Текст книги "Берег другой жизни"

– Послушай, мое счастье, что я скажу. Тебе будет неприятно, но я хочу, чтобы ты взглянул на происходящее со стороны. Так лучше понять, что на самом деле происходит. Нельзя обвинять весь мир в несправедливости, если ты сам одну за другой совершаешь ошибки. Нельзя обвинять детей в том, в чем они не виноваты. Ты решил добровольно отказаться от поста директора фирмы в пользу дочерей и оплатить огромный налог. Ты сделал щедрый, но, как оказалось, преждевременный подарок. Тебя никто не принуждали, так почему ты удивляешься, что они тебя не поддерживают? Ты передал им добровольно власть и не вправе требовать, чтобы тебе подчинялись. Надо было раньше думать, сейчас уже поздно.

– Но почему… – услышала я начало риторического вопроса, окончание которого знала наизусть.

– Да потому, – перебила я быстро и невежливо. – Ни в коем случае нельзя отказываться от власти, которую имеешь, не застраховав будущее. Если будешь жить по формуле «сегодня отдам, что имею, а завтра заработаю еще, или, в крайнем случае, со мной поделятся», обязательно проиграешь. Жизненные ситуации меняются быстрее, чем можно представить, и такие случаи происходят сплошь и рядом. Мы все думаем, что несчастье произойдет с кем угодно, только не со мной. Исключений не бывает, особенно если разговор идет о деньгах. Как ты думаешь, почему писатель становится классиком? – взглянула я в затуманенные печалью, потемневшие глаза Доминика. – Правильно, потому что он описывает жизненную коллизию, которая повторяется из века в век и остается актуальной, независимо от цвета кожи действующих лиц, их одежды, языка, страны или национальности. Твой случай – классика. Описанный четыреста лет назад опыт короля Лира повторяется снова и снова, так почему не с тобой?

Последствия собственных ошибок или не до конца обдуманных поступков трудно предугадать и еще труднее сознаться в них. Я нервничала оттого, что Доминик не хотел признавать очевидного, того, что я давно увидела и поняла, но мой опыт не являлся достаточно авторитетным, чтобы прислушаться к моим словам. Попытки объяснить объективную причину произошедших событий натыкались на вечные почему, ответ на которые никому не нужен. Как нельзя головой забить гвоздь в стену, так и мои попытки примирения сторон натыкались на глухую оборону непонимания и неприятия. Бессилие делало меня беспомощной и несчастной. Я пыталась объяснить растерянному мужчине, что дети всегда проводят больше времени с матерью и даже биологически останутся ближе к ней, чем к отцу. Есть, конечно, исключения, но не в случае, когда дети практически не видят главу семьи. Нельзя требовать от дочерей того, что они сделать не могут, – предать мать.

– А отца, значит, предать можно, – слышала я саркастичное замечание и приглашение к дискуссии, но вести ее не хотелось.

Разговоры не приносили облегчения ни ему, ни мне – после них оставалось неприятное чувство осевшей горечи, которая по капле отравляла нашу жизнь. Доминик не хотел или не мог признать себя хотя бы отчасти виновным в сложившейся ситуации, искал виноватых на стороне, копался в себе и не желал воспринимать происходящее как реальность. Надеялся на чудо. Я жила не только его болью, но и своими маленькими интересами, позволяющими отвлечься, не требовала от него того, чего не было или что он не мог дать. П, что происходит в его семье, конечно, неприятно, но это не трагедия, рассуждала я. Как и когда закончатся эти проблемы, было непонятно, но мне не нужен был ответ на этот вопрос, я хотела только любви.

В конце мая истекал срок рабочего контракта Доминика, заключенного много лет назад, после передачи власти в другие, более молодые руки. После этого он мог получить положенное выходное пособие, оговоренное устно раньше, и делать все, что захочет. Мы строили планы, как будем проводить свободное время, чем заниматься, куда ездить. Беседы такого плана были намного приятнее и будили неуемную фантазию, обычно дремлющую или засыпающую при деловых разговорах. На середину июня запланирована окончательная и решающая встреча для улаживания формальностей перед прощанием с главой и создателем процветающей фирмы. Сгустившаяся донельзя обстановка психологически и физически опутывала нас липкими щупальцами несвободы, мы с Домиником решили взять двухнедельный отпуск и улететь далеко-далеко, забыв о накопившихся проблемах. Решение пришло спонтанно, сборы оказались недолгими. Оформив отпуск и собрав чемоданы, мы поехали в аэропорт, надеясь купить путевку перед отлетом самолета. Это была авантюра чистой воды, которую ни он, ни я себе не позволяли, но тут, по обоюдному согласию, положились на счастливый случай. Мы ничего не теряли: место отдыха могло быть далеко или близко, в Европе или Азии, на острове или в горах – нас устраивал любой вариант. Перебрав несколько интересных предложений, мы остановились на одном, сразу привлекшем внимание. Наше далеко оказалось очень далеко – на пересечении Индийского и Тихого океанов, на экзотическом Индонезийском архипелаге – о нем мы имели смутное представление.

Все решил случай: видя наши колебания, служащая турбюро показала нам будущее жилище, увеличенное экраном компьютера. То, что мы увидели, убедило лучше слов. Небольшой домик, стоящий в ряду разбросанных в отдалении друг от друга домиков на берегу лазурной водной глади, дружески приглашал отдохнуть под сенью соломенной крыши, но просил поторопиться, так как отлет в райский уголок начинался через несколько часов. Этот вариант был, как выигрышный лотерейный билет, потому что совпали одновременно и место, и время, и наши представления о счастливом местопребывании: о лучшем мы не мечтали! Мысленно воскликнув Ура! и радостно обнявшись, мы подписали нужные бумаги, оплатили путевки и пошли искать стойку регистрации билетов.

Я не слышала об острове Бали, лежащем за пределами фантазий. До него нам предстояло лететь долгих четырнадцать часов. Ожидание самолета не утомило: мы успели выпить по чашке капучино с рогаликами, внимательно прочитать проспект отеля, где предстояло поселиться и немного поболтать, как услышали приглашение на регистрацию рейса. «Как здорово, – пришла к нам одна мысль, – мы улетаем прочь от неприятных, обременяющих событий, от всего, что последнее время невыносимо гнетет!»

– Знаешь, – повернула я лицо к спутнику, – я так счастлива! Мы улетаем далеко-далеко и будем существовать только друг для друга. Никто не помешает нам наслаждаться жизнью хотя бы короткое время. Мне очень хочется, чтобы у нас все было хорошо! Вперед, к нашему счастью! – взмахнув рукой от переполнявших чувств, я вызвала радостно-сдержанную улыбку Доминика.

Сдав багаж и получив посадочные талоны, мы без задержки прошли на посадку. Публика в самолете, летящем из суеты рабочих будней в короткий миг наслаждений, подобралась разнообразная. Здесь были европейцы, разговаривающие на языках многочисленных стран, арабы, одетые в экзотические для европейского глаза одежды, азиаты, удивляющие пестротой костюма, и несколько представителей Африканского континента с причудливо уложенными многочисленными косичками, в длинных ярких нарядах. Мы успели вдоволь налюбоваться и шепотом обсудить людское разнообразие, когда самолет начал движение.

Первая посадка состоялась в Абу-Даби, одном из богатейших городов Объединенных Арабских Эмиратов, где дворцы шейхов росли последние пару десятилетий, как грибы после дождя. На улице стояла нормальная для этих широт, но необычная для нас, видимая и осязаемая через толстые стекла хорошо кондиционированных помещений сорокаградусная жара. Горячий воздух, смешанный с автомобильными выхлопами и испарениями покрытых асфальтом дорог, образовывал над землей полупрозрачный шлейф. Он колебался, волновался, трепетал, но не исчезал, поражая проникновением в абсолютно все находящиеся на его пути предметы и обволакивая их густой сущностью, которую, кажется, можно положить на ладонь. Странная субстанция похожа на туман высоко в горах, но не такая густо-молочная, плотно-влажная, а прозрачная и подвижная, источающая не холод и влагу, а сухость и жару.

Погуляв в здании громадного аэропорта, выполненного в типичном арабском стиле, с яркими, тяжелыми и аляповатыми украшениями, и не рискуя выйти из охлажденного кондиционерами прохладного оазиса на раскаленный воздух, мы вернулись обратно, ожидая объявления последней посадки на Бали.

В Абу-Даби в самолет на освободившиеся от арабских пассажиров места села большая группа азиатских туристов, громко разговариваривающих на гортанном языке. Наконец мы взлетели и начали стремительно приближаться к цели путешествия.

Доминик сидел с закрытыми глазами и задремал в ожидании скорого ужина. Стюардессы начали разносить свернутые в трубочки салфетки из рисовой соломки для желающих протереть руки перед едой. Горячие салфетки лежали на маленьких тарелочках на откидных столиках, остывая и дожидаясь своего часа. От нечего делать я наблюдала за пассажирами. Это оказалось интересным и поучительным занятием. Спустя короткое время я тронула Нико за плечо, показав глазами на людей, сидевших впереди нас с другой стороны прохода, и приглашая понаблюдать любопытную сцену.

Это была семья – двое взрослых и подросток. Женщина с опаской смотрела на старшего из мужчин, который, взяв с тарелочки и надкусив салфетку, старался оторвать зажатый кусок зубами, приглашая жестами юношу следовать примеру. Чувствуя, что отец делает что-то неправильно, или по какой-то другой причине молодой человек подозвал стюардессу и сказал, что есть это не может, потому что оно горячее. Подошедшая девушка в красивой форме арабских авиалиний нисколько не удивилась и терпеливо начала объяснять, что салфетки не для еды, а для рук, а еду принесут через несколько минут.

Мы смотрели представление, с трудом сдерживая смех и одновременно удивление: как можно, летая суперсовременным Конкордом, спутать еду с горячей, но все же салфеткой? Печально, но факт: цивилизация шагает вперед намного быстрее тех, для кого она, в конечном итоге предназначена. Остается признать очевидное: никогда не поздно учиться чему-то новому, чтобы считать себя цивилизованным человеком и не попасть в следующий раз в подобную конфузную ситуацию.

Еду действительно принесли скоро. Насытившись и освободив столики от посуды, мы стали укладываться спать – до солнечного острова мечты оставалось лететь долгих восемь часов.

Больше года назад я вначале просто влюбился, а затем полюбил Анну, удивляясь новизне и глубине чувства. Тогда у меня была неплохая перспектива предложить ей не шикарное, но сносное финансовое будущее, о чем я сразу сказал. Она согласилась с предложением, мы стали терпеливо дожидаться благоприятных условий, чтобы осуществить распланированное будущее. Никогда, даже в самом страшном сне, не мог я представить, что эта милая женщина окажется причиной, из-за которой быстро выйдет наружу пена внешне благополучного, а внутри насквозь фальшивого и лживого отношения ко мне со стороны семьи.

Постепенно, шаг за шагом, стала открываться истина, поражающая откровенной простотой и одновременно хитрой расчетливостью. До тех пор, пока я приносил семье большой и стабильный доход, взамен ничего не требуя и живя отшельником, я был более или менее угоден. Никого не трогали мои переживания, затруднения, человеческие чувства – все текло по заведенному графику и в рамках приличий. Но как только я заявил, что хочу выйти из семьи и обрести свободу, неожиданно взбунтовались все. В бывшей супруге, оказавшейся на тот момент без друга, проснулась бешеная ревность, и она решила отыграть назад если уж не бывшего любовника, в котором разочаровалась, так хотя бы бывшего мужа. Представления, которые она разыгрывала на протяжении года, говорили о выдающихся актерских способностях, которые я раньше не замечал, а может, и не хотел замечать, но не потому, что мужчины невнимательны, а потому, что любил ее с капризами и выкрутасами. Впрочем, такой, как сейчас, я ее еще не видел. Тут было все: слезы и рыдания с заламыванием рук, наигранные сердечные приступы, нервные срывы с вызовом кареты скорой помощи, прочие уловки оставленной и жаждущей реванша женщины. Подыгрывая автору и постановщице спектакля, постепенно, с интервалом одна за другой, дочери приняли сторону матери. Для меня это обернулось не просто разочарованием, а настоящей трагедией и испытанием на прочность.

Прежде открытые, а теперь с каждой минутой обостряющиеся, отношения с дочерьми становились невыносимыми. Пару месяцев назад регулярные производственные встречи с руководством фирмы теперь проходили без моего участия. Необходимый личный обмен документами был передоверен почте. Не желая лишний раз заглядывать в офис фирмы, встречаться и разговаривать с кем-либо из членов семьи, я свел контакты к телефонным и официальным.

На начало апреля запланировано очередное рутинное совещание по итогам прошедшего квартала и корректировке планов на следующий. Закончилось оно скоро. Все собирались разойтись, Дорис попросила меня задержаться. Согласившись, я предупредил, что если они продолжат давить на меня, то разговора не получится. Сабина, посмотрев вопросительно на старшую сестру и получив в ответ утвердительный кивок, молча достала из большого конверта пачку фотографий. Я терпеливо ждал, не понимая, о чем пойдет разговор и куда они клонят.

– Мы наняли частного детектива и теперь знаем, где, с кем и как ты живешь, – говорила Дорис ровным голосом, глядя мне в глаза и ожидая реакции. – Мы выяснили о твоей любовнице все, что ты не хотел нам рассказать, и сделали это в твоих интересах.

– Что это значит? – спросил я твердым голосом, удивленно просматривая протянутые фотографии. – Я знаю, как выглядит женщина, которую люблю и с которой живу. Кто дал вам право следить и вмешиваться в частную жизнь?! С какой стати вы нанимаете детектива следить за отцом?! Вы вообще думаете, что творите? Не понимаю, чего вы хотите добиться, и жду объяснений!

Гнев и негодование захлестнули меня. Трудно оставаться спокойным. Я чувствовал, как ситуация выходит из-под контроля. Кажется, я начал догадываться об истинной подоплеке сделанного шага. О, они прекрасно знали, что делают! Фирма теперь принадлежит им, детям. Пять лет назад, застав жену в объятиях другого и разочаровавшись в жизни, я переписал ее на дочерей, работавших со мной, в равных долях. Кажется, тогда было все предусмотрено: фирма была застрахована не только от банкротства – при разводе, если таковой случится, их бывшим мужьям не досталось бы ни цента. Себе я выговорил приличное содержание и хорошее выходное пособие, когда соберусь уйти на пенсию. Действие договора по передаче фирмы в другие руки было рассчитано на пять лет. Если бы я в течение этих лет передумал и захотел вернуть ее назад, то смог бы сделать без проволочек. После этого срока юридические права на возврат заканчивались и, оставаясь в семье, моя собственность уходила от меня навсегда. Пять решающих лет истекли ровно месяц назад, день в день.

Последующий разговор был недолог, но тяжел и неприятен. По доводам противной стороны выходило, что я должен жить так, как велят дочери: шанса на свободу выбора они не оставили. Их основное требование было единственным: я должен добровольно оставить Анну и вернуться в прошлую жизнь, к тому унижению, от которого сбежал. В противном случае дети вынуждены применить определенные материальные санкции, какие – пойму позднее. Сказано дружеским, но твердым тоном.

Угроза в мой адрес обозначена четко.

Тяжело поднявшись со стула и чувствуя расползающуюся по телу боль, которая мешала дышать, я попытался справиться с невольно осипшим голосом. Противно показывать сидевшим напротив приветливым, как и положено молодым и удачливым леди, всю бездну разочарования:

– В конце июня заканчивается договор с фирмой, и я хочу за две недели до срока назначить совещание по этому поводу. Пожалуйста, подготовьтесь к нему как следует, – мне бы хотелось услышать подтверждение того, что вы устно пообещали пять лет назад, и увидеть реальные шаги по выполнению обещания. Точную дату согласуем позднее по телефону.

Кивнув головой в знак прощания, я, не удержавшись, громко хлопнул дверью, не в силах сдержать ярость.

Плохо помню, как доехал до дому. Все увиденное и услышанное охватило голову железными тисками боли. Мысль о том, что я – объект шантажа собственных детей – никак не хотела укладываться в голове. Они диктуют распорядок жизни, когда, с кем и как мне разрешается жить.

Боже, каких чудовищ я вырастил!

Поставив машину в гараж, я, как автомат, хорошо знающий программу, зашагал к дому. Анна, выйдя навстречу и увидев мое лицо, взяла за плечи и, ни слова не говоря, повела в спальню. Сев на постель, я обхватил голову руками, не в силах вымолвить ни слова.

– Все потом, потом, – легким ветерком шелестели слова Анны, снимавшей с меня туфли. – Полежи, сейчас принесу воды. Все обойдется, главное – не волнуйся, а то опять заболит желудок.

Уложив меня и оставив одного, она ушла за водой.

Лежа на спине и тупо глядя в потолок, я не испытывал ничего: не было ни мыслей, ни желаний, ни чувств, осталась только боль, которая захватила все тело, каждую клеточку, каждый сосуд. Позднее, лежа раздетый и принявший обезболивающее средство, я чувствовал ласковые руки любимой. Она поглаживала лицо и виски, снимала напряжение и одновременно успокаивала. Медленно и незаметно боль ушла, уступив место расслабленности. Я погрузился в сон.

Благодаря лекарству и заботам подруги я проспал ночь без сновидений и встал утром хотя с небольшой болью в груди, но в состоянии двигаться и общаться. Субботнее утро встретило пением птиц и ярким солнцем – хоть такая радость! За завтраком, не дожидаясь вопросов, я рассказал Анне о вчерашних неприятностях, заставивших так расстроиться. Она выслушала внимательно рассказ, но не увидела большой трагедии там, где увидел я. Не споря, я спросил, как она отнесется к отпуску на пару недель в теплых краях, подальше от свалившихся злоключений.

– С тобой я полечу хоть на край света, ты же знаешь, – ответила, засмеявшись, Анна, радуясь, что тема разговора переменилась. – Как твой желудок, прошел или еще болит? – Не дождавшись ответа, она продолжила просящим тоном, заглядывая в глаза: – Прежде чем мы полетим, ты все же посети врача, пожалуйста, обещай.

– Обещаю, что схожу к врачу до отпуска, если успею, – ответил я, заранее зная, что вряд ли получится – мне хотелось Анну просто успокоить.

Последний год был тяжелым: бывшая жена и дети терроризировали меня вначале угрозами, а потом действиями. Угрозе нелегко противостоять. Каждый шаг требовал полной отдачи сил, что не добавляло здоровья. Я стал плохо спать, после каждой, подобной вчерашней, стычки появлялись сильные боли в желудке. Простые рекомендации, которые раздают врачи: регулярно питаться и, главное, не нервничать, – прекрасно известны, но, к сожалению, выполнять их не получалось. Я не мог предугадать, что готовит встреча в июне, но надеялся, что судьба даст маленький шанс на скорое счастье. Понимая разумом, что шанс очень мал, я переживал еще больше и за любовь, и за наше будущее. Работая, размышляя, строя планы, я мечтал пусть о коротком, но полноценном отдыхе, потому что чувствовал: силы на пределе.

Получить разрешение на двухнедельный отпуск нам удалось на удивление легко. Томас, мой заместитель, обрадовался, что я еду в отпуск сейчас, а не в июле, когда он с детьми собирался побывать на море. С Анной было еще проще: она работала неполный день и могла уйти в отпуск в любое время, не особо напрягая коллег. Мы не представляли, куда конкретно полетим, но одно знали точно: это место будет далеко от нашего сегодня. Год постоянной борьбы с нападками со стороны моей милой во всех отношениях семьи вымотал нас обоих.

Анна относилась к внутрисемейному выяснению отношений более спокойно, чем я, постоянно повторяя, что мы здоровы, умеем работать и всегда сможем заработать кусок хлеба, любим друг друга – и это главное. Я мог понять ее наивную точку зрения, но не разделить. Боже мой, в каком мире она живет! Германия не средневековая бедная Европа, где люди должны были работать за кусок хлеба до последнего вздоха. Мы живем, слава богу, в цивилизованной и богатой стране, где представления о жизни иные. Да и наша семья никогда не принадлежала к бедному сословию. Из поколения в поколение в ней передавалась традиция: мужчина – глава семьи, должен ее содержать, женщина растит детей и ведет хозяйство. Никто из женщин моей многочисленной родни на протяжении последних поколений не работал, это была прерогатива мужчин. С этим я вырос, на этом стою, полностью разделяя подобную иерархию. Разводов в нашей семье не было – были вдовцы и вдовы, неженатые или незамужние. Я стал первым, кто прошел через бракоразводный процесс.

Неприятно и унизительно.

Но лучше ходить с клеймом разведенного, чем с ветвистыми рогами обманутого. После развода и раздела имущества я оставил семье все, что имел. Для себя я рассчитал минимум, которого должно хватить, чтобы предложить в будущем новой жене более или менее сносную жизнь, если я снова решусь на такой шаг, как женитьба. Жить в одиночестве оставшуюся жизнь я не собирался.

Так было задумано пять лет назад, и только сейчас стало понятно, как жестоко ошибся я в расчетах. Когда составляешь долгосрочные калькуляции, нельзя надеяться на данное слово, как это было раньше, даже если это слово детей. Они могут в любой момент изменить решение, не давая труда объясниться. Что и произошло сейчас. Нужно доверять только бумаге, скрепленной печатью нотариуса, – лишь она имеет юридическую силу и точно не изменится.

Когда я вновь и вновь думаю об этом, накручиваю себя, долго не могу успокоиться. Мысли о предательстве детей мучают, давят, жгут. В последнее время я перестал отличать душевную боль от физической, живу в постоянном подвешенном состоянии некомфортности. Анна видит, что я часто принимаю обезболивающее, все время посылает к врачу, но у меня нет ни времени на обследование, ни желания ходить по врачам. Двухнедельная пауза от навалившихся проблем – лучшее, что мы могли предпринять.

С отпуском улажено, но мы не стали заранее заказывать путешествие, потому что не знали, куда полетим. Когда все планируешь заранее, не всегда получается плану следовать – это я усвоил железно. Так мы попробовали стать авантюристами. Собрав чемоданы, мы отправились рано утром в бюро путешествий аэропорта с надеждой выиграть раунд. Проходя мимо бесконечных стоек представителей туристических фирм, не знали, что выбрать, – глаза разбегались от разнообразия морского, горного, лесного и прочего великолепия. Просмотрев несколько предложений с фотографиями отелей, пляжей и прочих приятностей, привязанных к отпуску в Италии, на Мальдивах и Канарских островах, мы не нашли того, что отвечало бы нашему вкусу: то одно не устраивало, то другое. Подойдя к пятой по счету стойке, мы с Анной одновременно поняли, что наконец увидели то, что нужно: через три часа был заявлен рейс в сказочную страну, где нет плохой погоды и загорать можно вне зависимости от сезона, туда, где соединяются Тихий и Индийский океаны – в Индонезию. Я много слышал о буддийском рае острова Бали – крупнейшего из пяти островов архипелага, где тянутся бесконечные пляжи с мельчайшим белым песком, огромные пространства джунглей с разнообразными растениями и удивительной красоты горы, которые ужасно захотелось посмотреть.

Через шесть часов комфортабельного полета мы приземлились в самом крупном из Объединенных Арабских Эмиратов – Абу-Даби. Я понял, что немного отошел от проблем, и вздохнул свободнее. Столица Абу-Даби встретила нас убийственной жарой, царящей на улицах, но, к счастью, не проникающей в охлажденное кондиционерами помещение аэропорта. Неторопливую и размеренную жизнь богатого оазиса мы могли понаблюдать поближе, если бы рискнули выйти наружу и взять такси: до отправления самолета два часа, но мы не отважились выйти на обжигающее пекло и остались в здании аэропорта. Немного размявшись и поглядев на экзотику мусульманского рая, широко представленную здесь, мы вновь пошли на посадку, чтобы через восемь часов приземлиться в двенадцатидневную райскую кущу.

Рано утром мы вышли из самолета и попали в незнакомый живописный мир. Все краски природы здесь преувеличенно яркие: небо – слишком голубое, растительность – неестественно зеленая, море – прозрачно-бирюзовое. Местные жители носят пестрые разноцветные платья и рубашки, их лица светятся белоснежными улыбками. От аэропорта к месту проживания нас доставил комфортабельный автобус. За час, что он ехал до отеля, состоящего из отдельных маленьких домиков-бунгало, рассчитанных на семью от двух до четырех человек, мы не успевали крутить головами, удивляясь новым впечатлениям и тихонько делясь ими друг с другом.

Бунгало, как обещала туристическая компания, стояло на берегу океана, в первом ряду маленького городка, состоящего примерно из ста одинаковых жилищ. Сказочное место: вечером мы засыпали под едва слышный шелест волн, утром просыпались от пения птиц и яркого солнца. Выйдя из спальни и пройдя метров пятьдесят по снежно-белому песку, можно буквально раствориться в теплой прозрачной воде. Ополоснувшись после морской ванны, мы с Домиником шли в расположенный на территории отеля ресторан завтракать. Первые пару дней отпускники только и делали, что загорали, купались, ели, но в основном спали, давая лени карт-бланш. Мы валялись на песке, нежась на солнце и подставляя под него попеременно бока, качались в гамаке, натянутом между пальмами в тени, забросив подальше взятые с собой книги. Устав от горячих солнечных ванн, купались, лежа на спине с закрытыми глазами, чувствуя себя в ласкающей тела воде, как в парном молоке. Ни о чем постороннем разговаривать не хотелось, день проходил в обсуждении насущных дел: когда пойдем купаться, не пора ли идти спать, нравится ли незнакомая экзотическая пища.

Тепло, сыто, лениво, думать ни о чем не хотелось.

После нескольких дней лежания на пляже первый голод по южному отдыху утолен, кожа приобрела приятный золотистый оттенок, лентяйничать больше не хотелось, начался поиск развлечений. Их оказалось более чем достаточно и на любой вкус. Начали с того, что решили познакомиться с островом поближе и отправились с группой любознательных туристов в горы.

Маршрут пролегал через тропический лес, который оказался похожим на незнакомую планету. Из объяснений проводника мы узнавали названия встречающихся растений, животных, птиц. Все вокруг было чужое, незнакомое, таило опасность и одновременно вызывало жгучий интерес. Обезьяны раскачивались на лианах, пугая быстрым и неожиданным мельканием гибких тел, иногда буквально перед самым носом. Попугаи различных размеров и расцветок сидели на деревьях, переговариваясь на своем языке и перелетая с ветки на ветку. Перед нашими глазами мелькали разнообразные, невероятно яркие бабочки, порхающие среди деревьев и кустов. От них невозможно отвести глаз, настолько они совершенны. Нам показали особенных балийских голубей, похожих на синюю птицу Метерлинка, или, наоборот, птицу Метерлинка, похожую на прекрасных волшебных голубей. Мы встретили редкую райскую птицу, которая могла действительно украсить собой райский сад. К счастью, ничего опасного, будоражащего и повышающего адреналин в крови вроде крокодилов, змей или драконов во время путешествия не повстречалось. Нет, не так.

Вспомнилась встреча, связанная с драконом.

Не красавец, очень грациозный и притягивающий взгляд хамелеон разбудил мой интерес и даже, каким-то образом, очаровал. Его не поддающееся описанию искусство причудливо менять окраску, маскируясь и подстраиваясь под окружающий мир, казалось сказочным и необыкновенно завораживало. Доминик, в отличие от меня, не только не проявил интереса к необычному перевоплощению и мимикрии животного к разным ситуациям окружающего мира, но странно отреагировал. Он сразу замкнулся, будто на него, а не на хамелеона, показали пальцем. Я тут же забыла об этом эпизоде, наслаждаясь и восхищаясь невиданными чудесами. Впечатлений для таких неискушенных туристов, как мы с Домиником, было каждый день более чем достаточно. Вечером, уставшие, мы едва добирались до подушки и погружались в сон.

После такого экстремального отдыха мы решили дать отдых ногам и взяли напрокат небольшую яхту с капитаном и на три дня отправились в плавание. Яхта кругом обошла остров, посетила два соседних. Стоя на корме, мы с удовольствием рассматривали в сильный бинокль попадающие в поле зрения островки суши. Я захотела их сосчитать, но капитан рассмеялся:

– Бесполезное занятие, леди. Моя страна состоит только из островов и их насчитывается около четырнадцати тысяч.

После этих слов охота играть в Робинзона пропала.

Каждый прожитый удивительный день приносил все новые открытия. Мы совершенно оторвались от реальности, из которой нырнули сюда, в новый мир. Захваченные новым ритмом жизни, и я, и Доминик не замечали, как быстро утекает отмерянное время пребывания в райском уголке. До отлета осталось только два дня, я внезапно очнулась, вспомнив, что мы улетели от проблем, которые будут ждать нас по прилете, и первая начала разговор на неприятную тему.

– Поговори со мной, родной, я вижу, ты мучаешься предстоящей встречей с детьми, – начала я за завтраком, когда мы допивали ароматный зеленый чай. – Захочешь совета – охотно дам, если смогу, а нет, просто поговори, станет легче. Нельзя же все носить в себе и разговаривать только с собой.

Я сжала слегка его плечо, ободряя, глядя в глаза и приглашая к разговору. Взяв мою руку и поцеловав, Доминик начал говорить:

– Почти все, что знаю, я рассказал, за исключением небольших деталей. Они не так важны и к делу не относятся. Ты знаешь практически столько, сколько я, ты пережила то, что не обязана была делать, и я благодарен за это. В том, что произошло, не только моя вина. Так сложилось, но все же я несу за это ответственность и прошу простить за боль, которую причинил, – протестуя, он поднял руку, велев замолчать. – Помоги найти ответ на один-единственный вопрос: почему? Почему дочери приняли сторону матери, не оставив мне ни единого шанса? Не может быть, чтобы они не помнили добра, что я сделал. Каждая к совершеннолетию получила в подарок новенькую машину. Когда они выходили замуж, моим свадебным подарком для каждой стал собственный дом. Я делал много больше, просто это наиболее запоминающееся. Теперь скажи, почему они меня предали, почему так активно хотят засадить в клетку, отобрав свободу? Чем я это заслужил?