Текст книги "Кот, который проходил сквозь стены (сборник)"
Автор книги: Лилиан Браун
Жанр: Классические детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Пять
Коты уже знали, что грядут перемены. Коты всегда все знают наперед. Едва Квиллер появился в «Медфорд мейноре», нахлебники съежились в настороженном ожидании.
– Пошли, ребятки. Мы уезжаем из этой богадельни, – объявил журналист.
Он достал из шкафа коробку из-под мыла с отверстиями для воздуха. Коко уже дважды переносил такое путешествие и легко согласился запрыгнуть внутрь, но Юм-Юм отнюдь не собиралась следовать его примеру.
– Давай-давай, милая!
Юм-Юм в ответ сжалась в комок, став тяжелой, как свинец, и вцепилась в ковер восемнадцатью острыми маленькими коготками. Тогда Квиллер достал консервный нож и баночку с голубой этикеткой. Кошка оторвалась от ковра и со страстным урчанием прыгнула на комод.
– Ладно, сестричка, – сказал журналист, хватая ее. – Это было подло, но у меня нет другого выхода. Откроем цыпленка, когда доберемся до Хламтауна.
Когда Квиллер с двумя чемоданами и пятью коробками (в четырех были книги) прибыл в дом Коббов, он с трудом узнал свою комнату. Зубоврачебное кресло и орга́н исчезли, но в углу появилась пузатая печь с аукциона. Добавились две лампы: одна для чтения, сильно походившая на маленький кассовый аппарат, другая – напольная, ее ножка некогда была мушкетом. По-прежнему гневно смотрела старуха со стены над камином, и меланхоличный коврик все так же грустил на полу, но зато радовали глаз шведское бюро, большой книжный шкаф без дверец и старомодное кресло – массивное прямоугольное сооружение с откидывающейся спинкой, мягкими черными кожаными подушками и такой же скамеечкой для ног.
Квиллер открыл коробку из-под мыла. Оттуда выскочила Юм-Юм и бешено заметалась по комнате, успокоилась она только на шкафу. Коко вылез медленно, с оглядкой. Он последовательно и тщательно исследовал помещение: одобрил красные подушки на сиденьях позолоченных стульев, три раза обошел пузатую печь и, похоже, не нашел ей хоть мало-мальского применения, вспрыгнул на каминную полку и обнюхал образчик примитивизма, потерся мордочкой об угол рамы и перекосил картину, после чего изящно улегся между двумя медными подсвечниками.
– Ах, какая прелесть! – воскликнула миссис Кобб, появившись со стопкой чистых полотенец и куском мыла. – Это Коко? Привет, Коко. Тебе тут нравится, Коко?
Она близоруко смотрела на кота, водя пальцем у самого его носа, и говорила очень высоким голосом, каким часто говорят с животными и детьми, а Коко этого терпеть не мог. Он чихнул миссис Кобб прямо в лицо, окутав ее легким туманом.
– Котам здесь понравится, – заключила она, поправляя картину. – Они смогут смотреть на голубей на заднем дворе.
Она поспешила с полотенцами в ванную и не успела еще вернуться, как Коко мстительно почесался об угол рамы и опять перекосил портрет на целых пять градусов.
Квиллер откашлялся:
– Я вижу, вы внесли некоторые изменения, миссис Кобб.
– Да. Нашелся покупатель на зубоврачебное кресло, и мы его продали. Надеюсь, вы не возражаете. А печку поставили, чтобы заполнить пустой угол. Вам нравится шведское бюро?
– Мой дедушка…
– Стол отлично подойдет для вашей пишущей машинки. А как у вас со стиркой? Если хотите, я с удовольствием прокручу ваши вещи в стиральной машине.
– О нет, миссис Кобб, не стоит беспокоиться!
– Ну что вы! И пожалуйста, зовите меня Айрис. – Она задернула бархатные шторы с выцветшими золотыми полосками. – Я сшила их из старого занавеса. Си-Си принес его из театра, который собирались сносить.
– Это вы оклеили стену над кроватью? – указал он на замысловатый узор из пожелтевших страниц старых книг.
– Нет, это придумал Энди. Он был настоящим книжным червем!
– Когда я распакую вещи и накормлю котов, – сказал Квиллер, – с удовольствием поговорю с вами об Энди.
– Может, зайдете ко мне, когда устроитесь? Я буду гладить. – И она добавила: – Си-Си ушел. Кто-то продает столовый гарнитур французской работы.
Журналист распаковал чемоданы, расставил в шкафу книги, положил голубую кошачью подушечку на любимое место своих питомцев – холодильник – и обратил внимание сладкой парочки на новое местонахождение большого вебстеровского словаря, служившего для заточки когтей. После этого он отправился к Коббам. В просторной кухне Квиллер еще издали заметил гору белья.
Миссис Кобб усадила его к обшарпанному сосновому столу на стул с сиденьем, сплетенным из тростника.
– Вы продаете вещи и из своих комнат? – поинтересовался он.
– Постоянно! В прошлый вторник мы завтракали за круглым дубовым столиком, обедали за вишневым с откидной доской, а ужинали за этим сосновым.
– Наверное, очень тяжело таскать все это из комнаты в комнату, вверх и вниз по лестнице.
– К этому быстро привыкаешь. А сейчас мне вообще нельзя поднимать тяжести. Месяца два назад я повредила спину.
– Как же вы так быстро переставили мебель в моей комнате?
– Си-Си помог Майк. Это сын бакалейщика. Хороший мальчик. Правда, думает, что все антиквары не в своем уме. И это, конечно, так, – добавила она, лукаво взглянув на гостя.
– Миссис Кобб…
– Пожалуйста, зовите меня Айрис. Можно я буду звать вас Джимом?
– Обычно меня зовут Квиллом.
– О, чудесно! Мне нравится. – Она улыбнулась пижаме, которую в этот момент гладила.
– Айрис, мне бы хотелось, чтобы вы побольше рассказали об Энди. Это мне поможет, когда я буду писать об аукционе.
Она поставила утюг и устремила взгляд в пространство.
– Он был прекрасным молодым человеком! Хорошим, честным, умным. Он был писателем – как вы. Я восхищаюсь писателями. Вы ни за что не догадались бы, но я сама когда-то изучала в университете английский язык и литературу.
– А что он писал?
– В основном статьи для антикварных журналов, но его тянуло и к беллетристике. Когда-нибудь и мне надо будет написать книгу! Такие интересные люди встречаются в нашем деле!
– А что вы знаете о несчастном случае? Когда это произошло?
– Однажды поздно вечером, в октябре. – Айрис кашлянула. – Он поужинал с Драконихой у нее…
– То есть с мисс Дакворт?
– Да, мы так ее называем. Знаете, она отпугивает людей своей надменностью. Ну, в общем, Энди поужинал с ней и пошел зачем-то на пять минут в свой магазин, он долго не возвращался, и она отправилась его искать. И нашла в луже крови!
– Она вызвала полицию?
– Нет. Она прибежала сюда в истерике. Полицию вызвал Си-Си. Копы решили, что Энди упал со стремянки, когда снимал с потолка люстру. Она была хрустальная и валялась, разбитая, на полу. Пять хрустальных веток и много маленьких хрусталиков.
– И он действительно упал на этот острый шпиль?
Миссис Кобб кивнула:
– Вот это мне и непонятно. Энди всегда был так осторожен! В сущности, он ведь был педант. Странно, что он оставил шпиль там, где тот представлял потенциальную опасность. Антиквары вечно что-нибудь себе растягивают и ломают, а с Энди ничего подобного не случалось. Я уже говорила – он был очень осторожен.
– Может, он немного выпил с мисс Дакворт?
– Нет, он не пил. Возможно, она хлопнула рюмку-другую, но не Энди. Он был пуританин. Я всегда думала, что из него вышел бы отличный священник, если бы не его увлечение антиквариатом. Он был очень предан делу. Понимаете, призвание, смысл жизни.
– А он мог покончить с собой?
– О нет! Энди был не из таких!
– Никогда не знаешь, что придет людям в голову… Какая-то неприятность…
– Нет-нет. Кто угодно, но не Энди.
Квиллер достал из кармана спортивного твидового пиджака трубку и пакетик табака.
– Вы не против?
– Курите, ради бога. Может, хотите баночку пива? У Си-Си есть.
– Нет, спасибо. Я не пью.
Айрис зачарованно смотрела, как он раскуривает трубку.
– Жалко, что Си-Си не курит. Так хорошо пахнет!
Журналист сказал:
– А может, Энди убил какой-нибудь грабитель?
– Не знаю…
– Ну а какие еще могли быть мотивы?
Айрис налегла на утюг, задумавшись:
– Понятия не имею… Но скажу вам кое-что, если пообещаете не говорить Си-Си, а то он меня засмеет. Случилось так, что я прочитала в газете гороскоп Энди. В «Дневном прибое» гороскопы лучше, но мы выписываем «Утреннюю зыбь», потому что там больше страниц, а нам надо во что-то заворачивать фарфор и стекло.
– И что же в «Утренней зыби» написали про Энди?
– Его знак – Водолей. Там говорилось, что ему надо опасаться обмана. – Она вопросительно взглянула на Квиллера. – Но я прочитала это только после его смерти.
Журналист хладнокровно попыхивал трубкой.
– Навряд ли это можно назвать существенным доказательством… А Энди и эта девушка были обручены?
– Неофициально, и они постоянно то сходились, то расходились, – приподняла брови Айрис.
– Она очень привлекательна, – заметил Квиллер, вспомнив глаза Драконихи. – А как она отреагировала на смерть Энди?
– Она была в отчаянии. Да, просто в отчаянии! И это удивило меня, потому что она всегда была холодна как рыба. Си-Си говорит, что Энди успел… ну, вы понимаете… Но я не верю. Энди был слишком порядочным.
– Возможно, он был более земным человеком, чем вам кажется.
– Он погиб еще до Дня Всех Святых, а сейчас уже почти Рождество, а Дракониха по-прежнему худа, как палка… Но она изменилась. Стала нервной и подавленной.
– А что будет с остальным имуществом Энди?
– Не знаю, этим занимается мистер Маус. Родители Энди живут где-то в северной части штата.
– А как другие антиквары к нему относились? Его любили?
Айрис задумалась:
– Его все уважали, но некоторые считали, что он слишком правильный.
– Что вы имеете в виду?
– Как вам объяснить… В нашем деле нужно использовать любую подвернувшуюся возможность. Работаешь изо всех сил, а дохода никакого. Иногда мы едва можем уплатить за дом, потому что Си-Си вкладывает деньги во что-нибудь глупое – как, например, сегодня в эту пузатую печь. – Она вытерла рукавом мокрый лоб. – Так что если видишь возможность сорвать хороший куш, хватаешься за нее… А Энди всегда старался, просто из кожи вон лез, быть чистым и осуждал тех, кто пытался заработать пару лишних долларов. Кому ж такое понравится? Но не печатайте об этом в газете. В целом Энди был чудесным человеком. Таким внимательным, заботливым!
– Например?
– Ну, во-первых, он всегда хорошо обращался с Папой Попопополусом, продавцом фруктов. Все остальные просто не обращают внимания на бедного старика… А еще Энн Пибоди. Когда антиквары собирались вместе, Энди всегда беспокоился о том, чтобы Энн присутствовала, даже порой чуть не на руках ее приносил. Энн девяносто лет, а она все еще держит лавочку, хотя за последние четыре года не продала и крупинки соли. – Утюг легко ходил по спортивной рубашке в красно-серую полоску. – Что в нашем деле хорошо, так это то, что не надо носить белые крахмальные рубашки.
– А у Энди хорошо шли дела? Я имею в виду в финансовом отношении.
– Думаю, неплохо. Он писал статьи в журналы, читал лекции по антиквариату на вечерних курсах. Каждому из наших приходится подрабатывать на стороне – если нет богатого дядюшки. Вот Си-Си – профессиональный пикетчик. И в то утро, такое холодное, он тоже работал.
– Где?
– Не знаю. Он идет туда, куда посылает агентство. Ему работа нравится, да и платят в плохую погоду в полтора раза больше.
– И у мисс Дакворт есть дополнительный заработок?
– Ей-то зачем? Я думаю, у нее денег хватает. Она продает отличные вещи – избранным клиентам. У нее есть шератоновский[3]3
Шератон – известный английский мебельный мастер XVIII в.
[Закрыть] ломберный столик, за который я бы ничего не пожалела! Но это не для нас…
– Я удивился, откуда в Хламтауне такой дорогой магазин.
– Мне кажется, она хотела быть поближе к своему другу. А место не так и важно: покупатели пойдут на край света за тем, что ищут.
– Но разве не рискованно держать ценные вещи в таком районе?
Айрис нахмурилась:
– Вы совсем как все остальные! Думаете, что район, пришедший в упадок, – рассадник преступности. Это не так! У нас все спокойно.
Она замолчала, сосредоточившись на воротнике блузки.
Журналист поднялся:
– Что ж, пора, пожалуй, заняться делом. Пойду опробую новую машинку. Может, напишу что-нибудь про аукцион.
– Да, кстати, – вспомнила Айрис, – видите, на тумбочке ампир стоит коробка со старыми ключами? Посмотрите, наверняка один из них подойдет к вашему замку.
Он заглянул в коробку и увидел связку ключей длиной сантиметров по десять.
– Нет, я не намерен запираться, – содрогнулся журналист.
Вернувшись к себе, Квиллер открыл дверь и нащупал выключатель, связанный одновременно с тремя источниками света: лампой для чтения возле кресла, напольной лампой у бюро и раскрашенным розами реликтом на хромом столике. Потом поискал глазами котов – как делал всегда, приходя домой.
Вот и они – сидят на позолоченных стульях, как король и королева на престоле. Коричневые лапки изящно поджаты под белоснежные грудки, а шоколадные уши словно маленькие короны.
– А вы, ребятки, выглядите ничего себе, – заметил Квиллер. – Быстро освоились.
Коко прищурился и сказал: «Йау», а Юм-Юм посмотрела на приятеля слегка раскосыми глазами, словно хотела сказать: «Не понимаю, о чем вы толкуете!» – и что-то промурлыкала. Обычно она издавала пронзительные вопли, но в редкие спокойные минуты произносила только «м-м-м», не раскрывая рта.
Журналист принялся за работу. Он открыл футляр пишущей машинки, ударил по двум-трем клавишам своего нового приобретения и подумал: «Может, Энди и был благоразумным, любезным, умным и приятным, но с машинкой он обращался неряшливо». Внутри мусор от стирательной резинки, лента изорвана в лохмотья. Более того, недостающей буквой оказалась не малоупотребительная «Ы», а вездесущая «О». Квиллер начал печатать: «Дух п*к*йн*г* Эндрю Гланца н*сился над Хламтаун*м, к*гда б*гатства эт*г* уважаем*г* антиквара пр*давали на аукци*не сливкам г*р*дских любителей древн*стей».
Он описал эти «сливки»: их нарочито безвкусную одежду, странные разговоры, продуманные выражения лиц, хотя за день не сделал в блокноте ни одной заметки: за двадцать пять лет газетной беготни его память приучилась работать не хуже фотоаппарата.
И все же статья продвигалась медленно. Стол шатался, нехватка «О» выводила из себя, а от звездочек, которые он вставлял для наборщика, было уже тошно. К тому же его то и дело отвлекало воспоминание о глазах мисс Дакворт. Квиллер знал, что выражал их взгляд. Он означал одно из двух: элегантная антикварша либо близорука, либо… испугана.
Квиллера насторожило глухое ворчание, исходившее из горла Коко. Вскоре кто-то поднялся по лестнице и зашел в соседнюю комнату. Несколько минут спустя где-то зазвонил телефон. Потом тяжелые шаги снова раздались в коридоре.
Любопытство оказалось сильнее усидчивости, и журналист подошел к двери, полагая увидеть человека в шапке Санта-Клауса. Но теперь на том человеке была наполеоновская треуголка.
Мужчина с преувеличенным испугом вскинул руки. И налитые кровью глазки на его круглом безбровом лице широко раскрылись от изумления.
– Сэр! Вы испугали нас! – сказал он с театральной патетикой.
– Простите, я не хотел. Я только что переехал. Меня зовут Квиллер.
– Добро пожаловать в нашу скромную обитель, – ответил мужчина, разводя руками. Вдруг он посмотрел вниз: – А это что здесь у нас?
Оказывается, Коко последовал за Квиллером в коридор и теперь ласково терся о галоши незнакомца.
– Никогда за ним такого не замечал. Обычно Коко не ластится к незнакомым людям.
– Они чувствуют! Да, они все чувствуют! Бен Николас – друг всякой птицы и зверя.
– А-а, это у вас магазин в соседнем доме! Я работаю в «Дневном прибое» и пишу серию статей о Хламтауне.
– Прошу вас, удостойте нас своим посещением и напишите несколько добрых слов. Нам нужна реклама.
– Завтра, – пообещал Квиллер.
– Тогда до встречи!
Весело помахав рукой, антиквар отправился вниз, волоча за собой до смешного длинный шарф.
– Нас ожидает покупатель, – объяснил он. – Мы должны идти.
«Миссис Кобб оказалась права, – подумал Квиллер, – Бен Николас – сумасшедший. Но коту он явно понравился».
За дверью снова стало тихо. Журналист легкомысленно принялся писать о вещах ему неведомых (мейсенский гербовик, раннеамериканское дерево, квизальская компотница с шахматным узором), то и дело справляясь в словаре.
Через некоторое время, когда он двумя пальцами перепечатывал чистовик, ему показалось, будто что-то движется. Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как дверь медленно открывается: приотворилась сантиметров на десять и замерла.
– Да? Кто там? – требовательно произнес Квиллер.
Ответа не последовало. Журналист вскочил, подошел к двери и резко распахнул ее. Там никого не оказалось, но в конце коридора как будто что-то мелькнуло. Квиллер надавил пальцами на усталые глаза и всмотрелся в завалы красного дерева, сосны и ореха – ножки, крышки, ящики, сиденья, спинки… Вот что-то мелькнуло снова – за низким постельным шкафом. Кончик коричневого хвоста.
– Коко! – резко крикнул он.
Кот никак не отреагировал.
– Коко, вернись!
Он знал, что это Коко: кончик хвоста не был загнут.
Кот не обращал на Квиллера никакого внимания – так он поступал, когда сосредоточивался на каких-то личных делах.
Журналист двинулся по коридору и увидел, как Коко шмыгнул за кабинетный орга́н. В этих старых домах двери, разбухшие от сырости и многочисленных покрасок, вечно закрываются неплотно или не закрываются вообще; неудивительно, что сиамец выбрался из комнаты.
Добравшись до мебельной свалки, Квиллер протиснулся между комодом и мраморной полкой и всмотрелся в пространство за орга́ном, куда скрылся Коко.
– А ну вылезай, нет там для нас ничего интересного!
Кот вспрыгнул на стул и внимательно принюхался. Потом, словно добравшись до цели, стал, распушив усы, водить носом, точно измерительным прибором, вдоль бруска черного металла, заострявшегося кверху наподобие меча и покоившегося на медном шаре.
Усы встопорщились уже у журналиста. Вот, значит, как! Коко улизнул из комнаты, чтобы добраться до злосчастного шпиля, купленного мистером Коббом на аукционе! Теперь Коко обнюхивал шпиль, приоткрыв пасть и обнажив клыки. Так он выражал только одно чувство – отвращение.
Квиллер нагнулся и схватил кота поперек туловища. Тот пронзительно заорал, будто его душили.
– Миссис Кобб! – крикнул журналист в открытую дверь хозяйской комнаты. – Я передумал! Мне нужен ключ!
Пока Айрис рылась в коробке, Квиллер теребил усы. В верхней губе появилось характерное покалывание. Так уже несколько раз бывало. Так бывало, когда речь шла об убийстве.
Шесть
В тот же вечер, чуть позже, Квиллер занялся библиотекой борца за отмену рабства и так зачитался переплетенными в толстый том номерами «Освободителя», что только после полуночи сообразил: завтракать будет нечем. Он надел пальто и последнее свое приобретение – шляпу в черно-белую клетку, с круглыми мягкими твидовыми полями и с щегольским красным пером, самым красным из когда-либо им виденных, а красный цвет Квиллер обожал – и решил посетить магазинчик на углу, примеченный еще днем: объявление обещало круглосуточную торговлю.
Он запер дверь десятисантиметровым ключом и спустился по скрипучей лестнице. Падал снег – на этот раз совсем не воинственно, а мягко и нежно. Квиллер помедлил на каменных ступенях крыльца, очарованный открывшимся новым видом: стояла тишина, движения на улице почти не было, старые уличные фонари озаряли таинственным огнем причудливые здания, белая крупка припорошила причудливые переплеты окон и дверные косяки, укрыла железные решетки, автомобили, стоящие у поребрика, мусорные бачки.
В конце квартала на заснеженный тротуар падал свет из витрин бакалейного магазина, аптеки и бара «Львиный хвост». Из «Хвоста» выбрался поздний посетитель и побрел куда-то с неуверенным достоинством, хватаясь рукой за несуществующий поручень. Мимо особняка Коббов продефилировала девица в узких брюках и короткой шубке «под леопарда», заметив Квиллера, она направилась в его сторону. Журналист отрицательно покачал головой. Из своей лавки вышел Бен Николас и угрюмо поплелся в бар, что-то бормоча себе под нос и не обращая внимания на застывшего на крыльце соседа.
Квиллер поднял воротник и быстрым шагом направился к магазинчику. На тротуаре кучей были свалены рождественские елки по четыре девяносто пять за штуку; внутри царил запах маринада, колбасы и выдержанного сыра. Квиллер взял для себя банку растворимого кофе, сдобную булочку и немного чеддера, а для котов – пару бифштексов, консервированный мясной бульон и два клинышка плавленого сыра; неизвестно, правда, что из этого получится: Коко привык к настоящему рокфору, а его здесь не оказалось.
На выходе из магазина прямо перед журналистом неожиданно материализовались глаза, которые не давали ему покоя весь вечер. Бело-голубое фарфоровое лицо было мокро от снега, ресницы запорошены снежинками. Девушка молча смотрела на Квиллера.
– Что ж, как видите, я все еще брожу в этих местах, – сказал он, чтобы прервать неловкое молчание. – Переехал в дом Коббов.
– Правда? Нет, правда?
Лицо мисс Дакворт прояснилось, словно проживание в Хламтауне заслуживало всяческого одобрения. Она откинула капюшон – ее иссиня-черные волосы были собраны в узел, как у балерины.
– Аукцион мне понравился. Пришло много народу, но вас я не видел.
Она с сожалением покачала головой:
– Я собиралась, но не хватило смелости.
– Мисс Дакворт, – решил перейти к делу Квиллер, – я хотел бы в статье отдать должное Энди Гланцу, но знаю о нем слишком мало. Помогите мне. – Было заметно, что предложение ей не по душе. – Я знаю, что вам больно об этом говорить, но Энди, по-моему, заслуживает того.
Она заколебалась:
– Вы ведь не будете называть мое имя, правда?
– Слово чести!
– Хорошо, – тихо произнесла мисс Дакворт, вглядываясь в лицо Квиллера. – Когда?
– Чем скорее, тем лучше.
– Может, зайдете ко мне?
– Если это для вас не слишком поздно.
– У меня бессонница, – устало сказала она.
– Я только занесу домой продукты и сразу же к вам.
Несколько минут спустя Квиллер спешил к «Голубому дракону» в самом приподнятом настроении, которое лишь частично было связано со статьей об Энди Гланце. Скоро журналист уже сидел на жестком бархатном диване в золотисто-голубом зале и наслаждался ароматом сандаловой пасты для дерева. Агрессивного пса привязали на кухне.
Хозяйка объяснила:
– Моим родным этот район кажется опасным, и они настаивают, чтобы я держала на всякий случай Хеплвайта. Правда, иногда он относится к своим обязанностям слишком серьезно.
– Похоже, мнения относительно Хламтауна резко расходятся, – сказал Квиллер. – Неужели это такой уж криминогенный район?
– У нас все спокойно, – ответила мисс Дакворт. – Конечно, я принимаю известные меры предосторожности, как любая женщина, которая живет одна.
Она принесла на серебряном подносе серебряный кофейник, и Квиллер залюбовался ее плавными движениями. В ней было то длинноногое изящество, которое восхищало его в Коко и Юм-Юм. Какую сенсацию она произвела бы на вечеринке в пресс-клубе! На девушке были хорошо сшитые узкие брюки удивительного голубого оттенка и такого же цвета кашемировый свитер, видимо очень дорогой.
– Вы никогда не работали манекенщицей? – поинтересовался он.
– Нет. – Она досадливо улыбнулась, словно ей задавали этот вопрос уже сотню раз. – Но я долго занималась современными танцами в Беннингтоне.
Мисс Дакворт налила ему кофе. Потом, к удивлению Квиллера, взяла хрустальный графин с серебряной наклейкой и плеснула себе в стакан виски.
Он проговорил:
– Сегодня днем я снял комнату и сразу же переехал – с двумя квартирантами, сиамскими котами.
– В самом деле? Вы не очень-то похожи на любителя кошек.
Квиллер с легкой обидой посмотрел на нее:
– Они были сиротами, и я сначала усыновил кота, а потом, пару месяцев спустя, взял кошечку.
– Я бы тоже хотела завести кошку, – призналась мисс Дакворт. – По-моему, они чудесно подходят к древностям. Такие изящные!
– Вы не знаете сиамцев! Когда они начинают беситься, можно подумать, что налетел карибский ураган.
– Теперь, когда у вас есть свой угол, вы должны купить герб Макинтошей. Он будет великолепно смотреться над камином. Если хотите, можете взять домой и посмотреть.
– Он слишком тяжел, чтобы таскать его туда и обратно. Кстати, я очень удивился, когда увидел, как легко вы сегодня утром его подняли.
– Я сильная. В нашем деле нужна сила.
– А в свободное время чем вы занимаетесь? Поднимаете штангу?
Она прыснула:
– Нет, читаю о древностях, посещаю лекции и хожу на выставки в Исторический музей.
– Однако вы сильно увлечены антиквариатом!
Она обворожительно улыбнулась:
– В старинных вещах есть что-то мистическое. Нечто большее, чем реальная стоимость, красота или происхождение. У предмета, которым веками владели и восхищались другие люди, появляется душа, она притягивает вас и тянется к вам. Словно старый друг, понимаете? Жаль, что я не могу это толком объяснить…
– Вы очень хорошо объясняете, мисс Дакворт.
– Мэри, – поправила она.
– Хорошо, Мэри. Но если вы так любите древности, почему вы не хотите поделиться своей любовью с нашими читателями? Почему запрещаете писать о вас?
Она заколебалась. И наконец решилась:
– Я скажу почему. Из-за моей родни. Они не одобряют того, что я делаю: живу на Цвингер-стрит и торгую… старьем!
– Что же им не нравится?
– Отец – банкир, а финансисты все довольно консервативны. К тому же он англичанин. Как видите, сочетание просто убийственное. Папа помогает мне деньгами, но с условием, что я не буду позорить семью. Поэтому-то я должна избегать огласки.
Она снова наполнила чашку Квиллера и налила себе еще виски.
Он поддразнил ее:
– Вы всегда так поступаете: гостям – кофе, а себе – виски?
– Только тогда, когда они совсем не пьют, – широко улыбнулась она.
– А откуда вы знаете, что я не пью?
На мгновение стакан задержался у ее губ.
– Я звонила сегодня отцу, и он посмотрел в картотеке ваши данные. Теперь я знаю, что вы вели криминальную рубрику в газетах Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и где-то еще, что вы написали целую книгу о городской преступности и что вы удостоились нескольких журналистских премий. – Она торжествующе скрестила руки на груди.
Квиллер осторожно спросил:
– А еще что вы знаете?
– Что у вас был неудачный брак, вы лечились от алкоголизма, побороли депрессию, что с февраля вы работаете в «Дневном прибое» и с тех пор у вас все в порядке.
Квиллер покраснел. Он привык вмешиваться в жизнь других, но не любил, когда открывали его собственные тайны.
– Польщен вашей заинтересованностью, – мрачно произнес он. – Как зовут вашего отца? В каком он служит банке?
Девушка наслаждалась минутой превосходства. И виски. Она поудобнее расположилась в кресле и скрестила длинные ноги.
– Я могу вам доверять?
– Как могильному камню.
– Персиваль Даксбери. Среднезападный Национальный.
– Даксбери! Так Дакворт – не настоящая фамилия?
– Нет, это псевдоним, взятый для работы.
Надежды Квиллера на сочельник приняли новые очертания: член семейства Даксбери – впечатляющая спутница на вечеринке в пресс-клубе. Но надежды тут же рухнули: член семейства Даксбери ни за что не примет приглашения.
– Даксбери в Хламтауне! – тихо произнес он. – Это достойно первых страниц!
– Вы обещали, – напомнила она, напрягаясь.
– И я сдержу слово, – заверил журналист. – Но объясните, почему вы работаете на Цвингер-стрит? Такой прекрасный магазин должен находиться в престижном районе.
– Я влюбилась, – призналась она, беспомощно разведя руками. – Я влюбилась в эти чудные старые дома. В них есть что-то необыкновенное, какой-то особый дух… Сначала меня привлекли именно они, гордо, из последних сил сопротивляющиеся неумолимому времени, но, прожив здесь пару месяцев, я влюбилась и в здешних людей.
– В антикваров?
– Не совсем. Антиквары преданы своему делу, и даже беззаветно, и я восхищаюсь ими – но в определенных рамках, – нет, я говорю о людях с улицы. Мое сердце тянется к ним: работягам, старикам, иммигрантам, бродягам, особенно к одиноким, – и даже преступникам. Вас это шокирует?
– Нет, удивляет. Приятно удивляет. Мне кажется, я знаю, что вы имеете в виду. Они – исконные, настоящие. С ними и ты становишься настоящим – умеющим сопереживать человеком.
– Да, они искренни и не стесняются своих чувств. Из-за них моя прежняя жизнь стала казаться ужасно искусственной и бесполезной… Мне так хочется сделать для них хоть что-нибудь, но не знаю, что я могу. У меня нет своих денег, а отцовские не про меня.
Квиллер смотрел на нее с жадным восхищением, которое она неправильно истолковала:
– Вы проголодались? Поищу-ка я чего-нибудь перекусить.
Когда мисс Дакворт вернулась с крекерами, икрой и копченой лососиной, журналист произнес:
– Мы хотели поговорить об Энди Гланце. Что это был за человек? Как к нему относились коллеги?
Виски расслабило ее. Мэри откинула голову и, всматриваясь в потолок, собиралась с мыслями. Ее поза и брюки странно не сочетались с чопорной обстановкой восемнадцатого столетия.
– Энди многое сделал для Хламтауна, – начала мисс Дакворт. – Он выступал в женских клубах, убеждал владельцев музеев и известных коллекционеров работать на Цвингер-стрит. Он очень серьезно относился к старине.
– Можно ли назвать его идейным вождем Хламтауна?
– Я бы на вашем месте так не говорила. Си-Си Кобб, например, считает главой района себя. Он открыл здесь первый антикварный магазин и замыслил превратить Хламтаун в заповедник древностей.
– Как бы вы описали характер Энди?
– Честный!.. Честный даже в мелочах. У большинства из нас в сердце таится хоть немного… жульничества. Но не у Энди! И еще у него было огромное чувство ответственности. Как-то ночью мы проезжали с ним мимо дома, предназначенного под снос, и увидели внутри свет. Энди решил узнать, в чем дело, вошел и обнаружил там человека, снимающего водопроводные трубы.
– Трубы? Это, наверное, незаконно.
– Брошенные дома являются собственностью города. Так что теоретически это незаконно. Но любой другой на месте Энди просто отвел бы глаза, а вот он никогда не боялся вмешаться.
Квиллер попытался сменить позу на жестком диване.
– А другие антиквары разделяют ваше восхищение его честностью?
– Д-да… И нет, – ответила Мэри. – Они же завистники, даже если кажутся лучшими друзьями.
– У Энди были настоящие друзья, с которыми он мог поговорить?
– Миссис Макгаффи. Это школьная учительница на пенсии, Энди помог ей открыть антикварный магазин. Его великодушие проявлялось во многом.
– Где мне ее найти?
– «Ноггин, Пиггин и Феркин» в соседнем квартале.
– Энди ладил с Коббом?
Она глубоко вздохнула:
– Энди был прирожденным дипломатом и умел ладить со всеми.
– Миссис Кобб явно очень любила Энди.
– Все женщины его обожали. Мужчины, конечно, проявляли меньше восторга. Но обычно так и происходит, правда?
– А Бен Николас? Они дружили?
– Они хорошо относились друг к другу, хотя Энди считал, что Бен слишком много времени проводит в «Львином хвосте».
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?