Текст книги "Каждые пятнадцать минут"

– Кейтлин, смотрите! Я еще могу! Смотрите на мои колени!

– Прекрасно! – крикнула Кейтлин через плечо, потом снова перевела взгляд на Эрика, прищурившись от яркого света. – Я не хотела, чтобы ты дергался. Это же всего-навсего растяжение, и она даже не испугалась.

На самом деле Ханна испугалась, подумал Эрик, хотя не стал говорить это вслух. Он видел, как Ханна смотрела на них с Кейтлин, а потом опустила голову. Он терпеть не мог ее расстраивать, поэтому постарался придать своему тону побольше беззаботности:

– Я так и понял. И я рад, что ничего страшного не произошло.

– Конечно, ничего страшного, но спасибо, что заехал, – сказала она и махнула в сторону его машины – неприкрытый намек на то, что ему пора. Эрик намек понял и засобирался.

– Нет проблем, всегда готов. – Эрик наклонился, поцеловал Ханну в затылок, потом в щеку. – Пока, малышка! Мне нужно ехать, пока солнце не село. Повеселитесь тут пока с Мишель, а мы с тобой скоро увидимся!

– Ладно, пап. Пока-пока! – Ханна улыбнулась и помахала ему.

Эрик пошел к машине.

– Кейтлин, смотрите же! Вы же все пропустите!

Кейтлин обхватила руками Ханну, словно ей угрожала физическая опасность.

– Кстати, Эрик, я видела твое послание.

– Послание? – Эрик остановился у машины, взявшись за ручку дверцы.

– Да, то, что ты оставил мне в мусоре. Я приняла к сведению.

– А… ага. – Эрик понял, что она говорит о табличке с надписью «Продается».

– Папа! Папа! Смотри!

Эрик инстинктивно оглянулся на этот крик и вдруг обнаружил, что Мишель кричит вовсе не ему, а в сторону дома. Он не понимал, что происходит и с недоумением посмотрел на Кейтлин. Та быстро отвернулась и закричала:

– Молодец, Мишель! Просто великолепно!

– Папа, ты пропустишь! – Мишель побежала к дому. – Папа, у меня классно получилось!

Эрик смотрел, как Мишель вбегает в дом, зовя отца, и внезапно до него дошло, что происходит. Кейтлин встречается с другим – и этот мужчина сейчас там, в доме, в его доме. Прямо сейчас. И это явно не дружеские отношения, потому что мужчина не вышел и не представился, а оставался в доме, а вышла Кейтлин, вот почему она так хотела поскорее избавиться от Эрика – она не хотела, чтобы он видел этого мужчину, чтобы знал, что тот здесь. Так же, как она не хотела, чтобы он знал, что дом продается.

– Ханна, идем, – произнесла Кейтлин нетерпеливо, уводя девочку в дом.

Эрик смотрел им вслед, потом отвернулся.

Итак, Кейтлин встречается с другим. И у ее нового приятеля есть ребенок, который играет в софтбол. Абсолютно нормальный ребенок, который играет в софтбол, занимается гимнастикой и кто его знает какими еще видами спорта – как Кейтлин в детстве. И вот теперь Ханна – его книжная, неловкая, стеснительная девочка – тоже должна играть в софтбол. И не важно, что Ханна и Мишель вовсе не показались ему такими уж подружками.

Эрик стоял у машины и чувствовал себя все более глупо. Он просто не понимал, как мог быть таким слепым, таким тупым, ведь все было предельно ясно! Он все это время в глубине души верил, что они с Кейтлин все-таки сойдутся, что она полюбит его снова. Думал, что сможет заново найти путь к ее сердцу…

У него пересохло во рту. Он чувствовал себя растерянным, сердитым, брошенным. Его мучило то, что он потерял Кейтлин, но еще больше его мучило то, что Ханна для матери отошла на второй план, уступив первое место в сердце Кейтлин ее новому дружку. Даже здоровье Ханны было теперь менее важно для Кейтлин – бог знает по каким таким причинам. Никакие причины в данном случае не могут считаться уважительными – для него нет!

Он стоял до тех пор, пока Кейтлин и Ханна не скрылись в доме и входная дверь не закрылась за ними.

Оставив его за бортом.

Глава 11

Эрик с остервенением красил стену, а мозг его буквально кипел. Он не представлял себе, который сейчас час – он совсем не устал. Идти спать он не собирался – знал, что все равно не сможет уснуть. На улице было темно, окна открыты, снаружи царила ночная тишина, нарушаемая только жужжанием комаров и лопастей вентилятора.

Эрик махал кистью как одержимый, а перед глазами у него вставали образы Кейтлин и ее нового приятеля, он представлял себе, как они выходят из кухни его дома и идут в спальню… и там занимаются любовью… в его постели…

Волна ревности затапливала его сознание.

Он все пытался определить, когда же они начали встречаться, – и не мог. Он старался соединить воедино все мельчайшие детальки пазла в поисках ответа на вопрос, когда она встретила этого мужчину и кто он такой – и сходил с ума. Опускал кисть в ведро, потом снова поднимал ее вверх… капли падали ему на джинсы. Он стряхнул их, но, взглянув на себя, увидел, что весь перед его голубой рабочей рубашки тоже забрызган розовой краской. А он ведь даже не заметил, как это произошло.

Эрик красил стену, прислушиваясь к приглушенным ночным звукам. Его мысли все время возвращались к Ханне, к ее опухшей лодыжке. Конечно, это могло случиться когда и где угодно, но кровь у него закипала от ярости при мысли о том, что это случилось именно на софтболе, в который она не должна была играть, но играла – только потому, что ее мать спала с другим мужчиной, у которого дочь была в команде. Желудок у Эрика сворачивался в тугой комок, когда он думал, что Ханну использовали, что ее принуждали делать то, что она не хотела делать – и он снова всерьез начал размышлять об иске об опеке.

Ему хотелось поговорить об этом, обсудить с кем-нибудь, но его лучшим другом всегда была Кейтлин. У него были еще друзья – на теннисе, но было бы странно обсуждать с ними столь деликатную тему, хотя он и рассказал им о том, что они с Кейтлин расстались. Двое из них были воскресными отцами, но ни один не изъявлял никогда желания жить вместе с ребенком – и Эрик сильно сомневался, что они бы его поняли. В больнице он довольно близко сошелся с тремя психиатрами из своего отделения, но они все-таки воспринимали его как начальника и он вынужден был соблюдать профессиональную дистанцию.

В глубине души Эрик понимал, с кем именно он хочет поговорить.

Сунув кисть в ведро, он полез в карман за телефоном. Пролистав контакты, выбрал номер Артура Маркуссона и нажал кнопку вызова.

Артур был психиатром, который лечил Эрика – и вполне успешно. Артур был не только психиатром, но и юристом, а кроме того, для Эрика он стал учителем, коллегой и почти отцом. И Эрик чувствовал, как губы сами разъезжаются в улыбке, когда на том конце провода взяли трубку:

– Артур?

– Эрик, мальчик мой! – В слегка надтреснутом от старости голосе Артура звучала искренняя радость. Его норвежский акцент так до конца и не исчез, хотя он прожил в Штатах всю свою профессиональную жизнь. – Какой сюрприз!

– Как ваши дела?

– Великолепно! Надо сказать, уход на пенсию идет мне на пользу. У меня теперь есть время, чтобы читать. Читать – и при этом не испытывать чувства вины, ты можешь себе это вообразить?

– Рад за вас. – Эрик сел на защитную пленку, расстеленную на полу, развернул завернутый в пергаментную бумагу сэндвич с индейкой и откусил кусок.

– Погода оставляет желать лучшего, но я все равно рыбачу. Я же теперь спортсмен!

– Вы? Вы всегда были таким домоседом!

– Ха! – Артур рассмеялся вместе с Эриком.

– Как Айна?

– Хорошо, спасибо. Занимается водной аэробикой в компании таких же старых куриц, как и она. Мы оба проводим в воде чуть ли не больше времени, чем на суше. Возможно, скоро мы эволюционируем в другие формы жизни. Станем гекконами или кем-нибудь в этом роде.

– Не надо! Вы мне нужны в вашей теперешней ипостаси!

– Что у тебя случилось? Как Кейтлин и Ханна? От тебя давненько не было вестей, а я всегда волнуюсь, когда ты надолго пропадаешь.

Эрик сунул недоеденный сэндвич обратно в бумагу, не решаясь сообщить Артуру плохие новости вот так, разом.

– Кейтлин и я… мы расстались. И я думаю о том, чтобы подать иск о совместном проживании с Ханной.

Артур застонал:

– О, как это печально. Могу я спросить, почему?

– Даже не знаю, с чего начать. – И Эрик действительно не знал. – Кейтлин уже довольно давно была всем недовольна.

– Как жаль! – Голос Артура был полон сочувствия. – Я понимаю, это очень больно, когда рушится брак, существовавший много лет. Тем более я знаю, как много для тебя значила Кейтлин.

– Да, это понятно. – Эрик не мог промолчать кое о чем еще: – И я только что обнаружил, что она, оказывается, начала встречаться с другим. И это меня жутко раздражает.

– Само собой. Но ты должен все-таки отпустить ее. – Артур поколебался, прежде чем продолжить. – Ты теперь здоровый человек и вполне имеешь право на дочь. Это было бы замечательно для тебя, я считаю. И для Ханны тоже. Вы всегда были очень близки, и меня нисколько не удивляет твое решение забрать ее. Вот только Кейтлин… я думаю, она будет против.

– Да, я уверен, она будет возражать.

– И что ты думаешь? Ты принял окончательное решение?

– Пока нет. Я поэтому и звоню – узнать, что вы думаете по этому поводу.

– Вряд ли мне стоит вмешиваться. В любом случае я действительно считаю, что твои отношения с Ханной были всегда необыкновенно близкими. Ты лучший отец, какого я встречал в жизни.

– Спасибо. – Эрик почувствовал теплую волну благодарности.

– Помню, когда она родилась… Как ты занимался ею с самого ее младенчества. Думаю, именно ее рождение помогло тебе справиться с теми проблемами, которые у тебя были. Было очень приятно смотреть на вас вместе.

Эрик на какую-то долю секунды вернулся в прошлое, в те чудесные дни.

– Да уж… Помню, как я поначалу не знал, что с ней делать, как взять на руки, но почему-то я не боялся ошибиться. Это было так… естественно.

– Точно. Ты последовал за своими чувствами – и Ханна ответила.

Эрик вдруг почувствовал беспокойство:

– А вы не думаете, что это потому, что мы с ней оба страдаем тревожными расстройствами?

– Нет. Я думаю, что когда Ханна родилась, ты смог наконец найти путь к себе. Ты перестал зацикливаться на себе и своих проблемах – и поставил ее на первое место, как и положено хорошему отцу. – Артур помолчал, потом продолжил: – Ханна стала смыслом твоей жизни, она дала тебе ощущение полноты жизни, которого раньше у тебя не было. Поэтому я думаю, именно она помогла тебе выздороветь. А ты, в свою очередь, помогаешь оставаться здоровой ей. То, что связывает вас с Ханной – не тревожное расстройство. Вас связывает любовь. – Эрик не знал, что сказать, так его растрогали слова Артура. – Из твоих слов, если я правильно понял, следует, что ты готов принести в жертву свою карьеру, если понадобится, и ограничиться только частной практикой.

– Верно.

– Ты написал столько великолепных статей. У тебя блестящее резюме. Ты можешь писать и печататься. И если ты уволишься из больницы, у тебя будет больше свободного времени. Практика ведь у тебя есть, не так ли?

– Да.

Чем дальше говорил Артур – тем сильнее росла внутри Эрика уверенность в том, что эта мысль о совместном проживании с Ханной правильная.

– Какое бы решение ты ни принял, оно будет единственно верным. Я абсолютно доверяю тебе и твоей интуиции.

– Спасибо. – Эрик почувствовал нечто вроде облегчения.

– А у тебя есть какие-нибудь новые интересные случаи? Пожалей меня, спаси старика от скуки!

Эрик сразу вспомнил о Максе.

– У меня новый пациент с ОКР. Ему семнадцать.

– Моет руки? Считает?

– Нет, у него ритуальные действия и навязчивая идея. Он все время думает об одной девушке и боится, что причинит ей вред.

– О, это очень типично для ОКР.

– Да, я знаю. – Эрик в который раз поразился тому, как легко разговаривать с Артуром и как внимательно тот слушает. – Но есть кое-что… он… он взял себе телефон, который она случайно оставила на виду.

– Хм… что ж, такое бывает.

– Что-то в нем меня настораживает. Как вы думаете, ей грозит опасность?

– Вовсе нет, – фыркнул Артур. – Они часто боятся, что кому-то причинят боль или вред, случайно или даже намеренно, но пациенты с ОКР редко проявляют агрессию по отношению к объектам своих навязчивых идей. Они никогда не делают того, что представляют себе, ты же знаешь.

– Да, разумеется.

– И все же в твоем голосе я слышу тревогу.

– Да. Одна вещь не дает мне покоя. Во время сеанса я все время думал, а не случай ли это Тарасова?

Эрик имел в виду историю, когда пациент психиатра Тарасова говорил врачу о том, что хочет причинить вред девушке, но психиатр не донес на него в полицию, подчиняясь профессиональной этике. И в один далеко не прекрасный день этот пациент убил ту девушку, а ее родители обвинили во всем психиатра. Суд счел врача виновным, и был принят закон, по которому психиатр обязан сообщить в полицию или предупредить потенциальную жертву об угрозе, если о таковой ему становится известно в процессе лечения.

– Не вижу здесь никакой связи с Тарасовым. Но у меня всего лишь каких-то сорок с лишним лет врачебной практики.

– Наверное, вы правы. – Эрик никогда не сталкивался со случаями, подобными Тарасову, они были редкими, хотя перед каждым психотерапевтом рано или поздно вставала такая дилемма: донести в полицию или предупредить жертву и тем самым рискнуть доверием пациента навсегда – или оставить все как есть, положившись на удачу и дело случая.

– Как давно ты его лечишь?

– У нас был пока только один сеанс.

Артур крякнул:

– Ты бежишь впереди паровоза, тебе не кажется?

– Наверное. – Эрик облегченно выдохнул.

– Прежний Эрик мог бы тревожиться из-за этого – но новый Эрик из тех, кто никогда не тревожится попусту. Почему ты замолчал?

– Я слушаю вас, – улыбнулся Эрик.

– Рад, что ты позвонил мне, но время позднее, старикам пора спать. Моя благоверная меня уже зовет.

– Спасибо вам. И обнимите ее от меня, хорошо?

– Само собой. Звони в любое время. Ты же знаешь – я всегда рад поболтать с тобой.

– Спокойной ночи. – Эрик повесил трубку, доел свой сэндвич и снова взялся за кисть.

Глава 12

Воскресным утром, когда Эрик открыл дверь кабинета, Макс уже сидел в пустой приемной.

– Доброе утро, Макс. Заходи.

– Привет. Спасибо. – Макс едва поднял глаза, входя в кабинет, голова его была низко опущена. Он был в той же одежде, что и накануне, и от него попахивало, словно ему не помешало бы принять душ. Эрик попытался поймать взгляд Макса, закрывая за ним дверь кабинета.

– Как ты?

– Да ужасно! Я вообще не могу спать, я все время тюкаю себя в голову, и Буле хуже. Она ничего не ест – вчера за весь день только выпила кофе и поела немного печенья. – Макс так и не сел. Когда он наконец взглянул на Эрика, в глазах у него светились боль и отчаяние. – Я совершенно вымотан, и мне реально нужны лекарства. Вы ведь выпишете их мне, доктор Пэрриш?

– Пожалуйста, присядь, и продолжим разговор…

– Ну почему вы не можете просто выписать мне лекарства, доктор Пэрриш? – Макс сцепил руки в замок. – То есть… ведь я за этим к вам и пришел. Это тюканье… эти мысли, все вместе – мне нужна помощь!

– Макс, нельзя ожидать, что тебе станет лучше уже после первого сеанса, надо быть реалистами.

– Да я знаю, что нужно больше сеансов, и я хочу, чтобы мне стало лучше, поэтому я и прошу выписать мне лекарства!

– Сядь, пожалуйста. – Эрик указал ему на кресло. – Мне казалось, я уже объяснял тебе, что у лекарств бывают побочные эффекты…

– Какие, например? Я не собираюсь убивать себя, обещаю! – Макс опустился в кресло.

– Это только одно из побочных действий, хотя, разумеется, самое неприятное. – Эрик встретился с Максом взглядом и сел напротив него, положив на колени блокнот.

– Но я не собираюсь этого делать, клянусь. – Теперь Макс говорил почти шепотом. – Я нужен Буле, и я в порядке, просто мне нужна помощь.

– Я понимаю, но сначала нам нужно поговорить, чтобы я лучше представлял себе, с чего начать твое лечение.

– Мы уже достаточно разговаривали.

– Я только начал узнавать тебя. – Эрика беспокоил тот факт, что Макс явно переживает кризис, но он не мог даже госпитализировать его, не убедившись, что он представляет потенциальную опасность для себя или окружающих. – Давай сменим тему. Расскажи мне о бабушке.

– Ну, она плоха. Реально плоха. Вчера приходили работники хосписа, потом социальный работник. – Лицо Макса потемнело, он запустил в волосы растопыренную пятерню.

– И как это было? – Эрик отметил, что волосы парня выглядят сальными, и сделал запись в блокноте.

– Они были очень любезны. Дали мне график своих посещений и такую, знаете, книжечку под названием «Когда время приходит…» или что-то вроде того. – Макс фыркнул. – Как будто они не в курсе, что существует интернет и что там можно найти все, что нужно. Я уже все нашел. Ну, зато они помогли мне перенести Булю в гостиную и привезли нам такую кровать, знаете, как в больнице, и кислородный аппарат. Они даже дали мне набор с морфином и транквилизаторами.

– Обычно они дают «Ативан».

Эрику не понравилось, что у парня есть прямой доступ к лекарствам, особенно таким сильнодействующим, как «Ативан», «Валиум», «Клонопин» или «Ксанакс» – они вызывают зависимость и производят эффект, похожий на алкогольное опьянение после нескольких доз спиртного. – Очень печально, что они дали это все тебе. Очень неразумно.

– Да нет, на самом деле не так. Мать была дома и встречала медсестру, так что они дали все это ей. А потом она смылась. Она пока в состоянии соблюдать приличия. Даже сказала сестре, что бывает дома каждую ночь.

– Не трогай эти лекарства, договорились?

– Конечно, да и они запакованы, и медсестра сказала, что если бабушке станет хуже, если боли усилятся или она начнет беспокоиться, мы должны ей позвонить. Ну, точнее, я должен ей позвонить – потому что матери-то все равно не бывает. – Глаза Макса вспыхнули от боли, он закусил губу: – Это называется терминальное возбуждение – так они сказали. Такое бывает, я читал в инете.

– А твоя мама была дома, когда приходил соцработник?

– Нет, ее не было. – Макс снова фыркнул. – Да я могу все сам, я все делаю, мне помощники не нужны. И если что – я все сделаю сам и буду уверен, что все сделано правильно.

Эрику трудно было даже представить тот груз ответственности, который нес этот мальчик.

– Так тебе что, никто не помогает? А сейчас кто с бабушкой дома?

– Из хосписа прислали сиделку, она с ней сейчас. Ее зовут Моник, она с Ямайки. У нее, конечно, дичайший акцент, мы ее вообще почти не понимаем, но она нам нравится. – Макс немного просветлел. – Буля любит петь, и Моник поет с ней вместе, все эти старые песни, знаете – Джуди Гарленд и все такое. Они пели «Ты заставил меня полюбить», когда я уходил, а завтра Моник собирается принести какую-то «Красную полоску».

Эрик улыбнулся.

– Это хорошо для бабушки. Как раз то, что ей нужно.

– Вот и я говорю. – Макс коротко хихикнул, но тут же остановил себя. – Мне бы хотелось самому быть там, но она велела мне идти к вам, а потом на работу, чтобы все шло своим чередом. Как будто все нормально.

– Я ее понимаю, а ты?

– Ну… да. Но я сказал начальнику, что работать буду только утром, потому что в это время она все равно всегда спит. А в полдень начинается ее любимое шоу по телевизору, и мы посмотрим его вместе. – Макс горько улыбнулся: – Она фанатка «Золотых девочек»[8]8
  Американский телесериал конца 80-х – начала 90-х.


[Закрыть].

Эрик улыбнулся, тронутый этой искренней любовью и заботой. Но его волновал вопрос, придет ли сегодня утром на занятия Рене Бевильакуа.

– Ты работаешь по воскресеньям?

– Ага, многие студенты устраиваются на лето на работу, поэтому приходится заниматься только по выходным.

Эрик сделал пометку: «Рене – утром?»

– Тебе будет очень трудно выдержать все то, что тебе предстоит, да еще работа…

– Да уж наверное. – Макс помолчал, видимо, пытаясь собраться с мыслями. – Это все ужасно, знаете, понимать, что она… что это конец. Я все время думаю – сколько ей еще осталось? Ну, типа – как долго может прожить человек, если он не ест и не пьет? Я спрашивал у Моник – но она сказала, что это все индивидуально. А вы как думаете?

– Я думаю, у сиделки из хосписа в этом смысле опыта больше, чем у меня.

– Да я просто хочу знать, вы же доктор – как вы думаете? Сколько ей еще осталось? В инете написано, что если не есть и не пить – проживешь от трех до пяти дней.

– Я могу помочь тебе принять это, когда оно произойдет, и я рад, что ты заговорил об этом. Воспользуйся оставшимся временем, подумай о ваших чувствах. Цель нашего с тобой лечения: чтобы ты научился выражать свои эмоции, так давай попробуем – и ты обязательно почувствуешь себя лучше и счастливее.

– Если бы вы выписали мне лекарства, я бы вообще не испытывал никаких чувств. И тогда я был бы спокоен и счастлив.

– Но мы используем вербальную терапию…

– Доктор Пэрриш, судя по всему, мне придется купить то, что мне надо, у ребят из школы. Я знаю кое-кого, кто таскает «Валиум» у матери, а еще можно достать «Риталин» или «Аддерол», причем легко.

– Не стоит этого делать. Никогда не бери ничего подобного ни у кого – и другим не надо бы этого делать. – Эрик решил пока не развивать эту тему, она никак не помогла бы ему раскрыть мальчика. – Все-таки дай мне побольше информации. Где твоя мать? Ты сказал, она работает. Где?

– В страховой компании, в «Центер Сити», в строительном отделе.

Эрик сделал пометку.

– А когда она возвращается домой?

– Она не возвращается, по крайней мере не каждый день. Она остается в городе у своего приятеля. Иногда она звонит. – Макс бросил взгляд на часы, и Эрик знал, что он боится пропустить, когда будет пятнадцать минут девятого.

– Она понимает, что такое хоспис?

– Конечно, понимает.

– И все равно не приезжает домой?

– Не-а. – Губы Макса скривились от сдерживаемого отвращения.

– Когда она звонит, она спрашивает о своей матери?

– Нет, но я сам ей рассказываю.

– А о тебе она спрашивает?

– Нет, но я тоже ей рассказываю.

– Тогда зачем она звонит?

– А вы как думаете? – Макс вдруг разразился злобным смехом. – Она звонит из-за денег! Типа ей нужно два новых колеса, а денег нет – и она звонит, чтобы ей перечислили деньги на счет.

– Как ты это делаешь?

– Через интернет. Бабушка сказала мне свой пароль, я оплачиваю ее счета онлайн. Буля перечисляет деньги на счет матери каждую неделю. Ну, то есть я, получается, перечисляю – вместо Були. – Макс снова фыркнул. – Мать хочет, чтобы ей сделали автоматический платеж, но если я на это поведусь – я ее вообще больше никогда не увижу и не услышу.

Эрик чувствовал к нему огромную жалость.

– Наверное, тебе нелегко было смириться со всем этим.

– Да нет, нормально, я привык. Я же все время так жил. Обо мне заботилась только Буля. Вот ей я нужен.

Эрик услышал, как потеплел голос Макса – первый раз.

– Это здорово – быть кому-то нужным, правда?

Макс кивнул:

– Да, это здорово.

– Но тебе не кажется, что все это чересчур? Что ты не в состоянии все это вынести?

– Да нет. Правда – нет. – Макс пожал плечами.

– Объясни мне. Потому что я думаю, что большинство людей твоего возраста сочли бы, что это слишком тяжело.

– Ну, Буля же не виновата, что заболела, и вы ее видели – она классная. Думаю, она мне так нравится, на самом деле – так сильно нравится, что мне совсем не сложно за ней ухаживать. Наоборот, это мне даже по душе.

В горле у Эрика встал комок. Какая необыкновенная привязанность внука к его бабушке – столь сильная, что ее как будто можно потрогать руками.

– Думаю, это и называется любовью, Макс.

Глаза Макса вдруг наполнились слезами, но он тут же их смахнул.

– Вы пытаетесь заставить меня плакать?

– Конечно. – Эрик улыбнулся, потому что видел, что Максу это надо. – Это моя работа.

– Ха! – Макс снова смахнул слезы с глаз и бросил взгляд в сторону коробки с салфетками, но брать не стал.

Эрик сделал пометку: «салфетки не берет». Он давно заметил, что многие пациенты почему-то не позволяют себе взять салфетку – видимо, считают это неким проявлением слабости. И по опыту Эрик знал, что работать легче с теми, кто салфетку все-таки берет. Поэтому он забеспокоился о Максе еще больше.

– Я себя так глупо чувствую, даже неловко, – Макс тряхнул головой и тяжело вздохнул. – Знаете, если бы кто-то в школе узнал, что я сижу тут и плачу из-за бабушки, они бы решили, что я самый большой идиот на свете. Даже больший идиот, чем они сейчас обо мне думают.

– Эмоции, которые ты испытываешь, абсолютно естественные, они доказывают, что ты можешь иметь привязанность к другому человеку. И на самом деле это признак твоего душевного здоровья.

– Что? – Глаза Макса расширились от изумления. – Как это? Как вы можете говорить о душевном здоровье того, у кого ОКР?!

– Ты должен думать об этом как об отдельном заболевании – как ты воспринимаешь физическую болезнь. Ведь если у тебя диабет – у тебя только диабет, это не делает тебя в принципе больным человеком, во всем остальном ты можешь быть абсолютно здоров. Вот и воспринимай свою болезнь как диабет. Ты – здоровый человек, у которого диабет. И если мы сможем справиться с твоим диабетом – тебе станет только легче. – Эрик импровизировал – он никогда раньше не думал об этом с такой точки зрения. Каждый день он сам узнавал что-то новое, учился – в том числе у своих пациентов и во время сеансов. – Макс, нам надо пройти через это. Ты станешь здоровым и счастливым быстрее, если будешь думать о себе как о здоровом человеке. А теперь расскажи мне, как твои навязчивые мысли о Рене?

Макс взглянул на часы.

– Я думаю о ней все время, и мне надо постоянно тюкать себя и проделывать другие ритуалы.

– Ты видел ее вчера?

– Да… ну, да, – ответил Макс, поколебавшись.

– Почему ты колебался?

– Ну… я видел ее не только на занятиях.

Эрик понял, что Макс пытается уклониться от ответа.

– А где еще ты ее видел?

– Я… я видел ее в городе, ну, где она работает.

– А где она работает?

– В кафе, где продается замороженный йогурт, в том большом торговом центре.

– А как так получилось, что ты ее видел?

– Я… просто был в городе и увидел, как она едет на работу. И она снова разговаривала по телефону. – Лицо Макса напряглось, губы вытянулись в тонкую линию, а руки он сцепил в замок. – Я вам рассказывал, помните? Это опасно, а она даже не использует громкую связь или хэндз-фри. И пишет смски без конца еще.

Эрик сделал пометку.

– Так ты видел ее в машине или в кафе-мороженом?

– Ну… как бы… и там и там. Если вам так интересно…

Макс начал ломать пальцы, в голосе его появились тревожные нотки.

– То есть оно как было… Я дома играл в свой лэптоп, бабушка спала, а я знал, что Рене работает по субботам. И я решил поехать съесть немножко йогурта. Но я не заходил внутрь.

– Почему? – Эрик снова сделал пометку.

– Не знаю. Я подумал, что мне будет трудно объяснить ей свое появление и что она поймет, что я за ней слежу. Поэтому я не пошел внутрь.

– А что ты сделал?

– Я ждал в машине, а потом ее смена закончилась, и я тоже уехал, убедившись, что она не попадет ни в какие неприятности и с ней не случится ничего по пути домой, ну вы понимаете. То есть я хотел просто быть уверенным, что с ней все в порядке и что она добралась до дома.

– Значит, ты преследовал ее до самого дома? – В голосе Эрика звучало осуждение, он беспокоился теперь уже не только за Макса, но и за Рене. В свой блокнотик он записал: «Ждал ее около работы… слежка? Тарасов?»

– Ну не совсем… что ж, я знал, что вы так скажете. – Макс подался вперед в своем кресле, вид у него был очень несчастный. – Но это совсем не то, клянусь вам, я не подглядываю за ней, не слежу или что-то в этом роде. – Он посмотрел Эрику прямо в глаза.

– А чем это отличается от слежки?

– Когда следят – собираются причинить вред или сделать что-то плохое, а я никогда не сделаю ей ничего плохого. Я просто… присматриваю за ней. Это… ну, в общем, я же знаю, что она делает все то, что делают красивые девочки – они все время болтают по телефону, пишут смски, я видел в школе, в столовой и в библиотеке. Где бы такая девочка ни была – она все время в телефоне.

– И Рене тоже всегда в телефоне?

– У Рене много друзей, она симпатичная и популярная. Так уж устроены девушки – особенно симпатичные, они не расстаются со своими телефонами. А когда она говорит за рулем, она подвергает себя опасности. – Макс нервно теребил пальцы рук. – Я не хочу причинить ей вред – я хочу ее защитить.

– Тогда нарисуй-ка мне картинку. Ты едешь в машине, сразу за ней или в паре машин от нее?

– Ну да, и все! Я держусь на расстоянии взгляда, просто чтобы знать, что с ней все в порядке.

– И как это может ее защитить?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду – то, что ты делаешь… если она говорит по телефону, а ты едешь за ней… как это может ее защитить?

– Ну… я просто ее вижу. Я смотрю на нее, чтобы знать, что с ней все в порядке.

– Раньше ты так делал?

– Да. – Макс вдруг выпрямился.

– Сколько раз?

– Два. Я ездил за ней дважды.

– А к ее дому ты ездил? – Эрик сделал пометки.

– Да.

– Сколько раз?

– Много. – Макс проверил часы.

– Ты хочешь ее обидеть?

– Нет, ни за что. – Глаза Макса округлились и вспыхнули от возмущения. – Это мерзко! Наоборот, я еду туда, чтобы убедиться, что ни я, ни кто другой не сможет ее обидеть!

– Макс, когда-нибудь… раньше, в прошлом… ты ударил кого-нибудь? Может быть, подрался с кем-то? – Эрик всерьез начинал опасаться за безопасность этой девочки.

– Нет.

– А как же потасовки в школе?

– Вы издеваетесь? – В голосе Макса звучала ирония. – Никогда. Мне дорога моя задница.

– Ты когда-нибудь ломал что-нибудь, когда злился?

– Нет.

– А как насчет жестокости – ты никогда не проявлял ее?

– Нет, нет!

– А к животным? Может быть, кошки или другие домашние питомцы?

– Да вы серьезно, что ли? Вы меня сегодня просто удивляете, доктор Пэрриш! – Макс отшатнулся, возмущенный, а Эрик внимательно изучал его взглядом. Он напряженно размышлял: Макс взял телефон девушки и преследует ее до дома – это нехорошо. Но он никогда не пытался прибегнуть в отношении нее к насилию. Логика Макса была Эрику понятна: это только защита, а вовсе не преследование. Выглядел Макс при этом искренним, что, конечно, не значило, что его поведение не представляло собой угрозы, но и повода для того, чтобы пытаться определить его в стационар или доносить в полицию, пока явно не было.

– Я спрашиваю потому, что беспокоюсь за Рене.

– Я ехал за ней не из плохих побуждений, я хотел только убедиться, что с ней все в порядке. Я не какой-нибудь там крипер[9]9
  Персонаж игры «Майнкрафт».


[Закрыть] или еще кто, совсем наоборот! Я… я ее ангел-хранитель, что ли. Я за ней присматриваю – и ей нужно, чтобы я за ней присматривал.

– Значит, ты считаешь, что нужен ей. – Эрик заглянул Максу в глаза, и на секунду ему даже удалось задержать взгляд мальчика.

– Да, я ей нужен.

– И это не наводит тебя ни на какую мысль? Не напоминает ничего – из того, о чем мы говорили?

– Нет. Что вы имеете в виду? – Макс снова посмотрел на часы.

– Я имею в виду твою бабушку.

Макс отшатнулся, округлив глаза.

– Доктор Пэрриш… я вижу разницу между Рене и моей бабушкой. Это уже слишком.