Текст книги "Без лишнего шума. Как оградить себя от тревожных новостей и вернуть радость жизни"

Шина рассказывает, как разворачивалась тишина: «Ты чувствуешь себя подавленным. Ты ощущаешь это на физическом уровне. Ты проживаешь эти долгие девять минут в своем теле. В какой-то момент, по-прежнему продолжая стоять на коленях, ты просто поражаешься тому, насколько бесконечно это длится, как будто прошла уже целая жизнь, а это все так и не заканчивается. Но потом ты начинаешь оглядываться, а вокруг тебя толпа. Люди всех цветов кожи. Ты замечаешь темнокожих подростков со своими матерями. Каково должно быть у них на душе? Насколько реальна эта угроза их существованию? Эта мысль проникает в сознание».

В горниле тишины Шина слой за слоем поднимала на поверхность сознания подспудные мысли и чувства. «Я пережила весь спектр эмоций. Грусть. Гнев». А потом, продолжает она, «гнев трансформировался в сострадание к окружающим меня людям. Оно перешло в душевный подъем, что-то вроде: «Мы все здесь. Мы все здесь вместе. И это пребывание здесь вместе исполнено большого смысла». Затем, все еще находясь в этом состоянии, я посмотрела на стоящих по периметру полицейских и подумала: Что они сейчас чувствуют?»

«Тишина похожа на океан», – говорит нам Шина. «Она способна менять форму. Тишина создает условия для изменения формы эмоций. Она дает благоприятную возможность для поглощения энергии окружающих вас людей». Вспоминая тот летний день в Лос-Анджелесе, она говорит о неком позитивном коллективном преображении: «Чувствовался сдвиг в энергетике всей толпы. Именно тишина позволяет этому случиться».

Шина с коллегой, профессором Эйми Каррильо Роу, отредактировала антологию под названием Silence, Feminism, Power: Reflections at the Edges of Sound («Молчание, феминизм, сила: размышления на грани звука») (3), которую они посвятили покойной Одре Лорд. Несмотря на свое уважительное отношение к правозащитникам и ученым, десятилетиями призывавшим к отмене цензуры и угнетения, они также размышляют о важности освобождения от «чисто оппозиционных взглядов», рассматривающих «молчание как неисследованную силу угнетения, которую необходимо сбросить». Они подчеркивают, что «тишина дает нам возможность дышать. Она освобождает нас от необходимости постоянно реагировать на то, что говорится».

Эта книга содержит эссе Шины, в котором она вспоминает о своей борьбе с раком яичников: описывает, что в процессе лечения сделала ряд открытий о роли и месте безмолвия в борьбе за справедливость. «Точно так же, как огонь способствует трансформации формы из материи в газ, так и тишина создает условия для воображения невообразимого. Предоставляет возможности для размышлений, повторного озвучивания и неозвучивания, чтобы мы могли прийти к другому способу общения, который находится за пределами языка», – пишет она.

Работа на Капитолийском холме – это мастер-класс по искусству отличать сигналы от шума. В те годы, когда Джастин был помощником по юридическим вопросам трех членов Конгресса, он старался научиться ориентироваться в назойливом несмолкающем гомоне телефонных звонков, фоновых сплетен, набата, призывающего в зал голосований, жужжащих оповещений о новом письме и болтовне лицемерных лоббистов, раздающих приглашения на разгульные приемы в ночных клубах. Но со временем Джастин обнаружил, что некоторые громкие и резкие голоса, с которыми он сталкивался, на самом деле не могут классифицироваться как шум. Наоборот, это были сигналы. Он часто разговаривал с активистами, выражавшими бурное негодование по поводу загрязнения рек и бедственного положения беженцев из сирийского Алеппо. Эти голоса не были нежелательными отвлекающими факторами, они сигнализировали о необходимости действий. Их требовалось услышать.

Для Джастина игнорирование подобных сигналов было бы отказом от ответственности. Конечно, то, что он описывает, относится не только к федеральным службам. Это реальность для психотерапевтов, пожарных, учителей, управляющих магазинами, дворников, руководителей высшего звена, медицинского персонала и людей множества других профессий, ориентированных на оказание помощи и услуг. Это реальность для всех тех из нас, у кого есть дети или кто заботится о стареющих родителях и близких. Мы не можем игнорировать сигналы, которые не терпят промедления. Так как же нам сохранить ясность мышления и энергию в этой атмосфере всеобщей взвинченности и суеты?

Радикальный философ Славой Жижек однажды подверг критике осознанность, заявив, что она позволяет людям уйти от стресса, не вникая в его глубинные причины. По его словам, осознанность обеспечивает возможность жить в мире, не ощущая ответственности за него. Мы разделяем его точку зрения. Не можем позволить стремлению к внутреннему спокойствию препятствовать нашим внешним обязанностям.

Тогда какая же у нас альтернатива?

Мы верим, что вплести тишину в полноценную жизнь возможно. Если хотим жить в текущей реальности – и при этом быть сильными и сосредоточенными, чтобы сделать эту реальность лучше, – нам нужны пространства полного покоя, с минимумом звука и отвлекающих символов. Те пространства, где нам просто не нужно ничего говорить.

Мы пришли к выводу, что тишина необходима для обновления. Она – необходимое условием для того, чтобы поступать правильно на постоянной основе. В последующих главах мы дадим множество рекомендаций относительно того, как обрести акустический, информационный и внутренний покой, при этом продолжая исполнять свой человеческий долг. Но в этой связи нам хотелось бы поделиться с вами вот каким советом: равняйтесь на профессионалов. Обратитесь к тем, кто долго и успешно справляется с этими вопросами в трудных обстоятельствах.

Черри Эллисон – одна из таких людей. Более пяти десятилетий она находится в поисках разумного баланса между необходимостью говорить и молчанием, между ответственностью и обновлением.

«На меня, как на афроамериканку, выросшую в Соединенных Штатах, постоянно оказывалось давление с целью заткнуть мне рот», – рассказывает нам Черри в недавнем интервью. Она изо всех сил старалась не поддаваться давлению. «Вы можете меня уволить, можете снизить мне зарплату. Но вы не можете отнять у меня мою правду», – решительно заявляет она. Тем не менее Черри рано осознала, что в тишине действительно что-то есть – в той тишине, что приходит по ее доброй воле. «Я не понимала, сколько требуется сил, чтобы находиться в этом безмолвном месте», – говорит она нам. «Открытие этой тишины помогло мне не надирать никому задницу, никого не проклинать, помогло не вылетать с работы. Так что я смогла продолжать свое дело». Дело, которое она стремилась продолжать, и для которого была предназначена, это борьба за интересы жертв насилия, справедливое отношение к ним. За эту работу Черри, которой сейчас за 70, недавно получила награду Lifetime Achievement Award («За достижения всей жизни»).

Черри – бывший исполнительный директор одного из крупнейших центров семейного права в стране. Этот центр, расположенный в Окленде, штат Калифорния, предоставляет убежище жертвам домашнего насилия, сексуальных посягательств, детям и пожилым людям, с которыми жестоко обошлись, а также тем, кто пострадал в результате торговли людьми. Это наполненное жизнью пространство, обычно пахнущее лавандой, где проходят оживленные разговоры, звучат смех и музыка и повсеместно стоят коробки с салфетками для неизбежных здесь слез. Черри всегда нравилось, что здесь присутствует полный спектр мнений, особенно если человек говорит от всего сердца. «Чтобы там работать, требуется смелость», – рассказывает она. «Вы сидите, сочувствуете и слушаете свое сердце. И если вы это делаете, вас легко довести до искренних слез».

Для Черри очень важны настоящие слезы, хотя она не всегда была уверена, что сможет выполнять эту работу. Она привыкла «контролировать эмоции» в течение рабочего дня, как ее учили в юридической школе. Но Черри обнаружила, что усилия, которые она прикладывает, чтобы сохранять дистанцию, чтобы беречь себя от от «глубокой боли», даются ей очень тяжело:

«Ты смотришь жертве в лицо и чувствуешь ее отчаяние, а потом она уходит, и тут же появляется следующая… Нет паузы, чтобы ее история проникла в твое сознание… Они идут одна за другой!.. И так весь день».

Ее сотрудники могли бы прибегнуть к той же стратегии «контроля эмоций», но Черри была полна решимости добиться того, чтобы они не совершали ее ошибок. По ее словам, сидя в тишине и слушая сердцем, Черри и ее сотрудники находятся в непосредственных отношениях с людьми, которым стараются помочь. Это необходимо для того, чтобы не забывать: они служат, а не спасают. Черри советует своим сотрудникам: «Молчите, слушайте и попытайтесь увидеть живого человека». Она напоминает своей команде, что им необходимо предоставить клиенткам возможность выбора, рассказав обо всех доступных вариантах. А затем «расслабиться и смотреть, как они утверждаются в своих правах». Она вспоминает, как пришла к этому осознанию: «Когда я наконец остановилась и поговорила с жертвой по-человечески, вместо того, чтобы строить отношения по принципу: «Здравствуйте, я ваш адвокат». О, Боже мой!

Сколько же всего мне открылось!» Она продолжает:

«Они делились таким объемом знаний, информации и опыта. Это сделало меня гораздо лучше, обогатив как профессионала».

Как было бы здорово, если бы в нашей суетливой жизни мы имели возможность каждый день хотя бы на пару часов уединяться и готовить свой разум к тому, чтобы слушать Голос Великого Безмолвия. Ведь Божественное Радио всегда поет.

Возглавив в 2011 году Центр семейного права, Черри поставила эксперимент. Прежде чем приступить к делам, она просила сотрудников немного посидеть всем вместе и поразмышлять в тишине. Иногда они начинали встречу со стихотворения или вдохновляющей цитаты. Кто-то мог задать животрепещущий вопрос. Или они просто молча сидели, выполняя дыхательные упражнения. Она предложила разнообразить эти утренние «посиделки» и каждый раз менять председателя этих собраний. Тогда коллеги Черри создали условия для тишины. И высвободили свою человечность. В то время подобная практика выходила далеко за рамки корпоративной культуры. Но Черри, хотя и чувствовала себя уязвимой в качестве нового директора, решила воспользоваться этим шансом: «Я действительно начала получать удовольствие от роли Старейшины».

Размышляя о важности молчания, Черри говорит: «Неважно, в какой области вы работаете. Тишина – очень мощный инструмент». Ежедневная практика, которую она ввела, укрепила их команду, сделала ее сплоченнее. Это воспитывало у сотрудников культуру заботы о себе. Помогало прислушиваться к голосу своего сердца. Команда придерживалась этой традиции на протяжении всего того времени, когда Черри была руководителем, и даже после ее выхода на пенсию они продолжают этим заниматься.

* * *

Даже в самых шумных сферах жизни, среди постоянного раздражающего шквала разнообразных звуков, можно найти путь к тишине. Зачастую он, на удивление, прост.

Когда Тим Райан впервые баллотировался в Сенат штата Огайо, священник его католической церкви подарил ему комплект ключей от алтаря. Хотя Тим и был благодарен за этот знак внимания лишь после того, как обстановка вокруг выборов накалилась, он по-настоящему оценил значение этого подарка и дальновидность дарителей. Местные партийные боссы решили, что он слишком молод, чтобы пробиться в верхнюю палату законодательного собрания. По мере того как контрагитация, сплетни и предвыборные препятствия множились, он все чаще использовал храм в качестве ежедневного тихого убежища, где можно восполнить запасы энергии и сохранить мотивацию. Тим в этом нуждался. Церковь всегда была для него важным местом, именно здесь он вырос, здесь его дед когда-то был помощником священника, здесь у него родилась «изначальная связь с тишиной». Но именно опыт предвыборной кампании заставил осознать фундаментальную потребность в молчании как связи с питающим источником.

Когда мы разговаривали с Тимом Райаном, ныне видным членом Конгресса от Демократической партии, он рассказал нам о роли тишины в его сегодняшней жизни. Тим описывает тишину как важный источник энергии и терпения, который подпитывает его способность адекватно реагировать на важные сигналы. «В тишине вы обретаете ту внутреннюю убежденность, что необходима для решения больших задач… и для того, чтобы жить той жизнью, которой вы хотите жить. Это должно выходить изнутри наружу», – говорил он нам. «Если у вас в голове и вокруг нет ничего, кроме шума, вам будет сложно настроиться. Это за гранью понимания. Это выше рационального анализа».

Мировой шум нарастает.

Но то же самое происходит и с сигналами, относится и к индикаторам того, что действительно требует нашего внимания.

Наблюдается не только растущее количество нежелательных помех, но и рост реальных и важных криков о помощи. Будь то тревожные новости о беженцах, экологических кризисах или личное обращение за помощью близких, погрязших в депрессии и отчаянии, – многие звуки и стимулы современного мира оправданы. Это не «отвлекающие факторы», а сигналы SOS, призывающие к действию.

Всматриваясь в современный мир, можно заметить малоизученную связь между сигналом и шумом. Чем больше шума мы производим, тем многочисленнее и отчаяннее становятся сигналы о помощи. Что находится под угрозой, когда наши нервы взвинчены из-за звуков, раздающихся вокруг? Какова цена перегрузки нашего внимания? Что поставлено на карту, когда мы главным образом поглощены болтовней в своей голове? Несомненно, есть один общий ответ: мы меньше способны заботиться друг о друге и окружающей среде. Нравственный императив тишины носит не только личный характер. Он планетарен.

Художница-перформансист, теолог и активистка Триша Херси проводит четкую связь между культурой шума и проблемами апатии, эмоционального выгорания и даже психологической травмы. Она организовала «Школу отдыха» – в духе легендарных «Школ свободы» 1960-х годов – чтобы научить активистов, находящихся на переднем крае сегодняшней борьбы за справедливость, делать паузы для центрирования и обновления. Она рассматривает тишину как смелый и красивый акт сопротивления тому, что она называет «культурой молоха». «Давайте посмотрим, сможем ли мы эксплуатировать человека как машину и заставлять его работать до 20 часов в день, каждый день, на протяжении веков», – говорит она, проводя линию от рабства к современной парадигме доминирования, которая обесценивает нашу потребность в тишине, отдыхе, сне и мечтах. – «Молох держит нас в порочном кругу травмы. Отдых способен этот круг разорвать», – заявляет она. Глядя на культуру, в которой мы живем, – культуру, прославляющую активное производство интеллектуального продукта, – она превозносит силу тишины и рекомендует развивать часто упускаемый из виду жизненный навык: дремать. «Чувства вины и стыда, которые вы испытываете по поводу дневного сна, совершенно излишни. Они неуместны. Отдых – это первичная потребность и божественное право».

В революционной книге How to Do Nothing: Resisting the Attention Economy («Как ничего не делать: Сопротивление экономике внимания») (4) Дженни Оделл показывает, как культура, прославляющая вечную загруженность и максимальный шум, отделяет нас от природы, что в конечном итоге приводит к экологическим кризисам. По ее словам, одержимая ростом экономическая система, а также «колониалистское мышление, одиночество и наплевательское отношение к окружающей среде – все они совместно воспроизводят друг друга». Современная одержимость интеллектуальными продуктами, значительно усиленная ростом популярности жизни онлайн, означает переход от физического «присутствия» на Земле к бестелесному «присутствию» в сети Интернет. Оделл прописывает лекарство – «местечковость», или то, что она называет биорегионализмом. Это стремление обращать внимание на то место, где вы живете, – на флору и фауну, климат, рельеф местности, на то, как ландшафты взаимодействуют с культурами. Оделл изучает местность, наблюдая за птицами. Каким бы образом вы ни изучали окружающее вас пространство, несомненно одно: оно требует тихого внимания. В беседе с Лив О’Киф из Калифорнийского общества местных растений она делится: «Биорегионализм дает нам ощущение дома, способ вовлечься и почувствовать себя частью чего-то большего в то время, когда все настроены друг против друга и распылены». Говоря с нами, она добавляет: «Это единственный известный мне способ гарантированно выйти из этого близорукого, ограниченного, перевозбужденного и напуганного, замкнутого «я», которое культивируется в сети Интернет.

Так какова же роль безмолвия в деле справедливости? Как нам уравновесить необходимость проявлять решительность с настоятельной потребностью спокойного и ясного видения? Как нам своевременно реагировать на крики о помощи, избегая при этом искажающего воздействия шума и излишней суетливости? Как нам выпутаться из хитросплетения интеллектуальных концепций, чтобы мы могли почувствовать боль человека или хотя бы собственную?

Херши, Оделл и другие современные голоса вторят тому, что Ганди подчеркивал еще 75 лет назад: поиск тишины – это нравственная необходимость. Как когда-то святой Бернар, покровитель цистерцианцев[2]2
  Цистерцианцы – католический монашеский орден, ответвившийся в XI веке от бенедиктинского ордена. В связи с выдающейся ролью в становлении ордена, которую сыграл Бернард Клервоский, в некоторых странах принято называть цистерцианцев бернардинцами (однако в Восточной Европе бернардинцами называют францисканцев-обсервантов, по имени Бернар-дина Сиенского).


[Закрыть], размышлял над посланием пророка Исаии: «Молчание – это дело справедливости» (5).

Но это дело требует постоянного бдения и внимания.

Мы задали Сайрусу Хабибу, с которым познакомили вас в главе 2, вопрос о связи между молчанием и справедливостью. Он указывает нам на одно слово: «различение» Проводит следующую аналогию: «Если вы ссоритесь с человеком, которого любите, лучше всего не говорить первое, что приходит в голову. Неподвижность и молчание», даже если это занимает всего 30 секунд, могут помочь вам понять, как действовать дальше». Сайрус считает, что та же самая логика применима к работе на макроуровне по внесению системных изменений. Будучи высокопоставленным политиком, Сайрус привык к такому способу социальных действий, когда все решает быстрота движений, мгновенное реагирование на события и то, как вы выглядите в пресс-релизе. Но различение, подчеркивает он, связано с более медленной, часто невидимой работой по определению того, что есть истина. И с готовностью что-то исправить, – действительно исправить, а не накладывать лейкопластырь. Он развивает эту свою способность к различению с помощью монашеского обета глубокого молчания, выделяя истинный сигнал из окружающего шума и гама. И описывает это умение отличать одно от другого как своего рода место встречи созерцания и действия.

Сайрус приводит пример того, как иезуиты разбирались с вопросом возмещения ущерба за рабство. В 1838 году группа иезуитов из Мэриленда продала 272 темнокожих в рабство владельцам плантаций Луизианы, чтобы выплатить долги тогда еще новообразованного Джорджтаунского университета. В последнее 10-летие наконец-то их настигла расплата за эти злодеяния. В 2019 году местное религиозное общество и потомки рабов совместно заложили фундамент для программы возмещения ущерба. В 2021 году было объявлено о первоначальном выделении 100 миллионов долларов на инвестиции, направленные на улучшение жизни потомков 272 пострадавших мужчин, женщин и детей (6).

Эти усилия намного опережают действия правительства Соединенных Штатов по решению проблемы наследия рабства. Сайрус подчеркивает, что инициатива иезуитов подверглась критике по весьма простой причине: она медленная. Даже после четырех лет изучения вопроса и диалога они все еще находятся в стадии накопления практического опыта. Пройдут еще годы, прежде чем начнутся какие-либо реальные действия. В то время как Сайрус, юрист по образованию, признает, что иногда его все еще раздражает подобный темп, он говорит нам: «В этом-то и состоит суть дела».

«Этот процесс проходит через «многочисленные периоды тишины», – рассказывает он. Ключевым элементом работы по возмещению ущерба является тихое слушание. Это значит, что нужно выслушивать потомков порабощенных людей, пытаться понять, как поступить справедливо и эффективно, и как построить подлинное партнерство и доверие. Это также означает прислушиваться к себе. Сайрус подчеркивает, что этот процесс происходит благодаря многочисленным молитвам и размышлениям – строгому внутреннему поиску сигналов, дающих понять, как правильно поступить.

«Почему так долго?» – спрашивает Сайрус. И сам же отвечает: «Это связано с необходимостью различения».

В квакерской традиции этот процесс различения часто называют «молотьба» – отделением зерен от плевел. Хотя квакеры известны молчаливыми религиозными собраниями, на которых рекомендуется говорить только тогда, когда вами движет Дух, они также подчеркивают практический аспект молчания. У квакеров есть особый вид собраний – «деловые собрания». Там они ищут ответы на мирские вопросы. Например: как разрешать споры между членами общины? Или: как принимать совместные финансовые решения? Если атмосфера накаляется, обсуждение заходит в тупик или вопрос еще больше запутывается, председатель собрания, «клерк», объявляет время группового молчаливого созерцания. Это основной инструмент «молотьбы».

«Некоторым такая тишина может показаться некомфортной», – говорит Роб Липпинкотт. «Но я бы предположил, что этот момент обретает силу именно тогда, когда становится неудобным». Роб – квакер по праву рождения, он читал лекции по педагогике в Гарварде, был старшим вице-президентом PBS (PBS – Служба общественного вещания, некоммерческая организация и самый известный поставщик образовательных телевизионных программ для общественных телевизионных станций в США. – Прим. пер.). Он также занимал многие другие должности в общественной и некоммерческой сфере. Роб отмечает, что во время конфликта его участники, как правило, все больше и больше говорят, пытаясь выставить себя в лучшем свете и сориентироваться в ситуации. Несогласие обычно увеличивает громкость. Но квакерская традиция поощряет противоположную реакцию: совместное молчание. Они используют тишину, чтобы изменить динамику процесса поиска «единства». Роб уточняет: «На самом деле это не совсем консенсус, а своего рода обоюдное согласие. Это не глубокое 100 %-е согласие. Больше похоже на «Я не буду чинить препятствий».

«Когда клерк призывает к тишине», – продолжает Роб, – «я собираюсь в своем центре. Делаю вдох. Теперь могу сосредоточиться. В чем настоящая проблема? В чем суть конфликта? Я чем-то расстроен? Присутствует ли где-то в рассуждениях изъян?» По его словам, если период тишины проходит, как положено, все останавливается. Не слышно даже шороха бумаги. «Тишина позволяет мне отказаться от своего инстинкта «бросаться с места в карьер», продолжает Роб. «Она наделяет меня умением ждать пока высказывается кто-нибудь другой. И это чужое мнение зачастую становится для меня самым интересным», – делится он. И сообщает, что нередко этот другой говорит в точности то же самое, о чем думал он, только яснее. «Это как: «Ух ты! Сдорово сформулировал, с языка снял». Это упражнение на духовное единение».