Текст книги "Искусство: язык Бога. От античности до авангарда"

Готика – штурм небес

Начиная с XII-XIII веков на смену романскому стилю приходит готика. Один из типичных готических соборов – Кёльнский. Такие храмы возводились веками. Кёльнский собор начали строить в XIII веке, а завершили только в конце XIX, но и до сих пор время от времени еще где-то что-то достраивают.

Готика – это сложнейшая архитектура, невозможно понять, как это удалось построить в Средние века. Главное – основа, скелет, который держит все здание, а стены практически не несут тяжести. В этом – архитектурное открытие готики: если в романском храме стены тяжелые, массивные, потому что нужно удержать своды и купол, то в готике все почти невесомое, само пространство храма устремлено вверх и поддерживается связками колонн, переходящими в сводах в систему нервюр[22]22
  Нервюра (от фр. nervure – жилка, прожилка) – выступающее ребро готического каркасного крестового свода. Нервюры в совокупности с системой контрфорсов и аркбутанов позволяют облегчить свод здания, распределив тяжесть на отдельные точки стены.


[Закрыть].

Мы-то с вами привыкли к высотным зданиям, но представьте себе людей Средневековья, которые жили в низеньких, в лучшем случае двух-, максимум трехэтажных домах. И вдруг – невообразимая высь! Кёльнский собор, например, достигает почти 160 метров – это больше 50 этажей!

Если романский храм называли «крепостью Бога», то готический – «кораблем Бога». Идея построить такой «корабль» пришла, как гласит легенда, в XII веке Сугерию, аббату монастыря Сен-Дени. Он увидел первый готический храм во сне, а проснувшись, все запомнил, зарисовал – и построил. Поскольку стены не должны были нести на себе тяжесть, их можно было превратить в огромные витражи. Свет, проходящий сквозь цветное стекло, делал внутреннее пространство храма очень светлым, в отличие от темного романского храма. Витражи озаряли цветными бликами алтарь, стены, а на западной стене сияла роза (розетка), символизирующая мироздание. Все это создавало такую игру света![23]23
  Когда я думаю о роли света в храмовой архитектуре, я вполне представляю, как современная компьютерная графика может украсить церковь. И это будет лучшее применение новых технологий. Например, вот входит человек в темный храм, ничего не видно. Вдруг луч высвечивает икону или витраж, или появляется какое-то видеоизображение иконы… Потом другой луч, третий, а потом все сияет, все пространство заливается светом, и ты просто не можешь не сказать: «Слава Тебе, показавшему нам Свет!» Я уверена, что это будет, потому что на каждом этапе люди придумывают что-то новое, и даже в церковном искусстве нет ничего окончательного. (Примеч. авт.)


[Закрыть] И храм воспринимался просто как Царство Божие на земле!

Если получится, побывайте в часовне Сен-Шапель в Париже – и вы убедитесь в этом. Перефразируя Флоренского, можно сказать: если есть часовня Сен-Шапель, значит, есть Бог. Потому что так увидеть, так построить можно, только когда ты почувствовал Бога. Когда я оказываюсь в готическом храме, я немедленно начинаю там молиться. Попадаешь туда – и все, ты счастлив.

Готические храмы полны скульптуры – и снаружи, и внутри. Скульптура для западных христиан вообще очень много значит. Причем можно встретить не только благочестивые сюжеты, но и фривольные, и даже изображения бесов – химер. Считалось, что вокруг святого места всегда очень много всякой нечисти. Я думаю, и в наших храмах ее тоже много, просто мы не видим… Но у нас нечисть не изображают, за исключением одной фрески, которая находится всегда на западной стене, – это Страшный суд. Когда вы причастились, вы, полный счастья и благодати у алтаря, поворачиваетесь – и тут вам показывают: нет, не надейтесь, что все так просто, будет вам Страшный суд, со всякими мучениями. Но это, конечно, уже плод позднего богословия. Первые христиане умели радоваться, они рисовали птичек и бабочек, сидя в катакомбах на кладбище. А потом уже, в позднем Средневековье, начали пугать людей страшными пытками, адскими сковородками. Но это ведь признак упадка веры, когда уже не знаешь, как ее удержать: вот вам, если не будете благочестивы, получите ремня! А на самом деле наша вера – беспримесная, счастливая радость. И улыбающийся Ангел с портала Реймсского собора – свидетельство тому!

Глава 3
Великая иллюзия Ренессанса

Потрогать Бога руками

Средние века часто называют темными. Можно предположить, что это из-за инквизиции и других страшных проявлений церковного ретроградства… А для меня важно в Средневековье, что люди, жившие тогда, ощущали близость Бога. Основная тональность этой эпохи – смиренное восхищение Богом. Об этом свидетельствует средневековое искусство.

И вот на смену этому времени и такому мировосприятию приходит, как и должно быть, другое – Ренессанс, что переводится с французского как Возрождение. Что же тогда возрождалось? Возрождалась небесная красота античного искусства. Правда, сначала варвары, а потом и сами христиане ее разрушали, видя в ней «идолов поганых», и всячески с ней боролись. Потом прошли века, и люди прозрели – они вдруг увидели эту необыкновенную красоту и гармонию, и начались попытки возрождения. Разумеется, тысячелетие Средневековья нельзя было перечеркнуть. Но теперь произошло как бы переплетение идеалов – осмысление античности с позиций христианства. Это как если бы мы начали возвращаться в детство и пытаться, будучи уже зрелыми людьми, вернуть себе свежесть и непосредственность восприятия ребенка. Но возродить то, что было, не удается. Я думаю, каждый по своей жизни это знает – нельзя повторить детство. То есть можно, но мысленно и эмоционально, и на короткое время. А постоянно жить в этом невозможно. Художники Возрождения, конечно, не могли буквально восстановить античность, но они придумывали и одухотворяли ее.

Возрождению предшествовала философия, которая называлась гуманизмом. Но не вкладывайте в него тот смысл, который мы вкладываем сейчас: некое внимательное, бережное отношение к человеку и его неотъемлемым правам. Гуманизм, который родился в эпоху Возрождения, – это была философия, в каком-то смысле противоречащая Евангелию, вектор ее был направлен в другую сторону. Внимание человека эпохи Возрождения постепенно приковывается к земле, он больше не смотрит на небо, ожидая от Бога ответа. Художники как бы спускают Бога с неба на землю, хотят «потрогать Его руками».

Это был своего рода культ человека. Люди увидели, что они невероятно осыпаны дарами, они многое могут: действительно, построить такие соборы, такие витражи, написать такие иконы – и не восхититься собой? И началось овладение миром через призму восхищения человеком. При этом нельзя сказать, что это мировоззрение отменило Бога – все были верующие, Церковь никуда не делась, молитва продолжалась, искусство обслуживало Церковь, и церковные сюжеты преобладали над античными и светскими. Но вместе с тем незаметно произошла очень опасная подмена, когда человек встал на место Бога.

Видимо, человек так устроен, что без самозабвенных, поднимающих до уровня Бога иллюзий он обойтись не может, он обязательно должен пройти через это искушение. Надо сказать, что такая подмена угрожает каждому из нас всегда, в любое время, в любой эпохе. Так что и мы с вами должны быть начеку – как бы в нашем сердце такого не произошло. Люди забыли, что дары, которыми их осыпал Бог, даны взаймы, и их нужно вернуть, и вернуть с процентами[24]24
  См. Мф. 25: 14–30.


[Закрыть]. Творческие дары только для того нам и даны, чтобы мы научились их отдавать.

* * *

Антропоцентризм – главный вектор философии гуманизма, в отличие от средневекового теоцентризма. Повторюсь – в эпоху Возрождения никто не сомневался, что Бог есть, но в центре внимания стал человек. И такой человек мне немного напоминает Нарцисса, который загляделся на свое отражение в воде и забыл, что надо есть, – так залюбовался собой, что умер от голода. Такое любование собой мы видим в ренессансных портретах и автопортретах.

На первый план теперь выдвигаются земные добродетели – гражданский долг, подвиг, патриотизм. Казалось бы, что плохого в патриотизме? Конечно, патриотизм – хорошее, теплое чувство, свойственное большинству людей. Но вместе с тем оно к христианству не имеет абсолютно никакого отношения. Апостол сказал, что во Христе «нет ни эллина, ни иудея» (Кол. 3: 11). А Пушкин подметил: «два чувства дивно близки нам… / любовь к родному пепелищу, / любовь к отеческим гробам». Но не более того. Можем любить свое, а можем любить другое «пепелище», переехав в другую страну. Для христианина это, в общем, не обязательно. Или гражданский долг – это тоже не христианская добродетель, скорее языческая. Потребность в высоком остается в человеке, она вложена Богом, а если Бог помещен на второй план, то тогда нужно воспитывать в человеке гражданские добродетели.

Возрождение – это эпоха, когда человек доволен собой, очень творчески воодушевлен и создает много шедевров. Эта эпоха породила сверхгениев, которым до сих пор не было места на земле. Художник ощущал себя как свободно творящий человек. «Я создал тебя существом не небесным, но и не только земным, не смертным, но и не бессмертным, чтобы ты, чуждый стеснений, сам себе сделался творцом и сам выковал окончательно свой образ. Тебе дана возможность пасть до степени животного, но также и возможность подняться до степени существа богоподобного – исключительно благодаря твоей внутренней воле…» – так говорит Бог Адаму в трактате итальянского гуманиста Пико делла Мирандола «О достоинстве человека». Если средневековое творчество было анонимным, то есть художник считал, что он только кисть в руке Творца, то теперь художник, ставя свою подпись под холстом, гордится своим собственным творчеством. Имя художника приобретает необыкновенный вес, хотя он и осознает все-таки, что творческий дар дан ему Богом.

Однако свобода творчества влечет за собой субъективизм, пессимизм и муку, и это видно в зрелом искусстве самых известных и гениальных художников Возрождения. У Петрарки и у Боккаччо, поэтических гениев этого времени, наряду с гимном во славу человека слышатся нотки пессимизма и даже трагизма. У героев Микеланджело часто трагическое выражение лица. Откуда же трагизм? Все-таки нам легче, когда мы, как дети, держимся за руку Творца и осознаем свою от Него зависимость.

Золотой век в темные времена

Ренессанс стал детищем городской культуры, он родился и расцвел в Италии. Поэтому мы так много говорим о бесценном вкладе именно итальянских художников в общую историю искусства и так стремимся побывать в Италии и увидеть все своими глазами.

Ренессанс принято подразделять на три этапа. Первый период условно относится к XIII–XIV векам и называется Треченто или Предвозрождение. В этот период творили замечательные мастера, такие как Джотто, Симоне Мартини, Лоренцетти. Они еще сохраняли некоторую средневековую детскость и иконописный язык, хотя уже и нащупывали новый способ изображения традиционных сюжетов. В работах раннего Джотто хорошо видно, как, по сравнению с иконой, изменилось видение художника. Он пытается завоевать пространство, выйти из плоскости. Все действующие герои – на первом плане, а сверху изображается как бы реальный пейзаж. Персонажам тесно в таком пространстве, горы занимают слишком много места. Кстати, эти горы очень отличаются от иконописных: там горки реагировали на события, как живые существа, они взвивались, развивались, поднимались ступенями к небу, были очень легко написаны. А у Джотто горки окаменевают, это уже реальные итальянские скалы, тяжелые, неподвижные.

Следующий период относится к XV веку и называется Кватроченто или Ранний Ренессанс. Самые яркие имена в это время – Фра Беато Анджелико, Филиппо Липпи, Сандро Боттичелли, Пьеро делла Франческо. Эти художники открывают для себя заново прямую перспективу. Заново, потому что она была известна еще древним грекам, потом средневековые художники от нее отказались, а вот мастера Кватроченто ею невероятно увлеклись. Им хотелось передать Божий мир во всей его красоте. Мадонны Боттичелли прекрасны, как Венера, а Венера целомудренна, как Мадонна.

Конец XV – первая половина XVI века в истории искусств именуется Чинквеченто или Высокое Возрождение. Это время прославили такие титаны, как Леонардо да Винчи, Микеланджело Буонарроти, Рафаэль Санти.

Этот недолгий век итальянского Возрождения пришелся на эпоху ожесточенной борьбы итальянских городов за независимость. Война была постоянным фоном жизни. В борьбе за власть соперники могли убить друг друга даже в храме. Все это создавало атмосферу неустойчивости, постоянной угрозы, опасности. И многие жители Италии, и великие художники в том числе, по сути дела оказывались беженцами – они все время вынуждены были покидать свои города, переселяться в другие, потом возвращаться… Леонардо да Винчи, например, пришлось покинуть свою любимую Флоренцию; умер он во Франции, при дворе Франциска I.

Великие художники Возрождения очень страдали, тосковали, но тем не менее их воодушевляло сильное ощущение собственной значимости, их утешением было творчество.

Удивительно, что этот золотой век итальянского искусства расцвел в самую темную историческую эпоху, когда все воевали со всеми, и даже Церковь была втянута в эту войну. Как ни странно, вот такой парадокс. Что же получилось у титанов Возрождения?

Вселенная Леонардо

Начнем с самого блистательного среди них – Леонардо да Винчи (1452–1519). Это поистине титан не только той эпохи, но всех времен и народов.

Как истинный художник Ренессанса, Леонардо да Винчи осознает себя творцом, создающим свою собственную вселенную, и даже сама его жизнь есть произведение искусства. Художники Возрождения не просто жили – они еще творили из своей жизни легенду. Теоретик искусства Бенедетто Кроче пишет о трактатах Леонардо: «В них нет философии искусства – это биография Леонардо. В своих правилах, в своих рецептах и в своих советах книга дает историю воспитания Леонардо. В ней указываются художественные видения его, описано, чем он восхищался, что ненавидел, как он воспитывал себя и какое направление сознательно придавал своей деятельности».

Все творчество Леонардо проникнуто гипертрофированным индивидуализмом, это проявлялось во всем, не только в живописи. И при этом во всем, что создал Леонардо, чувствуется рука гения. Вот, например, его «Мадонна Литта» (1491) – это совершенная живопись. Прекрасная Мадонна и Младенец – пухленький, объемный, совершенно написанный ребенок. Это два чудесных земных персонажа, к которым даже трудно предъявлять какие-то духовные претензии – так они хороши сами по себе. Но вместе с тем они не потеряли и своей духовности.

Знаменитая «Дама с горностаем» (1489–1490) современниками Леонардо рассматривалась как некая пародия на Богородицу, потому что прекрасная женщина с кем-то на руках ассоциировалась только с Ней. А здесь вместо Младенца – хищный зверек. Конечно, можно сказать, что «Дама с горностаем» – это просто портрет, коих тогда писалось множество. Однако, сознательно или нет (думаю, что все же сознательно), Леонардо заигрывал, экспериментировал с такими вещами, пародировал, как бы испытывая судьбу. Это подтверждается и другими произведениями, в которых тоже прочитывается что-то на грани святотатства. Вот, например, «Иоанн Креститель» (1514–1516). Разве похож он на аскета, на пророка, который жил в пустыне, питался акридами и диким медом и призывал всех покаяться? Никогда! Скорее это такой холеный фавн. Посмотрите на этот жест, на полуулыбку – это улыбка типично леонардовская, почти все его персонажи ею отличаются. Не любовь, не радость в этой улыбке. Это выражение превосходства, иронии, даже, пожалуй, сарказма. И палец, указующий на небо… Иоанн, правда, держит крест, но его почти не видно, тонкий крест тонет в темноте, а видим мы только этот палец и странную мимику. Что Леонардо хотел передать? Это очень двусмысленная картина.

Вершиной художественного творчества Леонардо можно считать фреску «Тайная Вечеря» (1495–1497). Она написана для церкви Санта-Мария делла Грацие в Милане. Изображение находится на стене трапезной и иллюзорно как бы является продолжением этого помещения. Здесь нет никаких внешних эффектов. Христос с учениками сидят за столом, но автора не интересует ни Он сам, ни таинство Евхаристии (а Тайная Вечеря – не что иное, как таинство Евхаристии), которое в этот момент происходит. Автора волнует только человеческая психология, чисто детективный сюжет: кто же предатель? Персонажи поделены на группы по три человека, и каждая группа только это и обсуждает.

Получается, человеческая, а не сакральная идея составляет замысел фрески. Это снижение жанра, но фреска тем не менее выполнена блестяще. Хотя сейчас с ней есть проблемы. Дело в том, что Леонардо очень много экспериментировал с красками, искал новые формы, и эта картина написана по штукатурке масляными красками, поэтому она осыпается. Фреску непрерывно реставрируют, и от нее уже мало что осталось. Мне кажется, это даже промыслительно.

* * *

Многогранность таланта Леонардо поражает. Его интересует все: вселенские катастрофы, конец этого мира, разрушение природы, старость и юность, которые он противопоставляет друг другу, человеческие страсти. При этом ему совершенно безразлично, добру или злу посвящен сюжет, добро и зло для него равноценны. Леонардо нигде не находит гармонии, хотя именно она – главная цель его творчества.

Он считает себя скорее ученым, чем художником. Начав картину, он часто разочаровывается и не доводит ее до конца. Он рассматривает живопись не как искусство для глаз, а как науку, то есть дело разума. При этом его рисунки поражают виртуозной техникой. «Живопись – наука, причем первая среди прочих. Она рассматривает с философским и тонким размышлением все качества форм», – пишет он в своих «Трактатах».

Человек и Земля составляли, по Леонардо, неразрывное целое, он допускал аналогии между «жизненными явлениями» тела Земли и человеческого тела, и поэтому движения человека, его эмоции были для него сродни движениям стихий. А строение тела подчинялось тем же законам числовой гармонии, что и Вселенная. Один из самых известных его образов – совершенный человек, вписанный в круг, подчиняющийся закону золотого сечения.

Человек – это как бы аналог Вселенной, он сам и есть Вселенная, сотворенная Богом по тем же законам. Но это не мешало Леонардо и другим художникам Возрождения изучать внутреннее строение людей, препарируя трупы. Этого никогда прежде не было!

Искусство, по мнению Леонардо, противостоит времени, создавая вечные ценности. «Время не создает ничего нового, оно только разрушает и уносит в своем течении все вещи», – писал он. Только творчество Бога и человека противостоит разрушительной силе времени.

Вот что пишет о нем Джорджо Вазари, теоретик искусства и современник: «Его физическая красота превосходила всяческую похвалу, во всех его жестах была более чем бесконечная грация, он обладал талантом столь полным и сильным, что все трудности, встававшие перед его умом, разрешались с легкостью. Его громадная сила сочеталась с легкостью, его сердце и чувства отличались царственным благородством. Его известность возросла настолько, что не только при жизни он был окружен почетом, но слава его стала еще больше после его смерти». При этом у Вазари есть и довольно критические замечания о Леонардо: «Поистине, удивительным и небесным был этот Леонардо, сын Пьетро да Винчи. Он пошел бы далеко в знании, если бы не был столь прихотлив и неустойчив. Ибо он начинал изучение многих предметов, но, едва начав, бросал их. <…> Это человек, живущий на свой манер, ни перед кем не отчитываясь. Этим он шокирует. Он обещает и не исполняет. Он одинаково исследует мир ужаса и смерти, мир благодати и нежности, мир пользы и бескорыстия… <…> Он сознательно поставил себя в стороне от человечества»[25]25
  Вазари Д. Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих. М.-Л.: ACADEMIA, 1933.


[Закрыть]. Иногда дело доходит до полной беспринципности, например, в выборе покровителей. О Леонардо говорили, что он служит тому, кто больше платит, и покидает заказчика без предупреждения.

Известный искусствовед В.Н. Лазарев подметил в Леонардо еще одну характерную черту: «Для него существует лишь одна цель – познание, какова же цель этой цели – он не знает».

Смерть великого человека так же неординарна, как и его жизнь. Об этом мы тоже читаем у Вазари. Интересна одна деталь, которую в наших изданиях в советское время обычно опускали: «Он пожелал тщательно узнать о католических обрядах и обычаях и о благой и святой христианской религии, после чего со многими слезами он покаялся и исповедовался. Перед смертью Леонардо говорил еще о том, что он оскорблял Бога и людей, не работая в своем искусстве так, как следует».

Будем надеяться, что он будет спасен.

Микеланджело: «Хочу хотеть того, что не хочу»

Эпоха Возрождения нам кажется очень вдохновенной – временем гениев и великих открытий, но это было еще и время больших противоречий. Свобода творчества, с одной стороны, освобождала людей эпохи Возрождения от каких-то средневековых догм, но с другой, как ни странно, она влекла за собой некий пессимизм. Человек начинает ощущать себя одиноким в огромном мироздании. Необходимость постоянно чувствовать руку Бога на своем плече, Его присутствие, чувствовать, что ты – младенец, ведомый Создателем, – все это давало необыкновенную уверенность в жизни. Как мы уже говорили, так было в Средневековье. А когда ты осознаешь себя как самостоятельную единицу, не зависящую ни от кого, это, наверное, дает сладкое чувство свободы, но вместе с тем пропадает уверенность в том, что ты абсолютно защищен. И тогда неминуемо приходят страхи и сомнения. Именно так ощущал себя человек Возрождения.

Это наиболее ярко выражено в творчестве величайшего художника, скульптора и архитектора, второго после Леонардо титана Возрождения, Микеланджело Буонарроти (1475–1564). Он единственный из великих художников Ренессанса прожил долгую творческую жизнь, почти 90 лет, и ни минуты не прошло в его жизни просто так. Он был полной противоположностью Леонардо. Они всегда чувствовали себя соперниками, и не просто творческими соперниками – это была настоящая вражда. Но вместе с тем космизм и титанизм Ренессанса именно в творчестве Микеланджело обрели свои настоящие и поистине трагические черты.

* * *

Микеланджело вдохновляли греческие статуи. Обнаженное тело, считал он, – главный предмет искусства. В этом он явный последователь античной эстетики. Но если идеалом античных греков был прекрасный, совершенный, абсолютно безмятежный человек, и именно в спокойствии, в этом безмятежном покое они находили высшее проявление его божественности, то совершенно другими мы видим героев Микеланджело.

Одно из величайших творений Микеланджело – «Давид» (1501–1504). Художник создал его в 26-летнем возрасте. 8 сентября 1504 года «Давид» был поставлен перед ратушей во Флоренции, у палаццо Веккио. С тех пор пятиметровое изваяние стало восприниматься как символ Флорентийской республики[26]26
  Сейчас подлинный «Давид» стоит в галерее Академии изящных искусств во Флоренции, на площади – копия.


[Закрыть]. Царь Давид – библейский герой, ему посвящены многочисленные произведения многих жанров и эпох. Он любим всеми, оставил замечательную книгу псалмов. Пусть не все псалмы написаны им, но поэт он был потрясающий. Причем он никогда не скрывал своих грехов. Это само по себе замечательно в Библии, там никогда никто не прячет своих недостатков, не старается выглядеть лучше, чем есть на самом деле.

Давид у Микеланджело – юноша, почти подросток. Младший сын в своей семье, пастушок, который вошел в историю как великий полководец, воин, государственный деятель, поэт, музыкант – и предок Иисуса Христа. Он запечатлен перед поединком. Вот он только что сказал Голиафу: «Ты идешь против меня с мечом и копьем и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа» (1 Цар. 17: 45). Давид здесь абсолютно свободный, спокойный, уверенный в себе и в Боге, в своей правоте и грядущей победе. Микеланджело изобразил материализованную волю, мужественную мощь свободного человека – и это было так близко гражданским идеалам флорентинцев.

Потом скульптор уже так не творил, его герои более поздних лет существуют мучительно, как бы в полусне-полуяви. Микеланджело действительно был мучеником – в том смысле, что у него была трудная жизнь. Все время приходилось ему преодолевать препятствия. У него был жестокий, строптивый отец. Потом он боролся с не менее строптивым папой Юлием II. Затем – длительная борьба с наследниками понтифика за осуществление его гробницы. Уже на склоне дней – конфликт с Антонио да Сангалло и его приверженцами при работе над проектом собора святого Петра. Личные страдания и муки художника отразились и в скульптуре, и во фресках, и в поэзии. У героев Микеланджело часто мучительные ракурсы, кажется, что косная материя камня снова засасывает их назад, они пытаются вырваться из нее, и им это не вполне удается. Человек корчится, его сила сломлена. Почему в искусстве Ренессанса, который считается самой великой эпохой в истории культуры, муки больше, чем радости, в отличие от людей древности? Я думаю, потому, что это первое отступничество от Бога. Гимн человеку – великая иллюзия Ренессанса.

* * *

«Страшный суд» (1535–1541), написанный Микеланджело по заказу папы Климента VII для Сикстинской капеллы Ватиканского дворца, – грандиозное, ни с чем не сравнимое произведение. Оно ярчайшим образом свидетельствует о том христианстве, которое исповедовали люди Ренессанса. Лучше В. Н. Лазарева я эту фреску не опишу: «Христос, поднявший в грозном жесте правую руку, скорее походит на Зевса Громовержца, чем на христианского Бога. Здесь ангелов не отличишь от святых, грешников от праведников, мужчин от женщин. Всех их увлекает один неумолимый поток движения, все они, извиваясь, корчатся от охватившего их ужаса и страха. Этому движению придан вращательный характер, и у зрителя не остается сомнений, что связками, гроздьями тел управляет какая-то свыше их стоящая сила, которой они не могут противодействовать»[27]27
  Лазарев В.Н., Гращенков В.Н. Микеланджело. Жизнь. Творчество. М., 1964. С. 82.


[Закрыть].

Воздействие Микеланджело на современников было огромным, но подражать такому искусству никто не мог. Он сам говорил: «Многих из вас мое искусство сделает дураками!» Действительно, этот темперамент нельзя скопировать. «Он непреодолимо покорял и увлекал за собою всех, но научил немногих; для большинства его влияние было пагубно», – пишет о Микеланджело немецкий историк искусства Вёльфлин. Но, собственно говоря, почему обязательно нужно создавать школы? Кто-то создает школы, как Караваджо или Рембрандт. А кто-то стоит одиноко и становится маяком для последующих поколений, хотя и последующие поколения не смогли ничего подобного создать.

* * *

Микеланджело был еще и крупным поэтом. Вот как передает он в одном из сонетов свое представление о Боге:

 
Кто создал все, Тот сотворил и части —
И после выбрал лучшую из них,
Чтоб здесь явить нам чудо дел Своих,
Достойное Его великой власти…
 

Не меньше «Страшного суда» в Сикстинской капелле знаменита роспись ее потолка. Во-первых, это невероятная по объему работа – трудно представить, что вся она сделана одним человеком, который в результате потерял здоровье. Во-вторых, в изображениях на сводах Сикстинской капеллы отразилась гениальная творческая находка Микеланджело.

Глядя на эти росписи, мы можем убедиться, что великие художники Ренессанса были незаурядными богословами, они не просто выполняли некое поручение от пап или герцогов – они имели свой собственный взгляд на мироздание.

Роспись представляет собой библейскую историю от первых дней творения и состоит из больших композиций: «Создание планет и светил», «Сотворение человека», «Грехопадение», «Потоп» и других. Микеланджело воспользовался учением неоплатоников о постепенном восхождении души к Богу и отобразил процесс сотворения мира в обратном порядке, то есть показал, как душа исходит от Бога (творение), покидает рай (грехопадение) и потом ищет, как обрести дорогу к Богу (пророки и сивиллы). Человек начинает искать смысл своего существования, утратив связь с Богом, и в этом поиске он заново обретает себя, восстанавливает эту связь, как бы заново рождается. Конец становится началом. Не случайно самые первые сцены творения на потолке смыкаются со сценой Страшного суда на восточной стене. Само расположение сцены Страшного суда не на западной стене, как это было принято, а на восточной о многом говорит. Страшный суд – это завершающий аккорд мировой истории, но он же и преддверие нового мира, грядущего Царства Божия.

* * *

Мы уже говорили о мучительных позах микеланджеловских скульптур. Вот, например, его гробница Медичи (1520–1534) в Сан-Лоренцо во Флоренции («День и ночь» с фигурой Джулиано Медичи, «Утро и вечер» с фигурой Лоренцо Медичи) – Микеланджело отразил здесь трагедию своего города, своей страны, которую пришлось пережить и ему: войны, раздоры, разграбление протестантами католических святынь. Художник тяжело пережил разгром Флоренции и был вынужден бежать.

Фигуры олицетворений Дня и Ночи, Утра и Вечера лежат в невероятно неудобных позах. Могучие тела как будто скатываются с саркофагов, сразу возникает желание их поддержать. Эти изломанные позы – предощущение барокко. А скульптуры обоих Медичи совершенно лишены всякого портретного сходства, оно абсолютно не интересовало автора. Обратите внимание, это тоже одна из особенностей портретного языка эпохи Ренессанса: важно не внешнее сходство, а то, что это почти античный герой, воин, государственный деятель. Скульптура выражает внутреннее состояние человека.

Скульптурные эскизы для гробницы папы Юлия II (1505–1545) полны пессимизма, но одновременно в них видна усиливающаяся религиозность. В этих скульптурах поражают усталость, меланхолия, тревога, граничащая с отчаянием. Микеланджело выражает в скульптурных образах свою муку, и весь этот ансамбль – противостояние жизни и смерти. Фигуры помещены в тесные ниши, как будто стиснуты ими. Ощущается состояние неполноценности, надломленности, несмотря на телесную мощь. Свое внутреннее состояние художник спрятать не мог.

* * *

Самое трогательное и трагическое произведение Микеланджело – «Пьета» (1498–1500). Эта скульптура находится в соборе святого Петра – он огромен, в нем всё «слишком». Такое отсутствие чувства меры было свойственно людям Средневековья и даже Раннего Ренессанса. Собор святого Петра – это чрезмерное выражение любви к Богу и Его благочестивого почитания. Внутреннее пространство, купол – все чересчур огромно, и вот в этом громадном соборе стоит маленькая скульптурная группа, фигуры в натуральный размер. Там этот контраст особенно поражает. Вот юная прекрасная Мать и на коленях у Нее бездыханное тело Сына, тоже молодого и прекрасного. Ты видишь – это же самое главное событие всей нашей жизни: снятие с Креста, оплакивание Иисуса Христа, нашего Господа! При этом необыкновенно трогательна скорбь юной Матери. Фигуры образуют пирамиду, устойчивую и законченную, несмотря на то что заметны и черты, не свойственные Ренессансу, – необычайно сильный ракурс головы, вывернутое плечо, некоторая асимметрия, большое внутреннее напряжение.

Здесь, в этом произведении, мастер как бы прощается с жизнью. Эта скульптура свидетельствует об особом отношении людей Возрождения к смерти: если в Средние века об умершем говорили: «Он умер – стал беспечален», то в эпоху Ренессанса о нем скажут: «Его настиг злой рок».

Вот как о «Пьете» пишет В. Н. Лазарев: «Мария, держащая на коленях мертвого Христа, изображена здесь не по летам молодой. Ее прекрасное лицо дышит скорбью, но в нем нет и тени отчаяния. Гибель сына она воспринимает как осуществление предначертанного судьбой. И горе ее столь безмерно и велико, что оно перерастает из личного горя в горе всего человечества. С необычайным искусством объединил Микеланджело две перекрещивающихся фигуры в неразрывную группу, сумев так скомпоновать фигуру Христа, что она не выходит за пределы замкнутого силуэта, обладающего большой пластической выразительностью. Хитон и плащ Марии, ложащиеся красивыми складками, оттеняют наготу беспомощного, хрупкого, тонкого тела Христа»[28]28
  Лазарев В. К., Гращенков В. Н. Указ. соч. С. 18.


[Закрыть].