Текст книги "Без лишнего шума. Как оградить себя от тревожных новостей и вернуть радость жизни"

В 2014 году в статье в Wall Street Journal писатель и ученый Митио Каку заявил: «Начинается золотой век нейробиологии». По его словам, «за последние 10–15 лет мы узнали о мыслящем мозге больше, чем за всю историю человечества».

Просмотрите ведущие газеты, подкасты, иллюстрированные издания и научные журналы за последнее 10-летие, и вы обнаружите аналогичные триумфальные выводы. Достижения в физике, компьютерных науках, статистике и других областях знаний позволили создать необычайно широкий спектр новых технологий с головокружительным набором аббревиатур – фМРТ (фМРТ – функциональная магнитно-резонансная томография. – Прим. пер.), ПЭТ (ПЭТ – позитронно-эмиссионная томография. – Прим. пер.) ЭЭГ (ЭЭГ – электроэнцефалограмма головного мозга. – Прим. пер.), КТ (КТ– компьютерная томография. – Прим. пер.), ГСМ (ГСМ – глубокая стимуляция мозга. – Прим. пер.), ТЭС (ТЭС – транскраниальная электростимуляция. – Прим. пер.) Все это в совокупности дало возможность специалистам не только наблюдать физическую архитектуру мозга, но и изучать нейробиологические последствия мыслей и функций нервной системы. Эти разработки имеют огромное значение для нашего понимания мозга, а также практической способности улучшать жизнь людей. В частности, это касается новых медицинских методов лечения, таких как мозговой имплантат для пациентов с болезнью Альцгеймера и роботизированный экзоскелет, позволяющий ходить людям с параличом нижних конечностей.

Тем не менее, несмотря на все достижения, мы не должны обманывать себя, полагая, что близки к разгадке хотя бы одной из больших загадок человеческого сознания. Когда мы говорили с нейробиологами о возможностях технологий нейровизуализации для расшифровки психических состояний внутренней тишины, они, как правило, были непреклонны в своих заявлениях. Например, у нас до сих пор нет ничего похожего на «мобильный фМРТ-аппарат», чтобы ненавязчиво наблюдать мозг в активном состоянии потока, подобном тому, в котором находится Джамал, забрасывая мяч в корзину. По словам Адама Газзали, даже наблюдение за активностью мозга в режиме реального времени мало что говорит о том, что на самом деле испытывает человек в данный конкретный момент. Возможно, кто-то переживает судьбоносное прозрение или все время возвращается к мучительному воспоминанию. Но эти события «могут пройти незамеченными для регистрирующей аппаратуры», – рассказывает нам Газзали. В то же время приборы могут зафиксировать яркое «событие», которое даже не находит отражения в нашем сознании. Мы спросили Газзали, можно ли использовать самые передовые на сегодняшний день технологии нейровизуализации для идентификации сигналов или символов «тихого» сознания.

«Более или менее тихого», – уточнил он со смешком.

Хотя мы все еще далеки от возможности напрямую связать конкретную измеримую активность мозга с соответствующим жизненным опытом, нейронаука тем не менее все лучше и лучше понимает «географию» мозга. Мы приблизились к тому, чтобы определять, какие области и сети мыслительного органа больше всего связаны с тревожностью, беспокойством и самореферентным мышлением. Эти достижения имеют важные последствия для понимания значения шума и тишины в сознании.

Марк Лири, профессор психологии и неврологии Университета Дьюка, однажды размышлял: «Если бы человеческое «я» было оснащено кнопкой отключения звука или выключателем, оно бы не помешало нашему счастью, как это часто бывает» (5). Вдохновленные наблюдением Лири, мы решили ответить на вопрос: существует ли нейробиологический механизм, который мог бы выполнять функции «кнопки отключения звука» для мозга? Если да, то где нам его найти?

Недавно мы побеседовали с Арне Дитрихом, нейробиологом из Американского университета в Бейруте, который специализируется на нейрокогнитивных механизмах мозга, подобных тем, что вступают в силу в мозгу Джамала, когда он играет в мяч. Он ввел термин «транзиторная гипофронтальность» для описания того, что происходит во внутренней тишине состояния потока (6). Слово «транзиторная» подчеркивает временность этой формы сознания. «Гипо» описывает замедление активности в «лобной области» – или в префронтальной коре (ПФК) головного мозга, где мы формулируем наше ощущение отдельного «я». Согласно Дитриху, состояния потока и другие формы расширения сознания, включая психические состояния, вызванные психоделическими и энтеогенными веществами, способствуют переживанию единения. Это происходит потому, что области мозга, в которых мы формулируем наше ощущение себя и времени, дезактивируются. Дитрих спешит указать на иронию этого факта, хотя эти состояния часто называют «более развитой формой сознания», они возникают благодаря снижению активности в нашей самой развитой и самой воспеваемой области мозга, ПФК.

Если оставить в стороне эволюцию или регресс, то Дитрих говорит о пути к тишине в сознании. Он рассказывает о биологическом механизме преодоления внутренней рассеянности, от которой страдает современный мир.

Он ведет речь о потенциальной «кнопке отключения звука».

Однако это не единственная идея относительно того, что составляет нейробиологическую основу безмолвного разума. В то время как префронтальная кора деактивируется во время некоторых видов потоковой деятельности, связанных с физической нагрузкой, другие ее разновидности, такие как арифметика или джазовая импровизация, по-видимому, требуют большего исполнительного контроля и увеличения активности в ПФК. Таким образом, «кнопка отключения звука» на самом деле может означать не просто отдых одной части мозга. Возможно, речь идет о запуске многих замысловатых процессов.

В предыдущей главе мы поделились описанием Адама Газзали и Ларри Розена разнонаправленных сил внимания – сверху вниз и снизу вверх. Некоторые исследования потока описывают не просто снижение активности ПФК, а своего рода синхронизацию между различными сетями внимания. Как, например, в случае с Джамалом, когда он ставит перед собой задачу совершить результативный трехочковый бросок (цель сверху вниз), при этом не спуская глаз с приближающегося защитника (снизу вверх). Эти исследования также подчеркивают роль сетей системы вознаграждения, включающих нейротрансмиттеры, такие как дофамин, которые, по-видимому, усиливают сосредоточенное внимание, одновременно уменьшая импульсивность и рассеянность. Эта теория «синхронизации» предполагает, что шумное сознание успокаивает элегантная последовательность различных функций и действий (7).

Некоторые из самых важных подсказок о местоположении потенциальной «кнопки отключения звука» были получены в результате проведенных за последние несколько десятилетий исследований в отношении пассивного режима работы мозга.

До недавнего времени большинство экспертов представляли мозг «в покое» похожим на расслабленную мышцу: живым, но в основном неподвижным и потребляющим мало энергии. В 2001 году Маркус Райхл, невролог из Медицинской школы Вашингтонского университета, и его коллеги перевернули это предположение с ног на голову. Они обнаружили то, о чем подозревали некоторые ученые: мозг всегда очень активен и расходует огромное количество энергии. На самом деле области мозга, связанные с пассивными состояниями, – сеть работы мозга по умолчанию (the default mode network (DMN) – используют практически такое же количество энергии, как и зоны мозга, задействованные, скажем, в решения тригонометрических уравнений.

Расслабленный мозг неожиданно оказывается не только энергозатратным. Он также довольно шумный.

В книге How to Change Your Mind (Майкл Поллан. Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности. – АСТ, 2020.) Майкл Поллан кратко резюмирует новейшие достижения науки так: «Сеть режима по умолчанию, по-видимому, играет роль в создании ментальных конструктов, или проекций. Наиболее важное значение здесь имеет наше «я», или эго. Вот почему некоторые нейробиологи называют это «я-сетью» (8). Поллан говорит о рефлексивном самоосознании – и обо всех нарративах о себе, беспокойстве, руминации и самомнении, которые оно включает. Это приводит к сбивающему с толку комментарию о человеческой природе: Наша «сеть по умолчанию», DMN, определяется шумными мыслями о «себе».

Недавние исследования показали, что DMN отрицательно коррелирует с сетями внимания мозга. Другими словами, если DMN активируется, структуры и процессы, лежащие в основе наших способностей к концентрации внимания, угасают, а если же сети внимания активны, прекращает свою работу DMN. Поллан предлагает в качестве метафоры качели. На одном конце находится наша DMN, на другом – внимание. Это означает, что действия, требующие наших сетей внимания, например те, что вызывают ощущение потока, будут снижать активность DMN, а вместе с ней и все эти самореферентные мысли и озабоченность собой.

Нейробиолог и психиатр Джадсон Брюэр в ходе исследования обнаружил, что самые шумные аспекты человеческого сознания связаны с активностью в двух основных областях мозга, связанных с DMN: ПФК и задней поясной извилине (ЗПИ). В то время как ПФК отвечает за вербальное восприятие нашего имени и интеллектуальной идентичности, ЗПИ в большей степени ответственна за «ощущение» собственного «я». ЗПИ ассоциируется с невыразимым шумом самоосознания – своего рода физически ощущаемым отвращением, иеющим отношение к приступами чувства вины или беспокойства по поводу того, как мы выглядим в глазах окружающих. Брюэр, опытный медитатор, прекрасно осознает разрыв между опытом от первого лица и отчетом о нейронной активности от третьего лица. Поэтому он руководит исследованиями, в которых применяется инновационная методология «обоснованной теории», сочетающая нейровизуализацию с личными описаниями того, что происходит. Например, он предлагает участникам исследования провести короткие медитации (всего в несколько минут) в аппарате фМРТ или ЭЭГ, а затем спрашивает их: «Опишите свои ощущения». В подавляющем большинстве случаев Брюэр обнаружил, что сеть по умолчанию загорается в те моменты, когда участники исследования описывают попадание в умственное или эмоциональное состояние сужения. Например, если в процессе медитации начинают ощущать обиду или раздражение, а затем изо всех сил пытаются «подавить эти эмоции». Напротив, он обнаружил, что DMN, и особенно ЗПИ, ослабевают, если субъекты входят в ментальные и эмоциональные состояния, связанные с расширением – ощущая легкость, приятное возбуждение и сердечную доброту.

В своих исследованиях Брюэр задействовал в качестве контрольной группы людей, не занимающихся медитацией. Этих участников обучали медитации по утрам, а днем отправляли в сканирующее устройство, чтобы те попрактиковались в новых навыках. «На самом деле во многих отношениях они представляли больший интерес, чем опытные медитаторы» – рассказал он в недавнем интервью учителю медитации и писателю Майклу Тафту. По словам Брюера, некоторые из начинающих медитаторов «буквально переключали активность своего мозга» в области ЗПИ с красного (активация) на синий (деактивация) (9). Они научились это делать всего за девять минут – «всего лишь за три прогона по три минуты каждый» – нейровизуализационной обратной связи. Они адаптировались на месте. Брюэр предполагает, что эти люди начинали понимать, каково это самостоятельно переходить из одного состояния в другое. Эти испытуемые научились временно снижать активность ЗПИ, что открывает многообещающие возможности для управления «я-сетью».

Если всего один сеанс медитации, приводит к психическим состояниям, подавляющим наши шумные настройки, длительная практика медитации может способствовать появлению более устойчивых психических признаков тишины. В исследовании 2021 года Кэтрин Девани, молодая ученая из Гарварда, вместе с группой исследователей дали людям, которые давно практикуют Випассану и испытуемым из контрольной группы два вида задач. Это были задания на сосредоточение (требующее тяжелой работы от сетей внимания) и отдых без явных задач (приглашение к активации DMN). Они обнаружили, что в состоянии покоя медитаторы демонстрировали меньшую активность DMN, чем контрольная группа (10). Девани и ее соавторы резюмируют свои выводы следующим образом: «Долговременная медитативная практика способствует здоровью мозга и психическому благополучию, а также достижению контроля над руминативным DMN». Брюэр также обнаружил, что медитаторы со стажем могут со временем перепрограммировать свой мозг так, чтобы сделать DMN менее активным даже во время периодов отдыха (11).

Это хорошие новости. Мы в силах приглушить громкость своего состояния. Мы можем выработать необходимые для этого навыки и, по мере практики, добиться того, что наше внутренняя среда будет все реже сужаться и все чаще расширяться. Работая с ПФК и ЗПИ, мы имеем возможность найти не просто временную «кнопку отключения звука», но и способ исключить повседневный шум из сферы вашего сознания.

Все эти исследования указывают на нечто парадоксальное в отношении тишины в сознании. Они разрушают наше привычное представление о том, что отдых обязательно должен быть тихим. Представьте, что вы выключили телефон, телевизор, компьютер и любой другой источник внешних информационных раздражителей, которые вас окружают. Это хорошее начало. Но если вы все еще сидите на диване с ведерком мороженого, предаваясь своим худшим паранойям и эгоистическим фантазиям, то на самом деле это не тишина в сознании. «Погружение в себя» может быть самым шумным состоянием из всех.

Мы не посягаем на старые добрые мечтания. Как признают Кэтрин Девани и ее соавторы, «не все блуждания ума являются руминацией». Свободный полет мысли – скажем, воспоминания, воображение новых возможностей, наблюдение за пушистыми облаками, которые превращаются в кроликов, драконов и снова в кроликов… Все это имеет мало общего с мрачными окольными путями эгоцентричного руминативного мышления. Но Девани и ее коллеги пришли к выводу, что такие практики, как медитация или простое сосредоточение внимания на тишине, помогают бесперебойно и надежно превозмогать шум. «Первичные выводы», пишут они, «свидетельствуют о положительном влиянии медитации на подавление DMN».

То есть, даже если идеальной «кнопки отключения звука» не существует, мы можем научиться приглушать шум.

(Самотрансценденция, согласно Виктору Франклу, «выход за свои пределы» – к другому человеку или к смыслу. – Прим. пер.)

«Ощущение потока, единение с дыханием». Вот как опытный медитатор и одна из участников исследований Джадсона Брюэра с применением нейрообратной связи в режиме реального времени с помощью фМРТ описала особенно яркий момент своего опыта. По показаниям монитора, этот конкретный момент соответствовал заметному снижению активности ее ЗПИ.

Несмотря на то что мы обычно связываем поток с физически активными состояниями, такими как забивание мяча в корзину Джамалом, связь с сидячей медитацией вполне оправданна. Суть состояния потока, так же как и концентрации внимания на дыхании, в том, чтобы заземлиться в настоящем моменте. В обоих случаях речь идет о единстве разума и тела. На самом деле Чиксентмихайи часто писал о медитации как о способе подготовки к состоянию потока.

В исследованиях с применением фМРТ Брюэр и другие ученые часто предлагали участникам заниматься различными видами медитации, в том числе медитацией «любящей доброты», которая вызывает чувства сострадания и милосердия по отношению к себе и людям. На первый взгляд такие практики не обязательно обладают такой же «потоковостью», как, скажем, осознанное дыхание. Тем не менее в исследованиях они привели к аналогичному снижению активности ЗПИ.

В недавней беседе Джадсон Брюэр обратил наше внимание на то, что практики осознанности и любящей доброты на самом деле имеют общий ключевой элемент, напрямую связанный с потоком.

«Что вы чувствуете, когда думаете о том моменте, когда кто-то проявил по отношению к вам доброту?» – спросил нас Брюэр, говоря о ключевом размышлении в практике любящей доброты. – «Это сжатие или расширение?»

«А что вы чувствуете, когда просто отдыхаете, осознавая дыхание или объект, и не отвлекаетесь на болтовню своего разума? Это сжатие или расширение?»

Мы в силах приглушить громкость своего состояния. Мы можем выработать необходимые для этого навыки и, по мере практики, добиться того, что наше внутренняя среда будет все реже сужаться и все чаще расширяться.

Для нас ответ на каждый вопрос был очевиден: расширение. Исследование Брюера показывает, что при выполнении любой из этих практик сознание человека приобретает одно общее качество. Это не просто эустресс физического потока – когда мозг настолько сосредоточен на поставленной задаче, что у него не хватает ресурсов, чтобы поддерживать хотя бы малую толику самопотакания или беспокойства. Это ощущение расширения за пределы жесткой привязанности к восприятию отдельного «я».

Расширение успокаивает разум.

Появляется новая область междисциплинарных научных исследований, сосредоточенных на самотрансцендентных переживаниях (СТП) (12), которые включают в себя психические состояния потока, осознанности, благоговения и мистических переживаний. И это лишь некоторые из них.

Дэвид Брайс Яден и его сотрудники из Школы медицины Университета Джонса Хопкинса в недавней статье описывают СТП как «преходящие психические состояния снижения самозначимостии/или усиления чувства сопричастности» (13). Они выделяют два подкомпонента СТП: «аннигиляционный» компонент, «который имеет отношение к растворению телесного ощущения «я». Он сопровождается разрушением границ личности – человек начинает остро осознавать сопричастность к людям, единение в ними. Самотрансценденция – это своего рода «оптимизация размеров». Это уменьшение важности эгоцентрического «я» и усиление чувства взаимосвязи с окружающим миром. Мы одновременно меньше и больше – всего лишь капля в океане, но тем не менее его часть.

СТП почти всегда приносят нам это субъективное ощущение расширения.

Они также обычно делают кое-что еще: они затыкают нам рты.

Возьмем, к примеру, благоговение. Профессор психологии из Калифорнийского университета в Беркли Дачер Келтнер, основатель Greater Good Science Center (Центр науки о великом благе) и его коллега Джонатан Хайдт определяют благоговение как сочетание двух факторов (14). Это «ощущение необъятности» и «потребности в приспособлении». Первый – необъятность, это когда «вы окружены вещами огромными или выходящими за рамки вашей системы отсчета. Речь может идти и пространственной необъятности, временной или смысловой». Это восхищение ослепительной грозой. Любование потусторонней суровостью Гранд-Каньона. А порой это осознание необъятности и величия Вселенной, возникающие во время участия в священном ритуале или размышления над теорией струн. (Согласно теории струн, весь мир состоит не из частиц, а из бесконечно тонких объектов. Они совершают колебания, что аналогично движению струн. – Прим. пер.) Единственная соответствующая случаю реакция – это «Аааа», или «Оооо», или «Мммм», или, что лучше всего, полное подчинение тишине.

Вторая характеристика благоговения – потребность в приспособлении – переживание или осознание «превышает возможности ваших знаний. Вы не в состоянии этого осмыслить». Как объясняет Келтнер: «Вы потрясены и безмолвны». Это неспособность разбить реальность на четкие и аккуратные категории. Людвиг Витгенштейн, австрийский философ и первопроходец как в области философии математики, так и в области мышления, в конце своего великого произведения Tractatus Logico-Philosophicus (Людвиг Витгенштейн. Логико-философский трактат. – АСТ, Neoclassic, 2018) резюмировал это так: «О чем нельзя говорить, о том следует молчать. То, о чем невозможно ничего сказать, мы должны обходить молчанием» (15). Его слова подобны благословенному падению турбированного двигателя логических выкладок в любящие объятия космической мистерии.

Это столкновение со знанием, превосходящим наши привычные рамки, напоминает нам о работах швейцарского психолога Жана Пиаже. Он отмечал, что развитие детей происходит тогда, когда возникает потребность в расширении их картины мира (16). Они выходят за пределы своих прежних парадигм, потому что должны. Или, точнее, они превосходят и охватывают их. Короче говоря, если мы не можем осмыслить, объяснить, мы, в конечном итоге, развиваемся. Это относится не только к подростковому возрасту, как полагали Пиаже и другие мыслители его эпохи, а происходит на протяжении всей нашей жизни, что подтверждается теоретиками и психологами новой волны (17).

Саммер Аллен, коллега Келтнера по Greater Good Science Center, пишет, что переживание благоговения «отвлекает наше внимание от самих себя, заставляет чувствовать себя частью чего-то большего, чем мы сами, и делает нас более щедрыми по отношению к другим». Психологически, пишет она, преимущества самотрансценденции посредством благоговения «создают у людей ощущение, что у них больше свободного времени (18). А также усиливают чувство сопричастности, укрепляют критическое мышление и скептицизм, способствуют позитивному настрою и уменьшают жажду потребления». Все эти атрибуты говорят о том расширении, которое Джадсон Брюэр обнаруживает при снижении активности ЗПИ. Если нам нечего сказать и над нами не довлеет чувство собственного «я», мы все реже подвергаемся сужению. Как подчеркивает Келтнер, чувство благоговения способно «успокоить физиологию стресса, активировать блуждающий нерв, вызвать выброс окситоцина, активировать дофаминовые сети в мозге». Он продолжает, говоря, что эта биологическая реакция может «помочь вам исследовать мир, сделать вас добрее и преисполнить изумлением и трепетом».

Деактивация «я-сети» возвращает нас к нравственным аспектам молчания – к идее Ганди о том, что «почти половина страданий мира исчезла бы, если бы мы, беспокойные смертные, познали добродетель молчания». Или к чувствам Шины Малхотры, сравнившей тишину с океаном, перемещающим энергию и передающим эмпатию даже сквозь многотысячную толпу. Или к тишине, описываемой Робом Липпинкоттом, к которой прибегают на своих деловых встречах квакеры, стремящиеся выработать единое понимание в своих «упражнениях в духовном единении». Отступая от обычного опыта мозга, связанного с шумом, сужением и разделением, и входя в состояние тишины, расширения и сопричастности, мы обеспечиваем возможность преображения – не только самих себя, но и наших отношений, социума и общества.

В статье 2017 года Яден с соавторами пишет о самой глубокой разновидности СТП – м истическом опыте. «Некоторые люди сообщают, что во время мистических переживаний ощущение самого себя может полностью исчезать, создавая лишенное различения чувство единства с окружающим миром». Такие переживания называют: религиозный опыт, космическое сознание, Сознание Христа, сатори, самадхи, опыт недвойственности и трансцендентальный опыт. В то время как каждое из этих переживаний имеет собственный характер и оттенки смысла, основанные на традиции, из которой оно произошло, нейробиологи и психологи указывают на их общие качества. Их объединяет способность к долгосрочному сдвигу мировосприятия человека.

Более века назад Уильям Джеймс, ученый из Гарварда, который сегодня широко известен как отец американской психологии, выделил четыре главных характерных признака мистического опыта (19). Одно из них – н оэтическая природа. Переживания кажутся реальными и правдивыми, и «все последующее время сохраняют любопытное ощущение реальности». Еще одно их свойство – к ратковременность. Эти переживания скоротечны, но, если они повторяются, возможен элемент «непрерывного развития». Далее идет бездеятельность воли – ощущение смятения или покорности. Субъект чувствует себя так, будто «находится во власти какой-то Высшей силы».

Четвертая и самая важная их общая черта, по мнению Джеймса, – это неизреченность: ощущение, что этот опыт «не поддается выражению».

Согласно Джеймсу, мистический опыт не просто встряхивает сознание, но и приводит к пробуждению человека. Говоря о мистических переживаниях перед переполненной аудиторией в Эдинбургском университете на рубеже XX века, Джеймс сказал: «Единственное, о чем недвусмысленно свидетельствует (мистический опыт), так это о том, что мы можем испытать единение с чем-то большим, чем мы сами, и в этом союзе обрести свой величайший покой». Психология поиска этого «величайшего покоя» до конца жизни Джеймса оставалась одним из главных его научных интересов.

Тем не менее Джеймс, как и другие ученые, полагал, что мистический опыт чрезвычайно труден для изучения. Это происходит потому, что мистические переживания, как правило, случаются спонтанно в условиях, существенно удаленных от высокотехнологичной сканирующей аппаратуры и оборудования. Даже новаторские эксперименты «обоснованной теории», описанные Джадсоном Брюэром, не слишком помогают, если речь заходит о расшифровке нейробиологических механизмов подлинного мистического опыта. Как признавал Джеймс, они невыразимы.

* * *

Недавно мы обратились к Грейс Бода и попросили рассказать о самой глубокой тишине в ее жизни.

Глаза Грейс наполнились слезами: «Я помню это так, как будто все происходило вчера, потому что это навсегда изменило мою жизнь».

«Мне шесть лет. Я учусь в первом классе. У нас перемена», – вспоминает она. «Во дворе школы только что скосили траву, и поэтому мы все занимаемся тем же, чем и всегда, когда видим только что скошенную траву: мы собираем ее в большую кучу, чтобы сделать гнездо и поиграть в птиц».

«Итак, вся эта малышня машет руками как крыльями и клекочет. Птицы-мальчики конкурируют за сферы влияния, а птички-девочки охотятся за червями, а моя работа, поскольку я самая маленькая в своем первом классе, – быть птенцом», – вспоминает она. – «И вот я просто стою там и клекочу, а еще я должна была чирикать, но на самом деле я просто витаю в облаках и ищу четырехлистный клевер, и я просто занимаюсь этим, а потом ни с того ни с сего, совершенно на ровном месте, раз! Я выхожу из своего тела».

Грейс начинает говорить медленнее, как бы взвешивая каждое слово: «Я ощущала себя так, как будто мое осознание распространяется абсолютно на все. Я помню момент шока типа: «Ух ты, я это все!» Для этого не существует слов. В своем шестилетнем возрасте я подумала: «Должно быть, это Бог!»… и я просто поняла: «Я в этом присутствии».

Грейс описывает присутствие чистой доброты, и поскольку она была всем, она тоже была этим присутствием. Она вышла за пределы «себя» и соединилась с целостностью. Хотя кое-что от нее все же требовалось. «Также присутствовал вопрос», – рассказывает она, – «не на словах, но я знала, что это был вопрос: «Ты готова? Ты действительно готова?» Ее ответ в то время был однозначным: «Я знала всеми фибрами своей души, каждой клеточкой своего существа, что это абсолютно, всецело: «Да. Я готова! Да! Да!»

«И затем прозвенел звонок на урок: БУМ! Внутри меня щелкнул переключатель. Это было похоже на лопнувшую резинку. Я просто вернулась к осознанию своего тела и себя – маленькой девочки на школьном дворе во время перемены, и все мои друзья кричат, клекочут, щебечут и бегут мимо меня, чтобы выстроиться в очередь на вход и вернуться в класс» «И я помню, что подумала тогда про себя: «Я никогда не буду прежней».

Она старалась понять, что показывает ей этот мистический опыт. «Я была воспитана в католической семье, поэтому подумала, что меня призывают стать священником. Но когда я рассказала об этом священнику в своей церкви, он погладил меня по голове и, конечно же, ответил: «Девочки не могут быть священниками». Это могло бы оказать на нее разрушительное воздействие. Но ничего подобного не произошло. «Я просто перестала об этом говорить», – рассказывает она. – «Я никогда не сомневалась в своем опыте, потому что это было такое прямое, сильное и мощное переживание», подобно тому, что Уильям Джеймс описал как ноэтику (ноэтика обращается к «глубинным внутренним состояниям знания истины, которая непостижима интеллектом…» Уильям Джеймс. – Прим. пер.). «Я ни на секунду не сомневалась в его реальности».

Грейс, которой сейчас 60 лет, стала опытным бизнес-тренером и духовным наставником для людей, ищущих ясности, направления или смысла в жизни. «Это было инициацией и посвящением», – говорит она об этом опыте первоклассницы. – «С тех пор было много переживаний, но то, самое первое, задало направление моей жизни и изменило все мое существо так, что я даже не берусь это описать, так, что все остальное за этим последовало».

Она не может много об этом говорить, потому что этот опыт был, как сказал бы Уильям Джеймс, невыразимым. «Поскольку это широко раскрыло мое сердце, ни одно из слов не подходит. Все слова рассыпаются в прах, потому что любое слово по определению противоположно чему-то другому».

Говоря об этой глубочайшей тишине, Грейс может назвать ее только «местом в сознании». На протяжении 50 с лишним лет оно служит источником, из которого она черпает, это место «внутренней тишины, внутренней наполненности, внутренней целостности и внутреннего единства». «Место», открытое Грейс, является восторженной тишиной в сознании – фундаментальным очищением от шума на всех уровнях восприятия.

Итак, напрашивается вопрос: Есть ли смысл пытаться найти нейробиологическое объяснение такого события?

Возможно, нет.

На наш взгляд, смысл мистического опыта, подобного этому, не может быть выведен исключительно из внешних событий. И тем не менее можно уважать тайну, занимаясь при этом исследованием того, что происходит в мозге и нервной системе человека, находящегося в таком состоянии.

Итак, что же такое тишина в сознании?

Это снижение активности префронтальной коры? Задней поясной извилины? Всей сети режима по умолчанию?

Это активное состояние потока на баскетбольной площадке, когда вы оставляете позади всех защитников и все мысли?

Это пассивное состояние, при котором мы ощущаем безграничность существования и должны отказаться от наших старых ментальных моделей, чтобы к нему приспособиться?

Это редкое мистическое переживание, когда мы получаем космическую «оптимизацию размеров», устраняющее наше чувство разобщенности и самомнение нашего эго?

Да. Наука указывает на все вышеперечисленное.

Благодаря огромным достижениям в области нейровизуализации и нашем понимании биологических основ разума и сознания мы способны исследовать гораздо больше аспектов значения тишины, особенно внутренней тишины. И это здорово. Это может помочь нам осмыслить мир.