Текст книги "Пенрик и Дездемона. Книга 1"

– О, ты очнулся. – А потом, подойдя ближе, воскликнула: – Что ты делаешь?

Он хотел спрятать нож и руки под шкуры, но не решался прервать начатый процесс.

– Не подходи! – приказал он и, когда она устремилась к нему, повторил: – Не подходи.

Пес напрягся, вздыбив шерсть на спине. Женщина остановилась, в ужасе глядя на Инглиса. Рука мужчины замерла на рукояти рабочего ножа, висевшего на поясе.

Прошептав себе под нос слова, которые должны были помочь сосредоточиться, но сейчас не сработали, он провел лезвием ножа вверх-вниз по руке, тщательно смочив его липкой кровью. Хватит ли этого еще на один день? Кажется, слабое гудение усилилось. Да. Может быть. Возможно, достаточно было одной-единственной капли, но он не мог рисковать. Он держал нож на коленях, пытаясь оградить от потрясенных взглядов незваных гостей. Когда кровавые разводы станут коричневыми и слоистыми, когда из них уйдет вся жизнь, он сможет очистить лезвие и снова убрать.

– Я принесла тебе еду. И питье, – сказала женщина дрожащим голосом, поднимая свою ношу, словно в доказательство.

Мужчина встал рядом с ней, хмуро глядя на Инглиса.

– Убери-ка этот нож, приятель.

Они что, решили, будто он им угрожает? Инглис сомневался, что сможет подняться, не говоря уже о том, чтобы напасть на человека. Не отрывая глаз от кувшина, он натянул шкуру на колени и спрятал нож рядом с правым бедром. Облизнул сухие губы и положил руки ладонями вверх на шкуру. Ему определенно не хотелось спугнуть эту щедрую молодую женщину. Голос этого ли мужчины он слышал, когда лежал в полуобмороке на склоне горы? Стервятник или спаситель? Пес снова сел.

– Что ты с ним делал? – подозрительно спросила женщина, не двигаясь с места.

– Я… он… он пьет кровь. – Наверное, им эти слова показались такими же безумными, как и ему самому.

– Все ножи пьют кровь, – заметил мужчина, не убирая руки с рукояти своего ножа.

Не как этот.

– Пить… пить… – с надеждой выдавил Инглис.

– В горах путники высыхают, – сказала женщина успокаивающим тоном. – Они думают, что, поскольку им не жарко, значит, они не хотят пить.

– Я… да.

Обойдя его по широкой дуге, она подошла к очагу, взяла глиняную чашку, которую он смутно помнил по прошлой ночи, и наполнила ее из кувшина. Протянула чашку, стараясь держаться подальше. Он взял чашку дрожащей рукой, потом обхватил двумя руками и залпом выпил содержимое – непроцеженный ячменный отвар, приправленный мятой. Отнюдь не благородный напиток – но теплый и питательный, одновременно пища и питье. Инглис протянул чашку женщине.

– Пожалуйста?..

Он осушил чашку трижды, прежде чем немного утолил жажду. Перевел дыхание и благодарно кивнул.

– Кто ты… путник? – спросил мужчина.

– Я, э-э… Инглис ки… – Он не договорил имя своего слишком известного рода. – Инглис.

Ох. Надо было придумать имя.

– Куда ты направлялся? – спросила молодая женщина. – В Мартенсбридж или Карпагамо? В любом случае, ты свернул не туда.

– Перевал из Карпагамо закрыт, – сказал мужчина. – Если только он не был последним человеком, который его прошел.

Инглис покачал головой. Проследил за любопытным взглядом пса, прикованным к полотняному мешку. Женщина осторожно вручила ему мешок. Работая неуклюжими пальцами, он раскрыл его и обнаружил внутри щедрые ломти мягкого белого сыра, овечьего или козьего, зажатые между скудными кусочками плотного ячменно-овсяного хлеба, и полоски копченого мяса неизвестного происхождения. Возможно, оленины. Мгновение помедлив, Инглис впился в него, словно настоящий волк.

Подождав, пока он сделает несколько первых жадных глотков, мужчина спросил:

– Где твоя лошадь?

– Оставил охромевшую на Вороньей дороге, – ответил Инглис с набитым ртом. – Дальше шел пешком.

– О. – Мужчина разочарованно скривил рот.

Инглису пришло в голову, что, должно быть, молодая женщина сама приготовила ему трапезу. Не прекращая жевать, он присмотрелся к ней. Ее лицо было широким, как у горянки, губы и щеки порозовели от холода, тело было стройным от работы; юность придавала девушке мимолетную красоту. Мужчина был ненамного старше. Охотник? Пастух? И то и другое? Здесь, в горах, люди занимались всем сразу, в соответствии со сменой времен года. Светлые волосы и голубые глаза выдавали близкое родство этих горцев.

– Кто вы? – в свою очередь спросил Инглис после очередного глотка. – Где мы находимся?

Женщина застенчиво улыбнулась.

– Я Берис. А это мой брат Берн.

– Это летнее пастбище Линкбека, деревни, что расположена в долине, – не столь охотно добавил Берн. – А зимой – наш охотничий лагерь.

Значит, он не перенесся назад во времени, как можно было подумать по убогому виду этой хижины. Не оказался в эпохе Великого Аудара, когда местные горные кланы смогли защитить свои высокие твердыни от захватчиков – в отличие от вельдских лесных кланов. А может, дартакийцы увидели этот дождливый крутой край и решили, что он им не слишком-то и нужен. Храм вторгался в эти земли не столь стремительно, меняя старые обычаи на новые, скорее постепенно выпалывая, нежели выжигая огнем. При везении, при надежде, если не молитве, они искоренили не все…

Нет. Он посмотрел на огромного пса, который, навострив мохнатые треугольные уши, следил, как полоски мяса исчезают во рту Инглиса. Определенно.

– Этот пес. Чей он?

– Эрроу – пес Саво, – ответила Берис. – Достался ему от его дяди Скуоллы этой осенью.

Пес лег на живот, подполз к Инглису и просунул голову под его левую ладонь. Не щенок, а взрослый зверь, зрелый, в некотором смысле почтенный. Инглис рассеянно почесал его за ушами. Пес застучал хвостом, заскулил и лизнул окровавленную руку.

– Похоже, теперь он считает себя твоим псом, – заметил Берн, который, прищурившись, наблюдал за этой игрой. – Не уходит с тех пор, как мы тебя принесли. В чем причина… путник?

– Саво был с вами, когда вы меня нашли?

– Да, мы надеялись отыскать оленя. Не уверен, что ты хорошая замена, ведь тебя не освежуешь и не съешь.

Они были отнюдь не прочь его освежевать; Инглис полагал, что есть его они бы действительно не стали. Но среди охотников не было шамана, иначе они бы узнали друг друга, и этот разговор шел бы совсем иначе. Значит, не Саво.

– Этот нож, – сказал мужчина – Берн, – искоса глядя на Инглиса. – На нем настоящие драгоценные камни? Я побился с Чуром об заклад, что нет.

Инглису не приходило в голову, что камни могут быть стекляшками. Он вытащил нож и уставился на него. Тонкое восьмидюймовое лезвие крепилось к рукояти из моржового бивня; Инглис чувствовал отголоски старой жизни, когда держал его в руке. Изящный изгиб рукояти к концу расширялся до овала, покрытого золотом. Плоская поверхность была инкрустирована маленькими гранатами, один из которых в прошлом потерялся и так и не был заменен. Гранаты обрамляли кабошон – граненый багровый камень, который, по мнению Инглиса, мог быть рубином. Клык и кровь, как уместно. Его кровь на стали уже потемнела и высохла, жизнь из нее высосали с такой же жадностью, с какой он только что заглотил черствый хлеб и сыр. Инглис принялся стирать остатки крови о штанину.

– Думаю, да. Он достался мне по наследству.

Тишина в комнате стала чуть более напряженной. Подняв глаза, Инглис увидел на лицах горцев тревожную смесь любопытства, алчности и страха. Но… они спустили его с горы и дали ему еду и питье. Он должен был их предостеречь.

– А зачем ты, э-э, даешь ему свою кровь? – осторожно спросила Берис. – Ты что, думаешь, что это волшебный нож?

Инглис подумал о невероятно сложной правде и необходимости загасить эту алчность, прежде чем она приведет к неприятностям – новым неприятностям, – и наконец ответил:

– Он проклят.

Берн втянул воздух сквозь зубы, с испугом и сомнением.

Взгляд Берис прошелся по шрамам на его руке.

– А ты не можешь кормить его, ну, не знаю, кровью животных?

– Нет. Это должна быть моя кровь.

– Почему?

Его губы растянулись в чем-то не слишком напоминавшем улыбку.

– Я тоже проклят.

После этого брат с сестрой весьма поспешно ушли. Но оставили пищу и ячменный отвар. Эрроу отказался последовать за ними, хотя его и подзывали открытой дверью, негромким голосом, чириканьем, свистом и суровыми командами. Берн вернулся, очевидно, собираясь схватить пса за шкирку и вытащить наружу, но передумал, когда Эрроу опустил голову и зарычал. Дверь за горцами закрылась.

Подобно большинству людей, они недооценили остроту слуха Инглиса.

– И что ты теперь о нем скажешь? – спросила Берис, остановившись в нескольких шагах от хижины.

– Не знаю. У него вельдский говор. Я думаю, он спятил.

– У него не было лихорадки. Как по-твоему, он может быть жутким? Опасным?

– М-м, наверное, не для нас, в таком-то состоянии. Может, для самого себя. Чур вполне может получить тот нож, который так ему приглянулся, если он вместо руки перережет себе горло.

– Зачем ему это делать?

– Ну, он же псих. (Инглис буквально услышал, как Берн пожал плечами.)

– Его голос был очень убедительным. Ты это почувствовал? У меня мурашки побежали по коже.

– Мать и Дочь, Берис, не будь девчонкой. – Но к насмешке примешивалась тревога.

– Я и есть девчонка. – Задумчивая пауза. – Он мог бы быть симпатичным, если бы улыбался.

– Только не говори это при Саво. Он и так сердится из-за своей собаки.

– Я не его собака.

Действительно брат и сестра: он залаял на нее, а она его ударила, и их спорящие голоса затихли вдали, так что даже Инглис больше не мог их расслышать.

При помощи копченого мяса он подманил пса и обнял его. Посмотрел в ясные карие глаза, потом зажмурился и попытался почувствовать. Плотность собачьего духа была почти ощутимой, на грани его сейчас ущербного восприятия. Сколько поколений собак слились в этом Псе? Пять? Десять? Больше? Сколько поколений людей их взращивали? Из этого пса мог бы получиться шаман, невероятно ценный.

И кем был этот Скуолла, отдавший такое сокровище? Диким шаманом, который создал Эрроу? И хотел взять в ученики своего племянника Саво? Или он не знал, чем владеет? Пугающая мысль – что он мог об этом не знать.

Ужасная надежда, что он мог быть мудрым.

– Как только я встану на ноги, мы отыщем твоего прежнего неблагодарного хозяина, – пообещал он псу, легонько встряхнув его.

Эрроу широко зевнул, обдав Инглиса волной теплого собачьего дыхания, лишенного всяких чар, и подкатился ему под бок, словно валик.

V

В ранних зимних сумерках отряд Пенрика прибыл в город Уиппурвил, располагавшийся в начале озера. Он был вдвое меньше более успешного Мартенсбриджа и не слишком доволен этим фактом, но все равно размерами в пять раз превышал Гринуэлл-таун, где прошла юность Пенрика. Даже встревоженный ронжа не стал предлагать ехать дальше. В местном отделении Ордена Дочери, которое напрямую подчинялось архисвятой принцессе, им предоставили тесное, но бесплатное жилье.

Затем Освил впервые пустил в дело сопровождавший их отряд, отправив всех стражников по отдельности в город, чтобы те разузнали о шамане в тавернах и на постоялых дворах. Он не упомянул вслух бордели; Пенрик не знал, подразумевал ли он их негласно – или полагал, что вряд ли беглый убийца воспользовался бы услугами борделя; а может, ронжа просто уважал клятвы стражников Ордену Дочери. Вся деловая активность в Уиппурвиле сводилась к местным перевозкам, когда горные дороги к северному побережью закрывались на зиму.

Пенрик и Освил как раз закончили трапезу в таверне, которую выбрали сами, где, увы, никто не помнил темноволосого и темноглазого вельда, в одиночестве направлявшегося на север на прошлой неделе, хотя любой разумный человек, рискнувший воспользоваться перевалами в это время года, присоединился бы к одному из караванов, и кто бы его тогда заметил? Освил тер глаза, испытывая боль от этой мысли, когда вернулся один из стражников, Баар.

– Думаю, господа, я что-то нашел…

Испытывая облегчение, но не позволяя себе надеяться, с тащившимся следом Пенриком, Освил направился за стражником в таверну поменьше, располагавшуюся чуть в стороне от главной северной дороги. Таверна была грязной и обшарпанной и преимущественно обслуживала бережливых местных жителей.

– Ну да, – сказал хозяин, когда Освил смочил ему язык пинтой его собственного эля и обогатил кошелек еще тремя пинтами для всей компании. – Не знаю, его ли вы ищите, но это определенно был хорошо сложенный молодой человек с темными волосами и глазами. Под это описание подходит половина дартакийских путников…

Освил скорбно кивнул, соглашаясь.

– …Но этот говорил с вельдским акцентом, причем благородным. Я подумал, что он ученый, потому что он сказал, что пишет книгу и что ему нужны истории. Собирает их, понимаете ли.

Брови Освила поползли вверх.

– Какую книгу?

– Старые горные сказки, страшные. Из тех, что рассказывают у костра, детские сказки, истории о привидениях. Не легенды о святых. Особенно его интересовали истории о волшебных животных.

– Вы ему что-нибудь рассказали? – спросил Пенрик.

– О да! Это была насыщенная ночка. – Хозяин уныло оглядел почти пустой зал. – После того как он купил всем выпивку, я подумал, что он получит половину своей книги прямо тут.

– Он проявлял особый интерес к каким-то конкретным историям? Задавал вопросы?

– Он с удовольствием слушал байки про сверхъестественных животных, которых выводят в верхних долинах.

Пенрик насторожился.

– Вы имеете в виду, э-э, свежие слухи, а не старые истории? О чем речь?

– Ну, вроде бы в Чиллбеке живет человек, который разводит особо умных собак, их еще очень ценят местные пастухи и охотники. Мне самому попадались очень сообразительные горные псы, поэтому не могу сказать, есть ли в этих байках что-то кроме болтовни.

– А он не говорил о том, чтобы отыскать источник этих слухов? – спросил Пен.

– Да нет, вроде не говорил. Если подумать, он вообще помалкивал. Предпочитал слушать.

– Он спрашивал про Карпагамо, Адрию и перевалы? – вмешался Освил. – Что-нибудь про то, как попасть на северное побережье?

– В это время года не нужно спрашивать про перевалы – народ только про них и толкует, вечно надеется на позднюю оттепель и последний шанс пробраться. Но нет, не помню, чтобы он спрашивал. Он выглядел усталым. Быстро отправился в постель.

– Вы видели, в какую сторону он пошел на следующее утро? – спросил Освил.

– Увы, сэр, не видел. По утрам у нас много работы, нужно всех выставить на улицу. Но он шел пешком. Лошади у него не было. Вот почему я подумал: нищий ученый, хоть и с богатым говором.

Пенрик моргнул.

– У вас хороший слух на акценты.

– Да, сэр, у нас бывает немало путников, по крайней мере летом, и они любят поболтать. Есть на чем попрактиковаться.

Освил выпрямился, хмуря брови, хотя и не по вине кого-либо из присутствующих.

– Сколько ночей назад это было? Попробуйте сосчитать точно.

Сосредоточенно наморщив лоб, хозяин посчитал на толстых пальцах.

– Шесть ночей, сэр. Я помню, потому что это был вечер лошадиного рынка и у нас было много народа из окрестностей.

Удовлетворенно хмыкнув, Освил осушил свою кружку и поднялся.

– Благодарю вас. Да благословит Отец Зима этот приют в Свое время.

– Да пребудут с вами боги, господа.

Хотя Пенрик и был просвещенным святым, он не добавил благословение Бастарда – в первую очередь, потому, что большинству людей не нравилась неопределенность, а во вторую очередь, потому, что скрывал свою личность на время вечерней разведки. А еще после того, как он повстречал носителя бога – побывал от него на расстоянии вытянутой руки, но, разумеется, не осмелился дотронуться, – ему было неуютно давать за Него обещания. Это могло обернуться чем-то большим, нежели простая любезность.

Стражник Ордена Дочери шагал перед ними с фонарем, когда они возвращались по темным улицам в дом Ордена.

– Судя по всему, нам стоит прогуляться в долину Чиллбек, – высказался Пенрик.

Освил фыркнул.

– Вы смотрели на карту? Из этой долины нет прохода на север. А рядом есть еще десяток таких же. Это будет все равно что блуждать по огромному каменному лабиринту.

– Похоже на мой родной край, всего в сотне миль к востоку отсюда.

Освил с сомнением посмотрел на него.

– На главной дороге будет больше людей.

– Чужаки лучше выделяются в долинах. Люди их замечают. А кроме того, если хозяин не врал, вы наверстали несколько дней с Вороньей дороги.

– И не желаю тратить это время на блуждание по глухим тупикам.

– Если только глухой тупик не обернется охотничьей ловушкой.

– Хм. – Освил умолк и посмотрел на север, где мерцали в ночи высокие пики, бледная стена, пересекавшая мир. – Думаю, я был прав, когда не изменил своего мнения на Вороньей дороге. Готов спорить, что истхоумский чародей сейчас сидит где-то в Саоне с натертым задом и пустыми руками. – Очевидно, эта картина принесла ему объяснимое удовлетворение. – Почему я должен считать ваш совет лучше его совета?

Как ни странно, Пенрик не счел этот вопрос риторическим.

– Потому что это моя родная страна, а не его. Потому что зачем Инглису, если это был Инглис, задавать все эти вопросы, если не для того, чтобы последовать подсказкам, которые дали ему ответы? Потому что Инглис, будучи чужаком, сперва попробует самые доступные пути.

– Время, – сквозь зубы процедил Освил.

– А так ли оно поджимает? Он все равно в ловушке – либо из-за снега на перевалах, либо в долине Чиллбек. И не похоже, чтобы за ним тянулся след из трупов.

От удивления Освил издал звук, который больше походил на смешок, пусть и мрачный, чем все, что Пенрик слышал от него до сих пор.

– Полагаю, мне не следовало бы этого желать.

Над дверью Ордена висела масляная лампа, в желтом свете которой блестел снег, собравшийся между булыжниками мостовой. Освил махнул шедшему впереди Баару заходить в тепло, хлопнув его по плечу и пробормотав:

– Хорошая работа, друг.

Однако сам он не торопился внутрь, и Пенрик тоже задержался.

– Будучи храмовым медиумом, вы когда-нибудь присутствовали – или вас когда-нибудь вызывали – на проверку обвинений в незаконном чародействе? – отрывисто спросил Освил.

Заинтригованный неожиданным поворотом в беседе, Пенрик обхватил себя руками, ежась от ночного холода, и ответил:

– Трижды, когда я учился в семинарии в Роузхолле, меня брали на вызовы для обучения. Не для работы, поскольку один чародей распознает другого с той же легкостью, с какой я могу сказать, что вы высокий человек, но чтобы разобраться в правовых основах, что может быть весьма непросто. Например, лишь на том основании, что обвиняемый не является чародеем – а почти всегда так оно и есть, – нельзя утверждать, что не было совершено преступление, другими способами или другими лицами. Я всегда считал ложные обвинения, если обвиняемый знает их лживость, особенно гнусными.

Освил мрачно кивнул.

– С тех пор как я стал придворным чародеем, меня не посылали на вызовы, поскольку у Тигни есть другие люди для таких рутинных обязанностей. Но Дездемона, став храмовым демоном, сотни раз бывала со своими седоками на таких расследованиях – и обнаружила настоящего чародея… сколько раз?..

Дважды.

– Всего два раза.

– Будучи ловцом, я видел это с другой стороны, – сказал Освил. – За десять лет лишь одно обвинение нашло подтверждение. Несчастный человек, думавший, что сходит с ума, отдался на милость Храма – и обрел ее. Но однажды…

Он молчал так долго, что Пенрик едва не спросил: «Но однажды?..» Подожди, тихо посоветовала Дездемона.

Освил хмуро смотрел вдоль улицы в пустоту. Наконец он сказал:

– Однажды мы задержались в дороге. На то были причины – непогода, смытый мост. Не важно. Мы приехали в жалкую деревушку – и обнаружили, что прошлой ночью обезумевшие соседи сожгли обвиняемую заживо. Не было никаких свидетельств того, что из ее погребального костра выскочил демон. Она почти наверняка была невинна, и если бы мы прибыли вовремя, то могли бы сразу отмести ложные обвинения и сурово предостеречь клеветников. А так мы столкнулись с дилеммой, пытаясь обвинить целую деревню в убийстве. Дело обернулось тошнотворным болотом, и в итоге… правосудие не свершилось, в глазах Отца или другого бога.

Пока застигнутый врасплох Пенрик пытался придумать слова, которые не звучали бы глупо, Освил распахнул дверь и собрался войти в дом. Но на пороге, обернувшись, прорычал через плечо:

– Поэтому я не люблю опаздывать.

Дверь захлопнулась, оборвав разговор.

Мгновение спустя Пенрик со вздохом взялся за ручку. Это будет трудно, да?

Дела Отца редко бывают легкими, заметила Дездемона. Иначе в Его услугах не было бы нужды.

Ранним утром они покинули Уиппурвил.

VI

Двадцать семь.

Следя за своим болезненным дыханием, Инглис аккуратно провел ножом по неглубокому порезу на правом бедре. Когда лезвие покрылось кровью, отложил его и порылся в своем меховом гнезде, чтобы подтянуть и завязать штаны. Он обнаружил остальную свою одежду рядом с очагом; кошелек, разумеется, отсутствовал. Левый сапог уцелел, а правый был разрезан. Если он слез, то должен и налезть… нет. Инглис со вздохом отставил оба сапога.

Он смог подняться только с третьей попытки. Эрроу сел и с интересом наблюдал за ним. Когда Инглис босиком заковылял по хижине, пес встал и зашагал рядом. Рука Инглиса нащупала его загривок, мощный, но слишком низкий, чтобы опереться. Деревянная дверь, закрепленная веревочной петлей, со скрипом открылась. Опершись о косяк, Инглис выглянул наружу.

Утреннее солнце ослепительно сияло на снегу, который местами подтаивал. Глаза Инглиса заслезились. Моргая, он увидел, что хижина стоит почти на границе леса. Темные сосны и ели уходили вниз; Инглис видел их макушки в долине, где по изогнутому, сужающемуся дну были разбросаны последние фермы. Небольшая деревушка угнездилась возле деревянного моста через реку, больше напоминавшую ручей.

Рядом с приютом Инглиса жались к склону еще несколько грубых хижин. Одна явно была коптильней – сквозь ее крышу поднимался ароматный дымок. Мимо пробрела коза, на шее которой висел колокольчик на кожаном шнурке. Она не обратила на Инглиса внимания. Где-то рядом слышались женские голоса.

Инглис посмотрел на Эрроу, который ответил ему проникновенным, пристальным взглядом. Стоило попытаться… Инглис погладил пса по голове и сказал:

– Принеси мне палку.

Из груди пса вырвался радостный звук, слишком низкий, чтобы назвать его визгом, и Эрроу унесся прочь. К тому времени как Инглис достал, очистил и убрал в ножны свой нож и убедился, что других его вещей в хижине не осталось, пес вернулся к двери, таща бревно, длинное и толстое, как столб для изгороди. Он со стуком уронил добычу у ног Инглиса и гордо посмотрел на него, широко ухмыляясь зубастой пастью, мотая хвостом туда-сюда, словно дубиной.

От изумления Инглис хрипло рассмеялся. В горле возникло странное ощущение.

– Я сказал палку, а не бревно!

Хотя из него выйдут отличные дрова. Инглис все равно потрепал пса по голове:

– Принеси мне палку потоньше.

С тем же рвением Эрроу снова унесся прочь. И вернулся несколько минут спустя с чем-то больше напоминавшим посох. Инглис отломал боковые ветки и попробовал пройтись. Пока сойдет. Его распухшей, пульсирующей правой ноге снег казался почти приятным. Левой повезло меньше. Он подумал, не попросить ли какие-нибудь обмотки. И, медленно хромая, направился на звук голосов.

Под навесом с тремя стенами, обращенным в сторону солнца, он обнаружил группку женщин, выскребавших растянутую шкуру. Одной была девушка по имени Берис. Две другие были старше. Все трое тут же прекратили работу и уставились на Инглиса, хотя, когда пес мгновенно покинул его, чтобы схватить бледный обрывок, и, отбежав в сторону, принялся жевать, женщина с седой косой невозмутимо сказала:

– Эрроу, глупый пес, тебе будет плохо.

В ответ Эрроу упрямо стукнул хвостом.

– Ты встал, – сказала Берис, радостно и немного опасливо. – Тебе лучше?

Лучше чем что?

– Немного, – выдавил из себя Инглис и запоздало добавил: – Спасибо тебе за помощь.

Средняя женщина сказала:

– Повезло, что тебя нашли. Еще несколько дней – и мы бы все спустились в долину, даже мальчики. – Она с любопытством оглядела Инглиса. – Куда ты направлялся?

Он сомневался, что сможет объяснить свое смятение разума самому себе, не говоря уже об этой женщине, и вряд ли сможет сосчитать, сколько раз менял цель с Карпагамо на Линкбек и обратно. В конечном итоге он уклончиво сказал:

– Вверх по долине, но в темноте свернул не туда. – Инглис продемонстрировал побагровевшую ступню. – Я хотел спросить, не одолжите ли вы мне тряпки, чтобы обернуть ноги. Мои сапоги ни на что не годятся.

Хмыкнув, женщина сделала жест, судя по всему, понятный ее спутницам, и, поднявшись, поковыляла куда-то. Надеясь, что сможет снова встать без посторонней помощи, Инглис осторожно опустился на отпиленный кусок ствола, которыми в лагере пользовались вместо стульев.

Быть может, ему следует снова притвориться «бедным ученым, который собирает истории»? Так он добрался сюда. Эрроу разрешил его сомнения, вновь накинувшись на обрезки шкуры; женщина с седой косой рассеянно замахнулась на него, но он с легкостью увернулся.

– Это удивительный пес, – начал Инглис.

Хоть кто-то из них осознает, насколько удивительный? В ответ к нему обратились два непонимающих лица. Лицо Берис казалось невинным. А вот лицо старшей женщины могло что-то скрывать. Попробовать хорошие манеры? Он улыбнулся ей и представился:

– Кстати, меня зовут Инглис.

– Берис нам сказала.

– А вы, матушка?..

– Лаакса.

Инглис кивнул, как будто ему было до этого дело. Ее губы понимающе скривились.

– Мне сказали, что один из людей, которые принесли меня сюда с тропы, получил пса от своего дяди, Скуоллы. Вы можете объяснить, где я могу его найти, чтобы с ним побеседовать?

Лаакса фыркнула.

– Где найти – могу. Хотя сомневаюсь, что он станет с тобой беседовать. – Она показала на долину: – Не прошло и двух месяцев, как беднягу убил оползень.

Крушение последней отчаянной надежды Инглиса было леденящим, как лавина.

– О. – Минуту он молчал, слишком огорченный, чтобы думать. Наконец спросил: – Это он разводил собак? Мне сказали, что в этой долине живет такой человек. Или он получил Эрроу от кого-то другого?

Быть может, еще не все потеряно…

– Ну да, он этим занимался. Их должен был унаследовать его напарник, но они вместе отправились на охоту, чтобы добыть мясо для собак. Его тело хотя бы удалось откопать. А собаки достались тем, кто был готов их взять. Так что если ты пришел, чтобы купить пса, у тебя еще есть шанс.

– Вы, э-э, хорошо знали Скуоллу?

– Мы здоровались при встрече. Он не был моим родичем. Жил особняком на Восточном отроге.

Инглис обратился к Берис:

– Тебе известно, был ли Саво близок со своим дядей?

Она покачала головой.

– Мать Саво намного моложе Скуоллы. Не думаю, что они много общались, даже до того, как она вышла замуж и перебралась на ферму к мужу.

Инглис не знал, как спросить: «Был ли ваш сосед незаконным диким шаманом?» – и не напугать их так, что они замолчат.

– Скуолла хоть с кем-нибудь общался?

Лаакса пожала плечами.

– Время от времени он выпивал со служителем Галлином. Вроде бы.

– Служителем Галлином? – переспросил Инглис.

– Это наш храмовник, в Линкбеке. – Лаакса махнула в сторону долины. Вряд ли в такой мелкой деревушке нашелся бы просвещенный святой с полноценной косой. Обычно хватало служителя. – Он заведует всей верхней долиной Чиллбек.

– Значит, он справлял погребальный обряд для Скуоллы?

– В этих местах Галлин хоронит почти каждого.

Инглис осторожно сформулировал следующий вопрос:

– До вас доходили какие-нибудь странные слухи о похоронах Скуоллы?

Он явно на что-то наткнулся, потому что обе женщины одарили его пристальным, настороженным взглядом.

– Меня там не было, – ответила Лаакса. – Не могу сказать. Тебе придется спросить Галлина.

Шаманы походили на звенья цепи – наполовину кандалы, наполовину страховочные тросы. Шаман требовался не только для того, чтобы взрастить Великого зверя, но и чтобы принести его в жертву каждому новому кандидату в начале его или ее служения. В конце этого служения вновь требовался шаман, чтобы очистить душу спутника, освободить ее от земной привязи – которую некоторые называли скверной, – дабы она смогла отправиться к богам. Среди причин возрождения королевских шаманов Вельда упоминали поддержание этих цепей, чтобы ни одна душа не оказалась отлученной. Среди причин скрытности и сдержанности шаманских практик называли снижение этих рисков. На собственном облечении Инглис беспечно согласился принять опасности. Теперь от его беспечности не осталось и следа.

Если Скуолла действительно был диким шаманом – в чем Инглис теперь почти не сомневался, – тот, кто провел его облечение, скорее всего, давно умер; при удаче именно Скуолла проводил его в последний путь. Но кто же очистил самого Скуоллу? И может ли этот неведомый человек помочь Инглису в его несчастье? Следуй за цепью.

Ходили слухи, что в горах местные храмовые организации не преследовали сторонников старых путей, при условии, что те признавали главенство Храма и платили квартальные поборы. И при условии, что местные храмовники не отличались излишним благочестием. Так к кому принадлежал этот служитель Галлин – к противникам старых путей или к тем, кто проявлял молчаливую терпимость? И если верно второе, помог ли он душе своего собутыльника отыскать путь, прибегнув к услугам другого дикого шамана, чтобы тот провел последние ритуалы? Или, быть может, он хотя бы знал, где, как и кто их провел?

В таком случае, следующим звеном в цепи Инглиса будет отыскать служителя Галлина. Если только эта новая надежда не окажется очередным миражом, который растает, как и все прочие, когда он протянет к нему руку… Эта отчаянная мысль заставила его пожелать – и не в первый раз – вонзить проклятый нож себе в грудь и покончить с этой битвой. Еще одна попытка.

Хотя пословица «Шаг за шагом можно достигнуть цели» больше не казалась ему убедительной. Инглис повернулся. До игрушечных домиков было всего две мили по прямой. Однако спуститься по склону в его нынешнем потрепанном состоянии будет непростой задачей.

Женщина средних лет вернулась, неся палки и ворох чего-то, напоминавшего обрезки овчины. Один из обрезков оказался незамысловатой шапкой: шкуру сложили шерстью внутрь и зашили одну сторону так, чтобы получился треугольник. Женщина бесцеремонно нахлобучила шапку Инглису на голову. Он дернулся, но не встал.

– Не отморозь себе уши, парень.

Глупый на вид предмет удивительно быстро заставил Инглиса почувствовать себя намного лучше.

Затем женщина продемонстрировала два столь же незамысловатых сапожка из овчины. Опустившись на колени, она надела их ему на ноги, словно он был малолетним ребенком. Внешние ботинки, сплетенные из ивовых прутьев и сыромятной кожи, выглядели грубо, но оказались очень удобными. Инглис подозревал, что они не будут скользить на снегу, хотя и сомневался, что их хватит надолго. Как и его самого, в настоящий момент. Он едва не взвизгнул, когда женщина завязала кожаные полоски на правой ноге.