Текст книги "Без лишнего шума. Как оградить себя от тревожных новостей и вернуть радость жизни"

Фейт знала, что находится в надежных руках. Ее медицинская команда прекрасно осознавала важность тишины. Фейт описала свои ощущения того времени так: «меня бережно упаковали в самый мягкий материал, похожий на пушистую вату». Тишина была целительна. И все же, по мере выздоровления, Фейт по-прежнему боролась с другими видами шума – информационным и внутренним.

Несмотря на десятилетия буддийской практики и умению управлять умственной болтовней, Фейт быстро обнаружила, что ей постоянно хочется схватиться за телефон или открыть ноутбук. «Мне не разрешали работать», – вспоминает она. – «Врачи всегда злились на меня, потому что я не могла ничего не делать!» Иногда ей казалось, что надо бы наседать на медиков поменьше. «Они просто хотят дать твоему мозгу передышку», – говорила она себе. Но вместо этого всего через несколько недель после выздоровления уже думала рабочей поездке в Европу. «Я не способна отключиться, и это самая трудная часть врачебного предписания», – вспоминает она.

И хотя может показаться, что Фейт была просто неисправимым трудоголиком, она действовала, как многие люди. Мы существа, ищущие информацию. Это естественно, что мы постоянно хватаемся за интеллектуальные продукты. В Главе 2 мы познакомили вас с Адамом Газзали и Ларри Розеном, нейробиологом и психологом (18), которые подробно изучили, как в современном мире работает наш «древний мозг». Они объясняют, что мы «стремимся к информационному вознаграждению во многом благодаря тому же принципу, что заставляет животных искать вознаграждение в виде ягод и сока, хотя это не имеет решающего значения для выживания». Другими словами, физиологические механизмы человеческого мозга не всегда делают различие между нажатием на пикантную гиперссылку под новостным сюжетом и сбором созревшей ежевики во время поиска пищи в лесу. «Информация запускает те же самые древние механизмы вознаграждения», – объясняют Газзали и Розен. Неудивительно, что мы поглощаем массу новостей, электронную почту и сплетни. Для нашего древнего мозга это непреодолимо вкусно.

По мере того как состояние Фейт улучшалось, ее врачи постепенно ослабляли режим покоя. Фейт расслабилась и ее склонность к сбору информации начала набирать обороты. Она вернулась к привычному информационному потоку. «Я была обязана и полна решимости вернуться к нормальной жизни, чтобы меньше думать о симптомах болезни, например, о двоении в глазах». Вернувшись к этому крещендо звуков и стимулов, Фейт заметила: «И хотя я выздоравливала, тишины внутри становилось меньше».

Опыт Фэйт возвращает нас к мысли о том, что между различными видами шума существует тонкая связь. Акустические, информационные и внутренние отвлекающие факторы усиливают друг друга.

По словам Газзали и Розена, для того, чтобы понять, как работает это взаимное усиление, важно рассмотреть влияние двух конкурирующих сил: внимания «сверху вниз» и внимания «снизу вверх». Первое, нисходящее, внимание – это собственные мысли о наших личных целях: как обеспечить семью водой и едой, написать роман или выполнить рекомендации врача. Второе, это восходящее внимание, – тот стимул, на который мы реагируем, будь то падающая ветка дерева, сигнал автомобиля или наше имя, выкрикиваемое в толпе. Газзали и Розен говорят, что постоянное нахождение на связи привело к тому, что мы стали чувствительнее к восходящим помехам, чем когда-либо прежде. Это сделало наш мир более шумным – как внутри, так и снаружи. «Уведомления гаджетов и социальные стереотипы, заставляющие нас машинально реагировать на внешние отвлекающие факторы «снизу вверх», также способствуют появлению все большего количества внутренних отвлекающих факторов», – утверждают они.

В беседах с нами Газзали и Розен описывают это состояние как «дилемму помех».

Нам оно представляется дилеммой шума.

В современном мире «помехи снизу вверх» обычно начинаются с того, что что-то пищит или вибрирует у вас в кармане. Каким бы безобидным ни казалось это тихое гудение или мелодия звонка, они вызывают ментальные проекции, которые, как ряска, затягивают поверхность вашего сознания. Осознаем мы это или нет, но «помехи снизу вверх» часто превращаются в порочный круг как внешнего, так и внутреннего шума.

Газзали и Розен приводят следующий наглядный пример. Допустим, вы едете по оживленному шоссе и получаете сообщение (восходящие помехи). Вы сосредотачиваетесь на том, чтобы безопасно добраться до места назначения (ваша нисходящая цель). Но как бы вы ни старались не обращать на них внимания, вибрация начинает ощущаться, по их словам, «как тлеющий уголек в кармане, сопровождась все нарастающей тревогой: «кто же может писать мне в этот час, и что они хотят мне сообщить?» (Это отвлечение «снизу вверх» вашего собственного сознания.) В итоге вы отвлекаетесь, пропускаете свой поворот и вам приходится снова брать телефон, чтобы перестроить маршрут. Все это необходимо проделать, чтобы вернуться к вашей первоначальной цели «сверху вниз».

Одно простое жужжание – этот отвлекающий фактор «снизу вверх» – порождает каскад внутренних и внешних помех. Шум порождает шум.

Понимание этой динамики помогает нам лучше осознать роль шума в познании. В 1970-х годах новатор в области психологии окружающей среды Арлин Бронзафт обнаружила, что результаты тестов по чтению учащихся средней школы Манхэттена, чьи классы выходили окнами на линию наземного метро с повышенным уровнем шума, почти на год отставали от результатов учеников, классные комнаты которых находились на противоположной стороне здания и были более тихими (19). Поскольку стрессовая реакция на шум хорошо известна, стало очевидно, что периодические шумовые всплески – почти такие же, как на концерте хэви-метала, бесспорно проблематичны. Но дело здесь не только в растревоженном миндалевидном теле. Глядя сквозь призму рассуждений Газзали-Розена, мы можем видеть, что периодическое восходящее вмешательство визжащих поездов, вероятно, снижало концентрацию внимания учеников, и они переключались на свои мысли, вместо того, чтобы слушать учителя. Внешний шум, вероятно, подпитывал шум внутренний, нарушая внимание и, в свою очередь, вызывая трудности с познанием и памятью.

В то время как исследование влияния поездов метро является примером простого акустического вмешательства, пример Газзали и Розена с гудящим смартфоном водителя идет гораздо дальше. Такая однозначно современная стимуляция посредством цифровых технологий странным образом напоминает нам о Флоренс Найтингейл, пишущей при свечах в своем величественном доме в викторианском Лондоне. Почему? Потому что общим знаменателем жужжащих, звенящих, чирикающих разновидностей восходящего шума, с которыми мы сталкиваемся на просторах сегодняшнего звукового ландшафта, является то, что они создают «ожидание в умах». Подобно разговорам шепотом и неразборчивой болтовне в коридоре в лазарете XIX века, оповещения о новостях и уведомления о лайках в социальных сетях давит на нас, лишая того, что Найтингейл назвала ощущением закрытости.

Недавнее исследование среди нескольких сотен подростков в Нидерландах показало, что пользователи соцсетей со временем становятся менее внимательными и импульсивными (20). Другое исследование с участием 1600 взрослых американцев выявило, что всего лишь месячный отдых от социальных сетей существенно улучшает эмоциональное благополучие, уменьшает чувство одиночества и увеличивает ощущение счастья (21). Об этом сообщают сами люди.

«Именно внутренний шум, внутренние помехи самые коварные», – в недавнем разговоре с нами заявил Ларри Розен. Особенно для молодых людей использование высокотехнологичных платформ сопряжено со множеством «социальных обязательств» – необходимостью регулярно узнавать новости, обновлять свой профиль и быстро отвечать на сообщения, чтобы никого не оставить без ответа. Эти обязательства могут показаться банальными, но они наполняют сознание рассеянной болтовней. Розен видит в них главную причину растущей современной тревожности, которую он описывает как «стресс в сознании».

Недавно мы говорили с Джадсоном Брюэром, доктором медицинских наук, знаменитым нейробиологом и психиатром. Мы обсуждали взаимосвязь между тревожностью и внутренним шумом. «Связь прямая», – заявляет он. – «Тревожность – это не просто поток повторяющихся мыслей, но и застревание в них». Брюэр подчеркнул, что эти «повторяющиеся мысли» возникают, если у нас недостаточно информации для того, чтобы точно предсказать будущее. Мы склонны на них зацикливаться, погружаясь в беспокойство.

«Страх + неуверенность = тревожность», – резюмирует он.

С экспоненциально растущим объемом информации в мире, казалось бы, должно быть меньше неуверенности и, в свою очередь, меньше беспокойства. Но все не совсем так. «Это все равно, что пить из пожарного шланга», – говорит Брюэр, описывая современный поток информации. У нас недостаточно оперативной памяти, чтобы все это использовать. Более того, наблюдается безудержный рост ложной информации и дезинформации, а увеличение количества недостоверного контента приводит к большей неуверенности, снижению доверия и, соответственно, продуцирует большее беспокойство. Брюэр подчеркивает, как кликбейт-заголовки, реклама на основе технологий искусственного интеллекта и другие хитроумные средства непрерывного вовлечения щекочут наши дофаминовые рецепторы – центры вознаграждения, которые должны продвигать поддерживающее жизнь поведение: прием пищи и размножение, – так, как никто раньше и представить себе не мог. «Дофаминовые пути существовали всегда», – говорит Брюэр. – «Это наш самый старый механизм выживания. Но их никогда прежде не задействовали таким образом». Пытаясь развенчать один очень опасный ложный тезис, он добавляет: «Многие люди пишут о дофамине как о молекуле счастья. Он таковым отнюдь не является. Спросите любого из моих пациентов, пристрастившихся к кокаину. Эта зависимость делает их беспокойными, замкнутыми параноиками – в этом нет счастья».

Наши экономическая и социальная системы все чаще строятся на порочных кругах внутреннего и внешнего шума.

В настоящее время растет понимание последствий шума для ясности ума и благополучия людей. Как пишет в бестселлере Chatter (Итан Кросс. Внутренний голос. Почему мы говорим с собой и как это на нас влияет. Манн, Иванов и Фербер, 2021) психолог из Мичиганского университета: «Вербальная руминация концентрирует наше внимание исключительно на источнике нашего эмоционального расстройства, тем самым похищая нейроны, которые могли бы служить нам лучше» (22). Он объясняет, что «мы подавляем свои исполнительные функции» – свою способность уделять внимание нисходящим целям, – «тем, что решаем «двойную задачу»: делая то, что мы хотим, и одновременно прислушиваясь к своему огорченному внутреннему голосу». Внутренний шум – в любом возрасте – включает всю эту страдальческую болтовню «я» о себе в его прошлых, настоящих и будущих обстоятельствах, будь то реальных или воображаемых.

Также растет признание физиологических последствий внутреннего шума. Стив Коул, профессор медицины Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, задокументировал, как ощущение хронической угрозы, которое часто возникает при сверхактивном внутреннем диалоге, приводит к гиперэкспрессии генов воспаления. Как отмечают он и его коллеги, это также может означать снижение экспрессии клеток, необходимых для защиты от вирусов и других патогенов. Резюмируя результаты самых передовых исследований, Кросс говорит: «Если в течение продолжительного периода времени наши внутренние диалоги достаточно часто активируют нашу систему предотвращения угроз, они посылают в наши клетки сообщения, запускающие экспрессию генов воспаления, которые должны защищать нас в краткосрочной перспективе, но в долгосрочной перспективе они причиняют вред». Как подчеркивает Кросс, «гены подобны клавишам пианино». Впадая в руминацию, мы создаем диссонирующие мелодии.

Итак, учитывая все, что мы сейчас знаем о причинах и последствиях шума, что же можно сказать о биологической основе способности тишины исцелять тело и прояснять разум?

Все нежелательные помехи внутреннего и внешнего звукового ландшафта обладают одним общим элементом. Говоря простым языком, это – стресс. Шум вызывает реакцию «бей или беги», выводя наши физические и когнитивные системы из равновесия. Различные виды шума подпитывают друг друга, создавая пагубный порочный круг, от которого страдает наше чувство благополучия и истощается наше физическое здоровье.

В то время как десятилетия исследований демонстрируют важность борьбы с шумом для хорошего здоровья и мыслительного процесса, мы признаем, что один аспект вопроса Фейт до сих пор остается без ответа. Когда она осознала, что тишина позволяет ей выздороветь, то поняла: речь идет не только об отсутствии шума. Это было также нечто активное.

Профессор Имке Кирсте из Медицинской школы Университета Дьюка недавно провела необычное исследование, на два часа в день помещая мышей в безэховые камеры – миниатюрные версии той, которую в 1951 году Джон Кейдж посетил в Гарварде. Вместе с командой она изучила реакцию мышей на пять типов звуков: писки своих детенышей, белый шум, сонату Моцарта для двух фортепиано ре мажор, звуки окружающей среды и тишину.

Внутри безэховой камеры мыши могли слышать исключительно писк детенышей, белый шум или виртуозов классической музыки без помех и прочих окружающих звуков. Что касается воздействия тишины, исследователи позволили камере творить чудеса, устраняя внешний шум и поглощая все отражения звука и электромагнитных волн внутри. После применения каждой звуковой переменной команда измеряла рост клеток в гиппокампе (области мозга, наиболее тесно связанной с памятью) каждой мыши. Кирсте и ее команда в конечном итоге отвергли свою гипотезу о том, что самые высокие результаты покажут писки детенышей. На самом деле именно тишина вызывала у мышей самую сильную реакцию, способствуя образованию наибольшего количества новых и устойчивых нейронов. Слушание тишины заметно ускоряло рост жизненно важных клеток мозга (23).

Тем не менее, согласно анализу Кирсте, сила тишины не связана с расслаблением. Вопреки здравому смыслу она заметила, что благотворная тишина на самом деле воспринималась как некий стресс.

Из четырех стимулов, пишет она, тишина «возбуждала больше всего, потому что для естественных условий является крайне нетипичной и поэтому должна вызывать тревожность». Хотя Кирсте и согласна с тем, что большинство источников стресса подрывают рост и заживление клеток мозга, она рассматривает особый «стресс» непривычной тишины как нечто иное – то, что можно даже назвать «хорошим стрессом» или «эустрессом». Термин «эустресс» был придуман в 1970-х годах эндокринологом Гансом Селье для описания интенсивных нагрузок, которые на самом деле улучшают функционирование. Кирсте поясняет, что здесь происходит: «Исследования методом функциональной нейровизуализации показывают, что попытки слышать в тишине активируют слуховую кору, ставя «звуки тишины» (отсутствие ожидаемого звука) на один уровень с реальными звуками».

Короче говоря, есть что-то активное в том, чтобы ничего не слушать. Это не просто «уход в себя». А скорее положительное усилие.

Мы снова и снова возвращаемся к словам Кирсте – «пытаться слышать в тишине», – потому что они подразумевают нечто важное как для нас, крупных млекопитающих, так и для мышей. Они напоминают нам о практике нада-йоги, о слушании «не звучащего звука», также о результатах МРТ-исследований людей, занимающихся глубокой медитацией, которые неослабно концентрируют внимание в пространствах, практически лишенных звуков и стимулов. Интенсивное состояние сфокусированной восприимчивости также является своего рода усилием. Это требует концентрации. Это хороший стресс.

Идея тишины как активной, а не пассивной силы, нашла отклик у Фейт. «Это творчество Вселенной, протекающее через ваш разум, вы никогда не захотите его останавливать!» – сказала она. Но когда наш ум наконец успокаивается, мы замечаем, что полностью сконцентрированы, начав действительно воспринимать тишину. Точно так же, как делала в своем детстве она.

Глава 6
Кнопка отключения звука для сознания

«Что такое тишина в сознании?»

Мы задавали этот вопрос нейробиологам, врачам, ученым-психологам и получали ответы, поразительно похожие на ответы современных физиков и ведических мистиков: живой разум, как и живая Вселенная, всегда вибрирует, кипит, гудит, бурлит. Она всегда собирает и синтезирует чувственные данные. Быть буквально «безмолвным» – в смысле отсутствия мыслей, восприятия, активности – значит быть, одним словом, мертвым.

Тем не менее многие эксперты, с которыми мы разговаривали, согласны с тем, что в живом человеческом сознании существует такая вещь, как тишина. Это состояние присутствия, находящееся далеко за пределами шума. Откуда им это известно? Потому что испытали на себе.

Когда мы делились с учеными-исследователями и клиницистами тем, что многие, если не большинство людей, описывают свою глубочайшую тишину как нечто, что зародилось отнюдь не в тихих условиях, никто не удивлялся. А Джошуа Смит, профессор биоповеденческих наук, рассказал нам об участнике одного из своих исследований по снижению стресса, который нашел непревзойденный внутренний покой, вырезая деревянные скульптуры ревущей бензопилой.

Тишина в сознании – это реальное явление. Тем не менее подобрать ему определение действительно трудно.

Итак, учитывая ограниченные научные возможности, описать и категоризировать это состояние внутренней тишины, для того, чтобы исследовать контуры этого феномена, мы сначала обратимся к другому авторитету, нашему другу Джамалу, 14-летней звезде баскетбола среди школьников.

Почему Джамал является экспертом? Подростковый возраст, как вы, возможно, помните, – это время пика внутреннего шума, тот период жизни, когда большинство из нас ищут себя во внешнем мире. В среднем школьном возрасте мы в основном полагаемся на людей и внешние обстоятельства, чтобы понять, кем мы являемся, а кем нет. Мы склонны «рисоваться». Ученики постоянно ждут оценки, а это мощный двигатель внутреннего шума.

Но, несмотря на то, что Джамал находится на этом жизненном этапе, он уже близко знаком с внутренней тишиной.

«Когда я в ударе, я чувствую, что просто не способен промахнуться… как будто каждый мой бросок должен непременно попасть в цель», – рассказывает он нам. «Я знаю, что я в ударе, и мои партнеры по команде это знают, и они отдают мне пас, а когда они в ударе, то и я ощущаю себя уверенно. Вот как это работает». Он переносит нас прямо в атмосферу последней четверти игры чемпионата – бешено бьющееся сердце, поскрипывание кроссовок, ликование толпы. «Ты живешь от одной передачи до другой, вместо того, чтобы сосредотачиваться на том, что случилось в прошлом, или на том, что еще ждет впереди. Ты должен оставаться в настоящем». По словам Джамала, когда он находится в этом состоянии, его «разум молчит».

Рассмотрим штрафные броски. Джамал описывает их как «практически дармовые очки». Но он осознает, что может упустить эти легкие очки, если не попадет в то самое тихое место внутри себя. «Я делаю глубокий вдох, чтобы просто сосредоточиться на том, что происходит… чтобы мое сердце перестало выскакивать из груди. Я не хочу с этим торопиться», – рассказывает он. У Джамала есть ритуал, позволяющий в такие моменты обрести тишину: «Обычно я совершаю один дриблинг (дриблинг – это искусство ведения мяча в баскетболе. – Прим. пер.), затем вращаю мяч руками, а потом бросаю». Обратная связь мгновенная. Если он торопится, позволяет внешним факторам себя отвлекать, если хотя бы на долю секунды беспокоится о мнении людей, мяч отскакивает от кольца. Если его разум молчит, раздается чарующий звук мяча, со свистом влетающего в корзину.

Мы спросили Джамала, помнит ли он время, когда это состояние «нахождения в ударе» было недостижимо. «Да, это была последняя игра в сезоне», – говорит он с некоторой долей обреченности. И рассказывает о внезапном окончании своего сезона 2020 года всего за четыре дня до того, как калифорнийские школы объявили период карантина по случаю COVID. «Я много думал об этой игре». Несмотря на атмосферу общей неопределенности, спортзал был битком набит его одноклассниками и их родителями – людьми, которые обычно никогда на игру не приходили. Они хотели держаться вместе и поддержать хозяев поля. Здание наполнилось бешеной энергией. Но в то время еще никто не подозревал, что мы столкнулись с полномасштабной пандемией. В начале игры он помнит, как промахнулся и внутренний голос сказал: «О чем только думают люди?» Ему казалось, что его долг – показать себя в выгодном свете, ведь под угрозой был его имидж. Он не мог «разогреться», потому что был не в состоянии подавить внутреннюю болтовню.

Итак, даже если у ведущих нейробиологов мира нет краткого описания природы состояния внутренней тишины, у Джамала оно есть. Это быть «в ударе» на поле. У кумиров Джамала, Стефена Карри (Уорделл Стефен «Стеф» Карри – американский профессиональный баскетболист, выступающий за команду Национальной баскетбольной ассоциации «Голден Стэйт Уорриорз» и сборную США. – Прим. пер.) и Леброна Джеймса (Леброн Рэймон Джеймс – американский баскетболист, выступающий за команду Национальной баскетбольной ассоциации «Лос-Анджелес Лейкерс». – Прим. пер.) тоже есть своя формулировка: быть на кураже. Психологический термин, наиболее подходящий для описания этого активного аспекта «тишины в сознании», – это состояние потока.

Михай Чиксентмихайи – новатор в области позитивной психологии, популяризировавший термин «поток», – когда-то руководил масштабным исследованием восприятия потока во всем мире (1). Он и его коллеги обнаружили, что независимо от возраста, пола, культуры или языка люди использовали тот или иной вариант термина «поток» для описания определенного состояния. «Ощущение потока возникает не только у развитой элиты», – писал Чиксентмихайи. «Об этом, по сути, одними и теми же словами рассказывали бабушки из Кореи, жители Таиланда и Индии, подростки в Токио, пастухи навахо, фермеры в итальянских Альпах». Чиксентмихайи и его команда обозначили это субьективное явление, с трудом поддающееся изучению или определению. И оно с незапамятных времен играет центральную роль в жизни людей.

Между тишиной и потоком существует интуитивно понятная связь. Совершая штрафной бросок или получая мяч от товарища по команде, Джамал явно выходит за пределы шума. Но есть и менее очевидная общность. Чиксентмихайи и другие ученые отмечают, что поток возникает, когда мы находимся в состоянии эустресса. Подобно мышам, помещенным в безэховые камеры в исследовании профессора Кирсте, мы входим в состояние потока в «золотой середине» между дистрессом и скукой, когда ввязываемся в выполнение трудной, но посильной задачи, например, как если бы команда Джамала состязалась с равным по силе противником (2). Чиксентмихайи и его давняя коллега Жанна Накамура описывают эту «золотую середину» так: «Воспринимаемые трудности или возможности для действий, расширяющие (не превосходящие, но тем не менее по полной использующие) существующие навыки». Это происходит, когда мы направляем все свое сознательное внимание на стоящую перед нами проблему, тем самым входя в состояние первозданного внимания.

Впервые начав спрашивать людей: «Какую самую глубокую тишину вам когда-либо довелось испытать?» мы думали, что делаем что-то не так. Почему, недоумевали мы, нам рассказывают о потных рейвах и покорении горных вершин в суровых погодных условиях? «Может быть, люди не поняли вопроса?» – размышляли мы про себя. – «Звучит довольно шумно». Но со временем поняли, что ошибались. Они описывали переживание внутренней тишины.

Несмотря на то что мы испытываем субьективные психические состояния, в опыте разных людей можем выделить некоторые четкие характеристики. Чиксентмихайи описывает несколько определяющих черт потока, одна из которых касается основного аспекта внутренней тишины. Это то, что он называет «потерей рефлексивного самосознания». По его словам, «потеря самоосознания влечет за собой не потерю себя и уж точно не потерю сознания, а скорее только потерю сознания себя». Он поясняет: «То, что соскальзывает ниже порогового уровня сознания, – это концепция себя, информация, которую мы используем, чтобы понять, кто мы есть». Это источник не только удовольствия, но и личностного роста. Вот что пишет Чиксентмихайи: «Если мы не заняты собой, у нас появляется шанс расширить представление о том, кто мы есть. Потеря самоосознания может привести к выходу за пределы себя, к ощущению, что границы нашего бытия раздвинуты».

Итак, вот еще один способ описать то, что происходит в состоянии внутреннего покоя: мы перестаем говорить с собой о себе.

Это происходит отчасти по необходимости. Если мы погружены в эустресс потока, у нас не хватает резервов внимания, чтобы сомневаться, волноваться или хвалить себя. По оценкам Чиксентмихайи, наши фильтры внимания будут обходить около 99,999 % собранных битов информации (3) для того, чтобы отфильтровать примерно 0,001 % релевантных стимулов (4). Исследователи предполагают, что при ограниченном внимании более сложные формы мышления – такие как рефлексия и осознанность – обходятся слишком дорого. У нас просто нет свободных когнитивных способностей, чтобы зацикливаться на прошлом, будущем или статусе эго.

Это вовсе не означает, что погружение в поток ведет к угасанию ощущения себя. Чиксентмихайи описывает происходящее как своего рода эволюцию самоощущения. Одно «я» отступает, другое «я» появляется на свет. Отступающее «я» лишено свободы своими представлениями о себе и себялюбием. Такой человек постоянно спрашивает себя: «Какое положение я занимаю? Что они подумают? Что это для меня значит?» Вот где застрял Джамал после того, как промахнулся в последней игре сезона 2020 года. Новое «я» – то, что возникает в потоке, то, что «в ударе» на поле, – одновременно более «дифференцировано», оно несет в себе здоровые индивидуальность и уникальность. А также оно более «интегрировано», способно ощущать единение с другими и общность с тем, что выходит за пределы личных интересов. Совершая броски и обходя защитников, Джамал по-прежнему остается Джамалом, но это более актуальная и цельная версия самого себя. Даже на пике тревожной поглощенности собой – средний школьный возраст – Джамал способен, подобно Гудини, проскользнуть сквозь решетку «рефлексивного самоосознания» и войти в психическое состояние, которое представляется обширным, почти вечным.

Это тишина в живом сознании.