Текст книги "Журнал «Юность» №03/2020"

Былое и думы

Евгений Попов

Родился в Красноярске.

Окончил Московский геологоразведочный институт имени С. Орджоникидзе.

Первая серьезная публикация в журнале «Новый мир» (1976) с предисловием Василия Шукшина принесла ему всесоюзную славу. Принятый в Союз писателей в 1978 году, через семь месяцев и тринадцать дней был из него исключен за создание (вместе с Василием Аксеновым, Андреем Битовым, Виктором Ерофеевым и Фазилем Искандером) легендарного неподцензурного альманаха «Метрополь». Автор множества книг прозы. Отмечен премиями журналов «Волга» (1989), «Стрелец» (1995), «Знамя» (1998), «Октябрь» (2002), премией Союза писателей Москвы «Венец» (2003), памятным знаком венгерского Министерства культуры Pro cultura Hungaria (2005), премией «Триумф» (2009) и «Большая книга» (2012). Заслуженный работник культуры Российской Федерации.

Возвратимся на шестьдесят с лишним лет назад. В 1953 году умер Сталин. Наступила так называемая оттепель. В 1955 году Валентин Петрович Катаев, классик, лауреат и писательский начальник, основал разрешенный временно расслабившимися большевиками молодежный литературно-общественный журнал «Юность», из которого, как из известной «Шинели», вышла практически вся европейски ориентированная русская проза и поэзия второй половины XX века.

Сначала литераторы «Юности», как и их солидные оппоненты из «Нового мира», толковали о «возврате к ленинским нормам» и «социализму с человеческим лицом», в дальнейшем же все они разделились на блистательных конформистов и честных аутсайдеров, лишь в редких случаях менявшихся местами. Твардовского прогнали. Солженицына насильно посадили в самолет. Катаев напечатал в «Новом мире» свои лучшие вещи. Кто только не печатался тогда в «Юности»! Кроме патентованных «звезд» (Аксенов, Ахмадулина, Вознесенский, Гладилин, Горин, Евтушенко, Мориц, Ан. Кузнецов, Сулейменов, Л. Тимофеев,) здесь кого только не было из порядочных литературных людей: Ахматова, Губанов, Евгения Гинзбург, Носов со своим «Незнайкой», Славкин, Розовский, Бродского чуть было не напечатали, да сорвалось «по не зависящим ни от кого обстоятельствам».

Печатались и личности, ныне начисто забытые, но имена которых одно время знала вся просвещенная страна. А страна и на самом деле всегда была, есть и будет просвещенная, несмотря на тоталитаризм и невежество.

Однако не будем никуда забегать. А лучше вспомним о том, что еще в 1958 году Катаев прозорливо углядел в одном из двух «комсомольских» рассказов никому не известного молодого врача Аксенова великолепную фразу «стоячие воды канала были похожи на запыленную крышку рояля» – и решил Аксенова печатать. Именно тогда в «Юности» появились «Факелы и дороги» и «Полторы врачебных единицы» прошедшие, прямо нужно сказать, почти не замеченными. Зато в одно прекрасное утро 1960 года молодой врач проснулся знаменитым.

В «Юности» был опубликован его роман «Ноллеги», который прочитала «вся страна». Примечательно, что в 1994 году роман был жестко и жестоко определен автором как «вполне конформистская вещь». А тогда, в 60-м, захлопали крыльями «сталинские соколы», им ответили «прогрессисты», завязались столь любимые тогда «о, эти яростные споры», был снят фильм о «новом поколении, продолжающем революционные традиции отцов», откуда в народный фольклор ушел лишь легкомысленный шлягер, задушевно исполняемый актером-певцом Олегом Анофриевым:

 
Пароход белый-беленький,
Черный дым над трубой.
Мы по палубе бегали,
Целовались с тобой.
 

И т. д. На следующий год грянул «Звездный билет», как считается, стоивший Валентину Катаеву редакторского кресла, но сделавший Аксенова реальным кумиром поколения 60-х, оттеснившим в общественном сознании родоначальника новой исповедальной прозы Анатолия Гладилина, двадцатилетнего автора романа «Хроника времен Виктора Подгурского». Сотни злобных статей и читательских писем, опубликованных в различных советских изданиях, стали откликом на «Звездный билет».

«Развязность, разухабистость и самонадеянность…», «Комсомол для них даже не существует». Аксенов удостоился мерзкой карикатуры в партийном сатирическом журнале «Крокодил», на знаменитой встрече Хрущева с интеллигенцией царь Никита предлагал Вознесенскому высылку из СССР, а Аксенову орал «Что? Мстите за смерть своего отца?». И сильно удивился, узнав, что бессчетные годы сидевший в лагерях старший Аксенов мало того что жив, но и заново является членом КПСС, совершенно не потеряв веры в правоту «самого передового учения».

То есть Иван Бунин родил Валентина Катаева, Валентин Катаев родил «Юность», «Юность» родила современную русскую литературу, а хороша она или плоха, ясно станет через столетие. Кстати, вот вам еще одна уникальная, вряд ли советская история: Гладилин, который, согласно законам массовой культуры и социалистического реализма, просто обязан был ревновать Аксенова, новую прозаическую звезду, стал его задушевным другом на всю жизнь. Его пример – нам всем наука, в том числе и новому поколению авторов «Юности».

Катаев (1897 года рождения) умер в 1986 году в самом начале перестройки, но кажется, что он все время где-то неподалеку, этот последний классик из той самой плеяды: И. Эренбург и М. Булгаков – 1891 год рождения, К. Паустовский – 1892-й, И. Бабель – 1894-й, Э. Багрицкий – 1895-й, Ю. Олеша и А. Платонов – 1899-й.

Впрочем, Платонов здесь «не совсем причем», как выразились бы, очевидно, в городе Одессе, колыбели «южнорусской школы», одним из лидеров которой являлся Катаев. Да и Эренбург с Булгаковым – тоже, пожалуй, существовали отдельно. Просто – сверстники, просто – почти погодки, просто – знаменитые советские писатели со всеми вытекающими из этого последствиями, включая звания и ордена (Эренбург, Катаев), чахотку (Платонов), алкоголизм (Слеша), мученическую смерть (Бабель), царский гнев и царскую любовь (Булгаков). Это уж как кому повезло, как Бог судил, как вышло и как писатель сам сумел и захотел.

Багрицкий умер в 1934-м, Бабель и Булгаков закончили свой жизненный путь в сороковом, Платонов – в пятьдесят первом, Олеша – в шестидесятом, Эренбург – в шестьдесят седьмом, Паустовский – за месяц до «пражской весны» 1968-го.

Катаев… удивительно, но кажется, что он еще вчера ходил по переделкинским дорожкам, любовно пестовал «Юность», участвовал в различных писательских сборищах, где клеймили «антисоветчиков», начал писать в конце 60-х ту самую прозу, которая заставила критиков тех лет заговорить о «другом Катаеве» – в смысле, что он как бы теперь и не орденоносец вовсе, и не автор советских книг «Белеет парус», «Сын полка» и «За власть Советов», а какая-то такая модернистская личность, вроде выпущенных им в свет посредством «Юности» упомянутых шестидесятников.

Ответственно заявляю: «Юность» всколыхнула тогда всю страну, и уверен, что будь тогдашние начальники страны поумнее, они бы сумели использовать возрастную тягу молодежи к честности, справедливости и НОРМАЛЬНОЙ жизни, где художников не считают дикарями, писателей не душат цензурой, а джаз не считают «музыкой толстых». Практически эти начальники сами вырастили на свою голову «диссидентов» (посмотрите биографию каждого из них!), поссорились с молодежью, интеллигенцией, «технарями», сами же и разрушили свой же Советский Союз, который спокойно мог бы просуществовать еще лет 300, медленно эволюционируя в сторону Разума и Счастья. Не на это ли намекали авторы тех лет, судя по пропущенным цензурой фразам и мыслям, публикуемым тогда в «Юности»? Дескать, не разрушится, товарищи, ваша любимая коммунистическая власть, если не лезть ТОТАЛЬНО в душу каждому человеку, которого вы считаете советским.

В 1962 году, когда мне было 16 лет, я и мои товарищи, очарованные столичной «Юностью», выпустили в Красноярске три номера самиздатского ЧИСТО ЛИТЕРАТУРНОГО журнала с эпиграфами из шестидесятников. «В век разума и атома мы акушеры нового. Нам эта участь адова по нраву и по норову» (А. Вознесенский), «А мы рукой на прошлое вранье» (Б. Окуджава), «Свежести, свежести хочется, свежести» (Е. Евтушенко).

Криминалом была статья ныне, пожалуй, самого заметного сибирского прозаика Эдуарда Русакова «Заклинатель трав» о поэзии Бориса Пастернака, которого к тому времени уже «простили» и книгу стихов «Избранное» которого выпустили. Не о прозе, разумеется статья, не о «Докторе Живаго», «антисоветском пасквиле», за «чтение и хранение» которого таскали в НГБ.

Другой криминал уж непосредственно был связан с «Юностью». Это была моя статья «Культ личности и "Звездный билет"». Ну а третью нашу проделку публично нарекли хулиганской провокацией. Журнал, который делали исключительно русские сибирские ребята, носил название «Гиршфельдовцы» в честь старого, только что ОТКИНУВШЕГОСЯ зэка Бориса Исаковича Гиршфельда, с которым мы случайно познакомились в каком-то кабаке и который поразил нас гениальным знанием ВСЕЙ русской литературы начала XX века и лагерного жаргона. Всех нас исключили из комсомола, включая и меня, который в этом комсомоле не состоял ни «до», ни «после». За что, спрашивается, исключили, когда там и тени не было «антисоветчины»? Умолкаю я, нет у меня больше слов описывать все эти варварские глупости. А за журнальчик, жалкое подобие «Юности», мне стыдно. Он сейчас в Красноярском Литературном музее, но это особого энтузиазма у меня не вызывает.

В 1963–1968 годах я учился в Московском геологоразведочном институте и много раз посещал редакцию «Юности» по делам моего друга красноярского поэта Романа Солнцева, который в одночасье стал знаменитым, после того как Андрей Вознесенский процитировал в «Литературке» его стихотворение «Человек», чрезвычайно созвучное объявленной эпохе «физиков и лириков». Я был горд, приезжая в Сибирь на каникулы, что своими глазами видел всех этих юных и великих. Даже молодого и красивого кавказца-поэта, которым был тогда Фазиль Искандер, даже легендарных уже тогда Юрия Ряшенцева, Натана Злотникова и Сергея Дрофенко.

Ну а в 1969 году, уже окончив институт и вернувшись в Сибирь, я совершил поступок, с нынешней моей точки зрения безумный. Я послал из Красноярска рассказы в Москву, на домашний адрес В. П. Катаева в Лаврушинский переулок. Меркантильности в этом моем поступке, слава богу, не было. «Юностью» вовсю правил в это время Борис Полевой. К моему скорее нынешнему, чем тогдашнему удивлению, я вскоре получил ответ Катаева, писанный собственноручно ручкой, а не на машинке либо секретарем. Мало того, и на конверте адрес был написан все той же рукой мэтра, который сообщал мне следующее:

– что человек он старый, больной и обычно в переписку с авторами не вступает;

– но что рассказы мои показались ему талантливыми, и поэтому он все же отвечает мне;

– хотя крайне огорчен моей писательской грубостью и малой изобретательностью, следствием все той же грубости;

– и что он рекомендует мне ни в коем случае не бросать мою основную работу, печатать меня вряд ли будут;

– и советует попытаться писать более изящно, иначе с меня не будет никакого толку.

Письмо это мною в процессе биографических коллизий навсегда утрачено или хранится где-то в недрах Лубянки, так что я не могу точно восстановить его даже по памяти. Надеюсь, читатели не обвинят меня во вранье, так как, во-первых, у меня есть свидетели, а во-вторых, во всем этом нет ничего для меня выгодного, зато облик Катаева высвечивается весьма благородно: боюсь, что редко кто из нынешних мэтров всех поколений способен на такое – взять да и ответить по делу совершенно незнакомому провинциалу юных лет. И, подчеркиваю, своею собственной рукой! Думаю, он понял, что провинциальный парень обращается к ПИСАТЕЛЮ, КОТОРОГО ОК ЧИТАЛ, а не к чиновнику. И вроде бы ничего не просит.

Чему-то все же научившись из этого письма, я личных встреч с мэтром не искал, но указанных им грубостей, увы, не оставил, что и привело меня в промежуточном итоге в знаменитый альманах «Метрополь» (1979), несомненным лидером которого был «открытый» Катаевым В. П. Аксенов, с которым у меня никаких расхождений по части грубостей не имелось, а скорее даже наоборот. Время заката советской империи стало уж совсем гнусным, и антисоветское сознание наше, как формулировал нелюбимый нами тов. К. Маркс, вполне соответствовало советскому бытию.

Катаев же к тому времени отличился созданием ряда новых виртуозных текстов, которые я перечел на днях и свидетельствую, что это – литература на все времена. Ну и традиционным для него, Героя Соцтруда и советского функционера, подписанием различных писем против диссидентов и за родную коммунистическую партию, в которую он ухитрился вступить только в 1958 году. Писем, начисто опровергающих тезис о несовместимости гения и злодейства.

И это – главная тайна его личности, по крайней мере для меня. Зачем ему все это было нужно?

Зачем нужно было старому человеку, лауреату премий, настоящему, а не дутому классику срываться с уютной переделкинской дачи клеймить «отщепенцев»?

Или ему это нравилось? Но наш альманах «Метрополь» он, в отличие от некоторых будущих «прогрессистов», не громил.

«Детский вопрос» – так, очевидно, реагировал бы Катаев на мои риторические восклицания.

И я имею право на такой прогноз, потому что в 1977 году участвовал в чрезвычайно любопытной встрече мэтра с молодыми писателями, где именно так отвечал он на вопрос жаждущего правды прозаика Юрия Аракчеева, отчего вот мастер писал всю жизнь по-советски, а теперь вот пишет как бы совсем не по-советски, не мешает ли ему в творческом плане это двоемыслие? «ДЕТСКИЙ ВОПРОС!» – в конце концов сказал ему Катаев.

Любопытна была эта первая и последняя беседа, моя первая и последняя личная встреча с Катаевым. Поразительно, что на вопросы для него ДИСКОМФОРТНЫЕ он просто-напросто не отвечал, даже не ссылаясь на глухоту, а просто начиная говорить о другом.

Потому что редко кто из благоговевших перед классиком молодых осмеливался спросить об одном и том же другой раз, и только тогдашняя юношеская настырность Аракчеева позволяет мне вспомнить это.

Затем Катаев сообщил, что никак не относится к «Чевенгуру» Платонова, потому что никогда Платонова не читал, равно как и Джойса.

Зато Марселя Пруста читал вместе с лучшим русским писателем двадцатого века Ю. Слешей, величие которого состоит в том, что он «вместе со мной» (В. Катаевым) изобрел «ассоциативную прозу».

Бог ты мой! Но почему же мы все-таки смотрели на него влюбленными глазами и нам было интересно все, что он говорит?

Да потому, повторяюсь, что он был великий писатель, еще в литературной юности решивший этот ребус – о гении и злодействе. Не в пользу ни того ни другого.

И разгадка тайны его, конечно же, в художественных текстах, а не в подлой советской публицистике.

Вопрос из 1977 года о «раньше и теперь» в творчестве В. П. Катаева еще и оттого «детский», что ведь Катаев, сформировавшись к началу 20-х, практически больше потом не менялся, только стиль его становился все более отточенным и изощренным, особенно когда это стало можно. А что касается содержания, то одной из навязчивых тем писателя является эта самая одесская ЧеКа, в гараже которой новые санкюлоты бойко расстреливали свежеиспеченных «врагов народа», судьба чекистской «Мурки», сдавшей любимого-белогвардейца, почти фрейдистская сыновья неблагодарность («Отец»), а также понятное, но патологическое желание бывшего офицера царской армии выжить среди сонма Хамов любой ценой – оттуда и те знаменитые американские ботинки, за которые, если верить желчному Ивану Бунину, молодой литератор Валя Катаев клялся пришибить любого.

Никого, кажется, не пришиб, никого не посадил, ни на кого не донес.

Написал блестящую прозу. Всю свою сознательную жизнь прожил в качестве циника и романтика. Не судите, да не судимы будете… Вот и созданный им журнал «Юность» РЕИНКАРНИРУЕТ. Катаев тогда предложил властям дорожную карту эволюции, путь наилучшего устройства. Когда и волки (коммунисты), и овцы (творческая интеллигенция) были бы целы. И молодежь бы не бунтовала, и абстракционисты тихо рисовали бы свою каляку-маляку, а прозаики писали бы свою высокохудожественную «Школу для дураков», издавая ее на родине, а не в «Ардисе».

Но ему не поверили. Я надеюсь, что у нынешней власти хватит соображения не повторять ошибки предшественников, и тогда все будет хорошо. Я надеюсь на юность и «Юность».

10 января 2020 года

Забыл помянуть добрым словом Андрея Дементьева, последнего из редакторов ТОЙ ЕЩЕ «ЮНОСТИ». Ведь это он взял на себя смелость напечатать в своем журнале мой короткий рассказ после того, как меня за «Метрополь» выперли из Союза писателей СССР и я долгие годы пребывал в нетях.

Творческий конкурс

София Агачер

Окончание. Начало в № 6-12 за 2018 год, № 1-12 за 2019 год, № 2 за 2020 год

Симпатичный смуглый островитянин за прилавком помахал мне рукой, разрезал булочку, опалил ее на гриле, потом сбрызнул ее оливковым маслом и соком лимона, засунул вовнутрь чоризо и желтый перец, заполнив оставшееся пространство зеленью, и протянул мне.

– Только сожмите очень крепко пальцы, мэм, когда будете засовывать эту конструкцию в рот, приятного аппетита.

Как же это было вкусно! А сейчас полжизни за глоток кофе! Вот и кофе: ароматный и горький! Дальше – больше!

Сухопарая дама зрелых лет в шляпе указывала пальцем по очереди то на одну устрицу, то на вторую. Раковины тут же открывала рыжеволосая девушка, поливала их соком лайма и протягивала покупательнице, которая отправляла их тут же в рот.

По соседству на сковороде жарились морские гребешки и еще много каких-то неведомых мне ракушек, причем все это заворачивалось в кокосовые блинчики.

Английские пироги с почками и сотни сортов разливного пива; бесчисленные баночки с вареньем и горы булок и батонов, немыслимых форм и наименований; специи и десятки видов соли; паштеты, девонские сливки, страусиные яйца и крепкий фермерский эль; бесконечные полки с сырами, приготовленными по старинным рецептам (к примеру, чеддер выдерживался два года в пещере над океаном), лежали, стояли и были выставлены на продажу. И все это пробовалось и покупалось лондонцами и многочисленными туристами, одетыми в классические костюмы и рваные джинсы, в шляпы и бейсболки, укладывалось в корзины, которые несли слуги, или в рюкзаки покупателей. Здесь можно было услышать безупречную английскую речь, сленг обитателей юго-восточной части Лондона и русский мат. Удивительно, как мои соотечественники теряют чувство родного языка за рубежом и, почему-то пересыпая речь солеными словечками, уверены, что их не понимают. Боро-маркет представлял такую модель современного Ноева ковчега.

Смертельно объевшись и поддерживая живот двумя руками, я притащилась к Танюше. Племяшка уже распродала свой шоколад и ждала меня.

– А вот теперь, тетя Соня, ты можешь попробовать мои конфеты, – рассмеявшись, предложила она.

– Ты что, издеваешься, я так наелась, что даже дышать сейчас не могу, – со стоном ответила я.

– Да-да, именно сейчас. Настоящий шоколад надо есть очень сытым, чтобы почувствовать послевкусие и оценить всю прелесть обеда. Это как финальный аккорд в симфонии: либо возвысит до небес, либо испортит все впечатление, – объяснила Татьяна и протянула мне маленькую коробочку с единственной конфетой.

Приготовление еды – это не просто искусство, это, скорее, дар или магия. Вкусной еды в мире ровно столько же, сколько добра и радости.

Я осторожно взяла конфету и откусила… Как же это было вкусно! Блаженство разлилось по всему моему телу и мягко окутало; тяжесть из желудка испарилась, голова прояснилась, а ноги готовы были бежать опять куда угодно.

– Тань, это потрясающе! Я никогда в жизни не ела таких конфет! – воскликнула я.

– Тетя Соня, не переживай, я тоже только совсем недавно узнала, что то, что продается в магазинах, никакого отношения не имеет к шоколаду. Приготовление еды – это не просто искусство, это, скорее, дар или магия. Вкусной еды в мире ровно столько же, сколько добра и радости. Злой или несчастный человек никогда не вырастит и не испечет потрясающий хлеб. В наш век обезличенной еды, когда влияние человеческой энергии на нее практически исключено, пища стала источником исключительно калорий. Многие забыли, что домашняя еда, приготовленная с любовью, является основой здоровья и благополучия семьи. Когда раньше приезжали свататься, то будущая невеста обязательно должна была приготовить для жениха еду. И если девушка была доброй, то и еда была вкусной. Вот так-то! А теперь гулять, я покажу тебе свой Лондон.

Набродившись вдоволь по набережным Темзы, мы с распухшими ногами вползли в небольшую Танюшину квартирку, я села в кресло и решила проверить сообщения на телефоне. «София, здравствуйте! Меня зовут Джейкоб Петрофф. Звонил Ларс и просил встретиться с вами. Если я вписываюсь в ваши планы, то жду завтра в Британском музее с десяти до двенадцати. Позвоните мне, и я встречу вас у входа с торца здания. Джейкоб».

Картинка 22. Британский музей

Маршрут: встреча с Джейкобом Петрофф – треугольники Шухова – египетские залы – Бранко – артефакты со «змеиным» орнаментом – информационная диктатура – обучаемость и выживаемость – пряхи

Назавтра, ровно в десять утра, такси доставило нас на знаменитую Great Russell Street к зданию Британского музея. Вдоль решетки, огораживающей двор музея, уже выстроилась нескончаемая очередь жаждущих приобщиться к мировому могильнику артефактов. Была она пестрой и разноязыкой, но, в отличие от покупателей Боро-маркета, какой-то сосредоточенной и слегка «пришибленной».

За время существования Британской империи ее «дипломаты» переместили в свою столицу все, что могли утащить, настолько сомнительным путем, что в 1963 году Британский парламент принял специальный закон о невозврате музейных ценностей. Урарту, Ассирия, Месопотамия, Египет, Индия, Китай, Греция, Рим, Византия, государства майя и инков – и это далеко не полный перечень цивилизаций и империй, подлинные свидетельства существования которых были пронумерованы, разложены по полкам и внесены в каталоги этого огромного хранилища.

Мы свернули за угол и увидели с торца здания совсем небольшую очередь, ведущую к еще одному входу, где и была назначена встреча с Джейкобом. К нам подошел высокий седовласый господин в сером костюме и в ярко-синем галстуке-бабочке. Движения его были четкими и энергичными.

– Здравствуйте, меня зовут Яков Петров, – поздоровался он по-русски, слегка грассируя.

– Доброе утро, очень приятно, я София, а это моя племянница Татьяна, – представила я нас обеих и протянула руку Якову.

Он слегка нагнулся и вместо традиционного рукопожатия старомодно и галантно поцеловал мне руку.

– Я родился в русской семье, хотя и в Каире, где мой отец, бывший царский офицер, служил в знаменитой английской армии Нила. Благодаря матери я получил хорошее домашнее образование. В семье всегда говорили по-русски и хранили традиции и культуру нашей родины. Родители в любой момент готовы были вернуться в Россию, но, увы, этого так и не случилось – похоронил я их в Англии. Но пройдемте в мой рабочий кабинет – там и пообщаемся. Он находится на первом этаже недалеко от экспозиции египетских мумий и саркофагов, а точнее, совсем рядом с одним из самых ценных экспонатов музея – Розеттским камнем, именно с него египтология началась как наука, а не как собрание легенд и предположений, – четко, по-военному рассказал о себе Яков и двинулся вперед.

– Извините, Яков, – крайне удивилась я, стараясь не отставать от него, – но… разве мы не пойдем вначале к экспозиции украшений и предметов быта викингов?

– А зачем вам смотреть на украшения и мечи викингов? В Британском музее выставлено всего несколько витрин с археологическими находками того периода. Броши, мечи, браслеты и кольца этих северных воинов надо смотреть в археологических музеях Осло, Берлина, Новгорода. Англичане не очень любят вспоминать о том, что в крови шотландцев и ирландцев есть нормандская кровь. И потом, насколько мне объяснили Мария и Ларс, вас интересуют тканые пояса и пряхи? А об этом лучше всего разговаривать у меня в кабинете. Или вы являетесь поклонниками фантастического сериала «Викинги»? – с сарказмом произнес Яков и улыбнулся Татьяне.

– А что, разве сериал «Викинги» – это художественный вымысел, не основанный ни на каких фактах? – заинтересовалась она.

– Исторические факты, милая барышня, – продолжал Яков, – произошедшие почти 1000 лет тому назад, – это почти всегда легенда, а вот материальные носители культуры, найденные при археологических раскопках, близки к реалиям. Поэтому на выставке «Викинги: жизнь и легенды», организованной в Британском музее в 2014 году, экспонировался настоящий боевой корабль, привезенный из музея в Осло; мечи и украшения, доставленные из берлинского и русских музеев; традиционная одежда, воссозданная на основании изображений на предметах того времени, и многое другое, что давало возможность посетителям окунуться в ту эпоху.

– Вы хотите сказать, что настоящие викинги выглядели совсем иначе, чем в фильме? – с вызовом и явно готовая спорить на эту тему, задала вопрос Татьяна.

– Да-а, вот что творит художественный вымысел с историей! Конечно, викинги не были одеты в кожаную одежду, как современные рокеры. Холодно и неудобно, знаете ли, под пронзительным балтийским ветром. Северные воины одевались в меха, шерсть, лен, а их женщины – в сарафаны, вышитые рубахи и шерстяные накидки. Кроме того, цвет материй был ярким, а не серым и коричневым. Женщины и мужчины носили изумительной работы украшения из меди, серебра, золота, янтаря. И личная гигиена у северных народов была намного выше, чем у кельтов и саксов…

Бурно беседуя, мы довольно быстро добрались до внутреннего двора музея. Его стенами служили исторические фасады, на которых покоилось высокое, летящее перекрытие-небо. Белые стены и потоки яркого света, льющиеся через стеклянную крышу, заставили меня зажмуриться, и вдруг показалось, что внутренний двор – это последний зыбкий остров настоящего в темной, тяжелой реке времени. Я задрала голову вверх и увидела знакомый с детства по эмблеме советского телевидения треугольный сетчатый рисунок свода.

– Странно, но рисунок перекрытия напоминает мне что-то до боли близкое и родное, – произнесла я вслух свои мысли.

– Конечно, лорд Норман Фостер, автор проекта реконструкции Британского музея, считал себя учеником Владимира Григорьевича Шухова, изобретателя сетчатых оболочек перекрытий и творца радиотрансляционной башни в Москве, – тут же пояснил Яков.

– Тетя Соня, это же основной стиль современности – хай-тек! – дополнила Танюша.

– А вот и Бранко, мой ассистент и ученик. Он любезно согласился показать египетские залы музея! – воскликнул Яков при виде приближающегося молодого человека, одетого в джинсы и коричневую рубашку.

Огромные синие глаза Бранко явно произвели впечатление на мою племянницу. Она перестала спорить, притихла и даже немножко порозовела.

Уже только при одних словах «древний Египет» все внутри меня скукожилось от страха, ладони и спина покрылись потом, а сердце начало громко выстукивать неритмичную чечетку. Ба, да то же самое было в Каире, в археологическом музее, где я отключилась при виде египетских мумий и саркофагов с огромными злыми глазами. Моя рука непроизвольно скользнула в сумку, висящую на плече, и нащупала пояс. От него исходило мягкое обволакивающее тепло. Я согрелась, задержала дыхание, сердце забилось спокойно и ритмично, а сознание начало погружаться в некое состояние блаженного транса. Слова Бранко долетали откуда-то издалека…

Обогнув бюст Рамсеса II Великого в образе «благого бога, который подавил юг и покорил север, сражаясь своим мечом» и туристов, толпящихся вокруг Розеттского камня, мы приблизились к бронзовой статуе богини Бастет в виде кошки с кольцами в носу и в ушах.

И здесь я заметила, что Татьяна необычайна бледна и слушает Бранко исключительно из-за его васильковых глаз.

– Бранко, мне кажется, что на сегодня достаточно.

Да, и нам с Софией пора поговорить, тем более что мой кабинет уже рядом. И проводи Таню на свежий воздух, угости ее в кафе «Рио», лучше – бифштексом с бокалом красного вина, – перебил своего ассистента Яков и шуточно помахал ребятам рукой.

Он толкнул незаметную дверь в стене и жестом пригласил пройти в небольшую комнату.

– Проходите, София. Это моя скромная обитель. Устраивайтесь поудобнее в кресле. – Хозяин кабинета молчал сел напротив и выжидающе-пристально посмотрел на меня.

Повисло неловкое молчание. Левая моя рука по-прежнему находилась внутри сумки и сжимала пояс, а правую я пристроила на колено.

– А что, левую руку, Софи, вы так и не достанете из сумки? Или вы сжимаете в ней пистолет? Так я уже в том возрасте, что неопасен для женщин! – наконец-то прервал паузу Яков и рассмеялся.

Я улыбнулась и достала из сумки зажатый в ладони пояс:

– Это пояс, сотканный и подаренный мне моей тетей Олей, о нем я и хотела с вами поговорить.

– Извините меня, София, за этот маленький эксперимент в залах Древнего Египта. Да-да, именно эксперимент, – еще раз повторил Яков. – Прежде чем начать наш разговор, мне надо было продемонстрировать вам, как работает «гадючий» пояс.

– И что, продемонстрировали? – отрывисто спросила я.

– Да. Видите ли, есть древние артефакты, которые интенсивно воздействуют на человека, особенно много их среди экспонатов Древнего Египта, поэтому египтологом может стать не каждый человек, а только тот, к кому, так сказать, благоволят древние египетские боги.

– Похоже, что к Бранко и к вам эти боги действительно благоволят, а меня с Татьяной вы своим экспериментом чуть не угробили, – продолжала злиться я.

– Открою вам теперь наши маленькие секреты. Бранко носит «змеиный» пояс своей бабушки, вас во время нашей прогулки защищал ваш, а меня… – Яков встал, снял пиджак, поднял короткий рукав рубашки и показал мне татуировку на плече в виде змеи. – Эту татуировку сделала мне старая няня в Каире, когда я мальчишкой умирал от какой-то их местной болезни. Она называла ее урей. Позднее я узнал, что урей – это налобная змея, носимая на царской диадеме или короне египетскими фараонами, а еще позднее я предположил, что урей – это не кобра, как считают большинство египтологов, а гадюка рогатая. Кстати, вы видели сегодня ее на бюсте Рамсеса II, где священный урей высечен на лбу фараона и приготовился к смертельному броску на любого врага, что посмеет посягнуть на божественные права правителя. Так что оба мы под защитой гадюк, только вы – гадюки европейской, а я – рогатой египетской. Почти родственники! Я показал вам свою татуировку, теперь ваша очередь познакомить меня с вашим поясом.