как она говорила (грипп был тогда новое слово, употреблявшееся только редкими). В записочках, разосланных утром с красным лакеем, было написано без различия во всех:

“Si vous n'avez rien de mieux à faire, Monsieur le comte (или mon prince), et si la perspective de passer la soirée chez une pauvre malade no vous effray pas trop, je serai charmée de vous voir chez moi entre 7 et 10 heures. Annette Scherer’[30]30
  Если у вас, граф (или князь), нет в виду ничего лучшего и если перспектива вечера у бедной больной не слишком вас пугает, то я буду очень рада видеть вас нынче у себя между семью и десятью часами. Ан на Шерер.


[Закрыть].

– Dieu, quelle virulente sortie![31]31
  Господи, какое горячее нападение!


[Закрыть] – отвечал, нисколько не смутясь такою встречей, вошедший князь, в придворном, шитом мундире, в чулках, башмаках и звездах, с светлым выражением плоского лица.

Он говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды, и с теми тихими, покровительственными интонациями, которые свойственны состарившемуся в свете и при дворе значительному человеку. Он подошел к Анне Павловне, поцеловал ее руку, подставив ей свою надушенную и сияющую лысину, и покойно уселся на диване.

– Avant tout dites moi, comment vous allez, chère amie?[32]32
  Прежде всего скажите, как ваше здоровье, милый друг.


[Закрыть] Успокойте меня, – сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из-за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка.

– Как можно быть здоровой… когда нравственно страдаешь? Разве можно, имея чувство, оставаться спокойною в наше время? – сказала Анна Павловна. – Вы весь вечер у меня, надеюсь?

– А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показаться там, – сказал князь. – Дочь заедет за мной и повезет меня.

– Я думала, что нынешний праздник отменен. Je vous avoue que toutes ces fêtes et tous ces feux d'artifice commencent à devenir insipides[33]33
  Признаюсь, все эти праздники и фейерверки становятся несносны.


[Закрыть].

– Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, – сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.

– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a-t-on décidé par rapport à la dépêche de Novosilzoff? Vous savez tout[34]34
  Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцева? Вы всё знаете.


[Закрыть].

– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a-t-on décidé? On a décidé que Buonaparte a brûlé ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de brûler les notres[35]35
  Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли, и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.


[Закрыть].

Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.

Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.

В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.

– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника. На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?.. Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцеву? Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и все хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уже объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralité prussienne, ce n'est qu'un piège[36]36
  Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.


[Закрыть]. Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!.. – Она вдруг остановилась с улыбкой насмешки над своею горячностью.

– Я думаю, – сказал князь, улыбаясь, – что, ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?

– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de Mortemart, il est allié aux Montmorency par les Rohans[37]37
  Кстати, – виконт Мортемар, он в родстве с Монморанси через Роганов.


[Закрыть], одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbé Morio[38]38
  аббат Морио.


[Закрыть]; вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?

– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что-то и особенно-небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главной целью его посещения, – правда, что l'impératrice-mère[39]39
  вдовствующая императрица.


[Закрыть] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, à ce qu'il paraît[40]40
  Барон этот ничтожное существо, как кажется.


[Закрыть]. – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.

Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.

– Monsieur le baron de Funke a été recommandé à l'impératricemère par sa soeur[41]41
  Барон Функе рекомендован императрице-матери ее сестрою.


[Закрыть], – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime[42]42
  много уважения.


[Закрыть], и опять взгляд ее подернулся грустью.

Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелкануть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.

– Mais à propos de votre famille, – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь, с тех пор как выезжает, fait les délices de tout le monde. On la trouve belle, comme le jour[43]43
  Кстати о вашем семействе… составляет наслаждение всего общества. Ее находят прекрасною, как день.


[Закрыть].

Князь наклонился в знак уважения и признательности.

– Я часто думаю, – продолжала Анна Павловна после минутного молчания, придвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, – я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам дала судьба таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, – вставила она безапелляционно, приподняв брови) – таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.

И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.

– Que voulez-vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la paternité[44]44
  Что делать! Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви.


[Закрыть], – сказал князь.

– Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…

Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.

– Что ж мне делать? – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbéciles[45]45
  дурни.


[Закрыть]. Ипполит по крайней мере покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что-то неожиданно-грубое и неприятное.

– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.

– Je suis votre верный раб, et à vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence[46]46
  Я ваш… и вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.


[Закрыть]. Это мой крест. Я так себе объясняю. Que voulez vous?..[47]47
  Что делать?..


[Закрыть] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.

Анна Павловна задумалась.

– Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля. Говорят, – сказала она, что старые девицы ont la manie des mariages[48]48
  имеют манию женить.


[Закрыть]. Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne, которая очень несчастлива с отцом, une parente à nous, une princesse[49]49
  девушка… наша родственница, княжна.


[Закрыть] Болконская. – Князь Василий не отвечал, хотя с свойственной светским людям быстротой соображения и памятью движеньем головы показал, что он принял к соображенью это сведенье.

– Нет, вы знаете ли, что этот Анатоль мне стоит сорок тысяч в год, – сказал он, видимо не в силах удерживать печальный ход своих мыслей. Он помолчал.

– Что будет через пять лет, ежели это пойдет так? Voilà l'avantage d'être père[50]50
  Вот выгода быть отцом.


[Закрыть]. Она богата, ваша княжна?

– Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне. Знаете, этот известный князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный прусским королем. Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La pauvre petite est malheureuse, comme les pierres[51]51
  Бедняжка несчастлива, как камни.


[Закрыть]. У нее брат, вот что недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он будет нынче у меня.

– Ecoutez, chère Annette[52]52
  Послушайте, милая Анет.


[Закрыть], – сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему-то книзу. – Arrangezmoi cette affaire et je suis votre вернейший раб à tout jamais (pan – comme mon староста m'écrit des[53]53
  Устройте мне это дело, и я навсегда ваш… как мой староста мне пишет.


[Закрыть] донесенья: покой-ер-п). Она хорошей фамилии и богата. Все, что мне нужно.

И он с теми свободными и фамильярными грациозными движениями, которые его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал фрейлинскою рукой, развалившись на креслах и глядя в сторону.

– Attendez[54]54
  Постойте.


[Закрыть], – сказала Анна Павловна соображая. – Я нынче же поговорю с Lise (la femme du jeune Болконский)[55]55
  Лизе (жене Болконского).


[Закрыть]. И, может быть, это уладится. Ce sera dans votre famille, que je ferai mon apprentissage de vieille fille[56]56
  Я в вашем семействе начну обучаться ремеслу старой девицы.


[Закрыть].

Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la femme la plus séduisante de Pétersbourg[57]57
  самая обворожительная женщина в Петербурге.


[Закрыть], молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие.

– Вы не видали еще, – или: – вы не знакомы с ma tante?[58]58
  моей тетушкой?


[Закрыть] – говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя глаза с гостя на ma tante, и потом отходила.

Все гости совершали обряд приветствования никому не известной, никому не интересной и не нужной тетушке. Анна Павловна с грустным, торжественным участием следила за их приветствиями, молчаливо одобряя их. Ma tante каждому говорила в одних и тех же выражениях о его здоровье, о своем здоровье и о здоровье ее величества, которое нынче было, слава Богу, лучше. Все подходившие, из приличия не выказывая поспешности, с чувством облегчения исполненной тяжелой обязанности отходили от старушки, чтоб уж весь вечер ни разу не подойти к ней.

Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее – короткость губы и полуоткрытый рот – казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту полную здоровья и живости хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям казалось, что они сами делаются похожи на нее, побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.

Маленькая княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла стол с рабочею сумочкой на руке и, весело оправляя платье, села на диван, около серебряного самовара, как будто все, что она ни делала, было partie de plaisir[59]59
  увеселение.


[Закрыть] для нее и для всех ее окружавших.

– J’ai apporté mon ouvrage[60]60
  Я захватила работу.


[Закрыть], – сказала она, развертывая свой ридикюль и обращаясь ко всем вместе.

– Смотрите, Annette, ne me jouez pas un mauvais tour, – обратилась она к хозяйке. – Vous m’avez écrit, que c’était une toute petite soirée; voyez comme je suis attifée[61]61
  не сыграйте со мной злой шутки; вы мне писали, что у вас совсем маленький вечер. Видите, как я укутана.


[Закрыть].

И она развела руками, чтобы показать свое, в кружевах, серенькое изящное платье, немного ниже грудей опоясанное широкою лентой.

– Soyez tranquille, Lise, vous serez toujours la plus jolie[62]62
  Будьте покойны, Лиза, вы все-таки будете лучше всех.


[Закрыть], – отвечала Анна Павловна.

– Vous savez, mon mari m’abandonne, – продолжала она тем же тоном, обращаясь к генералу, – il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre[63]63
  Вы знаете, мой муж покидает меня. Идет на смерть. Скажите, зачем эта гадкая война.


[Закрыть], – сказала она князю Василию и, не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.

– Quelle délicieuse personne, que cette petite princesse![64]64
  Что за милая особа, эта маленькая княгиня.


[Закрыть] – сказал князь Василий тихо Анне Павловне.

Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого екатерининского вельможи, графа Безухова, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из-за границы, где он воспитывался, и был первый раз в обществе. Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне. Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего-нибудь слишком огромного и несвойственного месту. Хотя действительно Пьер был несколько больше других мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной.

– C'est bien aimable à vous, monsieur Pierre, d'être venu voir une pauvre malade[65]65
  Очень мило с вашей стороны, мосье Пьер, что вы приехали навестить бедную больную.


[Закрыть], – сказала ему Анна Павловна, испуганно переглядываясь с тетушкой, к которой она подводила его. Пьер пробурлил что-то непонятное и продолжал отыскивать что-то глазами. Он радостно, весело улыбнулся, кланяясь маленькой княгине, как близкой знакомой, и подошел к тетушке. Страх Анны Павловны был не напрасен, потому что Пьер, не дослушав речи тетушки о здоровье ее величества, отошел от нее, Анна Павловна испуганно остановила его словами:

– Вы не знаете аббата Морио? Он очень интересный человек… – сказала она.

– Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но едва ли возможно…

– Вы думаете?.. – сказала Анна Павловна, чтобы сказать что-нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.

– Мы после поговорим, – сказала Анна Павловна улыбаясь.

И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, – так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но среди этих забот все виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он все боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он все ждал чего-нибудь особенно умного. Наконец он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.