Текст книги "Журнал «Юность» №03/2020"

Не знаю, зачем придумали классный час. Просто лишний урок, который никому не нужен. Но в расписании стоит. Елена Игоревна, наша новая классная, его проводит. А мы его высиживаем. Оле с Соней хорошо – они любят рисовать. Сидят себе, рисуют. Игорь на голове стоит. В переносном, конечно, смысле. Мы с Леней уроки делаем. Тайком. Потому что вообще-то классный час – для общеклассной работы. Что-то нужно делать всем вместе, а у нас вместе не получается. Потому что у всех интересы разные. Елена Игоревна предлагала спектакли ставить, но мы уже на этапе выбора пьесы все переругались. Даже до распределения ролей дело не дошло. Была идея классный час на свежем воздухе проводить, но и тут общего занятия для всех не нашлось.

– Давайте делать газету!

Елена Игоревна – она такая маленькая, голос у нее тихий, не все слышат, а кто слышит, те делают вид, что не услышали. Мне, может, и интересно было бы газету делать, но я сижу молчу. Потому что с нашим классом все равно каши не сваришь.

– Давайте! – Это Даша. У нее голос о-го-го. Ее сразу все услышали. – А кто у нас будет главный редактор?

– Куницын!

Я сделал вид, что задумался о своем.

– Гоша!

– Тут я.

– Будешь газету делать?

Мама всегда с упреком говорит, что я не умею вежливо отказывать. Так и есть, мне отказать неудобно, на все подряд соглашаюсь. В спектаклях играть, в конкурсах чтецов участвовать от школы… «Кто поедет? – Куницын, он артистичный и хорошо запоминает текст». В олимпиадах… «Кто пойдет? – Куницын, у него все пятерки». У Лени, может, тоже все пятерки, но от школы почему-то всегда меня везде суют. Ну и ладно, я уже привык. Но газета эта…

Вообще-то я уже несколько раз был главным редактором. Во-первых, в младших классах делал журнал о свиньях. Во-вторых, совсем недавно издавал семейный журнал.

Вообще-то я уже несколько раз был главным редактором. Во-первых, в младших классах делал журнал о свиньях. Во-вторых, совсем недавно издавал семейный журнал. Это я сам придумал – делать журнал в последней нашей итальянской поездке. Чтобы не скучать во время тихого часа. Тихий час ввела мама. И никакой это не час, а три часа – чтобы они с папой могли поболтать и посмотреть кино, пока Сережка спит. «После обеда всем полезно поспать». Папа с ней, конечно, согласился, хотя после еды спать не очень-то полезно. Вот я и болтался без дела, пока не придумал журнал делать. Маме, конечно, предложил. Она же журнальный редактор.

– Ну давай. Ты придумай структуру – рубрики, из которых журнал будет состоять. И макет сделай, я тебя учила индизайном пользоваться.

И дай мне какую-нибудь простую рубрику – я ее сделаю и в самом конце журнал отредактирую.

Неплохо, да? То есть я весь журнал буду делать один. Ну да ладно. Придумал я рубрики – о путешествиях наших, о насекомых, которые нас кусали, об итальянском языке и итальянской кухне, о фильмах, которые мы успели посмотреть, о музыкальных инструментах и музыкантах. И нужно было какую-то Сережкину рубрику сделать. Я придумал, чтобы Сережка истории рассказывал и рисовал к ним картинки. Я бы эти картинки фотографировал и вставлял в верстку. Я рисую не очень, а Сережкины рисунки считаются лучшими в его малышовой детсадовской группе. И истории он рассказывает неплохие, правда, однообразные. Во всех Сережкиных историях непослушный мальчик превращается в какую-нибудь машину. В экскаватор или там в грузовик. А концовку он из моих историй про волшебный лес берет. Мальчик этот, который грузовик, оказывается в страшном лесу с волками, зажмуривает глаза, обещает больше не хулиганить – и пожалуйста, вот он уже дома, у мамочки под боком, ест всякую вкуснятину и смотрит мультики.

С этой Сережкиной рубрикой больше всего сложностей возникло. Историю он мне быстро наговорил: мальчик превратился в поезд, поезд поехал в лес, там, понятно, волк, дальше «извините меня, пожалуйста, не буду больше» – и к маме. Завязка, кульминация, развязка, в лучших традициях мировой литературы. А вот с рисунком вышла история. Я заточил карандаши, нашел фломастеры и альбом и пошел Сережку уговаривать иллюстрацию нарисовать.

– Сережк, давай я тебе твою историю почитаю, а ты мне нарисуй.

– Давай нарисую! – охотно согласился Сережка. – Только сначала мне надо булочку.

Я принес булочку.

Ты Сережу не торопи! Художник – творческая работа, не терпит суеты. Он должен работать в своем ритме.

В Сережкином ритме можно до морковкина заговенья работать.

Но я терпения набрался. Пусть рисует.

– И сок!

Сходил за соком. Сережка долго и с удовольствием ел булочку, запивал ее соком, а я держал бумагу и карандаши наготове. Наконец булочка закончилась, и Сережка спрыгнул со стула.

– Ты куда? Ты мне рисунок обещал!

– Да я тебе нарисую вечером!

– Так уже вечер!

– Ну ла-адно. – Сережка снова взгромоздился на стул.

Я зачитал Сережке историю.

– Нужно поезд нарисовать. Лес и волка.

– Сначала я нарисую дорогу, по которой идет поезд, – важно сообщил Сережка, взял самый бледный серый фломастер и стал водить по бумаге. Казалось, он о чем-то глубоко задумался.

– Хорошо, Сережка, дорога уже есть. Теперь нужно нарисовать поезд!

– Нужна дорога! По которой поезд пойдет!

– Так ты ее уже нарисовал!

– Я еще хочу!

Тут, в самый неподходящий момент, конечно, нарисовалась в дверях мама.

– Ты Сережу не торопи! Художник – творческая работа, не терпит суеты. Он должен работать в своем ритме.

В Сережкином ритме можно до морковкина заговенья работать. Но я терпения набрался. Пусть рисует.

Сережка долго рисовал дорогу, потом задумчиво отложил фломастер.

– Ну что, готова дорога? – нетерпеливо спросил я.

– Готова.

– Вот тебе новый листок! Нарисуй поезд!

Сережка снова взял серый фломастер и начал водить по бумаге.

– Тут будет дорога, – уверенно заявил художник.

– Как? Опять?

– Нет, тут будет страшная дорога! Дорога в лесу! По ней поедет поезд!

– Лес-то нарисуй! И волка! Страшного волка нарисуешь?

– Нарисую. Вот тут будет поезд!

– А ты можешь для поезда взять другой цвет?

– Нет, я хочу серым!

Я достал из Сережкиного ящика с игрушками паровозик.

– Вот, смотри! Нарисуй с натуры! Вот такой поезд!

– Вот ви-идишь, – протянул Сережка, – этот поезд серый!

– Согласен! Нарисуй серый!

Сережка снова задумался и продолжил рисовать дорогу.

– Ладно, не надо поезд. Волна нарисуй! – Я подложил брату чистый лист бумаги.

Сережна хитро улыбнулся и занес над бумагой свой серый фломастер.

– Умоляю! Только не дорогу! Волна!

– Да. Но сначала дорога. – Он был неумолим.

– А давай сразу поезд!

– Да! Но потом!

– Гоша, дай ему отдохнуть, он тебе завтра нарисует. – Мама тут как тут со своими ценными предложениями.

На следующий день у Сережки вообще вдохновения не было. Я ходил за ним с альбомом и фломастерами до вечера, а он – ни в накую.

– Я его целый день уговариваю нарисовать волна! Что ему стоит? – пожаловался я маме.

– Сереженька! Помоги Гоше! Нарисуй ему…

– Лес и волка, – вставил я.

– Нет! Лес я не буду! Только волна!

ЗОИЛ

Василий Авченко

Журналист, прозаик. Родился в 1980 году в Иркутской области, вырос и живет во Владивостоке. Окончил журфак ДВГУ. Автор документального романа «Правый руль» (2009, переведен на японский), беллетризованной энциклопедии-путеводителя «Глобус Владивостока» (2012), фантастической киноповести «Владивосток-3000»(2011, в соавторстве с музыкантом Ильей Лагутенко), книги «Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях» (2015), биографии «Фадеев» в серии «Жизнь замечательных людей» (2017), романа «Штормовое предупреждение» (2019, в соавторстве с Андреем Рубановым), «Олег Куваев. Повесть о нерегламентированном человеке» (2019, в соавторстве с Алексеем Коровашко).

Лауреат Общероссийской литературной премии «Дальний Восток» имени В.Н. Арсеньева.

В декабре 2019 года в Москве впервые вручали литературную премию «Дальний Восток», носящую имя путешественника, ученого, писателя Владимира Арсеньева.

Премия заявлена как общероссийская, жюри возглавил столичный писатель (но, заметим в скобках, сибирский депутат) Сергей Шаргунов. Дальневосточники составили в жюри достойное – директор Приморского музея имени Арсеньева Виктор Шалай и глава издательства «Рубеж» Александр Колесов, – но все же меньшинство.

У иных моих земляков-дальневосточников возникли претензии и к решениям слишком «столичного» жюри, и к тому, что премия вручалась в Москве. Но во всяком другом случае она рисковала родиться провинциальной в плохом смысле слова (провинциальность бывает разная; одну надо выдавливать по капле, другую – беречь и культивировать). Этого, к счастью, не случилось.

Прописка претендента роли не играла – лишь бы его произведение имело отношение к Дальнему Востоку. Это тоже правильно.

В номинации «Крупная проза» победил Андрей Геласимов – столичный писатель с мощным зауральским анамнезом (родился в Иркутске, учился в Якутске) – и его роман «Роза ветров» о подвиге Геннадия Невельского. Последний в 1849 году открыл, что устье Амура – судоходно, а Сахалин – остров, что стало предпосылкой для скорого занятия Россией Приамурья и Приморья. В «Малой прозе» победил житель Якутска, хирург по профессии Анатолий Слепцов с рассказами «Честные люди» и «Быков мыс». Лауреат в «Детской прозе» – жительница Санкт-Петербурга Анастасия Строкина с книгой «Нит плывет на Север». Каждый из лауреатов получил по полмиллиона рублей.

Шорт-листы бывают репрезентативнее списка лауреатов, так что назовем некоторых финалистов (упомянуть всех, пусть они нас простят, нет возможности).

Помимо романа Геласимова, в короткий список попала еще одна книга, уже успевшая хорошо прозвучать, – антиутопия «Остров Сахалин» известного фантаста, детского писателя Эдуарда Веркина.

Из менее раскрученных на общероссийском уровне финалистов отметим Олега Сидорова – публициста из Якутска, автора ЖЗЛ-биографий якутского революционера Максима Аммосова и филолога, этнографа, писателя Платона Ойунского.

Обратил на себя внимание рассказ уральца Андрея Томилова «Лукса и мотор» о старике удэгейце, да и весь таежно-охотничий цикл «Пленники тайги».

Сразу двое приамурцев (Алексей Воронков с романом «Албазинец» и Нина Дьякова с пьесой «Горький хлеб Албазина») обратились к одной теме – потере Россией в XVII веке Албазинского острога, из-за чего русским пришлось на полтора века оставить Амур и двигаться на восток по «северам» – через Якутск к Аляске. Тема отнюдь не местного значения, просится даже кино… Но, кажется, это сегодня нереально: Россия с Китаем дружит и взаимные старые раны бередить не хочет.

Житель Владивостока, в прошлом офицер-подводник Юрий Нрутских выпустил роман «Камрань» об одноименной военно-морской базе СССР-РФ, действовавшей во Вьетнаме в 1979–2002 годах.

Исследование хабаровчанина Александра Леонкина «Город Бонивур» посвящено последнему советскому городу, заложенному на Амуре в 1986 году и вскоре абортированному. Кстати, столичный «Пятый Рим», издавший эту книгу, выпустил уже целую историческую серию на дальневосточные темы. Тут и мемуарный сборник «Усмирение Китая» о том, как Россия в 1900 году в составе международного альянса подавляла «боксерское» восстание и штурмовала Пекин, и еще один сборник «Гражданская война в Якутии», и «Гвардии Камчатка» историка Николая Манвелова о том, как гарнизон адмирала Василия Завойко в 1854 году, в ходе Крымской войны, отбил нападение англо-французской эскадры на Петропавловский порт, сколь бы сюрреалистично все это сегодня ни звучало.

…То, что двое из троих лауреатов живут в столицах, не удивляет. В высшей лиге за наш депрессивный и малолюдный регион чаще всего играют именно легионеры из центра страны, начиная с гончаровского «Фрегата «Паллады» и чеховского «Острова Сахалина».

Традиция, возникшая в царские времена, продолжилась в революционные (Владивосток, куда поэты и артисты бежали от Гражданской войны, ненадолго стал столицей русского футуризма) и советские. В 1930-х Дальний Восток – стройка и передовая – испытывал настоящее паломничество кинематографистов и литераторов: прозаики и поэты Пришвин, Гайдар, Фраерман, Симонов, Диковский, Сельвинский, двое Некрасовых – Виктор и Андрей (так что у капитана Врунгеля – тихоокеанский бэкграунд), Долматовский, Казакевич, режиссеры Васильевы, Герасимов, Довженко… Если первое десятилетие XX века, отмеченное русско-японской войной, родило вальсы «На сопках Маньчжурии» и «Амурские волны», то четвертое, прошедшее под знаком противостояния уже Советского Союза с той же Японией, – «Катюшу» и «Трех танкистов».

Была и другая волна, несшая литераторов на восток, – подконвойная, до поры потаенная. Вернувшиеся – Шаламов, Заболоцкий, Домбровский, Жигулин… – продолжили традицию русской тюремной литературы.

В отличие от Владимира Нарбута, погибшего на Нолыме, и Осипа Мандельштама, умершего в пересыльном лагере Владивостока.

Следующий писательский «призыв» был (условно) романтически-шестидесятническим – в широком диапазоне от геолога Олега Нуваева, отправившегося исследовать Чукотку геофизическими методами и переключившегося на исследование человека методами литературными, до баталиста Александра Проханова, первой горячей точкой которого стал в 1969 году лед Уссури у острова Даманский, и Юлиана Семенова, нашедшего прообраз Владимирова-Исаева-Штирлица именно на Дальнем Востоке (менее известно, что забугорный «двойник» последнего, флеминговский Джеймс Бонд, тоже бывал во Владивостоке).

В новое время эстафету приняли Александр Кузнецов-Тулянин (роман «Язычник» о курильских рыбаках), Евгений Гришковец («Яак я съел собаку» о флотской учебке на острове Русском), Михаил Тарковский («Тойота-Креста» о праворульных машинах, но на самом деле не о них), Виктор Ремизов («Воля вольная» об охотских браконьерах), Леонид Юзефович (документальный роман «Зимняя дорога» о якутском походе генерала Пепеляева 1923 года), тот же Андрей Геласимов, Александр Чуланов (биограф создателя самбо Василия Ощепкова, отца советской шпионской книги Романа Кима и разведчика Рихарда Зорге, каждый из которых был связан и с Дальним Востоком, и со спецслужбами, на чем в разной степени погорел), Алексей Коровашко (биограф арсеньевского проводника Дереу Узала и Олега Нуваева), Алексей Винокуров (роман «Люди Черного дракона», аттестуемый как «амурские сказы», в 2018 году вышел в финал «Большой книги»), Андрей Рубанов, который, едва попав в Приморье, взялся за «Штормовое предупреждение», Евгений Попов, спродюсировавший сборник рассказов «Поезд идет на восток», авторами которого стали его студенты – слушатели Высших литературных курсов (составитель – Максим Шикалев)… Почти все названные авторы, подчеркну, живут в центре страны, а иные даже за границей, как прозаик из Швейцарии Элеонора Фрай – автор романа «По дороге в Охотск». Так что «поворот на восток», похоже, происходит не только в кремлевской политике. Не удивлюсь, если со временем до Тихого океана доберется Алексей Иванов, уже пробившийся с Урала в Сибирь.

Литературные Урал и Сибирь, если уж мы их упомянули, явно плодотворнее Дальнего Востока, что объяснимо: история русского освоения этих земель глубже, людей там живет больше, обусловливая неизбежность перехода количества в качество. Сибиряки Распутин, Астафьев, Шукшин, Вампилов не были талантами местного значения (правда, тот же Шукшин реализовался все-таки в Москве).

Доныне едва ли не единственным бесспорным литературным «гением места» нелокального масштаба, реализовавшимся именно на Дальнем Востоке, а не в столицах, остается самородок Арсеньев – пехотный офицер из Петербурга, в 1900 году переведенный в Приморье.

(Это не значит, что других не было – конечно, были, чего стоит хотя бы литературная династия, основанная Николаем Матвеевым-Амурским и включающая Венедикта Марта, Ивана Елагина, Новеллу Матвееву; и все-таки.)

Рядом с Арсеньевым хочется назвать партизана, ученика Владивостокского коммерческого училища Александра Фадеева, но как писатель он состоялся опять же в столице, хотя продолжал арсеньевскую линию и всю жизнь использовал приморский материал (вплоть до – скажу неочевидную вещь, но могу обосновать, – «Молодой гвардии» о подпольщинах Донбасса).

Хорошие издательства на Дальнем Востоке, как ни странно, имеются. Но до относительно широкого читателя (сосредоточенного в Москве, Петербурге, нескольких миллионниках) их книги доходят плохо, с помехами, как 80S в шторм.

Несложно назвать целый ряд очень достойных авторов, работавших на Дальнем Востоке в позднесоветсное время, но, r сожалению, известных за пределами региона слабее, чем они того заслуживают: покойные Иван Басаргин, Александр Плетнев, Станислав Балабин, Владимир Илюшин, Геннадий Машкин, Анатолий Нлещенко, Юрий Вознюк, Николай Рыжих, здравствующие Владислав Лецик, Радмир Норенев, Анатолий Буйлов, Владимир Санги…

Реалии нашей центростремительной страны: чтобы тебя заметили, издаваться нужно в Москве или Петербурге.

Говоря о тех, кого сегодня хорошо знают за пределами Дальнего Востока, назову прозаика и художника Лору Белоиван, живущую в приморской Тавричанке, где она создала реабилитационный центр для тюленей. Книги Белоиван издавались в Москве и Петербурге («Чемоданный роман», «Нарбид и амброзия», «Южнорусское Овчарово»), выходили в финал «НОСа», Довлатовской премии, «Новых горизонтов». Замечательный прозаик из Владивостока Евгений Мамонтов (ныне живет в Красноярске, в сентябре прошлого года его рассказы вышли в «Новом мире») в 2015 году попал в финал премии «Ясная Поляна».

Хорошие издательства на Дальнем Востоке, как ни странно, имеются. Но до относительно широкого читателя (сосредоточенного в Москве, Петербурге, нескольких миллионниках) их книги доходят плохо, с помехами, как SOS в шторм. С удовольствием назову владивостокский «Рубеж» Александра Колесова, магаданский «Охотник» Павла Жданова, камчатскую «Новую книгу», которой руководит Александр Смышляев, якутский «Бичик»… Последнему, как мне рассказывали, помогают власти Якутии, но это скорее исключение. Чаще всего главное слово, определяющее жизнедеятельность зауральских издателей, – не «бизнес», а «энтузиазм»; рынок ограничен, логистика сложна и так далее.

С другой стороны, поддержка властей (как и «невидимая рука рынка») – штука о двух концах. Не потому ли вышедшие при помощи какого-нибудь чиновника или бизнесмена книги часто оказываются в лучшем случае альбомами о красотах природы, а в других случаях – «датскими» изданиями о юбилеях предприятий либо откровенной графоманией?

Из сравнительно недавних изданий «Рубежа» отмечу «Плавание «Барракуды» Джона Тронсона (записки британского моряка, в 1850-х посетившего берега, где через несколько лет появится Владивосток; англичане и французы составляли нарты этих мест, давали мысам и бухтам свои названия – история могла пойти совсем по другому пути…), первый том «Антологии литературы Дальнего Бостона», двухтомник «Шествие с Востока» критика Александра Лобычева, книгу забытого сатирика начала XX вена Федора Чудакова – «амурского Саши Черного», стихи Геннадия Лысенко, эссеистину Ильи Фалинова… На особом счету – двухтомник стихов и прозы Арсения Несмелова, серии «Восточная ветвь», где вышла проза дальневосточных эмигрантов первой волны Михаила Щербанова, Бориса Юльсного, Альфреда Хейдона, и «Архипелаг ДВ», представляющая писателей второй половины XX и начала XXI вена: Басаргин, Илюшин, Владимир Семенчин, Борис Казанов… Пожалуй, самая ожидаемая новинка – четвертый том первого полного собрания сочинений Арсеньева (а самое, на мой взгляд, интересное – письма и дневники Владимира Клавдиевича, многие из которых не печатались и не расшифровывались, – запланировано на пятый и шестой тома; ждем).

«Охотник» издал трехтомник Альберта Мифтахутдинова (1937–1991) – первое собрание магаданского прозаика, когда-то широко печатавшегося в Москве и за рубежом, а позже полузабытого, как, кстати, и главный певец Чукотки Юрий Рытхэу, который в 1990-х и нулевых много писал, но его книг наш читатель не видел (зарубежный – видел). Здесь же, просто по ассоциации, хочется назвать The Siberians Фарли Моуэта – отличную книгу канадского биолога и прозаика, приятеля Рытхэу и Мифтахутдинова, о поездках в СССР 1960-х – от Москвы до Магадана. В Союзе Моуэта издавали много («Не кричи: волки!», «Кит на заклание», «Люди оленьего края»…), но «Сибиряков» не перевели – возможно, из-за ироничности автора, при всех его симпатиях к русским; а потом стало не до Моуэта – надеюсь, не навсегда. Упомяну также «охотничью» серию геологических, дальстроевских мемуаров (хорошо бы нам взяться и за морские), документальный роман Рудольфа Седова «Золото Розенфельда», детскую книгу «Волшебная Колыма» московского писателя Андрея Усачева, фотоальбом Павла Жданова «Исчезающее прошлое», запечатлевший руины колымских лагерей в их сегодняшнем состоянии…

Вспомнить всех и все, повторю, нет возможности.

Остались кое-где на Дальнем Востоке и литературные журналы, но в условиях, когда рушатся даже столичные «толстяки», состояние здоровья этих последних мамонтов примерно понятно. Даже леопардам проще: их-то в Приморье берегут и буквально заставляют размножаться.

Интернет, хотя и несколько нивелировал различия между столицей и провинциями, вовсе не решил всех проблем. Напротив – создал новые: избыток информации, как оказалось, – не меньшая проблема, чем ее дефицит.

В условиях технологической революции и доступности полиграфических мощностей расцвел новый самиздат, казавшийся раньше приметой сугубо «тоталитарного» времени. Результат чаще всего предсказуемо слаб, но нет правил без исключений в спектре от прозы и мемуаров до публицистики и краеведения. Правда, читателю из другого города эти книги чаще всего недоступны – в отличие от изданий, которые выходят под серьезными брендами и поступают в книжные сети хотя бы крупных городов.

В последние годы дальневосточное поле стали возделывать самые разные авторы, но целые пласты целины остаются неподнятыми; по-прежнему – избыток материала при нехватке летописцев. Взять хоть соприкосновение востока России с Азией или же исторические сюжеты – от «незнаменитых войн» (например, чукотских и камчатских, к которым примеривался еще Пушкин) до великого русского переселения на восток конца XIX века. Либо, если прыгнуть на век вперед, – 1990-е годы на Дальнем: они, на мой взгляд, пока лучше всего отражены в текстах нехудожественной природы – труде автомеханика Сергея Корниенко «Ремонт японского автомобиля» и учебнике профессора-юриста Виталия Комоконова «Организованная преступность Дальнего Востока». Хочется, чтобы до широкого читателя дошел отличный дебютный роман Игоря Кротова «Чилима» – именно о Владивостоке 1990-х.

Надеемся на появление новых хороших книг как столичных «очарованных странников», так и провинциалов (по месту жительства и темам), которых бы при этом не считали «провинциальными авторами». «Основные издательства и журналы, главные литературные премии… по-прежнему сосредоточены в Москве… Но вот переселяться начинающему литератору в столицу теперь необязательно», – пишет в «Российской газете» прозаик Роман Сенчин – сибиряк, состоявшийся в Москве и живущий ныне на Урале.

Открытие и освоение Дальнего Востока продолжаются. Газопроводов, портов, погранзастав мало. Литературное освоение, прописка территорий в пространстве культуры, включая продолжение «дальневосточного текста» отечественной словесности, – это, не побоюсь пафоса, задача государственная, имеющая прямое отношение к конституционному понятию территориальной целостности. Именно культура позволяет большой стране, разделенной расстояниями, тарифами и судьбами, ощутить себя единой. Здесь очень важны среда, институты: издательства, библиотеки, журналы, магазины, фестивали, премии (включая новорожденную Арсеньевскую, которая должна жить), писательские резиденции… Если малек симы не выйдет на океанский простор – он не вырастет в полноценного красивого лосося, оставшись на всю жизнь симпатичной, но мелкой речной пеструшкой.