Текст книги "Красавица и Чудовище. Другая история Белль"

Случайно ли, нет ли, но Морис начал замечать хорошенькую девушку с белокурыми волосами повсюду: она волшебным образом чинила нехитрый скарб фермеров и лавочников, раздавала заговоренные розы, чтобы вылечить всевозможные хвори, смеялась с подружками, сидя в таверне у Жозефы, но чаще всего читала книгу, устроившись где-нибудь в тихом уголке.

Морис всегда выделял девушку из толпы, хотя у нее не всегда были светлые волосы.

И зеленые глаза.

Порой она даже была другого роста.

И ее кожа тоже меняла цвет от случая к случаю.

Эти перемены очаровывали.

Но больше всего Мориса изумляло то, как она говорила с другими парнями – а потом просто уходила. Молодой изобретатель недоумевал: почему парни не бегут за ней следом?

Друзья подшучивали над Морисом, говоря, что он страдает куриной слепотой, а Фредерик изводил его нотациями: мол, найди себе милую нормальную девушку, не обладающую необычными способностями. Аларик, с другой стороны, советовал подойти к девчонке и наконец-то поговорить с ней. Представиться. Сообщить о своем существовании.

Впрочем, все обернулось так, что Морису не пришлось этого делать.

Как-то раз он пришел в полупустую таверну пораньше, уселся за стойку и принялся вертеть в руках металлические детали, с которыми работал днем. На первый взгляд детальки напоминали головоломку из шпонок, с которой забавляется провинциальный джентльмен в ожидании выпивки, но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что это части покрытой амальгамой тонкой медной трубки и серый металлический шарик, которые Морис пытался собрать вместе.

Он по-совиному таращился на тот конец трубки, в который вставлялся шарик, как вдруг осознал, что кто-то сидит на стуле рядом с ним и расправляет пышные юбки.

– Знаешь, тебе нужно говорить с металлом.

Морис поднял глаза на сидевшее перед ним видение и моргнул.

Девушка с зелеными глазами и золотистыми волосами спокойно взирала на него, чуть улыбаясь; в руках она держала книгу, заложив ее пальчиком.

Любой другой на месте Мориса предложил бы купить девушке выпить, сказал бы, что часто видел ее в деревне, принялся нечленораздельно воспевать ее неземную красоту или, на худой конец, спросил бы, почему она к нему подсела.

Но девушка завела речь о металле.

– Говорить? – переспросил Морис. – Что ты имеешь в виду?

– Спроси, что ему нужно, чтобы сделать то, чего ты от него хочешь. По крайней мере, так говорит одна моя подруга, которая в этом разбирается.

– Что же, все остальное я уже перепробовал, – вздохнул Морис. Он собрал в ладони безобразные кусочки металла и кашлянул. – ПРИ-ВЕТ, металл. Что мне сделать, чтобы заставить тебя работать?

Девушка засмеялась, совершенно не обидно, низким мелодичным смехом. Морис обнаружил, что тоже хихикает, и даже ворчун-бармен скупо улыбнулся.

Девушка поправила лезущую в глаза золотистую прядку и, закрыв книгу, положила на стойку перед собой.

– Думаю, следует действовать немного не так. Во всяком случае, говорить нужно не на нашем языке. Нужно знать язык металла. Кстати, я Розалинда. – Она протянула Морису руку.

– Очарован, – искренне сказал молодой человек. Он не стал притворяться, что слышит имя красавицы впервые – вообще-то, он даже иногда шептал его по ночам, просто чтобы услышать, как оно звучит. Он слегка сжал руку Розалинды и поцеловал. – Меня зовут Морис.

– Я часто видела тебя в деревне, – сообщила девушка, ткнув себе за спину своей палочкой из ольхи. – Не важно, чем ты занимаешься – пропалываешь репу, таскаешь камни, копаешь землю, – ты всегда думаешь о чем-то другом: о своем металле. Ты постоянно носишь с собой металлические детали, и ты вечно покрыт сажей, точно кузнец. Чем ты занимаешься?

– Я пытаюсь сконструировать по-лез-ный па-ро-вой дви-га-тель, – ответил Морис, для пущей выразительности постукивая металлической деталькой по барной стойке. – Беда в том, что покамест люди просто открывают клапаны и закрывают клапаны, чтобы слить воду. Их используют для осушения шахт в Англии и Шотландии – у них там прямо беда с водой, но для клапанов можно было бы найти более широкое применение. Вместо того чтобы просто перекачивать воду, можно было бы использовать поршень, такие вот дела.

– Конечно, – сказала девушка и снова улыбнулась. – Такие дела.

Какой-то миг Морис смотрел на нее, пытаясь понять, не издеваются ли над ним, а потом сам засмеялся над собой.

– Я не мастак говорить, придумываю я лучше, чем объясняю… красноречия мне не хватает. Вот так разом всех идей и не перескажешь. Если я преуспею, мир изменится.

– Не сомневаюсь, – кивнула девушка. – Это будет что-то вроде открытия пороха.

– Не совсем. Мое изобретение послужит для созидания, а не для убийств и завоеваний.

– Порох – это не обязательно орудие убийства. Есть у меня одна знакомая, так она делает удивительные фейерверки. И еще – в этом она немного похожа на тебя – хочет запускать вещи в воздух с помощью пороха, всё выше и выше, точно из пушки, нацеленной в небо.

– Я смотрю, у тебя много интересных друзей, – вздохнул Морис. – Хотелось бы мне с ними познакомиться.

– Не имею ни малейшего желания тебя с ними знакомить, – задумчиво протянула Розалинда. – Поступи я так, и ты день-деньской станешь разговаривать с ними, а не со мной.

Какое-то время Морис таращился на нее, соображая, имеет ли она в виду то, о чем подумал он.

А потом девушка улыбнулась, и стало ясно: она имела в виду именно это.

Не до конца веря в происходящее, Морис начал ухаживать за Розалиндой. Его не покидало ощущение, что все это лишь сказочный сон. Хотя, вполне возможно, все было наоборот и это за ним ухаживали. Впрочем, для Мориса это не имело никакого значения.

Он повел Розалинду на танцы и подарил ей розу, собственноручно выкованную из металла. Девушка ловко приколола подарок к корсажу платья, правда, тяжелый цветок оттягивал ткань, так что декольте Розалинды стало почти до неприличия глубоким.

Потом Розалинда повела Мориса смотреть на ее розы – у нее был очаровательный сад, волшебным образом спрятанный в глубине парка; там росли крупные розы всевозможных оттенков розового и красного, попадались и вовсе необычные цвета – прежде Морис и подумать не мог, что цветы могут иметь такой необычный окрас.

Скоро молодой человек узнал, что Розалинде частенько наскучивала собственная внешность, поэтому ее облик и одежда время от времени менялись сами собой. Так что если днем девушка помогала Морису со всякими опасными работами у раскаленного горна, а вечером они шли погулять по городу, ее фартук и старые юбки исчезали, сменяясь изысканным нарядом, достойным парижской модницы, правда, зачастую одеяние было отделано фиолетовым мехом.

Морис никогда не видел сам процесс превращения, он замечал уже готовый результат.

Впрочем, волшебные силы Розалинды распространялись не только на розы, модные платья и поросячьи пятачки. Когда в западной части городка испортилась вода в пресноводном источнике, к девушке заявилась целая делегация горожан с просьбой помочь.

Как сам Морис неделями не отрывался от горна, металлов и инструментов, так и Розалинда день и ночь корпела над старинными манускриптами, бормоча что-то себе под нос, и взмахивала волшебной палочкой, снова и снова рисуя в воздухе один и тот же узор. Если Морис писал знаменитым ученым и изобретателям со всего мира, то она беседовала с робкими существами, похожими на водяные струи, и советовалась с древними могущественными старухами.

Кульминацией всей этой работы стало короткое, вроде бы простое заклинание: чтобы его пропеть, Розалинде потребовалась всего пара минут, после чего вода в источнике вновь сделалась вкусной. Народ радостно заулюлюкал, и мало кто понял, сколько времени и усилий потратила волшебница, чтобы получить такой результат.

Конечно, жизнь состоит не только из работы и изобретательства. Морис частенько проводил вечера в компании с Алариком и Фредериком, а Розалинда – с Аделизой и Бернардом, и тогда наука и магия оказывались благополучно забыты, уступая место развлечениям и смеху.

Итак, днем двое влюбленных работали и гуляли, а долгие вечера проводили в объятиях друг друга, окруженные пьянящим ароматом роз.

Затем в один прекрасный день Морис увидел, как двое здоровых лбов волокут парнишку помоложе в переулок. Дело было в тихой части города, и негодяи, очевидно, рассчитывали провернуть всё втихаря, однако их жертва изо всех сил отбивалась и вопила.

– Прекратите! Эй, вы там! Оставьте его! – закричал изобретатель. – Вы что творите?

– Тебя спросить забыли, – рявкнул один из парней. – Если жизнь дорога, сделай вид, что ничего не видел.

– Он один из этих чаровников, – тяжело уронил второй таким тоном, словно это все объясняло.

– И что? С каких пор это стало преступлением? – сердито и в то же время озадаченно спросил Морис.

– Это всегда было преступлением против природы, да ты бы и сам это знал, будь ты нормальным… но, похоже, ты и сам испорчен злом.

Морис опустил на землю ручки тележки, давая понять, что готов драться. Пусть его одежду покрывали пятна сажи, зато под тканью отчетливо проступали мускулы.

К тому же на поясе Морис, как и все рабочие, носил длинный нож. Он потянулся к рукоятке.

Головорезы подбоченились и оскалились, но молодой человек не спешил убегать в ужасе.

– Предлагаю вам уйти, – прорычал Морис. – СЕЙЧАС ЖЕ! Пока я не позвал стражу или сам не преподал вам урок.

– Дружки его пособников тоже прокляты, как и сам нечистый! – выплюнул один. – Ты свое тоже получишь!

Бандиты бросились наутек, и Морис, глубоко вздохнув, повернулся к спасенному подростку:

– Ты не пострадал, паренек?

– Я же до сих пор жив. – Избитый мальчишка сказал это без всякой издевки, скорее с горькой иронией. Он потянулся и встряхнулся, а Морис заметил, какие у него по-эльфийски высокие скулы, нежная кожа и острый подбородок – необычная внешность для этих мест. – Они снова примутся за меня, когда рядом не будет никого, чтобы защитить. Думаю, мне лучше поскорее сбежать.

Изобретатель с досадой стиснул зубы.

– А дворцовая стража на что? Они что же, вообще граждан не защищают?

В ответ паренек дернул подбородком, указывая на пару дворцовых стражников – те стояли в теньке и, судя по их расслабленным позам, никуда не торопились. Они всё видели. Оба стражника глядели на Мориса подозрительно, даже с отвращением.

– Это нельзя так оставлять, – начал было изобретатель, вновь поворачиваясь к мальчишке.

Однако тот исчез.

На том месте, где он только что был, стояла Розалинда. В следующий миг она бросилась Морису на шею.

– Я все видела. Женись на мне! – воскликнула она.

– Что? Да. Что? – забормотал молодой человек.

– Ты самый лучший, добрый, храбрый и милый человек, какого я когда-либо встречала. Хочу быть уверена, что ты никогда меня не оставишь, хочу, чтобы нас связала клятва.

– Да, конечно. То есть, я и сам собирался просить тебя…

Но его слова были прерваны страстным поцелуем, поэтому Морис лишь на секунду отстранился, дабы прояснить один важный вопрос.

– Это же не ты была тем избитым пареньком, правда? Или ты меня проверяла?

– Не говори ерунды! Я искала тебя с помощью заклинания «найди друга». Мне нужно, чтобы ты мне помог перевезти на тележке большие мешки.

– Ох.

– Кроме того, если бы те два хулигана попытались напасть на меня, то ослепли бы. А теперь замолчи и поцелуй меня! – потребовала Розалинда, прижимаясь губами к его губам.

Итак, они поженились. Свадьба прошла в тайном месте, тщательно укрытом заклинаниями. Правда, гости на торжество явились немного странные: крошечные человечки, надававшие Морису ценных советов по работе с металлом; длинноухие девушки с копытцами вместо ступней (девицы непрерывно топали ногами, ожидая, когда же священник завершит церемонию); студенты и библиотекари в очках, а также основательно подвыпившие приятели Мориса. Впрочем, праздник удался на славу – давно в королевстве не случалось ничего подобного.

Разве что Фредерик не выказал особого энтузиазма и весь вечер просидел с постной миной, недовольный присутствием такого количества чаровников.

Если не считать непрекращающегося ворчания Фредерика, лишь одно омрачило торжество – дикий боров: привлеченное ароматами еды животное вышло из леса и забралось довольно глубоко в сад, прежде чем подвыпившие гости его изловили.

– До чего же странно, – заметил Морис.

– Магия, – сказала нетрезвая девица-фавн, прижимая пальчик к носику так, что тот стал напоминать пятачок, – всегда возвращается.

Тут-то Морис и вспомнил человека, нос которого Розалинда превратила в поросячий пятачок. Тем временем его молодая жена громко ругалась, негодуя из-за забравшегося в сад борова, однако к магии не прибегала.

– Погоди-ка, неужто это он? – ахнул Морис.

– Не-а! – хихикнула девушка. – Просто свин-ик! Хотя невелика разница. У магии всегда есть последствия. Любовь, магия, поросячьи пятачки. Всё связано.

– В этом есть смысл, – задумчиво кивнул Морис, решив, что, пожалуй, он и сам слегка переборщил с возлияниями.

«Что за чудесное место, – подумал он. – Я женюсь на потрясающей женщине. И свадьба великолепная. Поросячьи пятачки опять же».

Белль вприпрыжку взбежала на холм: ей хотелось мчаться как можно быстрее. Следовало бы соблюсти достоинство, но ничего не выходило. Взобравшись на вершину, она продолжала идти очень быстро, стараясь не думать о том, что только что случилось, однако это ей плохо удавалось.

Позади нее, на зеленой лужайке у дома развернулось самое настоящее свадебное торжество.

Там собирались праздновать ее свадьбу.

Хотя нельзя не признать, выглядело все очень красиво.

Изысканный навес, украшенный благоухающими цветами. Высокая арка, перевитая гирляндами из бумажных колокольчиков и розовых ленточек. Столы, застеленные белоснежными скатертями с розовой отделкой, уставленные аппетитными на вид деликатесами. В серебристых ведерках стояли бутылки с игристым шампанским, точно изморосью покрытые блестящими капельками воды. Картина, достойная кисти художника.

Также присутствовали музыканты – играли они ужасно, зато с большим чувством.

И был потрясающий на вид торт – вот его Белль с удовольствием отведала бы при других обстоятельствах. Это трехъярусное произведение кулинарного искусства, выдержанное в бело-розовых тонах, идеально соответствовало обстановке. Вершину торта венчали сахарные фигурки жениха и невесты – вот их Белль выбросила бы не пробуя, чтобы поскорее добраться до самого торта. Месье Буланжер, конечно, изрядный нытик, но кондитер отменный, а сегодня вообще превзошел самого себя.

Довершал идиллическую картину недовольный жених, улетевший прямиком в грязную яму, в которой лежали свиньи. Белль не собиралась так сильно его толкать, хотя не могла сказать, что результат этого поступка ее разочаровал.

Шум позади нее стоял ужасающий: завывали блондинки-тройняшки, надрывались труба и аккордеон – хотя теперь в музыке не было никакого смысла; Лефу что-то громко говорил Гастону, священник сочувствующе хихикал.

Священник.

Почему-то его присутствие расстроило Белль больше всего.

Она могла бы выбросить из головы дурацких музыкантов, торт, стол и все прочие атрибуты влюбленного психа, но присутствие священника означало, что Гастон серьезен, как никогда. Он действительно намеревался жениться, чтобы Белль была привязана к нему, «пока смерть не разлучит их».

– Amor действительно vincit omnia, ты, невежа, – пробормотала Белль. – При условии, что женщина тоже тебя amat![3]3
  Amor vincit omnia – любовь побеждает все (лат.).


[Закрыть]

Она быстро спряталась за невысоким дубом, потом осторожно выглянула из-за стола. Сердце у нее упало. Похоже, помимо основных действующих лиц, на свадьбу явился и весь остальной город, дабы присутствовать при величайшей победе Гастона. Были тут и серебряных дел мастер месье Леклерк с семьей, и месье Эбер, изготовитель париков и брадобрей, и мадам Бодетт, портниха… мясник, пекарь, свечник – пришли все. Все, кроме месье Леви, и его отсутствие говорило само за себя: уж он-то знал, за какого парня Белль могла бы выйти, соберись она замуж.

И Гастон таким парнем определенно не был.

Разумеется, ее отец тоже отсутствовал, ведь он сейчас ехал на ярмарку. Не было ее матери, но это и неудивительно, потому что Белль не видела мать с раннего детства.

Подул легкий ветерок, донеся до Белль обрывки разговора.

– Ужасно, но что в этом удивительного? У этой девушки нелады с головой.

– Отказать Гастону? Самому красивому холостяку в городе?

– Ну и дурища. Я отдала бы мизинец на правой руке ради того, чтобы надеть его обручальное кольцо.

– Да кем она себя возомнила?

– Неужели рассчитывает на лучшую партию?

– Может, она нацелилась на сына Дюпуи – ну, знаете, того простака, который целый день считает камни. Он ей больше подходит.

Белль сжала кулаки и побежала к высокому дереву. Все они считают ее недостойной Гастона, этого всеобщего любимчика. Красавчика с голубыми глазами, силача и превосходного стрелка. Никому и в голову не пришло спросить, нравится ли он ей.

В этом все горожане. С другой стороны, они только и делают, что день-деньской сплетничают про них с отцом. Судачат о том, какие они странные, какая она странная. Вечно с книгой в руках. У нее нет друзей. Нет поклонников.

Они судачат о том, что Морис редко заходит выпить в паб, о том, что у него нет достойного занятия. О том, что его жена давно исчезла. Некоторые даже шептались, будто бы изобретатель заключил сделку с нечистым в своем подвале.

В конце концов отец положил конец подобным сплетням, пригласив домой несколько горожан, дабы те осмотрели дом на предмет любых демонических штучек. Свидетелей выбирали тщательно: пригласили месье Леклерка, поскольку тот немного смыслил в технике и металлах, и мадам Бюссард, главную городскую сплетницу – уж она-то наверняка сделает все увиденное достоянием гласности. Свидетели увидели наполовину собранные непонятные штуковины и машины, которые они немедленно окрестили делом рук сумасшедшего. Впоследствии Белль уже не могла с уверенностью сказать, что лучше: страх, с которым на нее таращились до приснопамятной инспекции, или сменившие его жалость и насмешки.

А с другой стороны, был Гастон, который, несмотря на все странности Белль, ходил за ней хвостом – с таким же упорством сумасшедшая охотничья собака преследует кабана. Не то чтобы он не заметил странностей отца и дочери, просто не придавал им значения, видимо, полагая их не такими существенными, как статус первой городской красавицы, каковой считалась Белль.

К тому же он полагал, будто может исправить Белль, сделать ее нормальной. Несомненно, его бьющая через край мужественность и представительная наружность прогонят стремление девушки читать и думать, развеют ее тягу к одиночеству.

Неужели Белль не льстило находиться в центре внимания благодаря такому красивому парню, любимцу всего города?

Конечно, льстило.

Должно быть, Буланжер очень долго колдовал над тем тортом.

Вот только Гастон наверняка стал бы относиться к ней так же, как и все остальные горожане, так что Белль без колебаний выбрала одиночество.

С вершины холма толпа казалась такой крошечной. Белль отошла от дерева, наблюдая, как толпа делается еще меньше. В странном теплом свете дня вся сцена выглядела прекраснее, чем в действительности, и одновременно нереальнее – ни дать ни взять старинная миниатюра. Девушка подняла вверх большой палец и «подретушировала» открывающуюся ей картину, мысленно убрав все лишнее.

Именно так она делала, читая книги.

Стоило ей открыть первую страницу, и весь этот городок исчезал, тонул в огромной карте мира, наполовину реальной, наполовину выдуманной.

Люди внизу, которых она «стерла» одним движением пальца, прибирались после несостоявшейся свадьбы и думать не думали о том, сколько всего интересного или важного находится по ту сторону реки. Их не интересовали далекие страны, лежавшие за морем, и древние восточные земли. Им не было дела до недавних научных открытий, например, что у других планет есть свои луны, похожие на ту, что улыбалась им с небес.

Белль хотелось большего. Хотелось многое повидать, хотелось путешествовать по странам, о которых она столько читала, вроде тех, где люди едят тонкими палочками вместо вилок.

На худой конец, ей хотелось перенестись туда посредством собственного воображения.

Белль опустила палец, и горожане вновь появились на зеленой лужайке.

Девушка плюхнулась на траву, чувствуя себя побежденной.

По правде говоря… чтения ей уже не хватало.

Недостаточно просто краем глаза видеть эти земли, узнавать идеи, заглядывая в крошечное окошко книжной страницы. Белль хотелось шагнуть в это окно, окунуться в желтые воды Янцзы, услышать божественную музыку иноземных свирелей, попробовать еду, описанную путешественниками, которые специально отправлялись в далекие земли, не испугавшись коряво выведенных на карте названий вроде «Здеся живут тигеры».

Поглядев на запад, туда, где день уже клонился к вечеру, Белль видела вовсе не раскинувшийся до горизонта пейзаж, который помогал ей погрузиться в мечты.

Вместо него девушка видела, как небо затягивают тяжелые черные тучи, – они ворочались и клубились под порывами ветра, и их то и дело озаряли молнии. Отлично. Такая картина гораздо лучше подходила под теперешнее настроение Белль. Она неосознанно сжала кулаки, жалея, что не может заставить бурю подползать быстрее, как волшебники и колдуны из ее книг. Хотелось встать на вершине холма, среди ветра и грома, одной, и чтобы все явившиеся на свадьбу гости убежали, ища укрытия под крышами своих домов.

А потом она вспомнила об отце: он сейчас совсем один, в дороге, едет на ярмарку.

Испытывая чувство вины, Белль разжала кулаки и заставила себя расслабить плечи, словно она на самом деле могла управлять погодой. Она перекатилась на живот и посмотрела на дорогу, но отец, конечно же, был слишком далеко или поднятая тележкой пыль скрыла его и Филиппа из виду.

Белль вздохнула и рассеянно сорвала одуванчик. Надежно укрытый защитной покрышкой, в повозке находился шедевр ее отца, его детище. Должным образом заправленная топливом и отлаженная, эта машина могла наколоть целую кучу дров вдвое быстрее, чем это сделали бы двое мужчин. С таким потрясающим изобретением он точно получит главный приз.

Белль округлила губы и подула на одуванчик. Если угадать, сколько семян останется на головке цветка после того, как подуешь на него, или сделать вид, что осталось именно столько, можно загадать желание. Она выбрала последнее.

Если Морис выиграет приз и это будет нечто ценное, то она, возможно, сможет убедить его переехать в город побольше. Может быть, даже в тот, о котором он иногда говорил, когда рассказывал о раннем детстве Белль. Там отец мог бы все свободное время изобретать, и ему не пришлось бы с трудом зарабатывать на жизнь себе и дочери в этой глуши, где все считают его сумасшедшим.

И тогда Белль могла бы получить все книги, какие только захочет, и никто не будет смотреть на нее как на странную девицу, ведь в больших городах и своих чудаков хватает. А вдруг какой-то богатый дворянин увидит изобретение отца, распознает его гений и проспонсирует дальнейшую работу?.. И заберет отца и Белль отсюда, точно фея-крестная, и введет их в мир образования, науки и людей, близких им по духу. Они стали бы частью всех тех чудес, которые сулил нынешний век, и навсегда уехали бы из этого провинциального городка с его дурацкими свадебными церемониями, на которые она не соглашалась.

Белль порадовалась, что отца сейчас здесь нет и он всего этого не видел. Он не рассердился бы так сильно, как она, но наверняка пришел бы в изрядное замешательство, а от этого никому лучше не стало бы.

Уперевшись подбородком в ладони, она смотрела, как собравшаяся на свадьбу толпа быстро редеет, спасаясь от крепчавшего ветра. Лефу пытался поймать улетевшую розовую ленту, змеей вившуюся среди ветвей и стульев. Через несколько минут горожане разойдутся, но Белль хотелось поскорее спуститься с холма и проскользнуть мимо людей незамеченной, чтобы оказаться в доме до начала грозы. Возможно, ей удастся обойти дом с восточной стороны, пройдя через розарий…

Девушка со вздохом обернулась и посмотрела на красивые розовые и белые точки, пестреющие вдалеке. Со свадебной поляны цветы не видны… Именно из-за них отец все никак не решался покинуть скромный деревенский домик. В глубине души он надеялся, что в один прекрасный день его жена снова придет к своим розам, а также к мужу и дочери.

Возможно, он верил, что если будет заботиться о цветнике, жена вернется.

Вздумай они уехать, как она их найдет?

Морис окружил цветы заботой, устроил специальную систему автоматического полива, и розы цвели даже в самые лютые морозы, однако недавно начали увядать и темнеть.

Белль тяжело вздохнула и поднялась на ноги. Она почти не помнила мать. У нее есть самый лучший в мире отец, а большего ей не надо.

Она бросила последний взгляд на горизонт, грозовые облака и дорогу и вдруг увидела вдалеке какое-то движение.

К дому галопом мчался Филипп, таща за собой повозку.

Вот только отца в ней не было.