Текст книги "Когда судьба мстит"

Я бросилась к телефону и, когда Егоров снял трубку, сказала так, как мы обычно говорили в нашей той, доскандальной жизни:

– Мыкола, це ты?

На другом конце провода повисло секундное замешательство, а потом Колькин растерянный голос произнес:

– Це я, Ленка! Я такой затурканный, такой затурканный.

– Ну, так растуркивайся побыстрее. В двенадцать часов тебе надо быть в офисе ПКФ «Матвеев» у Владимира Ивановича Панфилова. Он хочет поговорить с тобой об «Осах» и, если все пройдет нормально, то и твоей работе. Так что твое будущее – на конце твоего языка.

– Спасибо, Ленка, – дрожащим голосом сказал Колька. – Прости меня, дурака! – Свои люди – сочтемся! – бросила я и, закончив, как всегда, словами: – Целую, Муся! – положила трубку.

Панфилов стоял, засунув руки в карманы брюк, и раскачивался с носка на пятку, глядя в пол. Потом он поднял на меня глаза и мое настроение, совсем, было, наладившееся, опять упало на нули.

– Лена, – сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Я не хочу, чтобы между нами были какие-то недоразумения и поэтому вижу прямой смысл выяснить отношения именно сейчас, при Павле. Он-то тебя деликатно против шерстки погладил, сказав, чтоб ты впредь не шалила, а я мужик незатейливый, благородными манерами и воспитанием не изуродованный, вот и выражаться буду по-нашенски, по-простецки. Ответь-ка ты мне, Лена, кем ты себя после всего этого считаешь? – Я молчала, опустив глаза в пол – чего мне было отвечать-то? Тем более, что за ухом слева начал, как тогда в госпитале, пульсировать островок боли. – Молчишь? Сказать нечего? Ну, тогда меня послушай! Я ошибся в тебе, Лена! Знал я, видел, что для тебя самое главное – выпендриться, доказать, что ты круче всех, умнее всех, на своем настоять. И ведь предупреждал я тебя, что когда-нибудь твой характер сыграет с тобой невеселую шутку. Только не предполагал я, что ты так заиграешься. А теперь по твоей вине над Семьей смертельная угроза нависла. Это ты понимаешь? В общем, так! Отныне ты свою бурную деятельность ограничишь рамками агентства и все! И упаси тебя боже вокруг этой истории с «Осами» крутиться! Мы с Павлом не для того когда-то Семью создавали, чтобы ты над ней свои глупые бабские эксперименты ставила.

Он все говорил правильно. Он был прав от первого до последнего слова, но вот про глупые бабские эксперименты он сказал совершенно зря, он перегнул палку и я тут же взбесилась.

– Послушать вас, Владимир Иванович, так я вся в дерьме, а вы в белом фраке? – сказала я, сама не узнавая своего голоса – это было какое-то горловое рычание, а мой собственный виртуальный хвост яростно был меня по бокам, и я в этот миг вполне могла вцепиться ему в горло. – А про летний скандал в архиве мне вам не напомнить? Про Сидора, которому вы охрану Ирочки поручили, а он оказался швалью подзаборной? И к тому же до словесного поноса болтливой швалью? Я ведь тогда в архиве чисто случайно оказалась! А, если бы меня там не было? – Услышав это, Панфилов побагровел, но я не дала ему вставить ни слова и продолжала: – Кроме того, по моей вине незаслуженно не пострадал ни один человек, а по вашей? Эксперименты! – взорвалась я. – Это вы эксперименты надо мной ставили! Кто за моей спиной с Орловым связался? Кто меня, беременную, через всю страну черт его знает куда погнал, ничего не зная о реальном положении вещей там, в полку? А в Москве в госпитале, где мы с сыном чуть не погибли? Чью ошибку я тогда исправляла? Кто мне вернет потерянное здоровье? Что было бы со мной и с ребенком, если бы рядом не оказалось Павла? Торжественные похороны, как члена Семьи?

– Лена! – Матвей обнял меня за плечи. – Успокойся! Нельзя тебе волноваться! Врач запретил!

– Хорошо! – переведя дыхание, сказала я. – Волноваться я не буду! – и действительно, выплеснув все это на Панфилова, я стала чувствовать себя гораздо лучше, голова, во всяком случае, прошла. – Павел, я прошу тебя: переподчини меня непосредственно себе. И «осами» я буду заниматься! Пусть я не смогу ничего практически сделать, но думать и анализировать эту ситуацию я буду! Потому что я должна ими заниматься! Если уж я заварила эту кашу, то мне ее и расхлебывать!

Наверное, Панфилов с Матвеем переглянулись поверх моей головы, потому что Пан совершенно спокойно сказал:

– Да бога ради! Бабу с возу – кобыле легче. Починяйся отныне Павлу. А, что касается «ос»… Думай! Этого тебе никто запретить не может. Только ты бы лучше о своем поведении подумала и о характере. Мыслительница! – он насмешливо хмыкнул и вышел.

Поддерживаемая Матвеем, я послушно дошла до кресла, также послушно выпила принесенное им виски и закурила. Немного помолчав, давая мне успокоиться, Матвей мягко сказал:

– Зря ты так с Володей, Лена. Ему ведь мамуля там, в госпитале, когда тебя на операцию увезли, такого наговорила, чего я от нее никогда в жизни не то что не слышал, а даже не предполагал, что она такие слова знает и выговорить сможет. Да и от меня он много разного выслушал. Ему сейчас очень-очень плохо – они же с женой развелись. У них в Ирландии внучка родилась, вот она и поехала ее понянчить, да и осталась. Встретила там человека богатого и интересного, а Володя… У него же вся жизнь – одна служба. Сначала в милиции, потом – у меня, что тоже не сахар.

– Значит именно поэтому у него Юля и появилась? – вяло поинтересовалась я – все мои силы ушли на скандал. – Ну и как у них?

– Неважно, откровенно говоря, – вздохнул Матвей. – Уж очень сильно Володя жену любит. Валентина ведь яркая, крупная, энергичная, эмоциональная, вокруг нее все ходуном ходило, а Юля – мышка серая. Умная и талантливая, ничего не скажу, и Володю любит – это всем ясно. Только обычная она какая-то, повседневная. Одним словом, разные они слишком. Может, притрутся со временем друг к другу и выйдет из этого что-то путное. А сейчас? – он горестно махнул рукой. – А тут еще эти «осы» на него свалились – разгребать-то эту кучу ему придется. Так что тебе с ним, как в чувство оба придете, помириться надо будет. Высказали друг другу все, что на душе накипело, выплеснули эмоции и хватит.

– Да он прав, Павел, – тихо сказала я. – Я заигралась! Причем везде! Вот уж действительно, – криво усмехнулась я, – куда ни кинь – всюду клин! Господи! – я, наконец, заплакала. – Да что же я за чудовище такое уродилась?! Да за что мне все это?!

Матвей поглаживал меня по плечу, сидя на подлокотнике моего кресла, и молчал – да и что тут было говорить?

– Ладно, Павел! – сказала я, поднимаясь. – Пойду я. Да! – я остановилась на полпути к двери. – Мне с Орловым развод нужен, и побыстрее. Поигрались в семью и будя!

– Сделаем, конечно, Лена! Я сегодня же юристам дам задание и они все оформят. Да-а-а, Елена – невесело протянул он. – Кашу заварили мы, а расхлебывать ее тебе приходится. А, может?.. – он вопрошающе на меня посмотрел.

– Не может, Павел! – решительно сказала я и подытожила: – Значит, мы с тобой обо всем договорились. Лезть поперед батьки, в смысле Пана, в пекло я не буду, тут ты его можешь успокоить. Но думать об этом деле, это он совершенно правильно сказал, мне никто не запретит. Вот я и буду сидеть и думать, и обязательно до чего-нибудь додумаюсь. Вот увидишь! – твердо пообещала ему я. – А, как надумаю, тут же приду к тебе.

– Конечно, Лена, – согласился он. – Приходи в любое время. А на Володю не обижайся! И за дом свой не беспокойся. Я там парочку парней поселю, будут они за дорогой наблюдать и дом сторожить.

– Спасибо тебе, Павел! – постаралась улыбнуться я и отправилась в гостевой домик посмотреть, как там мое семейство разместилась.

Оказалось, что вполне комфортно. Увидев мое лицо, мама ахнула и, кинувшись ко мне, обеспокоено спросила:

– Леночка! Родная моя! Да что с тобой? Тебе плохо? Ты же на ногах не стоишь! Орлов все понял более правильно и спросил:

– Во что вляпалась?

– Объясняю, – устало сказала я. – Чувствую я себя нормально и ни во что не вляпалась. Но ситуация резко осложнилась и отныне вам обоим, к величайшему вашему сожалению, от поездок в город придется отказаться и нос из усадьбы не высовывать. Главное, Гошку берегите.

Услышав это, Орлов вскочил со стула и резко спросил звенящим от гнева голосом: – Предлагаешь мне за женскую юбку спрятаться?

«И чего на меня все сегодня орут?» – вяло подумала я, а вслух спросила: – А чем ты реально можешь помочь? Ну, расскажи! Что ты умеешь делать, кроме как летать?

Орлов зло скривился и вышел на крыльцо покурить, а я, попрощавшись с мамой, вслед за ним, и уже там ему совершенно серьезно сказала:

– Влад, дела идут так паршиво, что хуже не бывает. На тебе мама с сыном! Помни об этом! Права на риск ты не имеешь!

– А ты чем собираешься заниматься? – он смотрел на меня каким-то совершенно новым взглядом.

– Ошибки свои исправлять! Если сумею… – и, увидев, что он собирается что-то сказать, я отрицательно покачала головой. – Нет, Влад, ты мне ничем помочь не сможешь.

За воротами усадьбы меня ждали в моем джипе Вячеслав и Сергей. – А где Анатолий? – удивилась я.

– Молод он еще вас возить, – отозвался Слава. – Куда едем, Елена Васильевна? – Домой. Для того, чтобы думать, мне совсем необязательно в офисе сидеть. Войдя в квартиру, я первым делом достала из сумки и повесила на специальный крючочек в прихожей мой брелок-талисман.

– Ну, вот мы и снова здесь, Снежинка! Как будто и не уходили никуда, как будто и не было в моей жизни Орлова, Севера, госпиталя, сына, коттеджа! Все, в конце концов, вернулось на круги своя – я снова здесь и снова одна! Помоги мне, Снежинка! Ты даже не представляешь, как мне сейчас нужна твоя помощь!

Я погладила ее завиточек на лбу и прошла в комнату. Ну, что сказать? Впечатление было такое, что отсюда никогда ничего и не выносили: все стояло на своих местах. Баба Варя уже успела убраться, так что все вокруг было чисто, нигде ни пылинки и человеческим духом в доме тоже не пахло, зато пахло чем-то съедобным и, судя по шуму на кухне, в доме я была все-таки не одна, а с бабой Варей. Но все равно на душе у меня было так погано, что и словами не описать! Я подошла к бару и, достав из сумки рамки с фотографией Игоря, поставила ее на старое место внутрь.

«Эх, Игорь-Игорек! – думала я. – Ты, наверное, даже не предполагал, что я окажусь таким нелепым человеком. Все у меня не как у людей, а шиворот навыворот! Подскажи, что мне делать, Игорь! Ведь вся моя жизнь прахом пошла! То, что я считала своими достоинствами, обернулось моими недостатками! Да еще какими! От которых не только мне, но и другим людям теперь худо приходится! – я почувствовала, как к глазам подступают слезы, и, закрыв бар, одернула себя: – Хватит, Елена Васильевна! Соберись с силами и думай! Думай, черт бы тебя побрал, как собственные ошибки исправлять!».

А поскольку без кофе я думать не могу, то я отправилась на кухню. При виде моего кислого лица баба Варя только тяжело вздохнула и тут же усадила пообедать. Аппетита у меня не было совершенно, но я все равно поела, и чтобы ее не обижать – зря она что ли трудилась, и чтобы сил поднабраться. Вымыв посуду, она, справедливо полгая, что мне сейчас не до Васьки, который уже обалдел от постоянной смены места жительства и отупело сидел в кресле, подозрительно поглядывая на меня, словно прикидывая, какие еще неожиданности я для него приготовила, ухватила кота и отправилась к себе на первый этаж приводить в порядок собственную квартиру. А я заварила себе кофе и, вернувшись с ним в комнату, уселась с ногами в свое любимое кресло, предварительно поставив на столик рядом пепельницу и положив сигареты с зажигалкой – оборудовала свое рабочее место. Да вот только мыслей в голове не было ни половинки. Но я упорно сидела и раз за разом анализировала сложившуюся ситуацию в поисках хоть какого-нибудь выхода, но тщетно. От этих бесплодных занятий меня отвлек звонок в дверь, чему я страшно удивилась, но, взглянув в глазок, невольно улыбнулась – это оказался Егоров.

– Ленка! – радостно заорал он сходу. – Я теперь у тебя работаю, меня Панфилов принял.

– Поздравляю, – не очень весело сказала я.

Колькино оживление слетело с него мухой, и он застыл в прихожей памятником самому себе. Но потом встряхнулся и, бодро заявив:

– Что-то случилось? Сейчас обсудим! – снял пальто, оказавшись в своем единственном, на все случаи жизни костюме, белой рубашке и при галстуке, что было для него настоящим подвигом.

Потом он достал из портфеля бутылку шампанского, пакет с апельсинами и коробку конфет и, подцепив меня под руку, заволок в комнату. Видя мое состояние, он усадил меня в кресло и стал хозяйничать сам: достал бокалы, сгонял на кухню за тарелкой и угомонился только тогда, когда все расставил, накрыл и разлил по бокалам.

– Давай, Ленка, за тебя – величайшую из женщин! – Я иронично хмыкнула и он тут же запротестовал: – Да-да, Ленка! Я не шучу! Я тебя предал тогда, когда тебе было невыносимо плохо, когда тебе нужна была моя поддержка. Я, кретин, обозвал тебя «дурой» и просил больше никогда мне не звонить, потому что имел наглость считать себя вправе осуждать тебя за то, что ты поступила так, как сочла нужным сама. Я упивался своим праведным гневом на тебя за то, что ты отказала Орлову. Как ты могла?! Да еще такому человеку?! А мне бы, идиоту, вспомнить в тот момент, сколько раз ты меня в беде утешала да выручала. Короче, я тебя предал, а ты меня простила и опять помогла! А ты знаешь, что нас всех из Управы по статье уволили? Ну и куда с такой записью сунешься? Уж никак не в приличное место! А в криминал я ни за какие коврижки не полез бы! И после этого ты будешь со мной спорить? Давай за тебя!

Мы выпили, закурили и Колька потребовал:

– Ну, повествуй все с самого начала! Как ты все это время жила?

А я смотрела на него и радовалась, что все-таки есть у меня человек, которому я могу выложить абсолютно все до самого донышка. И я начала рассказывать. Все! А Колька только кривился временами и цедил себе под нос сквозь зубы что-то очень непечатное. По мере убывания шампанского в бутылке постепенно проходил тот жуткий стресс, в котором я пребывала весь день, и мой рассказ становился все более живописным, а Колькины комментарии все более эмоциональными.

– Как? – орал он. – Ну, как ты смогла все это выдержать? – требовательно вопрошал он, выслушав то, что предшествовало моему приступу в Москве. – Тут и мужик сломался бы! И Орлов тоже хорош! Стрекозел чертов! Позвал тебя замуж, а, когда ты отказала, жутко расстроился! Так жутко, что тут же утешился! И с кем? С какой-то девчонкой! Это после тебя-то! Кретин! – гневно выкрикнул он.

– Остынь, Мыкола! – попросила его я. – Все всем, что произошло, я виню только себя – надо было раньше умной быть. А теперь? Кулаками, которыми машут после драки, обычно бьют себя по голове.

Но вот когда я ему пересказала все, что мне пришлось выслушать утром от Панфилова, он впал в такую дикую ярость, что даже мне страшно стало, а от тех выражений, которыми он поливал Владимира Ивановича, покраснел бы и старый пиратский боцман.

– Значит, так! – решительно заявил Колька, разлив остатки шампанского и грустно грянув через горлышко на дно бутылки. – Предлагаю объединить усилия. Насколько я понял, нам надо вычислить подход к этому самому киллеру, чтобы каким-то образом нейтрализовать его, например, перекупить, так?

Я согласно кивнула головой и, встав, достала из бара остававшуюся там с давних… Да, каких же это давних, когда еще и года не прошло! Словом, одну из двух остававшихся там бутылок коньяка «Наири». Колька радостно покивал головой и мы начали «мозговой штурм», а поскольку мозги наши были довольно изрядно затуманены алкоголем и категорически отказывались, что бы то ни было штурмовать, то в результате у нас получились дикие и буйные пьяные половецкие пляски вокруг костра. Выдвигаемые нами идеи были настолько безрассудны и авантюрны, что мы и сами порой застывали, обалдело уставясь друг на друга, удивленные только что нами же самими высказанными предложениями. Когда закончилась вторая бутылка, у меня еще хватило здравого смысла посмотреть на часы – было три часа ночи.

– Отбой! – потребовала я, пытаясь подняться из кресла. – В таком виде, да еще ночью я тебя никуда не пущу! Сейчас мы тебе кресло разложим и все!

Колька порывался идти домой, я его не пускала, кресло категорически не желало раскладываться и, в конце концов, мы с ним вырубились, как были, на моем не разложенном диван-кровати. Ночь я провела утрамбованная в щель между сидением и спинкой, а вот, как Егоров, при его-то немалых габаритах, совершенно непостижимым образом умудрился не свалиться ночью с дивана, так и осталось загадкой.

Первое, что я увидела, проснувшись утром, был ряд мужчин, сидевших верхом на стульях, причем все они были на одно ужасно знакомое лицо. «И как они здесь все поместились?» – вяло шевельнулась в голове неуместная мысль, болью отдавшись где-то в затылке. Я зажмурилась, потом снова открыла глаза – мужчин стало меньше, всего трое. Тогда я постаралась сфокусироваться на среднем, справедливо полагая, что он – главный.

– Ну, и сколько нас теперь? – раздался до невозможности ехидный голос Пончика. – Ой, Семеныч! – с трудом шевеля сухим и шершавым, как наждачная бумага, языком, сказала я.

– Сознание к ней возвращалось медленно, но неотвратимо! – все тем же тоном сказал он мне, а потом куда-то в сторону: – Растаскивайте эту кучу-малу!

Я попыталась скосить глаза, чтобы посмотреть, кому это он, и сразу же пожалела об этом, сквозь зубы застонав от дикой головной боли, но тут появились Вячеслав и Сергей, оба с неописуемо изумленным выражением лица, и стали аккуратно поднимать Николая.

– Поосторожнее с ним! – распорядился Семеныч. – Голова – это самое ценное, что у него есть! Так что не кантуйте, а бережно перенесите в кресло.

– Семеныч! – слабым, но радостным голосом приветствовал Пончика проснувшийся Николай, с трудом шевеля губами.

– Посиди пока! – сказал ему тот. – И до тебя очередь дойдет! А сейчас, ребятишки, выковыривайте наше с вами начальство и придайте ему сидячее положение, каковое руководящему работнику и положено. Да поаккуратнее! А то законопатили нашу Елену Васильевну туда, словно вату по осени в оконную раму.

Покончив с Егоровым, Слава с Сережей подняли на руки меня, во всех смыслах слова одеревенелую, и честно постарались усадить на диван, что у них, в конце концов, получилось, правда, не с первой попытки.

– Ну, кульки с дустом! Позвольте полюбопытствовать, по какому поводу вы, уважаемые, интеллигентно выражаясь, так по-свински нажрались? – ехидно спросил Пончик, кивком показывая на столик, носивший следы варварского пиршества, а потом удрученно добавил: – Ох, Елена! Не доведет тебя до добра босяцкая привычка мешать шампанское с коньяком!

«Ой! Оказывается, мы вчера и поужинать пытались!» – вяло удивилась я, увидев пустую сковороду с остатками жира, которую мы потом использовали, как пепельницу – то еще было зрелище! А Колька торжественно произнес:

– Мы мирились!

– Слава тебе, господи! – уже нормальным тоном сказал Семеныч. – А то я все удивлялся: столько лет друзья – не разлей вода были, а тут разругались, словно детишки малые, что в песочнице совочек не поделили. Ну? Мир теперь у вас? – Мы с Колькой согласно покивали головами и тут же сморщились от боли. – Ясно! Пользовать вас надо! – решительно сказал он и, как фокусник, достал откуда-то две банки пива. – Поправляйтесь!

Прохладное светлое пиво животворным потоком влилось в наши изможденные организмы, и… мир засиял всеми красками: в глазах посветлело, в голове прояснилось, мы с Колькой переглянулись и улыбнулись друг другу.

– А как вы сюда попали? – запоздало поинтересовалась я.

– Варвара Тихоновна утром пришла и, как в комнату глянула, как воздух этот вдохнула, так чуть в обморок не упала, – сказал Пончик. – Вот и позвонила Вячеславу. Орлову-то звонить побоялась – муж все-таки, а ты тут с другим мужиком разлеглась.

– Ой! – скривился Егоров. – Да знает Влад, что мы с Еленой друзья. Ему и в голову не пришло бы ничего подумать.

– Ну, как бы там ни было, – продолжал Семеныч, – а позвонила она Вячеславу, а уж тот – мне. Вот мы и приехали. Так. На работу тебе, Елена, сегодня появляться нельзя. Ты ложись, да досыпай все, что не добрала, чтобы завтра себя нормальным человеком почувствовать, а Николая мы сейчас домой завезем, чтобы оклемался. Так что кроме нас четверых никто этого безобразия не видел.

– А баба Варя где? – спросила я.

– На кухне сидит в обнимку с твоим Васькой и валерьянку на пару пьют, – ответил Пончик.

Проводив мужчин к выходу, я зашла на кухню – вид у бабы Вари был самый что ни на есть расстроенный.

– Баба Варя! – серьезно сказала я. – Надеюсь, что маме и Орлову вы не звонили? – Она отрицательно помотала головой. – Вот и славно! И не надо им ничего сообщать, а то у меня дел невпроворот и я не хочу тратить силы на выяснение каких бы то ни было отношений. Надеюсь, вы не заподозрили, что я изменила Владу?

– Да уж где там вам изменять-то было! – она всплеснула руками. – Лежали ровно два снопа. А уж дух стоял такой – хоть святых выноси!

– Слава богу, что вы это поняли! – пробормотала я. – Я сейчас в душ пойду, а вы в комнате приберите на скорую руку и я действительно спать завалюсь.

– А поесть? – возмущенно воскликнула она. – Хоть простоквашки холодненькой? Очень она хорошо от похмелья помогает! – И она почти заставила меня съесть эту простоквашу.

Вернувшись в комнату, я увидела уже разложенный диван и с наслаждением туда забралась – это вам не в щели ночевать! Устроившись поудобнее, я честно постаралась заснуть, но сон не шел – в голове у меня осенней мухой жужжала мысль о том, что Колька высказал вчера какое-то настолько важное, интересное и поразившее меня предположение, что я обязательно должна его вспомнить. И, в конце концов, я его все-таки вспомнила и, совершенно счастливая, заснула.

Меня разбудил звонок в дверь и я, чертыхаясь, посмотрела на часы – было около четырех часов дня. «И кого же это нелегкая принесла?» – удивилась я.

Накинув поверх ночной рубашки халат, я пошла к двери и посмотрела в глазок – нелегкая принесла Уразбаеву. Когда я открыла ей дверь, и она увидела мой сонно-домашний вид, то ужасно смутилась и попыталась сбежать, но я ее остановила и успокоила – мы с ней так давно не виделись, и перемен в жизни у нас обеих за это время произошло столько, что нам просто жизненно необходимо было поболтать.

– Юля, – попросила я. – Сделай пока кофе, а я немного в комнате приберусь. – Да брось ты! – отмахнулась она. – Давай в кухне посидим, посумерничаем. А что это вид у тебя такой? Несвежий, – деликатно выразилась она.

– А! – отмахнулась я. – С Николаем Егоровым – ну, ты знаешь о нем с моих слов – вчера усугубили.

– И это еще мягко сказано! – усмехнулась она. – Но зато помирились, как я поняла. – Ага! – я кивнула головой и сказала: – Пойду переоденусь, а ты пока хозяйничай. Вернувшись на кухню, я увидела, что она колдует над кофе около плиты и, усевшись в Васькино кресло, закурила и спросила:

– Ну, как тебе почти замужняя жизнь?

Судя по тому, как Юля задержалась с ответом, жизнь была не ахти и, когда она расставила на стол чашки, разлила кофе и села, наконец, сама, я решительно потребовала:

– Давай все с самого начала! Когда у вас все это закрутилось?

– Сразу же после новогоднего вечера, что Павел Андреевич у себя в усадьбе устраивал.

– Он пригласил тебя? – удивилась я. – Вы же всего один раз на моем дне рождения виделись?

– А его Ирочка попросила, – объяснила она.

– У вас с ней теперь такие близкие отношения?

– Да! Забегает, то есть забегала, она ко мне иногда – мы же с ней обе «исторички», – усмехнулась Юля. – А тут узнала, что я одна буду Новый год встречать и попросила Павла Андреевича меня пригласить.

– Ясно. Ну, а что дальше?

– А дальше мне Лидия Сергеевна рассказала все, что с тобой приключилось, в том числе и о том, как она Панфилова отчитала за его самодеятельность.

– Так заслужили! – жестко заявила я. – Что он, что Репнины! Ну, а дальше что? – А потом она сказала, что очень сожалеет об этом и прощения у него уже попросила. Понимаешь, она не знала, что его жена с ним развелась – это ей уже потом Павел Андреевич сказал. Вот тут я и узнала, что он стал свободным мужчиной.

– И как же ты к нему подъехала? – с невольной улыбкой спросила я. – Да не подъезжала я к нему! – возмутилась Юля. – Просто подошла, чтобы поподробнее узнать, как ты там, в Москве и… И все как-то само собой получилось… – засмущалась она. – Танцевали мы с ним, о книгах моих говорили. Он спрашивал, почему я только на исторические темы детективы пишу, А я ему сказала, что для того, чтобы писать современные детективы, нужно хотя бы что-то в милицейской работе понимать, а я в ней – полный нуль. Вот потом он, когда меня утром в город отвозил, и предложил заехать к нему, чтобы кое-какую литературу взять. Так все и началось.

– Вещи уже перевезла?

– Так, – махнула рукой Юля. – Кое-что по мелочи.

– Почему? – спросила я и тут же пожалела об этом, потому что у нее на глазах появились слезы, первые за довольно долгое время нашего знакомства. – Юля, неужели так плохо? – Она покивала головой. – Да ты рассказывай! – попросила я. – Вдруг я тебе что-то посоветовать смогу!

– А что тут рассказывать? – вздохнула она. – Разные мы! У меня перед глазами пример родителей – я же помню, как они жили. А у него свой опыт семейной жизни. Я не могу понять, что ему надо, да он и сам, по-моему, этого не знает. А самое главное то, что он меня постоянно с женой своей бывшей сравнивает. Я иногда ловлю на себе его взгляд, знаешь, изучающий такой, и чувствую, что сравнение это не в мою пользу.

– Юля, – сказала я, вспомнив слова Матвея. – Ты же блондинка-то крашеная. А, может, тебе свой натуральный темный цвет вернуть? Понимаешь, у него жена была такая яркая брюнетка, крупная, веселая, энергичная, эмоциональная, а ты совсем другая.

– Лена! – устало попросила Юля. – Обложку сменить можно, а содержание? Я такая, какая есть, и настолько кардинально измениться просто не смогу. Лучше и не пробовать – смешно это будет выглядеть! Я изо всех сил стараюсь, книгу забросила, целыми днями убираюсь, стираю, глажу, стараюсь вкусненькое приготовить, а он придет… Хотя он тоже старается как-то нашу жизнь слепить, я же вижу. Только не получается у нас ничего. Понимаешь, Лена, – немного подумав, сказала она. – Мне порой кажется, что он, вообще, ничего вокруг себя не замечает. Ест и хвалит, а я же вижу, что он и вкуса-то не чувствует, говорю ему что-то, а он смотрит на меня и не видит. Знаешь, впечатление такое, что он куда-то внутрь себя смотрит, постоянно о чем-то своем думает. Я попробовала было спросить, что его так сильно беспокоит, а он только отмахнулся, что это его работа и мне о ней знать не положено.

– Я все поняла, Юля! – покивала я головой. – Дело в том, что вы очень уж неудачный момент для создания семьи выбрали. Ему ведь и вправду сейчас не до чего. Навалилось на него столько, что и врагу не пожелаю. А вчера еще и я, к стыду своему должна сознаться, подбавила, за что уже получила от него по полной программе.

– Так вот почему Володя вчера буркнул: «Ну и подсуропила нам твоя подруженька!». Кстати, это он мне сказал, что ты в город вернулась. А потом он в кабинет свой ушел и весь вечер там просидел. Вскочит иногда и начнет его шагами мерить, а потом выругается и снова сядет. Что его мучает, Лена?

– «Осы» его, Юля, мучают! – вздохнув, сказала я. – «Осы».

Услышав это, она пристально уставилась мне в глаза, наверное, решив, что я еще не проспалась и несу пьяный бред, после чего осторожно сказала:

– Лена… Зима на дворе… Какие осы?

– Да это не насекомые, Юля, – объяснила я. – Это профессиональные наемные убийцы и спасения от них нет. А «Осами» я их назвала потому, что у всех у них на левом предплечье татуировка осы. Помнишь убийства на судоремонтном заводе?

– Еще бы не помнить! – воскликнула она. – Весь город только об этом и говорил. – Так вот, это их рук дело, – сказала я и тут же поправилась: – Не все, конечно, но мужчин убрали именно они.

– Какой кошмар! – потрясенно спросила она. – А что они сейчас в Баратове забыли? – Дело в том, что один подонок хочет с их помощью заполучить судоремонтный завод, а большая часть его акций завещана Павлу…

– Так Павлу Андреевичу теперь угрожает опасность?! – с ужасом глядя на меня, спросила она.

– Да. Вот поэтому Панфилов и ведет себя так, что пытается какой-то выход найти, да и я над этим же думать буду. Нам Семью спасать надо! Знать бы еще как! – тоскливо сказала я.

– Господи! – потрясенно воскликнула Юля. – А я тут к нему со своими нежностями лезу! А ему сейчас, вообще, не до чего и я ему только мешаю! Что делать, Лена? Может, мне в свою квартиру вернуться?

– С ума сошла! – возмутилась я. – Он же это обязательно воспримет, как разрыв! Подумай сама, сначала жена ушла, а теперь еще и ты? Представляешь, какое у него настроение после этого будет?

– Тогда… – она подумала и с сомнением в голосе сказала: – А, что, если я поеду маму навестить? С одной стороны, и руки ему развяжу, а с другой – повод вполне уважительный и достойный. Как тебе такой вариант?

– По-моему, единственно разумный, – одобрила я. – Только объясни ему это все в доступной для мужчины форме. Знаешь, я когда-то прочитала фразу, которая мне очень понравилась: «Мужчины и женщины произошли от разных обезьян и поэтому понять друг друга не способны в принципе». Очень правильное замечание, как мне кажется.

– Да, дельная мысль, – согласилась она и с видимым облегчением от того, что решение принято, сказала: – Ну ладно! Со мной все ясно, а вот как ты? Ты из-за этих «ос» в город перебралась, а семью для безопасности в усадьбу отправила?

– И поэтому тоже! – подтвердила я. – А еще для того, чтобы от Орлова отвыкнуть. Понимаешь, привязываться я к нему начала, а это плохо. Ты ведь про Светлану знаешь? – Юля кивнула головой. – Вот то-то же. Так что брак наш дело временное. Вот найдут ее, и передам я ей Влада, как переходящий приз, с рук на руки.

– Лена, – с болью в голосе сказала Юля. – Но ведь ты же любишь его… – С чего ты взяла? – постаралась искренне удивиться я.

– Так я это еще летом поняла. Помнишь, как мы с тобой тогда разговаривали? – Помню, конечно. Но только я еще очень хорошо помню, как ты меня уверяла, что гадалкам верить не стоит и все такое прочее, что я поступила совершенно правильно, пойдя своим путем. Что же ты мне тогда-то глаза не открыла?

– Потому что не хотела, чтобы ты страдала, – твердо заявила Юля. – Я ведь тебя спросила, не жалеешь ли ты о том, что отказала Орлову, и ты мне решительно заявила, что нет. Потом я уточнила, а поступила бы ты точно так же, если бы он вдруг в ту минуту пришел и повторил свое предложение, и ты снова сказала, что отказала бы. Что же я после этого должна была тебе говорить? Ты, Лена, относишься к тем людям, которых невозможно переубедить, которые только на своих ошибках учатся. Ты после гибели Игоря вбила себе в голову, что уже не имеешь права быть счастливой, что не имеешь права никого полюбить, вот ты и стала принимать мужчин так, как другие принимают таблетки от головной боли, когда припечет. И, если бы я даже смогла тебя тогда убедить в том, что ты любишь Орлова, исправить ничего было бы нельзя – такие, как Владислав, на старое пепелище не возвращаются. И, если бы не ребенок, из-за которого тебя к нему в полк отправили, то забыла бы ты со временем его и продолжала жить спокойно.