Текст книги "Пенрик и Дездемона. Книга 1"

– Что вы знаете о вельдских королевских шаманах?

Пенрик изумленно выпрямился.

– Немного. Я никогда их не встречал. Они пытаются восстановить часть старой вельдской лесной магии, которую предположительно уничтожили завоевания Великого Аудара. Но на этот раз подчинить ее правилам Храма.

На то, чтобы завоевать Вельд пятьсот лет назад, дартакийцы потратили три поколения; три поколения спустя империя Аудара вновь распалась по причине внутренних разногласий. Но когда дартакийская волна схлынула, Храм остался, и старые лесные кланы, разобщенные и разделенные по вине не только дартакийского оружия, но и времени и прогресса, так и не воссоединились. Почему восстановленные, пусть и сильно изменившиеся, священные короли Вельда поддерживали возрождение этой древности, когда в их распоряжении имелись превосходные храмовые колдуны, Пенрик не знал, хотя ученый внутри него втайне одобрял это начинание.

– Магия шаманов создана людьми – или, по крайней мере, берет начало в мире, а не исходит или убегает от бога, как делают демоны, – продолжил Пенрик. – Говорят, что в старых лесах клановые шаманы наделяли воинов духами свирепых животных, чтобы одарить их силой и яростью в битве. Это также является частью создания шамана, но не только. Духов животных вселяли в других животных того же вида, накапливая их поколение за поколением, пока они не превращались в нечто большее, в Великих зверей. В конечном итоге переселенный в человека дух такого создания давал ему силы сходно тому, как, – он откашлялся, – как демон белого бога дает силы чародею. Несмотря на очень разные источники этого дара.

Хм, хмыкнула Дездемона, но возражать не стала.

Пенрик сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и принцесса подняла руку в сдерживающем жесте.

– Пенрик любит читать и с удовольствием поделится с нами своими знаниями. Но, быть может, не всеми сразу? Прошу, ловец, продолжайте.

Ронжа прижал руку ко лбу, словно испытывал боль, и поморщился.

– Верно. Орден Отца в Истхоуме впервые услышал про этот случай после суматохи на похоронах, то есть слишком поздно. Нас следовало позвать, как только обнаружили тело. Как бы там ни было, мне поручили провести расследование и написать отчет о подозрительной смерти в поместье одной из младших ветвей семейства кин Борфорд, что расположено в десяти милях от столицы. К счастью, не в резиденции графа-учредителя, хотя, надо полагать, туда бы отправили человека более высокого ранга. Как я в конечном итоге установил, один из наследников семейства, молодой человек по имени Толлин кин Борфорд, обладавший армейскими амбициями, купил дикого кабана, которого поймали живым охотники, и несколько недель держал его в свинарнике поместья. Старший брат юноши полагал, что тот планировал устроить травлю, потому что вместо попыток приручить кабана молодой человек лишь дразнил его, чтобы разъярить. Хотя, на мой взгляд, оба плана были бы сравнимы по глупости. Но когда однажды утром Толлина обнаружили в свинарнике, без рубашки и со вспоротым животом, а рядом с ним лежал истекающий кровью кабан с ножом в горле, слугам и членам семьи показалось, что это был несчастный случай. Кабана забили и скормили псам. Тело Толлина обмыли, облачили в саван и подготовили к похоронной церемонии в старом семейном храме на территории поместья, под руководством местного святого. Именно тогда все пошло не так, поскольку ни одно из погребальных животных не показало, что какой-то бог принял его душу, – ни Сын Осень, чего следовало бы ожидать, ни Бастард, ни какой-либо другой. Насколько могла судить его семья, он стал отлученным призраком, и никто не понимал причины. Святой в конечном итоге обратился за помощью.

Вместо которой они получили этого ронжу, язвительно заметила Дездемона. Пенрик стиснул губы.

– В свинарнике глядеть было не на что, а кабана уже съели, но после некоторых возражений я убедил семью разрешить мне раскрыть и осмотреть тело. И, очевидно, стал первым, кто заметил, что, помимо ужасной рваной раны в животе, также имелась ножевая рана прямо под левой грудью. Что превратило несчастный случай в убийство.

– Ха, – сказал Пен. Он был впечатлен.

– Тогда я вновь осмотрел нож и пришел к выводу, что тот был не только слишком широким, чтобы оставить такую рану, но и не поместился бы в поясные ножны Толлина. Это был не его нож. Обыскав свинарник, его окрестности и почти все поместье, я не нашел ножа нужных размеров. Судя по всему, его унес тот, кто заколол Толлина.

Ха, сказала Дез, уже не столь скучающим голосом. Она захватила контроль надо ртом Пена и с интонациями, очень напоминавшими Просвещенную Ручию, спросила:

– Вы смогли понять, какая рана была нанесена первой – ножевая или рваная?

О, это интересный вопрос, заметил Пен, решив простить ей самовольное вмешательство, не в последнюю очередь потому, что Освил посмотрел на него с чуть большим уважением.

– Нет. И не уверен, что смог бы, даже если бы увидел тело сразу после того, как его обнаружили. Но я опросил приятелей Толлина и показал им нож. Никто не узнал оружие, однако я в конечном итоге выяснил, что Толлин также водил дружбу с королевским шаманом, который недавно обрел силу. Младшим отпрыском северного рода Уолфклиф.

Принцесса кивнула.

– Эта ветвь рода поставляла королевских шаманов с тех самых пор, как Добрый король Бист восстановил эту практику, за столетие до моего рождения. По крайней мере, так было, когда я еще жила в королевских чертогах в Истхоуме.

Ронжа кивнул в ответ.

– И есть до сих пор. По словам друзей Толлина, этот шаман, Инглис кин Уолфклиф, пытался ухаживать за сестрой Толлина, без особого успеха. Когда я решил его разыскать, оказалось, что он исчез из Истхоума, без дозволения начальства, на следующий день после гибели Толлина. Никто не знал, куда он отправился и почему. Они опознали найденный в туше кабана нож как ритуальный, но не увидели в нем ничего странного. И тогда я убедил свое начальство выдать ордер на арест Инглиса. И средства, необходимые для выполнения этой задачи, которая оказалась весьма сложной. Судя по всему, Инглис – обычный молодой человек лет двадцати, среднего роста, с темными глазами и волосами, а в это время года таких на дорогах множество, и никто их не запоминает. К счастью, он ехал на породистой кобыле с льняной гривой и хвостом, которую ему подарила семья в честь облечения, и эту кобылу заметил каждый паромщик и каждый конюх на постоялых дворах по пути от нижнего Журавля до верхнего Манка и до самой Вороньей реки. Где мы и обнаружили кобылу, которая охромела и была продана владельцу постоялого двора, надеявшемуся перепродать ее заводчику. А наш объект преследования словно растворился в воздухе.

Пенрик откашлялся.

– С учетом того, что вы знали, кого преследуете, почему ваше начальство в Истхоуме не отправило с вами чародея?

Челюсть Освила напряглась.

– Отправило. Чародея, шестерых королевских стражников и трех слуг. На Вороньей дороге мы… сильно поспорили насчет того, куда мог направиться Инглис. Просвещенный Листер считал, что он двинулся в Дартаку или Саон, на восток, чтобы пересечь границу и оказаться вне юрисдикции Вельда. Я предполагал, что он по той же причине выбрал север, горные перевалы, чтобы попасть из внутренних районов в Адрию или Карпагамо.

Принцесса вскинула подбородок.

– Если так, шаман просчитался. Перевалы закрыло снегом неделю назад. Вряд ли они откроются раньше весны. Или вы полагаете, что он мог обогнать наши осенние метели?

Губы Освила несчастно разжались.

– От Вороньей? Для этого ему пришлось бы лететь, а не идти. Я надеюсь отыскать его над вашим озером, пойманного в ловушку, словно медлительный торговец.

– И где теперь ваш истхоумский чародей? – поинтересовался Пенрик.

– Надо полагать, на полпути в Дартаку, – проворчал Освил. – И весь отряд вместе с ним, поскольку они отказались разделяться.

Это очень целеустремленный ронжа, сказал Пенрик Дездемоне. Следовать своим убеждениям, когда все прочие его бросили.

Или типичный поборник Ордена Отца, ответила она, одержимый собственной правотой и со штырем в заднице.

И кто теперь судит по внешнему виду? Этот человек преодолел четыреста миль между Истхоумом и Мартенсбриджем, по развезенным предзимним дорогам, заставляя отряд из десяти мужчин ехать так же быстро, как ехал один всадник. И в последний момент проиграл гонку. Неудивительно, что он выглядел таким сердитым.

– Какими именно силами обладает этот шаман? – осторожно спросил Пенрик. – В вашем понимании и понимании вашего ордена в Истхоуме? Если мне предстоит помогать вам в его аресте?

Или, скорее, произвести его за вас.

Освил вывернул обветренные руки.

– Говорят, что шаманы обладают сильным даром убеждения или принуждения – в сильнейшей его форме они могут наложить на человека гейс, который длится несколько недель. Они называют это заклинательным голосом.

Губы Пенрика скривились.

– Похоже, священным королям стоило сделать из них королевских законников, а не воинов.

Ответом ему был мрачный взгляд ронжи. Точно, никаких шуток. Ну ладно.

– Также мне говорили, что этот голос не действует на чародеев. Точнее, на их демонов.

Это верно, пробормотала Дездемона. Напомни рассказать о шамане, которого Ручия встретила во время одного из своих заданий в Истхоуме и который пытался ее соблазнить.

У него получилось?

Да, но по другой причине…

С некоторым трудом Пенрик сосредоточился на ловце. Позже. И не только ради пикантной истории.

– Мне не совсем ясно, – продолжил Освил, с хмурым недоверием разглядывая Пенрика, – что произойдет, если заклинательный голос не подействует на демона, но подействует на чародея.

Я спасу тебя, Пенрик! драматично провозгласила Дездемона. Если, конечно, ты не откажешься от спасения, подобно Ручии.

Эти слова Пенрик проигнорировал.

– Что еще? – спросил он.

– Подобно их предкам, они должны быть свирепыми и беспощадными в схватке.

Поэтому шесть королевских стражников, подумал Пен. Которые теперь на пути в Дартаку. Как ему сойтись лицом к лицу с отчаявшимся убийцей, предположительно обученным сражаться и охваченным боевым безумием? Конечно, Пен сам владел определенными навыками стремительного движения и уклонения, не говоря уже об отвлечении, но… Он подумал, что, наверное, следует захватить охотничий лук. Тугой и дальнобойный.

Разумная мысль, одобрила Дез. Мне отнюдь не хочется менять тебя на бродягу, которому посчастливится оказаться поблизости, если ты проявишь неосторожность.

Когда седок умирал, высвободившийся демон был вынужден перепрыгнуть в кого-то рядом. Храмовые ритуалы для умирающих чародеев позволяли добиться того, чтобы выбранный новый седок стоял наготове рядом. Увы, не каждый чародей расставался с жизнью по расписанию…

Ты сможешь перепрыгнуть в этого шамана?

Нет. Он уже занят.

Хм. Тогда остается ронжа…

Дездемона изящно содрогнулась.

Уверенный, что демон сделает все, что в его весьма внушительных силах, дабы сохранить ему жизнь – и, признался Пен самому себе (и нам, добавила Дез), испытывая острое любопытство, вызванное этой жуткой историей, – он выпрямился на стуле, готовясь предложить свои услуги, которых у него очевидно собирались попросить. Но ронжа продолжил:

– У лесных колдунов была еще одна задача. Возвращать души своих товарищей, павших на поле битвы, чтобы провести некие очистительные ритуалы, дабы они могли отправиться к богам. Чтобы они не смогли отделиться и потеряться.

– Я немного читал об этом, – сказал Пенрик. – Это были знаменосцы, да? Поскольку призраки иногда привязаны к месту, знаменосцы привязывали их к своим знаменам и уносили в безопасное место. Это было взаправду?

– Я… может быть. Дело в том… – Освил помедлил. – Как свидетельствует, а точнее, не свидетельствует погребальное чудо, ни один бог не забрал Толлина. Возможно, он в отчаянии отверг богов – или они отвергли его, и он отделился. Был обречен раствориться, как меркнущий призрак. Или хуже того, был непреднамеренно осквернен каким-то не доведенным до конца ритуалом, что помешало ему дотянуться до бога, который тянулся к нему. – От этого кощунства Освил поморщился.

Пен был вынужден согласиться с ним. Убийство человека было преступлением. Намеренно отделить его душу от богов, украсть не жизнь, а таинственное вечное посмертие было грехом намного более темным и суровым, непостижимо гнусным деянием.

– Я попросил храмового медиума обыскать поместье на предмет следов его призрака. Она ничего не нашла. Точнее, нашла несколько печальных призраков, померкших до неузнаваемости. Им были десятки или сотни лет. Но ее Взгляд должен был сразу увидеть смятенного отлученного призрака только что убитого человека, сказала она. Души Толлина там просто не было.

Освил глубоко вздохнул.

– Поскольку Инглис не взял с собой ничего, что ему бы не принадлежало, его не обвиняют в краже. Я думаю, что это мнение… ошибочно.

У Пенрика отвисла челюсть.

– Вы думаете, он украл призрак?

Или правильнее сказать похитил? Увез силой? Захватил в заложники? Для этого преступления придется разрабатывать новые законы. Надо полагать, это буквоедские дебаты как раз в духе Ордена Отца.

Забудь про Орден Отца, прошептала Дез с новой тревогой. Этой кражей заинтересуются более грозные Силы, чем серая компания…

Архисвятая принцесса тоже изумленно смотрела на сжавшего губы ловца. Возможно, прежде он не заходил в своих откровениях так далеко. Ронжа неловко поерзал, отрывисто взмахнул рукой, словно отказываясь от собственного предположения, потом стиснул кулак.

– Мое начальство так не думает. Но я думаю.

III

К облегчению Освила, архисвятая принцесса отнеслась к его рассказу серьезно и одолжила ему своего придворного чародея вместе с небольшим отрядом дворцовой стражи, местных жителей из Ордена Дочери, призванием которых было защищать храмовую собственность и паломников. К его раздражению, разросшаяся компания не готова была выехать раньше утра.

Освил постарался потратить это время с пользой, обойдя нижний город на другом берегу реки Коноплянки, где останавливались торговцы и караваны и находилось сосредоточение постоялых дворов, таверн, кузниц, мастерских седельщиков, конюшен и прочих заведений, предоставлявших услуги путешественникам. Пристани и причалы в это время года становились менее оживленными, хотя озеро еще не замерзло. Однако никто не вспомнил одинокого путешественника, подходившего под описание Освила.

Серо-золотое зимнее солнце неторопливо карабкалось по небу, когда они выехали за городские ворота и наконец двинулись по главной дороге на север, огибая западный берег озера. Снег прекратился, осталась только узкая грязно-белая полоса, втоптанная в полузамерзшие колеи. Когда город скрылся позади, а длинное озеро расширилось, Освил с сомнением посмотрел на дальний берег, темный на фоне рассветного неба. Ему сказали, что на том склоне были только фермерские тропы и заросшие кустарником пустоши, куда вряд ли отправится спешащий беглец. Но как насчет беглеца, который хочет спрятаться? Хотя эта область выглядела на карте совсем маленькой, в реальности она казалась намного больше.

Нет, нужно действовать последовательно. Сначала проверить более вероятные варианты, потом менее вероятные. Он уставился вперед между покачивающимися ушами своей лошади и попытался отогнать чувство усталости.

Повернувшись в седле, он оглядел свой эскорт – сержанта и четырех стражников, каждый из которых, укутанный от холода, выглядел весьма крепким, – затем покосился на своего нового чародея. По крайней мере, этот ездил верхом лучше предыдущего, который был горожанином внушительного положения – а также возраста и веса. Этот Пенрик казался тощим юнцом с тонкими светлыми волосами, сейчас заплетенными в косичку на затылке, и темно-синими глазами, радостный взгляд которых Освил в этот час находил скорее досадливым, нежели очаровательным. Было трудно поверить, что он занимает пост просвещенного святого. Или обладает могуществом храмового чародея.

Более того, архисвятая принцесса разделила средства, выданные ею на это предприятие – за что Освил был ей благодарен, – между сержантом и чародеем – за что он благодарен не был. Разумеется, они были ее доверенными людьми, но именно такое разделение полномочий стало главной причиной приводивших Освила в ярость задержек по пути из Истхоума. А вот храмовые сменные лошади были настоящим благословением, и он мысленно вознес благодарную молитву Дочери Весны за ее милости, пусть и полученные посредством Ее вздорной служанки, принцессы. Освил редко имел дело с архисвятыми и никогда прежде – с принцессами; объединение этих титулов в одном человеке, напомнившем Освилу его самую настойчивую тетушку, просто пугало. Хотя чародей чувствовал себя в ее обществе совершенно свободно, словно она действительно была его тетушкой.

Проехав миль десять по дороге, отряд приблизился к стоявшему на острове рядом с берегом красивому замку, который по мере приближения вызывал у Освила все больший интерес. Когда они поравнялись со строением, Просвещенный Пенрик свернул на дамбу. Подъемный мост рухнул, обугленный и почерневший. Внутри царили тени, пустота и уныние.

Пенрик задумчиво оглядел все это, хмыкнул и вернулся на дорогу.

– Что это было за место? И что с ним случилось? – спросил Освил, оглядываясь через плечо.

– Замок Мартенден. Род Мартенденов обладал определенной властью в этой области, к добру или к худу, но четыре года назад, весной, замок выгорел дотла. Его лорда обвинили в, э-э, покушении на убийство, но он отбился от городской стражи и сбежал на север, через горы, с тем, что осталось от его людей. Говорят, он собрал отряд наемников в Карпагамо, но, к счастью, вместо того чтобы вернуться сюда, отправился воевать на Ибранский полуостров, где у него наверняка будет больше шансов восстановить свое благосостояние.

Вечные войны против рокнарийских еретиков в тех далеких краях были известной приманкой для безземельных вояк, как с положением, так и без. Освил понимающе кивнул.

– Но почему город не восстановил его и не использовал для охраны дороги?

– Из-за тяжбы. Лорд рода Мартенден был осужден городским советом за преступление и наказан Храмом за, э-э, определенное неблагочестие, и потому обе стороны заявили права на его имущество. С тех пор суд Мартенсбриджа напоминает арену для петушиных боев. Горожане принимают ставки на исходы заседаний.

Поджав губы, Освил обдумал эту историю.

– Вам известно, действительно ли он совершил преступление, в котором его обвиняют? Ведь… заинтересованность может оказывать странное влияние на подобные тяжбы. – И он задумчиво нахмурился.

– О, в его вине я уверен, – беззаботно ответил Пенрик. – Тому были надежные свидетели. И признания.

И чародей направился в деревушку на противоположной стороне дороги, где имелись захудалый постоялый двор и пивная, источник горячего сидра и информации. В то время как отряд сосредоточился на первом, Освил занялся вторым. Верно, согласился трактирщик, похожий молодой человек и правда мог проходить тут неделю назад, однако многие путешественники заглядывали сюда освежиться, хотя немногие задерживались, торопясь в большие города у начала или конца озера. Не в первый раз Освил пожалел, что Инглису кин Уолфклифу не хватило благоразумия и прозорливости родиться с огромным красным пятном на лице, или шестью пальцами на левой руке, или вырасти великаном, или остаться карликом, или обзавестись хромотой, или заиканием, или хоть чем-то запоминающимся.

– Как по-вашему, вы сможете опознать этого проклятого шамана, если мы когда-нибудь его встретим? – сердито спросил Освил Пенрика, когда они вновь двинулись на север.

На мгновение взгляд юноши обратился внутрь.

– О да. Если он облеченный шаман, Дездемона его ни с кем не спутает.

– И кто такая эта проклятая Дездемона, о которой вы все время твердите? – еще сердитей спросил Освил. – Жена? Сестра? Любовница? По крайней мере, в этом отряде ее нет.

Пенрик – Просвещенный Пенрик, да помогут им боги – моргнул.

– Ой! Простите. Я не осознал, что вы не представлены. Дездемона – мой демон. – И он радостно улыбнулся Освилу.

– Вы дали имя своему демону?

– На самом деле, это было необходимо. Чтобы не запутаться в ней. Она весьма сложная личность.

Согласно теологии Освила, демоны были не личностями, а стихийными… неестественными силами. Исходившими от богов – или, по крайней мере, от одного бога, но отнюдь не священными.

– Я считал демонов первоосновным хаосом. Который не способен быть чем-либо.

– Действительно, поначалу они все таковы. Ничем не являются. Совсем как новорожденные младенцы. Но, подобно младенцам, они учатся. А может, подражают. Они учатся у людей и окружающего мира – и передают значительную часть этого знания вместе с собой, когда переходят от хозяина к хозяину, с течением времени. Всё в них, что можно назвать хорошим или плохим, изначально исходит от их человеческих седоков.

Освил нахмурился, обдумывая эту новую точку зрения.

– Я полагал, что они по сути своей разрушительны и притом опасны.

– Так и есть, но разрушение необязательно должно быть плохим. Все зависит от того, насколько искусно ты его применяешь. Когда Дездемона принадлежала Просвещенной Хелвии, которая была целительницей, она уничтожала камни в мочевом пузыре, которые, как мне говорили, причиняют сильную боль, и бородавки, а иногда даже опухоли. – И после паузы добавил: – И глистов, что изнуряли своих жертв. Хотя аптечное глистогонное справилось бы с этой задачей не хуже.

Если чародеи были редкостью, чародеи-целители встречались еще реже.

– Я никогда не видел подобного целителя.

– Насколько я понимаю, Орден Матери держит их при себе, для особых заданий, – ответил Пенрик. И, немного поразмыслив, добавил: – Демоны также узнают пол человека. Десять седоков Дездемоны были женщинами – а еще были кобыла и львица, – и потому она стала весьма женственной. Она исключительно старый демон. Невежливо обсуждать возраст женщины, Пенрик! – Его рука взлетела к губам. – Э-э, прошу прощения. Это была Дез.

– Он… говорит? Вашим ртом? Даже не вознесшийся?

– Она. Да, говорит, и нет, она не вознеслась. Они весьма любят поболтать между собой. И потому, если я скажу что-то странное, э-э, это могу быть не я. Полагаю, следует вас об этом предупредить.

Внезапное изменение манер и речи было одним из признаков, по которым человек, далекий от храмовых дел, мог догадаться, что демон вознесся и захватил власть над телом седока. Но если демон постоянно просачивается наружу, как понять, что подобная катастрофа случилась? Освил направил свою лошадь чуть подальше от чародея.

Пенрик продолжал болтать:

– В семинарии я однажды взял перо и бумагу и попытался установить ее точный возраст, по очереди перечислив всех ее седоков. Чтобы связать их с каким-то королем, даты правления которого мы знаем, или каким-то известным событием.

Освил, увлеченный против своей воли, спросил:

– Как вам удается их различать? Если удается?

Пенрик уронил поводья на шею своей неторопливо бредущей лошади, поднял обе руки и пошевелил пальцами, словно радуясь тому, что они на месте.

– Десять дам, десять пальцев. Очень удобно.

– О, – выдавил из себя Освил.

– Когда Хелвия умерла, Храм планировал передать своего лучшего демона другому целителю, но она перепрыгнула в старшую служительницу по имени Ручия, которая была родом из Мартенсбриджа. О, я понял… – Пенрик задумчиво моргнул. – В тот момент Хелвия находилась с визитом в Мартенсбридже. Этот вопрос меня интересовал. Как бы то ни было, Орден Бастарда в Мартенсбридже не стал терять времени, быстро забрал Ручию себе и обучил на святую. В ответ Просвещенная Ручия оказывала, э-э, чрезвычайно разнообразные услуги Ордену и Храму на протяжении следующих сорока лет. Судя по всему, ей определенно довелось много путешествовать. Вот почему, когда четыре года назад у нее отказало сердце, я обнаружил ее на обочине дороги рядом с Гринуэлл-тауном и… вот мы здесь.

– Сколько вам было лет?

– Девятнадцать.

То есть сейчас ему двадцать три. Он по-прежнему выглядел на девятнадцать. Может, на двадцать. С натяжкой.

– В юности вы проявляли особые успехи в учебе?

– Отнюдь. Я любил читать, но в Гринуэлле было мало книг.

– И все же вам удалось пройти обучение на святого всего за четыре года?

Обычно на это уходило шесть лет.

– За три. Я вернулся сюда и поступил на службу к архисвятой принцессе прошлой весной. Вы должны понять, что я… мы… уже четыре раза проходили обучение на святого. В некотором смысле. И дважды – на целителя. А потому это было больше похоже на повторение. Я пытался убедить учителей семинарии на этом основании присвоить мне пятикратный ранг, но они не согласились с моими доводами. Увы.

– Полагаю… это было все равно что иметь внутреннего наставника?

Что в некотором смысле походило на жульничество.

Пенрик поморщился.

– По большей части. Хотя Дездемоне казалось чрезвычайно забавным никогда не помогать мне на устных экзаменах. Это было бы вредно для тебя, Пенрик. – Его брови взметнулись вверх, а уголки рта – вниз. – Ха-ха.

Произнес ли последние слова демон? Тоном и акцентом голос немного отличался от обычных интонаций необъяснимо радостного юноши.

– Это была Ручия, – уточнил Пенрик, подтвердив догадку Освила. – Дездемона часто говорит ее голосом. Может, потому, что она – самый последний и самый свежий, э-э, отпечаток, или потому, что она владела демоном дольше всех, или у нее просто был самый сильный характер. Возможно, это как-то связано со временем. Трех первых женщин почти невозможно различить, и не думаю, что дело только в том, что все они говорили на седонийском. Возможно, с возрастом они сливаются. – Он посмотрел на озеро, свинцово-серое, покрытое рябью от ледяного ветра, который дул с окутанных облаками далеких горных вершин. – В общем, по моим расчетам моему демону чуть больше двухсот лет. Я также отметил, что демонические поколения становятся длиннее со временем. Лично меня это радует. Иногда я гадаю, каким мой… отпечаток покажется следующему человеку, который унаследует Дездемону.

– Похоже, в вашей голове очень, э-э, тесно, – наконец выдавил из себя Освил, нарушив весьма мрачное молчание.

– Очень, – согласился Пенрик. Затем просветлел. – Но по крайней мере мне всегда хватает историй.

– Я… погодите. Так все-таки кто из них Дездемона? – Освил смутно помнил, что начал разговор с этого вопроса. Он крепко держал поводья согнутыми пальцами.

– Этим именем я называю их всех. Как городской совет из десяти старших сестер, которые издают общий эдикт. Это также позволяет мне не перечислять несколько имен всякий раз, когда я хочу к ней обратиться, как делал мой отец, когда кричал на своих отпрысков.

– Я… понятно. – Освил нахмурился. – Чародей, с которым я выехал из Истхоума, не рассказывал ничего подобного.

Мрачный старик вообще почти не говорил.

– Быть может, его демон был моложе и менее развит. Может, между ними не установилось душевных отношений, если его прежние седоки были несчастливы. – Губы Пенрика дернулись, а голос едва уловимо изменился. – Может, вы не спрашивали… следователь.

Освил втянул голову в плечи и пустил лошадь рысью. Скорее бы уже добраться до следующего города. Неужели я доверил не только свою миссию, но и свою жизнь этому безумному чародею? Отец Зима, сейчас Твое время, помоги мне!

IV

Инглис очнулся в полумраке, но не в темноте. Яркий квадрат оказался маленьким окошком в стене хижины, прикрытым пергаментом. У противоположной стены грубый каменный очаг испускал красное мерцание с редкими желтыми искрами, напоминавшее глаза животного, которое выглядывает из небольшой пещеры. Стены были сложены из камня и бревен и проконопачены мхом и землей. Инглис лежал под ворохом немного попахивавших шкур, на земляном полу, усыпанном мятым папоротником. У него в ногах спал большой пес, свернувшись клубком, расслабив лапы.

Сапоги и верхняя одежда Инглиса исчезли, грудь была голой. Он инстинктивно ощупал пояс и расслабился, когда рука наткнулась на рукоять ножа. На нем по-прежнему были брюки и пояс. Он не помнил, как его принесли сюда, но смутно припоминал, как кто-то поил его теплой водой и как он сам всплывал на поверхность сознания в темноте, чтобы вновь погрузиться на дно. Сколько прошло времени?..

И все ли твои пальцы при тебе, глупец? На этот вопрос он мог ответить. Он сел, выпутавшись из шкур – медвежьих, овечьих, других, менее очевидного происхождения. Его руки онемели и распухли, но не побелели и не почернели. Правая нога превратилась в темно-лиловый синяк от колена до раздутой лодыжки; он не мог понять, сломана ли она, но двигалась она с трудом. Определенно растянута. Три пальца на правой ноге сочились жидкостью, как при ожоге. Левая нога выглядела не хуже, чем руки.

Сколько времени он потерял? Весь вчерашний день? Встревоженно выпрямившись, он прищурился и начал привычно пересчитывать красные шрамы, пересекавшие его руки. Двадцать пять, плата за ужасный побег. Было ли их двадцать пять при последнем подсчете? Да. Потерял ли он день, забыл ли обагрить кровью свой нож, как ленивый фермер забывает накормить свинью, умирающую от голода в свинарнике? Потерял ли он… все? Он достал лезвие из ножен, покачал на руках, словно ребенка, встревоженно напевая. Напряг чувства так же болезненно, как напрягал тело. О счастье, слабое тепло еще гудело… он не знал, следует ли благодарить за это какого-либо бога. Или поблагодарит ли какой-либо бог его когда-либо. Кто знает. На протяжении двадцати пяти дней он не осмеливался молиться.

За исключением этого. Он пересчитал шрамы, пытаясь вспомнить, какую руку использовал в последний раз. Он строго чередовал руки, чтобы дать ранам зажить. Существовал постоянный риск инфекции. Скоро снова придется наточить нож, чтобы облегчить процесс. Сейчас правая рука дрожала меньше; значит, левая. Он собрался с духом, закрыл глаза и сделал разрез: неглубокий, под углом. Начал глубоко дышать, ожидая, пока голова перестанет кружиться, а тошнота уляжется. Снова открыл глаза. Кровь текла неторопливо, но, быть может, если сдавить рану, наберется достаточно, чтобы не пришлось делать второй…

Дверь хижины со стуком распахнулась, и он вздрогнул сильнее, чем от пореза. Размытые силуэты закружились на фоне яркого горного воздуха. Он сморгнул слезы, вызванные скорее резким светом, чем порезом на руке, и фигуры превратились в женщину, закутанную в плащ из овчины, с небольшим полотняным мешком и медным кувшином, и мужчину в кожаной одежде и жилете из овчины, шерстью внутрь. Пес вскочил и было зарычал, но умолк и несколько раз стукнул хвостом, признавая вошедших.

Увидев, что больной сидит, женщина сказала: