Текст книги "Наша первая революция. Часть I"

В день опубликования написанной с соизволения Константина Петровича Победоносцева[158]158
  Победоносцев – в течение нескольких десятилетий был главным вдохновителем реакции и по существу правителем России. С 1880 г. занимал должность обер-прокурора Синода. Был учителем царской семьи и имел большое влияние на Александра III и Николая II. На протяжении всей своей деятельности был решительным противником веротерпимости; по своему ведомству особенно преследовал сектантов и старообрядцев. Травля инородцев, русификация окраин, угнетение национальных меньшинств – все это при Победоносцеве проводилось решительно и систематически. Ярый сторонник неограниченного самодержавия, он боролся против каких бы то ни было уступок революционному движению 1905 г. Лишь октябрьская стачка окончательно вырвала почву из-под его ног: конституционный манифест 17 октября означал решительный крах политики Победоносцева. В октябре он покидает пост обер-прокурора Синода, но не прекращает свою черносотенную деятельность. Широко используя свое влияние в церковных и политических кругах, он до самой смерти (в 1907 г.) продолжает упорную борьбу за полное безоговорочное сохранение всех устоев самодержавного порядка.


[Закрыть] конституции вы, господин профессор, нашли необходимым выступить пред лицом русского «общества». Газета, которая обслуживает часть русской оппозиционной интеллигенции, доставила вам трибуну. Я не считаю «Сын Отечества», несмотря на его популярность, политически влиятельной газетой, за которую ответственна какая-либо реальная политическая сила. Я отнюдь не думаю также, что вы являетесь официальным выразителем какой-нибудь партии или что вы можете давлением вашего голоса повернуть либеральную партию на угодный вам путь. Другими словами, я не считаю вас вождем. Если, тем не менее, я нахожу необходимым обратиться к вам с этим открытым письмом, то по той единственной причине, что ваша мысль, движущаяся по линии наименьшего сопротивления, формулирует политические предрассудки, которые у вас нет права считать вашей личной собственностью. Если бы не выступили вы, выступил бы другой. Ибо – и с этим вы не станете спорить – раз в обществе широко распространен какой-нибудь предрассудок, всегда отыщется профессор, способный его авторитетно формулировать, и всегда найдется либеральная редакция, готовая свою коллективную беспринципность укрыть за индивидуальный авторитет. Это в порядке вещей, г. профессор!

В начале вашего письма вы разрешаете разно оценивать акт 6 августа{37}37
  Акт 6 августа об учреждении Государственной Думы.


[Закрыть], преуменьшать и преувеличивать его значение, но не разрешаете одного: отрицать, что этим актом «перейдена какая-то грань, что сегодня мы по другой стороне того перевала, по которому шли вчера» – и что «назад, на ту сторону исторического ската, на вчерашнюю, уже возврата быть не может».

Вся либеральная и полулиберальная пресса вместе с вами утверждает, что «Рубикон перейден». – «Свершилось!» – Что же собственно «свершилось»? Кто перешел и какой Рубикон? Возвращение к прошлому невозможно, говорите вы. Почему невозможно? – И для кого невозможно?

Невозможен ли для реакции возврат на путь чистого абсолютизма? И если невозможен, то почему? По общим ли причинам: – нужны деньги, нарастает революционная стихия, – или же потому, что отныне у нас есть высочайшая бумага 6 августа? Если вы имеете в виду общие причины, то они существовали и до 6 августа, – и уж, разумеется, мы не станем спорить против того, что абсолютизм неизбежно должен пойти на слом. Но когда и как? Общие причины этого не предрешают. Они предоставляют практическое решение этого вопроса инициативе, смыслу и отваге живых организованных и сознательных политических сил. Думаете ли вы, что сам манифест делает невозможным возврат к прошлому? Но каким образом? Что изменяет он в соотношении сил реакции и революции? Передает ли он народу какую-либо материальную власть, которой он не владел бы раньше? Нет, не передает. Связывает он руки бюрократии? Нет, не связывает. Вы обнаруживаете лишь дурной умственный навык, г. профессор, когда полагаете, что можно установить между двумя социально-историческими эпохами водораздел из папье-маше. Абсолютизм опирается сегодня, как и до 6 августа, на бюрократический аппарат, на суды, на жандармерию, на армию. Пусть ему суждено погибнуть, но пока у него в руках эти орудия господства, – он хозяин. Он может призвать и отослать, позволить высказаться и запретить.

Исторический Рубикон бывает действительно перейден лишь в тот момент, когда материальные орудия господства переходят из рук абсолютизма в руки народа. Но такие вещи, г. профессор, никогда не совершаются посредством подписания пергамента. Такие вещи происходят на улицах. Они осуществляются в бою. Они разрешаются путем победы в столкновении народа с бронированной реакцией.

Если мы попробуем понять Великую Французскую Революцию, г. профессор истории, мы признаем, что Франция перевалила через рубеж не 8 августа,[159]159
  8 августа 1788 г. французским королем Людовиком XVI был подписан манифест о созыве Генеральных Штатов. Созыв этого сословного собрания стал неизбежным вследствие того тяжелого состояния Франции, к которому привело господство привилегированных сословий. Особенно остро отразился кризис феодально-бюрократической системы на состоянии финансов страны. Под влиянием растущей оппозиции третьего сословия король был вынужден подписать этот манифест. Однако Генеральные Штаты не оправдали надежд короля и привилегированных сословий (дворянства и духовенства), хотевших этим путем успокоить возраставшее возбуждение масс. Рост классовых противоречий сделал Генеральные Штаты исходным пунктом развития революции.


[Закрыть] когда Людовик XVI подписал «манифест» о созвании Генеральных Штатов, а 14 июля, когда народ Парижа вооружился и встал материальной силой на защиту своих прав. И, наконец, полная и решительная победа, это – восстание 10 августа,[160]160
  Восстание парижской бедноты 10 августа 1792 года было вызвано, главным образом, тайными сношениями короля Людовика XVI с иностранными правительствами в целях подавления революции. Толчком к восстанию послужил манифест командующего австро-прусской армией герцога Брауншвейгского, в котором последний грозил французам казнями, сожжением домов, разрушением Парижа. Одним из организаторов восстания был Дантон. В ночь с 9 на 10 августа была организована Революционная Коммуна, руководившая восстанием. По призыву Коммуны 10 августа вооруженное население рабочих кварталов двинулось на штурм королевского дворца. С большими потерями дворец был взят, король с семьей бежал под охрану Законодательного Собрания, которое, однако, в его же присутствии постановило отрешить его от престола и взять под стражу.


[Закрыть] низвергшее монархию. 14 июля, 10 августа – вот где действительные, реальные вехи французской свободы, а вовсе не декреты и пергаменты, которые бумажным роем вились над ареной этих суровых столкновений.

Если мы обратимся к событиям 48 года, то мы должны будем признать, что историческим водоразделом был не манифест Фридриха-Вильгельма IV Прусского, созвавший архаический Соединенный Ландтаг,[161]161
  Оппозиционное движение в Германии 40-х годов захватило и умеренную буржуазию. Недовольство этой последней, наряду с финансовым кризисом, заставило Фридриха Вильгельма IV издать 3 февраля 1847 г. манифест о периодическом созыве Соединенного Ландтага (из 8 существовавших ранее провинциальных ландтагов). Ландтаг, на словах, был созван для того, чтобы дать стране обещанную конституцию, а на деле, чтобы получить возможность высасывать из нее больше налогов. Права Ландтага ограничивались разрешением займов и введением новых или повышением старых налогов; кроме того, он должен был давать заключения о законопроектах правительства. Конфликты по поводу финансового вопроса и гарантий конституционных прав привели к тому, что собравшийся Ландтаг вскоре был распущен. Крах этой попытки соглашения между королем и буржуазией был наиболее ярким показателем невозможности мирным путем преодолеть политический феодализм тогдашней Пруссии.


[Закрыть] но день победоносной уличной революции 18 марта.[162]162
  Ряд неурожаев и торговый кризис 1847 г. вызвали революционный взрыв во всей Европе. Февральская революция 1848 г. во Франции немедленно нашла отклик в Германии, где все условия для буржуазной революции – крестьянские волнения, оппозиционное настроение либералов, активная оппозиция интеллигенции и мелкой буржуазии и т. д. – были уже налицо. В первых числах марта 1848 г., во второстепенных государствах Германии – Бадене, Вортемберге, Баварии, Гессен-Дармштадте, Саксонии и др. – начались волнения в городах. Собрания граждан подавали своим монархам или палатам петиции с требованиями свободы печати, суда присяжных и созыва общегерманского парламента. Революционное брожение проникает и в Берлин, который до того безмолвствовал. 18 марта, в 12 часов дня перед королевским дворцом была устроена массовая мирная демонстрация; демонстранты требовали удаления войск из Берлина, организации вооруженной гражданской гвардии, дарования безусловной свободы печати и скорейшего созыва Соединенного Ландтага. Попытки короля успокоить толпу с балкона вызвали только еще большее раздражение. Тогда из манежа появился эскадрон драгун, а из самого дворца рота пехотных солдат, чтобы очистить площадь. Два выстрела, раздавшиеся из рядов пехоты, послужили сигналом к уличной борьбе. Завязавшаяся битва продолжалась всю ночь; в ней принимали участие рабочие различных фабрик и заводов, а также студенты; среди сражавшихся были даже женщины и дети. Молодежь и взрослые сражались на баррикадах с замечательной стойкостью. Несмотря на плохое вооружение, они сумели в течение ночи дать такой решительный отпор отборному отряду правительственных войск в 14.000 чел. при 36 пушках, что около 5 часов утра военное начальство приказало совершенно измученным солдатам приостановить борьбу. Утром 19 марта король был вынужден удалить войска из города. Вместе с войсками оставил столицу и ненавистный всем принц Прусский. Главную тяжесть борьбы вынес, конечно, на своих плечах пролетариат. Среди 183 убитых, торжественно преданных земле 22 марта, было несколько студентов, остальная масса убитых состояла из ремесленников, рабочих и приказчиков.
  Кровавое столкновение 18 марта явилось началом революции 1848 г. в Германии.


[Закрыть] И память истории, отбросив все канцелярские даты, сохранила дни 14 июля, 10 августа и 18 марта, как праздники торжествующей свободы.

Роковая грань перейдена, думаете вы. Позиции завоеваны. И «было бы непростительной политической ошибкой оставить эти позиции без защиты – или даже очистить их без боя, как, по-видимому, хотели бы те, кто рассчитывает занять главную позицию непосредственно».

«В России сегодня родился „народный представитель“, – продолжаете вы, – и этого факта не уничтожат никакие толкования ни справа, ни слева». И вы предлагаете тем, которые с вами, отстоять представителя от ударов справа и слева. А г. Сыромятников[163]163
  Сыромятников, С. Н. (род. в 1860 г.) – журналист, по политическим убеждениям крайний реакционер. Деятельность журналиста начал в 1888 г. в «Неделе», где с 1891 по 1893 г. вел обозрение иностранной жизни. В 1893 г. перешел в суворинское «Новое Время» и стал помещать в этой газете рассказы и фельетоны ультрапатриотического свойства. (Сначала под псевдонимом «Сергея Норланского», позднее «Сигмы».)
  Помещал статьи в «Историческом Вестнике», «Ниве», «СПБ. Ведомостях» и других.


[Закрыть] пишет в один день с вами в «Слове»:[164]164
  «Слово» – ежедневная газета, выходившая в Петербурге с 1 декабря 1904 г. по 1 июля 1906 г. Редактором подписывался Быков, издателем Перцов. Газета объявила себя органом партии конституционного центра. В смысле политического направления отличалась крайней неустойчивостью: одни статьи противоречили другим. Газета имела незначительный успех, тираж быстро начал падать. С конца 1906 года возобновляется, как орган конституционного центра.


[Закрыть] «Две крайних партии будут уничтожать его (государственное самоуправление), и нам, прогрессивному центру, придется охранять последовательность действий нового законодательного аппарата от попыток дискредитировать его и уничтожить»{38}38
  Статья называлась «Заметки писателя» и была помещена в «Слове» от 7 августа 1905 г.


[Закрыть].

«Говорить, что мы ничего не приобрели с изданием закона, – пишете вы, г. профессор, – значило бы помогать его противникам справа». А г. Сыромятников комментирует и дополняет: «Реакционеры и социалисты-республиканцы соединятся, может быть, в трогательном союзе против первых попыток русского правового строя». Как всякий либеральный писатель, вы, г. профессор, адресуетесь с вашим письмом к так называемому «обществу» и говорите ему: будь «на своем посту!». Выбирай представителей для охраны твоих прав! Но обращаясь к «обществу», вы строите ваше письмо так, точно убеждаете в чем-то весь народ. На самом же деле вы конспирируете на либерально-газетном жаргоне с имущим обществом против народа. Это утверждение кажется вам пристрастным и несправедливым? Между тем, оно точно формулирует смысл вашей статьи. Минуту внимания, г. профессор!

Вы убеждаете не народные массы, так как они лишены избирательных прав. Они не могут бойкотировать Думу, так как Дума бойкотирует их. Действительные выразители народных интересов, если бы и хотели, не могут попасть в Государственную Думу. Это ваша Дума. Это учреждение господствующих, имущих, эксплуатирующих классов. Сознательный пролетариат, который ясно и недвусмысленно выразил свое отношение к Государственной Думе, когда она была еще проектом, следующим образом формулировал в «заявлении представителям земств и дум» свое отношение к тем наделенным правами политического предательства гражданам, которые примут участие в выборах: «Принять участие в выборах гласных (совещательный) Государственной Думы значит признать всевластие царского правительства. Принять участие в выборах гласных Государственной Думы значит одобрить наглое лишение народа избирательных прав. Принять участие в выборах гласных Государственной Думы значит открыто перейти в лагерь царского правительства. Мы, рабочие, торжественно заявляем, что будем считать врагом народа всякого, кто примет участие в постыдной комедии выборов в Государственную Думу».

Так говорят передовые рабочие. Если вы, г. профессор, имеете хотя какое-нибудь понятие о настроении народных и особенно пролетарских масс, вы согласитесь, что этот голос найдет в них самый широкий отклик. Но если так, то вы должны были десять раз подумать прежде, чем выступить на политический форум и сказать имущим, эксплуатирующим классам: «Несмотря на то, что избирательный закон отрезывает вас от масс; несмотря на то, что рабочие массы не только не склонны дать вам мандат нравственного доверия, но заранее объявляют предательством самый акт участия в выборах; несмотря на то, что у вас не может быть опоры вне народа; несмотря на то, что разрыв с ним означает для вас политическую смерть, – выбирайте, выбирайте, чтобы быть на своем посту, выбирайте во имя пергамента 6 августа, игнорируйте голос слева, который есть голос самого народа».

Государственная Дума составится из наиболее обеспеченных элементов оппозиции, отделенных политическими привилегиями от народа и не заинтересованных непосредственно в уничтожении ценза. В то время как правое крыло либеральной партии, приобщившись к власти, начнет сплетать свои корни с корнями царской бюрократии, вы, конституционалисты-демократы, гг. Петрункевичи, Родичевы и Милюковы, будете на левом крыле – да, г. профессор, в Думе вы, к вашему ужасу, окажетесь на крайней левой, потому что остальные будут еще более косны, чем вы, – вы будете производить бессильный оппозиционный шум, прикрывать сделку реакции с либерализмом патетической фразеологией, обманывать народ фиктивными перспективами безболезненного перехода через бюрократию и плутократию к демократии.

Призывая теперь эксплуатирующие классы использовать дарованные им политические привилегии, открыто становясь на почву царского избирательного закона, этого юридически оформленного раскола между имущей оппозицией и народной революцией, вы в то же время цинично призываете к единению и пугаете опасностью разброда.

Что это значит, милостивый государь?

Царское правительство вручает вам конец петли, закинутой на шею народа, а другой конец оставляет в своих кровавых руках. И вот выступают профессора истории, которые должны бы знать, чем кончались для народа такие эксперименты, – и направо призывают приобщиться к веревке, а налево взывают к единению. Я назвал бы это политическим бесстыдством, если б хотел быть резким, г. профессор!

История ничему не научает своих профессоров. Ошибки и преступления либерализма интернациональны. Вы повторяете то же, что ваши предшественники делали в вашем положении полвека назад. Вожди прусской буржуазии думали, как и вы, что королевское слово составляет тот рубеж, после которого невозможен возврат к прошлому, и потому очень мало заботились о таких «вульгарных» вещах, как вооружение победившего народа и разоружение побежденной реакции. Они с ясным лбом игнорировали голоса «слева». Вы знаете, к чему это привело? К тому, что абсолютизм вернул себе львиную долю своей до-мартовской власти. Это обнаружилось очень скоро и очень явственно. В конце пятидесятых годов, через 10 лет после 48 года, корона третировала палату с величайшим презрением. Палата отказывала в деньгах, а корона, игнорируя постановления палаты, распоряжалась народными средствами, как своим кошельком. Либеральные мудрецы, профессора истории, морали и государственного права громко и красноречиво кричали, что это возврат к прошлому, который совершенно и абсолютно невозможен за силою конституционных пергаментов. Речь шла при этом, разумеется, о моральной или юридической «невозможности». Но абсолютизм смеялся в бороду, справедливо полагая, что для него довольно одной материальной возможности. И он был прав.

Кроткие старцы «Вестника Европы», выступившие против тактики бойкота, привели в пример – о, глубокомыслие, это ты! – прусский конституционный конфликт конца 50-х и начала 60-х годов прошлого столетия,[165]165
  Прусский конституционный конфликт возник в 1862 г. на почве противоречий между либерально-буржуазным парламентом и реакционным министерством. Непосредственным поводом к нему явилось скромное требование парламента о более детальном составлении бюджета. Ранее бюджет расписывался по некоторым крупным статьям, что давало возможность министрам всячески обходить волю парламента. Министерство, возмущенное «вотумом недоверия», распустило парламент, но через несколько дней уступило место еще более реакционному министерству из бюрократических элементов во главе с Бисмарком. Последний продолжал борьбу с оппозиционным парламентом до мая 1863 г., когда парламент был распущен.


[Закрыть] когда либеральная партия не покидала своего бесславного поста в октроированной короной палате. Прусская либеральная партия, заседая в своей Думе, постановляла резолюции, многословно протестовала, демонстрировала свое бессилие, компрометируя идею представительства и усыпляя массы фикцией парламентарного режима. Абсолютизм взял все, что ему нужно было, и оставил на долю народного представительства то, что считал выгодным оставить. А либеральная партия, стоявшая на своем парламентском посту, лишь облегчала ему эту работу, прикрывая ее ширмой якобы конституционного порядка.

В 1862 году раздался голос мужественного протеста против конституционного кретинизма либеральной партии. Это был голос Фердинанда Лассаля.[166]166
  Лассаль, Фердинанд (1825 – 1864) – знаменитый немецкий социалист, один из основателей немецкой социал-демократии. Историческая заслуга Лассаля и главный итог его политической деятельности заключается в том, что он сумел пробудить рабочие массы Германии от спячки, в которую они погрузились после революции 1848 г. Лассаль, ведя отчаянную борьбу с либералами, державшими под своим влиянием рабочих, толкнул своей энергичной агитацией последних к организации самостоятельного Всегерманского Рабочего Союза. Таковой и был создан в 1863 году под пожизненным председательством Лассаля. В области теории социализма и программы политической деятельности Лассаль, хотя и считал себя учеником Маркса и Энгельса, однако значительно отклонялся от их мировоззрения. Так, исходя из неправильного понимания законов, которыми регулируется заработная плата рабочего, считая ее минимум постоянной и неизменяемой величиной, он выдвигал, как панацею от зол капиталистического общества, производительные рабочие товарищества, субсидируемые государством. С другой стороны, Лассаль придавал преувеличенное значение всеобщему избирательному праву, для проведения которого он пускался в не всегда безупречное политиканство с Бисмарком. Лассаль оставил после себя целый ряд крупных научных трудов и печатных речей. Назовем его «Гераклита», исследование в области греческой философии, «Систему приобретенных прав», философско-правовое исследование, «Бастиа-Шульце», экономическое исследование, наконец, его речи – «Сущность конституции», «Программа работников», до сих пор не потерявшие своего научного и литературного достоинства. После смерти Лассаля, его приверженцы, лассальянцы, слились с эйзенахцами-марксистами на съезде в Готе в 1875 году, образовав единую германскую социал-демократическую партию.


[Закрыть] Чего он требовал? Бойкота палаты. Он сказал либералам: вы с вашими лже-конституционными бирюльками становитесь между народом и его врагами. Вы маскируете действительные отношения. Вы мешаете накоплению в массах революционного гнева. Вы тормозите решительную ликвидацию абсолютизма. Но либеральная буржуазия «мужественно» не внимала голосу слева (на это у нее всегда хватало мужества!) – она оставалась на своем посту, на посту предателя интересов свободы – и ей, либеральной буржуазии, Пруссия и пруссифицированная Германия обязаны своими полуабсолютистскими порядками.

«Всякое политическое дело, – сказал тогда Лассаль, – состоит в высказывании того, что есть, и с этого начинается. Всякое политическое малодушие состоит в замалчивании и затушевывании того, что есть».

Теперь попробуйте, г. профессор, стать лицом к народу и во всеуслышание сказать, что есть.

Государственная Дума есть предумышленное издевательство над народным представительством. Это народное представительство – без народа. Государственная Дума вводит представителей имущих классов в переднюю Государственного Совета. Государственная Дума есть организованная сделка реакции с имущей оппозицией с целью задушить народную революцию. Дарованное верхушке избирательное право есть право политического предательства народа. Вот краткое и точное выражение того, что есть.

Вы этого, конечно, не скажете народу. Но мы скажем. Если же вы попытаетесь спорить с нами – не на либеральных банкетах, а пред лицом массы – мы вам покажем, что мы на нашем грубом, резком революционном языке умеем быть неотразимо убедительны и красноречивы. Мы это покажем, г. профессор!

После того, как будет ясно высказано, что есть, вы можете сделать, что найдете для себя более выгодным. Вы можете принять сделку или отвергнуть ее, вступить в переднюю или оставаться с народом на улице. Партия пролетариата, партия революции, не ответственна пред массами за поведение либералов. Вы боитесь порвать с Думой, потому что для вас этот конституционный мираж кажется реальностью в той сухой бесплодной пустыне, по которой русский либерализм бродит вот уже не первый десяток лет. Если Дума не будет созвана, где же путь к конституции? – спрашиваете вы себя в тоске. Для вас вся великая тяжба народа с абсолютизмом сводится к земским съездам, верноподданническим депутациям, конституционным адресам, рескриптам, совещаниям и манифестам. Вы ни словом не касаетесь в вашей статье того глубокого процесса роста сплоченности и революционной сознательности масс, без которого немыслимы были бы ни последние шаги либерализма, ни последние шаги монархии. Вам кажется, что раз у царизма исторгнут манифест, этим самым вам дана возможность стать на почву этого канцелярского документа, истолковывать его, делать из него выводы и отстаивать их собственными средствами. Вы призываете защитников свободы быть «на своем посту» – и вы думаете, что отныне единственным постом для защитников свободы является Государственная Дума. Я не знаю, существовало ли для вас революционное движение до 6 августа, но после этого дня оно для вас раз навсегда перестает существовать.

Революционное движение масс, – вот та мелочь, которую вы упустили в вашем политическом счете, г. профессор. А между тем и после 6 августа, как и до этого дня, революционная масса была и остается единственной силой демократического переворота. Другой силы нет, г. профессор. Как бы вы, будущие депутаты Государственной Думы, ни были искусны в конституционной казуистике, стоит только стихнуть революции, и – реакция прогонит вас, четыреста двадцать «представителей народа», как она это в свое время сделала в Берлине, Вене и Франкфурте,[167]167
  Буржуазные представительные собрания в Берлине, Вене и Франкфурте возникли в результате революции 1848 г. Основным недостатком этих собраний было неумение разрешить прямую задачу буржуазного парламента – освобождение крестьян. В Берлине буржуазное министерство пало, как только собрание отважилось на слабое сопротивление военщине. Разогнанное в ноябре 48 г., оно не решилось даже призвать народ к оружию, чего требовали рабочие. Вместо этого оно провозгласило пресловутое пассивное сопротивление, фактически означавшее подчинение реакции. Приблизительно то же самое происходило в Вене, где 23 марта 1848 г. буржуазия устроила кровавую баню. Ведя позорную политику соглашений по отношению к абсолютизму, буржуазия скоро попала в зависимое от него положение. Эта политика продолжалась до тех пор, пока окрепнувший абсолютизм не разогнал представительное собрание венских буржуа. После государственных переворотов в Берлине и Вене германское национальное собрание в Франкфурте осталось последним представительным органом буржуазной революции. Но и это последнее собрание оказалось не на высоте выпавших на его долю задач. Избрав австрийского эрцгерцога Иоганна правителем империи, оно с самого начала отдало национальное движение в руки монарха. В то время, когда прусское правительство вооружалось, национальное собрание расточало время в дебатах, в составлении воззваний, принятии решений, не имевших никакой силы. Под давлением прусской армии оно бежало из Франкфурта в Штуттгарт, где было разогнано вооруженной силой.


[Закрыть] – потому что она призвала вас не ради ваших прекрасных глаз. Если же революция не стихнет, бюрократия будет цепляться за вас, как за опору, и если вы действительно попробуете представить из себя такую опору, – а ваше положение вынудит вас к этому, – победоносная революция вышвырнет вас на улицу, как она это сделала в 48 г. с палатой Людовика-Филиппа.[168]168
  Палата Людовика-Филиппа Орлеанского – возникла в результате буржуазной июльской революции в 1830 г. К власти пришла крупная финансовая буржуазия. Хотя избирательный ценз и был несколько понижен, тем не менее огромная часть мелкой буржуазии, рабочего класса и крестьянства была совершенно отстранена от участия в выборах. Палата предприняла целый ряд реакционных мероприятий, сводившихся к реставрации монархии. Естественно, что эти мероприятия вызвали сильное противодействие со стороны мелкой буржуазии и рабочего класса. Уже в 1832 г. была сделана попытка революционного восстания. Затем в 1839 г. произошло революционное восстание, руководимое Бланки, быстро и жестоко подавленное. Однако, рост и влияние революционных партий все усиливается. Революция 1848 г. разбила июльскую монархию.


[Закрыть]

Вы предлагаете не смущаться ни голосами справа, ни голосами слева. К счастью, г. профессор, вам и вашим единомышленникам грозит опасность и справа и слева.

Революционная масса – единственная сила демократического переворота. Какую же роль может сыграть в росте революции Государственная Дума, избранная от верхов при молчаливом попустительстве низов? Она немедленно же станет тормозом революции, – или попытается стать им. Цензовая партия буржуазного «порядка» постарается использовать эту организационную базу для того, чтобы раздавить рабочую революцию и подготовить почву для царистской контрреволюции. Мы не думаем, чтобы вы, г. Милюков, способны были играть какую-нибудь руководящую роль в деле кровавого подавления царистско-буржуазным блоком рабочей революции; для этого найдутся другие люди. Вы и вам сродные подготовляете лишь необходимые для этого условия.

Вы хотите добиться безмятежных выборов, рисуя Государственную Думу, как переходный этап, тогда как те социальные силы, из представителей которых она составится, станут ее отстаивать вооруженной рукой, как конечный идеал.

Вы рисуете дальнейшую задачу, как логическое углубление и укрепление октроированной конституции на данных ею законных основах, тогда как задача в том, чтобы вырвать из рук абсолютизма материальные условия власти революционной победой. Вы игнорируете массу, тогда как задача в том, чтобы дать ей боевой лозунг. Вы игнорируете революцию, тогда как задача в том, чтобы двинуть ее вперед. Как несчастна была бы русская свобода, если бы она зависела от вас! Но, к счастью, свобода есть дело революции, революция есть дело масс, а с массами вас связывает только чувство неопределенного, но томительного страха. Вы пытаетесь отвернуться от голосов слева. Но масса внимает этим голосам. Это – наши голоса. Мы формируем здесь чувства и мысли, мы создаем здесь революционные кадры, мы учим массу не верить вам и не идти за вами. Если для вас не убедительна сила нашей логики, то мы заставим вас преклониться пред логикой нашей силы. Наша опора – в революционной связи событий. Кроме ваших дат: 6 ноября{39}39
  Земский съезд.


[Закрыть], 6 июня{40}40
  Земская депутация у царя.


[Закрыть] и 6 августа{41}41
  Опубликование булыгинской Думы.


[Закрыть], существуют наши даты: 9 января и 14 июня{42}42
  Восстание «Потемкина Таврического».


[Закрыть]. Революция еще не сказал своего последнего слова. Могучими широкими размахами заносит она над абсолютизмом свой нож – все ниже и ниже. Пусть остерегутся мудрецы либерализма подставлять свои руки под сверкающее стальное лезвие. Пусть остерегутся: иначе они будут застигнуты последним освободительным ударом – «на своем посту»!

Мы писали год тому назад, что не считаем г. Милюкова вождем. Теперь приходится поправиться: если в рядах конституционных демократов на кого-нибудь можно указать, как на «вождя», так это на г. Милюкова. Это признается молчаливо его партией. Соперников у него нет.

Князь Е. Трубецкой попытался было противопоставить свой авторитет авторитету г. Милюкова и потерпел поражение. Князь слишком рано обнаружил свои реакционные симпатии, слишком грубо проявил суверенное презрение философа-идеалиста ко всяким демократическим обязательствам, – и оказался вынужденным уйти из партии.

Г-н И. Петрункевич, с расчетом или поневоле, все время держится в тени и выступает из нее на свет вовсе не с таким успехом, который давал бы ему право на роль лидера. В ноябре прошлого года, на земском съезде в Москве, г. Петрункевич объявил себя революционером и протягивал руку крайним партиям. И неожиданным образом оказалось, что именно в это время гр. Витте, игнорируя съезд, приватно сносился с г. Петрункевичем по телеграфу. Земский съезд не шел достаточно торопливо навстречу министерству, – и в московской печати неожиданно появилась приватная телеграмма гр. Витте к тверскому революционеру. Не для того ли, чтобы подтолкнуть съезд направо? Так, по крайней мере, предполагали. Но г. Петрункевич отстранил всякие подозрения: в появлении телеграммы оказалась виновата нескромность одного из его политических друзей. Известно, что у глубоких дипломатов всегда бывают нескромные друзья и что их нескромность оказывает подчас совершенно неоценимые услуги. В Государственной Думе г. Петрункевич дебютировал предложением высказаться за амнистию, и закончил свою роль тем, что за несколько дней до роспуска Думы внес от имени к.-д. партии против умеренного проекта трудовой группы и умереннейшего проекта аграрной комиссии, третий, неумеренный по трусливости, проект обращения к крестьянству. При этом тверской «революционер» неожиданно обрушился на трудовиков и дал повод своим политическим противникам утверждать, что весь этот неблагодарный выход был предпринят г. Петрункевичем исключительно для того, чтоб зарекомендовать себя в Петергофе с лучшей стороны. Видеть ли во всех этих действиях старого тверского лидера мелкую хитрость или крупную простоту, он в обоих случаях оказывается обреченным на второстепенные роли.

Г. Родичев? Но он, конечно, и сам не считает себя вождем. Это неутомимый оратор партии. В его речах нередки счастливые обороты, даже пафос. Чего в них, однако, нет, совершенно нет, так это ясной политической мысли, ибо она достается в удел лишь тому, кто твердо знает, чего хочет. Конечно, г. Родичев – не вождь, и он, наверно, легко утешается в этом тем соображением, что он – трибун.

Меньше всех на роль вождя своей партии может претендовать г. Струве. За последнее полугодие он энергично, но безуспешно боролся с равнодушием читателей. Есть, очевидно, предел, за которым политическая бесхарактерность и нравственная беспринципность уже не находят сочувственного отклика, – г. Струве переступил этот предел. В его политической психологии не осталось ни одного живого места: нет принципа, который был бы ему дорог, нет обязательства, которое имело бы над ним власть. Вот почему и сам он никому не может быть «дорог» и ни над кем не может иметь «власти».

Уже один метод исключения приводит нас, таким образом, к выводу, что действительный вождь – это г. Милюков. Он редактор центрального органа партии, вдохновитель центрального комитета, закулисный инструктор думской фракции, словом – вождь…

Что же делает г. Милюкова вождем той разношерстной коалиции, которая считала себя одно время, а может быть, считает себя и сегодня сильнейшей политической партией России? Что делает г. Милюкова вождем? У него нет ни ясного представления о путях революционного развития, ни ясного плана действий. В чем же его сила? Исключительно в том, что он учит свою партию брать революцию измором, отписываться от ее запросов и отсиживаться от ее событий. Парламентарный режим в России неизбежен. В конце концов он установится. Вся задача лишь в том, чтобы с достоинством выждать его установления. В разрешении этой задачи г. Милюков незаменим.

То, что называется конституционно-демократической партией,[169]169
  Партия конституционалистов-демократов или «партия народной свободы», как она себя называла, сложилась из двух ранее существовавших групп: «Союза Освобождения» и «Союза земских конституционалистов». Основные принципы программы партии были уже намечены на ноябрьском съезде земских и городских деятелей в 1904 году. Учредительный съезд партии, на котором была выработана программа и избран Центральный Комитет, происходил 12 – 18 октября 1905 г. в Москве. В своей программе партия кадетов ставила главной целью создание в России конституционной монархии. Для достижения этой цели партия считала необходимым созыв Учредительного Собрания для составления конституции, которая должна была быть утверждена царем. В свою программу партия включала требование всеобщего избирательного права и гражданских свобод. В области аграрного законодательства стояла за увеличение площади землепользования за счет государственных, удельных, кабинетских и монастырских земель. В состав Центрального Комитета I съезд избрал: Вернадского, Винавера, Долгорукова, Милюкова, Петрункевича и др., всего 30 человек. Накануне выборов в I Государственную Думу партия напрягла все свои усилия для получения возможно большего числа голосов. Довольно быстро партия раскинула сеть своих организаций по провинции. К концу 1905 года она уже насчитывала около 100.000 членов. Результаты предвыборной кампании оказались чрезвычайно благоприятными для кадетов; количество членов ее фракции достигло 184 человек (38 %). На II партийном съезде кадеты значительно изменили свою тактику: напуганные революционными событиями 1905 года, они решительно отвергли методы вооруженного восстания и центр тяжести своей работы перенесли в легальную думскую деятельность. Этими решениями кадеты определенно отмежевывались от революционных партий. Кадетская фракция в I Думе выдвинула ряд вопросов: об отмене смертной казни, неприкосновенности личности, всеобщей амнистии и т. д. Лидерами кадетской фракции в Думе были Муромцев, Набоков и др. Во II Думе кадеты получили уже значительно меньшее число голосов. Тактика кадетской фракции во II Думе резко отличалась от той, которую они проводили в первой. Они окончательно прекращают свою оппозиционную деятельность и становятся по существу правительственной партией. Все предложения социал-демократической фракции подвергаются яростным нападкам кадетов. В III Думе кадетская фракция уже совершенно отказалась от внесения собственных законопроектов. Роль ее ограничивалась внесением поправок в правительственные законопроекты. С наступлением войны кадеты немедленно заняли ультрапатриотическую позицию. Центральный Комитет обратился ко всем членам партии с требованием «исполнить долг российских граждан в предстоящей борьбе».
  «Каково бы ни было наше отношение к внутренней политике правительства, – говорилось в воззвании, – наш первый долг сохранить нашу страну единой и нераздельной»…
  «Отложим же наши внутренние споры и будем твердо помнить, что теперь первая и единственная задача наша поддержать борцов верой в правоту нашего дела, спокойной бодростью и надеждой на успех нашего оружия».
  Февральская революция привела кадетскую партию к власти. Став правящей партией, она быстро пополняет свои ряды контрреволюционными элементами, требует продолжения войны до победного конца, подготовляет заговор Корнилова и всякими мерами стремится удержать натиск революции. После Октября кадеты начинают ожесточенную вооруженную борьбу против Советской власти. В этой борьбе они безоговорочно блокируются с контрреволюционными монархическими организациями. В эмиграции после краха вооруженной контрреволюции в среде кадетов произошел раскол. Часть из них, возглавлявшаяся Набоковым, окончательно связала себя с монархистами, другая часть, во главе с Милюковым, пошла на коалицию с правыми эсерами. И те и другие не отказались от мысли о вооруженном низвержении Советской власти.


[Закрыть] состоит из разных социальных элементов, захваченных в разные моменты их политического развития. Так как дальнейшее самоопределение отдельных слоев и групп неизбежно вносит разложение в партию, объединяющую земца, мещанина, интеллигента и зажиточного крестьянина; так как вопросы тактики больше всего способствуют политическому самоопределению, – то уж одно чувство партийного самосохранения диктует кадетам тактику воздержания от тактики. Г. Милюков умеет оформить это воздержание, как никто другой. Если такое умение делает вождем, то г. Милюков – несомненно политический вождь.

Место вождей такого типа, как г. Милюков, преимущественно за кулисами политики: путем тонкой внутрипартийной дипломатии, личных комбинаций и шахматных ходов они оформляют воздержание от действий. Их задача не в том, чтобы использовать революционную ситуацию, а в том, чтобы обезопасить свою партию от революционной ситуации. Им кажется, что из всех противоречий можно найти выход, стоит только соответственным образом формулировать вопрос. Искусство охранения единства партии сводится для них к искусству составления резолюций, устраняющих разногласия; политический вопрос для них решается посредством словесного оборота. Хотя они любят противопоставлять свою «практическую» политику революционному доктринерству социал-демократии, но на самом деле вербализм, «словесность», составляет сущность их политического мышления. Если возник конфликт по вопросу: Государственная Дума или Учредительное Собрание, можно решить так: Государственная Дума с учредительными функциями. По вопросу об одной или двух палатах можно дать всем членам партии свободу исповедания. Г. Милюков, вероятно, неистощим в такого рода комбинациях, – и именно это делает его вождем.

Но политика была бы презренным искусством, если б она могла быть сведена к искусству слов. К счастью, этого нет. Против такой политики составляют заговор самые страшные враги: факты. Революционные события гораздо нетерпимее революционных партий. Они в день, в час разрушают кружевную работу, на которую ушли месяцы. Они сшибают лбами живые тела, имена которых искусно объединены в программных резолюциях. Они ставят знак смерти на вчерашних политических вождях.

В партии г. Милюкова есть элементы, которые идут к революции, и есть элементы, которые уходят от нее, – не столько собственно в партии, сколько под партией. Г. Милюков главенствует дотоле, доколе задача «вождя» сводится к тому, чтобы скрывать от двух частей партии противоположные направления их развития. Но теперь, после краха тактики, рассчитанной на мирное обновление через Думу, революция должна напрячь это противоречие до полного разрыва. Ждать этого придется уже недолго.

Выдающийся историк русской культуры в своем очерке развития раскола следующим образом характеризует одну из его ветвей:

«Это направление (поповщина) разделило обычную судьбу всех средних направлений. Развиваться такое направление могло бы лишь в сторону одной из примиренных в нем крайностей. Будучи компромиссом между православием и беспоповщиной, поповщина могла приблизиться либо к государственной церкви, либо к более последовательной партии раскола. Но сближению с господствующей церковью препятствовало… прежде всего отношение к расколу духовной и светской власти. Примирение при данных условиях не могло состояться на условиях, которые бы удовлетворили обе стороны, и не могло быть поэтому искренним… Что касается сближения с беспоповщиной, этот исход был доступен только для более решительных. Таким образом, постоянно колеблясь между двумя крайностями и не решаясь остановиться ни на одной из них, поповщина была обречена вращаться в одном и том же заколдованном круге старых идей. Сколько-нибудь серьезные признаки внутреннего развития в ней не могли привести ни к какой значительной перемене, потому что результаты такого развития тотчас же выходили, в ту или другую сторону, из рамок этого промежуточного направления».

Эта характеристика поповщины, охватывающая, по указанию самого автора, все средние направления, не представляет собою ничего оригинального. И если мы находим интересным привести ее, так это только потому, что автором ее является не кто иной, как г. Милюков. Мы не знаем, какие выводы делает из нее г. Милюков для своей собственной политической позиции. Но вся она целиком – и вряд ли у г. Милюкова хватит решимости опровергать это – покрывается его собственной беспощадной характеристикой «всех промежуточных направлений».

Будучи компромиссом между монархией и демократией, привилегированными классами и народом, партия г. Милюкова могла бы приблизиться либо к государственной власти, либо к более последовательной партии революции. Но сближению с государственной властью препятствует прежде всего отношение к оппозиции самой государственной власти. Что касается сближения с революцией, этот исход доступен только для более решительных. Таким образом, постоянно вращаясь между двумя крайностями – между насилием справа и «анархией» слева – и не решаясь примкнуть ни к одной из них, монархический либерализм обречен вращаться в кругу изжитых политических идей. Внутреннее развитие невозможно для этой партии, – ибо результаты такого развития немедленно выходят, в ту или другую сторону, за пределы промежуточной позиции. А где невозможно внутреннее развитие, там неизбежно внутреннее разложение. Г. Милюков в недалеком будущем будет иметь удовольствие убедиться в правильности своего культурно-исторического обобщения на судьбе собственной партии. Что станется при этом с ним самим, с его искусством вождя, с его архивом резолюций, означающих все и ничего, мы не осмеливаемся предрекать.

Август 1906 г.